Текст книги "О, Мари!"

Каждый раз, когда в стране менялась власть, новые чины на всех уровнях раскрывали такие масштабные случаи воровства и нечистоплотности старой команды, что становилось не столько печально, сколько завидно. И новая команда бралась за старое уже с удвоенной, даже с утроенной энергией.

Может, права Мари, мечтающая о Париже, о совершенно других человеческих отношениях и жизненных условиях?

* * *

– О чем задумался, Давид, почему не ешь? – прервал мои размышления Иван. – Харчо вкусное, куриные котлеты тоже неплохие… Слушайте, ребятки! Я сегодня решил Любку привести ко мне в общежитие, попрошу соседей по комнате погулять пару часиков. Как вы думаете, она согласится?

– Почему же не согласится? Девка сильная, целый взвод обслужит и не охнет. Подумаешь – один хахаль Ванька!

– Не оскорбляйте мои романтические чувства, Марк Наумович! Была бы тоненькая черноглазая евреечка с пышной грудью, скажу с пролетарской прямотой – не отказался бы, ох не отказался бы! Но на меня, простого русского парня, сына провинциального преподавателя истории, настоящая мадемуазель типа Мари внимания не обратит. Духами, как некоторые, не пользуюсь, пригласить в Большой театр не могу, в ресторан тоже.

При этом Иван многозначительно смотрел на меня.

– Ладно, Вань, не прибедняйся. Мало пей, мало жри, думай, что покупаешь, – и будешь при деньгах. Кстати, ты русский или украинец?

– Судя по фамилии, скорее украинец, но особой разницы между этими народами не вижу.

– Просто ты как-то все время подчеркиваешь нашу национальность, вот я и спросил. Хотя для меня это никакого значения не имеет – все мы советские граждане.

– Постой, Давид, ты хочешь сказать, что армяне, евреи, узбеки и все остальные, будучи советскими людьми, абсолютно равны русским? Если ты и вправду так думаешь, ты ошибаешься. Не хотел обидеть вас, друзья – может, по конституции мы все и равны, но кто в этой стране считается с конституцией? Это всего лишь стопка ненужной бумаги, не больше. Какие прекрасные слова о свободе человека, о его личных и политических правах есть в нашей – сталинской, заметь! – конституции! Но уже через год после ее принятия начали миллионы людей отправлять в тюрьмы, ссылку, расстреливать без суда и следствия. Где была конституция? Ты, друг мой, не заблуждайся. Все эти бумаги: конституция, законы – они живут своей жизнью. А страна, народ живет своей. Вот смотрите: и ты, Давид, и Марк по конституции обладаете равным правом со мной занимать любые государственные должности, в том числе стать Генеральным прокурором СССР. И теоретически все выглядит именно так. Но реально, согласитесь, у меня гораздо больше шансов занять государственный пост, особенно такого плана. Сталинские времена закончились, сейчас время консолидации русских. Ведь вы, маленькие нации, такие сплоченные, вы нацелены на успех, знаете, чего хотите. Поэтому, как правило, и добиваетесь. А мы, русские, бесшабашны и бесхитростны, живем одним днем, от безысходности иногда пьем, пьем и спиваемся, спиваемся и умираем. Это и есть русский социальный протест. А потом, в один прекрасный день, берем стволы, топоры и вилы и убиваем своих начальников, богачей, тех, кто отличается от нас по внешности и по образу жизни, добропорядочных и чистеньких. Пока самый подлый и жестокий – скорее всего, даже скрытый нерусский, – не возьмет верх. Но это моя страна. И все равно вы ниже меня. Вы должны помнить, что можете добиться здесь успеха, иметь деньги, связи, спать с лучшими и чистыми барышнями, но реальная сила – армия, КГБ и силовые структуры – наши. Поэтому я когда-нибудь стану Генеральным прокурором, а вы, ребята, будете моими советниками, потому что вы умные и я вам доверяю. Придется вам ограничиться такой ролью – или меняйте фамилии, уже ваших внуков от нас отличить будет трудно.

