Текст книги "О, Мари!"

Глава 23

Ереван встретил меня тридцатиградусной жарой, размягчившимся от зноя асфальтом, шумом, особым южным колоритом и запахами. Мой родной город стал для меня другим – хотя бы из-за того, что Мари больше не жила здесь, ведь все вращалось вокруг нее. Конечно, и сам я изменился, смотрю на мир другими глазами, и жизнь уже не кажется окрашенной только в светлые тона.

На старом такси с без умолку пересказывающим городские новости водителем доехал до дома. Я надеялся застать там брата, но в квартире, к моему удивлению, оказалась только Вартуи, мамина сотрудница. Два-три раза в неделю за небольшую плату она делала у нас уборку. Я умылся, принял душ, открыл гардероб в поисках летних вещей для выхода в город. Что за одежда? Узкие брюки, приталенные сорочки с очень короткими рукавами… Как же я покажусь в городе в таких легкомысленных молодежных шмотках – особенно в нашем районе, где каждый третий меня знает! Неужели всего год назад я щеголял в этих вещах, с гордостью выставляя напоказ бицепсы и торс?

Я задумчиво бродил по квартире, осматривая все углы, когда дверь с шумом распахнулась и влетела плачущая и смеющаяся мама. Через пятнадцать минут вбежал папа вместе с братом, которого он встретил в подъезде. Оказалось, что Вартуи позвонила маме, а та, в свою очередь, разыскала папу и брата. Брат в этот момент занимался в спортзале недалеко от нашего дома и кинулся меня встречать, как был – в спортивной форме, с забинтованными руками.

Минут двадцать мы не могли сказать друг другу ничего вразумительного – целовались, смеялись, что-то бессвязно восклицали. Мама и Вартуи плакали от радости, отец отрешенно сидел в кресле и задумчиво смотрел на нас. Брат энергичными движениями пытался показать, как он нокаутировал в финале своего соперника и завоевал титул чемпиона Всемирной универсиады в Будапеште во второй средней весовой категории.

Боже мой, как они все изменились! Маме всего сорок пять, отцу пятьдесят два, но как же быстро они постарели! Папа похудел, бледная кожа отливает нездоровой желтизной – должно быть, диабет уже разрушает его организм. У мамы на лице появились морщинки, на голове седые волосы, которых раньше не было. У брата под левой бровью новый длинный шрам. Он еще больше раздался в плечах, и мускулистое мощное тело было заметно даже под спортивной одеждой. Как же я их всех люблю! Должно быть, такая тесная сплоченность присуща небольшим народам с трудной судьбой. Хотя везде бывают разные люди, тут нет общих правил. Знаю только, что армяне стремятся всегда быть рядом друг с другом. Если кто-то эмигрирует или даже меняет место жительства в пределах страны, то старается перевезти за собой всех близких родственников.

– Сын, – обратился ко мне отец, – а ты заметно изменился! Повзрослел, стал строже, какой-то казенный штамп появился на тебе – не то военного, не то работника правоохранительных органов. Представляешь, как бы мы обрадовались, если бы вернулся твой дядя! Ты уже взрослый мужчина, тебе двадцать пять, а ему было всего девятнадцать. Должно быть, я унесу это горе с собой в могилу… Сегодня все мы собрались вместе, отсутствует только Мари и наш мальчик Степан.

– Папа, он не Степан, а Себастьян.

– Приедет сюда – станет Степаном, по имени моего старшего брата, который был репрессирован и погиб в ссылке. Ну а если останется там, значит, его ждет другая судьба, будет Себастьяном.

– С чего бы ему оставаться? Приедет в конце концов.

– Дай-то Бог. Расскажи, что у тебя на службе? Как получилось, что тебе вдруг дали досрочный отпуск? И, кстати, покажи-ка мне, пожалуйста, увольнительную. Не думаю, чтобы ты без разрешения взял и улетел в самоволку, но, как говорил наш великий вождь: «Доверяй, но проверяй»… Хорошо, бумаги твои как будто в порядке. Только не забудь, что ты должен срочно явиться в городскую военную комендатуру и отметиться там.

– Да пошли они! Успею.

