Текст книги "О, Мари!"

* * *

– Рафа, ты еще на работе?

– А ты куда звонил? Нет, я в филармонии, слушаю симфонический концерт, побрит, надушен и на всякий случай сменил нижнее белье. Что нужно?

– Хочу видеть твою интеллигентную физиономию. Убедиться, действительно ты пахнешь, как свежий цветок, или воняешь тюремными нарами.

– Вчерашний вечер ты мне испортил, но сегодня я тебе не позволю. Ладно, раз просишь, мягкость моего сердца не позволяет отказать другу. Будь в кафе-булочной «Аракс» через двадцать минут.

– Рафа, как я понимаю, тебя не вызывали в КГБ? И спасибо, что предупредил о подставе.

– Я же сказал: опаздывай. Мои люди тут же сообщили, что настоящего приемщика Гургена и продавщицу прямо после открытия магазина увезли. Сейчас их освободят, извинятся, скажут что произошла ошибка. На их место поставили своих людей. Если бы ты не пошел, они бы подумали, что ты предупрежден, это бы их насторожило. А так ты выглядел наивным фраером. Ну что, в том, что мы с тобой задумали, и мы и они остались при своих. Никто на нас серьезно не выходил, кроме Аветисова, который хотел прощупать что-то. Что – пока не догадываюсь, надеюсь, ты прояснишь. Ясно то, что они работают в связке с Бифштексом. Они нужны друг другу. Бифштекс не мог бы так свободно работать, ездить в Москву и другие города, заниматься валютными махинациями и оставаться на свободе – только в случае, если ему покровительствует КГБ. А покровительствуют не зря, есть у них какой-то серьезный интерес, а этот сукин сын так или иначе его обеспечивает. В свою очередь, интерес Генриха в том, чтобы их руками устранить своих конкурентов. При необходимости они для него это делают, потому что таково одно из обязательных условий сотрудничества. Говоришь, их особенно интересовали ценные картины? Не помнишь, какие там были классики?

– Подожди, давай-ка поразмыслим на эту тему. Знаешь, много раз в разговорах с отцом я слышал, что первому эшелону руководителей республики в дни рождения или юбилейных дат дарят картины известных художников, иногда – классиков. Ценятся также армянские классики, скажем, Мартирос Сарьян, Геворк Башинджагян и другие. Но в особой цене – картины Айвазовского, Шишкина, Коровина. Потом часть этих картин и ценностей первые лица республики, в том числе руководители КГБ и МВД, «дарят» своим московским начальникам и проверяющим. Если в Азербайджане московской верхушке дарят бриллианты и золотые изделия – что поделаешь, Восток! – то здесь предпочитают как бы не прямую взятку, а интеллектуальный подарок.

Немного отходя от темы, хочу отметить, что в одну из поездок Леонида Брежнева в Азербайджан в 1970-е годы Гейдар Алиев подарил генсеку ЦК КПСС бриллиантовое кольцо с одним большим камнем в середине, символизирующим Брежнева, окруженным пятнадцатью меньшими, символизирующими составляющие СССР республики. Ценность этого подарка составила тогда 226 тысяч рублей. С учетом тогдашнего соотношения рубля и доллара, это составило бы более триста тысяч долларов. Сегодня по покупательной способности они равны трем миллионам долларов, не меньше. В государстве с нормальным разделением властей, с парламентским контролем, при верховенстве закона Алиев и Брежнев, как совершившие тяжкое уголовное преступление, были бы пожизненно заключены в тюрьму, ведь хищение социалистической собственности всего на две с половиной тысячи рублей согласно Уголовному кодексу РСФСР и других союзных республик предусматривало 15 лет лишения свободы или расстрел. А ну-ка, давайте прикинем, сколько раз по 15 лет могло бы вместиться в этой сумме?