– Странно, Ваня, всего час назад ты показал себя как человек, которому не чуждо чувство справедливости, – удивился я. – А сейчас раскрываешься совсем с другой стороны. В тебе живет скрытый националист. Как ты думаешь, долго ли такие как Марк и я, советские, но нерусские люди, согласятся быть в вечном подчинении у людей, которые отличаются от нас лишь одним – русской фамилией? Даже не генами – ведь, судя по внешности, многих из вас трудно назвать славянами или европейцами. И тем не менее все, чья фамилия Иванов, Петров или Сидоров, считают, что они соль земли, а мы должны им служить, обхаживать, давать взятки, оказывать всяческие услуги. Но, Ваня, ни по уму, ни по силе, ни по мужеству мы тебе не уступаем. А вот по организованности, бытовой гигиене – извини, без обид! – значительно тебя превосходим. По вечерам в воскресенье в театре, куда я тебя приглашаю за свой счет, ты считаешь нужным обязательно выпить в буфете, тратя на спиртное иногда даже больше, чем стоит билет. А ведь ни я, ни Марк себе этого не позволяем. Теоретически я признаю, что шансов стать Генпрокурором у тебя больше, но надеюсь все-таки, что страна будет развиваться по пути нормальных демократических государств, таких как Америка, Франция и другие.

– Ты что же, Америку пропагандируешь?

– А ты что – провокатор или прикидываешься идиотом?

– Да ладно, ребята, я пошутил, – шутливо поднял руки Иван. – Просто хотел вам нервы пощекотать.

– Мне так не показалось. В кругу провинциальных историков, коллег твоего отца, такие мысли считаются нормальными и логичными. Но авторитет и уважение завоевываются в личной конкуренции, а не за счет национальной принадлежности. Чем ты лучше Марка или меня?

– Тем, что я христианин и православный.

– А религия Марка существует более пяти тысяч лет. Христианство возникло на базе иудаизма. И кроме того, ты знаешь, кем были по национальности Христос, Маркс, отчасти Ленин? Ты знаешь, кто по национальности все остальные твои коммунистические вожди? Конечно, знаешь. А я могу сказать вот что: армяне приняли христианство как государственную религию в 301 году, на шесть веков раньше, чем русские. Я не хвастаюсь, это не фактор хвастовства, просто исторический факт. И я искренне признаю: всем нам, кто живет на рубеже религий, на границе христианского и исламского миров – армянам, грузинам, грекам, болгарам, сербам, – Россия оказала неоценимую помощь, да попросту спасла от физического уничтожения. Разумеется, при этом она в первую очередь преследовала свои государственные цели, хотела защитить свои границы от непосредственного соприкосновения с исламским миром. Но так она приобрела храбрых, умных и верных союзников. В свою очередь, армяне и грузины, украинцы и белорусы вошли в европейскую культуру и цивилизацию через русскую культуру, которую я очень люблю, которая сформировала и меня, и многих из нас. Если бы я родился не той национальности, что мои родители, и мне предоставили бы выбор, кем я хочу быть, я бы ответил: христианином, русским и мужчиной.

– Почему русским? Есть же более счастливые – англичане, французы?

– Конечно, есть, просто я их не знаю. Так вот, Ваня. Ростом я выше тебя, вешу больше, насчет интеллекта – великодушно соглашусь, что это спорный вопрос, по физической силе – давай померимся, не бойся, не покалечу, просто немножко потреплю, чтобы мозги прояснились. Ну что, покажи свое величие!.. Улыбаешься? Значит, не обиделся. Но помни: если будешь так думать – жизнь тебя обидит. Человек так устроен, что никогда не согласится иметь меньше прав, чем другой, по одному лишь национальному признаку.

– Не обиделся, Давид. Говори, что хочешь, но лет через двадцать – двадцать пять ты станешь прокурором маленькой республики, а я – Генеральным прокурором СССР. Ты будешь моим подчиненным, так что сейчас правильно делаешь, что приглашаешь меня в театр, угощаешь спиртным, одним словом, выслуживаешься… Я это учту, не забуду, – ухмыльнулся Иван.

