Текст книги "О, Мари!"

Глава 26

После суток пути поезд остановился у перрона одноэтажного скромного сооружения, гордо именуемого железнодорожной станцией Кокчетав. Люди, толкаясь, не желая уступить друг другу хоть полсантиметра, с шумом и криком вываливались на перрон. Одним из последних выходил я. Передо мной шла молодая женщина с ребенком, в темном ватнике, валенках, теплой шали на голове. Я предложил ей спуститься вниз с вещами, оставив ребенка мне, а потом я передам ей малыша. Так и поступили. Женщина, не произнеся ни слова, спустилась на перрон с одним большим и другим маленьким баулом наперевес, а потом, взяв ребенка на руки, удалилась, опять забыв поблагодарить.

Наконец и я вышел на перрон с тяжелым чемоданом и не менее тяжелым саквояжем, набитым книгами. Шел мелкий снег. После вонючего, отвратительно душного вагона воздух показался мне свежим и бодрящим. Поодаль стояли двое молодых военных в белых тулупах, такого же цвета валенках и шапках, больше рядом никого не было, кроме женщины с ребенком. Заметив меня, военные подошли ближе. Молодой человек в офицерском тулупе с погонами младшего лейтенанта неуверенно спросил:

– Капитан Ариян?

Я молча, с некоторым удивлением показал удостоверение. Солдат подхватил чемодан и саквояж и пошел вперед.

– Разрешите представиться, товарищ капитан! Младший лейтенант Ненашкин, можно просто Дмитрий. Это наш водитель, сержант Тихон Васин. Телеграмму о вашем приезде получили вчера, уже полсуток ждем вас. Только недавно узнали, что самолет задержался. Пойдемте, товарищ капитан.

Вот как? Значит, одним приказом меня снимают с курсов, а другим повышают в звании… Да нет, это же разные службы – догадался я. Сперва пришел приказ о присвоении капитанского звания, а через какое-то время, несколько часов или суток, приказ об отчислении. Жаль, не успел сообщить Фаине и Марку. Может, не все так плохо складывается? Капитан – солидно звучит. Если бы я уже был капитаном, наверняка этот боров Сенин вел бы себя повежливее. А собственно, чему я удивляюсь? У меня почти четырехлетний стаж работы, да и сам я не мальчик, уже двадцать шесть!

– Послушай, Дмитрий, может, довезем женщину до центра? Жалко ее, стоит с ребенком на морозе.

– Да ее встречают, вон, родители подошли. Это Аня. Ездила в Челябинск на свидание с мужем, он сидит там в тюрьме за грабеж.

– Много награбил?

– С товарищем-механизатором выпили, разбили витрину продуктового магазина и взяли несколько бутылок водки и коробку консервов.

– И за это сразу в тюрьму?

– Да, жалко парня. Вообще-то он тихий… диву даешься, и как умудрился такое сотворить?

– Куда мы едем?

– Вам предоставили служебную комнату недалеко от военной прокуратуры, но сначала надо заехать на службу.

– Комната в коммуналке?

– Нет, это двухкомнатная квартира. В другой комнате живет заместитель военного прокурора округа капитан Барабашев, тоже холостой, как и вы. Но он уже год как здесь.

– Пьющий?

– Нормальный человек.

– То есть пьющий?

– Не могу знать, товарищ капитан.

Неужели новое испытание? Но здесь мы с соседом хотя бы будем жить в разных комнатах.

– Кстати, товарищ капитан, я назначен вашим помощником в расследовании одного уголовного дела, которое только поступило к нам. Завтра прокурор, майор Ванин Пал Палыч, ознакомит вас с подробностями.

– А какое у вас образование, Дмитрий? Есть опыт следовательской работы?

– Очень небольшой. После срочной службы поступил в двухгодичное военное училище в Куйбышеве на отделение юриспруденции и уже несколько месяцев работаю в военной прокуратуре Кокчетавского отделения Южноуральского военного округа дознавателем.

– Понятно. Дмитрий, давайте сначала заскочим на почтамт, мне надо позвонить родителям. А потом в прокуратуру.

– Товарищ капитан, приказано отвезти вас сразу в прокуратуру.

– Ну, приказ есть приказ, поехали.

* * *

Было семь тридцать вечера. Город выглядел тоскливым, почти пустынным. На плохо очищенных от снега темных улицах – редкие грузовые машины и такие же, как наша, служебные ГАЗ-69. Эти полугрузовики мне нравились своей надежностью и неприхотливостью.

