Текст книги "Чужак в стране чужой"

– Как это?

– А ты подумай как следует. О Марсе мы знаем мало, но нам известно, что Марс на Землю нисколечки не похож, а марсиане – не люди, это абсолютно точно, как бы мало мы о них ни знали. Вот представь себе, что ты неожиданно угодила в джунгли, к самым примитивным дикарям, которые белой женщины в жизни не видели. Ну и как, сумеешь ты поддержать непринужденную светскую беседу? Или ты им странной покажешься? Между прочим, это весьма приблизительное сравнение. В данном случае те, среди кого жил Смит, на сорок миллионов миль более чужды нам, чем эти гипотетические дикари.

– Это мне понятно, – кивнула Джилл. – Потому-то я и не стала обращать внимания на его странные разговоры. Так что не считай меня за дуру.

– Умница ты, умница. Для женщины.

– Хочешь, я вылью мартини на твою редеющую шевелюру?

– Миль пардон. Женщины гораздо умнее мужчин, и жизнь ежесекундно эту истину подтверждает. А тебе там и выливать-то нечего, давай налью.

– Знаешь, Бен, – заметила Джилл, с великодушием победителя принимая стакан, – а ведь это полное идиотство, насчет не пускать женщин. Никакой он не маньяк.

– Они просто не хотят подвергать его слишком многим потрясениям сразу.

– Никакого потрясения и не было. Он просто… ну, заинтересовался. Он смотрел на меня совсем не так, как мужчины на баб.

– Неизвестно, чем бы все кончилось, удовлетвори ты его просьбу. Наверняка с инстинктами у него все в порядке, а вот сдерживать их он не умеет.

– Не думаю. Он, вероятно, слышал уже, что бывают мужчины, а бывают женщины, вот и захотел посмотреть, в чем же разница.

– Vive la difference![3]3
  Да здравствует различие! (фр.)


[Закрыть] – возгласил Бен.

– Фу, мистер Какстон.

– А почему это «фу»? Я же со всем почтением. Возношу хвалу всем богам, что родился человеком, а не марсианином.

– Кончай треп.

– В жизни своей не говорил серьезнее.

– А тогда просто заткнись. Он вел бы себя тихо и благопристойно. Еще и торжественно поблагодарил бы. Ты не знаешь, ты не видел его лица, а я видела.

– И что же у него за лицо такое?

– Не знаю, как это и описать… – Джилл замялась. – А, знаю! Ну, вот ты, Бен, ты видел когда-нибудь ангела?

– Да, вот прямо сейчас и вижу. Других – не видел.

– И я тоже не видела, но если они есть, то выглядят в точности как он. Совершенно безмятежное, полное какой-то неземной непорочности лицо – и мудрые, древние глаза… – Джилл зябко поежилась.

– Неземной, – кивнул Бен. – Очень подходящее к случаю слово. Хотелось бы посмотреть.

– А для чего они его заперли? Он же и мухи не обидит.

Какстон задумчиво сложил кончики пальцев:

– Ну, во-первых, для его же защиты. Всю жизнь провести на Марсе – он же, небось, хилый, как цыпленок.

– Естественно. Это сразу видно. Хотя недоразвитая мускулатура – пустяки. Миастения гораздо опаснее, так и то врачи справляются.

– А еще, чтобы не подхватил какую-нибудь заразу. Он же вроде этих лабораторных кроликов из Пастеровского института, в жизни не видал ни одной здешней бактерии.

– Да, конечно. Никаких антител, никакого иммунитета. Только я слышала в столовой, что доктор Нельсон – врач с «Чемпиона» – с этим уже разобрался. По пути с Марса нашему лабораторному кролику сделали несколько переливаний, у него теперь почти вся кровь новая.

– Во, интересный факт. Хоть это-то можно использовать?

– Только на меня не ссылайся. И ему сделали кучу прививок, от всего, что бывает и не бывает, кроме разве что воды в колене. Да и где же это видано, чтобы автоматчики охраняли человека от микробов?

– М-м-м… Джилл, я нахватал тут кое-какую информацию, наверняка тебе не известную. Использовать ее я не могу – информанты больно трепетные, ну прямо как одна моя знакомая медсестра, – но тебе, если хочешь, расскажу. Только – чтоб никому.