– Смотри, а то они тебя на этот раз так пошлют! До Берингова пролива… – погрозил пальцем папа.

– Знаешь, какой красивый город Будапешт! – вступил в разговор брат. – Хорошо, что я успел выступить на Универсиаде в последний раз. Я ведь уже не студент, месяц как окончил университет.

– Прости, я даже не спросил, как ты сдал госэкзамены!

– Да у него, как у чемпиона, все приняли досрочно и спрашивали в основном о спорте, – усмехнулся папа.

– Неправда, я все экзамены сдавал сам!

Действительно, брат был очень обязательным и ответственным и учился всегда неплохо.

– Хочешь сказать, что ты и вправду круглый отличник?

– Ну, если не отличник, то почти отличник.

– Вот об этом «почти» я и говорю, – не успокаивался отец.

Милые мои, дорогие, как я люблю вас всех! Но мое сердце сегодня и здесь, и в Париже, и в небольшом подмосковном городке Ступино. Как рассказать вам, что еще вчера в это время я сидел в тульском следственном изоляторе и гадал, как будут развиваться события. Что были в моей жизни такие люди, как Коробко, Самохвалов, Раида Мирзоевна и многие другие. Что у меня гостила Иветта, и ее артистичность, эмоциональность и милые глупые капризы тоже не выходят у меня из памяти. И наконец, что появилась Ольга – взрослая женщина, умная и жесткая, но при этом добрая и порядочная, настоящая подруга. У меня уже есть целый новый мир, о котором они не знают. И наконец, я уезжал в далекие для меня края юношей, а вернулся уже отцом.

* * *

– Давид, – начала мама, – я несколько раз в месяц говорю с Мари. Иногда и она нам звонит. Рассказывает в основном о ребенке. Может, мне это только кажется, но я чувствую, что она избегает разговоров о будущем. Сынок, каждый сам выбирает себе жизнь и судьбу. Ты же не Петрарка[51]51
  Франческо Петрарка (1304–1374) – известный итальянский поэт эпохи Средневековья. Произведения Петрарки, посвященные его возлюбленной Лауре и идеализировавшие ее, внесли значительный вклад в развитие лирической поэзии Ренессанса.


[Закрыть], чтобы до конца дней воспевать свою далекую мечту. К слову, Лаура нечасто вспоминала о его существовании и жила себе спокойно, притом близко общалась не с одним мужчиной. Жизнь надо воспринимать как она есть, без прикрас. Если Мари на самом деле любит тебя – она встанет и приедет. Во все времена жены следовали за мужьями, а не наоборот. Нехорошо оставлять мальчика без отца, без бабушки, дедушки, дяди и других родственников. Не хотела я сразу начинать этот разговор, но так уж получилось. Накипело. В конце концов, мы не заслужили таких страданий, места себе не находим, только об этом и говорим. Ведь мы любили Мари как родную дочь!

Воцарилось тягостное молчание. Все мы знали, что мама особенно глубоко переживает расставание с Мари и ребенком. Я понял, что в последнее время эта тема была главной для обсуждения в нашей семье. Даже брат, который в любом случае поддерживал меня, промолчал и отвел взгляд.

– Мальчику уже девять месяцев, – продолжала мама. – Скоро ему год, то есть ребенок вполне окреп. Знаю, что уже несколько месяцев он растет не на материнском молоке. Здесь у меня есть возможность организовать за ним уход лучше, чем в Париже и Лондоне, вместе взятых! Пусть только Мари прилетит. Захочет – оставит ребенка и уедет с тобой. Гуляйте, я позабочусь о мальчике в сто раз лучше, чем вы. Закончится твоя служба, получите здорового и ухоженного ребенка! Я ведь правильно понимаю, что у тебя найдется угол и для Мари? Ну а что еще нужно молодым? Крыша есть над головой, не голодные, не холодные, живите и радуйтесь!

Я молчал, понимая, что мама права. Время от времени слабо возражал, сам не уверенный в правоте своих слов, – что скоро моя служба закончится, и вот тогда Мари вернется…

– Сын, будь реалистом, – вмешался отец. – Не обманывай себя пустыми надеждами. Скоро год, как Мари уехала, а тебе служить еще два года. Вы станете чужими друг другу, она привыкнет жить в одиночестве, ты, в свою очередь, найдешь здесь другие интересы, если еще, конечно, не нашел. Свои кадры мы знаем, – это были любимые его слова. В конце он добавил: – C’est la vie, как ты говоришь. Такова жизнь.

