Текст книги "О, Мари!"

– Давид, лягушки, которых едят французы, другие, здесь таких нет.

В дверь позвонили.

– Это папа, – воскликнула Тереза и помчалась открывать. Вошел высокий светловолосый мужчина лет пятидесяти, худощавый, с артистической внешностью, а с ним среднего роста полный брюнет в очках.

– Вот и Азат с Варужаном! – обрадовалась мадам Сильвия.

Как я понял, человек в очках был мужем Аиды.

– Здравствуйте, молодежь, – поздоровался папа Мари. – По-видимому, молодой человек – это Давид…

– Здравствуйте, мсье Азат, здравствуйте, Варужан, – я пожал руки вошедшим мужчинам.

– Хотел купить арбуз, но Геворг, продавец, сказал, что молодой человек, который приехал вместе с Мари, уже купил арбуз и дыню. Ну что ж, Давид, сейчас будем есть ваш арбуз и дыню, но сперва – что-нибудь более существенное. Что ты нам предложишь, Сильвия?

– Летняя долма очень вкусная получилась, как и все, что ты видишь на столе. Могу принести красного вина. Мы все уже поели.

Часы показывали полседьмого вечера.

– Спасибо за угощение, – поднялся я. – Я уже больше часа здесь, пойду домой.

– Что вы, Давид! – запротестовал мсье Азат (в отличие от женщин, он произносил мое имя правильно, без замены буквы «а» на «ё»). – Садитесь, мы еще должны съесть ваш арбуз! Сильвия угостит вас кофе и сладостями. Задержитесь еще минут на сорок, максимум на час, не больше.

В глубине души я не хотел уходить. Эти люди были мне приятны, и, конечно, хотелось подольше оставаться с Мари, которая притихла и задумалась о чем-то своем. Но несколько раз я поймал на себе ее быстрый взгляд и догадался, что она изучает меня – ей явно было интересно мое поведение в кругу ее семьи.

Варужан от ужина отказался и обратился ко мне:

– Как я понимаю, Давид, вы учитесь с Мари. В каком языке специализируетесь? Тоже французский?

– Нет, я изучаю юриспруденцию.

– Юриспруденция – хорошая и прибыльная специальность за рубежом. А здесь какая юриспруденция? Наказание уже назначено в парторганах, прокурору и судье фактически остается лишь зачитать приговор. А адвокат… его роль в суде и вовсе смешная: кто его слушает? Впрочем, вам виднее… У вас в семье есть юристы?

– Да, папа по специальности юрист, но по профессии ни дня не работал. Он журналист, главный редактор журнала.

– Ага, – воскликнул Азат, – он большой человек! И, видимо, очень умный, раз ему доверена такая должность, – вежливо добавил он.

– Давид, – обратилась ко мне мадам Сильвия, – Мари не знала, кто ваши родители. Чем занимается ваша мама, есть ли у вас брат или сестра, в каком районе вы живете?

– Мы живем рядом с площадью Ленина. Мама сначала тоже училась на юридическом факультете, но потом перешла на педагогический – ее дядя был там ректором. Сейчас она руководит объединением из нескольких детских садов. У меня есть брат, ему пятнадцать лет, но он уже стал чемпионом страны среди юниоров во втором среднем весе.

Краем глаза я заметил, что Мари внимательно слушает мой рассказ.

– Кстати, Давид, а вы в курсе, в каком состоянии молодой человек, которого вы и ваши друзья так сильно наказали вчера? – спросил мсье Азат. – Между прочим, я только теперь узнал от Мари, что он уже долгое время преследовал ее и не давал нормально жить. Как-то дочка об этом особо не рассказывала. Мы думали: обычное дело, парень просто неинтеллигентный, потому так назойливо и даже, возможно, грубо выражает свои чувства.

– В Мари невозможно не влюбиться, – вмешалась Аида. – Она такая красивая, что ни один мужчина не устоит. Но она очень гордая и хорошо знает себе цену.

– И все-таки, Давид, – продолжал мсье Азат, – если с этим парнем, как его…

– Жоко, – подсказал я.