– Ага, шутишь, значит, хочешь уйти от разговора. Я все понял, это тоже форма признания своей ошибки. Пошли, а то Аркадий Венедиктович снова начнет выговаривать нам за долгое отсутствие.

Глава 13

– Почему так поздно? Уже восьмой час!

– Простите, девушки, руководитель стажировки сегодня просто озверел, продержал нас без дела до последнего звонка… Надеюсь, завтра все будет в порядке. Вы не голодны? Эй, француженки, чего хихикаете?

– Потом расскажем. Ужинать будешь? Есть сыр чанах, зелень, лаваш, мацони, сухофрукты – все из магазина «Армения».

– Нет, не хочу, пообедал в столовой прокуратуры. Устали сегодня?

– Так, поколесили по городу.

– Что интересного видели? Опять хихикаете! Точно, у вас какая-то интрига! Думаете, я сейчас упаду на колени и буду умолять, чтобы раскрыли секрет? Ну уж нет, я подожду – потом не выдержите и сами расскажете… Вот что, девушки, я предлагаю пройтись до главпочтамта и позвонить домой. А то уже третий день без вестей, родители будут беспокоиться.

– Тогда давай позвоним Варужану? Он здесь в командировке, остановился, если не ошибаюсь, в гостинице «Россия». Хочет встретиться с нами, передать посылку от родителей.

– Отлично, Мари, позвони ему. Скажи, чтобы в восемь вечера был у входа в главпочтамт. А потом можно будет где-нибудь в центре поужинать, чаю попить.

Главпочтамт, или К-9, находился на улице Горького (ныне – Тверская), рядом с гостиницей «Националь». Это было излюбленное место встречи всех приезжих из Закавказья, потому что телефонная связь с домом осуществлялась именно отсюда. Особенно много собиралось грузин и армян – они обменивались с земляками информацией, московскими адресами, встречались с вновь прибывшими. Большинство приезжих из Еревана отправлялись к почтамту узнавать, кто из их знакомых сейчас находится в Москве. Нередко между армянами и грузинами возникали стычки по пустякам, но они, как правило, быстро улаживались. Более серьезные конфликты принимали другой оборот. Третейской стороной в них выступали известные криминальные авторитеты, чаще солидного возраста. После обсуждения они улаживали отношения спорящих и нередко наказывали виновных – выгоняли из Москвы, вынуждали платить деньги, извиняться.

Имена коронованных «воров в законе» были известны многим, начиная с республиканских партийных руководителей, руководителей КГБ и МВД. Негласно эти люди могли решать многие вопросы, особенно экономического плана. Они были вхожи в околоправительственные, околовластные и другие лоббистские круги. Особенно тесно криминальные авторитеты дружили с богемой: звездами советской эстрады, известными художниками, скульпторами и цирковыми артистами. При необходимости деятелей искусства отправляли к большим начальникам ходатайствовать, добывать квартиры, дачи, земельные участки. В свою очередь, авторитеты платили им или обеспечивали их безопасность, доставали для них у валютчиков модную одежду и ювелирные изделия. Иной раз только по благословению или согласию воров тот или иной милицейский чин мог быть назначен начальником ОБХСС (отдела борьбы с хищением социалистической собственности) или уголовного розыска.

На республиканском и тем более союзном уровне влияние криминальных авторитетов было меньшим, но все-таки было. А вот на местном, городском, районном уровне это была реальная сила. Воров уважали и боялись. В стране, погрязшей в беззаконии и коррупции, где значительная часть общественных отношений осуществлялась нелегальным путем, «по понятиям», криминал занимал особую нишу и тесно сросся с властными, особенно силовыми, структурами.

К сожалению, эта традиция общественной жизни и сегодня во многом сохранилась. Столкновение обычного гражданина, государственного чиновника или даже депутата, если только он не является особо охраняемой важной персоной (как правило, тоже так или иначе связанной с преступным миром), с крупным криминалом может закончиться поражением и даже гибелью. При этом нередко заказ на убийство будет исполнен не просто при попустительстве полиции, а при непосредственном участии ее сотрудников.

