Текст книги "О, Мари!"

– Углубляйтесь, мне интересно следить за ходом ваших мыслей.

– С вашего позволения. Если государство не политическое, а правовое и политика подчиняется праву, а не наоборот, субординация будет мешать индивидууму проявлять себя всесторонне и свободно как в общественной, так и в экономической жизни. Он все равно будет ждать указаний вышестоящего начальника.

– Ну что ж, товарищ старший лейтенант, я рад, что в советской армии служат думающие офицеры, хотя не все ваши идеи я разделяю. Надеюсь, вы понимаете, что мы должны жить и работать в рамках наших законов и воинского устава и отвлеченные размышления здесь ни к чему. Что касается истории вашей трогательной любви к советской гражданке, – здесь он впервые улыбнулся, – пишите подробную докладную, где все будет соответствовать вашим словам. Мы этим удовлетворимся. Заранее уверен, что вы, как профессиональный следователь, рассказали всю правду. Вы же понимаете, что проверить это очень легко. Удачной вам службы.

– Есть, товарищ подполковник. Разрешите идти?

– Разрешаю.

Подполковник встал, подошел ко мне, пожал руку и уже другим голосом, в котором я уловил человеческую теплоту, сказал:

– Надеюсь, вы скоро увидите своего сына.

Надо же, оказывается, и здесь есть нормальные люди! А я был так агрессивно настроен, что чуть не нарвался на большие неприятности. Но на этот раз все обошлось.

Глава 12

– Мари, моя любимая девочка, наконец я дозвонился до тебя! Как ты? Как папа? Как мальчик?

– А ты как, Давид? Целую вечность я тебя не видела! Такое ощущение, что уже не увижу никогда…

– Все пройдет, милая! У нас все будет замечательно. Я в порядке, все нормально, ты лучше ответь на мои вопросы.

– Я себя чувствую хорошо, и Себастьян тоже. Папа… тут ничего хорошего не могу сказать. Мама – более-менее, – сдержанно ответила она. – Все мои мысли с тобой. Я постоянно думаю о нас, о том, как я не ценила то время, когда мы были счастливы… А теперь все ушло и вряд ли повторится.

– Мари, кто это – Себастьян?

– Как кто? Это твой сын, наш ребенок! Мы его назвали в честь моего дяди, младшего брата матери. Он погиб на войне. Ты забыл? Я же не раз тебе о нем рассказывала, показывала фотографии. Ты не против?

– Нет, конечно. Просто я обещал отцу, что, если родится мальчик, назовем его Грайром – в честь моего дяди, погибшего под Веной всего в девятнадцать лет.

«Никак не выходит война из нашей жизни», – подумал я.

– Давид, когда заканчивается твоя учеба? Или это стажировка? Я не поняла. Позвонила по телефону, который мне дала Тереза, а какой-то грубиян сказал, что это воинская часть, и не пригласил тебя к телефону.

– Мари, милая, так получилось, что я временно оказался на военной службе. Не беспокойся, все нормально, просто я сейчас сравнительно несвободен. Похоже, придется мне отслужить положенный срок – два года, а может, и все три… Понимаю, что в создавшихся условиях твое возвращение невозможно, но если ты все же решишься на такой шаг, то можешь жить у моих родителей. Прилетала бы ко мне время от времени, а мама смотрела бы за малышом или нашла кого-нибудь, кто присмотрит. Я и сам мог бы приехать в отпуск. В конце концов, ты даже можешь приехать ко мне с ребенком и остаться на две или три недели, а то и дольше… Понимаю, что все это эгоистично и звучит нереально, но кто знает!

– Нет, дорогой, ты не хуже меня понимаешь, что пока все складывается для нас не лучшим образом. Ничего, Бог найдет какой-нибудь выход. Я часто молюсь и верю, что он услышит мои молитвы.

– Как видишь, Мари, Бог пока нам не помогает, а людские законы разъединяют. Надеюсь, это все временно.

– Давид, надо быть более покладистым. Ты в чужой среде. К тому же не забывай, что на тебе уже двойная ответственность – мы с Себастьяном оба ждем тебя!

