Текст книги "О, Мари!"
Автор книги: Роберт Енгибарян
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)
– Прикажите хотя бы, чтобы он не курил в комнате. А потом, если возможно, я попросил бы развести нас по разным номерам.
– Посмотрим. В восемнадцать часов встречаемся в номере двести два. Начальник следственной группы объяснит план действий, и каждый из вас получит конкретное задание. С завтрашнего дня начинаем работать. И пожалуйста, без ребячества и глупостей!
* * *
Через час вся следственная группа в количестве пятнадцати человек заседала в отведенной для этих целей большой комнате. Каждый из нас получил собственное задание, связанное с исчезновением людей в соответствующем регионе.
В двух районах Армении – Арташатском и Аштаракском – в течение последних двух лет пропали шесть человек. Все они на грузовых машинах привозили в Тулу партию ранних абрикосов и после завершения торговли пропали бесследно. Первые оперативные данные говорили, что южане торговали в основном на двух рынках: Южном и Зареченском. Реже – на Центральном. Впоследствии тела четверых из них обнаружили на берегу реки Упа, довольно далеко от города. Трупы были завернуты в одинаковые грязные мешки, которые обычно используются для хранения и перевозки овощей, с привязанными к ним кирпичами. Двоих пропавших до сих пор не нашли.
На всех телах судебно-медицинская экспертиза обнаружила следы насильственной смерти. Люди были убиты почти одинаково – ударом по голове тупым тяжелым предметом. В одном случае к мешку с трупом была привязана десятикилограммовая гиря от рыночных весов. Все это косвенно свидетельствовало о том, что людей, возможно, убили на территории рынка, в каком-нибудь подсобном помещении, потом завернули в мешки и выбросили в реку. То, как были совершены преступления – примитивно, очень схожим почерком, – давало веские основания подозревать, что на рынках, по крайней мере на одном из них, орудует группа жестоких убийц.
Военная прокуратура подключилась к расследованию, когда пьяный охранник рынка, бывший офицер, предполагаемый член банды, тяжело ранил своего напарника из пистолета, похищенного со склада воинской части вместе с партией оружия. При обыске у него дома нашли более десяти единиц стрелкового оружия – пистолетов и автоматов. Что удивительно, проверки склада в воинской части данное хищение не выявили. Каким образом эти преступления были связаны между собой, следовало еще установить. Согласно оперативным данным, охранники – бывшие милиционеры и демобилизованные военные – имели прямое отношение к убийствам.
* * *
Поздно вечером, готовясь ко сну, я вспомнил слова, которыми Скороходова охарактеризовала мой конфликт с Коробко. Неужели она не понимает, что наше противоречие – это не ребячество и не глупость? Это столкновение двух бытовых культур, а на самом деле – двух идеологий. Я стараюсь совершенствоваться, быть ухоженным, чистым и приятным в общении. Таким я хочу видеть все мое окружение, а в итоге – и всю страну. А мой сосед по номеру не ценит свое здоровье, наплевательски относится к мнению других, своей внешностью и запахом отталкивает людей и не замечает грязи и уродства вокруг. К тому же Коробко охотник, он убивает животных. Такой тип не способен к жалости и состраданию. Похоже, он еще и человеконенавистник, готов посадить любого, кто волей судьбы окажется у него под следствием. И скорее всего, он даже не задумывался над такими понятиями. Получил образование, знаком с азами юриспруденции, но абсолютно бесчеловечен, равнодушен к духовной жизни, ко всему высшему и прекрасному. Должно быть, именно такие, как он, расстреливали царских детей, были доносчиками и стукачами, как Павлик Морозов, разрушали церкви и убивали священнослужителей. А ведь подобных типов у нас много! Они, что ли, будут строить коммунизм? Смешно! С такими людьми ни у одной страны нет и не может быть перспектив!
– Эй, генацвале, ты чего на меня уставился? Слушай, если ты что-то задумал…
– Нет, охотник. Ты мне, конечно, глубоко отвратителен, но о тебе я сейчас думаю обобщенными категориями. Не хотелось бы, конечно, иметь с тобой что-либо общее, но жизнь свела нас здесь, в этом городе, в этой гостинице. Иди помойся, охотник, и ложись спать. Но если вдруг вздумаешь курить в комнате, а ночью пить водку, закусывая чесноком, – я твое ружье сломаю! Это для начала. Помни, я не сказал, что сломаю тебе шею, ноги, руки. Я сказал: сломаю ружье. Так? Но это, еще раз повторю, только для начала.