– Никому так никому.

– Рассказ будет длинный. Налить?

– Нет, сперва стейк. Где там кнопка?

– Вот тут.

– Так нажми.

– Я? Это же ты готовишь ужин. Ты же у нас скаут.

– Мистер Какстон, да я скорее лягу тут в траве и умру с голоду, чем буду вставать и нажимать кнопку, расположенную в шести дюймах от вашего правого указательного пальца.

– Ну, как знаешь. – Упомянутый палец ткнул упомянутую кнопку, переведя плиту в заранее заданный режим. – Только не забывай, кто приготовил ужин. Так вот, насчет Валентайна Майкла Смита. Во-первых, неизвестно еще, Смит он или не Смит; на этот счет существуют очень серьезные сомнения.

– Как это?

– А вот так. Твой дружок-приятель – первый в истории межпланетный ублюдок. То есть плод космического прелюбодеяния.

– Брешешь!

– Фу, как говорит одна моя знакомая. Ты помнишь что-нибудь насчет «Посланника»? Четыре семейные пары, в их числе капитан Брант с супругой и доктор Смит с супругой. А твой марсианин с ангельским личиком появился на свет в результате, так сказать, перекрестного опыления. Сын миссис Смит от капитана Бранта.

– Да откуда твои информанты это знают? Они что, со свечкой стояли? И кому какое дело, чей он там сын? – возмутилась Джилл. – Дикое все-таки паскудство рассказывать сплетни про давно умерших людей.

– Отвечаем по порядку: сперва – насчет «откуда». Думаю, ты и сама сообразишь. Полная биохимия крови, цвет волос, цвет глаз, все, какие есть, генетические заморочки – да ты в этом лучше меня разбираешься. И вот, по всему выходит, что его мать – Мэри Джейн Лайл Смит, а отец – Майкл Брант. О каждом из экипажа «Посланника» существует полнейшая информация в открытом доступе. Никто еще в истории не был так подробно обследован и описан, как эти четыре парочки. Отличная, кстати, у парня наследственность: у отца ай-кью сто шестьдесят три, у матери – аж сто семьдесят, и тот и другая – выдающиеся специалисты… Теперь насчет «кому какое дело». Заинтересованных тут очень много, а потом, когда все выплывет на свет божий, станет еще больше. Ты слышала такое название – «лайловский двигатель»?

– Конечно. Они стоят на «Чемпионе».

– И на «Чемпионе», и на всех современных кораблях. И кто же, ты думаешь, его изобрел?

– Не знаю… Подожди-ка, подожди… Это что, она…

– Молодец, возьми с полки пирожок. Именно она, доктор Мэри Джейн Лайл Смит. Она так и не увидела свое детище в железе, однако успела запатентовать все основные элементы конструкции, вложила эти патенты в специально организованный траст – самый настоящий, не какой-нибудь там благотворительный, некоммерческий – и передала контроль над трастом вместе с текущими доходами Научному фонду. В конечном итоге контроль перешел к правительству, но принадлежит траст твоему драгоценному дружку, и стоит он многие миллионы, может быть – сотни миллионов, точно уж и не знаю.

Ужин был готов. Чтобы не портить лужайку, Какстон пользовался столиками, подвешенными к потолку; один из них он опустил на нормальную высоту, а другой – совсем низко, чтобы Джилл могла сидеть на траве.

– Ну и как? – поинтересовался хлебосольный хозяин.

– Феикаепно!

– Благодарю. И не забывай, что готовил я.

– Бен, – сказала Джилл, прожевав и проглотив очередной кусок, – так что же насчет этой, ну, незаконнорожденности Смита? Он что, теперь и не наследник?

– Он очень даже законнорожденный. Доктор Мэри Джейн жила в Беркли, а калифорнийские законы не признают понятия «незаконнорожденный», твой биологический потомок автоматически является твоим законным потомком. Капитан Брант – новозеландец, у них законы точно такие же. А вот в том штате, где повезло родиться доктору Уорду Смиту, мужу Мэри Джейн, считается, что ребенок, родившийся у замужней женщины, – законный потомок ее мужа, никакие тебе биологии-генетики в расчет не идут. Так что, Джилл, марсианин этот – самый что ни на есть законнорожденный сын трех родителей враз.

