Текст книги "Мир льдов. Коралловый остров"

Чтобы дать возможность читателю получить более верное понятие о положении «Дельфина» и его экипажа, мы считаем нужным сделать подробное описание тех приготовлений к зимовке, какие были совершены в это время и в следующие две недели. Для предосторожности корабль при помощи ветра, пил и буксиров сдвинули на более глубокую воду, где в следующую же ночь мороз прочно закрепил его, образовав вокруг него лед в три дюйма толщиной; через несколько недель толщина этого льда достигла нескольких футов, а снег, покрывавший его, был так высок, что казалось, будто корабль стоит на суше, покинув свою родную стихию. К Складочному острову корабль был привязан надежными кабельтовыми, из опасения, чтобы его не снесло вследствие внезапного вскрытия льда. Чтобы облегчить корабль, груз был перевезен на Складочный остров и помещен в палатке, которая кругом была обложена толстым слоем снега. Затем втащили также на Складочный остров все шлюпки и поместили их возле палатки, покрыв снегом; только две кормовые шлюпки оставались на роуленсах всю зиму. Когда ртуть в термометре упала ниже нуля, то испарения и дыхание людей оседали на брусьях нижней палубы и в наготе вокруг люка. Поэтому из листового железа, которое, к счастью, нашлось на корабле, были сделаны трубы, которые, будучи проведены от кухни через всю длину корабля, служили в некоторой степени для повышения температуры и для вентиляции кают. Определено было, сколько сжигать угля каждый день, и назначены четыре постоянных человека, которые должны были поочередно наблюдать за огнем с двойной целью: чтобы не тратить напрасно топливо и чтобы не произошло пожара. Они должны были также постоянно держать в люке наготове пожарные трубы, ведра и два ушата с водой, на случай какого-нибудь несчастья. Сверх того составлена была пожарная команда, начальником которой был Джозеф Уэст, энергичный, спокойный и деятельный молодой моряк, и для каждого из ее членов наперед определено место, где он должен находиться во время пожара; положено было также наблюдать, чтобы не замерзали отверстия, прорубленные во льду для того, чтобы во всякое время иметь под рукой воду.

Постановили самые точные правила относительно опрятности и ежедневного выветривания коек; правила эти должны были висеть в каюте на протяжении всей зимы. Каждому человеку отпущено было определенное количество провизии, и каждый должен был заботиться о том, чтобы у него хватило ее до возвращения диких птиц. Вся провизия была соленая, и капитан сильно рассчитывал на охоту, чтобы снабжать людей свежей пищей, без чего мало было надежды, что они останутся здоровыми. Кофе за завтраком, а за ужином какао давались каждому; сверх того в разное время давали еще и тем, кто занимался каким-нибудь трудным делом на сильном холоде. Потом, когда наступила продолжительная северная ночь и морозы усилились, так что экипаж большую часть времени вынужден был проводить на корабле, составлены были проекты приятного и полезного препровождения времени. Между прочим, капитаном была открыта школа для обучения желающих читать, писать и считать, и в этой гиперборейской академии Фред Эллис был учителем чистописания, а Том Синглтон – арифметики.

Матросов сильно занимала сначала мысль, что они «будут ходить в школу»; некоторые из них смотрели на это с некоторой робостью, но О’Рили после некоторых соображений храбро выступил вперед и сказал:

– Ну, господа, будь я проклят, если я не думаю последовать вашему примеру и не поступлю в школу. Моя старая бабушка говаривала мне, когда я не ходил в школу одного старичка, которого она, разумеется, задабривала разными подарками: «Как же ты, плутишка, хочешь быть ученым и образованным человеком, не ходя в школу!» – «Нет, бабушка, – обыкновенно отвечал я ей на это, – вы теперь у нас самая ученая во всем доме, и вы, конечно, не захотите, чтобы кто-нибудь был образованнее вас, ведь не захотите?» Так я и не ходил в школу, и, скажу еще больше, я не умею даже подписать своей фамилии, и если только в школе можно выучиться этому, то я иду с вами; без шуток, иду.

