Текст книги "О, Мари!"

– В принципе мне положено общежитие, но я уже научен прежним опытом. Вдруг не найду общий язык с товарищами по комнате? Конечно, контингент там совсем другой, но мало ли что. Кроме того, я узнал, что проживающие в общежитии аспиранты должны в соответствии с графиком дежурить на кухне, убираться там и т. п. Представляешь, мама, двадцатисемилетний мужик в капитанском звании вместе с молодыми драит кастрюли, дежурит с красной повязкой… Нет, это не для меня. Возможно, поживу на даче Тумаркиных, ключи возьму у родителей Нины. Или сниму комнату, а может, и квартиру с кем-нибудь на паях.

– А с «генеральской девушкой» у тебя есть связь?

– Да, мама. Она достойный человек, жаль, что выбрала другую жизнь. Я очень ее уважаю за ум, за характер. Пожалуй, можно сказать, что люблю. Не сомневаюсь, с ней мы останемся друзьями.

– Сложно так раздвоенно жить, Давид, – покачала головой мама.

– К сожалению, я давно так живу…

Вечером неожиданно пришел Эдик.

– Что, товарищ майор, не ожидал?

– А, Эдик! Я вижу, что-то у тебя на уме…

– Начну с того, майор, что у меня два билета на самолет на четверг.

– Во-первых, капитан. Во-вторых, я планировал лететь в Москву в субботу.

– Да брось, для тебя это принципиально, что ли? Полетели вместе! Мне нужно быть в Москве в четверг. Я купил трехкомнатную квартиру на Ленинградском проспекте, в кооперативе писателей. Вот-вот мебель привезут, я должен быть дома. А кстати – я один, ты тоже, квартира большая… Может, будем жить вместе? Вдвоем веселее!

– Эдик, что ты там задумал? Выкладывай!

– Давид, мы же с тобой почти родственники! Наши отцы были близкими друзьями, наши семьи много лет живут по соседству… Это все твоя профессия. Она сделала тебя подозрительным, поэтому ты не веришь в простую человеческую доброжелательность, обязательно ищешь тайные замыслы, скрытые цели. Конечно, я знаю, что ты не ангел, но в тебе есть и много хорошего!

– Ну знаешь, Эдик, ты тоже далеко не ангел!

– А я и не претендую. Ангелом быть скучно.

– Ладно, уговорил. Люблю неожиданности. Завтра сдам свой билет, в четверг полетим вместе.

– Есть, товарищ майор!

* * *

Мы с Эдиком поднялись на борт самолета одними из последних. Наши места были где-то в середине. После взлета Эдик гулял по рядам, весело здоровался со знакомыми, то и дело подходил ко мне, предлагая сухофрукты или рюмочку коньяку – тогда еще не запрещалось на борту пить алкогольные напитки и есть принесенные с собой продукты. Я сидел отрешенно и восстанавливал в памяти подробности моего последнего разговора с Мари.

Мне было очень жаль ее. Но как она несправедлива, называя меня предателем! Настоящим предателем я стану, если покину маму, родных и близких, родину и дорогие мне могилы. Должно быть, Мари уже не способна понимать такие вещи.

– Дав, видишь, на втором ряду сидит мужик в генеральском кителе? Знаешь, кто это? Генерал Аганов, начальник республиканского военного госпиталя. Они с моим отцом дружат. Он меня заметил, я подойду, а то неудобно.

Через несколько минут Эдик вернулся.

– Майор, я ему, между прочим, сказал, что ты летишь с нами. Он попросил тебя подойти, хочет поговорить.

– Ох, Эдик. Ты можешь хотя бы пять минут посидеть спокойно?

Не хотелось ни с кем разговаривать, но не подойти было бы свинством. Генерал Аганов – хороший человек, он был добр ко мне, пытался освободить от армейской службы. И если что-то пошло не так, это только моя вина.

– Здравия желаю, товарищ генерал!

– Здравствуй, Давид. Я скорблю о преждевременной кончине твоего отца, прими мои соболезнования. Прости, что отсутствовал на похоронах – был в командировке. Мне сказали, что ты делаешь военную карьеру, служишь в Германии и даже стал майором!