Мы снова замолчали. Первой не выдержала мама, поднялась и захлопотала у стола.

– Что хочешь кушать, Давид? Может, летнюю долму или аджапсандал? – перечисляла она мои излюбленные блюда, – или бозбаш?[52]52
  Бозбаш – мясной суп из жирной баранины с разнообразными овощами и фруктами по сезону.


[Закрыть]

– Спасибо, ничего не хочу. Сейчас позвоню Рафе. Может, где-нибудь на улице перекусим.

– Давид, а деньги у тебя есть? – спросил отец. – Если нет, мама даст.

– У меня тоже деньги есть, – вступил в разговор брат. – Могу, кстати, закрепить за тобой служебную машину. Будет нужно – звони, водителя зовут Паркев[53]53
  Паркев – по-армянски «подарок».


[Закрыть], приедет за тобой, когда захочешь.

– Откуда у тебя водитель и машина?

– На днях меня назначили начальником городского штаба дружины. Это штатная должность, с зарплатой, кабинетом, телефонами и несколькими сотрудниками. И не какая-нибудь общественная работа! Одновременно присвоили мне звание лейтенанта милиции. Правда, форму я не буду носить.

– Да, вижу, и здесь изменений немало. Ты молодец! Представляю, какая это серьезная и уважаемая позиция в молодежных кругах.

– Послушай, Давид, я вижу, ты встревожен нашим разговором, наверняка хочешь перезвонить Мари, но хочу предупредить: не следует говорить с девушкой резко и требовательно, – вернулась к волнующей ее теме мама. – Будь мягче. Убеди Мари в неправильности ее позиции. Вообще, сынок, есть правило: если тема задевает тебя за живое и ты можешь сорваться, сделай перерыв на денек. Страсти улягутся, и ты сможешь спокойно обсудить любой вопрос. Позвонишь Мари завтра, ладно?

– Хорошо. Пойду пока погуляю. Только не знаю, что надеть. Вся моя одежда какая-то слишком молодежная…

* * *

Выйдя на улицу, я, несмотря на обещание не говорить сегодня с Мари, тут же помчался на главпочтамт. Соединения с Парижем пришлось ждать больше двух часов, за это время успел поговорить с Рафой и Варужаном. Терезу найти не смог, она была на занятиях. С Рафой решили встретиться после девяти вечера, когда жара уже спадет.

Наконец меня соединили с Парижем. После долгих гудков трубку взяла мадам Сильвия, которая очень обрадовалась, узнав, что я в отпуске и у меня все в порядке.

– Мадам Сильвия, должно быть, Мари нет рядом? А то она бы не дала нам так долго говорить.

– Мари пошла провожать Иветту, вашу общую подругу. Она сегодня вечером улетает. Веселая девушка. Я ее помню еще с выпускного вечера. Как она полюбила мальчика! Просто оторваться не могла от него.

– Иветта была у вас дома?

– Да, она приходила к нам в гости. Говорили о многом, мы расспрашивали ее о тебе, о знакомых, о городе, да мало ли тем для разговора!

– А как настроение у Мари? Не думаете, что ей уже пора возвращаться?

– Давид, этот вопрос вам надо решать с ней.

– Но я же помню ваши обещания, что Мари останется на несколько месяцев и приедет обратно. Скоро уже год, как она во Франции. Может, пора внести ясность? Это лучше, чем жить в неведении.

– Давид, мальчик мой, я вижу, ты раздражен. Но ты же знаешь, в нашей жизни произошли трагические изменения! Мне будет невыносимо жить без Мари и особенно без Себастьяна. В нем сейчас смысл моей жизни!

– Понимаю и не хочу ставить вас в неловкое положение. Но в свое время вы приехали вместе с мужем в чужую, незнакомую страну. Неужели Мари не может вернуться туда, где выросла? Где нахожусь я? Непонятная для меня логика.

– Но, Давид, ты же пока в армии!