– Да… если с ним случится беда и он, не дай Бог, умрет, вас же накажут. Вы думали об этом?

– Разумеется, думал. Но он мерзавец. Мари, должно быть, не рассказала, как он терроризировал ее, угрожая пистолетом и ножом.

– Что ты говоришь?! Вот подонок! – возмущались Аида и Варужан.

– Вот это новости, – удивился мсье Азат. – Дочь, почему ты об этом не говорила?

– Папа, он угрожал, что убьет тебя, если ты вмешаешься, и я решила как-нибудь самостоятельно уладить ситуацию…

– Но это же опасно! А если он выйдет из больницы и совершит что-то непоправимое? Тем более у него пистолет.

– Во-первых, – пояснил я, – он раньше чем через полгода из больницы не выйдет, во-вторых, собака боится бьющей руки, и, наконец, пистолет – у меня.

– Как это у вас, Давид? – подняла брови мадам Сильвия. – Пистолет сейчас у вас? А почему?

– Ну, разумеется, чтобы защитить Мари, потому что такую девушку в нашем городе без пистолета защитить невозможно.

– Это он дурачится, – покраснела Мари.

– А если всерьез, – продолжал я, – то пистолет в штабе, мы составили протокол о его изъятии. Если с этой мразью что-нибудь случится и встанет вопрос о нашей ответственности, мы предъявим пистолет как вещественное доказательство и отметим, что по-другому было невозможно изъять его из рук бандита. Если же он выйдет из больницы и будет вести себя тише воды ниже травы, мы пистолет сдадим в милицию, как будто нашли его на улице. Думаю, что этот жестокий урок пойдет Жоко на пользу и он больше не осмелится так обращаться с людьми – не только с Мари, но и с другими. Честно говоря, мне кажется, что так наказать да еще и посадить – было бы чересчур. Ему еще долго придется лечиться, не исключаю, что он останется инвалидом на всю жизнь.

– В самом деле, Давид, – задумчиво произнес Азат, – у вас большие задатки для того, чтобы стать хорошим прокурором или гэбэшником. Но какая жестокость сидит в советском человеке по отношению к другому! Видите ли, – продолжал он, – я – модельер, портной, приехал на родину, чтобы открыть свое дело, поставить его на рельсы и вернуться обратно. Но попал в западню. Какие тяжелые дни мы видели! Слава Богу, выжили, обустроились, посмотрим, что будет дальше. Но ваша психология – а вы юноша из интеллигентной семьи! – мне непонятна. Фактически то, что вы делали, это самосуд, суд Линча. А где же милиция, прокуратура, КГБ? Ведь полстраны их сотрудников! Неужели нельзя было все это решить законным путем? А если кто-то более сильный поступит так по отношению к вам или вашим близким?

– Мсье Азат, теоретически вы правы, но реально этот механизм – милиция, прокуратура – занят другими делами. Поэтому и созданы дружины для борьбы с уличным хулиганством. Когда они перестанут быть необходимы, то сами собой исчезнут.

– Таким образом, – вступил в разговор Варужан, – государство, имеющее такое огромное количество карательных органов, не в состоянии защитить своих граждан от насилия и перекладывает их защиту на плечи другой части общества. Это же гражданская война в миниатюре! Узаконенное насилие одних граждан над другими!

– Я с вами не согласна, – звенящим голосом возразила Мари. – Вам бы надо хоть раз оказаться на месте жертвы, когда бандит крутит ножом возле вашего лица и с ухмылкой глумится: «А если носик отрежу? А если сиськи? А ну-ка, сучка, не двигайся, а то глаз выколю», – и так час, а то и два. И ты стоишь и дрожишь, гадая, что будет дальше… Люди проходят мимо, делают вид, что не замечают происходящего, а ты понимаешь, что совсем одна и неоткуда ждать помощи. Каждый мой выход из дома был мукой: поймает меня Жоко или нет? Удастся незаметно проскользнуть до троллейбусной остановки или нет? Папу подвергнуть опасности? Да шпана избила бы его до смерти! Тысячу раз правы Давид и его друзья, что не оставили меня одну в беде! И ведь я их не просила, они буквально навязали мне помощь. Я очень благодарна ему за доброту! Наедине мне трудно было это сказать… Давид настоящий мужчина, и теперь я чувствую себя в безопасности. Спасибо, Давид. Моя жизнь стала другой, я снова стала замечать красоту осени…

Я смущенно молчал, молчали и все сидящие за столом. Мадам Сильвия тихо плакала. Арбуз и дыня остались нетронутыми.