– Как это? Подожди, Бен, тут какая-то ерунда. Так не бывает. Либо законный, либо незаконный. Конечно же, я не юрист, но все равно…

– Вот оно и видно, что не юрист, их-то такой мелочью не смутишь. С юридической точки зрения Смит – вполне законнорожденный, с той, правда, пикантной особенностью, что где-то у него один комплект законных родителей, а где-то – другой. Ну а по здравому смыслу он, конечно же, бастард, что не имеет ни малейшего значения: дела о наследстве решают юристы, решают по своим законам, а не по какому-то там здравому смыслу. Так вот, о наследстве. Как я уже говорил, мать оставила ему колоссальное состояние, но ведь и оба его папаши были далеко не нищими. Работая на лунной трассе, Брант получал просто непристойное жалованье и все его вкладывал в «Лунар энтерпрайзес». Ты слышала, наверное, как взлетели эти акции, – компания только что объявила о выплате очередных дивидендов. Был у Бранта грешок, азартные игры; так ведь он не проигрывал, а регулярно выигрывал – и выигрыши тоже вкладывал в ЛЭ. С Уордом Смитом дело проще – старые семейные деньги, ну а медицина – по зову сердца. И твой марсианин – наследник всех троих.

– Да-а!

– Но и это, лапуля, только половина дела. Смит – наследник всей команды.

– У него что, четыре папаши?

– Шутки шутками, но все восемь членов экипажа «Посланника» подписали своего рода джентльменское соглашение искателей приключений, согласно которому выжившие становятся наследниками погибших. Выжившие и дети – каковых детей у них до рождения Валентайна Майкла Смита не было. Составлен контракт весьма тщательно, в полном соответствии с лучшими образцами договоров, написанных еще в шестнадцатом и семнадцатом веках, которые выдержали не только проверку временем, но и все попытки опротестовать их по суду. Вдобавок все члены экипажа были людьми состоятельными. Еще две семейные пары скупили уйму акций «Лунар энтерпрайзес», так что в сумме Смит может оказаться если не владельцем контрольного пакета, то уж точно мажоритарным акционером.

Джилл подумала о младенчески невинном существе, превратившем глоток воды из стакана в трогательную церемонию, и почувствовала укол жалости.

– Вот бы заглянуть в вахтенный журнал «Посланника», – продолжал Какстон. – Ведь его нашли, но вряд ли кому покажут.

– А что там такого, Бен?

– Жуткая история. Кое-что я узнал, но потом информант протрезвел, пожалел о своем длинном языке и заглох. Доктор Уорд Смит сделал своей жене кесарево сечение, и она умерла на операционном столе. Судя по всему, наш хирург знал расклад – не теряя ни минуты, он тем же самым скальпелем перерезал горло капитану Бранту, а затем и себе. Вот так-то, малышка. Прошу прощения.

Джилл зябко поежилась:

– Я медсестра, у меня к таким вещам иммунитет.

– Врунья ты моя, вот ты кто. Знаешь, Джилл, я целых три года работал в отделе криминальной хроники и все равно не сумел к такому привыкнуть.

– А что произошло с остальными?

– Понятия не имею. Может статься, мы никогда этого не узнаем – если не вырвем вахтенный журнал из цепких лап бюрократов. Вырвать его необходимо, во всяком случае так считает сидящий перед тобой молодой, полный романтического идеализма газетчик. Секретность – мать тирании.

– Бен, а может, и лучше будет, если это жулье отнимет у него наследство. Он же такой… ну, не от мира сего.

– Во-во, опять очень точное и к месту слово. Да ему, в общем, не шибко-то и нужны все эти деньги, уж как-нибудь Человек с Марса без куска хлеба не останется. Любое правительство, тысячи университетов и прочих организаций с восторгом возьмут его на свое обеспечение.

– Ну вот, видишь. Так что лучше ему подписать отказ, и дело с концом, и голова не болит.

– Если бы с концом. Джилл, ты слыхала о знаменитом процессе «„Дженерал атомикс“ против Ларкина и прочих»?

– Это что, Ларкинское решение? Конечно знаю, ты что, считаешь, я и в школе не училась? Только при чем тут Смит?