Мы вышли возле трехэтажного кирпичного дома с вывеской «Военная прокуратура», и меня провели в приемную прокурора. Оказалось, прокурор собрал всех, чтобы провести совещание и поздравить с наступающим Новым годом. Да, сегодня же тридцатое декабря, а я и забыл! Завтра короткий рабочий день, должно быть, поэтому прокурор и проводит совещание сейчас. Около двадцати человек уже сидели в приемной, когда подошел я, небритый, в свитере. Поздоровался со всеми и занял место на скамейке. Через несколько минут нас пригласили в кабинет, и прокурор начал заседание.

Работа военной прокуратуры здесь имела свою специфику. В освоении целинных территорий, уборке урожая, строительстве новых объектов – в основном дорог и коровников – принимало участие большое количество военнослужащих. Поэтому частыми явлениями были хищения государственных средств военными специалистами, а также драки солдат с местным населением и другими целинниками, в особенности студенческими строительными отрядами, сопровождаемые жертвами и увечьями.

Прокурор представил меня собравшимся как опытного следователя и поручил работу над уголовным делом, возбужденным по случаю столкновения в поселке совхоза имени Ленина в Куйбышевском районе солдат и студентов аграрно-технического института города Кирова, вследствие чего погибли два студента. Причина столкновения – спор из-за девушек, отбывавших наказание в исправительно-трудовой женской колонии в Чебоксарах. В драке участвовало около сотни человек с обеих сторон, не считая девушек-уголовниц, которые поддержали студентов. Нетрудно было предположить, что нападающей стороной, скорее всего, являлись солдаты. Мне следовало завтра же выехать в указанный населенный пункт, расположенный примерно в двухстах пятидесяти километрах от Кокчетава, и оставаться там до окончания расследования. Связь и координация с прокуратурой возлагалась на моего нового соседа по квартире капитана Игоря Барабашева.

Прав отец – эти идиоты меня еще отправят за Берингов пролив. Кокчетав, новый целинный городок, был, конечно, жалок и уродлив, как и вся идея освоения целины, но тем не менее являлся административным центром – с баней, кинотеатром, почтой, магазинами и столовыми. Там же, куда я еду, – ни почты, ни бани, ни кинотеатра и единственный магазин, где по выданным совхозом чекам можно приобрести товары первой необходимости: хлеб, изредка масло, крупы, хозяйственное мыло – все нижайшего качества. А ведь расследование подобного дела займет в лучшем случае несколько месяцев, вероятнее всего – полгода.

– Что такой мрачный, коллега? – спросил меня уже дома капитан Барабашев, высокий, широкоплечий, довольно симпатичный молодой человек, старше меня на несколько лет. С его слов я узнал, что он окончил Воронежский университет и сам родом оттуда.

– Не беспокойся, – продолжал он. – Сложно, но выжить можно. Зато подальше от руководства. Водки, правда, нет, однако есть самогон, поварихи и официантки в совхозе сговорчивые, да и со школьными учительницами общий язык можно найти. До тебя я там проторчал несколько месяцев и, как видишь, остался жив. Если не женат – ничего страшного. И деньжат накопишь – потратить негде, – и баб вдоволь потрясешь. Да, кстати, там русский и немецкий преподавала казахская немка[59]59
  В XVIII веке по приглашению Екатерины II (манифест от 4 декабря 1762 года) началось переселение немцев, так называемых колонистов, на свободные земли Поволжья, а позже – Северного Причерноморья. С 1870-х годов иммиграция немцев в Россию в основном прекращается (особенно в связи с отменой льгот по отбыванию воинской повинности для колонистов и охлаждением русско-германских отношений). Кроме того, большое количество российских немцев эмигрировало из России, причем не в Германию, а главным образом в США. По мере обострения отношений между СССР и Германией ухудшалось и отношение к советским немцам. В 1937–1938 годах НКВД была проведена так называемая «немецкая операция». Согласно приказу народного комиссара внутренних дел СССР № 00439 от 25 июля 1937 года все граждане немецкой национальности, работавшие на предприятиях оборонной промышленности, должны были быть арестованы. С 30 июля начались аресты и увольнения, а с осени 1937 года развернулась массовая операция против советских немцев. По данным переписи 1989 года, в Советском Союзе проживало более двух миллионов немцев. Основная масса диаспоры располагалась примерно в тех районах, куда немцы были выдворены в период депортации: около миллиона – в Казахстане, почти полмиллиона – в Западной Сибири, немало немцев жило в Средней Азии, на Урале и т. д. К великому сожалению, с исходом немцев Советский Союз лишился одних из самых трудолюбивых и законопослушных своих граждан.