Вдруг тишину на улице нарушили громкий треск мотоциклетного мотора и мужские голоса: «Этот дом, не ошибаешься? – Да, звони». Все насторожились.

– Эй, Дав, ты здесь? – я узнал голос Рафы. – Отвечай!

Тереза открыла дверь. За ней стоял Рафаэль и еще двое парней из нашего отряда.

– Здравствуйте, Давид здесь? Ага, вот он. Меня зовут Рафа, я его друг. Извините, что побеспокоил, но в девять часов позвонила его мама и поинтересовалась, не с нами ли Давид, так как обычно он звонит домой, когда задерживается. Ребята сказали, что он пошел провожать Мари. Мать беспокоится, а он сидит, арбуз кушает. Друг мой, ты на часы смотрел? Знаешь, который час? Половина одиннадцатого! Давай отваливай!

Я встал из-за стола и попрощался со всеми. Мадам Сильвия поцеловала меня, еще больше смутив, и, невзирая на мое сопротивление, отдала мне всю большую тарелку с гато.

– Ты уже который раз не притрагиваешься к моему печенью! Давай, угости своих друзей. Мари, иди проводи Давида.

Мари вышла со мной на улицу, я раздал ребятам печенье, тарелку вернул Мари. Она протянула руку, не глядя на меня. Я пожал ее кисть и почувствовал, как дрожь от ее пальцев передалась моим.

– Спасибо за поддержку, Мари.

– Будь осторожен, Давид, я беспокоюсь о тебе.

– Ребята, – тихонько сказал Рафа, – этого парня за несколько дней охомутали! Мне кажется или он и вправду похож на жениха?

Дружинники расхохотались. Я и Мари сделали вид, что не расслышали слов Рафы.

Наконец я вернулся домой.

– Давид, зайди ко мне, – раздался голос отца. Он поджидал меня в своем кабинете, сидя за столом. Рядом с ним в кресле сидела мама. Стало ясно, что миновать серьезного разговора не удастся.

– Давид, который час? – строго начала мама. – Выходишь рано утром, появляешься в полночь, в течение всего дня ни звонка, ни вестей. Знаешь ведь, что мы будем беспокоиться, но никакого внимания не обращаешь. Это сегодня. А вчера, когда ты пришел весь в крови и соврал, что был на тренировке, что с тобой случилось? Почему ты так и не ответил, откуда взялась кровь на твоей одежде? Кто эта девушка, у которой тебя нашли друзья? Ты можешь нам объяснить разумно и честно? И потом, твоя дружба с Рафой. Мы знаем его родителей, они хорошие люди, но всем известно, что Рафаэль – крайне неуравновешенный парень, что у него уже были проблемы с законом, притом серьезные. Его взрывной характер и безответственное поведение могут довести до трагедии, убийства, до чего угодно!

– Давид, – поддержал ее отец, – пора взрослеть, один неверный шаг – и твоя дальнейшая жизнь будет под большим вопросом. Твою воинственность и вспыльчивость я объясняю возрастом, желанием молодого человека самоутвердиться. Запретить тебе дружить с Рафой я не могу, вы однокурсники, к тому же у него есть и хорошие черты, он может быть добрым, веселым парнем. Но знай: храбрость также требует ума. Можно напасть на слона или на десяток вооруженных людей – но это не храбрость, это идиотизм! Если судить по твоим восхищенным рассказам, ты ничего не боишься. Но разве это нормально? Как может человек с нормальной психикой ничего не бояться, будь он даже гладиатор? А сейчас ответь нам конкретно: откуда вчера взялась кровь на твоей одежде и что за девушка появилась в твоей жизни? Со слов матери я понял, что девушка – не то волейболистка, не то баскетболистка, что она красивая, даже очень красивая, и что она репатриантка. Советую тебе говорить правду, сын. Если будешь лгать, как вчера, я серьезно задумаюсь над возможностью отправить тебя в военное училище. Парень ты сильный, неглупый, там твоим воспитанием займутся более серьезные люди и более основательно, чем мы. Сделаешь военную карьеру – может, там твое будущее? В нашем роду, как ты знаешь, было немало военных.