– А ты вспомни, как все было. Первый корабль на Луну послали русские, и он разбился. Второй, который послали мы вместе с Канадой, сел успешно, но никого на Луне не оставил. И вот, пока Соединенные Штаты и Британское Содружество готовились – якобы при спонсорстве Федерации – послать корабль с колонистами, а Россия занималась тем же самым в одиночку, всех их обогнала «Дженерал атомикс», арендовавшая для старта один из принадлежавших Эквадору островов. Одним словом, когда на Луну сел корабль Федерации – а чуть не сразу за ним и русский, – ребята из «Дженерал атомикс» успели там уютно обосноваться. А затем эта компания, зарегистрированная в Швейцарии, но находящаяся под американским контролем, набралась наглости объявить Луну своей собственностью. И ведь Федерация никак не могла сказать им: Луна наша, а вы идите куда подальше – обязательно вмешались бы русские. Тогда Верховный Суд мудро решил, что такое абстрактное понятие, как «юридическое лицо», не может владеть небесным телом и настоящие собственники Луны – люди, ее колонизовавшие, то есть Ларкин и его товарищи. Вот их-то и признали суверенной нацией и приняли в Федерацию, члены Федерации получили обещание доли в будущих доходах, а «Дженерал атомикс» и ее филиал «Лунар энтерпрайзес» – концессии. Многие страны недовольно морщились, к тому же в те времена Верховный Суд Федерации не был еще таким всемогущим, как сейчас, однако ничего лучшего никто не придумал. Побочным результатом стали законы колонизации планет, долженствующие прекратить кровавые разборки; все эти законы базируются на Ларкинском решении. И ведь они работали – Третья мировая не была связана с космическими спорами. Так что Ларкинское решение имеет силу закона и вполне применимо к Смиту.

– Что-то не улавливаю связи, – недоуменно покачала головой Джилл. – Ты меня споил.

– Думай, Джилл, думай. Согласно Ларкинскому решению, Смит – суверенная нация и единоличный владелец планеты Марс.

5

– Я мартини перебрала, – пожаловалась Джилл. – Мне послышалось или ты и впрямь сказал, что наш пациент – владелец Марса?

– Сказал. Так оно и есть. Он провел на Марсе, без посторонней помощи, законодательно определенный промежуток времени. А значит, в юридическом смысле Смит – вся планета Марс. Король Марса, президент, народ – как тебе больше нравится. Если бы «Чемпион» не оставил колонистов, права Смита на пустующую планету стали бы спорными, но теперь он все тот же король, только в отлучке. И Смит совсем не обязан чем-то делиться с новопоселенцами, они – всего лишь иммигранты, твой пациент может даровать им гражданство, а может и подумать.

– Невероятно!

– Зато – вполне законно. Теперь ты, лапуля, понимаешь, почему все так интересуются Смитом. И почему правительство запрятало его подальше. То, что они делают, – вопиющий произвол. Ко всему прочему Смит – гражданин Соединенных Штатов и Федерации, а никто не имеет права лишать гражданина Федерации внешних контактов – будь этот гражданин хоть сто раз осужденным преступником. Это сразу после Третьей мировой узаконили. Правда, вряд ли Смиту об этом известно. Кроме того, запирать прибывшего с визитом монарха – каковым является Смит – на ключ, не давать ему встретиться с людьми, особенно с журналистами – каковым являюсь я, – всегда считалось недружественным актом. Ну как, проведешь меня под видом монтера-неумехи?

– Что? Да теперь я еще больше боюсь. Слушай, Бен, а вот если бы меня сегодня утром застукали, что бы со мной сделали?

– М-м-м… думаю, ничего особенно страшного. Заперли бы в психушку по диагнозу, подписанному тремя медицинскими светилами, и разрешили бы переписку, по одному письму в каждый второй високосный год. Ну, в общем, особо расстраиваться бы не стали. Интереснее другое – что они с ним сделают?

– А что они могут сделать?

– Ну, вдруг он умрет… Скажем, от непривычно высокого тяготения. Правительству это будет на руку.

– Ты хочешь сказать – его убьют?