В Грузии ювелирные изделия в виде золотых и серебряных чеканок сочетались также с подарками художественного плана, в том числе картинами национальных классиков, таких как Пиросмани. Но так как армянское руководство всегда было более осторожным и располагало значительно меньшими материальными возможностями, чем руководители соседних республик, оно предпочитало более доступные художественные ценности с трудноопределяемой ценой. Таким путем они старались продлить свое политическое долголетие. Мне достоверно известен случай, когда через сына Мартироса Сарьяна Лазра Сарьяна, ректора Ереванской консерватории, первые лица республики приобрели картину мастера за тогдашние пятнадцать тысяч рублей для подарка одному из родственников Брежнева – Чурбанову. Немалые деньги для обычного обывателя – стоимость двух тогдашних трехкомнатных кооперативных квартир. Сегодня эта картина стоит не менее миллиона долларов. Постепенно эти факты становились известны все большему кругу лиц. При Ельцине и Лужкове взятки и воровство фактически стали узаконены, превратившись в обычное явление, а тогда они все еще поражали воображение наивных и бедных советских граждан

– Да, я тоже краем уха слышал о таких нравах нашей элиты. Но при чем здесь Бифштекс – фарцовщик и валютчик?

– Понимаешь, такая крыса должна обеспечить свою безопасность и со стороны власти, и со стороны криминала. Для первых он рыщет повсюду и покупает все, что угодно: и картины, и валюту; выполняет любые их поручения, ведь жены, любовницы и любимые чада наших руководителей часто бывают за рубежом. Они там покупают все, что им заблагорассудится: технику, лекарства, одежду, получают удовольствие, оплачивая все это валютой. Для них валютные поступления обеспечивают такие, как Бифштекс. Ну, понятно, не ехать же им за рубеж, подобно хомо советикусу, с тридцатью – сорока долларами в кармане, мечтая о бокале пива и ветке бананов! От криминала милиционеры и чекисты Генриха полностью не освободят, бандиты свое получат, но если Бифа «оштрафует» серьезный авторитет, его никакая «крыша» не спасет. Поэтому он служит двум хозяевам. В основном, понятно, это чекисты. Кстати, тебе не кажется, что этот подонок Бифштекс хотел подставить Мари и ее родителей?

– Маловероятно. Он взял свое – и ищи ветра в поле, что ему родители Мари!

– Не скажи. В день передачи небольшой части валюты по его доносу их могли задержать, деньги изъять. Наличная часть перекочевала бы в руки чекистов, остальное осталось бы у Бифштекса. Азат и Сильвия отправились бы в тюрьму на долгие годы, а Бифштекс остается безнаказанным и с валютой. Все в выигрыше, преступление раскрыто, чекисты хорошо поработали, раскрыв большую валютную операцию, плохие люди в тюрьме.

– Теоретически возможно, но не думаю, что Бифштекс с чекистами пошли бы на такую подлость.

– А ты разве сомневаешься? Во-первых, Бифштекс на любую подлость пойдет. Что касается чекистов, я удивляюсь, что у тебя есть какие-то сомнения насчет них. Это же главная составляющая их профессии!

– М-да, дружба с француженкой сделала тебя непатриотичным. Ладно, закончим.

– А где девушка Вика?

– С нетерпением ждет интеллектуального общения со мной. Кстати, Давид, валюту спрячьте подальше от дома Мари.

– Я уже позаботился.

– И как?

– Попросил отца держать у себя в сейфе. Потом по частям отдам родителям Мари для отправки по их каналам за кордон.

– А папа не спросил, что это?

– Ну, я сказал: «Папа, это деньги родителей Мари, твой сейф в ЦК недоступен никому. В течение короткого срока они все заберут». Папа молча согласился… Постой! Обо всем поговорили, кроме важного. Что проясняется насчет заказчика похищения Мари?

– Информация есть, но недостаточная. Этим ребятам, которые сейчас там сидят в отдельных кабинах, со вчерашнего дня вместе с едой дают легкие наркотики, развязывающие язык, так что они должны завтра-послезавтра уже полностью расколоться, и через несколько дней у нас будет полная, ясная картина.

* * *

– Мари? Расскажи, обрадовались ваши, когда получили деньги, которые похитил этот мерзавец?

– Обрадовалась только мама, она не сомневалась, что ты в конце концов спасешь нас. Папа какой-то безразличный, ушел в себя, его состояние вызывает у нас серьезное опасение. Да, забыла сказать – во время эфира у меня чуть не началась рвота, слава Богу, пронесло.