Мари, дорогая моя, знала бы ты, где я сейчас и о чем размышляю… Вместо того чтобы спать рядом с тобой, вдыхая чудесный аромат, исходящий от тебя и малыша, я вынужден находиться в одной комнате с этим существом, вызывающим только физическое и моральное отвращение и ненавидящим весь мир – может быть, даже собственных родителей.
Глава 15
Расследование длилось уже три недели. Мне предоставили отдельную комнату в прокуратуре Пролетарского района города и двух оперативников – молодых смышленых ребят примерно моего возраста. Раз в неделю мы отчитывались перед руководителем следственной группы, следователем по особо важным делам Генпрокуратуры СССР. Это был крупный, упитанный большеголовый человек, с большими руками и ногами, с пышными светлыми волосами. Всегда носил форму с генеральскими звездами. Говорил резко, не допускающим возражений тоном. Его заместителем из военной прокуратуры был подполковник Самохвалов, худой моложавый очкарик с внешностью учителя истории, а координировала работу следственной группы Ольга Викторовна, заместитель прокурора города Севастополя, временно, как и все мы, командированная в Тулу.
Группа была очень разношерстной: высокий, дородный и краснощекий Нугзар Лордкипанидзе, круглолицый темноволосый азербайджанец Вагиф Сулейманов; несколько опытных сотрудниц прокуратуры лет сорока – сорока пяти, с виду типичных представительниц среднего чиновничьего слоя – полных и абсолютно неприметных женщин; маленький, чернявый и кривоногий Валентин Коробко. Запомнился еще похожий на водопроводчика Никита Васин из Симферополя и Сигизмунд Пиракичюс, меланхоличного вида литовец, высокий, широкоплечий и голубоглазый. Несколько раз следователи выбывали по различным причинам, на их место приходили другие.
Все мои попытки поселиться в другой номер пока заканчивались неудачно. Я был значительно моложе большинства следователей, приехавших из разных регионов страны и временно объединенных в одну группу численностью от двенадцати до четырнадцати человек. Мы знали, что, скорее всего, один из нас – сотрудник КГБ, в задачу которого входило своевременное сообщение в центр информации о результатах нашей работы, но кто конкретно, нам было неизвестно, и поэтому мы с еще большим подозрением относились друг к другу.
На оперативных совещаниях обычно докладывала Ольга Викторовна: четко, грамотно, со знанием дела. Я внутренне восхищался ее высоким профессионализмом, работоспособностью и доходившей до педантичности аккуратностью. Доклады строились таким образом, чтобы контролировать и координировать деятельность группы в целом. Во избежание утечки информации каждый следователь данные по конкретным фигурантам, проходившим по его части уголовного дела, докладывал лично Ольге Викторовне, реже – руководителю следственной группы. Секретность, недоверие, подозрительность во всем.
Во время совещаний я пристально разглядывал всех, стараясь не привлекать внимания. Какие мы разные! Граждане одной страны, все говорим по-русски, но совершенно несхожи по ментальности, характеру и темпераменту, бытовой культуре. Внешне все ведут себя доброжелательно, но желания сблизиться, завязать дружеские отношения никто не проявляет. Лично мне был более-менее симпатичен Нугзар Лордкипанидзе, несмотря на то что он явно считал себя особенным, Божьим избранником и говорил покровительственным и высокомерным тоном – одним словом, поступал в полном соответствии с особенностями грузинского менталитета. В то же время он был великодушным и гостеприимным человеком, регулярно получал посылки из дома и часто приглашал других следователей к себе на ужин, практически не принимая отказов. Я пару раз бывал у него, однако разница в возрасте и абсолютная несхожесть жизненных целей не позволили нам сблизиться. Тем не менее мне весьма импонировали его нескрываемое чувство собственного достоинства и доброжелательность. С Вагифом, неплохим, хотя и несколько суетливым человеком, мы несколько раз обменялись мнениями о кавказской кухне, о наших овощах, зелени, фруктах, о футбольных командах. Он хвалился, что умеет готовить шашлыки как никто другой. С остальными только здоровались и прощались.
