Текст книги "О, Мари!"

После короткой паузы девушка ответила:

– Знаю, спокойной ночи.

В комнате мама устраивала Мари на ночлег.

– Это кровать Давида, он будет спать на месте своего брата.

– А брат?

– Не беспокойся, у нас места достаточно. В кабинете отца большой диван, он свободен. Сейчас я принесу тебе ночную рубашку.

– Не беспокойтесь, мадам Люси, я взяла с собой все необходимое.

– Послушай, Мари, может, объяснишь, что случилось? – спросил я, когда мама вышла из комнаты. – С чего ты решила переночевать не дома, а у нас? А если бы я не пришел в студию? Тогда что?

– Я бы сама пришла.

– Что случилось? Что за фокусы?

– Я устала, хочу спать.

– Ну ладно, спи, фокусница.

* * *

В семь тридцать утра я уже был на ногах, сделал свою обычную физзарядку, принял душ и тихо зашел в комнату переодеться. Мари крепко спала, лежа на животе, длинные волосы почти закрыли красивое, порозовевшее от жары лицо. Красивые, сильные руки и изящные ступни были открыты. Как спокойно и доверчиво она спит у нас дома! Все так естественно, словно по-другому и быть не могло. Вероятно, опять поссорилась с родителями, она ведь не соглашается ехать вместе с ними, хочет остаться со мной. А ведь после концерта Шарля Азнавура я уж было решил, что все пропало. Но решение Мари переночевать у нас говорит совсем о другом.

Скоро все уйдут на работу, а Мари останется дома. Я положил на стол свои ключи с запиской: «Если захочешь выйти, закрой дверь моими ключами, а днем, в перерыве, или после работы увидимся». В коридоре я встретил маму, сказал, что мои ключи у Мари, так что они с отцом могут спокойно закрывать дверь и идти на работу. Мама решила задержаться дома еще на час.

Где-то в полдень позвонила Мари. В этот момент я в присутствии молодого стажера допрашивал несовершеннолетнего карманника с дебильным лицом.

– Представляешь, я только час назад проснулась. Мадам Люси оставила мне завтрак, но кушать я не хочу. Может, пройдусь пешком к тебе, как раз будет время перерыва, перекусим вместе.

– Хорошо, постараюсь быть вовремя, но если меня не будет у входа, значит, я задержался. Тогда поднимись, пожалуйста, на второй этаж, в четырнадцатую комнату.

Мари пришла раньше времени. В кабинете находились еще несколько моих коллег, и мы активно обсуждали предстоящий футбольный матч давних соперников – команды «Арарат» и бакинского «Нефтяника». Все удивленно посмотрели на Мари. Кое-кто видел ее по телевизору и знал, что она моя девушка. Как диссонировала она с этой спартанской, казенной обстановкой, с решетками на окнах, старой, изношенной мебелью и особым запахом советского учреждения! Мари за секунду внимательно осмотрела всех по очереди и представилась:

– Я – Мари, невеста Давида.

– Мы вас знаем, видели по телевизору, но в жизни вы намного красивее, чем на экране, – вступил в разговор Грачя, известный в прокурорских кругах как блестящий оратор и вообще превосходный человек. – Да, Давид, тебе скорее надо стать как минимум прокурором города, чтобы соответствовать такой девушке.

– Думаю, после своего визита в прокуратуру она передумает выходить за меня, и все решится само собой. Пока, коллеги, вернусь через час-полтора.

– Я беру на себя функции прокурора и освобождаю тебя на сегодня, завтра, да и на всю неделю от необходимости присутствовать на работе, – засмеялся Грачя, и мы с Мари вышли из комнаты.

– Хорошие у тебя друзья, абсолютно не похожие на мрачных прокуроров. Тем не менее, Давид, это не твое место.

– Я ничем не лучше их. Знаешь, какой Грачя начитанный, какой он прекрасный оратор? А тот рыжеватый мужчина с лысиной, который пожелал мне скорее стать прокурором города, – Левон Багдасаров, талантливый следователь, бывший чемпион Закавказья по прыжкам в воду.