Все это время я лихорадочно обдумывал свой ответ, чтобы он прозвучал убедительно.

– Кровь на мою одежду, – начал я, – попала, когда в штабе утихомиривали избитого в уличной драке хулигана, а девушка – с французского отделения факультета иностранных языков нашего университета, она помогает мне с французским.

– Интересно, откуда так быстро появилась эта добрая девушка, знаток французского? И почему, Давид, эта прекрасная волейболистка так усердно принялась за репетиторство, что ты задерживаешься у нее до поздней ночи? Как я понимаю, она одновременно взяла на себя и вопрос твоего питания, – вступила мама. – Хотелось бы знать, как на такое, мягко говоря, отчаянное усердие смотрят ее родители?

– Послушайте, что вы цепляетесь к каждому его слову? – вмешался только что пришедший домой брат. – Подумаешь, задержался у девушки!

Брат учился в девятом классе. После того как он стал чемпионом СССР по боксу среди юниоров, его тренер, олимпийский чемпион и большой авторитет в республике, Владимир Енгибарян долго и упорно убеждал наших родителей согласиться на его перевод из дневной школы в вечернюю – это дало бы ему возможность более интенсивно заниматься спортом. Поначалу родители были против, но не смогли сломать брата и вынуждены были согласиться.

– А тебе полезно больше слушать, чем говорить, – воскликнула мама. – Что за семья! Школа боевых искусств! Когда же вы, как все нормальные ребята, своим первым делом будете считать учебу? Ну хорошо, Давид, а почему ты не позвонил от девушки – кажется, Мари? – и не предупредил, что задерживаешься?

– У них нет телефона, они многократно обращались во все инстанции, но им каждый раз отказывали под разными предлогами. Впрочем, может, тебе удастся им помочь, папа?

– Как я понимаю, это в качестве компенсации за твою языковую подготовку?

– Папа, я очень тебя прошу! Они интеллигентные, добрые люди. Отец Мари – прекрасный модельер и портной, мама – настоящая француженка, помогает мужу и сама очень хорошо шьет, у них большая клиентура, в том числе известные артисты, композиторы. Отсутствие телефона им очень мешает нормально организовать работу.

– А почему все эти известные артисты и композиторы не помогают интеллигентному портному и модельеру? Ждали, что появится отстающий по французскому языку студент и резво возьмется за добрые дела?

– Может, они никого об этом не просили? Я вот решил им помочь не по их просьбе, а по своей инициативе. Хочу что-то хорошее сделать для этих людей.

– Я так понимаю, в особенности ты это хочешь сделать для Мари.

– Почему бы нет? Это исключительно достойная девушка.

– Что ж, мне остается только радоваться, что ты так быстро и точно можешь определить достоинства людей, – закончил разговор отец.

Глава 5

Приближались ноябрьские праздники. Уже месяц на территории университета шли тренировки студентов: нашей задачей было промаршировать строевым шагом перед правительственной трибуной, хором, по возможности громко, декламируя лозунги. Особое внимание уделялось физкультпараду. Девушки и юноши в короткой спортивной форме, фактически полуголые, хотя в это время года уже могло быть довольно холодно, шли через всю площадь, демонстрируя спортивные упражнения. По бокам колонны шли дружинники, которые следили за тем, чтобы люди из толпы не смешались с участниками парада.