Он так и сделал. Другие также охотно поступали в школу, чтобы иметь какое-нибудь занятие. Доктор, кроме того, два раза в неделю читал слушателям Шекспира, которого он, к счастью, взял с собой. Он читал им также отрывки из многих других книг, какие оказались на корабле, а спустя некоторое время, случайно заметив в себе талант рассказчика, он стал возобновлять в своей памяти различные длинные рассказы, которые в шутку названы были ле. кциями и которые всегда доставляли его слушателям большое наслаждение. Потом Фред стал издавать иллюстрированную еженедельную газету, названную «Арктическим солнцем», которая весьма благосклонно читалась на корабле в продолжение всего своего кратковременного существования. Правда, каждое утро выходил один только экземпляр номера, потому что мало того, что Фред почти один готовил материал для газеты и сам иллюстрировал ее таким стилем, которому в наше время, вероятно, позавидовал бы и сам мистер Лич, он должен был еще переписывать четким и чистым почерком те статейки, которыми снабжали его матросы; но эта одна рукопись читалась и перечитывалась столько раз, сколько не читается ни одна из теперь издающихся газет, не исключая даже «Таймс» и «Панч», так что, когда эта рукопись возвращалась издателю для тщательного хранения в архиве «Дельфина», то, без преувеличения, едва можно было прочесть ее, так она была испачкана читателями. Кроме всего этого, устроен был театр, о котором мы поговорим еще впоследствии.

Этот подробный отчет о средствах, к которым прибегали изгнанники, чтобы доставить себе развлечение во время длинной, темной арктической зимы, может быть заставит читателя подумать, как много мысли и времени было потрачено этими людьми на удовольствия, как будто они были главной целью их жизни в этих странах. Но мы должны заметить читателю, что, хотя много страниц можно было бы наполнить описанием их развлечений, если бы мы захотели сообщить ему подробности, все-таки на них была потрачена только незначительная часть их времени; они были бы счастливы, если б могли придумать еще что-нибудь для препровождения времени, потому что гнетущая темнота бесконечной ночи и недостаток занятий при таком суровом климате, в каком они жили, действовали чрезвычайно гибельно на их расположение духа.

Для сохранения в каютах теплоты во время зимы палуба была покрыта толстым слоем мха, и бока были обложены тем же материалом. Двери были тщательно облеплены тестом; затем следовал слой пеньки в два дюйма толщиной, который покрывался ковром из парусов. Всякое отверстие было забито и сверху покрыто толстым слоем мха; незабитым оставался только один люк, который служил единственным входом, да и этот постоянно держали закрытым и открывали только тогда, когда нужно было очистить воздух. Для предупреждения тяги над ним повешен был занавес. Над палубами сделан был намет из парусов, так что можно было надеяться, что корабль будет уютным жилищем даже в самые сильные морозы.

Как мы сказали выше, корабль совсем был засыпан снежными сугробами; а так как снег плохой проводник теплоты, то это обстоятельство очень помогало удерживать теплоту в каютах. С левой стороны корабля до перил была сделана снежная лестница, а с правой – наклонная плоскость из того же материала, чтобы удобнее было втаскивать сани на палубу.

Таковы приготовления к зимовке, сделанные нашими путешественниками; но хотя все они описаны в этом месте нашего рассказа, многие из них относятся к гораздо позднейшему времени.

Глава XI

Охотничья экспедиция, во время которой охотники встречаются со многими любопытными, опасными, замечательными и новыми предметами и знакомятся с тюленями, моржами, оленями и кроликами

Теперь возвратимся к Фреду Эллису и его спутникам, эскимосу Митэку, О’Рили и Джозефу Уэсту, которых мы оставили собиравшимися в охотничью экспедицию.

Они удобно уселись на больших санях, запряженных шестериком собак, и поехали по направлению к морю, вдоль ледяных холмов, со скоростью десять миль в час.