* * *

Не обрадовал меня этот разговор. В душе бушевала буря. Почему я не могу жить как хочу, как нормальный человек?

На выходе из главпочтамта нос к носу столкнулся с Монстром. Он перекрасил волосы, отпустил бороду и усы, надел очки и шляпу, но я все равно моментально его узнал. Остолбенело стояли мы друг против друга, мешая движению.

– Гниль, подонок! – с ненавистью прошипел я.

– Дав, отойдем в сторону, – тихо и быстро проговорил Монстр. – Я не убегу!

– Сволочь! Как ты мог так поступить с Мари? Ты же знал, кто она для меня!

– Так получилось. Я – сука, признаюсь.

– И все? У тебя все так просто?

– Давай отойдем… Слушай, ну, дай мне в морду, плюнь в глаза, я это заслужил. Но лучше нам сейчас просто разбежаться. Обещаю, что ты меня больше не увидишь. И другу своему, который засады устраивает, скажи, что я больше в этих краях не появлюсь, у меня другие планы. Ты о них потом услышишь…

С этими словами Монстр, не заходя в главпочтамт, развернулся и исчез в соседнем переулке.

Противоречивые чувства душили меня. Догнать его, врезать по ненавистной морде, позвать милицию? Бесполезно! Как жаль, что нет с собой оружия, хотя бы кастета! А может, это и к лучшему? Мало ли у меня проблем в жизни? Пусть идет своей дорогой, все равно его ждет бесславный конец.

И действительно, долгие годы мы ничего не знали о Монстре. Забегая вперед, скажу, что снова мы услышали о нем только лет через пятнадцать, если не больше. Выяснилось, что все это время он был за границей: сперва в Мексике, а затем в штате Калифорния, где уже тогда проживало не менее миллиона армян. Как он оказался там, не имея визы, или как умудрился ее добыть, осталось загадкой. Местные армянские дельцы, подвизавшиеся в сфере игорного бизнеса и иных незаконных видов деятельности, желая защитить себя от мексиканского криминала, с которым их интересы пересекались, постепенно перетащили к себе из республики известных спортсменов и признанных криминальных авторитетов (зачастую это оказывалось одно и то же). В их числе оказался и Монстр, которого приняли со всем радушием.

Он быстро сколотил ударные группы из приезжих спортсменов и уголовников, и через некоторое время они заметно потеснили мексиканцев, удивляя власти и жителей штата своей агрессивностью, организованностью и невероятной жестокостью. Американцы и представить не могли, какую жестокую школу прошли в Стране Советов эти парни. Большинство из них были сиротами, потерявшими отцов на войне, многие с малых лет оказались вовлечены в криминальную деятельность и провели юность в сибирских, дальневосточных, поволжских лагерях и колониях – полуголодные, озверевшие в стычках друг с другом и надзирателями, еще более жестокими, чем они сами. Вырос новый тип людей – homo sovieticus: никому и ничему не верящие, не признающие никаких аргументов, кроме силы, отличающиеся упорством, агрессией и удивительной волей к выживанию. Районы Лос-Анджелеса, Сан-Франциско и других калифорнийских городов, покинутые в свое время белыми американцами под натиском пришельцев из Мексики, теперь стремительно заполнялись приезжими армянами.

Широко разошлась история о встрече одного из классиков американской литературы, этнического армянина Уильяма Сарояна[33]33
  Уильям Сароян – американский писатель армянского происхождения. Родился 31 августа 1908 года в городе Фресно (штат Калифорния) в семье бедных эмигрантов из Турции. Со временем его имя встало в один ряд с такими выдающимися представителями американской литературы, как Хемингуэй, Стейнбек, Фолкнер, Колдуэлл. Умер в 1981 году, похоронен в городе Фресно. Часть сердца писателя, в соответствии с оставленным им завещанием, похоронили в Армении, у подножия горы Арарат.