– Это мой товарищ сочинил. Я завершил службу в звании капитана, а сейчас поступил в аспирантуру в Москве.

– Не поздновато для аспирантуры? Ты мог бы расти по службе быстрее. Насколько я знаю, дела у тебя шли неплохо.

– Двадцать семь лет, конечно, не юный возраст, но я предпочитаю заниматься наукой.

Я поймал чей-то пристальный взгляд и только тогда заметил сидящую рядом с генералом молоденькую девушку лет семнадцати-восемнадати. Да это же та девочка из госпитального парка! Она и впрямь чем-то напоминает Мари в юные годы: пышные светло-рыжие волосы, овальное лицо, прямой капризный нос, удлиненный разрез глаз…

Пауза затянулась. Мне стало неловко из-за того, что я слишком откровенно разглядывал девушку.

– Я помню вашу дочь. Кажется, четыре года назад я видел ее в госпитальном парке. Она тогда была еще подростком.

– И я вас помню, – тихо сказала она.

– Анна сейчас учится на втором курсе медицинского института, – с гордостью произнес генерал. – Пошла по стопам родителей и брата.

– Простите, товарищ генерал… как зовут вашу дочь?

– Анна, а что?

– Хорошее имя… Что ж, надеюсь, еще увидимся. До свидания.

* * *

– Дав, что-то ты бледный. Самолет плохо переносишь?

– Да нет, Эдик, все нормально.

Капитан экипажа объявил, что самолет попал в турбулентную зону, попросил всех оставаться на своих местах и пристегнуть ремни безопасности. Самолет долго кружился над Москвой и наконец пошел на посадку, но не во Внуково, как обычно, а в Домодедово.

Когда мы вышли из здания аэровокзала, сумерки уже сгустились. Моросил дождь, было ветрено. Под навесом в ожидании автобуса и такси стояла толпа людей.

– Пошли, Дав, нам налево, там машина должна меня встречать. Смотри, генерал с дочерью на стоянке ждут такси. Давай возьмем их?

Погрузившись в машину, вернулись обратно. Эдик вышел, помог генералу Аганову сесть на переднее сиденье рядом с водителем. Я впустил в салон смущенную Анну и сел справа от нее, Эдик слева.

– Куда вас отвезти, товарищ генерал?

– Мы едем к тете, она живет на Ленинском проспекте, – ответила Анна. – Чуть выше площади Гагарина.

Всю дорогу Эдик болтал с генералом и Анной. Узнал, что генерал через день едет в командировку в Ленинград, а Анна с подругой еще на неделю останется в Москве, и с удивлением выяснил, что ближайшая подруга Анны приходится ему дальней родственницей. Я за всю поездку не обменялся с девушкой и двумя словами. Говорил в основном Эдик, иногда генерал.

Вышли попрощаться. Посмотрев на Анну, я снова невольно отметил, какая она красивая. Но, к сожалению, совсем молоденькая, еще даже не полностью сформировалась.

– Спасибо, что подвезли нас. До свидания.

Анна подала мне руку, я пожал ее и тут же смущенно отдернул свою ладонь. Пальцы мои словно пронзил электрический заряд – в точности как десять лет назад, когда я впервые прикоснулся к руке Мари. Больше ни с одной девушкой у меня такого не было.

– Дав, мне показалось, что вы с Анной знакомы, – заметил Эдик по дороге домой. – Во всяком случае, между вами что-то происходило. Не пойму, что именно.

* * *

У Эдика было действительно удобно. Я выбрал себе небольшую светлую комнату, на столе установил фотографии отца, Рафы, еще одну фотографию отца с матерью, на дальнем углу – маленький любительский снимок Мари. На нем ей было восемнадцать, мы тогда только что познакомились.

Эдик зашел посмотреть, как я устроился.

– Дав, вот тебе ключи от квартиры. Постой-ка, откуда у тебя фотография Анны? Нет, это другая девушка. Но они точно похожи! Кажется, это киноактриса? Я где-то ее видел?