– Каково! Снилось ли мне когда-нибудь ездить шестериком? – закричал О’Рили в порыве веселости.

Собаки между тем мчались полным галопом, поощряемые страшным бичом Митэка, которым он время от времени похлопывал над их спинами, производя звук, подобный пистолетному выстрелу.

Сани, на которых они ехали, были очень любопытного и простого устройства, которым вообще отличаются эскимосские сани; они были сделаны Питером Гримом под руководством Митэка. Они состояли из двух полозьев в десять футов длиной, шесть дюймов вышиной, два дюйма толщиной и отстоящих друг от друга на три фута. Сделаны из самого прочного американского орехового дерева и впереди немного загнуты; между собой они соединялись поперечными брусками. Сзади сделана была спинка, состоящая из двух вертикальных и одного поперечного бруска. Вся эта машина была скреплена только крепкими ремнями из сырой тюленьей кожи, так что на первый взгляд она готова была разлететься на части при малейшем толчке; на самом деле, однако, это были очень прочные сани. Никакие металлические гвозди не выдержали бы при таком страшном холоде. Они бы потрескались, как стекло, при первом толчке. Но тюленьи ремни выдерживали самые сильные толчки и редко лопались, а если это и случалось, то их легко и скоро заменяли другими с помощью одного перочинного ножика.

Но бич был самой замечательной принадлежностью этого экипажа. Рукоятка его была всего пятнадцать дюймов длиной; но сам бич был двадцать футов длиной, сделанный из самой толстой тюленьей кожи. У рукоятки он был толщиной с большой палец, а к концу постепенно утончался. Действовать этим ужасным орудием так тяжело, что эскимосы по возможности стараются путешествовать вдвоем, сани за санями. Собаки, которые тянут задние сани, машинально бегут вслед за передними, не нуждаясь в биче, и путешественники поочередно садятся на передние сани. Этот бич всегда влечется позади саней, взмах его может произвести ужасный треск, подобный пистолетному выстрелу; если удар придется по спине собаки, то шерсть клочьями сыплется с несчастного животного, – а эскимосы превосходные «стрелки», если можно так выразиться. Они могут ударить по собаке в какое угодно место, но обыкновенно ограничиваются простым хлопаньем – звук, за которым всегда следует ужасный вой собак, все равно, попадет ли удар на какую-нибудь из них или нет.

Наши охотники были одеты в свои эскимосские костюмы и представлялись самыми странными фигурами, какие только можно себе представить; они имели такой вид, который мог распотешить хоть кого. На сани была положена провизия на один день, два гарпуна на моржей с достаточным количеством веревок, четыре ружья с принадлежностями к ним, одна эскимосская лампа для приготовления пищи, два больших копья, два ковра и четыре мешка из толстого войлочного сукна для ночлега. Эти последние были шесть футов длиной и достаточной ширины, чтобы человек мог спрятаться совсем, влезши ногами вперед.

– Какой прекрасный способ езды, не правда ли? – закричал Фред, когда собаки быстро помчались вперед, предводимые Домпсом и Покером, таща за собой сани.

– Я не променял бы этого экипажа с лордом-мэром города Лондона на его карету, запряженную шестериком, – сказал, осклабившись, О’Рили, надвигая на голову капюшон и стараясь вдвое раздуться, – в самом деле не променял бы. Ой! Осторожней, Митэк, ты убьешь нас, скотина.

Это восклицание вырвалось у него из груди вследствие беспечности возницы, который переехал во всю прыть через порядочный кусок льда, так что чуть не опрокинул сани. Митэк не ответил ничего, только со спокойной улыбкой посмотрел через плечи на сидевшего позади его О’Рили.

– Досмеешься ты у меня, – сказал О’Рили угрожающим голосом, – пусть только хоть одна косточка в моем теле будет повреждена, тогда…

Не успел он еще окончить своей речи, как собаки прыгнули чрез трещину, сани перескочили через нее и все пассажиры высыпались на лед.

