Текст книги "Трусливый ястреб"

Закончив работу, мы поливались водой из прицепа-цистерны и оттирались губками, используя боевые каски в качестве тазиков. Высшее командование принимало душ в спецназовских лагерях.

Когда я начал думать, что меня продали в рабство, мне выпала честь отвезти Шейкера в Плейку. Я захватил с собой чистый комплект одежды и набор для фотографии. В гостевых лагерях военного спецназа в Плейку имелся душ. Кроме того, за последние две недели мне наконец-то выпал шанс полетать.

Общество Шейкера больше походило на полное одиночество. За весь полет туда-обратно он не произнес ни слова. Возможно, он устроил мне проверку, но, в таком случае, это была тихая проверка.

Гостевой лагерь был шикарен. Я прогулялся по тротуару, принял душ, просадил немного мелочи в игровых автоматах и прикупил кое-какой ерунды в гарнизонном магазине, в том числе небольшую камеру.

– Надо было подождать и обзавестись хорошей камерой, – Вендалл внимательно изучил мою 16-миллиметровую Minolta, когда я вернулся в роту. – Хорошей камерой, типа Nikon F.

– Думаешь? – я уже начал жалеть о покупке. – Да я взял ее для пары кадров. Когда в магазин завезут стоящие камеры, подберу себе что-нибудь, или когда у нас построят свой магазин…

– Когда соберешься, возьми меня с собой, – предложил Вендалл. – Я знаю все о любой камере.

На следующий день после полета в Плейку я впервые увидел вьетнамцев. Сотни вьетнамцев.

– Мы расчищаем территорию вот тут, – Шейкер указал на точку за пределами северного периметра, собрав нас у карты в оперативной палатке, – под заправочную станцию. Работают вьетнамцы. Они начали пару дней назад, и теперь наша очередь отправлять туда наблюдателя. Мэйсон, готовься.

– Что конкретно нужно делать?

– Просто смотреть. У них есть вьетнамский прораб, который знает, что к чему. Ты должен следить, чтобы они работали и не дурили.

– Не дурили?

– Ага. Мы нашли обтесанные колышки, которые указывали прямиком на наши пулеметные и минометные позиции. Среди рабочих по-любому есть вьетконговцы.

Фургоны с вьетнамцами уже стояли на месте расчистки, когда сержант Мейерс привез меня туда на джипе. Четыре больших двухсполовинойтонника привезли сто пятьдесят беженцев: мужчин, женщин и детей, которые, как мне сказали, были только рады возможности подзаработать. Мужчинам платили сотню пиастров в день, женщины и дети получали по семьдесят пять. (Один пиастр равнялся примерно одному центу.) Когда мы с Мейерсом остановились, водители грузовиков разрешили рабочим вылезать.

Я совершенно не представлял, что делать дальше, но тут в дело вмешался прораб. Черные пижамы с коническими шляпами высыпали из грузовиков и целенаправленно поспешили в разных направлениях, пока босс выкрикивал приказы. Несколько подростков замешкались у одного из грузовиков, и прораб тут же подлетел к ним, раздавая пинки. Из него бы вышел отличный сержант. Уже через пять минут я оказался в центре вьетнамских крестьян, которые размахивали мачете и сверкали топорами, постепенно расширяя границы области расчистки и кромсая лес подобно большим озверевшим термитам.

Прораб окинул взглядом происходящее, убедился, что всем нашлось дело, и направился ко мне с широкой улыбкой:

– Хорошо, Да ви? – это слово обозначало капитана.

Никто из нас обоих не знал, как будет «уорент» по-вьетнамски.

– Ага. Я смотрю, ты тут навел порядок.

– Хорошо?

– Да.

– Ага.

– Как тебя звать?

– Нгуен, Да ви.

Я увидел группу подростков, которые переговаривались, глядя на лагерь.

– Что эти ребята там делают? – я указал рукой.

Нгуен проследил за моим жестом и раздраженно выпалил несколько словечек, после которых ребята принялись за работу. Вьетконговцы? Может, Нгуен вьетконговец? Кто вообще здесь вьетконговец? Пока что вьетконговцы были для меня просто слухом, ночным шумом за пределами лагеря.