– Не отрицаю, возможно, все так и есть. Они хорошие, а кое-кто еще и талантливый, но я никак не хотела бы, чтобы ты стал одним из них. У тебя другой путь.

* * *

Поблизости было летнее кафе-ресторан, где меня все уже знали – каждый день мы обедали здесь с друзьями из прокуратуры, – так что обслуживали нас быстро и качественно. В то время понятия «меню» фактически не существовало. Официант говорил, какие блюда сегодня имеются, приносил закуски: сыр, лаваш, помидоры, огурцы, перец, масло, лимоны, тан, лимонад «Тархун», – не спрашивая клиента, и только после этого принимал заказ. Что бы ни заказывали прокурорские сотрудники, сумма на одного человека не поднималась выше трех рублей. Мы делали вид, что платим за еду настоящую цену, но знали, что это не совсем так. А официанты и метрдотель, который не отходил от нас, любезно благодарили за то, что мы посетили их ресторан, и говорили, что будут рады увидеть нас и завтра.

Однажды во время нашего коллективного обеда появился уполномоченный ОБХСС (отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности), в прямую обязанность которого входила борьба с нарушениями в области торговли и бытовых услуг. Помощник прокурора увидел его, подозвал к себе: «Ты что тут делаешь? Не знаешь, что мы здесь обедаем? Выбирай другое место. Чтоб я тебя здесь больше не видел!» Обэхаэсэсник тут же исчез. Понятно, почему сотрудники ресторана так ценили наше общество…

– Почему он попросил всего пять рублей? То, что было у нас на столе, стоит раза в два дороже!

– Мари, какую зарплату получаю я, дипломированный следователь? Чистыми сто рублей. Значит, если я только на обед буду тратить три рубля – сегодня не в счет, ты со мной, – то на это уйдет вся моя зарплата, а ведь надо еще утром завтракать и вечером ужинать, не говоря уже обо всем остальном. Как быть? Может, ты скажешь? Или есть другие варианты? Завернуть с собой утром хлеб с сыром и в кабинете тайком от друзей его съесть?

– И как ты собираешься жить в дальнейшем, если мы поженимся? Ну, предположим, двести рублей получу я. Но это тоже никак не решит наши проблемы. Нужна квартира, нужна одежда. Необходимо купить машину, мебель. Появятся дети…

– Понятно. Все это я знаю, Мари, мы уже с тобой не раз говорили на эту тему. Какой-нибудь выход найдется.

– И ты предпочитаешь нечестно жить здесь? Государство тебя ставит в такие условия, что ты вынужден брать взятки. Но взятки задаром не берут. Ты освобождаешь кого-то от наказания, а он идет и продолжает совершать преступления, чтобы, в свою очередь, содержать семью и при необходимости откупаться от властей, одним из представителей которых являешься ты!

– Ты становишься социально зрелой, моя девочка! Одни твои туфли от спекулянта стоят больше, чем моя двухмесячная зарплата. Это Советский Союз. Во все времена в этой стране работник был вынужден воровать. На этой азиатской традиции крепко держится наша страна, так и живем. Возможно, завтра что-нибудь изменится, не знаю. Видишь, люди рядом довольны своей жизнью, живут, как могут, как умеют.

– И ты хочешь всю жизнь оставаться здесь, чтобы жить во лжи, отрывать кусок у слабого, бояться сильного, потому что нарушаешь закон? Не хочу, чтобы мой любимый человек оставался здесь. Вчера я так сильно поссорилась с родителями, что пришлось попроситься к вам на ночлег. Давид, эта страна не для нормальной и счастливой жизни. Может, передумаешь? Прошу тебя!

– Опять ты вернулась к этой идиотской теме! О чем ни говорим, конец один и тот же. Я не могу быть обслугой.

– Не оскорбляй моего отца, он прекрасный модельер! Но в вашей стране такие специальности не нужны, даже мода – одна, как ваша партия, и устанавливается из одного центра для всех. Какой там индивидуальный пошив! Все одинаковое, как военная форма. Поэтому отец стал портным, и, как видишь, немало людей в городе, в том числе и ты, ходят в нормальной, человеческой одежде. Портной – это художник, мастер, а не обслуга. К нему идут те, у кого есть деньги, кто согласен на условия, которые предлагает мой папа. Как они их зарабатывают – это не проблема моего отца. За свою работу он назначает определенную цену и взяток не берет. Не хотите – ваше дело, пользуйтесь услугами государственных ателье.