– Негодяй! Да ты повредил во мне не одну кость!

– Ты ушибся, Уэст? – сказал Фред озабоченным голосом, заметив, что моряк тяжело упал на лед.

– О нет, сэр, благодарю вас, все в порядке, – ответил Уэст, проворно поднявшись и хромая к саням. – Только содрал кожу на голени.

Уэст был спокойный, серьезный, обходительный человек, американец родом, очень любимый экипажем за свою обходительность и скромность и за то, что всегда готов был работать много больше, чем позволяли силы. Он был не очень крепок и по своим физическим силам едва ли годился для экспедиции в арктические моря.

– А о моем здоровье вы не считаете нужным осведомляться? – закричал О’Рили, которого забросило в трещину в ледяном холме, где он так защемился, что не в состоянии был пошевельнуться.

Фред и эскимос хохотали от души, смотря на усилия О’Рили выпутаться из неудобного положения.

К счастью, большого повреждения не произошло, и через пять минут они снова помчались с прежней быстротой по замерзшему морю по направлению к месту, где заметно было облако тумана, свидетельствовавшее о присутствии открытой воды.

– Ну, теперь смотрите, сделайте только еще раз это, тогда уж не взыщите, – позвольте вас предупредить об этом, мистер Митэк. Спину совсем отшиб, – прибавил он, усаживаясь с самодовольным видом, изобличавшим его во лжи. – Эй, да ты по-прежнему зеваешь, – закричал он, когда сани внезапно упали на шесть футов вниз, отчего зубы пассажиров щелкнули. – Невозможно слова сказать, того и гляди, откусишь себе кусок языка.

– Не бойтесь, – сказал Митэк, оглядываясь через плечи и наивно усмехаясь.

– Я тебе дам «не бойтесь», свиное ты рыло!

– Эй! Посмотрите, посмотрите! – закричал эскимос, прыгая с саней и останавливая собак.

– Что? Где? – спросил Фред, схватившись за ружье.

– Мне кажется, что я что-то вижу, – сказал Уэст, пристально всматриваясь в ту сторону, куда указал Митэк.

– И я что-то замечаю, ей-ей, замечаю, – сказал О’Рили хриплым шепотом. – Я вижу небо и горы, ей-ей, вижу, так же хорошо вижу, как свой собственный нос.

– Тсс… спрячь свое остроумие, – сказал Фред. – Я вижу оленя, я уверен в этом.

Митэк закивал, чтобы показать, что Фред не ошибался.

– Ну, что же теперь нам делать? Слава богу, что мы в подветренной стороне от него, он нас не заметил и не почуял.

Митэк отвечал жестами и словами, что Уэст и О’Рили должны остаться при собаках и держать их за холмом, чтобы они не спугнули дичь, а он и Фред пойдут на оленя. Они пошли к берегу; сделав порядочный круг, они наконец добрались до него, потом пошли вдоль него, прячась за севшими на мель льдинами, чтобы подойти поближе, не будучи замеченными. Идя вдоль берега, они заметили следы мускусного быка и множество следов арктических зайцев и лисиц, что очень их обрадовало, потому что до сих пор они не видели ни одного из этих животных и уже начинали думать, что их совсем не бывает на этой части берега. Фред, конечно, не знал, какие животные оставили эти следы, но он был большой мастер догадываться, и довольный взгляд его спутника заставлял его думать, что он не ошибался в своих догадках.

Наконец они подошли к зверю на расстояние выстрела; Фред после борьбы с собой решился предоставить честь первого выстрела эскимосу и, отступив шаг назад, дал последнему знак, чтобы он стрелял. Но Митэк был чрезвычайно вежливый господин и скромно отказался от предложенной чести, тогда Фред выступил вперед, прицелился хорошенько и выстрелил.

Олень побежал, спотыкаясь и тем обнаруживая, что ранен.

