Текст книги "О, Мари!"

Глава 3

В семь часов вечера я уже стоял у калитки Мари. Через решетчатый забор был виден ухоженный фруктовый сад и виноградные лозы на деревянных подпорках, образующие двадцатиметровую зеленую арку. Под аркой стоял стол со стульями и табуретками, над ним электрическая лампа, поодаль – столик для пинг-понга, шторы из толстой ткани, позволяющие закрыться от чужих глаз. Все говорило о том, что семья Мари по вечерам собиралась здесь.

После минутного колебания я позвонил в дверь. Тишина. «Неужели Мари нет дома, а я ребят вызвал еще раз? Вот неудача!» Позвонил еще. Дверь открыла младшая сестра Мари – стройная застенчивая брюнетка, на вид не старше пятнадцати, очень приятная, но далеко не такая яркая, как старшая сестра, хотя в чертах лица просматривалось определенное сходство.

– Здравствуйте! Вы, по-видимому, Тереза?

– Да. А вы – Давид?

– Угадали. Мари дома?

Мари уже вышла на открытое крыльцо в легком коротеньком сарафане выше колен. На ногах резиновые шлепанцы. «Какая она все-таки красивая и как хорошо сложена», – невольно подумал я.

– Ты, вероятно, пришел сказать мне «добрый вечер»?

– Знаешь, мне не терпится поговорить с тобой о пользе молока. Я пил молоко, как ты советовала, и у меня прибавилось храбрости. К тому же твоя мама меня сегодня приглашала. Тогда я отказался от кофе, а сейчас мне стало очень неловко, я передумал и вернулся.

Видно было, что она старается не улыбаться.

– А если серьезно… Не кажется ли тебе, что ты, ну… немножко навязчивый?

– А если серьезно, то, может, у тебя дома хлеб кончился? Ты накинь что-нибудь, и мы с тобой сходим в магазин. Что касается навязчивости – ты меня обижаешь, Мари. Я просто последовательный. Привык доводить начатое дело до конца.

– Но я никогда не покупаю хлеб, его покупает папа.

– Что ж, все когда-то приходится делать в первый раз. Попробуй! Не нужен будет хлеб – нам отдашь, не пропадать же добру.

– Рафа здесь?

– Может, и здесь…

– Смотри, Давид, мы не хотим осложнений. Может, убедим Жоко не беспокоить меня?

– Да ничего не будет, не волнуйся. Только задушевный разговор с твоими благоухающими друзьями. Надо же знать, что у тебя за соседи! Уверяю, после нашего разговора Жоко убедится, что ваши отношения бесперспективны!

Мари повернулась и скрылась за дверью. Через минуту вышла, одетая в изящное летнее платье, с накинутым на плечи тонким розовым джемпером.

– Иди спокойно, Мари, не оглядывайся по сторонам. Не бойся, мы за тобой следим.

Возле магазина никого не было, только мои оперотрядовцы, разбившись на группы по два-три человека, караулили неподалеку. Мари зашла внутрь, я остался ее ждать. Прошло десять или пятнадцать минут, но девушка почему-то не выходила. Я поднялся на крыльцо и уже собирался открыть дверь, как вдруг прямо возле входа увидел Мари: она молча вырывалась из рук незнакомого мужчины лет тридцати, долговязого, с крючковатым носом. В зубах хулигана дымилась сигарета. По всей видимости, это и был тот самый печально известный Жоко. В магазине находились еще пять-шесть молодых парней, которые пили пиво прямо из бутылок и с ухмылками наблюдали за происходящим.

Ни слова не говоря, я со всего размаха ударил Жоко в лицо. От неожиданного мощного удара подонок отлетел обратно в магазин и грохнулся спиной о цементный пол. Я соскреб его с пола и с размаху швырнул в дверь, разбив стекло. Осколки дождем посыпались на него и на оперотрядовцев, вбежавших в магазин. Кто-то из дружков Жоко бросил пивную бутылку и попал в одного из наших, поранив ему голову, но ребята не растерялись и кинулись на хулиганов. Те были так напуганы, что даже не сопротивлялись. Продавщица съежилась за прилавком и, выпучив глаза от страха, дико кричала.

– Молчи, дура, мы дружинники, оперотряд! Вот удостоверение!..

– Прошу, пожалуйста, этого мальчика не трогайте, это мой сын Ашот, он никакого отношения к хулиганам не имеет!