– Мне пока никто не предлагал взяток, чтобы приходилось задумываться – брать или не брать.

– Не сомневайся, предложат. И ты, как все, будешь брать, ведь ты сам только что сказал: к этому вынуждает вас ваше любимое, родное государство.

– Мари, да ты просто народный трибун, обличитель несправедливости в дорогущих туфлях! Но почему ты свой праведный гнев обращаешь на ближнего? Я пока чист, можно сказать, социальный девственник. Я не революционер и не праведник, живу и буду жить так же, как мое окружение. Это наша страна и наша реальность. Выживает сильнейший, процветает наглейший, и без таких комплексов, как совесть. О, Мари, о, Мари…

– Хватит петь эту глупую песню!

– А мне она очень нравится. Ее как будто специально для меня сочинили, и она в моем исполнении получает неповторимую душевность.

– Пошли, неповторимый певец.

– Спасибо. Знаешь, что талантливый человек – природная скромность не позволяет мне сказать о себе «гениальный» – талантлив во всем? Не хочешь отдать мне ключи от дома?

– Пока нет. Пойду, приведу себя в порядок: в половине девятого у меня эфир. К тому же скоро приедет Тереза и принесет кое-что из моей одежды.

– Хорошо, поступай, как тебе удобно.

* * *

Мари оставалась у нас около двух недель. Соседи и родные начали поздравлять нас с женитьбой. Это меня смешило, и я в шутку отвечал, что у нас просто идет испытательный срок. Мои родители переживали, старались избегать разговоров с соседями и родственниками. Как только Мари уходила из дома, папа и мама обращались ко мне с увещеваниями: «Ты позоришь нас, и она – вместе с тобой. Идите, регистрируйтесь по-человечески. Пригласим ближайших друзей, родственников, и все встанет на свои места».

Однако предчувствие говорило мне, что до окончательного решения вопроса еще очень далеко. Каждый день я беседовал с мадам Сильвией и мсье Азатом. Обычно начинал так: «Сообщаю последние новости из прекрасной жизни талантливой дикторши Мари Тоникян. Понимаю, вы не скучаете по ней, потому что через день видите ее лицо по телевизору. Настроение у нее хорошее, аппетит отменный, но есть она старается мало…»

Я делал вид, что не понимаю, из-за чего произошла ссора. Несколько раз просил маму поговорить с Сильвией, но ответ всегда был одним: «Они дружная семья, любят друг друга, пусть сами решат свои проблемы». Наконец однажды, когда Мари не работала, пришли Сильвия с Терезой. Никого из нас не было дома. Когда я вернулся с работы вечером, Мари уже с собранными вещами ждала меня. Я почувствовал, что в ее настроении произошла какая-то перемена, однако подавленной она не выглядела.

– Все, Давид, я собираюсь домой. Уже попросила извинения у твоих родителей за то колоссальное неудобство, которое я вам причинила.

Подошла мама:

– Ребята, еще раз спрашиваю, собираетесь ли вы жить по людским законам? Я к вам обоим обращаюсь. Не обижайся, Мари, но особенно – к тебе. Если ты пришла, то оставайся, это твой дом и мы тебя любим. Вы с Давидом уже взрослые, самостоятельные или почти самостоятельные люди. Как же вы относитесь к своей жизни, к мнению окружающих? Сегодня здесь, завтра там. Не пора ли взрослеть? Или на все это вам наплевать?

– Погоди, мама. Вот уже больше четырех лет все видят нас вместе, знают о нашей близости. Никому не интересно, есть печать в наших паспортах или нет, Мари живет у нас или я – у них.

– Как у вас все легко! А если родится ребенок? Удивляюсь, что этого не случилось до сих пор. Что тогда будете делать? Отдадите кому-нибудь из бабушек и опять будете беззаботно порхать?