– Ранен! Ранен! – закричал Фред в страшном волнении, заряжая ружье и, конечно, употребляя на это вдвое больше времени против обыкновенного. – А что, я все-таки немного наловчился стрелять? Ах, проклятый шомпол! Тьфу, пропасть!..

В это время ружье Митэка выстрелило, и олень повалился на снег.

– Браво! – закричал Фред и побежал к упавшему животному.

Вдруг белый заяц перебежал ему дорогу. Фред выстрелил, не приложив даже ружья к плечу, и, к величайшему его удивлению, заяц упал.

Три выстрела служили сигналом для остававшихся при собаках подъезжать с санями. Они летели полным галопом, и О’Рили в качестве возницы так удачно действовал длинным бичом, что безнадежно запутал его в постромки.

– Вот тебе и на! Стой! – закричал он на упрямых собак. – Вы разрываете на куски мое сердце. Что за проклятый бич, вишь, как обвился. Только тебе, Митэк, возить на таком экипаже; я уж больше тебе не кучер.

Через пять минут олень и заяц были взвалены на сани, отчего на них сделалось гораздо удобнее сидеть, как утверждал ирландец, поместившись на туловище оленя. Затем они опять помчались полным галопом по льдинам и ехали, ни разу не останавливаясь, пока не очутились неожиданно перед трещиной около четырех футов шириной, на дне которой была вода. Здесь они принуждены были остановиться надолго.

– Что же нам теперь делать? – спросил О’Рили.

– Я решительно не знаю, что теперь делать, – ответил Фред, смотря на Митэка в ожидании от него совета.

Это жирное создание пробормотало несколько слов по-английски, из которых решительно нельзя было понять, что он посоветует делать.

Следует заметить здесь мимоходом, что во время своего продолжительного пребывания с моряками он научился немного говорить по-английски, так что мог уже понимать многое из того, что ему говорили; но слов знал еще мало и произносил их чрезвычайно своеобразно, иногда даже так, что невозможно было понять его.

Теперь, к счастью, он на практике объяснил значение своего совета. Схватив топор, он побежал к ближайшему холму и, отрубив от него несколько глыб льда, стал подкатывать самые тяжелые куски к трещине. Другие последовали его примеру, и через час через трещину был проложен ледяной мост, по которому можно было перевезти сани. Но собак только с большим трудом можно было принудить перейти через этот опасный мост, которому они по инстинкту не доверяли так, как подлинным творениям природы.

Через четверть часа они приехали к другой трещине, имевшей несколько меньше двух футов шириной. Митэк вытянул шею вперед и стал пристально присматриваться, подъезжая к трещине полным галопом. Оставшись, по-видимому, доволен исследованием, он снова принял свойственное ему самодовольно спокойное выражение лица.

– Смотри, Митэк, осторожней здесь! – закричал Фред с некоторой тревогой, но эскимос не удостоил его вниманием.

– О разбойник! Мы навсегда тут погибли! – вырвалось из груди О’Рили, который, закрыв глаза и сжав зубы, крепко ухватился за края саней.

Бич пробежал по всем собакам с треском, «подобным выстрелу из молодой пушки», как выразился О’Рили, и в одно мгновение они очутились уже на другой стороне трещины и вихрем помчались по льдинам.

К их несчастью, они направили свой путь через такое место, где прошедшей ночью во льду образовалась широкая трещина, и поверхность воды между треснувшими льдинами успела только подернуться льдом толщиной не более как в один дюйм. Разогнав собак, они наехали на это место и, к величайшему смущению даже самого бесстрашного Митэка, прежде чем успели заметить опасность, очутились на скользкой, темной поверхности, которая, как волны моря, колыхалась под ними и страшно трещала. Ничего больше не оставалось, как ехать дальше. Если б они остановились хоть на один миг, то сани провалились бы и погрузились в воду. Тут не время было рассуждать; все задержали дыхание. Митэк со страшным треском ударил тяжелым бичом по спинам всего цуга, и собаки рванулись вперед; они почти достигли твердой льдины, когда левая передняя собака провалилась. Люди в один миг легли горизонтально и, ползя по скользкой поверхности, добрались до твердого льда; между тем сани и ближайшие к ним собаки постепенно погружались в воду, и если б еще немного они постояли на проламывающемся льду, то пошли бы ко дну. Но люди и собаки вовремя рванули разом сани и вытащили их на берег, прежде чем лежавшие на них вещи успели намокнуть.