– А не ты ли бутылку кинул? – ухватил я парня за грудки.

– Нет, дядя…

«Вот дурак, – подумал я, – мы примерно одного возраста, а он меня зовет дядей».

– Да брось, маменькин сынок, это же ты!

– Вот он, – Ашот указал на потемневшего от страха жгучего брюнета.

– Ладно, держите этого метателя, чтоб не убежал, мы с ним еще должны поработать.

Потрепанных и дрожащих хулиганов вытолкали на улицу и загнали за магазин. Парни так громко скулили и умоляли их отпустить, что возле нас начали задерживаться прохожие.

– Не видите, оперотряд работает! – отгоняли мы любопытствующих. – Проходите, не стойте!

Люди быстро уходили, только один пожилой мужчина осмелился несколько раз обратиться к нам:

– Ребята, они же молодые, ваши ровесники, не надо их калечить, хватит…

– А ты, хорек, – процедил сквозь зубы Айк, взрослый парень, недавно демобилизовавшийся из армии, – где был, когда они терроризировали всю улицу? Иди, папаша, твоя тетя тебя ждет. А то вдруг я рассержусь!

Рафа и Георгий обрабатывали плачущего Жоко. Взяв мужчину за руки и ноги, они с размаху ударили его о стену. Судя по всему, эту операцию они повторяли уже не в первый раз.

Метрах в десяти от них стояла Мари с искаженным от страха лицом. Увидев, что я вышел из магазина, она кинулась ко мне:

– Пожалуйста, отпустите его, он больше не будет! Давид, помоги, они убивают Жоко, он умрет… Достаточно, он свое получил… Больше не посмеет…

– Все, ребята, хватит! Кто-нибудь, принесите воды, паразит притворяется мертвым.

На Жоко опрокинули два ведра воды и с трудом привели в чувство. Рядом Рафа и еще пять-шесть парней из отряда «воспитывали» его дружков, но без особого рвения.

– Жоко, мой мальчик, ты пришел в себя? Молодец, умный сукин сын, – с притворной ласковостью протянул Георгий. – Ты знаешь, кто мы?

Одним глазом (другой полностью превратился в кровоподтек) Жоко уставился на меня:

– Вот этот ударил меня первым… Ара[7]7
  Ара – форма обращения мужчин друг у другу.


[Закрыть], почему ты так? Вах, мама-джан… – он выплюнул выбитые зубы, – за что, вашу мать, за что вы со мной так, кто вы такие?

– Жоко, – вступил я в разговор, – ты плохо воспитан! Ни за что обругал меня матерными словами…

– Ара, ты что как педик говоришь!.. Ты не мужик, ты мусор, мент…

– Нет, Жоко, я еще не мент, я начальник оперотряда дружины.

– Что я вам сделал? Почему ты меня убиваешь?

– Сейчас объясню. Знаешь вон ту девушку? Мари, подойди ближе!

Мари неуверенно приблизилась. Ее трясло.

– Да, знаю, она моя соседка.

– Жоко, разве соседке угрожают ножом, а потом пистолетом? Разве это по-соседски – обещать изуродовать лицо, отрезать нос, правый или левый сосок и говорить, что один патрон на выбор предназначен правому глазу ее отца?

– Начальник, врет она, я пошутил, а пистолета у меня вообще нет!

Сильный удар ногой по ребрам на время лишил Жоко возможности говорить.

Передо мной лежало, все в грязи и крови, жалкое дрожащее существо, уже плохо понимающее, что с ним происходит. «Боже мой, как быстро человек может превратиться в корчащееся от боли животное, которым движет только инстинкт выживания, – подумал я. – Не дай бог когда-либо оказаться на его месте…»

– Умираю… – хрипел Жоко, изо рта у него текла кровь. – Прошу, вызовите скорую…

Мари, бледная от ужаса, смотрела на все это широко раскрытыми глазами. Я почувствовал, что еще чуть-чуть – и она больше не сможет сдерживаться, начнется истерика.

– Георгий, проводи Мари домой, сейчас мы с Жоко разберемся. Ребята, еще воды. Эй, пацаны, где эта крыса держит пистолет?

Избитые, напуганные дружки Жоко тупо смотрели друг на друга.

– Черныш, ты еще жив, начнем с тебя! – я ткнул пальцем в брюнета, швырнувшего в нас бутылку в магазине.

– Дядя-джан, пистолет видел, но где он его держит, я не знаю!