– Это Мари.

– Точно! Я вспомнил: лет семь или восемь назад я приехал домой и мама показала мне девушку, которая вела уроки французского по телевизору. Сказала, что это девушка Давида и, по-видимому, они поженятся. Знаешь, я даже позавидовал.

– Эх, Эдик, если б знать тогда, чем все это закончится, сколько страданий принесет мне и моим родителям знакомство с Мари…

– Да выкинь ты ее из головы! Смотри, какие девушки вокруг. Что сломано, того уже не восстановишь. А даже если восстановишь, трещины навсегда останутся. Еще погуляем, брат! Все, давай спать…

Через два дня Эдик объявил:

– Майор, завтра спектакль в «Ленкоме», я пригласил мою родственницу Лиану и Анну. Пойдешь? Билет есть.

Опять я стою перед выбором. Не хочу никуда ни с кем идти! Дайте мне привести себя в порядок, отдохнуть… Словно со стороны я услышал, как другая моя половина произнесла:

– Да, пойду.

* * *

Целую неделю мы ходили с Анной по музеям и паркам Москвы. Я говорил, говорил, говорил… Анна слушала, иногда поднимая на меня удивленный взгляд, задавала наивные вопросы. Сидели в кафе, иногда заходили в простенькие рестораны. Однажды я пригласил ее в «Националь» на вечернюю программу варьете, очень модную в то время. Она заявила, что туда ходят только хулиганы и испорченные люди, чем вызвала мою бурную радость.

– Смотри, Дав, не шути с девушкой, – предупредил меня Эдик. – Не то Аганов снесет твою дурную башку.

– Эдик, завтра я лечу в Ереван. Провожу Анну домой, увижусь с мамой и вернусь.

Я чувствовал, что со мной происходит что-то странное. Казалось, я перестал контролировать свои действия – совсем как десять лет назад, когда повстречался с Мари.

Через день в Ереване, собираясь лететь обратно в Москву, я приехал к дому Анны, чтобы попрощаться с ней. Она вышла, смущенно подала руку на прощание. Это был второй раз, когда я прикоснулся к ней.

– Я позвоню, Анна.

– Нет, я сама позвоню. Я знаю, что мои родители не очень хорошо к тебе относятся, считают, что у тебя дурная слава.

– Из твоих слов мне только одно понравилось – слава, – улыбнулся я. – Увидимся через полгода! – и вдруг неожиданно для себя добавил: – Прилечу просить твоей руки, если ты, конечно, согласна.

Несколько минут она сосредоточенно смотрела вниз. Когда она наконец подняла голову и посмотрела на меня – серьезно, без улыбки, – по ее светло-карим глазам я увидел, что она приняла решение.

– Лучше обручиться. Как раз я перейду на третий курс.

– Знаешь, Анна, у тебя серьезная причина: на третьем курсе учатся уже самостоятельные люди. К тому же будет время проверить наши чувства.

Эпилог

Вскоре я защитил кандидатскую диссертацию и начал преподавать в военной академии на кафедре Орловского. Через два года, несмотря на сопротивление семьи Анны, мы с ней поженились. В моем присутствии она спокойно и решительно объявила родителям, что если они не дадут своего согласия, то она уйдет из дома и больше не вернется. Я был поражен решительностью совсем неопытной девушки, которая, несмотря на все сложности и сомнения, решила связать со мной свою судьбу и полностью доверилась мне. Обмануть доверие этой чистейшей души было бы тяжелейшей подлостью. Мир для меня замкнулся на моей юной возлюбленной.

Анна переехала ко мне в Москву и продолжала учиться уже в Первом московском медицинском институте. Мы жили в съемной квартире в центре города. По утрам я с трудом поднимал с постели мою молоденькую жену – особенно тяжело и жалко было ее будить зимой – и, полусонную, на машине отвозил в институт. В такие моменты мне казалось, что я заменяю ей отца, брата и мужа одновременно.