– Тише, тише, зачем такие грубые слова. Нет, вряд ли твоего ангелочка убьют, ведь он – кладезь ценной информации, это даже обыватели понимают. Он наверняка важнее, чем Ньютон, Эдисон, Эйнштейн и еще десяток великих умов, вместе взятых. А может быть, и нет. В общем, пока в этом досконально не разберутся, его никто не тронет. Кроме того, он – связующее звено между нами и единственной известной нам цивилизованной расой. Своего рода посланник и уникальный переводчик. И это тоже важно, только пока не ясно, насколько. Как там у тебя с классикой? Читала «Войну миров» Уэллса?

– Давно, еще в школе.

– Вот представь себе, что марсиане за что-нибудь на нас озлятся, объявят нам войну – и победят. Все может быть, мы ведь силы их не знаем. Тогда Смит может оказаться посредником, миротворцем, который предотвратит Первую Межпланетную войну. Вариант, конечно же, сомнительный, но правительство обязано его учитывать. Ведь там и по сию пору не могут разобраться, к каким политическим последствиям ведет открытие разумной жизни на Марсе.

– По-твоему, он в безопасности?

– На какое-то время. Генеральный секретарь не может позволить себе опрометчивых решений, его правительство – как хорошо тебе известно – висит на волоске.

– Никогда не интересовалась политикой.

– И очень зря. Следить за ней почти так же важно, как за собственным пульсом.

– А я и за ним не слежу.

– Не мешай моему красноречию. Возглавляемая Дугласом правящая коалиция трещит по швам. Пакистан, как трепетная лань, готов рвануть в кусты от любого чиха. А тогда после первого же голосования о доверии и последующих выборов мистер генеральный секретарь Дуглас вернется к жалкому существованию грошового адвокатишки. Человек с Марса может укрепить его положение – а может и выбить у него из-под ног табуретку. Так ты меня проведешь?

– Ни за что. Уйду-ка я в монастырь. Кофе у тебя есть?

– Сейчас погляжу.

Они встали.

– Бедные мои старые косточки, – по-кошачьи потянулась Джилл. – Ладно, Бен, бог с ним, с кофе, завтра у меня трудный день – пациенты ворчливые, ординаторы приставучие. Отвези меня домой. Или нет, лучше просто прогони меня, так будет безопаснее. Вызови мне такси, пожалуйста.

– О’кей, хотя время, собственно, совсем еще детское. – Бен вышел в спальню и быстро вернулся, сжимая что-то в кулаке. – Еще раз спрашиваю – ты меня проведешь?

– Честное слово, Бен, я бы и сама очень хотела, но…

– Ладно, нет так нет. Опасность действительно есть, и не только для твоей карьеры. Но хоть жучка-то ты можешь подсадить? – Он показал ей некий предмет размером с обыкновенную зажигалку.

– Да? А что это такое?

– Величайшее изобретение со времени снотворных порошков, лучшее подспорье для шпионов и бракоразводных адвокатов. Микромагнитофон. Протяжка на пружинном заводе, наводок от моторчика нет, и ни один прибор его не обнаружит. Внутри всякие транзисторы, резисторы, конденсаторы и прочие штуки. Удароустойчивая пластмасса, хоть из вертолета скидывай. Питается от радиоактивного источника, как обычные часы, но экранировка идеальная, наружу ничего не светит. Пишет на микропроволоку, кассета на двадцать четыре часа, затем меняешь, но пружину при этом заводить не надо, у новой кассеты – новая пружина.

– А оно не взорвется? – опасливо поинтересовалась Джилл.

– Да ты что, при желании его можно запечь в пирог.

– Бен, ты своими разговорчиками совсем меня запугал, я теперь побоюсь входить в его палату.

– Ну а в соседнюю, пустую эту комнату, туда-то ты можешь войти?

– Да, наверное.

– У этой штуки длинные уши. Вот, видишь тут углубление? Прикрепи этой стороной к стенке – лейкопластырем, например, – и машинка услышит все, что происходит в соседней комнате. Там стенной шкаф есть?

Джилл задумалась.

– Если я начну ежедневно шастать в эту комнату, кто-нибудь обязательно заметит. А вдруг ее займут? Слушай, Бен, палата Смита сообщается через стенку с другой, из соседнего коридора. Может, оттуда?