– Ладно, а ты что скажешь, паразит? – повернулся я к другому. – Хватит реветь, ты же не девственница, только что лишенная предмета своей гордости!

– Я тоже видел, но не знаю, где…

– Эй, сукин сын, – Рафа снова обратил внимание на Жоко, – все слышал? Видишь ремень? Я тебя сейчас повешу вон на том дереве!

Жоко не отвечал, только глухо стонал и плакал. От него шел жуткий запах мочи и кала. По-видимому, он был уже не в состоянии контролировать свой организм. Дотрагиваться до него было противно.

В это время подоспела помощь из штаба – оттуда на мотоцикле с коляской приехали сразу пять человек. Один из нас уже давно ждал ребят на троллейбусной остановке, чтобы проводить их к месту разбирательства. Мы опасались, что на помощь нашим противникам прибегут родственники из ближайших домов – тогда серьезной драки было бы не избежать.

Посовещавшись, мы решили пойти домой к Жоко с двумя его приятелями, которые еще были способны передвигаться, хотя и не без нашей помощи. Жоко оставили лежать на земле, велели продавщице вызвать скорую и – кто на мотоцикле, кто пешком – направились к его дому.

* * *

Семья Жоко занимала две маленькие полуподвальные комнаты в обшарпанном трехэтажном строении, похожем на барак или временное общежитие. Первым вошел я с Чернышом.

– Тетя Ануш, – начал Черныш, – Жоко велел отдать пистолет его другу. Может прийти милиция, надо спрятать в другом месте.

Передо мною в центре неубранной, тускло освещенной комнаты стояла неряшливо одетая опустившаяся женщина неопределенного возраста. Похоже, до нашего прихода она пила чай и смотрела телевизор с крошечным экраном.

– Я этого парня раньше не видела… и что-то он не похож на друга Жоко! А где он сам?

– Тетенька, или отдайте пистолет, или мы обыщем дом и сами все найдем, тогда получите срок за хранение, – сказал я.

Из соседней комнаты вышла сестра Жоко. Ребята говорили, что она сидит дома, нигде не работает, занимается проституцией, в основном с водителями-дальнобойщиками. Отец Жоко несколько лет назад умер в тюрьме от чахотки.

– Я знаю, где пистолет. Возьмите и убирайтесь.

Она подошла к шкафу и стала перебирать лежащие там старые школьные учебники. Один из наших ребят отстранил ее, вышвырнул все книги на пол и нашел завернутый в грязную тряпку пистолет.

– Отдай ствол, мусор! – неожиданно закричала девушка и попыталась выхватить оружие из рук парня. Сильный боковой удар свалил ее на пол, и пистолет перешел к Рафе.

– Да он не заряжен! Сука, хотела испугать нас? А вот сейчас я его зарядил, и ты, грязная шлюха, получишь пулю в пасть! Этих вонючих крыс надо всех перестрелять!

Рафа начал дрожать. Я понял, что приступ неконтролируемой ярости уже на подходе: все кровавые драки у моего друга начинались именно так.

– Рафа, дай пистолет, потом я тебе его верну! Пошли ребята, у нас дела.

Мы с трудом успокоили Рафаэля и вышли, оставив в доме плачущих женщин. Мне было жаль этих несчастных обозленных людей, ненавидящих нас, чужаков. Да и было за что – ведь вместо помощи мы принесли им новые унижения и горе.

Угрюмо, без того оживления, которое обычно охватывало нас после удачной операции, мы брели по улице. Дойдя до магазина, узнали, что Жоко увезла скорая и он жив. Вот кого я бы жалеть не стал. Сплошное несчастье для близких, да и жизнь наверняка закончит на тюремных нарах, как его папаша. Но сколько еще страданий он принесет людям…

Мы остановились возле троллейбусной остановки.

– М-да, Давид, ну и бузу же ты поднял за свою парижскую куклу, – со вздохом произнес Рафа. – Только все равно она с тобой не ляжет, такие знают только один вариант – замуж. Кто ты для нее? Они все хотят обратно в Париж, а ты живи здесь с говнюками и радуйся, что сам не такой. Тебе повезло, родился в нормальной семье, не урод и не дебил, еще и девушки тебя любят.

Его слова до глубины души задели меня. Я понимал, что в них много правды, и еле сдерживал слезы. Что я делаю? Чего я хочу? Совсем озверел, готов ломать, крушить, убивать любого, кто коснется этой девушки. В своем ли я уме?