[Закрыть], ссыльная из Алма-Аты, зовут Региной. Может, тебе с ней повезет. Вообще-то она себя держит высокомерно. Участковый да совхозный водитель несколько раз пытались силой ее взять – не получилось. Баба без заточки даже в сортир не ходит.

Все это мой сосед рассказал мне за поздним ужином, состоящим из нарезанной колбасы, плавленого сыра и двух банок камбалы, после нескольких рюмок водки, в ходе рассказа то и дело подмигивая мне.

– Ты почему не пьешь, Давид?

– У меня, Игорь, язва желудка. Опасаюсь, вдруг начнется кровотечение.

– Что ты брешешь! Водка как раз язву лечит.

– Игорь, ответь, пожалуйста, вот на какой вопрос: ты же прокурор, представитель власти, кто защитит эту Регину, если не ты? Фактически ее дважды пытались изнасиловать, а ты, хрен моржовый, не помог беззащитной интеллигентной женщине. И с таким смехом рассказываешь мне об этом?!

– Ты это серьезно?

– Более чем серьезно. Если бы мы не были при погонах, я бы тебе челюсть сломал за такое сволочное отношение.

– А что ты такой сердобольный, праведник? Да она сама сволочь! Распространяла враждебную литературу и призывала бороться против советской власти. Хотела даже эмигрировать в Германию. В ту, капиталистическую! А ты ее защищаешь?

– Игорь, ты сейчас говоришь как провокатор и хочешь себя хотя бы перед своей совестью оправдать. За свои действия она наказана, осуждена и сослана, получила то, что положено по закону. Сегодня она учительница и воспитывает наших детей. Кто, если не мы, должен ее защищать? Ты вроде нормальный парень, но хлеб с тобой делить я не хочу. Сердце и руки у тебя нечисты.

– Ну ты даешь! Послушай, если все это ты говоришь от чистого сердца… что же, такие люди, как ты, достойны уважения. Только не забывай, что то, о чем я рассказал, не дело военных прокуроров. Этим должна была заниматься гражданская прокуратура, а там сплошь сволочи и взяточники.

– Опять не то говоришь, Игорь. Ты же мог сообщить об этом гражданскому прокурору, напугать его, предупредить, что берешь дело под свой контроль.

Игорь помолчал.

– Ладно, хочешь честно? Мне эту бедолагу тоже жалко стало. Джанибека, участкового, я тогда здорово напугал, а шоферюге по морде съездил.

– А что тогда мне тут заливаешь всякую ерунду?

– Да так… Подумал, дай-ка проверю парня, что-то не похож на нашего брата. Но вижу, человеческое сердце ты сохранил да вдобавок характер ершистый. Не будь таким крутым, жить будет нелегко, и вообще – против течения не плыви. Я за тобой еще прослежу, если ты меня надул – это я тебе челюсть сломаю. Понял?

– Знаешь, Игорь, ты, конечно, уже выпил изрядно, но чувствуется, что говоришь правду. Давай забудем наш спор. Похоже, ты человек, с которым можно дружить.

– Все, пошли спать, – зевнул Игорь. – У тебя там на кровати матрас свернутый, подушка, одеяло. Стели белье и ложись.

– Спасибо, еще рано, нет и девяти. Я по-настоящему в бане хотел бы мыться и позвонить родителям.

– В баню не советую. На обратном пути простудишься, сейчас мороз градусов тридцать пять. Горячей воды в здании нет, но можешь нагреть воду кипятильником и помыться. Вон там кипятильник, положишь его в ведро с водой. Пять минут – и готово. Только руки в воду не суй, убьет на месте.

– Понял. Но я сначала все-таки схожу на почту, а потом решу, как поступить.

– Подожди, ты куда в своей дубленке и шапке? Сюда бандюганы и прочие отчаянные ребята со всего Союза съехались. Как стемнеет – они хозяева на улице. Лучше возьми мой офицерский тулуп с погонами, шапку и валенки надень – тогда не подойдут.

Совет Игоря оказался кстати. Конечно, какое-то представление о здешних нравах у меня имелось – когда был я студентом, нас вывозили на два месяца на целину для участия в строительных работах. Однако тогда нас было не меньше ста человек, жили мы в отдельном поселке и мало общались с чужими.

