Текст книги "Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции"

 
Autrefois Moliniste,
Ensuite Janséniste,
Puis Encyclopédiste,
Et puis Economiste
A présent Mesmériste 2424
  Mercier, Tableau de Paris, XII, 352–355; Les illuminés («Просветители») и Le Somnambule («Сомнамбула», 1786): А.-А. Барбье считает автором пьесы Фанни де Богарне (Алексис Дюро определенно ошибается, приписывая авторство Пьеру Дидо, который, являясь членом Общества гармонии, не стал бы высмеивать месмеризм); Court de Gébelin, Lettre de l’ auteur du Monde Primitif à Messieurs ses souscripteurs sur le magnétisme animal (Paris, 1784), c. 16–18; Thouvenel, Mémoire physique et médicinal, c. 31; Fragment sur les hautes sciences… (Amsterdam, 1785), c. 10. Галар де Монжуа указал на сходство идей Байи и Жебелена в Lettres sur le magnétisme animal. О теории калорийности Лавуазье см. его собственное ее изложение в Traité élémentaire de chimie, I, 4 («un fluide très subtil qui s’insinue à travers les molecules de tous les corps et qui les écarte» – «весьма тонкий флюид, проникающий в молекулы всех тел и из них выходящий»), а также Maurice Damas, Lavoisier, théoricien et expérimentateur (Paris, 1955), с. 162–171. Список философов-месмеристов цит. по: Appel au public sur le magnétisme animal… (1787), с. 49. Эпиграмму из Mémoires secrets за 25 мая 1784 г., с. 11, можно перевести следующим образом: «Когда-то – молинист, / Позднее – янсенист, / Потом – энциклопедист, / Затем – экономист, / а ныне – месмерист».


[Закрыть].
 

Национальная библиотека Франции

Рис. 8. Физик-петиметр

Сатирическое изображение модного, франтоватого ученого-самоучки. Этот «физик» собирается улететь от кредиторов и любовниц, прямо в своем напоминающем воздушный шар костюме.

Физик-петиметр: Здесь, на земле, меня стесняют / Долги и ласки повсеместно, / Но решено: я улетаю / От кредиторов и прелестниц!

Месмеризм до такой степени отвечал вкусам и запросам образованного слоя французского общества, что, вероятно, за десять лет, предшествовавших эдикту о созыве Генеральных штатов от 5 июля 1788 года (после чего Францию моментально захлестнуло волной политических памфлетов), ни одна другая модная тема не вызывала у публики столь повального интереса. И хотя сколь-нибудь точная оценка масштабов этого интереса едва ли представляется возможной, можно с уверенностью утверждать, что они неуклонно росли в период с 1779 по 1784 год и, достигнув пика в 1785‐м, начали постепенно сходить на нет. Отзывы современников не оставляют сомнений в том, что месмеризм, по выражению Лагарпа, «распространялся по Франции подобно эпидемии». На пике своей популярности в 1783–1784 годах он занимал центральное место на страницах «Mémoires secrets» и «Journal de Paris». В период месмерического бума, пришедшегося на 1783–1784 годы, «Mémoires secrets» и «Journal de Paris» уделяли месмеризму несравнимо большее внимание, чем любой другой теме. Даже номера «Almanach des Muses» за 1785 год изобилуют посвященными месмеризму стихами (правда, уже большей частью сатирическими). Книготорговец С. П. Харди отмечает в своем дневнике, что всеобщая «одержимость» месмеризмом по своим масштабам превзошла даже страсть к воздухоплаванию. «Мужчины, женщины, дети – все поголовно увлечены, все месмеризируют», – констатирует «Mémoires secrets». «Кругом у всех только и мыслей, что о месмеризме. Кто-то восхищается его чудодейственной силой, кто-то сомневается в ней… однако никому теперь и в голову не придет отрицать само его существование», – подытоживает Мейстер. «Животный магнетизм по-прежнему остается главной темой столичных пересудов», – сообщается в «Courier de l’Europe». «Нас занимает один лишь только животный магнетизм», – вторит ей «Journal de Bruxelles»2525
  J.-F. La Harpe, Correspondance littéraire… (Paris, 1801–1807), IV, 266; дневник Харди (рукопись), Bibliothèque Nationale, fonds français, 6684, 1 мая 1784 г., с. 444 (по сравнению с большинством пишущих современников Харди уделял месмеризму гораздо меньше внимания); Mémoires secrets за 9 апреля 1784 г., с. 254; Grimm’s Correspondance littéraire, XIII, 510; Courier de l’Europe за 5 октября 1784 г., с. 219; Journal de Bruxelles за 22 мая 1784 г., с. 179.


[Закрыть]. Месмеризм обсуждали в академиях, салонах и кафе. Его брала на карандаш полиция, ему покровительствовала королева, его практиковали члены околомасонских тайных обществ, его частенько осмеивали со сцены (равно как и в карикатурах, памфлетах, куплетах и песнях), он попадал и на страницы книг. Благодаря венскому приятелю Месмера Вольфгангу Амадею Моцарту ему удалось проникнуть даже в оперу «Так поступают все» («Cosi fan tutte»).