– Допустим. Но я служу рядом с Москвой, а возможно, скоро буду в Москве. Разве Мари не может находиться рядом со мной? И потом, службу я закончу через два года, так что же, Мари должна еще два года ждать? Смешно, да что там говорить – просто глупо! Пожалуйста, передайте мои слова Мари. Пусть звонит в любое время. Я еще две недели пробуду дома, потом улечу в Москву. Мадам Сильвия, простите, что разговор получился резким! Не плачьте, пожалуйста, я очень сожалею, что ваша жизнь сложилась так. Но вам придется выбрать: или вы с нами, или без нас. Выбор за вами.

– Давид, сынок, ты очень изменился, – сквозь слезы проговорила мадам Сильвия. – Я и не думала, что ты можешь быть таким жестоким…

– Я предполагал, что говорить с вами на эту тему бесполезно и ваши чувства возьмут верх. Но, пожалуйста, поймите – вы можете невольно сломать судьбу и вашей дочери, и мою, и ребенка! До свидания, мадам Сильвия.

– Подожди, Давид! Ты не хочешь услышать голос малыша? Он уже все время что-то лопочет.

– В следующий раз. Сейчас нет настроения.

Идиот! Зачем звонил? Расстроил несчастную женщину, да и себя тоже. Надо было звонить через день, тогда бы я не был таким взвинченным. Хотя родители тоже виноваты – не успел я прилететь домой после таких переживаний, как они тут же открыли эту наболевшую тему. «А что делать? – ответил я сам себе. – Они живут этими мыслями, для них главное – именно наша с Мари проблема».

* * *

Зашел в прокуратуру повидаться с друзьями. Меня приняли как-то буднично, все были очень заняты: допрашивали свидетелей, отвечали на бесконечные телефонные звонки. Я посидел в кабинете некоторое время, затем, разочарованный встречей, ушел.

А собственно, какие у меня претензии к людям? Они живут обычной жизнью. Это я себе не нахожу места. Ту жизнь, которая предложена мне обстоятельствами, я не воспринимаю, а восстановить старое не получается.

Вернулся домой. Оказалось, мама вместе с Вартуи накрыли чуть ли не свадебный стол. Пришли кузины, тети и дяди с отцовской и с материнской стороны. Я смеялся, обнимался, о чем-то спрашивал, что-то рассказывал, а другая моя половина в это время представляла, как Мари возвращается домой, как Сильвия пересказывает ей наш разговор, возможно, со своими комментариями. Мысленно я видел лицо Мари, чувствовал ее переживания… Боже! А вдруг дурочка Иветта рассказала о наших отношениях? Это же такой удар для Мари, как обухом по голове. Нет, не расскажет. Иветта добрый и хороший друг. Что я говорю? Подозреваю и обвиняю всех вокруг. Неужто я хочу, чтобы все меня представляли исключительно в ангельских одеждах, не таким, какой я на самом деле? Я сошелся с другой женщиной, пусть и чертовски обаятельной, изменил Мари, а в свое оправдание сочинил целую теорию!

– Давид, – спросила кузина Рина, – а когда возвращается Мари?

– Хотел бы я знать! Но, увы, пока все затягивается.

– Да уж, как-то слишком затягивается!

– Да, – поневоле согласился я, не найдя другого ответа.

– Давид, тебя Рафа зовет к телефону, – крикнул брат.

– Привет, француз, ты еще дома? Давай встретимся завтра. Сегодня никак не могу, надо закончить неотложные дела. Ты свалился как снег на голову! Нет, если что-то срочное, я всегда найду минут пятнадцать – двадцать, чтобы повидаться.

– Да нет, ничего срочного. Встретимся завтра, в спокойной обстановке.

А чего ты хотел, Давид? Чтобы все сидели и ждали тебя? У всех своя жизнь, даже самый близкий друг занят. И это нормально.

Гости постепенно разошлись. Остались только родители и брат.

– Я тоже пойду, – сказал он. – Зайду в штаб, посмотрю что к чему.

– Ты с кем-нибудь встречаешься, боксер?

– Ты по сравнению с ним – студент духовной семинарии, – улыбнулся отец. – Парень в роли звезды. Бесконечные друзья и подруги!