– Спасибо, друг. Ну все, я пошел.

– Имей в виду, Давид, особо опасны здесь чеченцы, ингуши, карачаевцы[60]60
  31 января 1944 года было принято постановление ГКО СССР № 5073 об упразднении Чечено-Ингушской АССР и депортации ее населения в Среднюю Азию и Казахстан «за пособничество фашистским оккупантам». Вероятнее всего, это было вызвано восстанием Хасана Исраилова, начавшимся еще в 1940 году. По официальным данным, в ходе операции были убиты 780 человек, арестовано 2016 «антисоветских элементов». После смерти Сталина начиная с 1957 года депортированные чеченцы и ингуши стали постепенно возвращаться в восстановленную Чечено-Ингушскую АССР. Об этой негативной странице советской истории рассказывает книга Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая».


[Закрыть]. Их сюда сослали с Кавказа во время войны, правда, сейчас они постепенно возвращаются домой. Хотя и наших братьев-славян тоже хватает. Эти люди не ценят ни свою жизнь, ни чужую. Так что возьми-ка ты с собой еще и оружие.

– Спасибо, Игорь, обойдусь.

* * *

Просьба соединить меня с Парижем у девушки-телефонистки вызвала удивление. Подошла старшая смены. Ознакомившись с моим удостоверением, она сообщила, что не уверена, что Москва даст линию, но попытается.

– Хочу предупредить – вам, вероятно, придется остаться здесь до утра. Хотя даже в таком случае результат не гарантирую. Да, кстати, почему у вас в удостоверении указано «старший лейтенант», а погоны капитанские?

Заказал сразу два разговора с Москвой: с Арамом и Фаиной. Первым дали Арама. Тот обещал приложить все усилия, чтобы меня перевели в любой крупный центр, хоть во Владивосток. Фаина сдержанно ответила на мое приветствие и тихо спросила, где я нахожусь.

– В Кокчетаве, это областной центр в Северном Казахстане. Вполне нормальное место.

– Сколько ты там пробудешь?

– Обещают несколько месяцев. Более конкретно не могу сказать.

– Кто обещает? Понятно, ты сам пока не знаешь.

Она помолчала.

– Фаина, ты меня слышишь? Что ты молчишь?

– Хочешь, я приеду к тебе?

– Как приедешь? А работа, родители?

– На работе возьму отпуск. Если не согласятся – уволюсь. А родители и Марк все равно скоро уедут. Полгода осталось, не больше.

Предложение девушки тронуло меня до глубины души, но я понимал, что не готов брать на себя такую ответственность. А вдруг Мари решит вернуться?

– Фаина, это невозможно. Ты не представляешь, в каких условиях я тут живу.

– Вдвоем будет легче! Молчишь… Все ясно. До свидания.

Ошарашенный, я еще минут пять простоял с гудящей телефонной трубкой в руках. Опять судьба вынуждает меня сделать трудный выбор. Но какая отчаянная решительность у этой интеллигентной девушки! На такое способны только еврейки и русские – никто больше. Или это не связано с особенностями национального характера, а просто индивидуальное качество отдельной личности? Может быть. Но история знает сотни таких примеров. Жены декабристов, аристократки высшей пробы, последовали за своими мужьями в Сибирь, невзирая на тяжелейшие испытания. О еврейках и говорить нечего: отчаянные революционерки, террористки, подобные Каплан[61]61
  Фанни Ефимовна Каплан (Фейга Ройтблат, 1890–1918) – русская революционерка, исполнитель покушения на жизнь Ленина. Была расстреляна без суда и следствия по устному указанию Председателя ВЦИК Я. М. Свердлова 3 сентября 1918 года. Приговор привел в исполнение комендант Кремля, бывший балтийский матрос П. А. Мальков, в присутствии известного пролетарского поэта Демьяна Бедного. Труп затолкали в бочку, облили бензином и сожгли у стен Кремля.


[Закрыть], экстремалки во всем: и в любви, и в ненависти. Ни Мари, ни Иветта не пошли бы на такой шаг. Они созданы для семейной жизни, но слишком мягкие, ведомые, решения за них должны принимать родители, мужья. Но как же моя интеллигентная добрая мама? Ведь она способна без оглядки, с топором в руках, кинуться защищать мужа и детей. И тем не менее у каждой нации есть свои характерные особенности.