Вырубка продолжилась под палящим солнцем. Дети оттаскивали ветки к центру круга и поджигали. Пот лился со всех ручьями. Я потел просто от сидения на срубленном дереве. Воздух был пропитан потом.

Сержант Мейерс высунулся из джипа, тоже весь в поту.

– Какие будут распоряжения, сэр?

«Распоряжения?» – подумал я про себя. Распоряжения? Какие еще на хер распоряжения? На мне что, висит табличка «специалист по расчистке джунглей»? Я пилот, ты сержант. Сержанты должны знать, чем им нужно заниматься. Всем это известно.

– Так, – наконец произнес я, – ходи по кругу, сержант, и следи за рабочими. А, да, не забывай про знаки.

– Знаки, сэр?

– Да, эти люди могут оставлять метки на земле, указывающие в сторону наших оборонительных позиций.

– Понял.

Он развернулся и ушел. Я решил дать ему совет, который вечно слышал от других:

– Осторожней, сержант.

Он обернулся и серьезно кивнул.

Во время разговора с Мейерсом я отошел от дерева, которое служило мне скамейкой. Когда я вернулся обратно, Нгуен разговаривал с раненой маленькой девочкой, сидевшей на бревне. Завидев меня, девочка вскочила на ноги, но Нгуен рявкнул на нее, и она быстро присела.

На ее лодыжке красовался порез в два дюйма. Нгуен вытирал рану грязным лоскутом, который служил ему головной повязкой. Я окликнул Мейерса, который злобно пялился на одну из работниц в пятидесяти футах от нас, и попросил его принести аптечку из джипа. Девочка осторожно наблюдала за мной с любопытством и страхом.

Когда Мейерс вернулся с аптечкой, Нгуен отступил в сторону, не скрывая своей обиды. В темных глазах девочки читался явный испуг, ведь она попалась в лапы к американцу. Наверняка у нее были такие мысли.

– Позвольте мне, сэр, – произнес Мейерс.

Он закатал ее штанину из черного шелка выше колена и начал промывать рану ватным тампоном, смоченным в перекиси водорода. Рана покрылась розовой пеной, и девочка захныкала. Думаю, она еще никогда не видела эффект от перекиси водорода. Я попросил Нгуена передать ей, что это хорошее лекарство.

– Хорошее? – он удивился.

– Да, хорошее, – я кивнул. – Скажи ей.

Он передал, и девочка улыбнулась.

Когда она похромала на обед с семьей, я решил, что буду учиться у нее вьетнамскому. Я рассказал о своих планах Нгуену. После обеда в виде сухпайков для меня с Мейерсом и риса с неопознанными овощами для вьетнамцев девочка уселась со мной на дерево.

Она назвала свое настоящее имя, но настояла на том, чтобы я называл ее на американский манер. Замечательная невинная девочка с другой части планеты настаивала на том, чтобы я звал ее Салли. Это угнетало.

Я заучивал слова, указывая на объекты и записывая их названия в блокноты (фонетические транскрипции, конечно). К вечеру я записал множество слов, среди прочего: часы – дамн хо, нож – кай зова, зубы – цинг. Мы провели целый час, составляя предложения из новых слов. В процессе обучения девочка расслабилась и начала улыбаться.

Я услышал крики Нгуена и поднял голову. Он ругался на группу людей в южной части расчистки. Я заметил Мейерса, который спал в джипе, надвинув шляпу на лицо. Я встал и огляделся. В северной части я увидел мужчину, который сидел на траве, в самом центре мелькающих мачете. Только я задумался над происходящим, как Салли постучала мне по плечу.