[Закрыть], имевшего огромный вес в армянской общине в Америке, и армянина по отцу Джорджа Докмеджяна, губернатора Калифорнии – он сменил на этом посту Рональда Рейгана после того, как тот стал президентом США. Обрушив сперва на своего собеседника поток информации о неблаговидных действиях обосновавшихся в Калифорнии представителей армянской диаспоры, губернатор Докмеджян решил попросить Сарояна, чтобы тот использовал свой огромный авторитет среди армян, убедив их быть добропорядочными гражданами и не преступать закон. Маэстро внимательно слушал губернатора, наматывая на палец свои огромные пышные усы, а затем спокойно произнес:

– Армяне – талантливый трудолюбивый народ, среди них много хороших ученых, архитекторов, композиторов, певцов. Согласны?

– Да, – кивнул губернатор, а маэстро энергично закончил свою мысль:

– Тогда, поскольку армяне полноценный народ, почему среди них не может быть воров, бандитов и проституток?

…Монстр был убит во время жестокой криминальной разборки с пуэрториканцами в начале 1980-х годов, вскоре после своего пятидесятилетия. Ни жены, ни детей у него не было, только брат. Похоронили его там же, в Калифорнии. Надгробная надпись гласила: «Артаку от благодарных соотечественников». Парадокс: человек, даже такой, как Монстр, не оставляет по себе одних лишь негативных воспоминаний – на общем черном фоне найдется хотя бы одна тоненькая белая полоса.

* * *

Ранее я договаривался встретиться с Арамом. После обмена приветствиями друг пригласил меня пообедать: в зимние месяцы московские армяне каждое воскресенье собирались в ресторане «Арарат»[34]34
  Очень известный и популярный в советское время московский ресторан «Арарат» на улице Неглинной позже был снесен, и на его месте построена гостиница «Арарат Хаятт», полностью сохранившая армянский национальный колорит.


[Закрыть] на хаш. В этом экзотическом блюде, состоящем из простых компонентов, но трудоемком в приготовлении, используется много чеснока, поэтому «хашист», то есть человек, как следует поевший хаша, еще день-два продолжает пахнуть чесноком – запах выделяется вместе с потом.

– Спасибо, Арам, – отказался я от приглашения. – Должен встретиться с друзьями, Марком и Фаиной, так что даже в этой комнате не смогу долго находиться, иначе вся одежда пропитается запахами хаша, вина и табака.

– Да не беспокойся, они не обратят внимания, евреи сами большие любители чеснока! Впрочем, up to you, как говорят наши друзья-азербайджанцы, – это была специфическая армянская шутка: приписывать известные французские или английские фразы грузинам и азербайджанцам, эдакая соседская шалость.

– Кстати, Арам, кажется, по твоему делу есть движение. В ближайшее время Рафа обещает все закончить. Нелегко было, но он молодец, справился.

– Ну, не задаром же сделал! Я торопился, а мог бы закончить через других людей с меньшими затратами. Да-да, не смотри на меня так удивленно. Все это очень дорого мне обходится!

– Ты и правда меня удивляешь. Это вместо благодарности, что ли? Человек вообще-то сильно рисковал. Ты же сам предложил условия, не так ли? Так? Хорошо, не хочешь – сейчас позвоню, Рафа оставит все как есть. Или, если даже уже взял, вернет обратно.

– Да что ты, Давид! Я просто сказал то, что думаю.

– Арам, я от предложенного тобой вознаграждения отказался. Рафа – честный и жесткий игрок, ты с ним не шути. Справедливость на его стороне. Или сам лети в Ереван, забирай свое добро и возвращайся. Ты мой друг и много хорошего для меня сделал. Но я не учел, что ты человек бизнеса. Не нравится мне ни твое настроение, ни твои сомнения. Еще раз предупреждаю, чтобы ты помнил: при любом развитии событий я на стороне Рафы. Я втянул его в это дело по твоей же просьбе и хочу, чтоб все закончилось добром.

– Давид, этот подлец Маис меня подвел! И теперь я, вместо того чтобы реализовать товар и получить сверху хоть что-то, получаю товар обратно, но с двадцатипроцентной надбавкой! Ты же знаешь, деньги для покупки товара я занимал, значит, вернуть их надо уже с процентами. Я просчитался! Притом по-крупному.