– Я – национальное достояние! Кто еще из республики становился чемпионом Всемирной универсиады? Это же фактически Олимпиада, только для студентов, притом в самой престижной весовой категории. Только я! Поэтому ходить со мной рядом, находиться в моем обществе – большая честь для молодых людей моего возраста. О девушках уже не говорю.

Только у моего отца и матери есть бесконечное время для меня. Что ж, пора увидеть жизнь такой, какая она есть. Может, Мари сейчас позвонит? Должно быть, телефонная линия занята.

Скоро родители пошли спать. К двум часам ночи вернулся брат. Стараясь никого не разбудить, оставил туфли в прихожей и пошел к себе. А в Париже сейчас еще только полночь. Линия более-менее свободна. Почему она не звонит?..

* * *

– Давид, завтрак на столе. Твои ключи от дома – на телефонном столике. Отдыхай.

– Да, мам, хорошо.

Зазвонил телефон. Подойти? Звонок не междугородный. Не хочу брать трубку… Нет, вдруг это Рафа!

– Давид, это Тереза. Как я хочу тебя увидеть! Не представляешь, как соскучилась!

– Как вижу, если кто в вашей семье по мне и скучает, то это ты!

– Почему ты так говоришь? Мари и мама только о тебе и спрашивают.

– Просто пошутил. Как твои дела? Как твой друг? Когда появишься?

– У меня все нормально. Сегодня могу после занятий заскочить.

– Давай к пяти часам, чтобы и мне было удобно.

– Хорошо!

Телефон снова зазвонил.

– Француз, я знал, что ты так рано не выйдешь из дома. К часу подходи к кафе-ресторану «Крунк»[54]54
  «Крунк» в переводе с армянского – аист.


[Закрыть], вспомним студенческие годы. Перекусим и уточним планы на вечер. Да, кстати, ты еще холостой?

– Послушай, Рафа, узнай, пожалуйста, у сестры Иветты, когда она приезжает?

– Вот, я же говорил: когда этот парень на ком-то зацикливается, его потом щипцами не оторвешь. Ты же согласился, чтобы она вышла замуж! Да, забыл сказать… – междугородный вызов прервал наш разговор.

– Это я, – послышался голос Мари. – Рада, что ты приехал в отпуск. Почему ты вчера так резко говорил с мамой? Она и так чувствует себя виноватой.

– Мари, все это я неоднократно слышал в течение года. Потом…

– Что потом?

– Потом… Вот что потом: ты немедленно покупаешь билет и прилетаешь! Все твои слова – шелуха, ветер! Твое место здесь, со мной!

– С каких это пор ты стал таким грубым и решительным? Может, после встречи с Иветтой? Уж очень заинтересованно она расспрашивала, вернусь ли я.

– Должно быть, просто естественное любопытство.

– Мне показалось, что это больше, чем естественное любопытство.

«Неужели Иветта ей рассказала?» – мелькнуло у меня в голове.

– Она мне рассказала… – мое сердце начало бешено колотиться, – какие условия ей поставили перед приездом сюда. И ты хочешь, чтобы я вернулась в эту страну? Чтобы мой мальчик жил в таком окружении?

– Ах, вот как, ты перешла в контратаку?! С каких пор ты интересуешься тем, чем никогда не интересовалась? – я старался по возможности избегать политизированных слов. – Все, Мари, если в течение месяца, от силы двух, ты не вернешься, будем считать…

– Не говори того, о чем потом будешь сожалеть.

Нас разъединили. Вероятно, время закончилось. Или это Мари положила трубку? Нет, не думаю. На что она надеется? Чего хочет? Насчет Иветты я зря беспокоился, она молодец.

Встреча с Рафой меня тоже не особо обрадовала. Говорили о многом, но было заметно, что у нас уже разные интересы. То, о чем рассказывал он, меня уже особо не волновало – внутренние разборки, новые девушки и тому подобное. Рафе был интересен только случай с Коробко. Когда же речь зашла об Ольге, он сперва оживился, но итоги нашей дружбы оставили его разочарованным.