Каждая организация должна была внести что-то новое и яркое в оформление «головняка» – разукрашенной флагами и транспарантами грузовой машины с гербом и символикой данной организации. Студентам и студенткам раздали новую спортивную форму, разноцветные бумажные цветы, маленькие транспаранты с какими-то лозунгами и фотографиями. Впереди колонны везли на машине или несли в руках огромные изображения Маркса, Энгельса, Ленина и портреты живых вождей – поменьше размером.

Еще в те годы некоторые из нас, несмотря на общую политическую неискушенность, задавались вопросом: зачем небогатой стране, страдающей от дефицита всего и вся, тратить такие огромные суммы на подобную безвкусицу, пшик? Зачем, в конце концов, отрывать миллионы людей от работы, от отдыха? Кроме того, весь праздничный реквизит еще надо было где-то хранить, содержать в порядке, но, как правило, через год все так или иначе приходило в абсолютную негодность. Таким образом, возникало широкое поле для «трудовой деятельности» хозяйственников, придумывавших все новые и новые схемы выколачивания огромных государственных средств.

Образовалось целое племя художников-оформителей, рисующих только Ленина, Маркса, Энгельса и действующих руководителей страны. Все знали, у кого хорошо получается Хрущев, а у кого – Маркс. Некоторые члены Союза художников всю жизнь рисовали одного и того же вождя, в лучшем случае нескольких вождей, получая за это бешеные деньги от государства.

Руководители разных рангов соревновались между собой, кто пышнее и ярче организует праздник Великого Октября. Если средств из бюджета не хватало, то расположенным на данной территории хозяйственным организациям, заводам и фабрикам приходилось «изыскивать резервы» у себя. Учебные заведения привлекали студентов, а школы – родителей. Все должны были помогать кто чем может, чтобы «поддержать марку» организации. Потом на партийных, профсоюзных и комсомольских комитетах обсуждали результаты проведения праздника, выявляли недостатки, наказывали нерадивых сотрудников. Наказания могли быть и по партийной, и по административной линии, кого-то даже снимали с должности. Сколько человеческих судеб было сломано из-за такой ерунды!

Наш университет соревновался с Политехническим институтом, вторым по величине вузом в Ереване, имевшим двадцать пять тысяч студентов. Соревновались внутри института – юристы, историки, филологи и другие факультеты. Города и республики соперничали между собой в массовости охвата населения, пышности и яркости проведенных парадов. Особенно старались Грузия, Азербайджан и республики Средней Азии: кто из них выведет больше людей? Кто вынесет самые большие и яркие портреты живых вождей? Кто наиболее убедительно докажет свою преданность Москве и коммунистической идеологии?

В народе ноябрьские праздники обычно отмечались широко: либо дома в кругу семьи и друзей, либо на природе, – у кого какие были возможности. Каждый из вариантов для нас, студентов второго курса, имел свои плюсы и минусы. В конце концов мы решили устроить вечеринку в доме нашего друга Сергея, студента филфака: его родители уехали отдыхать в Кисловодск и оставили их с сестрой, тоже студенткой, в трехкомнатной квартире недалеко от университета. Мы – то есть я, Рафа, Сергей, Георгий и еще десять – двенадцать наших друзей – в течение нескольких дней старательно занимались организацией этого мероприятия. Достали магнитофонные записи танцевальной музыки, купили сыра, колбасы, фруктов, лимонада, несколько бутылок шампанского, вина и ликера «Южный» (честно говоря, ужасное пойло, но ликеры тогда были в моде, да и стоили копейки), что-то из сладостей. Надо сказать, я готовился к своей первой студенческой вечеринке основательно: уж очень хотелось поразить нашим «размахом» Мари. После некоторой паузы, во время которой, по-видимому, состоялось бурное обсуждение у нее дома, девушка приняла мое приглашение.

После парада Мари ждала во дворе университета, пока я сдавал транспаранты и прочий инвентарь на хранение завхозу. Поехать домой она не могла: дороги еще были перекрыты, городской транспорт, в том числе такси, не работал, и надо было ждать почти до вечера, пока на улицах откроется движение. После долгого бесцельного хождения по городу мы с Мари оказались возле моего дома, и я, неожиданно даже для себя, предложил девушке зайти. Мне очень хотелось, чтобы мои родители ее увидели. Сначала Мари отказалась наотрез, но затем уступила моим просьбам – я был очень настойчив, к тому же ей тоже явно было интересно познакомиться с моими родителями. И все же она колебалась.