– Пошли к нам домой, там отоспишься.

– Лучше буду у себя. Родители издерганы до предела. Профессор Долбачян, тоже репатриант из Франции, подозревает, что у отца предынфарктное состояние. «Будьте осторожны, не напрягайте его. А то, не дай Бог, инсульт и сопутствующие прелести», – предупредил он. Мы очень опасаемся, вдруг с ним что-нибудь случится и папа останется инвалидом навсегда или произойдет что-нибудь похуже…

Глава 24

– Давид, дорогой, скоро мы освободим тебя от тяжелого бремени нашего присутствия. Если бы я знала, с какими трудностями будет связан наш отъезд, я не предприняла бы этот роковой для нашей семьи шаг!

– Ничего, мадам Сильвия, постепенно все уладится.

– Понимаешь, сынок, я разбила мою семью на две части. Дети выросли здесь, и эта ужасная страна для них стала понятной, жизнь привычной, в конце концов, они нашли свою судьбу. А мы? Бедный Азат от переживаний впал в глубокое безразличие, часами сидит и смотрит в одну точку. Возврата нет, понимаешь ты это? Дом и имущество проданы, вернуться к прежней жизни мы уже не можем. Тысячу раз прости, что причинили тебе столько переживаний и неудобств! Но пройдет время, все забудется, так уж устроен человек. Дай Бог моим планам хоть частично исполниться. Я иногда задумываюсь, Давид, зачем я вышла замуж за Азата? Вся трагическая судьба вашей несчастной нации перенеслась на меня и на моих детей. Жить с таким грузом до конца своих дней очень тяжело. Знала бы я, что мое замужество принесет мне бесконечное страдание, отказала бы Азату.

– Мадам Сильвия, что сделано, то сделано. Откуда вам известно, что ваша судьба не сложилась бы еще хуже? Слава Богу, она не так плоха, как вы думаете. Сейчас просто один из этапов вашей жизни. Уверен, у вас все получится! О Мари и Терезе не беспокойтесь, они уже не одни и вполне самостоятельные девушки.

Пришли Варужан и Аида:

– Давид, я узнал радостную весть, ты спас не только эту семью, но и меня! В какое положение этот тип поставил меня и этих бедолаг? Пожалуйста, завтра-послезавтра принеси какую-нибудь часть суммы, мы переправим ее через верных людей за рубеж.

– Варужан, ты, конечно, близкий этой семье человек и я тебе полностью доверяю, но все денежные вопросы будем решать через Сильвию. Я как можно быстрее, в течение часа-двух доставлю вам необходимую сумму. А как вы собираетесь ее отправить? Ведь на границе могут отобрать, не говоря уже о последствиях. Это же контрабанда, нарушение валютного режима, можно серьезно загреметь.

– Да нет, система отлажена. Приезжает человек, скажем, французский армянин, гражданин иностранного государства, в кармане – пять-шесть тысяч долларов или даже больше. Дает родственникам, брату, сестре, а потом чуть меньше привезенной с собой суммы везет наличными обратно, как будто ничего не потратил. Его родственники через спекулянтов или сами продают эту валюту по цене, многократно превышающей официальный курс, или продают людям, которые едут за рубеж по туристической путевке и хотят купить лекарства или что-нибудь еще. На вырученные от перепродажи валюты деньги они здесь нормально живут. Некоторые покупают за валюту автомашины, за которыми тут очередь лет на десять, другие – импортные вещи, в основном технику, вещи из валютного магазина и модную одежду, то есть фактически живут за счет разницы курсов валюты и рубля. В качестве благодарности своим родственникам, в свою очередь, стараются чем-то им ответить: возят их по республике, бесконечно накрывают богатый стол, готовят вкусные шашлыки и тому подобное. Богатые жулики тоже остро нуждаются в валюте. Во-первых, они ее скупают и держат в тайниках. Во-вторых, большие взятки большим чиновникам передаются тоже в валюте. В-третьих, женам, любовницам и детям больших людей нужна валюта как здесь, так и за рубежом. Иногда валюту приобретают люди, нуждающиеся в лекарствах, которых здесь нет. Так что валютный рынок в СССР процветает, а вместе с ним и околовалютные дельцы, хищники из различных органов: чекисты, милиция, прокуроры, судьи, если дело, конечно, доходит до последних. Обычно чекисты надежно глушат дело на начальном уровне. Валюта всегда в большом спросе у нас, в провинции огромной империи. В Москве и Ленинграде немало дипломатов, работников «Внешторга», чиновников высокого ранга, известных артистов, давно привыкших «смягчать» валютой повседневную суровую жизнь с ее постоянным дефицитом. Тысячи девушек образовали специальную касту так называемых валютных проституток и продают свои услуги только за деньги иностранных государств – среди них есть даже известные балерины, артистки, представительницы столичной богемы, дочери генералов и прочих высокопоставленных лиц. Вот, друг мой, как удачно разлагается твоя любимая страна.