Столь широкий и выраженный интерес к месмеризму проливает немного света на умонастроения, господствовавшие в образованных кругах французского общества в преддверии Революции. В памфлетах предреволюционного десятилетия практически не затрагиваются сложные политические вопросы или ключевые проблемы, связанные, скажем, с тем же земельным налогом. А месмеризму было посвящено как минимум вдвое больше памфлетов, чем последовавшему за первым созывом Собрания нотаблей шестимесячному кризису. Не осознавая приближения Революции, французы не интересовались политической теорией. Они предпочитали обсуждать месмеризм, полеты на воздушных шарах и другие не менее далекие от политики фантазмы. В самом деле, зачем им было мучить свой ум запутанными и, казалось бы, отвлеченными абстракциями «общественного договора», когда вместо этого можно было обратиться мыслями к чилийскими монстрам, летающим машинам и прочим чудесам, порожденным удивительными и незримыми силами науки? Да, цензура и впрямь препятствовала серьезной политической полемике в прессе (как, например, это было с «Journal de Paris», единственной в то время ежедневной газетой во Франции). Бесспорно, Робеспьер и иже с ним успели проникнуться идеями «общественного договора» до 1789 года, а Американская революция уже начала претворять теории Локка в жизнь (в 1781 году французская Академия даже объявила специальную премию за лучшее стихотворение на тему отмены рабства, после чего на рассмотрение конкурсной комиссии поступило несколько прочувствованных текстов, посвященных этой актуальной, как тогда казалось, проблеме). Однако по-настоящему кипучие страсти и дебаты разворачивались именно вокруг месмеризма, воздухоплавания и прочих чудес научно-популярного жанра, обладавших несравнимо большей «новостной ценностью» в глазах журналистов той поры. В «листках» (bulletins à la main), которые, как правило, ходили – буквально – по рукам вне поля зрения цензоров и полиции, политике тоже уделялось мало места (исключение составляли разве что громкие скандалы вроде «дела об алмазном колье», а также торжественные заседания Парламента c участием короля). Политика обреталась в далеком и обособленном Версале – подчас в форме интриг и подковерной борьбы между слабо отличимыми друг от друга придворными партиями (к примеру, одну из таких противоборствовавших клик возглавлял министр департамента по делам Парижа барон де Бретёйль, а другую – генеральный контролер финансов Шарль-Александр де Калонн). Вплоть до наступления непосредственно предшествовавшего Революции кризиса 1787–1789 годов подавляющему большинству французов не было абсолютно никакого дела до всей этой придворной возни. Действительно, что могла значить в глазах образованных французов новость о кончине министра иностранных дел графа де Верженна в сравнении с известием о случившемся 15 июня 1785 года в небе над Ла-Маншем возгорании и крушении воздушного шара системы монгольфьер-шарльер, в результате которого трагически погиб герой-воздухоплаватель Пилатр де Розье? Именно эта катастрофа, а вовсе не созыв Собрания нотаблей, пробудил доселе дремавшего в Жане-Поле Марате памфлетиста, который не преминул горестно посетовать: «Вопиял я в пустыне, подобно Кассандре, он же [Пилатр] оставался глух к моим речам». В этом памфлете Марат призывал молодое поколение оставить политику и обратиться к изучению физики – само собой разумеется, в первую очередь его собственного трактата «Физическое исследование огня» («Récherches physiques sur le feu», 1780), – а за два года до его публикации и Робеспьер сделал свой первый шаг на общественном поприще, выступив в суде в защиту громоотводов в частности и науки в целом. С современной точки зрения эта ситуация может показаться трудной для понимания, и тем не менее она заслуживает внимания, с учетом того, что за исключением французов того поколения практически никто и никогда более не относился к месмеризму и другим научно-популярным течениям всерьез. Их мировоззрение до такой степени отличалось от нашего современного, что едва ли мы вообще способны его воспринять, при том, сколь сильно нам застит глаза космологическое наследие ученых и философов XIX и XX веков. Между тем в XVIII веке образованные французы лицезрели сиятельную барочную вселенную во всем ее великолепии. Их мысленный взор устремлялся по волнам незримого флюида в бескрайние просторы туманных рассуждений2626
  Данная выдержка взята из памфлета Марата Lettres de l’ observateur bon-sens à M. de ХХХ, sur la fatale catastrophe des infortunés Pilâtre de Rosier & Romain, les aéronauts & l’ aérostation (London, 1785), с. 19. Марат имел некоторое, пусть и весьма опосредованное, отношение к знаменитому судебному процессу по делу о громоотводе, на котором Робеспьер выступал в качестве адвоката; см. также Marat inconnu: l’ homme privé, le médecin, le savant (Paris, 1911), с. 235–257. По подсчетам Р. У. Гринлоу, автора статистической работы, посвященной этой на удивление малоизученной теме, в течение первой половины 1787 г. во Франции было опубликовано 108 политических памфлетов: Pamphlet Literature on the Eve of the French Revolution в Journal of Modern History, XXIX (1957), с. 354. При этом современники насчитали 200 вышедших в том же году памфлетов о месмеризме: см. Appel au publiс sur le magnétisme animal, с. 11. Данная оценка представляется вполне заслуживающей доверия, с учетом того, что в неполное собрание сочинений о месмеризме из фондов Национальной библиотеки включено 166 произведений этого рода. В газете Mercure за 20 октября 1781 г. сообщалось, что шевалье де Ланжеак был удостоен поощрительной премии за заслушанное 25 августа членами французской Академии наук поэтическое сочинение об отмене рабства, в котором порицались барщина и «право мертвой руки» и, в частности, содержались такие строки: «O honte! Quoi, d’ un Dieu les ministres sacrés / Soutiennent comme un droit ces crimes révérés! / C’est dans un siècle humain que leurs vastes domaines / S’éngraissent des sueurs du Chrétien dans les chaines!» («О позор! Что Божьи святые служители / Стоят за эти преступления горой как за законное право! / Что в кругу людей, в их пространных владениях / Рабы-христиане исходят потом в цепях!») Memoires secrets сообщает о смерти графа де Верженна (которая, как выяснилось позднее, сыграла роковую роль в провале правительственного проекта по мирному реформированию Франции в 1787 г.) лишь мимоходом и всего в семи строках, уделяя куда больше внимания гибели Пилатра над Ла-Маншем; см. заметку за 13 февраля 1787 г., с. 131, а также за 17 и 19 июня 1785 г., с. 94 и 98–99.