– Что подумают твои родители, Давид? – твердила она всю дорогу. – Пришла незнакомая девушка, без предупреждения, без приглашения… Нет, я все-таки не пойду. Не проси, это невозможно! Я не могу…

– Послушай, Мари, сейчас всего-то начало первого, что нам делать на улице еще четыре часа? Все кафе закрыты, вокруг толпа, толкотня, куда нам деваться? Пойдем к нам, посидишь, отдохнешь. Мои родители – современные люди!

– Нет, ты иди, а я подожду.

– Тебе не кажется, что ты говоришь глупости?

– Не кажется.

– Пошли, пошли!..

За руку, почти насильно, я потащил Мари под удивленными взглядами прохожих через улицу. Минут пять пришлось уговаривать ее зайти в подъезд. И дальше, пока мы поднимались по лестнице, я снова и снова останавливался и убеждал упирающуюся Мари подняться к нам. Наконец мы добрались до четвертого этажа, где находилась наша квартира. Крепко схватив Мари за руку, я, удивляясь собственной смелости, позвонил в дверь. Надо сказать, что я впервые привел домой девушку и чувствовал себя как-то неестественно.

Дверь открыла мама и, пораженная, уставилась на нас. Однако она быстро справилась с удивлением, снова превратившись в гостеприимную хозяйку.

– Проходите, дети, проходите. Мари, я очень рада с тобой познакомиться. Какая ты красивая, высокая! Я-то думала, что самая высокая в этом городе женщина – я. Оказывается, ты мне не уступаешь!

– Здравствуйте! Это Давид меня заставил зайти, так неудобно, вы же не ждали гостей, – смущалась моя спутница.

Папа тоже вышел из кабинета, чтобы поприветствовать нас:

– Здравствуйте, ребята! Давид, Мари красивее, чем ты описал, настоящая кинозвезда, сошедшая с обложки зарубежного журнала! И как только она обратила на тебя внимание?

– Здравствуйте! Ну что вы, Давид – очень уважаемый человек среди студентов.

– Как, Давид уважаемый?

– Его уважают ребята, и многим моим подругам он очень нравится.

– Вот чудеса! Ну, такую удивительную новость надо отметить!

Мама быстро накрыла праздничный стол, за который мы уселись вчетвером. Мари попыталась было отказаться от угощения, но мама была непреклонна. Постепенно, за сладостями и фруктами, завязался разговор.

– Вы помните Париж? – задала вопрос мама.

– Да, конечно! Когда мы приехали сюда, мне было семь лет, но я помню все очень отчетливо. Я тогда училась в третьем классе – во Франции дети ходят в школу с пяти лет.

– Ваша мама, насколько я знаю из рассказов Давида, не армянка?

– Да, она француженка. Выучила армянский язык самостоятельно, когда по воскресеньям ходила в церковь, общалась с людьми.

– Она что, религиозная?

– Религиозная, католичка. Молится здесь со всеми вместе – ведь, по ее словам, у нас один Бог – Христос, и одна Библия. Она не видит особой разницы между нашими конфессиями.

– А вы, Мари, тоже верующая? – спросил папа.

– Я еще не определилась. Хотя иногда молюсь.

– На каком языке?

– На французском. На армянском я молиться не умею, меня не учили.

– Так, что это мы ребенку есть совсем не даем! – вмешалась мама. – Мари, возьми пирожки, они очень вкусные, а это – торт «Микадо», сейчас положу тебе кусочек.

– Знаете, Мари, я много работал с эмигрантами, – продолжал папа. – А как случилось, что вы приехали сюда? У вашего отца не было собственного дела?