– Дав, дружить с красивой женщиной невозможно! Она, в свою очередь, ждет действий от тебя. Настоящая дружба между мужчиной и женщиной – это когда существуют и интимные отношения, разумеется, если вы физически привлекаете друг друга. Все остальное – пшик! Ерунда!

– Может, ты и прав, – согласился я.

* * *

На следующий день позвонил Иветте. Хотел поподробнее узнать о ее встрече с Мари и о поездке в целом.

Трубку снял ее отец Рудольф Михайлович.

– Что я слышу, Давид! Ты в городе и не хочешь зайти к нам после годового отсутствия! Я очень обижусь. Никаких возражений, хоть сейчас вставай и приезжай! Как раз Иветта в саду рассказывает подругам о своей поездке.

– К сожалению, я сегодня занят… Если можно, приду завтра. Спасибо за приглашение!

Неудачно получилось. Мне же нужно с Иветтой поговорить наедине, а не устраивать коллективное обсуждение. На следующий день с букетом моих любимых белых роз к восьми вечера подъехал на служебной машине брата к Иветте. Дверь открыла ее сестра, чуть поодаль с настороженным видом стояли Иветта и ее мать, которая была в курсе нашей связи. Должно быть, только Рудольф Михайлович не догадывается о моих истинных отношениях с его дочерью. Опять я в своем обычном раздвоенном состоянии – притворяюсь не тем, кем являюсь на самом деле.

– Ну, герой, защитник родины! Расскажи, как проходит служба? Чем там люди живут, что их волнует?

После получасового интенсивного обмена мнениями Рудольф Михайлович с женой отошли, сестра Иветты отправилась кому-то звонить, и мы наконец остались одни.

– Почему ты не звонила, ведь твоя сестра сообщила, что я здесь?

– Хотела прийти в себя.

– Пришла?

– Мари не вернется.

– С чего ты взяла?

– Она за год очень изменилась.

– В чем?

– Много говорила о материальных вопросах, о возможных вариантах устройства на высокооплачиваемую работу.

– Но это же понятно. У нее мать и ребенок.

– Человек, который собирается вернуться, не стал бы так вникать в эти вопросы и так заинтересованно о них говорить.

– Надеюсь, ты особенно не распространялась?

– О чем ты говоришь? Я уже начала забывать о случившемся. А ты – заблудший человек, не замечаешь того, что видят другие.

– То есть?

– Если хочешь услышать еще раз, то повторяю: Мари не вернется. И потом… Знаешь, я вижу тебя в другом свете. Ты такой отчаянно решительный, смелый, но в этом вопросе вызываешь совсем другое впечатление… даже жалость. Всегда казалось, что ты и жалость далеки друг от друга, но… Утешайся другим, Давид. У тебя чудесный мальчик, он очень похож на тебя. Особенно глаза.

– Ив, через несколько дней я улетаю в Москву. Сообщу тебе свой адрес.

– Нет необходимости. Я изменилась. И должна думать о своем будущем.

– Объясни, что ты понимаешь под этим?

– Очень просто. Все, что было, осталось в прошлом. Притом безвозвратно. Возможно, я соглашусь встретиться с тобой, если увижу перспективу.

– А Борис?

– Запасной вариант.

– Мне кажется, что все вокруг меняется быстрее, чем я…

– Тебе правильно кажется, – вздохнула Иветта. – Ты, я и Мари – ровесники. Это значит, что ты определенно моложе нас. Лет через десять ты сможешь строить отношения с девушкой младше тебя на десять лет. Я и Мари – нет. Наше время течет быстрее.

– Тогда, может, та девушка, младше меня на десять лет, тоже отнесет меня к запасному варианту?

– Может быть.

– Ладно. Я подумаю над тем, что ты сказала. До свидания, Ив.

– Давид… мама хотела с тобой поговорить.

– Отложим на время.

– Помни, я не буду ждать тебя долго, – бросила она мне вслед.

Я шел пешком по улицам родного города. Тепло, сухо, все знакомо, воздух напоен благоуханием цветов и зеленой листвы. Но почему-то здесь, в этой жизни, в моем родном городе, среди близких и родных людей я чувствую себя зрителем, а не участником. Все течет и без меня в своем естественном ритме, и даже близкие чувствуют мою отчужденность. Как жить дальше? Пора определяться.