* * *
По долгу службы я больше всего общался с Ольгой Викторовной. Просил разрешения на проведение тех или иных следственных мероприятий, требующих координации действий различных служб – экспертов, оперативников. Во время доклада и обмена мнениями всегда невольно думал: «Как эта молодая, красивая, подчеркнуто недоступная женщина находит время следить за собой? Всегда ухоженная, с идеально уложенными длинными русыми волосами, умеренным макияжем, в неизменной прекрасно отутюженной прокурорской форме, которая очень ей идет и, как ни странно, подчеркивает все ее женские достоинства. Ведь она, несомненно, трудится больше всех нас. Интересно, как она представляет себе женское счастье, замужем ли? К чему стремится в этой жизни? Вряд ли она старше тридцати пяти – тридцати семи лет, разве что совсем ненамного. И какой прекрасный профессионал!»
Нередко я чувствовал себя неловко, когда она, словно учительница, спокойно объясняла, что и как следует делать. Иногда возникало желание возражать, но Ольга Викторовна снова без улыбки, спокойно, настойчиво указывала на допущенные в ходе следствия недостатки. Были случаи, когда я, забыв попрощаться, выходил из ее кабинета раздраженным, мысленно ругая ее за придирчивость и мелочность. «Здесь же все опытные мужики, прошли большой путь следственной практики, а она с чисто женской педантичностью придирается к мелочам – протокол осмотра места происшествия недостаточно полный, отсутствуют подписи понятых, не все свидетели, имеющие хоть отдаленное отношение к делу, опрошены и так далее и тому подобное. Как объяснить ей, что, составляя тот протокол осмотра места происшествия, мы шесть часов стояли на улице под снегопадом, было холодно, пальцы не сгибались и отказывались писать!» Через час успокаивался. Возможно, она права. Ведь дело об убийстве рассматривает суд второй инстанции, и человек может быть приговорен к смертной казни. А следовательно, каждая мелочь, безусловно, имеет значение.
Да черт с ней! Мне надо решить проблему с Валентином; придумать, где держать деньги, полученные через Иветту за дело Арама; договориться с горничной, чтобы два раза в неделю стирала и гладила мою одежду, потому что уборщица глажку делает очень неважно; найти нормального парикмахера… Уже три недели, как я здесь, а деньги таскаю с собой в портфеле. Из-за тебя, сволочь Коробко, приближение ночи для меня стало кошмаром! Вот была бы хохма – обратиться к Ольге Викторовне с заявлением: «Вы знаете, Коробко ночью пьет под одеялом. Как минимум трижды выходит в коридор курить; специально громко открывает и закрывает дверь, чтобы разбудить меня; заходит в туалет и не закрывает за собой дверь; наконец, от него воняет, как от переполненного мусорного бака. Боюсь в какой-то момент потерять над собой контроль и вышвырнуть его на улицу с четвертого этажа. А вы одна в двухкомнатном номере, всегда ухоженная и свежая, примите меня в соседи, пожалуйста! Не беспокойтесь, для меня вы – человек без пола». Представляю, как она возмутится и какую чопорную состроит физиономию! Интересно, что бы она стала делать потом – помчалась докладывать руководству или посмеялась? Хотя я трус и на такое не осмелюсь. А Рафа сделал бы. Но вообще-то за такой поступок могут наказать, как за хулиганство, и отправить на строевую службу. И что я тогда скажу Мари, Себастьяну, родителям? Только Рафа посмеется и скажет: «Ты настоящий мужик, но сумасшедший».
– Давид! Давид! Проснитесь!
Открыл глаза – передо мной стояла Ольга Викторовна в халате.
– Что случилось?
– Уже за полночь, а вы спите в холле. Дежурная меня вызвала, говорит, один из следователей с портфелем в руках спит в кресле. Подумала: может, там секретные уголовные дела, вдруг украдут? Вы что, выпили?
– Какое там! Я безразличен к алкоголю. Жду, пока вонючка Коробко примет душ, проветрит комнату и ляжет спать, только после этого я туда войду. С ним у меня не только человеческая, но и гигиеническая несовместимость.