– Да, Варужан, не любишь ты нашу страну, где человек проходит, как хозяин, как поется в известной песне.

– За что мне любить страну, где человек бесправен и напуган, страну, которая не производит ничего качественного, кроме подлецов, воров, взяточников, чекистов и стукачей? Страну лживую и жестокую, с кипучей социальной ненавистью и скрытой угрозой гражданской войны, страну, где со страниц газет, из радио– и телеприемников льется бурный поток наглого, тупого вранья, ничего общего не имеющего с настоящей жизнью? Мечтаю когда-нибудь тоже уехать отсюда, жить среди улыбающихся, морально и физически чистых людей с нормальной психикой. Если мне будет трудно, то хотя бы повезет моей дочери, а возможно, и внукам.

– Смотри, не ошибись, как Сильвия и Азат. Видишь, их дочери не хотят ехать в твой рай, пожелали остаться здесь.

– Мне их жаль, потом они будут сожалеть об этом всю жизнь. Ладно, Давид, у меня был напряженный день, пойду домой. Будем поступать, как договорились. Ты тоже будь осторожен.

– Не беспокойся, я в своей стране и чувствую себя хозяином. Не исключено, что ошибаюсь, но каждому свое.

– Давид, рабочие Новочеркасска в июне 1962 года тоже думали, что они хозяева страны – государство-то рабоче-крестьянское. И чего они хотели, эти бедные, заблудившиеся люди? Всего-навсего улучшения экономических условий, не больше. И как ответила родная коммунистическая партия народу, хозяевам страны? По приказу Хрущева и министра обороны маршала Малиновского их давили танками и расстреливали!

– Послушай, Варужан, откуда ты все это знаешь?

– В отличие от тебя, Давид, я слушаю Би-би-си и другие голоса оттуда. Но я продолжу. Убили двадцать семь невинных людей и тайком захоронили в чужих могилах. Где ваши профсоюзы, средства массовой информации, общество, суд, закон? Трезво смотри на жизнь, друг мой, эта страна – не для человека, не для нормальной жизни. Дикая диктатура, угроза всему миру! Как начала она свою жизнь с кровопролития в 1917 году, с гражданской войны, так и уйдет когда-нибудь с исторической арены тоже с кровью.

– А мне, Варужан, не страшно. Солнце светит, люди живут, любят друг друга, рожают, радуются и веселятся. Не ищут только черное и негативное, оно везде есть. Мне интересно работать, у меня любимые родители, друзья, Мари, и на жизнь я смотрю с оптимизмом.

– Ах, Давид, в тебе говорит юношеский оптимизм. Трезвость придет потом, но, возможно, будет уже поздно. Дай Бог тебе удачи.

* * *

– Знаешь, не могу ни на чем сосредоточиться. Сегодня у меня в тюрьме два допроса, но я к тебе по дороге заскочу.