– Понимаю твои проблемы. Единственное, что я могу для тебя сделать, – попросить Рафу снизить предложенный тобой процент с учетом того, что я от своей доли отказываюсь. Но не забывай, ты мог вообще не получить назад свой товар. Ведь так?

– Может, и так…

* * *

Расстроенный, шел я на встречу с Марком и Фаиной в кафе «Москва», расположенное в начале улицы Горького, ныне Тверской. Куда я лезу? Что я забыл в этом чужом для меня мире бизнеса и криминала? Или все это находит меня против моей воли? С Марком и Фаиной все иначе. С ними легко, и я абсолютно забываю о различиях в национальности и религии. Может, это потому, что они нерелигиозны, как и я? Мы просто современные люди, у которых общие культурные ценности и бытовые запросы, сходные взгляды на жизнь и нравственные ориентиры. И какая умная и начитанная девушка Фаина, при этом женственная и привлекательная! Конечно, по красоте ей с Мари не сравниться, но проводить время с Фаиной исключительно интересно. Она так неистово занимается политикой, с такой страстью поглощает бесконечное количество самой разнообразной литературы, что иногда мне делается неловко. В разговорах со мной Фаина перечислила названия десятков книг, которых я не то что не читал – даже имена их авторов были мне незнакомы. Жорж Сартр, Альбер Камю, Герберт Маркузе[35]35
  Всех перечисленных авторов в СССР начали печатать лишь в 80-х годах прошлого века, и то исключительно малыми тиражами.


[Закрыть] не публиковались у нас, я впервые услышал о них от друзей. Не ударить лицом в грязь мне помогало только системное знание всеобщей истории.

С другой стороны, сколько мы изучали в школе армянских классиков? Думали, что весь мир обязан знать этих, безусловно, достойных, талантливейших людей, а оказалось, что они известны лишь отдельным литературоведам. Да, даже большие гении маленьких народов, какими бы древними эти народы ни были, могут стать всемирным достоянием только в очень редких случаях – слишком ограничена аудитория. А великие мастера, пишущие на английском, французском, немецком или русском – как мои любимые Лев Толстой, Пушкин, Достоевский, Гюго, Бальзак или Диккенс, – становятся сокровищем всего человечества. Писал бы Шекспир на армянском или грузинском – кто знает, стал бы он так знаменит? Тогда с ним должен был работать равный ему по таланту переводчик, а это вряд ли возможно. Кто сегодня может вспомнить о такой заметной фигуре раннего Средневековья, как Григор Нарекаци, живший в X веке? Этот гениальный поэт и философ ничуть не уступает своим современникам, признанным во всем мире, а знает о нем только узкий круг специалистов. Хотя еще лорд Байрон специально изучал армянский язык, чтобы читать Нарекаци.

Зря родители отдали меня в армянскую школу. В моей памяти осталось огромное количество прочитанных в детстве произведений, но только с земляками я могу обсудить их реальные достоинства. Жаль. Хотя – почему жаль? Может, еще и в этом причина моей раздвоенности – ведь после восьмого класса я читал только на русском. В студенческие годы опять вернулся к русской классике, и также на русском ознакомился впоследствии с мировой классикой: французской, английской, итальянской, немецкой, чуть позднее – с американской и латиноамериканской. Но армянские пословицы, детские сказки, стишки и рассказы остались со мной навсегда.

Мысли мои снова вернулись к Фаине. Безусловно, она удивительно умна, можно сказать, агрессивно умна. Она постоянно держит тебя в напряжении, рядом с ней забываешь насладиться присутствием красивой девушки. Нет, Фаина – не мой идеал женщины, слишком много придется трудиться, чтобы взять интеллектуальный верх над ней. Мужчина должен быть начитанней и умней своей жены или подруги, в противном случае ставится под сомнение его главенствующая роль в семье.