– Подумай, парень, ты влюблен, как артист оперетты, – продолжал мой друг. – Что с тобой происходит? У нее своя жизнь, у тебя – своя. Встретились на миг на жизненном пути. Ты слышишь, брат? Соберись, возьми себя в руки, не то попадешь в беду…

Подъехал мотоцикл, Рафа уехал на нем, а мы с остальными ребятами погрузились в троллейбус и отправились кто куда – большинству надо было в общежитие. В центре города я попрощался с ними, вышел, поймал такси и поехал к дому Мари. Попросил водителя подождать, пообещав быстро вернуться. У Мари горел свет только в одной, дальней комнате. Хотя было еще не поздно, все вокруг показалось мне вымершим. «Интересно, что делает Мари? Может, даже забыла, что происходило час назад. Может, она безразлична ко мне, и для нее было важно только освободиться от назойливого дебила. А вдруг тот выйдет из больницы и убьет Мари? Сожжет ее дом? Да нет, Жоко еще месяц-два, если не больше, пролежит в больнице. После такого “массажа” он даже мышку не осмелится обидеть, духу не хватит. А если бы я оказался в таком положении, под безжалостными ударами десятка людей, готовых за неосторожное слово покалечить или даже убить? Ну нет, у каждого своя судьба, и Жоко свою заслужил… Конечно, он все это заслужил. Так долго терзал бедную девушку, угрожал ножом и пистолетом! Кто бы еще помог Мари? Милиция? Смешно. В лучшем случае поговорили бы с Жоко в очередной раз, составили бы протокол или взяли расписку, что он больше не будет беспокоить соседку. Тот еще больше уверился бы в своей безнаказанности, стал бы безобразничать еще сильнее…» Все эти мысли водоворотом крутились в моей голове, пока я стоял перед домом Мари и смотрел в ее затемненные окна.

– Парень, – окликнул меня водитель, – мы уже полчаса стоим, может, поедем?

Глава 4

Через двадцать минут я был дома. В полутемном подъезде привел себя в порядок, бесшумно открыл дверь и постарался незаметно проскользнуть в свою комнату. Папа, как обычно, сидел в своем кабинете и писал. Он вообще постоянно писал или читал что-нибудь, даже начал изучать английский, и это ему нравилось. Мама готовила обед на завтра. Брата, уже известного боксера, чемпиона страны среди юниоров – кстати, ученика всемирно известного спортсмена Владимира Енгибаряна, – дома не было.

– Давид, почему так поздно? – услышал я голос матери. – Может, чего-нибудь покушаешь?

– Нет, мам, я не голоден!

Быстро разделся, накинул на себя летний халат и вышел на балкон, служивший мне спортплощадкой. Там были установлены кольца и боксерская груша, лежали штанга и двухпудовые гири.

Было прохладно. Я уселся под лампой с томиком Драйзера – недавно начал читать «Финансиста». Зазвонил телефон. «Неужели это Мари откуда-то звонит? У них же дома нет телефона… Может, что-то случилось, напали на них?»

Мама сняла трубку.

– Да, Асмик, Давид дома, сейчас позову…

В динамике раздался взволнованный голос тети Асмик, мамы Рафаэля:

– Давид, что случилось, скажи честно? Рафа весь в пятнах крови: брюки, туфли, сорочка, даже на руках кровь!

– Тетя Асмик, мы тренировались, устроили спарринг. У него, как и у меня, кровь носом пошла…

– А обувь? Вы что, боксировали в туфлях? Нет, Давид, неправду ты говоришь… а я так надеялась на твою разумность… Ну ладно, всего хорошего.

– Спокойной ночи, тетя Асмик.

– Чего она хотела, Давид? – подозрительно спросила мама.

– Так, ничего особенного. Спрашивает, как ведет себя Рафа.

– Сынок, будь осторожен, этот парень себя не контролирует.

– Да все в порядке… Мам, пап, я пошел спать!

– Ты что-то рано сегодня! – папа вышел из кабинета. – Расскажи, как идут занятия. Может, тебе с курсовыми помочь?

Папа мог на любую тему сочинить целый том. Он обладал энциклопедическими знаниями и удивительной памятью, хранившей огромное количество исторических дат, цифр, имен и пространных цитат из классиков.

– Нет, пап, все нормально, помощь не нужна. Я сегодня что-то подустал, пойду лягу. Спокойной ночи.