– Спасены! – закричал Фред, оттаскивая сани подальше от опасного места.

– Теперь и я вижу, что мы спасены, – ответил О’Рили, – а минуту тому назад я думал, что мне не выйти сухим. Сюда, Уэст, помоги запрягать собак.

Несколько минут достаточно было для того, чтобы привести все в порядок, и охотники отправились дальше. Напуганные опасным льдом, они подвигались вперед с большей осторожностью, а возможность отыскать поблизости тюленей побуждала их еще к большей осмотрительности. Осмотрительность была кстати. Скоро они заметили недалеко от себя, в незамерзшей открытой воде, порядочное стадо тюленей, один из которых лежал на льду.

Не было поблизости ни одного ледяного холма, из-за которого можно бы было подкрасться, не спугнув животных. Но эскимос заранее приготовился к такой случайности. Он взял с собой маленькие саночки, около двух футов длиной и полтора шириной. Теперь он отвязал их от больших саней и спокойно принялся их снаряжать, к величайшему недоумению своих товарищей, которые не имели ни малейшего представления о том, что он намерен делать, и следили за его движениями с большим любопытством.

– Не думаешь ли ты плыть на парусах по льду, приятель? – спросил наконец О’Рили, когда увидел, что Митэк вставлял в дыры, просверленные в саночках, два шеста, наподобие двух маленьких мачт, около четырех футов длиной, и к поперечной перекладине, приделанной к этим мачтам наподобие реи, прикрепил квадратный кусок парусины с небольшой дырой посредине.

Митэк не дал никакого ответа и продолжал привязывать «парус» к поперечным «реям» вверху и внизу «мачт». Потом, положив на сани гарпун и свиток толстой веревки и взяв ружье, дал знак товарищам спрятаться за лежавший в стороне ледяной холм, а сам, подпихивая перед собой сани, стал подкрадываться к тюленям, согнувшись так, что кусок парусины совсем скрывал его от взоров животных.

– Э, да это превосходная выдумка, – сказал О’Рили, шутливо сморщив лицо.

– Образцовая уловка! – сказал Фред, выглядывая из-за ледяного холма и с напряженным вниманием следя за движениями эскимоса. – Уэст, дай мне подзорную трубу.

– Вот она, сэр, – сказал Уэст, доставая трубу около шести дюймов длиной, и передал ее Фреду. – Сколько их там, позвольте вас спросить?

– Шесть, я полагаю. Один, два, три… трудно пересчитать, но я полагаю, что их шесть, и еще один, который лежит на льду. Тсс! Он заметил его. Тебе не справиться с ним, Митэк.

Тюлень, лежавший на льду, начал обнаруживать признаки тревоги. Митэк приблизился к нему на расстояние выстрела, но не стал стрелять.

Осторожный эскимос заметил другого зверя, которого до сих пор скрывала от его глаз глыба льда. Это было не что иное, как морж, который вышел подышать свежим воздухом и купал свою косматую голову на поверхности воды, прежде чем уйти к себе домой, в глубину океана. Заметив такую дичь, Митэк позволил тюленю спокойно убираться домой и стал подкрадываться к этому новому предмету своего внимания. Вдруг тюлени нырнули, и в то же самое время вода вокруг моржа вспенилась и окрасилась в красный цвет. Он, очевидно, был тяжело ранен, потому что, если б рана была незначительна, он непременно нырнул бы.