Институт Анна окончила с красным дипломом и впоследствии перешла на преподавательскую работу. После рождения нашего первого ребенка, дочери Люси, которую мы назвали в честь моей матери, родители Анны примирились с моим существованием и даже начали гордиться моими успехами. Второй ребенок, сын, родился уже в Европе, где я занимался научно-преподавательской деятельностью.

Мама сперва осталась жить с братом, который очень быстро рос по службе и уже в довольно молодом возрасте достиг заметных успехов. После нашего возвращения из-за рубежа мама переехала ко мне. Часть останков отца я перевез в Москву и похоронил на Ваганьковском кладбище, где через двадцать лет к нему присоединилась моя многострадальная мама.

У меня большая, разноязычная, интернациональная семья, четверо внуков разных кровей. Свою старую поношенную капитанскую форму я держу в шкафу. Иногда я с гордостью показываю ее детям и внукам, рассказываю о своей неспокойной молодости, показываю выцветшие и обтрепавшиеся фотографии тех лет… Дети уже давно не спрашивают, кто эта часто встречающаяся на снимках пышноволосая девушка, а внуки пока ничего не понимают.

* * *

Мари так и не вышла замуж. Она живет в Париже – уже в другой, более просторной и роскошной квартире – с матерью, мадам Сильвией, и сыном, который, как и Мари, считает, что я их предал. Когда в 1980 году мы с Анной впервые появились в Париже в составе туристической группы – в кармане сто двадцать долларов на две недели[64]64
  Полное содержание обеспечивал «Интурист», но на личные расходы выдавали такую ничтожную сумму, что хватало лишь на воду, редкие у нас экзотические фрукты и небольшие подарки для детей.


[Закрыть], – я долго колебался, звонить Мари или нет. Потом решил, что мой звонок расстроит всех нас, особенно мою молодую жену. Впоследствии и у меня, и у Мари было много возможностей встретиться, но мы сознательно избегали этого. Однако судьбе было угодно, чтобы спустя некоторое время наши пути снова неожиданно пересеклись.

Мари – владелица успешного рекламного агентства, ведет замкнутый образ жизни. О ней и Себастьяне постоянно информирует меня Тереза, с которой мы сохранили исключительно теплые отношения. Они с мужем востребованные архитекторы, имеют троих детей, одного из которых назвали Давидом, в мою честь. От Терезы я узнал, что Мари недавно провела неделю в городе своей юности, возложила цветы на могилы моего отца и Рафы и, опечаленная, улетела обратно.

Самой близкой подругой Мари стала… Иветта, которая обосновалась в Лондоне и отчасти в Монако. Борис в 1990-е годы сколотил внушительный капитал, стал владельцем солидного бизнеса, которым управляет из-за рубежа. Он азартный, самозабвенный игрок, почетный гость монакского казино. По слухам, играет по-крупному, иногда не без успеха.

Иветта оставила свою переводческую работу, несколько лет совершенствовала вокальное искусство и стала неплохой певицей в жанре популярной классики. Поет на разных языках, которыми владеет, в основном на французском, немецком и английском, разъезжает с благотворительными концертами по миру и большую часть заработанных денег направляет в Россию и Армению в помощь сиротским домам и детским больницам. У нее одна дочь – по словам Терезы, очень красивая и похожая на свою мать, – которая серьезно дружит с Себастьяном. Я узнал, что Иветта и Мари часто встречаются в Париже, иногда в Ницце, где Мари бывает на отдыхе. По-видимому, им всегда есть о чем поговорить, и не исключено, что тема о мужском непостоянстве и предательстве затрагивается ими нередко.

Юля с дочерью переехала к матери Рафы, которая спустя несколько лет тихо и незаметно скончалась у себя дома, так и не примирившись с потерей сына и мужа. Юля доцент, преподает в институте физкультуры. По моему настоянию ее дочь приняла имя отца – Рафаэлла. После окончания филфака университета девушка вышла замуж и назвала своего сына Рафаэлом. С семьей Юли мы, когда бываем на родине, общаемся как близкие родственники.

Варужан с женой в начале 1990-х также эмигрировали во Францию. Там он нашел себе незаметную работу в какой-то химической лаборатории. Любит бурно и с негодованием критиковать идиотскую, по его словам, политику французского правительства, особенно по вопросам иммиграции и распространения ислама.