* * *

До главпочтамта дошли пешком – быстрым шагом, чтобы не замерзнуть. Я заказал пять минут разговора с домом, девушки – десять. Стали ждать вызова. В то время автоматической связи еще не было, и междугородные соединения осуществлялись только через оператора. Если разговор был международным, КГБ автоматически заводил на человека досье, где хранились записанные тексты всех его телефонных бесед. Попутно проводились разного рода проверки. В первую очередь проверяли, конечно, советского гражданина: не агент ли он зарубежной разведки? Затем через нашу агентуру за границей проверяли, кем является тот знакомый или родственник, с которым ведется общение. Если он представлял интерес для разведчиков, можно было «обработать» советского гражданина с целью вовлечения его зарубежного визави в советскую агентурную сеть. Огромный, чудовищно разбухший аппарат КГБ нуждался в работе – чекистам нужно было доказать, что они не даром едят свой хлеб, а денно и нощно стоят на страже родины, защищая ее интересы.

Получить разрешение на международный разговор было нелегко. Если у КГБ имелись подозрения (а сотрудники комитета были очень и очень подозрительными), оператор всегда отвечал, что линия занята или нет связи, а чаще – что абонент не отвечает. Не говорю уже о том, что стоил такой разговор очень дорого. К счастью, при сегодняшнем развитии телекоммуникационных технологий держать границу под замком стало невозможно, и все это осталось позади.

Отец очень сдержанно, но методично просвещал меня в подобных вопросах, четко предупреждая: «Интересы семьи и твоего будущего требуют предусмотрительности и осторожности. Не надо нарываться на неприятности. Лучше быть в ряду победителей, чем побежденных. Голодные, холодные жена и дети никогда не поймут, почему папа – неудачник, не помогает и не защищает их. А здесь мускулы и компания драчливых друзей тебе не помогут. Не трать жизнь на абсурдные идеалы». Я все понимал, но не всегда мог придерживаться принципов, которые он внушал мне.

Разумеется, я знал, что мадам Сильвия часто пишет письма во Францию, а несколько раз в год с центрального почтамта Еревана говорит по телефону с родителями и сестрой, и четко осознавал, что моя связь с Мари и ее семьей давно зафиксирована и прослеживается КГБ. В любом случае, я стал или в ближайшее время стану объектом подозрения и слежки.

– Давид, давай закажем разговор с Парижем! Я хочу поговорить с бабушкой, дедушкой, и тетей Клотильдой, – щебетала Мари. – В последний раз я разговаривала с ними где-то полгода назад. Из Еревана это так сложно сделать! Может, здесь удастся?

Ну что сказать этому любимому существу?.. Да и стоит ли забивать ей мозги?

– Попробуй. Только на это уйдет много времени.

– Ничего, время у нас есть, зато какой приятный сюрприз мы им сделаем!

Девушки прошли к окну междугородней телефонной связи, а я отправился бродить по залу в поисках знакомых. В летнее время посетители почтамта, особенно молодежь из столиц закавказских республик, сотнями толпились на улице, громко разговаривая и зачастую перегораживая и затрудняя проход. Москвичи неодобрительно поглядывали на эту шумную и, как правило, дорого и модно одетую публику, но делать замечание осмеливались только глубокие старики и старушки. Сейчас, зимой, на улице было холодно, и люди наводняли зал.