– Ладно, по старой дружбе уделю тебе четыре с половиной минуты. Букет необязателен. В общем, французский зять, у меня две новости. Одна плохая, другая – сам догадайся. Что скалишься? Вторая еще хуже. Эти тупицы, исполнители похищения, ничего не знают, и даже после «витаминов» и водных процедур указывают, что прямой заказчик – Було. Это они подтвердили еще на очной ставке, Було взяли два дня назад. А он поет идиотскую песню, что был влюблен в Мари, и так как он не имел никакой надежды на взаимность, и к тому же опасался ее жениха, то решил организовать похищение и добиться ее согласия выйти за него замуж. В общем, все замыкает на себя.

– Похоже, ты получаешь садистское удовольствие от слов этой трусливой уличной швали? Було совсем страх потерял. Ничего, наберемся терпения, подождем, когда он выйдет из тюрьмы, если, конечно, выйдет. Если сильно нас разозлит, найдем людей, которые за небольшую мзду превратят его жизнь в тюрьме в ад.

– Подожди. В итоге под действием определенных «витаминов» и лечебных процедур Було признался, что заказ получил от Монстра.

– Может, он опять хочет повести нас по ложному следу? Монстр-то уже несколько месяцев сидит в тюрьме.

– Сперва мы тоже так думали и немного незаслуженно его потрепали, но он нас почти убедил. Кроме того, Було настолько труслив, что только под Монстром чувствовал себя человеком. На самостоятельные действия он не способен. По его словам выходит, что еще до последней отсидки, примерно три месяца назад или чуть больше, Монстр в Сочи крупно проигрался в кости грузинскому вору в законе Принцу[20]20
  Из оперативной хроники, рассекреченной через двадцать лет, выяснилось, что в середине 1980-х годов Принц похитил в Тбилиси восемнадцатилетнюю красавицу из Казани и превратил в свою наложницу. От этой женщины он имел двоих детей, которых перевез в Израиль (Принц по национальности тат – горский еврей), унаследовав дома и приличную сумму денег. В начале 1990-х годов Принц был убит в Москве через день после убийства Отари Квантришвили, вора в законе и милицейского генерала. В начале 1990-х Отари превратился в ночного хозяина Москвы, был в большой дружбе с окружением Ельцина и мэром Москвы Лужковым. По указу Ельцина он получил звание генерала МВД. Одновременно он являлся старшим тренером по вольной борьбе в обществе «Динамо», входящем в структуру Мини-стерства внутренних дел России.


[Закрыть], большому авторитету. Ты знаешь, что в этом кругу необходимо держать слово. А Монстр, после ряда проигрышей не найдя ничего интересного для Принца, вдруг взял и предложил поставить для него очень красивую дикторшу ереванского телевидения. Его предложение заинтересовало Принца, который объявил, что проститутки ему надоели, и в случае выполнения обещания он скостит Монстру большую часть долгов. Тот успел озадачить Було, направив ему маляву из тюрьмы, а может, до этого – неизвестно. Как бы то ни было, Було, передав поручение и страшно напугав простых ребят – он угрожал, что подожжет их дома и убьет детей, – свое главное обещание не выполнил. Не передал деньги – во-первых. А во-вторых, женщина в доме, увидев объявление по телевизору, испугалась, вызвала этих тупоголовых исполнителей и пригрозила, что если они не отпустят девушку, то она сама так поступит.

– С ума сойти. Ты уверен, что это не сюжет индийского фильма? Хотя у этих подонков все не по-людски, у них же психика не как у нормальных людей. Через несколько дней Було переведут из следственного изолятора в тюрьму, там возможностей его обработать не меньше, в том числе и с помощью сокамерников, он же из стана беспредельщиков, которых, как ты знаешь, в зонах очень не любят. Но это одна новость, более или менее правдоподобная. Изъянов много, но хоть какая-то ясность есть. А вторая, которой ты решил меня развеселить?

– Вторая? Ну вот, радуйся: Монстр сбежал. Трудно поверить, но он смог освободиться от наручников. Двоих вооруженных охранников, перевозивших его из следственного изолятора в тюрьму, избил, как первоклашек, оружие оставил, обоймы, ватники, деньги и документы забрал. Маловероятно, что он здесь появится, но кто знает, возможно, он захочет выполнить свое обещание Принцу, для него это вопрос чести. С этого дня Мари ни шагу не должна сделать без твоего надзора, а ты даже в туалет не ходи без оружия. Физические возможности Монстра, его сумасшедший дух и изобретательность тебе известны. Будем ждать. Девушку особо не пугай.