Никто не может сравниться с моей Мари! Мягкая, женственная, ранимая, она полностью принимает мое мужское превосходство и всегда, незаметно для меня самого, своей мягкостью направляет мои действия в ту или иную сторону. Никогда не упорствует, всегда соглашается и тянет, тянет меня вглубь своего томного, завораживающего светлого обаяния… Как же я хочу хоть на миг оказаться рядом с ней! А этот постоянно плачущий и писающий теплый комочек, наш сын, – каков он? Похож ли он на меня? Интересно, чувствует ли Мари, что я сейчас думаю о ней? И все-таки – как странно устроена жизнь! Все мои мысли о Мари, а своих родителей, этих славных людей, сделавших для меня все возможное и невозможное в тяжелейшие военные и послевоенные годы, я вспоминаю значительно реже. Правы те, кто утверждает, что никогда ребенок не вернет своим родителям то тепло и внимание, которое он получает от них, а его дети, в свою очередь, поступят с ним так же, – и так из поколения в поколение. Так действует великий инстинкт продолжения рода… «Не оправдывай себя высокоморальными теориями, – строго сказал я себе. – Ты просто эгоист».

* * *

Ребята уже были на месте, когда я подошел. Рядом с Марком сидела незнакомая мне высокая девушка с веснушчатым лицом и ярко-рыжими, почти красными волосами.

– Простите, дорогие дамы, что я только с одним букетом! Не знал, что здесь присутствует еще одно прекрасное создание.

– Вот какой элегантный наш друг-офицер! – рассмеялась Фаина. – Это Давид, военный следователь, – представила она меня. – А это Нина Меламед, выпускница журфака Московского университета, работает редактором в журнале. Сними дубленку, Давид. Или ты хочешь, чтобы все видели, какая она у тебя красивая?

– Безусловно, друзья, этот момент тоже немаловажен! Но я в военной форме, поэтому хотя бы накину дубленку на плечи.

– Да, я только что заметила твои военные брюки. Но ничего, в форме ты тоже неплохо смотришься. Кажется, она тебе маловата. А что случилось? Почему ты не хочешь расставаться с такой красотой?

– Ничего особенного, это чтобы пьяные не приставали, когда я поздно возвращаюсь домой. Они видят военную форму и не подходят. Поэтому, как видите, я и фуражку ношу, несмотря на холод. Приходится на автобусной остановке менять шапку на фуражку, а то опять попаду в историю, как в прошлое воскресенье.

– Что-то серьезное случилось? – забеспокоилась Фаина.

– Да нет, легкая потасовка. Все благополучно закончилось.

– Похоже, нам всем придется надеть военную форму, чтобы в этой стране быть защищенными, – заметил Марк.

– Ну вот, дали Марку тему! – съязвила Фаина. – Довольно! Я хочу провести романтический вечер с шампанским, фруктами и шоколадом. И вдохновляет меня не только присутствие этого бравого офицера – жаль, что он без усов, – но и принесенный им слегка подмороженный букет. У меня предчувствие, что совсем скоро со мной случится какое-то невероятно радостное событие, способное изменить всю мою жизнь! Даже Москва станет светлее и чище, а люди – культурнее и доброжелательнее. Пусть каждый из присутствующих выскажет свое предположение, какое событие сделает меня счастливой. Потом мы обсудим достоинства и недостатки каждого варианта, но сперва закажем шампанское, фрукты и шоколад. А поужинаем у нас дома. В этот час, – было шесть вечера, – в воскресной Москве попасть в ресторан – все равно что заново взять штурмом Брестскую крепость. Начнем с тебя, Нина, – ты, как женщина и моя ровесница, лучше поймешь желания тоскующей беспокойной души.

– Фаиночка, нетрудно предположить, о чем тоскует душа молодой девушки! Она ищет любви и взаимопонимания молодого человека в своем вкусе, красивого, умного, интеллигентного. Ну что, я права?

– Ответ недалек от истины, но он очень прямолинейный и однобокий. Только не обижайся, Нина! Ну а ты что скажешь, мой дорогой брат Марк Наумович? Напряги, пожалуйста, свой могучий ум.

– Я согласен с Ниной. Иначе и быть не может. Но, зная тебя и твой максимализм, добавлю, что тебе хотелось бы, чтобы этот парень к тому же был выдающейся личностью, а это, моя дорогая сестра, сверхзадача!

– Хорошо, а что скажешь ты, мой друг-вояка? Если, конечно, твоя фантазия не иссякла от воинского устава и армейского борща.