– Мадам Люси, разумеется, я об этом тоже думала, – вмешалась Мари. – Если родится ребенок, то, во-первых, он будет от любимого человека и, во-вторых, надеюсь, Давид от него не откажется. Тогда, конечно, жить, как сейчас, будет невозможно.

– Мари, – не успокаивалась мама, – но ведь ребенок должен где-то жить со своими родителями, а родители должны вести нормальный образ жизни! А этого, к сожалению, я не вижу. Вот сейчас ты уедешь, и с завтрашнего дня – впрочем, почему с завтрашнего, прямо сейчас! – начнутся хождения Давида между нашими домами. И что дальше?

– Мадам Люси, я всех вас очень уважаю и люблю, но я должна считаться также с интересами моей семьи, – умоляюще сказала Мари. – Скажу только одно: я не представляю дальнейшей жизни без Давида. Уверена, выход найдется.

Глава 18

Все продолжалось, как прежде. Моя работа была крайне интересной с точки зрения познания души и поведения людей. Как правило, мне поручали несложные случаи: хулиганство, драки, телесные повреждения, воровство, кражи, – но так как это происходило в центральном районе города, нередко встречались и резонансные дела, особенно когда фигурантами проходили местные знаменитости, дети известных людей. Если днем мы не встречались с Мари, то вечером всегда были вместе. Внешне у них дома все было, как прежде, но некую внутреннюю напряженность я уже чувствовал. Мне казалось, что родители Мари что-то скрывают. Выглядели они задумчивыми, не такими радостными, как прежде.

Новый, 1964 год встречали в ресторане вместе со старыми и новыми друзьями. Пришли Рафа с Юлей, несколько институтских приятелей и сотрудников с работы с женами и подругами. Потом поехали ночевать к Мари, а утром 1 января вместе пошли поздравить моих родителей.

– Давид, нам уже по двадцать три. Как думаешь, может, в этом году узаконим наши отношения? – обратилась ко мне Мари.

– Давай еще немного подождем! Никто из моих друзей пока не женился, засмеют. Успеем.

– А для девушки двадцать три – нормальный возраст, особенно в таком консервативном городе, как наш. Да, кстати, Клотильда (так звали родную сестру Сильвии) через знакомых передала маме новое средство, предотвращающее нежелательную беременность.

– Неужели есть такое лекарство?

– Да, мама уверяет, что оно действует безотказно.

– Ну что же, будь что будет.

* * *

Весна пришла как-то быстро и внезапно, уже в конце марта расцвели деревья, днем на солнце температура поднималась выше пятнадцати градусов. Я уже ждал досрочного присуждения мне прокурорского ранга юриста третьего класса. Был полдень, и я собирался вскоре пойти пообедать в обычном месте. Возможно, подъедет и Мари. Она уже привыкла к некоторым ресторанным блюдам и ела там с удовольствием. Телефонный звонок оторвал меня от мыслей.

– Давид, ура, ура! Наше приглашение пришло. Еще месяц-два – и всё, мы уедем!

К этой вести я готовился давно, но она все равно ошеломила меня своей неожиданностью, какой-то жестокой реалистичностью. Что-то тревожное, непонятное вторглось в мою жизнь.

– Что значит уедем? Я так понимаю, уедут твои родители. С тобой все ясно. А как насчет Терезы? Она встречается с хорошим парнем – сыном известного архитектора, через два года заканчивает институт… Ну, говори, что молчишь?

– Мы с тобой это обсудим.

– Что обсудим? Мы сто раз уже все обсуждали!

Мари повесила трубку.

В ярости я собрал бумаги, закрыл сейф, сообщил в канцелярию, что должен допросить одного обвиняемого в центральной тюрьме, и помчался к Мари домой.

Она ждала меня. В доме царила суматоха. Родители Мари не скрывали своей безмерной радости.

– Давид, сынок, ты не представляешь, как хорошо будет в Париже! – смеялась мадам Сильвия. – Приедешь – сам убедишься, и тогда примешь решение.

– Я решение давно принял и, в отличие от некоторых, не меняю его каждый день. Что молчишь, Мари?

– Давид, я согласна с родителями, нам с тобой надо хоть на два месяца уехать в Париж, а потом только все окончательно решить.

– Ты что-то по-новому запела!