– Гуд бай!

В час ночи я проснулся. А если все-таки дебил Жоко выпишется из больницы или его побитые друзья соберутся с духом и пойдут громить дом Мари? Маловероятно? Нет, невозможно! А если?..

Быстро оделся, сунул за пояс маленький топорик для рубки мяса, надел куртку и тихо вышел из дома. Дверь оставил открытой, чтобы, когда вернусь, щелчок замка не разбудил родителей. На улице поймал частника и опять поехал к дому Мари. Вышел за двадцать метров до дома, водитель отказался ждать, я обругал его, расплатился, и он, недовольно ворча, уехал.

Вокруг было тихо и темно. Казалось, будто я здесь впервые. У Мари горел свет, все в той же дальней комнате. «Интересно, это комната Мари? Может, подойти ближе? Что если она увидит и позовет меня к себе?.. А вдруг ее родители увидят меня здесь и подумают, что я маньяк? Девушку знаю меньше месяца, всего два-три раза провожал до дома, а сейчас, в два часа ночи, с топором за поясом кружусь вокруг ее дома… Да, Давид, что-то с тобой не так… и кто здесь говорит о любви? Ну, красивая, и что с того? Мы даже ни разу не целовались. Надо идти домой. Вдруг родители проснутся, увидят, что меня нет, шум поднимут. Да еще топать прилично до магистральной улицы. Пожалуй, оставлю где-нибудь здесь топор, завтра заберу, а то неровен час наряд милиции остановит: «Чего это молодой человек ходит в такое время один, да еще и с топором за поясом?» Вернулся к дому Мари и тихо опустил топор в заросли за забором.

«А как я его возьму завтра? Это же на их территории, вот незадача… Ладно, брошу его здесь, куплю новый, авось мама не заметит».

В четвертом часу я добрался до дома, на цыпочках прошел к себе, бесшумно разделся и залез под одеяло. Проснулся брат – мы спали в одной комнате.

– Ты почему так поздно? Что, девушку завел, спишь с ней?

– Давай дрыхни, не твое дело! Зеленый еще обсуждать такие вопросы.

В восемь тридцать утра я уже был в университете. На перемене спросил у дежурных, не появлялась ли Мари.

– Нет, что-то ее не было… Говорят, вы из-за нее хорошую мясорубку вчера устроили? Вот здорово! А почему нас не взяли?

– В следующий раз, ребята. Если она придет, дайте мне знать, надо сказать ей одну вещь…

После занятий стоял у входа, как будто дежурю, но Мари так и не увидел. Поднялся наверх. Было очень неловко под многозначительными взглядами и ухмылками девушек искать Мари или спрашивать, где она. До всех, по-видимому, дошел слух, что между нами что-то есть.

– Давид, твоя подруга в библиотеке, – сказала с ехидной улыбкой Иветта, знакомая, которой я раньше симпатизировал.

Вошел в зал. Мари сидела у окна и с отрешенным видом листала книгу. Я подошел к полке, тоже взял какую-то книгу и сел рядом с девушкой. Заметил, как вспыхнуло ее лицо, как задрожала рука, листавшая страницы… Несколько минут мы сидели, не говоря ни слова.

– Я не думала, что ты такой жестокий, – нарушила молчание Мари. – Как зверски ты и твои друзья-юристы избивали этих ребят! А если бы кто-то умер? Ты хоть поинтересовался, что с этим несчастным? Вдруг вы сделали его калекой, вдруг он вообще не выживет? Я звонила в больницу… он пришел в себя.

– Не беспокойся, такие выживают. А может, он тебе небезразличен? Ты что, влюблена в него?

– У меня нет настроения отвечать на твои дурацкие шутки. Если ты можешь так обращаться с человеком, пусть даже омерзительным хулиганом, значит, и к другим способен так отнестись. Радуйся, весь университет знает о вчерашнем. Ты уже отважный герой, готовый заступиться за девушку, все только об этом и говорят. Твои дружки так хвастаются, как будто победили полчища грозных врагов, а не кучку молодых хулиганов. Завтрашние прокуроры и судьи с остервенением избивали жалких, беззащитных юнцов! Ты думаешь, они после этого сделают выводы? Да они будут ненавидеть всех и так же жестоко бить слабых!

– Ну и неблагодарная же ты, Мари! Я так беспокоился за тебя, а ты меня чуть ли не ненавидишь! Вот спасибо, гуманистка, защитница хулиганов!