– Пойдемте, вот вам ключи от двести второй комнаты. Она предназначена для проведения совещаний и фактически пустует. Перенесете туда часть своих вещей и постель. Но к девяти утра все должно выглядеть так, как будто никто там не ночевал.
– Спасибо огромное, Ольга Викторовна! Вы меня спасли от удушья. Этот скунс превратил мою жизнь здесь в ад!
– Да, еще – постарайтесь на эту тему не распространяться. Коробко скажите, что вас временно разместили в другом номере, а то пойдут ненужные слухи.
– Какого плана слухи, Ольга Викторовна?
Она с минуту смотрела на меня строгим взглядом, потом улыбнулась:
– Не прикидывайтесь простачком.
– А я думал, вы вне подозрений.
– А что, я не женщина? Или вы меня уже списали в тираж? Идите спать. Да, кстати, почему вы все время таскаете с собой портфель? Что, материалы уголовного дела возите по городу?
– Нет, что вы! Здесь мои личные документы, предметы гигиены, кое-какая еда.
* * *
Руководителю следственной группы были предоставлены значительно более комфортные условия для проживания – тихая обкомовская гостиница с бильярдным залом и сауной. Поэтому двести второй номер, приспособленный для различных мероприятий, со столом для конференций на тридцать человек и прочей мебелью, был свободен. Я устроился в комнате отдыха, примыкающей к залу и имеющей все коммунальные удобства, и чувствовал себя почти счастливым. Как странно устроен человек! За те недели, что я находился здесь, для меня главным вопросом стала даже не разлука с Мари и родителями, а бытовые условия проживания. Главным раздражающим фактором был, конечно, Коробко. Мне казалось, что исходящий от этого маленького человечка смрад обволакивает меня, проникает в поры кожи. Постоянно, особенно во время обеда и ужина, этот запах нечистоты преследовал меня. Несколько раз я выставлял пьяного Валентина в коридор вместе с матрацем и одеялом, но утром он опять возвращался, бормоча себе под нос, что пожалуется начальнику или что когда-нибудь его терпение лопнет и он пристрелит меня. Я, в свою очередь, как мог, досаждал ему: выбрасывал из окна его охотничьи патроны, держал ружье под душем, засовывал в ствол грязь, щепки, куски тряпок и все, что оказывалось под рукой.
Как хорошо в этой комнате, чисто и светло! Вот интересно – обычно мы не ценим санитарные условия, в которых живем, но как только происходит перемена в худшую сторону, ломающая все наши привычки, оказываемся выбитыми из колеи. Даже те наши граждане (надо сказать, составляющие значительную часть населения), для которых низкий уровень бытовой культуры был привычным, чувствовали себя подавленными, оказавшись в армии, в тюрьме или в обычной периферийной больнице: окружающая действительность обрушивалась на них своей агрессивной запущенностью, нечеловеческими условиями содержания, почти враждебным отношением должностных лиц и обслуживающего персонала.
Разумеется, особо выделялись тюрьмы и лагеря. По сорок, шестьдесят, а то и больше человек в одной небольшой камере. Известно было множество случаев, когда заключенные-сердечники умирали от духоты. Спальных мест не хватало, как и всего в Стране Советов, – люди иногда спали в три смены по очереди. Вместо туалета – параша, ведро, закрытое деревянной крышкой. Духота, вонь, чахоточные, курильщики, наркоманы, которые каким-то образом и там умудрялись получать свою дозу. Воры и авторитеты устраивались у окна, где воздух сравнительно чище, имели свой угол, свою кровать. В лагерях они не выходили на работу – положенную норму за них выполняли простые заключенные, «фраера». Тюремная криминальная элита наравне с надзирателями «прессовала» слабых, случайно попавших в места лишения свободы людей – виновников автомобильных аварий или осужденных за экономические преступления. Мужеложство, избиения, издевательства… Подобные условия содержания переносились гораздо тяжелее, чем даже многолетняя изоляция.