– Пожалуйста, не разговаривай со мной так. Пойми, как я брошу мою семью? Они так нуждаются в моей помощи, особенно в первые несколько месяцев.

– А я могу бросить семью, родину, работу, друзей – всё? Это у вас все легко. Нет ни родины, ни привязанностей, ни искренней любви ко всему этому. Здесь хорошо – останусь, там хорошо – уеду. Попрыгунчики!

– Давид, – вступил в разговор мсье Азат, – не оскорбляй нас, у нас и так тяжелая судьба. Мы родились в Западной Армении. Родину мои родители потеряли еще в 1915 году. Я был двухлетним мальчиком, когда оказался во Франции. Родители и армянская церковь внушили мне любовь к родине, мы поверили и вернулись. И что увидели здесь? Людей, которые говорят на армянском, но будто бы на другом наречии. Наш язык им смешон, наш быт, одежда, привычки, религиозность им непонятны и вызывают смех, в лучшем случае недоумение. Мы, в свою очередь, не понимаем их грубости, нечестности, жестокосердия, бескультурья. Казалось бы, мы одна нация, с одной религией и языком, но оказывается, культурные различия важнее. Может, мои дети и начинают привыкать ко всему, но я не хочу этого, я не вижу для них перспективы здесь. Ты стал нам родным, ты взрослый человек и, я знаю, ты любишь Мари. Сделай правильный выбор. Пойми, я не могу рисковать будущим моих детей. Поедем! Ты полюбишь Париж.

– Странно, конечно, все это слышать, но особенно странно услышать это от Мари. Неужели все это время ты меня обманывала?

– Давид, мне тяжело, не говори так. Я не могу представить свою жизнь без тебя. Прошу, поедем туда всего лишь на небольшой срок. Не понравится – вернешься.

– Как я поеду? Кто я вам?

– Мы узаконим наш брак. Да-да, брак. Перед Богом мы давно муж и жена, и печать здесь мало что добавляет.

– Я смотрю, тебя хорошо подготовили. Ты же много лет живешь в этой стране, так неужели не понимаешь, какие неразумные вещи ты говоришь? Если я женюсь на тебе и уеду, моего отца исключат из партии и снимут с работы в течение недели, даже быстрее. Меня исключат из партии и вышвырнут из прокуратуры. Мой брат станет невыездным, и за рубеж его уже не отпустят даже на соревнования. И куда я вернусь? Предположим, там я себя не найду, а так и будет. Как я посмотрю в глаза моим родным? Я ведь всех сделаю несчастными, потому что у меня, видите ли, трагическая любовь! Не знаю, что тебе сказать… Отойди, иначе ударю.

– Если тебя это успокоит, давай, милый, давай, ты же это так хорошо умеешь!

– Я ухожу, не хочу видеть твое лживое лицо. Бездушная кукла, оставь меня, не цепляйся! Я сказал, оставь меня!

– Осторожней, Давид, она беременна! – закричала Сильвия.

– Беременна? Как это беременна? От кого беременна?

– Конечно, Давид, ты здесь ни при чем, – мягко улыбнулась Мари. – Непорочное зачатие!

– Ты и здесь меня обманула своими чудесными лекарствами? Лицемерная артистка!

Я изо всех сил ударил кулаком по стене и опрометью выбежал из дома.

– Подожди, Давид, ты куда? – зарыдала Мари. – Не можешь же ты оставить меня? Я же все делала, чтобы ты остался со мной! Не уходи! Если я поеду и там рожу ребенка, это же будет твой ребенок! Ты же не можешь отказаться от него! Ты не можешь не приехать! Ты не понимаешь, что даже это я делала для тебя!

– Давид, – выскочила за мной на улицу бледная, с дрожащими губами Сильвия, – не убивай ее! Мы тебя любим, она не может без тебя, ты же наш, родной…

– Не ожидал от вас… – прошептал я. – Все, меня больше нет с вами. Делайте, что хотите, я ухожу.

* * *

– Давид, что случилось? – мама пытливо заглядывала мне в лицо. – На работе, что ли, непорядок?

– Мари уезжает.