* * *

Проталкиваясь между группами посетителей, в углу я увидел известного спортсмена и одновременно именитого криминального авторитета Артака по прозвищу Монстр, окруженного компанией людей, уважительно внимавших его словам. В свое время Артак был многократным чемпионом республики по боксу в тяжелом весе. Этот человек огромной силы, способный за считаные минуты сделать кольца из толстых гвоздей и собрать их в тяжелую неуклюжую цепь, считался беспредельщиком, не принимающим воровских законов. Одевался Монстр очень странно – что-то среднее между цирковым артистом и пижоном, говорил тоже странно – очень литературно и вежливо. Любое общение с ним оставляло тяжелое и гнетущее чувство. Все мы знали, что он неадекватен, и предсказать его следующий шаг было невозможно. За плохо рассказанный анекдот Монстр мог посмотреть на рассказчика – разумеется, из числа своих же «шестерок» – немигающим взглядом и спокойным голосом, обращаясь на «вы», приказать тому встать на колени. Мог тут же поменять свое решение или, наоборот, за невыполнение приказа тяжелым ударом в пах свалить несчастного. По голове не бил – знал, что это может закончиться смертью. Какие у него интересы, куда он так часто исчезал и откуда возвращался, никто не знал. Многие фарцовщики, валютчики и успешные дельцы, связанные с криминалом, платили ему дань, хоть и не постоянно. Обычно он просто отправлял к соответствующему лицу своего подручного по имени Було и вежливо просил денег. Как правило, давали. Если нет, Монстр не обязательно мстил сразу, но удобного случая не упускал.

Иногда он возлагал на богатых людей, связанных с криминальным бизнесом, точнее, с теневым сектором экономики, «почетную» обязанность закрыть свой, как правило, умеренный долг или открыть счет в каком-нибудь известном ресторане. Артак никогда не пил, не употреблял наркотиков, ел мало и только специально отобранные продукты. Иногда заказывал проституток, которые обслуживали его бесплатно за счет сутенера. Бывало так, что сутенеры отправляли ему в Ереван проституток из Москвы и даже из Эстонии – на неделю, на месяц. Поднадоевших девушек он предлагал своим знакомым, иногда «шестеркам».

Несколько раз Монстр совершал громкие преступления: насиловал, вымогал, избивал людей, в том числе милиционеров. Сроки он всегда получал небольшие, так как тут же находились влиятельные лица, готовые походатайствовать за него, – артисты, в том числе московские, члены Спорткомитета СССР, – и его освобождали от наказания или выпускали из тюрьмы до окончания срока. Каждый раз ссылались на то, что он известный спортсмен, чемпион республики, мастер спорта международного класса. Отец Артака был влиятельным хозяйственником республиканского масштаба и имел большие связи. Младший брат, физически тоже очень сильный, но спокойный и вежливый парень, был моим школьным другом – мы два или три года учились вместе, потом он перешел в другую школу, но теплые отношения и взаимное уважение между нами сохранились.

Увидев компанию Монстра, я хотел незаметно пройти мимо, но стоящий рядом Було заметил меня:

– Глядите-ка, даже не хочет поздороваться с нами! Еще бы, он ведь скоро станет следователем или уже стал. Да еще встречается с красивой дикторшей с телевидения! Куда нам до него…

– Здравствуй, Артак, здравствуйте, ребята. Как вы? Давно здесь?

Отношение Монстра ко мне было почти уважительным. Он избегал открытого столкновения со мной или Рафой, да и попросту не имел для этого особых причин. Мы существовали вне круга его интересов, более того, были связаны с правоохранительными структурами и могли вывести против него сильную команду дружинников. Столкновение с нами ничего хорошего Артаку не сулило. К тому же давняя драка Рафы с уличным хулиганом, одним из «шестерок» Монстра, собиравших деньги с мелких спекулянтов и лавочников, закончилась смертью последнего, и бандит об этом помнил.

– Ладно, ребята, у меня дела, извините, что не могу задержаться. Еще увидимся. До свидания.

– Подожди, Давид! Что, даже за руку не хочешь поздороваться? – вдруг сказал Монстр.

Я посмеялся, но руки не подал. Всем была известна любимая «дружеская шутка» Монстра: продолжая спокойно говорить с вами, он сжимал вашу кисть, как в стальном прессе. Освободить руку было невозможно, приходилось прыгать на месте и кричать от боли под смех присутствующих. Если же рядом никого не было, шутка становилась неинтересной.