– У него было ателье мужской одежды, он думал создать на родине сеть ателье, расширить свое дело, а потом вернуться, но не получилось. Мы прошли трудный путь, но папа быстро себя нашел, он же прекрасный модельер и мастер. Сейчас он оформлен как работник государственного ателье, но там занят всего несколько часов в день, остальное время трудится дома, у него много клиентуры…

Я смотрел на Мари и думал: какая же она умница, как естественно и с достоинством держится… И какая она родная! А ведь я ее знаю всего месяц…

– Мари, а если бы появилась возможность, уехали бы вы обратно в Париж? – спросила мама.

Такого вопроса Мари, по-видимому, не ждала. Она молча разрезала тортик на мелкие кусочки, один за другим отправила их в рот, потом положила вилку на тарелку и еще помолчала, опустив глаза.

– Еще месяц назад ответ на этот вопрос был для меня однозначным, и этот ответ был – безусловно, да, – произнесла она наконец. – Сейчас так же определенно я ответить не могу.

– И что же изменилось за этот месяц?

Мари не ответила. За столом повисло молчание.

– Ну что же, друзья, никто не кушает? – нарушил неловкую тишину отец. – Торт исключительно вкусный! Знаешь, Мари, я надеюсь потом как-то познакомиться с твоими родителями…

Внезапно Мари подняла голову, посмотрела на мою мать, потом на отца:

– Вы спросили, что изменилось за этот месяц?.. Появился Давид.

Простые слова Мари буквально оглушили всех. Никто не ожидал таких признаний от восемнадцатилетней девушки, впервые пришедшей в дом к фактически чужим людям с парнем, знакомым ей чуть больше месяца. Мой мудрый отец отреагировал, на мой взгляд, единственно правильным образом:

– Очень надеюсь, Мари, что дальнейшая дружба с моим сыном вас не разочарует. У него много недостатков, но в одном я твердо уверен: он добрый юноша, и у него характер настоящего мужчины.

– Я тоже так думаю, – ответила Мари.

Разговор свернули на другие темы, и здесь уже беседа шла главным образом между Мари и моей мамой.

Я пошел переодеваться. Надел свой лучший темный костюм, белую сорочку, черные туфли, пригладил волосы бриолином, как было модно, и во всей красе появился в гостиной.

– Куда собираетесь, Давид, на вечеринку или на концерт? – поинтересовалась мама.

– На вечеринку, там будет много моих друзей. Кстати, придут и наши родственницы, Рина и Ирма.

Рина была дочерью маминой сестры, а отец Ирмы, Арам Ароян, приходился моей маме дядей. Обе девушки учились в консерватории, и в городе их знали многие. Ирма уже успела сняться в главной роли в кинофильме, Рина – начинающая певица – делала первые успешные шаги. Впоследствии она станет очень известной в нашей республике и во всей стране, получит звание народной артистки СССР.

Родители тепло попрощались с Мари. Было заметно, что она им очень понравилась.

– Мари, девочка моя, – обратилась к ней мама, – будешь в наших краях, заходи, буду рада!

Мы вышли из квартиры.

– Знаешь, Давид, приблизительно так я и представляла твоих родителей, – улыбнулась Мари. – Очень приятные, интеллигентные люди. И в кого ты уродился таким агрессивным и драчливым?

– Это ты на меня так плохо действуешь. В обычной жизни я пай-мальчик, – отшутился я.

* * *

Городской транспорт уже возобновил работу. Мы поймали первого попавшегося частника на «Москвиче», Мари устроилась на заднем сиденье, с трудом разместив свои длинные ноги, я сел рядом с шофером, и мы поехали на улицу Комитаса – Мари тоже нужно было переодеться. Дома у них были гости: Аида с мужем Варужаном и дочкой Кристиной и какая-то пожилая дама с сыном – неулыбчивым мужчиной лет тридцати, с уже наметившимся брюшком.

Все присутствующие были репатриантами – я их отличал от местных без труда. Да и вообще отличить их было нетрудно, даже тех, кто уже долгое время жил на родине, – выдавала манера говорить, одеваться, более европейский внешний вид. Местные выглядели попроще, одевались, может, и не беднее, но по-другому: в мешковатые плохо пошитые вещи темных, глухих тонов, купленные в обычных универмагах. Репатрианты, наоборот, предпочитали более модную, яркую и разноцветную одежду, скроенную по фигуре.