Не дай Бог никому поставить женщину – жену или любимую девушку – перед таким страшным выбором. Они созданы не для этого, а для семьи, материнства, гармонии и красоты. Можно ли сказать, что Фаина любит меня сильнее, чем Мари? Вряд ли. Но она готова на самопожертвование, на отчаянный шаг. А Мари, как выяснилось, нет. Но, может быть, я сам создаю такие ситуации, следуя собственному эгоизму, и хочу, чтобы эти бедные девушки облегчили мою участь? Может быть…

– Товарищ военный! Товарищ офицер! Проснитесь!

Передо мной стояла телефонистка и пыталась меня разбудить.

– Москва отказалась дать нам линию с Парижем. Попробуйте в другой раз.

Было уже пять утра.

* * *

В девять утра колонна автомашин, в которой ехали и мы, взяла курс на Куйбышевский район. Впереди по ровной заснеженной степи шел тяжелый трактор, расчищая условную дорогу – асфальта там не существовало. За трактором следовали тяжелые грузовики, направленные по разнарядке из райцентра, загруженные соляркой, бензином, крупами, зерном, сахаром и прочими необходимыми вещами. Ездить в одиночку, вне автоколонны, в зимнее время запрещалось – ведь, если внезапно кончится бензин, машина окажется неисправна или случится затяжная пурга, людей на 40 – 50-градусном морозе ждет неминуемая смерть. Новый год вся колонна встретила в степи под доносящийся из включенных радиоприемников бой кремлевских курантов. Люди поздравляли друг друга, желали счастья и здоровья. Радовались как дети. Конечно, у всех оказались при себе запасы спиртного и еды.

Нет, все-таки неплохие у нас люди! Какие они сплоченные – не раздумывая, придут на помощь друг другу в случае опасности – как сейчас, когда опасность представляла природа. Но какие расхлябанные и неорганизованные, когда нет ни опасности, ни врага, ни направляющей их силы…

Почти через два дня езды мы с младшим лейтенантом Дмитрием Ненашкиным и нашим водителем, сержантом Тихоном Васиным, добрались до пункта назначения – совхоза имени Ленина Куйбышевского района, в сорока километрах от районного центра. Днем второго января нового года я уже находился на месте моей будущей службы. Поселок состоял приблизительно из трехсот пятидесяти – четырехсот наспех построенных целинниками домов, большого скотоводческого комплекса, здания совхозной администрации, небольшой одноэтажной школы, рядом детские ясли и медицинский пункт на десять – двенадцать коек. Проживало там тысяча двести – тысяча триста человек, в основном русские из Центрально-Черноземного района, которые после тюремного заключения отбывали наказание в форме ссылки до окончательного погашения срока. Казахи были представлены только изредка приезжающими из райцентра контролерами и участковым, лейтенантом милиции Джанибеком Джаксинбаевым – за ним были закреплены еще несколько населенных пунктов, поэтому он тоже появлялся нечасто, лишь по необходимости.

Всем хозяйством заправлял Тимофей Петрович Мамаев – добродушный, полный, с вечно взъерошенными волосами мужчина лет сорока – сорока пяти, с большим стажем практической работы на селе. Образование у него было среднее специальное, сельскохозяйственное. Как я потом выяснил, людей с высшим образованием во всем поселке можно было пересчитать по пальцам: ветеринар – ссыльный из Дагестана, замешанный в крупном хозяйственном мошенничестве; учительница русского и немецкого языков, осужденная по политическим мотивам, – вышеупомянутая Регина Шнайдер; а также директор школы и по совместительству историк Вадим Кирпичников, интеллигентный, но несколько странноватый человек, тоже ссыльный. Эти трое вместе с директором совхоза и составляли интеллектуальную элиту поселка.

Трудно было представить, как вообще можно жить в этой местности. Климат был ужасный. Зимой – свирепые морозы до минус сорока пяти, летом страшная жара. В дождь глинистая почва моментально превращалась в грязную трясину, так что передвигаться можно было лишь на вездеходе или тракторе. Вода исключительно плохого качества, скудная растительность… Разве что по весне степь покрывалась густым разнотравьем, и, если нормально запастись сеном, можно было разводить скот, чем и занимались местные.