– И что я должна сказать? Спасибо, мой герой, я тебе очень признательна, обещаю любить тебя вечно, увези меня на белом коне?..

– Да ты просто великая поэтесса, Мари! Как красиво у тебя получается! А главное – оригинально! «Увези меня на белом коне» – просто шедевр! Нигде еще не встречал такой фразы… Браво! Я впечатлен.

Однако видно было, что Мари глубоко переживает и не обращает внимания на мои подколки.

– Давид, я тоже не спала. Мы с мамой сидели у окна, видели, как ты подъехал и долго крутился вокруг дома. Мама хотела выйти и позвать тебя, я не позволила. Потом ты уехал, через два-три часа опять пришел. Я уже сидела одна, чувствовала, что ты придешь. Хотела окликнуть тебя, но удержалась, поняла, что произойдет непоправимое. В глубине души я, конечно, благодарна тебе, но… все было очень жестоко и не по-человечески.

– Мари… так получается, ты… в общем… Ты, как будто, не совсем равнодушна ко мне?

– Мне это все не нравится, Давид. У нас разные жизни. Ты в своей стране, все здесь для тебя естественно. Подумаешь – избили человека до полусмерти! Да, подлого и отвратительного, но это для тебя и твоих друзей обычное явление. Умрет – кому какое дело? А я тут не чувствую себя своей, многое мне чуждо. Как же мне жалко родителей! Мама плачет по ночам, тоскует по родине, по своим родителям, брату и сестре, парижскому хлебу, парижским улицам… Папа чувствует себя виноватым за то, что привез нас сюда. В общем, жизнь у нас тут не сложилась. Я бы и рада быть как все, но не получается. Должно быть, внутренне я другая…

– Мари… – я не знал, что сказать. – Мари, пойдем, сходим куда-нибудь? В кино или в кафе…

– Нет, ничего я не хочу. Пойду домой, родители будут беспокоиться.

– Давай им позвоним!

– У нас нет телефона, папа никак не может его получить…

– Тогда я тебя провожу. К тому же твоя мама обещала мне гато, а может, и кофе попробую.

– Хорошо, поехали, – устало ответила она. – И с кем я связалась? Тебе бы во дворе в футбол играть, а не ухаживать за взрослой девушкой…

– Эй, взрослая девушка, нам обоим по восемнадцать лет! – рассмеялся я. – Ну ладно, ты на месяц-два старше – подумаешь, большая разница!

– Да, к сожалению, это большая разница. Скоро ты это поймешь…

На улице нас догнал Рафа.

– Здравствуй, Мари!.. Друг, мы опаздываем на тренировку, ты начал их пропускать.

– Нет, Рафа, сегодня не могу. Я должен проводить Мари.

– Ух ты! Мари, он что, в женихи к тебе записался?

– Давид, Рафа прав. Иди на тренировку. А на твой вопрос, Рафа, отвечу: вам, ребята, еще нужно повзрослеть. То, что вы накачали большие мускулы и научились драться, не значит, что вы выросли.

Мари отвернулась и быстро пошла к остановке.

– Рафа, – я бросился за ней. – Иди по своим делам, я не приду…

Когда я догнал Мари, троллейбус уже подошел. Мы поднялись в салон, обмениваясь ничего не значащими фразами.

– Мари, почему ты всегда опаздываешь по утрам на занятия?

– Пропускаю переполненные троллейбусы. Неприятно толкаться, стоять всю дорогу вплотную к другим пассажирам. Да и от мужчин иногда дурно пахнет. Добираюсь, как получается: то на маршрутном такси, то на обычном. Почти всю свою стипендию трачу на транспорт…

Выйдя из троллейбуса, метрах в десяти от остановки мы заметили Черныша с кровоподтеками и синяками под глазами. Он оживленно что-то рассказывал двум другим парням.

– Привет, Черныш!

– Привет, брат… Давид. Я Герман, ну, Гера.

– Надо же, ты и имя мое знаешь… Гера.

– Вы же звали там друг друга… Я запомнил тебя, Рафу, еще кое-кого.

– Лучше забудь, Гера. Здоровее будешь. А вот если увидишь, что кто-то на улице обижает Мари, шкуру с него спусти, а не то я огорчусь… Ты же здесь авторитет. Идет?

– Не беспокойся, брат, – заулыбался Черныш. – Мари никто и пальцем не тронет, уши отрежу!