[Закрыть].

Национальная библиотека Франции

Рис. 9. Несчастный случай с воздушным шаром Пилатра де Розье

Гибель Пилатра де Розье, чей воздушный шар загорелся во время неудачной попытки перелета через Ла-Манш 15 июня 1785 года. До этого воздухоплаватель похвалялся, что при попутном ветре смог бы пересечь Атлантику за два дня. Катастрофа положила предел доселе неуклонному росту всеобщей одержимости воздухоплаванием, на пике которой поднимались вопросы о возможностях применения соответствующих научных достижений в военном деле. Однако в итоге все свелось к попыткам решения более частных и во всех смыслах приземленных проблем вроде выработки способов навигации воздушных шаров при встречном ветре.

Стоит ли удивляться, что в преддверии 1789 года Марат вкупе с целой плеядой таких же радикалов безоглядно посвящал себя сочинительству фантастических трактатов о природе света, тепла и техниках навигации воздушных шаров, а в числе приверженцев идей Месмера обнаружилось немало влиятельных фигур, которым предстояло сыграть важную роль в грядущих революционных событиях (Лафайет, Адриен Дюпор, Жак-Пьер Бриссо, Жан-Луи Карра, Николя Бергассс, супруги Роланы и Дюваль д’Эпремениль)? Образ мыслей этих людей становится понятнее, если учесть, что, стоя на пороге Революции, они общались с призраками, планетами, а иной раз и между собой, силой мысли обмениваясь друг с другом посланиями на огромных расстояниях, определяли характер окружающих по форме их лица, нисколько не сомневались, что отдельные чудаки и впрямь наделены способностью видеть в темноте или даром лозоходства, а также демонстрировали чудеса ясновидения, в сомнамбулическом трансе наблюдая собственные внутренние органы, выписывая себе рецепты от болезней и предсказывая точную дату своего исцеления. Их мысли странствовали по сонмищам мнений – причудливых, туманных, а подчас и полностью сокрытых от взгляда наших современников под двухвековой толщей времени, – из которых, собственно, и была сложена эпоха Высокого Просвещения. Безусловно, исследование столь исторически удаленной системы космологического мышления представляется крайне непростой задачей, однако оно позволит нам приблизиться к пониманию сути радикализма предреволюционных лет, ведь радикальные идеи проникали в сознание читающей публики не столько в виде прямых цитат из трактатов того же Руссо, сколько в качестве составляющих элементов сферы ее интересов. В свете всего вышеизложенного представляется уместным обратиться непосредственно к месмеризму – этому наимоднейшему феномену 80‐х годов XVIII века, – дабы проследить за тем, каким образом радикальная мысль пробивала себе дорогу к умам и сердцам широких читательских слоев французского общества того времени.