– В нашем возрасте каждый думает, что он особенный, – начал я, – и что ему предназначена особая судьба, особая любовь, не такая, как у остальных, удивительная, наполненная чудесами жизнь…

– Простите, товарищ военный, – прервал меня мужской голос. – Можно пригласить вашу даму на танец?

Рядом со мной стоял высокий плотный парень примерно моего возраста, с симпатичным простоватым лицом, в расстегнутой сорочке и сбившемся на сторону галстуке марки «Луч» – это было заметно даже за пятьдесят метров. Парень явно был навеселе. По-видимому, ему хотелось приключений и общения с симпатичной девушкой.

– Друг мой, разве здесь танцуют? А где музыка? Где оркестр?

– А ты что, не слышишь? Вот же музыка! – он махнул рукой в сторону репродукторов, откуда и в самом деле доносилась какая-то популярная мелодия.

– Знаешь, друг, в другой раз, – как можно мягче продолжал я. – Именно сейчас я собираюсь просить руки и сердца у этой девушки.

– Тогда я потанцую с другой.

– Она тоже не танцует.

– Так пускай сама скажет! Чего ты за нее выступаешь?

Терпение мое лопнуло. Ни слова не говоря, я встал, схватил парня за шиворот и за ремень и быстро поволок в сторону туалета.

– Ты что делаешь, офицер? А ну отпусти!

– В туалете поговорим…

Туалет находился на первом этаже. Пришлось, расталкивая людей, спустить парня по лестнице, стараясь, чтобы он не грохнулся об пол и не ушибся.

– Давид, не надо! – услышал я голос Фаины.

Марк бежал за мной, пытаясь остановить:

– Ты же видишь, что он пьян! Пусть идет своей дорогой, оставь его в покое!

Не слушая Марка, я втолкнул парня в туалет, с силой нагнул его голову под кран и включил холодную воду. Он изо всех сил старался освободиться, но я крепко держал его под ледяной струей, потом подтащил к выходу из кафе и пинком вышвырнул на улицу.

– Возьми его номерок, – приказал я испугавшемуся швейцару. – И брось ему пальто. Вот тебе три рубля. Обратно его больше не пускай.

Когда мы с Марком вернулись в зал, я увидел, что Фаина уже расплачивается с официанткой.

– Куда вы, девушки? А романтический вечер? – попытался пошутить я.

– Продолжим у нас дома, – предложила Фаина.

Мы уселись в припаркованную неподалеку машину, Марк за рулем, Нина рядом, мы с Фаиной позади. Молча доехали до Мичуринского проспекта, где жили Марк и Фаина. Наконец девушка заговорила:

– Давид, почему ты все время ведешь себя, как унтер Пришибеев?[36]36
  Герой известного рассказа А. П. Чехова.


[Закрыть] Хочешь везде установить порядок? – помолчав минуту, она добавила: – Разве возможно быть счастливой в таком окружении? И ведь это насилие так обыденно, что мы его даже не замечаем! Правы родители, здесь у нас нет перспективы. Хочу эмигрировать.

– Фаина, неужели из такого маленького и, как ты верно подметила, обыденного эпизода можно было сделать такие радикальные выводы? Значит, внутренне ты уже сама себя готовишь, ищешь аргументы, подтверждающие твое решение. На эту тему есть анекдот: армянин-репатриант, уже давно сожалеющий, что приехал на родину, жалуется друзьям: «Как же все плохо! Представляете, мой брат недавно вышел на улицу – а вы же знаете, какой у нас весной сильный ветер, какая изменчивая погода. Конечно, брат простудился и теперь с высокой температурой лежит дома! Ну разве может нормальный человек жить в такой стране?» Так что, Фаина, не думаю, что твой вердикт правильный. Ты в курсе, что моя подруга эмигрировала. Думаешь, она нашла там свое счастье?

– В конце концов, Давид, она тебя вытащит отсюда, – убежденно заявила Фаина. – Не сомневайся.

– Знаете, ребята, – решил я, – я к вам домой не пойду. Лучше доберусь до автобусной остановки, тут недалеко, и поеду к себе.