В каждом молодом человеке в окружении Мари я видел своего конкурента. Интуиция подсказывала, что в данном случае мои подозрения небеспочвенны. Мне показалось, что родители Мари меня не ждали, однако поздоровались они очень тепло.

– Познакомьтесь, это Давид, – представила меня мадам Сильвия, – учится в университете вместе с Мари.

– Ну как, сходили на парад? – спросил мсье Азат. – Успешно все прошло, интересно было?

– В общем, да, думаю, мы произвели хорошее впечатление. Телеоператоры нас все время снимали, университетская колонна всегда привлекает особое внимание. Так что в новостях обязательно увидите Мари! Она шагала в первом ряду и махала большим бумажным цветком, волосы у нее развевались на ветру, и ее было видно, наверное, за километр. Потом мы зашли ко мне домой, Мари познакомилась с моими родителями. Уверен, она им очень понравилась…

– Ах да, парад, – скривился Варужан. – Наша организация там тоже была, и мне с коллегами пришлось…

Я почувствовал, что он опять начнет критиковать всех и вся. И не ошибся:

– Народ отрывают от работы, отдыха, заставляют ходить по городу с дурацкими транспарантами, выкрикивать идиотские лозунги, – возмущался химик. – Я нес транспарант «Пятилетку – за четыре года!». Ну что тут скажешь? Вот ведь Франция, Англия, Америка и другие нормальные страны живут без пятилеток, и что? У них хуже, чем у нас? Да ничего подобного! Живут в сто раз лучше и по-человечески, не тратят впустую миллионы и не ходят толпами по улицам с плакатами. Вот люди приехали из Парижа, путешествуют по всему миру, наслаждаются жизнью, а мы? Делаем вид, что верим этим дурацким лозунгам, а руководству кажется, что они смогли нас обмануть. Впрочем, есть и немало искренне верящих идиотов: их каждый раз обманывают, а они снова и снова верят пустым заявлениям и никчемным руководителям.

Гости настороженно слушали. Они явно не ожидали, что на родине, где, по их представлению, свирепствует КГБ, возможны подобные разговоры.

– Послушай, Варужан, – вмешалась мадам Сильвия, – дай мальчику спокойно покушать, попить. Ты опять взялся за политику! И что бедный студент может тебе ответить?

Почему-то поддержка мадам Сильвии мне очень не понравилась. Может, причиной тому стало присутствие гостей из Франции – хоть и армян, но граждан другой страны. Выступление Варужана, подумал я, как-то укрепляет их уверенность в превосходстве над нами. А еще мне показалось, что эти люди неспроста оказались в доме Мари. С чего это, например, мадам Сильвия так расхваливала при мне этого пузатенького мсье Дашяна, пришедшего со своей мамой, успешного, сравнительно молодого ювелира? Конечно, в моих глазах он выглядел далеко не юношей – впрочем, несмотря на свой представительный вид, мсье Дашян и вправду относился к категории людей, которые ни в каком возрасте не бывают молодыми.

– Во Франции и других странах люди тоже ходят с плакатами, если они чего-то требуют, что-то одобряют или с чем-то не согласны, – нехотя отреагировал я.

Мои мысли были заняты предстоящей вечеринкой, и тема политики меня совсем не интересовала. Поэтому защищался я вяло, просто чтобы поддержать разговор.

– Давид, – поднялась с места мадам Сильвия, – я не хотела тебя обидеть, прости, если это так! Дай поцелую. Ты извини меня.

Подошла, обняла, поцеловала в щеку и в лоб.

– Давид хороший друг Мари, – обращаясь к гостям, продолжала Сильвия, – мы его очень любим.

«Что это она со мной обращается, как с ребенком?» – подумал я.

Пришла Мари. Она переоделась, наложила легкий макияж и сразу показалась мне странно чужой, не студенткой, а взрослой, недоступной для меня девушкой лет на пять старше. Села рядом, почему-то нарочито очень близко, почти прижавшись ко мне.