Глава 2
Месмеризм как движение

Месмеризм как движение за свою историю прошел весьма извилистый путь и испытал немало драматических взлетов и падений, что в целом характерно для всех подобных ему «сенсаций» (causes célèbres) времен Старого режима. Его богоподобный вождь вещал в основном устами своих последователей – таких, как Николя Бергасс, который охотно проповедовал преданной ему пастве и сочинял письма и послания от имени вождя. Что же до речей самого Месмера, то они безвозвратно канули в Лету, так как современники не могли разобрать в них ни слова. Виной тому был его ужасающий немецкий акцент, на фоне которого даже тарабарщина Калиостро казалась образцом внятности и членораздельности. Личность Месмера окутана столь плотной пеленой тайны, что не представляется возможным с уверенностью говорить даже о его принадлежности к числу шарлатанов. Если же дело и впрямь обстояло именно так, то поистине на этом поприще ему не было равных. Друг и покровитель Моцарта, крупная фигура в Париже, он оказал заметное влияние на общество своего времени, что свидетельствует об истинном масштабе личности, скрывавшейся под покровами эффектных одеяний и ритуалов, – личности, память о которой до сих пор живет в ряде устойчивых выражений и речевых оборотов, таких как «месмеризировать аудиторию» и «магнетическая личность»2727
  В данном описании месмеризма как течения я опираюсь на следующие источники: F. A. Mesmer, Mémoire sur la découverte du magnétisme animal (Geneva, 1779); Mesmer, Précis historique des faits relatifs au magnétisme animal (London, 1781); Mesmer, Lettre de l’ auteur de la découverte du magnétisme animal à l’ auteur des Réflexions préliminaires; Nicolas Bergasse, Observations de M. Bergasse sur un écrit du Docteur Mesmer (London, 1785); Bergasse, Supplément aux Observations…; J.-J. Duval d’ Eprémesnil, Mémoire pour M. Charles-Louis Varnier (Paris, 1785); F. L. T. d’ Onglée, Rapport au public de quelques abus aux quels le magnétisme animal donné lieu; а также на объемистые материалы из Mémoires secrets pour server à l’ histoire de la République des lettres en France и Journal de Paris, включающие в числе прочего корреспонденцию некоторых видных месмеристов. Интерпретация общего характера течения основана на изучении собраний сочинений месмеристов из фондов Национальной библиотеки Франции и Британского музея.
  В современных европейских языках слова с корнем «mesmer» действительно используются в бытовой речи в значении «завораживать, гипнотизировать, очаровывать, отуплять, привлекать внимание» и др. – Прим. ред.


[Закрыть].

Месмер родился в 1734 году в деревне Изнанг близ Констанца. Он изучал медицину в Вене, позже получил там же практику. В 1766 году ему присвоили степень доктора медицины за диссертацию «О воздействии планет на человеческое тело» («De planetarium influxu in corpus humanum»), представлявшую собой смесь астрологии с ньютонианством. В 1773 году он открыл клинику на паях с неким профессором астрономии из иезуитов. Чуть позднее под влиянием швабского целителя верой И.-И. Гасснера Месмер обнаружил в себе способности к управлению магнитным флюидом без помощи магнитов и начал активно практиковать лечение «животным магнетизмом» (названным так в противоположность магнетизму «минеральному»). В итоге он настроил против себя большую часть местного медицинского сообщества, вследствие чего решил попытать счастья в Париже – этой Мекке искателей чудес XVIII века.

Вооружившись рекомендательными письмами к нескольким влиятельным лицам, в феврале 1778 года Месмер прибыл в Париж. Здесь, на Вандомской площади, он открыл для посетителей первую магнетическую ванну. Приятные манеры и внушительное оборудование (а также слухи об успешном его применении в лечении) сделали свое дело: очень скоро Месмеру удалось привлечь достаточно внимания к своей персоне, чтобы Академия наук заинтересовалась его методом. Месмер представил свою теорию на суд академиков, однако они не восприняли ее всерьез, что заставило его сменить тактику. Вместе с группой пациентов, чье доверие он уже успел завоевать, он переехал в деревню Кретёй близ Парижа и предложил Академии прислать сюда наблюдателей, чтобы те могли воочию убедиться в действенности его лечебного метода. Когда Академия пренебрегла и этим его предложением, Месмер обратился за экспертным заключением к Королевскому медицинскому обществу. Впрочем, он умудрился рассориться и с присланными обществом комиссарами по поводу подтверждения диагнозов его пациентов, после чего общество также отказалось иметь с ним дело. Далее Месмер обратил свой взор на медицинский факультет Парижского университета. Здесь ему удалось обзавестись первым влиятельным адептом в лице доктора регента факультета Шарля Делона, личного врача графа д’Артуа, который пригласил его на званый ужин, где представил двенадцати другим членам факультетской коллегии. Однако и эти доктора не смогли должным образом проникнуться глубиной его германской метафизики, а позднее даже отказались принять присланные им экземпляры «Записок о животном магнетизме» («Mémoire sur le magnétisme animal») – его первой опубликованной во Франции работы – в связи с заключением коллег по факультету, приписавших все описанные в ней случаи излечения действию естественных причин.

Национальная библиотека Франции

Рис. 10. Портрет Месмера

Стихотворная подпись к портрету в дословном переводе: «Напрасно тысячи завистников пытались строить тебе козни, / Месмер; великодушными заботами твоими, / Недуги наши испарились, и человечество вздохнуло с облегченьем, / Так следуй же за славною своей судьбою, / Хоть зависть может возроптать. / Что может быть прекрасней и величественнее, / Чем мир счастливым делать и тем зависть вызывать?»