Природа наделила Артака нечеловеческой силой и пониженным инстинктом самосохранения – он почти не чувствовал страха. При всем том сумасшедшим он не был и старался получить максимум выгоды от своей роли признанного беспредельщика, лидера хулиганствующей молодежи. Артак слыл азартным картежником и хорошим игроком в покер. Иногда не возвращал долги, но старался этого не допускать, если партнер был столь же известным человеком, – иначе с ним перестали бы садиться за стол в игре с большими ставками. Репутация Монстра в мире бандитов и воров в этом плане была безупречной.

– Постой, я еще не все сказал, – продолжал он. – Мои знакомые грузины наводили справки о тебе и Араме. Серьезные люди о вас спрашивали.

Я поинтересовался, что он имеет в виду.

– Один идиот, которого вы отправили в милицию, оказался двоюродным братом вора в законе и авторитета Кахи Кутаисского. Отец этого осла интересуется, кто вы, а потом решит, как поступить: подключить Каху или поговорить с вами самому.

– И зачем ты это мне говоришь? Надеюсь, после разговора с тобой они потеряли ко мне интерес?

– Знаешь, воровское окружение – не мое окружение. Они меня не уважают, но я от этого не плачу. Они, конечно, трусливые шакалы, но опасные. Могут отомстить исподтишка и неожиданно… Мне рассказали, что ты хотел порисоваться перед своей девушкой, подошел к парню, приставил нож к его шее, выпендрился. Потом решил, что этого недостаточно, и вместе со своим другом передал его в руки милиции.

– Кто тебе сказал такую чушь? Ты же меня знаешь много лет, чуть ли не с пионерского возраста. Разве я мог так по-идиотски поступить? Этот подонок вел себя отвратительно, а нож появился, потому что их было семеро бугаев, а со мной – больной пузатый Арам и две девушки. Это что же получается – семеро верзил заходят в кафе, я, увидев их, встаю и говорю: «Девушки, посмотрите на этих больших парней, сейчас я буду их унижать, покажу, какой я храбрый!». Потом вытаскиваю нож и приставляю к чьей-то шее со словами: «Моя девушка хочет кайфануть от твоего унижения, а я хочу покрасоваться перед ней», – так, что ли?

– Хорошее кино рассказываешь, Давид. Можно, конечно, так и передать отцу этого осла, но совсем «соскочить» не удастся. Они на тебе особо не грузятся, знают, что ты из ментуры, но Араму придется дать задний ход – выкупить фраера из КПЗ. Какое-то бабло для этого потребуется, штук пятьдесят – шестьдесят, как говорят. В общем, так: рули как знаешь, свое слово я сказал. Если кто-то тебя тронет, будет иметь дело со мной. Это им известно. Насчет Арама – другой вопрос. Он мне не оказал уважения, не просил, чтобы я его защитил. Если обратится ко мне, возможно, я смогу скостить эту сумму и решить проблему – смотря как договорюсь с грузинами, особенно с Кахой. Если он захочет вмешаться, то свой пай возьмет. А ты лучше мотай домой со своей телезвездой, голова меньше будет болеть.

– Не могу, Артак, я на стажировке и должен остаться в Москве еще на какое-то время. Что касается Арама, то он достойный человек и мой друг. Я тебя прошу – не вмешивайся в это дело. У Арама есть опыт, он знает, как ему поступить и к кому обратиться.

– Лучше договориться с ворами, Давид. Они свой навар не упустят. Менты, конечно, тоже свое возьмут, но не уверен, что они защитят Арама. А без «донорского» поступления ни менты, ни воры от вас не отклеятся.

* * *

Распрощавшись с Артаком, я отыскал Мари и Терезу и снова огляделся. В другой стороне зала Варужан говорил с каким-то франтоватым парнем, похожим на фарцовщика. Этот тип был очень распространен в Москве, его нетрудно было отличить в толпе, в первую очередь по одежде и манере поведения. Мы подошли к ним.

– Здравствуйте! – поздоровался парень по-армянски. – Я и представить не мог, что в нашем городе живут такие по-европейски красивые девушки.

– Спасибо, – ответила Мари, не глядя на него. – Пойдем, Варужан, уже поздно.