– Отлично. Ну так что, сделаешь?

– М-м-м… ты дай эту штуку мне, а я еще подумаю.

Перед тем как передать магнитофон Джилл, Какстон тщательно протер его носовым платком.

– И делай все в перчатках.

– Зачем?

– Просто иметь такую штуку, без всяких отягчающих, и то тянет на хорошие каникулы за решеткой. Так что не забывай о перчатках и, ради бога, не попадись.

– Красивые перспективы ты мне рисуешь!

– Так что, отказываешься?

– Нет, – обреченно вздохнула Джилл. – Всю жизнь мечтала стать преступницей. Ты меня еще бандитскому жаргону обучи…

– Смелая ты девица! – Над дверью мигнула лампочка. – А вот и твое такси, я вызвал, пока за жучком ходил.

– Весьма любезно с вашей стороны. Ты не посмотришь, где там мои туфли? И не ходи на крышу, чем меньше видят нас вместе, тем лучше.

– Как знаешь. – Он начал надевать Джилл туфли.

Когда он разогнулся, Джилл взяла его за уши и поцеловала.

– Так вот, Бен, послушай. Ничего хорошего из этого не выйдет, и я очень удивлена, что тебя заносит на уголовщину, но, с другой стороны, ты – отличный повар. При том, конечно же, условии, что программу набираю я. Так что можно подумать и о замужестве, если удастся еще раз поймать тебя на слове.

– Предложение в силе.

– Неужели бандиты женятся на своих биксах? Или как там нужно говорить – марухах?

Лампочка снова мигнула, и Джилл выскочила за дверь.

Дебют медсестры в роли шпионки прошел без сучка без задоринки; Джилл и прежде часто забегала в палату из соседнего коридора поболтать со скучавшей там лежачей пациенткой. Она прилепила жучка в стенном шкафу над верхней полкой, непрерывно тараторя при этом, что теперешние уборщицы ну вообще никогда не протирают полки.

Достаточно просто прошла и первая замена кассеты – пациентка спала. Однако не успела Джилл слезть со стула, как миссис Фритшли проснулась, пришлось отвлекать ее внимание сочной больничной сплетней.

Справедливо считая, что почтовая система значительно безопаснее всяких шпионских исхищрений, Джилл послала кассету по почте. Однако вторая попытка сменить кассету окончилась полным провалом. Дождавшись наконец, когда пациентка уснула, Джилл пробралась в палату, встала на стул – и тут же услышала за спиной:

– О! Здравствуйте, мисс Бордман!

Джилл окаменела.

– Здравствуйте, миссис Фритшли, – с трудом выдавила она. – Хорошо поспали?

– Да так, ничего, – капризно откликнулась пациентка. – Спина у меня болит.

– Давайте я разотру.

– Мне ничто не помогает. А что это вы всегда роетесь в шкафу? Там что, что-нибудь не в порядке?

Сердце Джилл колотилось как бешеное, желудок свернулся в болезненный комок.

– Мыши, – объяснила она.

– Мыши? Я требую, чтобы меня перевели в другую палату!

Джилл отодрала шедевр шпионской техники, сунула его в карман и спрыгнула на пол.

– Да нет, миссис Фритшли, что вы. Я просто проверяла, нет ли там дырок. Все в порядке.

– Вы хорошо проверили?

– Конечно. Там нет ни щелочки. А теперь спинку. Перевернитесь, только осторожно.

Оставалось одно – попытать счастья в пустой комнате, примыкающей к палате Человека с Марса. Свободная минутка выдалась лишь в конце смены. Джилл вернулась к своему столику и достала ключ.

Но ключ не потребовался – в комнате успели обосноваться двое морских пехотинцев. Охрану, получалось, удвоили.

– Ищете кого-нибудь? – оглянулся один из героев.

– Нет. Но вы бы, ребята, встали с кровати, – ледяным голосом процедила Джилл. – Если вам разрешается сидеть во время дежурства – побеспокойтесь принести себе стулья.

Охранники неохотно поднялись, а Джилл ушла, изо всех сил стараясь не стучать зубами.

Теперь жучок стал напрасной обузой, даже уликой, – уходя после дежурства, Джилл переложила его в карман и дрожала до того самого момента, когда такси оторвалось от больничной крыши и устремилось к дому Бена. С дороги она позвонила.