Нас разместили недалеко от совхозной администрации, в отдельно стоящем четырехкомнатном доме, который использовался как гостевой для приезжающих из райцентра. Над дверью мы закрепили большую доску «Военная прокуратура». Разумеется, канализации и прочих удобств в поселке не было, и туалет и вода находились на улице. В коридоре дома стояла чугунная угольная печь, в которой мы старались круглосуточно поддерживать огонь, но, несмотря на наши усилия, иногда ночью было очень холодно. Дмитрий и Тихон разместились в одной комнате, другую занял я, третью комнату превратил в кабинет, где проводил допросы и работал целый день. Четвертую комнату мы оставили для неожиданных гостей и держали закрытой, чтобы туда не уходило тепло.

Все хозяйственные заботы легли на моих помощников. Выросли они в сельской местности, поэтому управлялись со своими обязанностями спокойно и со знанием дела. Главные бытовые вопросы – где питаться и мыться – тоже быстро решили. Не реже двух раз в неделю топилась русская баня, и я с удовольствием посещал ее в компании помощников и директора совхоза. Для повседневных нужд держали ведро воды на печи, поэтому кипяток был всегда, и по утрам можно было, смешав холодную и горячую воду, наскоро помыться. В комнате, где был мой кабинет, я установил приемник, который впоследствии стал для меня большой радостью и главным источником информации.

* * *

По уголовному делу необходимо было допросить многочисленных свидетелей, отправить следственные запросы по адресам проживания свидетелей и подозреваемых и провести другие действия. По итогам дознания трое солдат и один студент уже два месяца находились в следственном изоляторе в Кокчетаве. Их подробные допросы, подшитые к уголовному делу, я привез с собой. После сбора материала мне предстояло вернуться в Кокчетав, провести очные ставки, установить конкретно, кто и в чем виноват. Следовало также выяснить, действительно ли задержанный студент является зачинщиком драки. Я сразу начал подозревать, что военные задержали парня для того, чтобы вина солдат не была столь очевидной. Как обычно, люди в погонах старались отвести от себя любые обвинения в неорганизованности и участии в совершении преступлений.

Я редко выходил из кабинета. Работал там с утра до вечера. Главным удовольствием стало радио. По ночам, когда мои помощники, привыкшие ложиться не позже половины десятого вечера, уже спали, я, сидя в одиночестве, ловил «вражеские» радиостанции: Би-би-си, «Голос Америки», «Свободная Европа» – и слушал их допоздна. Здесь в отличие от Москвы, где глушили всё, их сигналы доходили до меня довольно внятно.

Как же огромен и разнолик наш мир! Сколько противоречивых интересов стоит за каждым событием! Как найти себя, при этом сохраняя свое достоинство и человечность? Я – советский офицер, коммунист и сын коммуниста, оказался в этой глуши поневоле, если и не в ссылке, то, во всяком случае, вдали от родных и близких, от привычных интересов. Мари отвернулась от меня, даже не осознавая, что я ассоциируюсь у нее с советской действительностью. Как убедительны эти вражеские голоса! Как примитивно и глупо защищаются наши идеологи! Сколько еще будет терпеть всю неестественность своего существования так называемый советский народ? И где окажусь я и мои родные?

Хотел бы я знать, имеют ли люди, живущие в этом Богом забытом месте, хоть какое-то представление о том, что большая, интересная, да просто нормальная человеческая жизнь проходит мимо них? А может, незнание другой жизни не дает им чувствовать себя несчастными? Любопытно, как они вообще представляют счастье?

Кто эти солдаты, которые после драки со студентами-белорусами ночью на большом грузовике таранили палатку со спящими в ней людьми? Двое погибли, еще несколько получили серьезные увечья, стали инвалидами. Откуда у этих простых ребят – петровых, сидоровых, ивановых – из самых обычных семей такая злость, такая безумная агрессия? Может, именно эта злость во время войны после фронтовых ста граммов направляла их в рукопашную, на славные подвиги? Но каков итог этой беспощадной войны? Наших погибло значительно больше, один немецкий солдат убил трех советских. Разум и расчетливость брали верх над яростью и бесстрашием. Страна-победительница опустела, деградировала и вряд ли когда-либо восполнит свой генофонд.