– Как же я мечтаю когда-нибудь всадить в Монстра полную обойму из моего «макарова»! Вот увидишь, мечта сбудется. Вопрос только – когда?

– Странные у тебя мечты. Может, ты становишься психом-садистом?

* * *

Весь рабочий день я провел в маленькой, плохо освещенной, темной комнате следственной части тюрьмы. Сначала понадобилось заполнить заявку с требованием привести такого-то заключенного на допрос. Обычно эта процедура занимала час, я в это время читал принесенные с собой книги по тем предметам, которые мне следовало сдавать в качестве кандидатского минимума или для подготовки соответствующих рефератов. Сданные кандидатские минимумы могли быть зачтены как приемные экзамены в аспирантуру, кроме специальности. Поскольку я хотел уехать из республики и поступить в аспирантуру в Москве, специальность я должен был сдавать уже там. Эта форма была самой удобной для работающего человека, желающего поступить в аспирантуру. Несмотря на уголовно-правовой профиль моей работы, специализировался я по теории государства и права и по конституционному праву. Но самым моим любимым предметом была – и осталась на всю жизнь – всеобщая история.

К заключенным я испытывал жалость, иногда презрение, иногда симпатию, редко – ненависть. В сумке, как правило, приносил в тюрьму шоколад, сигареты, так как люди нередко расслаблялись и просили о каком-то маленьком одолжении. После одного-двух месяцев изоляции они с огромным нетерпением ждали следователя, который если не принесет освобождение, то хотя бы внесет определенность – что будет дальше, что их ожидает. Мне, молодому следователю, поручали не самые важные дела: хулиганство, кражи, спекуляции, нанесение средних и легких телесных повреждений, реже – дела об изнасиловании или попытке изнасилования, о нарушении правил торговли.

В отличие от опытных следователей, которые вели одно большое дело несколько месяцев, через мои руки проходило несколько дел в неделю, поэтому мне приходилось общаться со многими людьми. Тем не менее все эти дела предусматривали в виде наказания определенный срок лишения свободы, поэтому требовалось тщательное расследование. В душе я не любил свою работу, особенно если расследование требовало посещать морг. Правда, к этому я смог более или менее привыкнуть в последующие годы, когда специализировался по тяжким преступлениям, таким как убийства и нанесение тяжких телесных повреждений со смертельным исходом. Не любил бывать в больницах, особенно в венерологическом и психиатрическом диспансерах. Возможно, слово «не любил» не совсем уместно, но бывал я там только в крайних случаях, и если можно было получить необходимые сведения по каким-то другим каналам, предпочитал их. Я не мог преодолеть свою брезгливость и бесконечно вытирал руки и нос одеколоном, чем вызывал хохот коллег. Но, зная мой невыдержанный, взрывной характер, они старались избегать крайностей и не доводить меня до кипения, ограничиваясь легким подшучиванием.

Я долго раздумывал о непредсказуемости судьбы, о логике случайностей, о невезении, представлял себя на месте фигуранта того или иного уголовного дела, прикидывал, как бы я поступил в той же ситуации. Ответы давались нелегко. Я пришел к выводу, что любой человек может избежать многих сложных ситуаций в жизни, если будет вести себя осмотрительно, но полностью исключить их невозможно, здесь начинают действовать абсолютно другие факторы, о наличии которых человек даже не подозревает. Обстоятельства иногда складываются так, что невозможно предугадать ход развития событий. Предположим, Жоко умер бы от наших побоев. Или, еще того хуже, умер бы артист Леонид, известный человек. А ведь главным героем и в том и в другом инциденте фактически выступал я.

Вспоминались и другие случаи, когда мы, чувствуя свою силу и относительную безопасность, молотили уличных хулиганов, не заботясь о последствиях. А ведь один из этих случаев мог закончиться трагедией. Тогда уличная драка превратилась бы в убийство, и кому-то пришлось бы за него ответить. Тогда… Тогда я бы вышел на авансцену. Что стало бы со мной? Исключение из университета, судимость, пусть небольшой, но срок, тюрьма. Тогда уже другой молодой следователь сидел бы передо мной и допрашивал меня. Такие мысли приходили мне в голову всякий раз, когда мне доводилось допрашивать людей моего возраста.