Митэк тотчас схватил гарпун и побежал к барахтавшемуся чудовищу; Фред с ружьем и О’Рили с гарпуном побежали ему на помощь. Уэст остался при собаках. Когда Митэк показался на краю льдины, морж несколько оправился и с диким бешенством достал своего убийцу. Митэк загнал ему гарпун глубоко в грудь и, когда животное нырнуло, стал попускать веревку.

– Куда же он девался? – закричал О’Рили, прибежав запыхавшись на место действия.

Не успел он это сказать, как животное снова появилось на поверхности почти под носом у него и громко заревело. Ирландец с ужасом отскочил назад, когда увидел близко громадное и страшное лицо этого слона северного океана. О’Рили был не из трусливых, но внезапное появление огромного, страшного животного слишком поразило его; поэтому ничуть не удивительно, что гарпун, брошенный им, упал в море далеко за головой зверя. Неудивительно также, что Фред при виде его широкой морды, покрытой щетинистыми усами и защищенной огромными клыками, вообще промахнулся, выстрелив из ружья. Но О’Рили скоро оправился и, вытащив обратно свой гарпун, глубоко загнал его в спину чудовища. Затем Фред, снова зарядив ружье, послал моржу пулю в голову, которая доконала его.

Это была богатая добыча, потому что моржовое мясо ничуть не уступает говядине и послужит хорошей прибавкой к свежей пище экипажа «Дельфина»; испортиться оно не могло в таком климате, где холод был так жесток, что замораживал животное почти сразу после того, как оно убито.

Тело этого моржа имело восемнадцать футов в длину и одиннадцать в окружности. По своей величине он ближе всякого другого животного походил на слона. Формой тела он походил на тюленя; у него были большие лаповидные ласты, с помощью которых, во время жизни, он несколько раз чуть не вскарабкался на лед. Верхняя часть его головы была четырехугольная, выпуклая; его широкая морда и щеки были покрыты густой толстой щетиной, которая придавала ему особенно свирепый вид. Мнение, будто морж похож на человека, крайне преувеличено. Четырехугольная форма его головы уничтожает всякое, даже самое отдаленное сходство с человеком, его колоссальные размеры вовсе не могут напоминать человека, если на него смотреть близко. К некоторым породам тюленей это почетное уподобление может относиться больше, чем к моржу. Их широкие плечи и овальное лицо имеют поразительное сходство с человеческими, если на них смотреть издали. Фред тщательно измерил клыки убитого животного и нашел, что они были длиной тридцати дюймов.

По сходству моржей с нашими домашними животными моряки называют их морскими лошадьми, морскими коровами и очень много рассказывают об их свирепости во время нападения на них. Кожа моржа толщиной почти в дюйм. Эскимосы, которые по преимуществу питаются его мясом, делают из нее многие полезные вещи. Они вырезывают из нее длинные ремни к гарпунам, которыми убивают самих же собратьев этих животных, самые гарпуны они завостривают их клыками. Эта толстая кожа – не единственная одежда, защищающая моржей от холода. Под этой одеждой он носит еще теплую «фуфайку» из толстого слоя жира, а сверху шубу из густой шерсти. Такой теплый костюм дает ему возможность лежать на ледяной горе сколько угодно времени без малейшего неудобства. Но за такое удовольствие ему иногда дорого приходится платить. Во время сильного холода случается, что отверстие, через которое он выполз на лед, замерзает так крепко, что морж, проснувшись, находит невозможным пробить его снова, несмотря на свою богатырскую силу. При таких обстоятельствах ему ничего больше не остается, как отправиться на прежнее место и снова лечь спать; тут он и умирает с большим комфортом. Полярные медведи, однако, не заставляют долго ожидать себя; они тотчас же собираются вокруг его трупа на похоронный пир и распоряжаются без церемонии его мясом и костями.

Так как оттащить на корабль это огромное животное в этот день не было возможности, потому что дни в это время были очень короткие, то охотники отвезли его на берег и стали приготовлять себе ночлег у ледяной горы, защищавшей их от ветра.