– Давид, это Генрих, – представил нас Варужан. – У него смешное прозвище – Бифштекс. Его мама работает в нашем институте лаборанткой, он живет в Москве уже много лет. Генрих, – повернулся он к парню, – если не ошибаюсь, ты окончил какой-то экономический вуз? Не хочешь вернуться в Ереван?

– Да нет, я здесь работаю экономистом в НИИ Академии наук. Держусь. Есть кой-какой свой бизнес. Между прочим, девушки, если вам нужно что-то достать, то я все могу – дубленки, шубы, меховые шапки, зимние сапоги. Запишите мой номер телефона. Лучше звонить поздней ночью или утром. Я вижу, у вас модные, красивые вещи незнакомой мне фирмы, однако сейчас холодно, а вы одеты по-демисезонному.

– У тебя склад, что ли? – удивился я.

– Покупаем у иностранцев, если нужно. Это дешевле, чем по чекам.

– Дай мне твой номер, может, я позвоню.

– У меня женские товары, мужские бывают очень редко.

– А я о женщинах и говорю. Если что, звонить буду я.

На протяжении разговора Генрих пристально вглядывался в меня, потом вдруг заявил:

– Кажется, я тебя знаю – ты с соседней улицы, не то боксом, не то борьбой занимался. Вроде бы несколько раз во дворе нашей школы в футбол играли.

– Не помню, извини. Но вряд ли мы общались. Я бы тебя запомнил.

– Это почему?

– Да ты просто такой… – замешкался я с ответом, – извини, не хочу тебя обидеть… ну, живой, шустрый очень!

– Не отрицаю, – засмеялся Генрих. – Тогда до свидания, девушки. Если что, буду рад вашему звонку. Простите, можно узнать ваше имя?

Мари отошла, оставив его вопрос без ответа.

Варужан, взглянув на часы, заторопился и собрался уходить.

– А разве в новой гостинице «Россия» буфеты и рестораны тоже закрываются в десять тридцать вечера? – спросил я.

– Гостиница «Россия» за короткий срок работы превратилась в большой бордель. Девушки легкого поведения ходят по бесконечным коридорам в поисках нужного номера, куда их послал сутенер. Все этажные дежурные, администрация гостиницы, прикрепленные сотрудники милиции имеют от этого свой процент. Там очень шумно и беспокойно, случаются разборки, кражи, поэтому я решил перебраться в скромную гостиницу Академии наук на Октябрьской площади. Кстати, там тоже все закрывается в десять. Гостиница рядом с метро, да и цена за номер не такая высокая, как в «России». По-видимому, недельки на две еще останусь в Москве.

– А почему так надолго, Варужан? – спросила Мари.

– Разве я не сказал? Меня назначили заместителем управляющего делами Академии наук республики.

– Поздравляю, высокая должность! – заметил я.

– Похоже на то. Снабжение всей Академии, закупка нового оборудования, техники и стройматериалов – все возложено на меня. Боюсь, правда, не выйдет из меня снабженец – я как-никак ученый, хотя и имею представление о технике. Особенно сложно налаживать отношения с союзными структурами… Ладно, до свидания, запишите мой номер. Между прочим, гостиница, где я остановился, входит в нашу систему, и если возникнут сложности с жильем, можете обратиться ко мне. Заявки из нашей республики для бронирования номеров в этой гостинице дает моя служба, то есть фактически я.

– Спасибо, Варужан. Мы пока вполне сносно устроились. Дом в центре, есть горячая вода. Правда, мебель старая, кровати скрипучие, запахи неприятные, но постепенно привыкаем… Спокойной ночи!

* * *

Выйдя из лифта под тусклым светом подъездной лампочки, я заметил на двери нашей квартиры бумажную ленту с приклеенной сургучной печатью.