Людей я чувствовал интуитивно, по каким-то импульсивным ощущениям, причем первое впечатление, как правило, впоследствии оказывалось верным. Правда, моя излишняя доверчивость не раз оборачивалась против меня, что вызывало у меня бурное возмущение, и я искал немедленного и жестокого наказания неблагодарного, иногда с применением грубого физического насилия. Тот факт, что значительное количество людей, прошедших по уголовным делам и впоследствии получивших различные сроки наказания, остались со мной в добрых отношениях и старались обращаться ко мне за помощью в вопросах, где я мог быть им полезным, – таким как трудоустройство, написание ходатайств, составление характеристик, – говорил о том, что мое стремление видеть в каждом человека и быть, насколько это возможно, добрым, вполне оправданно. Конечно, все это не вписывалось в советскую обвинительную логику, которая заранее видела в людях виновных.

Случалось, что бывший молодой хулиган, освободившийся из тюрьмы, вдруг женился, становился нормальным гражданином ущербной страны и неожиданно приходил ко мне в гости, порой с женой – особенно в новогодние праздники, когда все двери открыты для всех. Это происходило даже тогда, когда я уже давно не работал следователем. Многих я помнил в лицо и по совершенному преступлению, но без имен и отчеств. Я поздравлял их с освобождением, знакомился с женами, подругами, родителями, с которыми они приходили, просил при необходимости обращаться за помощью. Разумеется, садились за стол, я угощал гостей и старался как можно глубже вникнуть в их жизнь, в их проблемы. Такие связи редко имели продолжение, но я понимал, что в моем лице они не теряли доверия к людям, а может, и к власти, так как я представлял в данном случае и власть. Значит, я правильно живу, думал я, но надо освободиться от излишней агрессивности и жесткости, помнить, что, если ты когда-либо поднял руку на человека, потом, каким бы добрым ты ни был по отношению к нему, он никогда тебе этого не простит. В душе я признавался себе, что во многом здесь чувствуется воздействие Мари и ее семьи, их глубокой религиозной доброты.

Но встречалась и иная категория людей, с которыми меня сводила работа следователя: неуравновешенные, дебильные, лживые и свирепые, хитрые, коварные и неблагодарные. По этому поводу я всегда вспоминал прекрасную повесть замечательного грузинского писателя советского периода Нодара Думбадзе «Кукарача». В ней рассказывалось, как офицер милиции вопреки долгу службы спасал от наказания вора, бывшего любовника своей горячо любимой женщины. А тот, через какое-то время застигнув врасплох не предполагавшего такого оборота офицера, направил на него дуло пистолета. На недоуменный возглас: «Я же спас тебе жизнь!» – вор ответил: «А ты был фраером», – и застрелил его. Это означало, что ставить себя на место преступника не всегда было правильно, ведь у многих из них была нарушена психика, начисто отсутствовало такое великое качество человеческого естества, как благодарность, стремление на добро отвечать добром и никогда не забывать сделанное тебе добро. Не зря говорят, что по наличию чувства благодарности можно судить о честности человека. Неблагодарный не может быть честным.

Такие люди не могли принести своему окружению ничего, кроме несчастья. Выходили на свободу – и каждый раз, сопровождаемые проклятиями и плачем людей, имевших несчастье встретиться с ними на жизненном пути, опять возвращались в тюрьму. Часто там и заканчивали свою никчемную, гнусную, безрадостную жизнь, так и не отблагодарив никого, хотя бы родителей за факт своего рождения. На все эти мысли навели меня слова Рафы, сказанные о Монстре: «Этот человек родился преступником, он хищник и от привычки есть мясо никогда не откажется». Жестокий, изобретательный, спокойный, как рептилия, невероятно сильный и выносливый, Артак вызывал страх как у представителей криминального мира, так и у милиционеров, работников прокуратуры и суда, знакомых, соседей. Попадая в очередной раз в тюрьму или в лагерь, он умудрялся наводить ужас даже на заключенных, в том числе самых закоренелых преступников. После жестоких столкновений с намного превосходившими его по численности подручными лагерных авторитетов ему не раз удавалось полностью подчинить весь лагерь своей воле.