– Но как же, Давид! Ты ведь собирался просить моей руки и сердца…

– Это обязательно делать именно сегодня?

– Тогда мы отвезем тебя до твоего военного городка, – в голосе Фаины прозвучала неподдельная теплота и нежность.

– Нет, друзья, не нужно. Вы уже возле дома, да еще и выпили по бокалу шампанского. Я быстро доберусь.

* * *

На проходной было жарко, пахло сигаретным дымом и мужским потом.

– Товарищ старший лейтенант, – доложил дежурный сержант. – Вам звонил ваш бывший начальник, герой Советского Союза полковник Рафаэль Победоносный.

– Это он так представился?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Интересно, когда он успел стать полковником? – вслух задумался я, едва сдерживая смех. – Когда он был моим начальником, он был еще подполковником… Ах да, он ведь тогда уже был представлен на полковника! И чего же хотел герой Советского Союза полковник Победоносный?

– Он сказал, что продолжает по-отцовски заботиться о вас, и скоро вы получите приятную посылку. Только приведите в порядок вашу комнату и в ближайшее время не отлучайтесь. Да, еще он добавил, что вам нужно приготовить вторую кровать.

– Спасибо. Я бы хотел ему позвонить. Надолго я телефон не займу.

– Полковник Победоносный сказал, что летит на ответственные военные учения, проводимые совместно с монгольской армией, так что вы его не ищите, все равно не найдете.

Интересно, что задумал этот «полковник Победоносный»? Чертов хохмач. Рафа, как же я соскучился по тебе! И о какой второй кровати он говорил? Неужели задумал приехать сам? Вряд ли. Тогда бы он взял лучший номер в гостинице и круглосуточно ездил на такси, ведь денег у него более чем достаточно, особенно сейчас.

Предположим, ему и правда вздумалось приехать и пару раз переночевать у меня. Это возможно. Нужно будет просто спросить разрешения у коменданта. Ничего страшного, ко многим офицерам приезжают родственники, остаются на день, два, на неделю. Это же военный городок, а не лагерь, и люди тут считают, что им очень повезло – жилье рядом со столицей, пусть скромное, но свое…

Боже, но как же можно годами жить втиснутыми в это маленькое пространство, в эти крошечные хрущевские клетушки! Это же проклятие! Все на виду, все друг друга знают… Ограниченные возможности, серая, убогая, тоскливая жизнь. По выходным – поездки в город за продуктами. Иногда походы в кино. Еще реже – в цирк, на стадион. Может, раз в пять или десять лет выбираются театр или на концерт. Можно еще поехать в Москву, в Парк культуры имени Горького… Черт, застрелиться можно!

* * *

– Эй, уважаемый! Чего носишься тут как угорелый, старших не замечаешь?

– Виноват, товарищ майор, – в свете фонарей я увидел незнакомого майора и еще двух офицеров из нашего городка, которых я знал только в лицо.

– Честь не отдаешь, одет не по форме… по-пижонски как-то, погоны не разглядеть… Пьян, что ли?

– Товарищ майор, – обратился к нему красный от спиртного капитан в расстегнутой шинели. – Это следователь. Ведет с нашими бабами спортзанятия по похуданию. Мужик непьющий. Поговаривают, что был замешан в одной драке – солдаты наши чуток перебрали и их сильно избили в поселке. Один до сих пор в больнице.

– И что, слух не подтвердился?

– Нет, ничего толком не известно. То ли он сам избил, то ли был среди тех, кто избивал.

– Ладно, друзья, – нетерпеливо сказал я. – Вы пока разберитесь, что, кто и когда, а я домой пошел, у меня свободный день. Вам бы тоже не помешало отдохнуть.

– Стоять! Я тебя не отпускал!

– Послушайте, майор! Вы сейчас далеко не в штатном состоянии. Так нажрались, что даже отлить, не оперевшись на столб, не сможете. Так что шли бы вы, товарищ майор, писать и спать. Если я вам понадоблюсь, эти раки-шептуны подскажут, где меня найти. А вы… Фу! От вас воняет, как от пивной бочки! – с этими словами я отвернулся от пьяной компании и направился к своему дому.