– Как уезжает? Ты ошибаешься. Уезжают же ее родители.

– Нет, она обманывала меня. Она уезжает вместе с ними.

Вышел из кабинета отец:

– Да, не могут эти люди спокойно жить на одном месте. Вольному воля, сынок. Может, это и к лучшему. Каждый день они меняют свое решение, все еще не состоялись окончательно, чего хотят, сами не знают.

– Что ты говоришь, папа? Я же люблю ее, куда она уедет?

– Послушай меня, зеленый прокурор! Кто-кто, а я прекрасно знаю страну, в которой мы живем. Если ее родители уедут, а она останется и вы поженитесь – прощай, серьезная государственная карьера. Сможешь работать только следователем прокуратуры, дойдешь до помощника прокурора, не выше. В крайнем случае нотариусом или адвокатом. А выше, с должности прокурора, начинается номенклатура. Ты знаешь, что это такое? Номенклатура – это перечень должностей, которые утверждаются соответствующим партийным комитетом, разумеется, на основе справки от КГБ. Должность прокурора – это уровень отдела административных органов ЦК КП республики. КГБ никогда не даст тебе допуска. А значит, твой потолок – помощник прокурора. Можешь уйти в науку, там посвободнее, но опять же, наверх тебя не пустят. А ты парень честолюбивый. Пойми, между тобой, Парижем и родителями Мари выбрала их. Возможно, она права, но мне кажется, что-то здесь не так. Она девушка слишком честная и чистая.

– Папа, мама, еще один момент… Мари беременна и скрывала это от меня…

– Боже мой, Давид! Может, это неправда? Просто они хотят, чтобы ты последовал за ними?

– Нет, мама, Мари… Родители Мари не способны на такую ложь.

– Как видишь, очень даже способны. Бедная девушка, на что только она не идет, чтобы сохранить тебя…

Зазвонил телефон.

– Не подходи, мам, это они…

– Слушаю. Да, Мари… Не плачь… Я ничего не понимаю… Дай трубку маме.

Сильвия долго объясняла что-то моей маме. Та молча слушала.

– Возьми трубку, Давид, – повернулась она ко мне. – Мари хочет сейчас поговорить с тобой.

– Я не хочу.

– Возьми трубку, – мамин голос похолодел.

– Алло, Мари? Что тебе нужно?

– Давид, если ты так против, я останусь.

– Послушай, дорогая, это не детская игра. Оставайся на здоровье, если хочешь. Ты остаешься, уезжаешь, приезжаешь – я уже запутался.

– Ты меня любишь?

– Неподходящий момент для объяснений. Скажи, ты соврала насчет беременности, чтобы убедить меня последовать за тобой?

– Нет, это правда.

– Значит, ты обманула меня.

– Разве это обман? Пожалуйста, приезжай, еще не очень поздно, переночуешь у нас…

Я молча положил трубку.

– Что она сказала, Давид?

– Сказала, что остается, просит, чтоб я поехал к ней.

– Поезжай, – решила мама. – Все равно ни ты, ни она не сможете спать спокойно, слишком вы взволнованы. Возьми белье, свежую сорочку, утром прямо оттуда пойдешь на работу.

Дверь открыла домработница Айкануш. Мсье Азат, бледный, расстроенный, не вступая в разговор, пожелал нам спокойной ночи и удалился. Мадам Сильвия накрыла легкий ужин и последовала за ним. На кухне мы остались втроем. Тереза весело болтала о чем-то. Мари с опухшим, покрасневшим лицом смотрела в стену, иногда переводя взгляд на меня. Как так получается, что моя любимая, родная женщина мыслит совсем иначе, чем я? Разве такое возможно? Мы встретились взглядами, она попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.

– Ладно, Тереза, хватит чирикать, иди спать.

– Ты действительно беременна? – спросил я.

– Не задавай глупых вопросов. На такие темы я не шучу.

– А почему скрывала?

– Думала, что так будет лучше.

– Что будем делать?

– Уже поздно, не хочу ничего обсуждать. Завтра тебе на работу.

– Ты можешь на животе лежать?

– Конечно. Я пока ничего не чувствую, просто иногда тошнит.