– Какстон слушает.

– Бен, это я. Ты один? Нужно встретиться.

– Мысль неожиданная, – заметил Бен. – И вряд ли разумная.

– Бен, мне очень надо. Я уже лечу к тебе.

– Ну что ж, надо так надо.

– Да ты, смотрю, просто горишь энтузиазмом.

– Джилл, ты только не подумай, что я…

– Пока!

По здравом размышлении Джилл успокоилась и решила не держать зла на Бена – обстановка действительно сложная, медсестра и молодой журналист опрометчиво схватились с противником, явно превосходящим их силой. Нет, ей точно не надо было в это лезть. И дернул же черт вляпаться в политику!

В объятиях Бена ей стало чуть получше. Все-таки Бен – симпатяга, может, и вправду выйти за него? Первая же попытка Джилл заговорить была решительно пресечена.

– Тс-с-с, – прошептал Бен, закрывая ей рот ладонью. – И никаких имен не упоминай. Болтай о пустяках. Здесь могут подслушивать.

Она кивнула. Бен провел ее в гостиную, и Джилл молча сунула ему магнитофон. Главный организатор шпионской акции недоуменно поднял брови, однако от комментариев воздержался, а только вручил ей вечернее издание «Пост».

– Видела газету? – поинтересовался он самым безразличным тоном. – Посмотри, пока я посуду мою.

– Спасибо.

Уходя из гостиной, Бен ткнул пальцем в одну из статей – в собственную свою ежедневную колонку под гордым названием «ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ».

Сообщает Бен Какстон

Как вам хорошо известно, тюрьмы и больницы объединяет одна общая черта – оттуда порой очень трудно выкарабкаться. В некотором смысле заключенный даже меньше отрезан от окружающего мира, чем пациент: заключенный может позвать к себе адвоката, потребовать присутствия Честного Свидетеля, может апеллировать к habeas corpus и добиться рассмотрения своего дела в открытом суде.

И в то же самое время по обычаям нашего племени мумбо-юмбо вполне достаточно, чтобы кто-нибудь из шаманов-лекарей вывесил табличку «ПОСЕТИТЕЛИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ», и несчастный узник больницы будет отрезан от мира с большей тщательностью, чем когда-то – Железная Маска.

Близких родственников так просто не отвадишь, их придется пустить – беда только в том, что у Человека с Марса, похоже, нет близких родственников. Злосчастная команда «Посланника» имела крайне мало связей с остальным населением нашей планеты; если у Человека в Железной Маске – пардон, Человека, Родившегося на Марсе, – даже и есть какие-либо родственники, способные встать на защиту его интересов, целая армия репортеров (в их числе и ваш покорный слуга) все еще не сумела их отыскать.

Так кто же защищает интересы Человека с Марса? Кто приказал окружить его автоматчиками? Что у него за жуткая такая болезнь, что никому не позволено с ним поговорить, да что там поговорить, хотя бы его увидеть? Я обращаю эти вопросы к вам, господин генеральный секретарь. Не надо считать наших сограждан полными идиотами, никто из них не поверит объяснениям насчет «физической слабости» и «непривычного тяготения» – будь это так, хрупкая медсестричка справилась бы с делом ничем не хуже, чем до зубов вооруженный мордоворот.

А не может ли статься, что природа загадочного недуга имеет чисто финансовый характер? Или даже (скажем шепотом) политический?

И так далее, и тому подобное. Совершенно очевидная наглость, преследующая столь же очевидную цель: не дать правительству возможности отмолчаться. Джилл не понимала, чего именно он добивается, поскольку не разбиралась ни в политике, ни в финансах, хотя и чувствовала, что Бен крупно рискует, бросая вызов властям. Впрочем, она не имела никакого представления ни о подлинном масштабе этого риска, ни о возможных ответных действиях.

Она просмотрела остальные страницы газеты: «Чемпион», «Чемпион» и еще раз «Чемпион». Интервью капитана ван Тромпа, интервью чуть не каждого члена его команды, фотография: генеральный секретарь Дуглас украшает орденом героическую грудь одного из героических членов, снимки марсиан и марсианских городов. И почти ничего о Смите – только короткий медицинский бюллетень: медленно, но верно поправляется после тягот пути.