Может быть, причиняя своим провинившимся гражданам физические страдания, государство стремилось еще жестче и строже наказать их? И да, и нет. Во-первых, по давней российско-азиатской традиции людей, находящихся во власти, трудно было назвать гуманистами – человеческая жизнь и достоинство были для них пустым звуком. Во-вторых, как власть, так и народ в основе своей стояли на исключительно низкой ступени бытовой, а главное – гуманитарной культуры, и проблема обеспечения заключенных элементарными санитарно-гигиеническими условиями никого, по большому счету, не беспокоила.
Худшие традиции царской России советская власть зачастую не только не меняла к лучшему, а наоборот, ухудшала еще сильнее, особенно в области гуманитарной политики. Невольно возникал вопрос: разве могут люди, живущие в грязи и хаосе и не замечающие уродства и неустроенности своего окружения, построить гуманное общество, любить и уважать друг друга, беречь природу, заботиться о слабых? Конечно, нет. Гуманная власть и общество начинаются в первую очередь с повседневной бытовой чистоты, а скученность и бедность коммунальных квартир создавала предпосылки к тому, чтобы люди жили в хаосе, сражались, как в тюрьме, за каждый сантиметр пространства, враждовали и ненавидели друг друга. Здесь снова на ум приходят работы Ильи Кабакова, ярко и точно показывающие всю мерзость (иначе и не скажешь) бытовой культуры «строителей самого гуманного общества».
…Приземляйся, товарищ следователь, у тебя свои проблемы! Завтра тяжелый день. Не забудь завести две-три книжки в Сберкассе – вклад на каждой из них будет равен твоей полугодовой скромной зарплате.
* * *
После месяца упорной следственной работы постепенно начала вырисовываться общая картина преступления, выглядевшая настолько же примитивной, насколько ужасной и жестокой.
Торговцы, привозившие из южных краев овощи и фрукты, арендовали на рынке весы с гирями, которые после окончания продажи своего товара должны были вернуть главному весовщику – хозяину склада. На рынке главный весовщик – заметная фигура, правая рука директора. Когда торговец приходил сдавать весы, его почти насильно приглашали на дружескую попойку, где исподтишка выясняли, где он держит выручку. Если деньги были при нем, подошедший сзади член банды тяжелой гирей ударял несчастного по голове, после чего труп заворачивали в мешки, прятали под каким-нибудь мусором, а при удобном случае, подвесив к нему груз, выбрасывали в реку. Обычно жертвами становились одинокие торговцы – бандиты заранее наводили справки, сопровождает ли кто-то интересующих их людей. В одном случае убили сразу двух братьев, оставив сиротами пятерых малолетних детей.
Тем, кто сумел переправить деньги домой раньше, повезло. Однако вся система почтово-денежных переводов была настолько сложна и в то же время примитивна, что люди прибегали к ее помощи лишь в крайних случаях. Гораздо надежнее было везти наличные с собой, несмотря на все опасности, которые могли подстерегать по дороге. Люди просто не верили никаким государственным институтам и не хотели иметь с ними дело, боясь засветиться и показать свои доходы, что тоже могло создать для них серьезные неприятности.
Ездить на арендованных или пригнанных с собой автомашинах было также крайне сложно. Зачастую их останавливали для проверки сотрудники милиции, и если находили большую сумму денег, могли отнять их, иногда дело доходило и до убийства. Авиационное сообщение было развито слабо: требовалось сперва добраться до Москвы и лишь оттуда лететь к себе. К тому же купить авиабилет было крайне сложно. Более или менее приемлемым оставалось железнодорожное сообщение, поэтому после окончания торговли люди прямо с рынка разъезжались по домам, зачастую собравшись в группы, чтобы сообща противостоять опасностям.
Крайне негативную роль играли перекупщики, которым трудности с реализацией сельскохозяйственной продукции играли на руку: таким образом у них появлялась возможность приобрести товар у производителей по гораздо более низкой цене. При определенных условиях, вступив в сговор с милицией и рыночной охраной, перекупщики могли фактически отнять товар у приехавших на рынок крестьян под видом оптовой скупки.