Несмотря ни на что, месмеристские брошюры со свидетельствами об успешном применении метода множились как грибы после дождя, а вместе с ними неуклонно росла и армия сторонников Месмера, к которой, в числе прочих, примкнули несколько крайне влиятельных лиц. Профессиональное медицинское сообщество было не на шутку встревожено успехом Месмера в модных кругах, состоявших из доморощенных ученых-любителей, поэтому уже в 1779 году его методы стали объектом едкой сатиры в «Journal de Médecine» и «Gazette de Santé». Сторонники месмеризма тоже не оставались в долгу, особенно после того, как сам Месмер принял личину оскорбленной невинности и противостояния научному истеблишменту в «Историческом очерке фактов, относящихся к животному магнетизму» («Précis historique des faits relatifs au magnétisme animal», 1781), задавая тем самым тон всем своим последователям. Поскольку накал памфлетно-полемических страстей продолжал расти, факультет решил исключить Делона из коллегии и тем самым на корню пресечь распространение новой ереси в университетской среде. Но этот шаг вызвал еще больше споров и разногласий, поскольку медицинский факультет, как и большинство других, и без того страдал от постоянных внутренних склок и соперничества. В результате 30 молодых факультетских докторов объявили о своей приверженности новым методам в медицине. Что же до самого Делона, то он бесстрашно бросил вызов докторам старой формации, предложив им посоревноваться с Месмером в эффективности лечения двадцати четырех случайно выбранных пациентов. В ответ консервативное большинство поставило тридцать «диссидентов» перед выбором: присягнуть на верность устоявшимся медицинским канонам или быть исключенными вслед за Делоном. Двое из них решились отказаться от университетских регалий, чтобы попытать счастья на куда более свободном поприще популярной медицины, после чего не замедлили обрушиться в памфлетах с критикой на царящую на факультете «вопиющую деспотию мнений». Процесс исключения Делона сопровождался кипением страстей на факультетских заседаниях, а также не прекращавшейся с сентября 1781‐го по сентябрь 1784 года чередой судебных прений и разбирательств. В результате в арсенале у месмеристов появилось оружие в лице мученика за идею, мощь и действенная сила которого, правда, быстро пошли на спад из‐за возникших уже непосредственно между Месмером и Делоном споров и разногласий, а затем и вовсе сошли на нет в связи со смертью последнего, наступившей в августе 1786 года прямо во время месмерического сеанса. У самого Месмера тоже начались проблемы со здоровьем. Он объявил, что намерен отправиться на воды в Спа, чтобы залечить душевные раны, нанесенные ему французской академической бюрократией. Действительно, что еще ему оставалось, кроме как оставить неблагодарных французов на съедение терзавшим их недугам? Однако здесь поспешила вмешаться Мария-Антуанетта, которая, радея о спасении народа и находясь под очевидным влиянием графа де Сегюра и других сторонников Месмера при дворе, приказала графу де Морепа и некоторым другим государственным чинам уговорить Месмера остаться во Франции. Ему предложили пожизненный пенсион в размере 20 000 ливров и сверх того еще 10 000 ливров в год, если он согласится наставлять в своем искусстве троих назначенных государством «учеников». В марте и апреле 1781 года последовала серия сложных переговоров, чьим итогом стало открытое письмо Месмера к Марии-Антуанетте, где он в высокомерно-напыщенных тонах отказывался от ее предложения, к немалому шоку парижской публики уведомляя королеву о «строгости своих принципов». Месмер не желал отдавать свой метод на суд каким-то «ученикам». Несмотря на то, что предложение и так носило довольно явные черты взятки, он счел его недостаточно щедрым. Теперь он требовал для себя загородного поместья, ведь, если уж на то пошло, что могут значить какие-то жалкие «четыреста или пятьсот тысяч франков» для Ее Величества?2828
  Цит. по: d’ Olognée, Rapport au public…, с. 8, а также Mesmer, Précis historique…, с. 215–217.


[Закрыть]

При этом во Франции Месмера держали именно деньги, которыми его в изобилии снабжало Общество вселенской гармонии (Société de l’Harmonie Universelle), основанное философом, юристом и ипохондриком, выходцем из богатой лионской семьи Николя Бергассом и его другом Гийомом Корнманном – состоятельным банкиром из Страсбурга. Бергасс и Корнманн начали регулярно заряжаться флюидом от ванн Месмера весной 1781 года по стандартным расценкам, составлявшим 10 луидоров в месяц. В сентябре 1782 года, когда Делон открыл в Париже собственную практику (за что и был исторгнут из круга последователей Месмера), они остались верны своему немецкому учителю. В конце 1783‐го Делон было снова воссоединился с единомышленниками-месмеристами, однако спустя два с половиной месяца вновь откололся от них, поскольку Месмер отказался раскрыть ему секреты своего учения. Тогда Бергасс, полный решимости защитить Месмера от любых поползновений раскольника, а заодно и пополнить его финансы, организовал первое общество месмеристов со вступительным взносом в 100 луидоров, куда на первых порах вошли двенадцать самых первых адептов движения. После продолжительных препирательств Месмер все же согласился посвятить членов общества в секреты своего ремесла. По версии Бергасса, уговор состоял в том, что члены общества получали право обнародовать его секретный метод и тем самым сделать его достоянием всего человечества, предварительно заплатив Месмеру сумму в 2400 луидоров. Был ли Месмер шарлатаном или не был, очевидным остается одно: ему удалось извлечь максимум выгоды из своего учения. К июню 1785 года он уже роскошно устроился в усадьбе Коиньи на рю Кок-Эрон, разъезжал по Парижу в элегантной карете и, если верить записям казначея Общества гармонии, располагал капиталом в 343 764 ливра. Процветало и само общество. К 1789 году в одной только главной – парижской – его ячейке состояли членами 430 человек, а ведь были и другие, поменьше – в Страсбурге, Лионе, Бордо, Монпелье, Нанте, Байонне, Гренобле, Дижоне, Марселе, Кастре, Дуэ, Ниме и еще как минимум дюжине городов по всей Франции.