* * *

Утром меня вызвал к себе прокурор района, бывший партработник, неулыбчивый, серьезный очкарик лет пятидесяти.

– Давид, ты прошел у нас стажировку, следователем работаешь чуть меньше года. На запрос мы дали о тебе хорошую характеристику. Сегодня из центрального аппарата спрашивали, не хотел бы ты работать в секретариате прокурора республики? Как понимаешь, это почетно, ты будешь общаться с руководством прокуратуры республики, и не только прокуратуры, перед тобой откроются хорошие возможности для быстрого восхождения по служебной лестнице.

– Видите ли, мне бы не хотелось.

– Так быстро, не раздумывая, отказываешься от столь лестного предложения? Можешь объяснить, с чем это связано?

– Если честно, я не собираюсь оставаться в прокуратуре. Как пройдут три года, поступлю в очную аспирантуру, это моя давнишняя мечта. Я чувствую, что меня тянет в науку.

– Что ж, выбирать тебе. Но здесь у тебя, на мой взгляд, гораздо лучшие перспективы. Аспирантов в нашей стране пруд пруди. Ни социального веса, ни влияния. В прокуратуре ты станешь влиятельным человеком, немало вопросов сможешь решить в этой жизни. А на что может влиять бедный аспирант или даже ученый, преподаватель? Ставить студентам двойки, через их родителей решать мелочные вопросы? В нашей общественной системе человек без власти, то есть без денег и влияния, никто – разве что он относительно свободен и может активно помогать жене на кухне и по хозяйству. Видите ли, коллега, наука и преподавание в нашей стране – удел неудачников и отверженных. Вы человек активный, даже чересчур активный и честолюбивый, обладающий гипертрофированным чувством собственного достоинства. Это видно по тому, как вы держитесь, как одеваетесь, да еще и собираетесь жениться на красавице-дикторше с телевидения. Послушай меня, Давид, – перешел на «ты» прокурор, – наше общество иерархично, здесь полковник всегда кажется красивее подполковника, а если они дружат, то подполковник обхаживает полковника, и его жена, соответственно, тоже. Твоя жизнь пройдет в добывании еды и одежды. Ты мне симпатичен, и я не хотел бы для тебя такой судьбы. Но ты парень ушлый, и раз твердо решил пойти в науку, полагаю, у тебя в голове скрыт какой-то хитрый ход, как в шахматах. Хочешь вернуться в студенческую жизнь? Не забудь: наука и преподавание в нашей стране – удел тех, кого не берут на государственную службу.

– Спасибо за предложение, но я все же откажусь. Со всем, что вы сказали, я полностью согласен, почти так же думает и мой отец. Но на нынешнем этапе жизни я предпочитаю свободу и возможность учиться, а может, и утвердиться в Москве. Этот огромный, сложный и жесткий город мне по душе. Другой такой возможности у меня не будет. Здесь у нас все ясно – и в плане карьеры, и в плане человеческих отношений. Вечером на ужин опоздал – уже в определенном смысле событие. А я именно этого избегаю, мне нужна новая среда, возможность проявить себя в новых условиях и узнать новых людей.

– Ну что же Давид, большой успех и большое разочарование ждут именно таких, как ты, сторонников революционного развития, не принимающих спокойной эволюции. Желаю успехов!

* * *

«Интересно, это папа постарался? Вряд ли, – думал я, вернувшись к себе в отдел. – Без моего согласия он ничего не станет предпринимать. Не могу же я сказать прокурору, что здесь я свободен и днем и вечером, мое время во многом зависит от меня, когда захочу, тогда и смогу видеться с Мари. А там? Известно, что прокурор республики весь день бывает на заседаниях правительства, в ЦК, на собраниях, встречах, и только к концу рабочего дня, где-то часам к пяти, возвращается в кабинет. Настоящая работа начинается с его приходом и продолжается до поздней ночи. Нет, это не для меня. Мой вариант со многими неизвестными более заманчив!»

Позвонила мама:

– Давид, звонил Арам из Москвы, о котором ты так много рассказывал, просил перезвонить ему.