* * *
Уже более двух месяцев я в сопровождении оперативника каждый день ходил по рынкам Тулы, по грязным, темным, мрачным помещениям, где совершались жуткие убийства. Вокруг – торговцы, весовщики, уборщики, мусорщики, грузчики, контролеры, охранники, бичи, нищие, алкоголики, опустившиеся грязные проститутки, карманники, воры, убийцы, калеки, сумасшедшие, убежавшие из дома дебиловатые подростки. Даже обслуживающие рынок милиционеры были чем-то похожи на них. Андеграунд. Подземелье. Ад. По-другому и не скажешь. Боже, сколько же здесь человеческих отбросов, которых пользующийся услугами рынка простой обыватель даже не видит! Он заходит, покупает товар и уходит. А то, что я вижу вокруг, даже хуже той картины, которую описал в книге «Москва и москвичи» Гиляровский. Эта картина не только не изменилась к лучшему, наоборот, стала еще хуже.
Первое же знакомство с этой изнанкой жизни грозило полной потерей уважения к человеческому роду. Да, власть жестока и безразлична, но как могли сами эти люди – а их было так много! – до такой степени опуститься? Как можно добровольно уподобиться рыночной собаке, убегающей в укрытие с куском украденного мяса в зубах? Собак я жалел даже больше, чем этих людей, безнадежно утративших человеческий облик…
С такими мрачными мыслями я с утра до вечера обходил рынки в поиске нужных мне свидетелей, которых перед тем, как взять у них показания, приходилось отправлять в приемник для санитарной обработки. Всех этих несчастных объединяло не только то, что они родились с физическими и психическими отклонениями, но и то, что все они страдали алкоголизмом разной степени тяжести. Бедная Россия! Какая страшная угроза нависла над тобой! Целый пласт генофонда в опасности. Людские отбросы мне доводилось видеть и в Ереване, и в Тбилиси, и в Баку, и в Ростове-на-Дону. Но такое множество существ, дошедших до нижайшего состояния человеческого бытия, я не встречал нигде.
Но, может быть, еще не все потеряно? Ведь женская часть населения России, несомненно, еще сильна, устойчива, более того – красива, и во многом именно женщины выносили на своих плечах самую тяжелую ношу, поддерживая жизнь огромной страны. Вот Ольга Викторовна – сильная, волевая, красивая, обладающая такими профессиональными навыками и работоспособностью, что с ней не может сравниться ни одна женщина, занимающая аналогичную должность у нас в республике, да и во всем Закавказье. Мне доводилось принимать участие в нескольких крупных конференциях вместе с судебно-прокурорскими работниками закавказских республик, и я заметил, что все наши женщины, служащие в данных структурах, выглядят какими-то несерьезно-домашними, провинциальными, находятся на третьих ролях. В области науки, культуры, образования было немало ярких самостоятельных женщин, но в правоохранительных органах такие встречались исключительно редко. Возможно, здесь продолжали действовать определенные национальные традиции – женщины в южных республиках еще не стали полностью самостоятельными, а мужчины, в свою очередь, старались во что бы то ни стало сохранить главенствующую роль в семье и обществе, поэтому более усердно работали, ограничивая себя ради семьи. Разумеется, встречались исключения из этого правила, но общая картина была именно такой.
Смешно даже представить мою Мари или Иветту в роли следователя или строгого прокурора. Бог создал их с точным предназначением – быть женщинами и быть любимыми. А Ольга Викторовна? Она ведь не только профессионал высшей пробы, но и умна, и по-европейски красива. Я видел, как вальяжный Лордкипанидзе со снисходительной усмешкой заходил к ней в кабинет на доклад и через полчаса выходил оттуда красный и смущенный. А ведь он опытный следователь, старше меня лет на двенадцать – пятнадцать. Вот тебе и слабый пол! Похоже, что социально состоявшихся, чистых и интеллигентных русских мужчин гораздо меньше, чем женщин, поэтому женская конкуренция именно за таких мужчин крайне высока. Россия вечно воюет, бунтует и уничтожает внутреннего врага – то есть своих же мужчин. Миллионы других мужчин с оружием в руках охраняют бесконечные границы, плавают по морям и океанам на военных кораблях. Еще миллионы в пьяном состоянии совершают преступления и оказываются в тюрьмах или лагерях, где их охраняют опять-таки мужчины. Да, сложный выбор для русской женщины. Интересно, а кто муж Ольги Викторовны?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.