Орловский и Ольга после выхода на пенсию живут в Подмосковье, недалеко от меня. Единственный сын Ольги – моряк, копия своего отца, весело и беззаботно идущий по службе и по жизни. С ними мы поддерживаем самые добрые отношения.

Фаина обосновалась в Вашингтоне. Сперва работала помощницей у антисоветски настроенного конгрессмена, потом перешла в Колумбийский университет, где считается одним из ведущих специалистов по политологии. Область ее научных интересов и публичных выступлений – бывший СССР, Россия, европейские страны. Муж Фаины, русскоговорящий американец, также специалист по России и Восточной Европе. У них две дочери.

Марк – известный и высокооплачиваемый адвокат в Нью-Йорке. Развелся с Ниной, которой американская жизнь пришлась не по душе, и женился на своей помощнице. Мы с ним поддерживаем отношения, но встречаемся исключительно редко.

Профессор Тумаркин и Маргарита Абрамовна скончались несколько лет назад.

Арам после девятилетнего тюремного заключения вышел на свободу. По моей просьбе Эдик, который стал одним из крупных производителей алкоголя в Подмосковье, помог ему купить ломбард, где он теперь уже свободно продает и покупает золото, антиквариат и драгоценные камни. С Наташей они давно развелись, дети уехали в Америку, сын стал неплохим трубачом и часто навещает отца. После развода Наташа спилась, и Арам устроил ее в закрытый лечебный пансионат.

Генрих по кличке Бифштекс стал исключительно успешным бизнесменом, хотя и с дурной славой. Он владеет несколькими зданиями бывших валютных магазинов в центре города, которые превратил в бутики дорогой одежды. Какое-то время он даже побыл депутатом Государственной думы от одной левой партии в обмен на щедрую спонсорскую помощь руководителям этой партии.

Стукач, он же Князь, когда его выгнали со всех постов, подружился с еще одним известным в республике анонимщиком по кличке Шиз-Волод, таким же аморальным типом, как и он сам. Некоторое время они, используя анонимки и различные провокации, шантажировали чиновников и богатых дельцов, добывая таким путем неплохие деньги, но потом Шиз-Волод, неряшливый алкоголик, повесился – сам или ему «помогли», неизвестно. Тогда Стукач нашел несколько способных художников-выпивох и наладил производство репродукций, торгуя ими на всех просторах бывшего СССР под видом подлинников. Однажды, уже в постсоветское время, несколько таких картин купили доверенные лица одного из российских руководителей за бешеные деньги. Посредников арестовали, но сам Князь успел вовремя перебраться в Америку. Я не перестаю удивляться, как живуче это наполненное ядом тщедушное тело, без устали отравляющее все, к чему прикасается. Из всего нашего курса в живых остались несколько человек, и среди них – болезненный, тщедушный Стукач. Возможно, его вдохновляет ненависть к окружающим, особенно ко мне…

* * *

Недавно мы с Анной отметили тридцать лет совместной жизни. Мы прожили счастливые годы, окруженные любовью близких и дружеским вниманием. Единственное, что омрачало мою радость, – сознание того, что у Мари жизнь не вполне удалась…

Подруга моих юных лет предпочла благополучную и комфортную жизнь на чужбине. И она нашла ее, но новой любви и душевного покоя, по-видимому, так и не обрела.

Я много размышлял о жизни, о ее удивительных поворотах, подчиняющихся внутренней логике, которая, как ни странно, ничуть не исключает влияния случайных моментов везения и неудачи, в своей совокупности образующих судьбу. Нередко судьба сама ведет человека, но, как правило, у него всегда остается возможность выбора…

Главная часть жизни уже прожита. Однако до ее финала у меня, похоже, есть еще время.

Много раз я чувствовал себя счастливым, и лишь затаенное чувство вины перед далекой возлюбленной печалит мою душу.

Прости, моя голубоглазая девочка. Ты была права тогда: нам не было суждено быть вместе…