Каждый раз, когда я вспоминал о нем, в душе появлялась тревога за себя и за Мари. Не дай Бог, чтобы когда-либо он встретился с Мари в каком-нибудь более или менее тихом месте. Я живо представлял, как он нападает на свою жертву прямо на улице, не обращая внимания на окружающих, тащит в первый же подъезд, в машину, рвет на части, насилует, терзает, убивает. Сотрудники милиции, даже если будут стоять рядом, в девяносто восьми случаях из ста убегут с места происшествия. Люди разбегутся, как мыши. Даже если кто-нибудь выступит в защиту – он всего лишь исключение из правила. Советская власть научила нас бояться всего, думать только о себе и о своем выживании. Тот, кто сообщает о найденном трупе или разбитых окнах магазина, тот, кто останавливает машину, чтобы помочь жертве ДТП, становится для милиции первым подозреваемым. Все знали об этом, и все боялись принимать хоть какое-то человеческое участие в чужой беде. Разумеется, были случаи, когда люди забывали об угрожающей им опасности и человеческие качества брали верх, но, повторюсь, такие ситуации являлись скорее исключениями.

Вместе с тем Монстр обладал и каким-то своеобразным гипнозом, я это чувствовал сам и старался во время разговора не смотреть ему в глаза. Человек нетрусливый и даже ищущий приключений, под его немигающим, как у огромной кобры, взглядом я ощущал внутреннюю тревогу. Хотелось тут же уйти, не встречаться с ним больше. Поэтому слова Рафы глубоко впечатлили меня и были мне более чем понятны. Может, даже бесстрашный Рафа бессознательно, не допуская даже такой мысли, хотел перебороть в себе чувство тревоги и страха желанием уничтожить объект, излучавший агрессию и тревогу. Возможно, несмотря на свою огромную силу и сумасшедшую храбрость, он понимал, что перед ним жестокий хищник в человеческом обличье. Приблизительно такие же чувства овладевали и мной. Значит, и в этом вопросе мы с Рафой солидарны. Кошмар существования этого чудовища преследовал нас обоих, каждого по-своему, ведь Монстр в душе не простил Рафе такого плевка в свою сторону, как убийство одного из подручных.

Допрашивая очередного мелкого «жаворонка» и задумчиво глядя на жестикуляцию этого примитивного существа, я раздумывал обо всем этом. Да, как внезапно скрестились наши жизненные пути! Ведь до сих пор я думал, что Монстр существует где-то далеко, параллельно со мной, а оказывается, нет, он совсем рядом. А если обдумать варианты его обезвреживания? Скажем, вытащить его наружу, используя Мари как приманку и, сымитировав нападение, пристрелить, как бешеную собаку? Но нет, я никогда не буду рисковать жизнью Мари в таких делах. А может, использовать другой вариант? Убедить моего друга, брата Артака, выйти с ним на связь – должна же у них быть какая-то связь, – сказать, что нам нужно передать ему что-то, что поспособствует его безопасности. Назначить свидание – и опять-таки пристрелить. А как тогда поступить с его братом? Они же такие разные! Какая ирония природы – одна родная кровь, но ничего общего даже внешне! Нет, все это подло. Вот до чего может довести страх. А разве я боюсь Монстра? Да нет, я никого не боюсь. Пусть он, мразь, боится меня. Но стоит ли игра свеч? Вдруг все обнаружится, и я превращусь фактически в камикадзе. Неужели жизнь этой сволочи стоит моей жизни? Ведь у меня столько интересного впереди. Я обязательно достигну в жизни служебных и карьерных вершин, стану, возможно, одним из руководителей республики, может быть, даже послом в одной из политически интересных стран, скажем, во Франции. Вот Мари обрадуется! Как она будет счастлива, как будет гордиться мною, и ее родные тоже!