Надо же. Закрытый военный городок, всего сто метров до дома, но везде, на каждом шагу тебя подстерегает какая-то неожиданность! Завтра эти парни как ни в чем не бывало пройдут мимо меня и даже ни о чем не вспомнят. Вполне возможно, что они очень хорошие, дружелюбные люди, но когда пьют, становятся непредсказуемыми. Черт, но пьют же постоянно! А если бы здесь оказался Рафа? Без единого слова уложил бы всех на тротуар – поди потом разберись, кто прав, кто виноват…

До моих ушей долетела матерная ругань, которую изрыгал мне вслед расхорохорившийся майор:

– Твою мать! Ну погоди, б…дь, я тебя еще выведу на чистую воду!

Может, стоит вернуться и образумить вонючку? Один удар в опухшее от пива, водки и картошки пузо, и он запоет совсем по-другому… Нет уж. Пошел он к черту, одного случая на сегодня достаточно.

Как жаль, что с каждым днем люди пьют все больше и больше! Пьют – и забывают обо всем… Повышение материального благополучия для них означает всего лишь возможность покупать больше спиртного. Где же хваленая дружба советских народов? Неужели, чтобы и вправду стать одним народом, нужно жить по правилам большинства? По крайней мере, по правилам окружающего тебя большинства? В данном случае – пить, а потом безудержно гулять и веселиться, на следующий день похмеляться и с изжелта-бледным лицом, еле волоча ноги, приходить на работу. А через несколько лет такой жизни неизбежно начнутся частые и длительные запои… Что за злой рок преследует этот добрый и талантливый народ! Такое впечатление, будто большинство мужчин живут и работают, чтобы пить…

Уверен: тот симпатичный парень из кафе через несколько часов даже не вспомнит, что с ним случилось! В крайнем случае, запомнит отдельные детали и завтра, протрезвев, нормально пойдет на работу, со смехом расскажет друзьям, что вчера немного перебрал и его выставили из кафе. Парни дружно посмеются – и все! Случись такое со мной, я бы умер от стыда, прежде всего перед самим собой. Может, это комплекс человека из маленького города, где все друг друга знают и мнение окружающих имеет для каждого огромное значение? Может быть. Но тут ведь и генетика важна. Если бы я выпил столько же, сколько этот майор, непременно бы отравился и неделю пролежал дома. Представляю себе лицо Мари, если бы она увидела меня в таком полуживотном состоянии – шатающимся, мерзким, пахнущим алкоголем… А родители? Да с ними бы инфаркт случился! Но ведь и на Кавказе пьют, иногда немало… И тем не менее в полуторамиллионном Ереване нет ни одного вытрезвителя, пьяные встречаются редко, по улице идут сосредоточенно и тихо, глядя под ноги. Получается, что отношение человека к алкоголю предопределяют гены, бытовая культура и реакция окружения – ну и географическая широта, разумеется. Поэтому русские мужчины и не осуждают пьянчуг, возложив это бремя только на своих жен и матерей.

Не следует забывать и о том, что советская армия в подавляющем большинстве состоит из детей рабочих и крестьян… в основном из крестьян, а для них крепко пить, жестоко ругаться, охотиться, рыбачить – основная форма времяпрепровождения, стиль жизни, необходимый ее компонент. Так что моя национальность, может, и имеет здесь какое-то значение, но далеко не самое важное. Просто я другой, непохожий, чужой. А чужаков надо остерегаться. Более того, чужаков не любят. Представляю, с какими гигантскими трудностями сталкиваются служащие в армии мусульмане или иудеи! Не завидую им. Ну что ж, каждому свое.

Почему-то вспомнился очень показательный анекдот: «Надо же, говорили: “Еврей, еврей”, – а оказался нормальный пьющий человек». Выходит, я прав – не национальность отделяет меня от пьющего большинства, а бытовая культура и мировоззрение. Пьющий человек боится непьющего, настораживается, ожидая от него подвоха или же внутренне сознавая, что у того есть перед ним неоспоримое преимущество…