– Ты вот эту газету посмотри. – Заглянувший в гостиную Бен уронил ей на колени стопку листов тонкой желтоватой бумаги.

«Газета» оказалась стенограммой первой – по всей видимости – кассеты. Собеседники значились как «Первый голос», «Второй голос» и так далее, однако в тех случаях, когда Бен сумел отождествить эти голоса, он подписал от руки фамилии. По верху первого листа шло примечание: «Все голоса – мужские».

Бо́льшая часть записей свидетельствовала, что Смита кормили, умывали, массажировали, что он дважды в день гулял по палате под наблюдением «доктора Нельсона» и «второго врача». Джилл решила, что это доктор Таддеус.

А вот тут – нечто совсем другое. Джилл вернулась к началу эпизода и принялась читать внимательно.

Доктор Нельсон: Ну, парень, как ты себя чувствуешь? Хватит сил на разговор?

Смит: Да.

Д-р Нельсон: Тут один человек хочет с тобой побеседовать.

Пауза.

Смит: Кто? (От руки, почерком Какстона: перед каждой своей репликой Смит делает паузу, иногда небольшую, иногда продолжительную.)

Д-р Нельсон: Этот человек – наш великий (непонятное гортанное слово – марсианское?). Он старейший из наших стариков. Ты будешь с ним говорить?

Смит (после очень долгой паузы): Я преисполнен счастья. Старик будет говорить, я буду слушать и расти.

Д-р Нельсон: Нет, ты не так понял! Он хочет задать тебе несколько вопросов.

Смит: Я не достоин учить старика.

Д-р Нельсон: Этого хочет старик. Ты выслушаешь его вопросы?

Смит: Да.

(Неопределенные звуки.)

Д-р Нельсон: Сюда, пожалуйста. Я привел доктора Махмуда, он в соседней комнате, на случай, если потребуется переводить.

Следующий абзац начинался словами «Новый голос»; Какстон зачеркнул их и подписал: «Генеральный секретарь Дуглас!!!»

Генеральный секретарь: А зачем он? Вы же говорили, Смит понимает по-английски.

Д-р Нельсон: Ну, как сказать… и да, и нет, ваше превосходительство. У него приличный словарный запас, однако, как выражается Махмуд, он полностью лишен культурного контекста, необходимого для правильного понимания и употребления этих слов. Так что разговоры бывают довольно сумбурные.

Генеральный секретарь: Ничего, я уверен, что мы прекрасно поймем друг друга. В молодости я исколесил автостопом всю Бразилию, хотя поначалу не знал ни слова по-португальски. Так что будьте добры представить нас друг другу, а потом можете отдохнуть от нашего общества.

Д-р Нельсон: Сэр? Я бы предпочел остаться со своим пациентом.

Генеральный секретарь: Вы бы предпочли? Боюсь, мне придется настаивать. Вы уж меня извините.

Д-р Нельсон: Боюсь, это мне придется настаивать. Извините, сэр, но врачебная этика…

Генеральный секретарь (прерывает его): Не забывайте, что я – юрист и понимаю кое-что в медицинской юриспруденции – так что не вешайте мне лапшу насчет этой своей «врачебной этики». Этот пациент лично выбрал вас своим лечащим врачом?

Д-р Нельсон: Ну, не то чтобы, но однако…

Генеральный секретарь: Так я и думал. Да была ли у него вообще такая возможность – свободно выбрать себе врача? Сильно сомневаюсь. Он находится под опекой государства, так что я выступаю в роли ближайшего родственника de facto и – в чем вы скоро убедитесь – de jure. Я хочу поговорить с ним один на один.

Д-р Нельсон (долгая пауза, голос звучит сухо и чопорно): При такой постановке вопроса, ваше превосходительство, я считаю себя вынужденным отказаться от пациента.

Генеральный секретарь: Да что же вы, доктор, так вот сразу с бухты-барахты. Я же ни на вот столько не сомневаюсь в ваших методах лечения. Но ведь вы не стали бы мешать матери побеседовать со своим сыном один на один, не стали бы, верно? Вы что, боитесь, я его съем?