Расширение влияния общества сопровождалось ростом интереса публики к месмеризму, ибо при всей спорности своих целебных свойств он обладал несомненным развлекательным потенциалом. Общественность жадно набрасывалась на крохи информации о сути и принципах учения Месмера, просачивавшиеся в прессу стараниями месмеристов-ренегатов (вроде того же Галара де Монжуа, чьи письма на эту тему публиковались в «Journal de Paris» в феврале – марте 1784 года). Знаменитый химик Бертолле и вовсе попал в скандальную историю, выбежав с сеанса месмеризма и опубликовав затем громкие заявления о мнимом характере исцелений. Одновременно с этим газета «Courier de l’Europe» сообщала читателям, что эффективность месмерических сеансов объясняется использованием серы. Все эти сенсационные откровения лишь подогревали и усиливали ажиотаж вокруг фигуры Месмера. Те же, кому было не по карману постигать суть чудодейственной техники в изложении самого Мастера, могли по крайней мере ознакомиться с сопутствующей атрибутикой, ведь на улицах велась бойкая торговля поддельными месмерическими ваннами, их изображениями и чертежами. Судя по коллекции сатирических рисунков 1780‐х годов из фондов Национальной библиотеки, парижской публике той поры не было дела ни до чего, кроме месмеризма, воздухоплавания и блистательных проявлений героизма и просветительства. Игривый характер этих карикатур побуждал современников фантазировать на такие животрепещущие темы, как «что происходит в комнате кризов» или «почему женщин месмеризируют исключительно мужчины и отчего именно в ипохондрической области тела». Такого рода пикантным подробностям уделялось немало внимания и в популярных стишках и куплетах, где припевом звучало нечто вроде:

 
Que le charlatan Mesmer,
Avec un autre frater,
Guérisse mainte femelle,
Qu’il en tourney la cervelle,
En les tâtant ne sais où
C’est fou
Très fou
Et je n’y crois pas du tout.
 

Или

 
Vieilles, jeunes, laides, belles,
Toutes aiment le docteur,
Et toutes lui sont fidèles.
 

Что же до самой распространенной сатирической песенки тех времен, то «Petites Affiches» приводит следующий вариант ее концовки:

 
Si quelqu’ esprit original
Persiste encore dans son délire,
Il sera permis de lui dire:
Crois au magnétisme… animal.
 

В свою очередь, завсегдатаи «Café du Caveau» – этого средоточия новостей и сплетен – распространяли «промесмеристскую» версию той же песенки, заканчивавшуюся словами «Loin du magnétisme… animal». Литературные поденщики, подвизавшиеся на поприще прозы, распаляли воображение современников памфлетами вроде «La philosophie des vapeurs, ou correspondence d’ une jolie femme» («Философия паров, или Переписка одной красивой женщины») или «Le moraliste mesmérien» («Месмерист-моралист»). Последний, в частности, подводил читателя к следующему выводу: «В общем и целом известный изобретатель животного магнетизма сделал для науки любви ничуть не меньше, чем в свое время Ньютон – для теории космоса»2929
  О месмеристских опытах Бертолле см. Mémoires secrets за 26 мая 1784 г., с. 13–14. Упомянутые рисунки хранятся в Кабинете эстампов Национальной библиотеки Франции. В первую очередь, см. коллекции Hennin и Vinck (Qb I, Ye 228). На них в карикатурном виде изображены сцены у месмерических ванн. Месмер представлен на карикатурах с неизменно отстраненным взглядом (иногда в виде животного, лапающего женщин в обмороке). Его изображения сопровождаются нарочито панегирическими подписями. На некоторых рисунках высмеивается «дело об алмазном колье», но лишь пару карикатур за период с 1780 по 1787 гг. можно отнести к разряду политических. Стихи цит. по: Mémoires secrets… за 17 января 1785 г., с. 45–46; Le mesmérisme, ou épître à M. Mesmer (листовка 1785 г. с текстом песни и несколькими куплетами без названия); а также печатному экспромту Impromptu fait au Café du Caveau. Тексты можно перевести следующим образом: «Как Месмер-шарлатан / Со товарищи / Женщин лечит множество, / Все-то головы им кружит, / Щупая невесть за что. / Что за чушь, / Вот ведь чушь, / Не поверю ни за что»; «Старуха, молодая, уродина, красавица, / Все любят доктора / И все ему верны»; «Коль некто духом эксцентричен, / Упорен в глупости своей, / Ему совет один приличен: / Ты в магнетизм животный… верь». Последняя строка промесмеристского варианта песни переводится примерно так: «В животный магнетизм… не лезь». Последняя цитата взята из памфлета Le moraliste mesmérien, ou lettres philosophiques sur l’ influence du magnétisme (London, 1784), с. 8.