Было начало одиннадцатого утра. Может, позвонить Мари? Какое огромное место она занимает в моей жизни! Вот в этом вопросе я бы совсем не хотел неожиданностей, а между тем все время чувствую какую-то неопределенность. Ясно, что родители Мари скоро покинут страну. Может, и правда, пока они здесь, пойти в загс, провести хорошую свадьбу, а то они уедут и не смогут принять участия в таком торжестве, и кто знает, когда мы вообще увидимся… Боже мой, как неожиданно все это свалилось мне на голову! Дура, как она решилась на такой шаг – сделать меня папашей в двадцать три года? Прав был папа: «Твоя невеста учится в школе, где-то в шестом-седьмом классе. Женщина должна быть моложе мужа на пять-десять лет, ведь она – скоропортящийся продукт». Другие ребята меняют множество девушек и только после этого женятся. А я? Знаю только одну женщину. Права Иветта, называя меня однолюбом.

Какие глупости! Да, только одна женщина, но ведь это Мари! Я еще не видел девушки красивее и привлекательнее, чем она. И как она любит меня! Уверен, при необходимости готова любой ценой меня защитить. Может, убедить ее сделать аборт? А если с ней что-нибудь случится? Или потом не сможет родить, что тогда? Останемся бездетной парой? Или я брошу Мари? Нет, никогда. Я себе такого не позволю! Гнать подальше такие подлые мысли… Да какая разница, сегодня она родит или завтра, все равно мы не раз говорили, что хотели бы иметь троих, а может, и четверых детей. Двух мальчиков старших и двух девочек младших, чтобы мальчики защищали сестер. А может, девочек старших, чтобы они ухаживали за младшими братьями? Да как получится! Не останется же страна навеки такой дикой, а власть – такой идиотской и бесчеловечной. В конце концов человеческое начало верх возьмет. Люди ведь добреют со временем, вот и в стране рано или поздно установятся нормальные правила жизни и достойная оплата труда… Мои мысли прервал междугородный телефонный звонок:

– Давид, – услышал я голос Арама, – привет! Как ты? Как Мари? Не собираетесь в ближайшее время в Москву?

– Привет, Арам, дорогой! Тебе, наверное, мама сказала мой рабочий телефон? Прости, что сразу не перезвонил.

– Ничего страшного. Давид, у меня к тебе одно дело. Важное дело, слушай внимательно. Подойдет человек, ты его знаешь – помнишь, я для него одну вещицу отправил с тобой? По телефону не могу объяснять, он сам все скажет. Помоги ему. Считай, что для меня это делаешь.

– Конечно, постараюсь быть полезным.

– Давид, это нужно, очень нужно, мы в долгу не останемся.

Я помнил человека с неприятным взглядом и внешностью. Тогда он произвел на меня нехорошее впечатление. Интересно, что ему нужно? Ладно, сегодня у меня много дел, необходимо допросить нескольких свидетелей и провести очную ставку. Позвоню Мари, а то потом времени не будет.

– Привет, мамаша, уже проснулась?

– Только что. Мне это не нравится. Ты почему меня не разбудил?

– Ребенку и молодой маме нужен долгий крепкий сон.

– Ну что ты зациклился на одном и том же?

– Напоминаю, что тебе уже пора постепенно готовить детское приданое…

– Об этом только что сказала твоя мама, а папа меня поздравил, – не без торжества заметила Мари.

– А что там за голоса?

– Это вероятные покупатели нашего дома. Обсуждают, обмениваются мнениями.

– Что за люди? Что они собой представляют? Откуда они?

– Не из Еревана. По-моему, не то из Тбилиси, не то из Баку.

* * *

Позвонил человек от Арама. Договорились встретиться после работы недалеко от прокуратуры. Когда я вышел, он уже ждал меня. На этот раз он мне показался менее отталкивающим.

– Давид, я знаю, ты хороший друг Арама, он тебя хвалил, говорил, что ты настоящий мужчина.

– Спасибо. Чем могу быть полезным?

– Я знаю, что ты близко дружишь с Левоном Багдасаровым, ну, с Прыгуном, – это был тот самый рыжеватый следователь по особо важным делам, бывший чемпион по прыжкам с вышки. Я начал догадываться, к чему клонит посетитель.