– Как быстро ты нашел с ними общий язык, вот уж не думала… – задумчиво произнесла Мари. – А может, ты как-нибудь и пива с ними у магазина попьешь?

– Почему бы и нет? Нельзя отрываться от народа. Но ты же знаешь – я пью только молоко!

Моя шутка была вполне правдивой. Я и в самом деле еще ни разу в жизни не пробовал хмельных напитков, даже пива, и дома никогда не видел, чтобы папа пил. Одну и ту же бутылку коньяка мама могла выставлять на стол перед гостями несколько месяцев подряд. Как ни удивительно, Гавар, холодная высокогорная область, откуда был родом мой папа, славился именно своими пьющими жителями. Все анекдоты о пьянстве в Армении – о гаварцах. Но папа, а вслед за ним и мы с братом вообще не употребляли алкоголь. Лишь спустя несколько лет, уже в России, я постепенно привык к умеренному употреблению спиртного.

– Постой, Мари, а как же я в первый раз с пустыми руками к вам домой приду? Смотри, у магазина на улице продают арбузы, дыни – может, купить?

– Давид, никто тебя официально не приглашал.

– Ну вот. Неужели все французы такие негостеприимные? Но ты же наполовину армянка, так что должна быть гостеприимной хотя бы на пятьдесят процентов. А вдруг твоя мама встретит нас у калитки и пригласит?

– Не встретит. Или ты хочешь, чтобы мои родители встречали тебя с аплодисментами и хлебом-солью, рассыпаясь в благодарностях за то, что ты спас их несчастную дочурку, беззащитную репатриантку, от страшных мафиози?

Но я уже покупал большой, килограммов на десять, арбуз и дыню.

– Слушай, друг, – обратился к продавцу, – у тебя есть здесь помощник? Пусть мой арбуз и дыню принесут…

– Я знаю, где живет мсье Азат[8]8
  Азат – по-армянски «свободный».


[Закрыть], – улыбнулся продавец. – Сейчас доставим.

– Спасибо, друг! Я не знал, что отца Мари зовут Азат. Вот, возьми рубль[9]9
  По покупательной способности один рубль в 1959 г. равнялся примерно ста современным рублям.


[Закрыть]!

– Да-да, Азат. Оставь, парень, не надо денег.

Мари, успевшая уйти вперед на десять – пятнадцать шагов, остановилась.

– Ты что, Давид, хочешь, чтобы вся улица тебя знала? Если завтра меня будет провожать другой человек, это станет интересной новостью для всех. Люди спросят: а где же тот юный герой с рюкзаком?

– Другой – ты имеешь в виду аспиранта? Кстати, он дает тебе знать о своем существовании?

– А тебе не кажется, что это не твое дело?

– Нет, Мари, не кажется. Приедет он или не приедет, еще неизвестно, а я здесь. Кстати, какие у него были отношения с Жоко? Может, они дружили?

– Дальше остановки он меня не провожал. По моей просьбе.

– И такой парень смог тебе понравиться?

– Почему бы нет? Он очень интеллигентный и разумный.

– Ну-ну. Настолько интеллигентный, что не поинтересовался, почему нельзя проводить тебя до дома, не спросил, не обижает ли тебя уличная шпана? Нетрудно же догадаться, что такая девушка, как ты, не может не привлечь внимание этих «рыцарей»!

Щеки Мари вспыхнули, но девушка ничего не ответила. До ее дома мы дошли в молчании. Я был прав: калитку открыла мадам Сильвия с сигаретой в руке.

– О, Давид! Рада снова видеть тебя. Зайди, сегодня без угощения не отпущу!

– Мадам Сильвия, а согласие Мари обязательно?

Она засмеялась:

– Нет, конечно, но я знаю, она тоже рада, что ты здесь!

– Как-то очень глубоко она прячет свою радость… – вздохнул я.

В это время помощник торговца фруктами принес арбуз и дыню.

– Спасибо, сынок, за помощь. Это когда Азат успел заказать? – поинтересовалась мадам Сильвия.

– Мама, это не папа, это Давид купил.

Мари произнесла это небрежным тоном, но в ее голосе я почувствовал некоторую гордость за меня.

– Спасибо, Давид! Заходи, у нас как раз гости: Аида, кузина Азата, и ее дочка Кристина. И Тереза дома.