[Закрыть].

Расцвету популярности идей месмеризма немало способствовала череда ярких казусов, которые становились предметом обсуждения в кафе и салонах и освещались в «Mémoires secrets». Так, в декабре 1784 года в королевскую приемную прорвался некий молодой человек и, распластавшись у ног короля, принялся умолять его об избавлении от «демона, которым я одержим – этого мошенника Месмера, что меня околдовал». А один из самых ярых поседователей Месмера – отец Эрвье – как-то раз прервал проповедь в Бордо, чтобы месмеризировать прихожанку, с которой случились конвульсии. Это «чудо» породило настоящую сенсацию, разделив горожан на тех, кто счел Эрвье святым, и тех, кто начал подозревать его в колдовстве. В результате его отстранили от служения, но позднее восстановили в сане благодаря защите местного парламента3030
  Mémoires secrets за 3 декабря 1784 г., с. 56, и за 11 апреля 1784 г., с. 258–259; Remarques sur la conduite du sieur Mesmer, de son commis le P. Hervier, et de ses autres adhérents (1784); Lettres d’ un Bordelais au Père Hervier (Amsterdam, 1784); Hervier, Lettre sur la découverte du magnétisme animal (Paris, 1784; с предисловием Кура де Жебелена); Mesmer blessé ou réponse à la lettre du R. P. Hervier sur le magnétisme animal (1784).


[Закрыть].

Еще больший резонанс вызвало открытие (а точнее, повторное открытие) техники наведенного гипноза братьями Шастене-де-Пюисегюр. Они наблюдали, как пастушок, которого они месмеризировали в своем поместье в Бюзанси, впал в некое странное подобие сна, затем, не просыпаясь, поднялся, начал ходить и отвечать на их вопросы. Вскоре братья научились добиваться удивительных результатов применением этой техники «месмерического сомнамбулизма». При помощи месмеризма им удалось оживить не подававшую никаких признаков жизни собаку и загипнотизировать большую группу привязанных к «намагниченному» дереву крестьян. Кроме того, они обнаружили, что, находясь в состоянии сомнамбулического транса, месмеризируемый способен видеть собственные внутренние органы, диагностировать свои недуги, предсказывать точную дату исцеления от них, а также вступать в контакт с духами умерших или здравствующих людей на больших расстояниях. К осени 1784 года маркиз де Пюисегюр уже вовсю практиковал месмеризм в Байонне при энергичной поддержке со стороны местных властей, а молва о его искусстве распространилась по всей стране наряду с историями о чудесных исцелениях методом классической месмеризации3131
  Détail des cures opérées à Buzancy, près Soissons, par le magnétisme animal (Soissons, 1784); J.-M.-P. de Chastenet, Comte de Puységur, Rapport des cures opérées à Bayonne par le magnétisme animal (Bayonne, 1784); A. M. J. de Chastenet, Marquis de Puységur, Mémoires pour servir à l’ histoire et à l’ établissement du magnétisme animal (1784). Месмер утверждал, что ему была известна техника наведенного сомнамбулизма, однако, судя по всему, редко прибегал к ней на практике.


[Закрыть].

Национальная библиотека Франции

Рис. 11. «Волшебный палец, или животный магнетизм. Simius semper simius [мартышка – всегда мартышка. – лат.]»

Шарлатан-магнетизер с набитым деньгами карманом погружает беззащитную красавицу в сомнамбулический транс. Широко бытовало мнение, что месмеризм – это вид сексуальной магии, тогда как составители секретного отчета королевской комиссии по изучению животного магнетизма предупреждали короля о тлетворном влиянии этого учения на общественную нравственность.

Национальная библиотека Франции

Рис. 12. Эффекты «животного» магнетизма

Еще одна карикатура, на сей раз выполненная по мотивам припева к популярной песенке. Здесь высмеивается «животная» сторона животного магнетизма: Месмер и его последователи представлены в виде собак. Жест собаки-«Месмера» в сочетании с игрой музыканта на скрипке усиливает атмосферу царящего хаоса. Плакаты рекламируют ярмарку месмеристского оборудования и представление антимесмеристской пьесы «Современные доктора» («Les Docteurs modernes»).