– Вот тебе на! Похоже, здесь была милиция и, не найдя нас, опечатала квартиру. Не пугайтесь, девушки, дайте минуту подумать. Если мы сейчас войдем и останемся дома, соседка-ведьма вызовет наряд и в этот раз нас точно заберут в отделение. Сволочи, что ж за идиотские правила установили: паспортный режим, прописка, регистрация, – просто крепостное право! Того нельзя, этого нельзя, ничего нельзя! Страна запретов, большая колония… И ведь соседка сама прошла годы террора, войну, голод, чего только не видела, но так и не стала добрее или человечнее. А может, поэтому она и ненавидит молодых, которым выпала иная, более счастливая судьба? Может, у нее нарушена психика и она всем желает зла, не может видеть счастливых лиц вокруг? Представляю, с каким удовольствием она в свое время доносила и отправляла невинных людей в тюрьму, в ссылку… Прав отец, именно подобные люди и создали нынешнюю бесчеловечную, жестокую власть. Впрочем, это российская специфика – вряд ли в другой европейской, христианской стране возможно было установление и существование такой власти. Такие вещи случайными не бывают, эта женщина одна из миллионов. Жестокость и бессердечие здесь норма, особенно в России – ведь с каким упоением простой русский мужик убивал свою интеллигенцию, аристократию и священников! Жаль, что великая русская культура оказалась бессильна, и ужасное кровопролитие перекинулось на самые окраины, хоть и в значительно смягченной форме…

– Давид, не время для рассуждений! – прервала меня Мари. – Давай соберем вещи, поедем в аэропорт и первым же рейсом улетим домой. Не хочу оставаться в этом чужом, негостеприимном и холодном городе со всеми его недостатками, ограниченностью интересов и провинциальностью… В нашем городе жить свободнее.

– Постой, Варужан же сказал, что может устроить нас в гостинице. Скорее всего, он уже добрался до номера… Зайдем домой, нужно позвонить. Не искать же мне ночью двухкопеечные монеты для телефона-автомата. Будь что будет! – я сорвал наклеенную ленту, и мы вошли в квартиру.

– Не торопитесь, спокойно соберите вещи, пока я дозвонюсь до Варужана. Черт, куда он подевался? Поехать за ним, что ли?

Через какое-то время Варужан снял трубку:

– Что случилось, Давид? Почему так поздно звонишь?

– Пожалуйста, сделай нам номер! Объясню на месте.

– А нельзя ли завтра? К чему такая спешка?

– Варужан, нужно срочно. Мы сейчас приедем.

Не дожидаясь его ответа, я бросил трубку и начал собирать свои вещи.

– Давид, – крикнула из кухни Тереза, – что делать с едой и фруктами в холодильнике?

– Фрукты возьмем с собой, а еду положи в пакет, поставлю перед дверью ведьмы. Подумает, что отравленная, направит на экспертизу, пусть ее примут за сумасшедшую.

– Это ты сумасшедший, раз в такую минуту думаешь об идиотских шутках!

Спустились вниз, остановили такси.

– Я в парк, – буркнул таксист, – если по пути, возьму.

– Друг, срочно нужно в ближайшую гостиницу, это недалеко. Двойной тариф. Пойдет?

– Ну ладно, садитесь.

– С вещами не поможешь?

Водитель нехотя вышел, вдвоем мы загрузили многочисленные чемоданы и пакеты в багажник. Отъехали метров на тридцать, и тут я заметил, что к нашему подъезду мчится милицейская машина. «Не успели, твари, добыча от вас ускользнула. Вот так всегда: если убийство, грабеж или поножовщина, приедут с таким опозданием, чтобы все уже закончилось – еще бы, это же может быть опасно. А из-за такого пустяка, как нарушение паспортного режима, четверо бойцов мчатся во весь опор, – с горечью и злорадством подумал я. – С другой стороны, эти малограмотные крестьянские ребята не видят для себя смысла служить как положено. У них семьи, дети, неустроенный быт, они живут в коммунальных квартирах и милицейских общежитиях, ютятся в одной комнате, получают такую мизерную зарплату, что даже зарплатой не назовешь. С чего бы им тогда любить других людей, бороться за их безопасность? Нет, все здесь устроено как-то криво и нелогично».