Я поблагодарил мадам Сильвию и вошел. Гости сидели за большим столом под виноградными лозами и оживленно что-то обсуждали. С моим приходом они замолкли. По-видимому, Тереза успела что-то шепнуть женщинам, пока мы разговаривали у калитки.

– Давид, ты можешь зайти в дом, вымыть руки, – предложила мадам Сильвия. – Мари тебя проводит.

– Пусть Мари переоденется, а я покажу, где ванная, – вступила в разговор Тереза.

С первой же минуты я почувствовал, что в лице Терезы у меня появилась союзница в этом доме. Оставив рюкзак на крыльце, я пошел за девушкой.

Туалетная комната была просторной и чистой. Сверкающий унитаз, рядом – биде (большая редкость для тех лет), чугунная ванна, много полотенец, в верхней части окна – фрамуга, открывающаяся во двор. Я уже знал, что уборку в доме Мари делает домработница (тогда это тоже не часто встречалось), скромная женщина средних лет.

Вымыв руки, вышел в залитый солнцем двор. Стояли последние дни октября, летняя жара миновала, было тепло и приятно. Над моей головой висели сотни кистей желтого, черного и белого винограда в маленьких марлевых мешках. Чуть дальше раскинул ветви огромный грецкий орех с уже созревшими плодами.

– Давид, это Кристина, дочь кузины Аиды. Она готовится стать артисткой, учится на первом курсе театрального училища. Кстати, Аида и ее муж Варужан, он инженер-химик, тоже приехали из Франции, только из города Лиона, – представила нас друг другу мадам Сильвия.

Подошла Мари в бело-красной спортивной форме, которая очень шла ей. Я с трудом оторвал от нее взгляд, почувствовав, что присутствующие за нами наблюдают.

– Мари, Давид, – продолжала мадам Сильвия, – мы только что поели летнюю долму[10]10
  Летняя долма – различные овощи (перцы, помидоры, баклажаны) или листья (капустные или виноградные), начиненные мясным фаршем.


[Закрыть]. Очень вкусно! Ну, что, будете?

– Да, будем, – решила за меня Мари.

– Вы где учитесь, Давид? – поинтересовалась смазливая подвижная Кристина.

– В университете, на юридическом.

– И на каком курсе?

– На втором, – с неохотой ответил я.

– А я подумала, что вы на четвертом или пятом.

– К сожалению, нет. Большинство друзей Мари – аспиранты… но иногда она опускает планку.

– Мари, а кто у тебя друг-аспирант? – спросила Кристина.

– Дети, долма готова! Тебе, Давид, сколько штук? – прервала наш разговор хозяйка дома.

– Спасибо, мадам Сильвия, по одной каждого вида.

– Так мало? Давай положу чуть побольше…

Тереза принесла сыр, лаваш, зелень, кувшин окрошки и, наконец, лимонад «тархун» и бутылку белого вина.

– Ой, что вы делаете! – с театральным ужасом воскликнула Мари. – Наш гость, будущий юрист, спортсмен-перворазрядник – учтите, борец! – пьет только молоко. Не смейте портить невинного юношу!

Присутствующие дружно захохотали. Я проглотил обиду и широко улыбнулся:

– Кристина, видите, какие таланты открывает наш студенческий театр? Может, одну высокую блондинку возьмете в ваше училище?

– Дети, дети, хватит подтрунивать друг над другом, тоже мне, нашли интересное занятие, – вмешалась мама Мари.

Я чувствовал себя неловко в центре внимания стольких женщин, поэтому замолчал и принялся за долму. Уловив мое смущение, мадам Сильвия обратилась ко мне:

– Давид, ты не представляешь, как красив Париж в конце осени, особенно набережная Сены! Тысячи людей катаются по реке на лодках, пароходах. Всюду музыка, бесчисленные маленькие кафе и рестораны, полно морепродуктов – лобстеры, устрицы, крабы… И люди такие вежливые, любезные! Когда вспоминаю все это и думаю, что больше не увижу, мне становится очень грустно…

– Ну, мама, ты опять об одном и том же… – всплеснула руками Мари. – Наш гость не знает, что такое устрицы, и тем более лобстеры.

– Я читал в книгах, но сам ни разу не пробовал, – честно признался я. – А вот ты, Мари, когда-нибудь пробовала лягушатину? Вот этого у нас в ущельях полно! Я лягушками брезгую, но ради тебя могу поймать и принести. Вот будет картина, когда ты их станешь есть!