Как я восхищался в детстве нашими героями-летчиками: трижды Героями Советского Союза Иваном Кожедубом и Александром Покрышкиным, дважды Героем Нельсоном Степаняном. На счету Кожедуба шестьдесят четыре сбитых вражеских самолета, у Покрышкина более пятидесяти, у Степаняна около тридцати. Какие орлы! Только наш советский человек может так сражаться! А потом я узнал, что у немецких летчиков существовал «клуб двухсотников», то есть каждый из них сбил более двухсот наших самолетов. Много лет спустя, знакомясь с нашей и зарубежной военно-исторической литературой, я снова поражался непрофессионализму политических и военных руководителей СССР, приведшему к катастрофическим людским потерям. Непрофессионализм, недостаток образования, низкая культура труда и быта делают невозможным переход страны в категорию цивилизованных. Каждое «достижение», «ускорение», «скачок» оплачивается самым дорогим, что есть у любого государства, – человеческими жизнями.

А сегодня, в мирное время, безграмотному Никите Хрущеву пришла в голову идея освоения целины, а его такие же бездарные последователи, сместившие его с поста путем интриг, эту затею подхватили. Правы западные «голоса», которых так боятся наши власти, – впереди у нашей страны бесконечные трудности. Зачем направлять такие гигантские людские и материальные ресурсы на попытку развития этих непригодных для человеческой жизни земель, когда Центральная Россия близка к упадку: заброшены села, огромные территории, притом расположенные близко к столице, практически пустуют? Опять упор сделан на экспансию, а не на интенсификацию. Нашим властям не дают покоя лавры Ермака, завоевавшего Сибирь. Может, корни наших бед были заложены еще тогда? Мы обратили свой взор на эти гигантские территории не для того, чтобы созидать и производить, а просто чтобы завоевать их и забрать то, что растет там или находится в недрах. Может, еще тогда мы потеряли шанс и без Сибири стать самой большой цивилизованной европейской страной? Ведь счастье человека и народа зависит не от того, большая или маленькая у них страна, а от того, насколько комфортно жить в этой стране. Один европеец производит столько, сколько пять или шесть советских людей. Соответственно, во столько же раз у них выше благополучие. А ведь надо еще и защищать эти бесконечные границы, устраивать дороги, содержать огромную армию и столь же огромную ораву чиновников.

И вот сейчас завоевание территорий пошло по новому кругу. Всё, что строят здесь, разваливается через год, от силы через два. Миллиарды тратятся впустую. Люди приезжают на целину, чтобы нахапать, быстро разбогатеть и сбежать.

Вот я – миллионное звено этой идиотской цепи – сижу здесь и собираю улики против нескольких бесконечно несчастных существ, даже не успевших состояться как личности и стать нормальными людьми. Я пытаюсь как можно быстрее и с наименьшими затратами сил закончить это несложное, но объемное уголовное дело и улететь к таким же, как я, в другой, неведомый этим примитивным ребятам мир – с Большим театром, музеями, ресторанами «Националь», «Метрополь» и «Будапешт», валютой и музыкой, красивыми интеллигентными женщинами. Да, буду честен: по уровню жизни и культурным запросам я значительно ближе к Парижу и Лондону, чем эти ребята к Ленинграду и Москве. Им всего этого не видать априори, в силу места рождения, социального статуса, а главное – интеллекта. Конечно, единичные отклонения возможны, но большинство из них судьба уже пометила своим раскаленным клеймом.

Кроме того, до осознания необходимости менять свою судьбу надо еще дорасти. Мир устроен несправедливо – это факт. Богатые и сильные, будь они способны отнять у этих несчастных их молодость, органы их тела – глаза, сердце, почки, – не остановились бы ни перед чем. А советская власть, с первых же дней своего существования начавшая вывозить за рубеж и продавать все, что можно: царские сокровища, ювелирные изделия, картины, исторические ценности Эрмитажа и московских музеев, – продала бы расчленителям и своих людей за валюту, новейшее оружие и технологии. Ведь их и так безжалостно убивали миллионами в тюрьмах и лагерях. Интересно, кто-нибудь посчитал, сколько людей погибло вследствие реализации бессмысленного плана освоения целины, оказавшись лицом к лицу с враждебной природой в отсутствие элементарного бытового комфорта, медицинской помощи, сносной еды? Да, я ненавижу эту власть и эту идеологию, но вынужден лицемерить, чтобы выжить. А что делать? Заявить о всей ненависти вслух? Кому? Да меня тут же заключат в психиатрическую лечебницу, где я погибну через несколько дней от отвращения и бессильной злобы.

– Товарищ капитан, Тимофей Петрович приглашает вас в баню, а потом на шашлык.

– Вот молодец Тимофей Петрович! Гостеприимный мужик! Пошли, ребята!