Сотни и сотни подобных тщательно задокументированных, а порой и нотариально засвидетельствованных случаев исцеления предавались широкой огласке. Это не могло не подорвать веру французов в целительную силу кровопускания и слабительных микстур, применявшихся докторами старой формации. Пожалуй, одним из наиболее типичных новообращенных месмеристов был граф де Монлозье – молодой дворянин из провинции. Получив азы образования у монахов-августинцев, он в пику их замшелому религиозному догматизму принялся жадно глотать модные философские труды, вследствие чего прослыл вольнодумцем и посвятил себя научным изысканиям. Он занимался опытами в области естественных наук в своем овернском поместье, когда из писем и газет узнал об ажиотаже, возникшем вокруг имени Месмера. Когда же один из учеников Делона приехал в Овернь и в кратчайшие сроки излечил некую женщину из местных от донимавшего ее на протяжении целых двух лет недуга, молодой граф решил попробовать себя в месмеризме. Вдохновленный успехом заезжего месмериста, он забросил свое мимолетное увлечение атеизмом и принялся колесить по окрестным деревням, попутно исцеляя всех страждущих без разбору – от крестьян до представительниц благородных семейств. Он открыл для себя новую, более глубокую и близкую сердцу науку – науку, оставлявшую достаточно места как его религиозным порывам, так и тяге к философии. В Месмере он нашел «нового Парацельса», великого мастера романтико-виталистических наук о природе, которого Дидро с д’ Аламбером заклинали поскорее явиться в мир со страниц «Энциклопедии». Монлозье полагал, что месмеризму суждено «в корне изменить весь мир». Следует заметить, что его пылкий энтузиазм ничуть не остыл даже по прошествии многих лет. «Ни одно событие – даже Революция – не приводило меня к столь ярким озарениям, как появление в моей жизни месмеризма», – писал он в 1830 году3232
  Mémoires de M. le comte de Montlosier sur la Révolution Française, le Consulat, l’Empire, la Restauration et les principaux événements qui l’ ont suivie 1755–1830 (Paris, 1830), I, 132–140, цит. с. 137, 139.


[Закрыть].

Глубину влияния месмеризма на умы его последователей можно оценить по письмам известного философа права руссоистских воззрений А.-Ж.-М. Сервана, который был дружен и вел переписку с Вольтером, д’Аламбером, Гельвецием и Бюффоном. Серван отнюдь не являлся сторонником бездумных погружений в мутные воды оккультизма и, напротив, всячески подчеркивал необходимость придерживаться подтверждаемых наблюдениями фактов и твердо держаться области, отвоеванной у метафизиков Локком и Кондильяком. И все же увлечение научным прогрессом подчас заводило его далеко за пределы опытных наблюдений. В письме к одному из друзей, не принадлежавших к числу сторонников доктрины Месмера, он признавался, насколько сильно его восхищают полеты воздушных шаров; «что же до электричества, – продолжал он, – то в моем распоряжении имеется электрическая машина, всякий день доставляющая мне премного развлечения, однако еще более того меня изумляющая. Ныне поражаюсь месмерическим действам как никогда прежде: если что-то и сможет убедить меня в существовании вселенского флюида, уникального агента, проявляющего себя в явлениях столь многочисленных и многообразных, то единственно сия электрическая машина. Она говорит со мной языком Месмера об устройстве природы – я же внимаю ей с восхищением». Как и в случае с Генри Адамсом, узревшим гигантскую динамо-машину сто лет спустя, электрическая машина заставила Сервана переключить образ мысли с научного на религиозный. «Ибо, если уж на то пошло, что суть такое мы с вами сами, сударь, вкупе с тончайшими чувствованиями и пространнейшими мыслями нашими; что мы суть такое, спрашиваю я вас, как не более или менее совершенно сработанный и составленный из большего или меньшего числа клапанов орган, чьи мехи, однако же, никогда не были и не будут обнаружены ни в декартовой шишковидной железе, ни в костномозговой субстанции [неразборчиво], ни в диафрагме, куда помещали их некоторые мечтатели, ибо они суть единый движущий принцип вселенной? Дерзновенный человек – и тот лишь движется в такт со всей природой. Природа же движима действием одной-единственной причины, и что есть эта движущая причина, как не пронизывающий все ее существо истинно вселенский флюид?» – читаем мы далее3333
  Письмо Сервана г-ну М.-А. Жюльену от 17 августа 1781 г. (вероятно, принадлежавшая ему копия письма, Bibliothèque municipale, Grenoble, R 1044). В других письмах Сервана также перемешиваются понятия осторожного эмпиризма и мистического деизма. См., например, письмо от 16 апреля 1788 г. (Grenoble No 1761), написанное во время пребывания Месмера у него, в котором он предостерегает от превращения месмеризма в оккультную, метафизическую систему, а также письмо Жюльену от «11‐го числа сего месяца» (R 1044), где он пишет о «первичном физическом агенте, пребывающем в руках агента агентов и сущности сущностей, и тот, кто не имеет намерения пройти весь путь до физического агента, есть спинозианец, сто чертей ему в душу».


[Закрыть].