Когда она учила меня, как называется та или иная вещь на вьетнамском, я называл ей английское слово. Она стучала мне по плечу, потому что я глазел по сторонам, вместо того чтобы учить ее английскому. «Дерево», отозвался я, пока она хлопала по нашей скамейке. Она не это имела в виду. Я поднялся на ноги и пошел к джипу. По пути я обернулся на мужчину, который прежде сидел на траве. Теперь он разлегся во весь рост. Это было последней каплей. Дашь им палец, они руку откусят. Я подозвал Нгуена:

– Иди и скажи тому парню, чтобы вставал, – я указал на симулянта, который лежал в сотне ярдов от нас. Нгуен рванул с места.

– Встать, сержант, – произнес я, когда добрался до джипа. Мейерс качнулся вперед и уронил шляпу.

– Виноват, сэр. Я стоял в карауле всю ночь.

Похоже, он не врал.

– Ладно, но постарайся потерпеть еще час, пока не уедем.

– Так точно, сэр.

Когда Мейерс отошел, я отыскал глазами Нгуена. Он возвращался обратно. За его спиной мужчина продолжал спать.

– В чем дело, Нгуен?

– Он больше не работать, Да ви. Он мертвый.

– Мертвый? – я моргнул. – Ты сказал мертвый?

– Да, Да ви, – Нгуен убедительно кивнул.

Должно быть, какая-то ошибка. Тупой гук не понимает, о чем говорит. Парень завалился спать, и Нгуен пытается его выгородить. Если бы парень был мертв или при смерти, все собравшиеся вокруг него явно что-нибудь сказали бы. Может быть, они придуриваются? Нгуен – вьетконговец, который заманивает меня в ловушку, чтобы порубить на куски? Мейерс даже не обратит на это внимания, в случае чего.

Я направился к спящему человеку. Нгуен бежал рядом со мной. Возможно, этот парень его родственник.

– Нгуен, я знаю, что парень спит, поэтому не пытайся остановить меня.

Нгуен не ответил. У меня подкатил ком к горлу, но я не мог понять почему.

Человек не поднялся, когда я встал рядом. Он уютно свернулся калачиком в траве, пока мошкара и мухи копошились в мозолях на ногах. (У всех вьетнамцев были мозоли на ногах.) Он не дышал. Возникший откуда-то Мейерс опустился на колени и проверил пульс парня на горле.

– Он мертв, сэр.

Нгуен показал, что убило парня. В шести футах от тела валялась обезглавленная змея. Среди бесчисленных мозолей и порезов на его ноге виднелись следы змеиного укуса. Его укусили, он убил змею и опустился вниз, чтобы умереть. Его друзья продолжали работать без остановки, не обращая на него внимания. Они знали, и он сам знал, что если тебя укусила змея, то ты умрешь. И он умер.

В конце рабочего дня беженцы выстроились в пятидесяти футах от прибывших грузовиков. Казначей прибыл как раз в тот момент, когда джип готовился отбыть с мертвым телом в медицинский пункт при лагере. Он принес с собой черный виниловый дипломат, который в джунглях смотрелся совершенно не к месту, и достал из него вьетнамскую наличку, чтобы расплатиться с рабочими.

Пока он выдавал деньги, я искал глазами Салли. Я не видел ее после случая со змеей. Она была единственным человеком, которого я знал вне армии. Она казалась доброй и жизнерадостной. Я уже начал раздумывать о том, как бы спасти ее от такой чудовищной жизни. Но так и не смог найти ее.

Осматривая рабочих, я заметил, как в одном из передних рядов мальчишка наступил на ногу старшему, пока пятился назад. Мужчина без раздумий съездил сжатым кулаком ребенку по макушке. Мальчуган просел вниз, едва не упав, скорчил гримасу боли, но не произнес ни слова.

Грузовики отъехали. Мы с Мейерсом провели последнюю проверку перед отбытием. Обнаружили три разные стрелы, указывающие на расположение наших песочных укреплений по периметру лагеря. Зарубки на стеблях, вероятней всего, обозначали дистанцию. Мы стерли их.

Вечером того же дня я поехал в деревню Ан Кхе с Шейкером, Фэррисом и Реслером. Это была официальная поездка, нам предстояло купить разную утварь для личного пользования: свечи, керосиновые лампы, рисовые циновки и пластиковые шезлонги. Мы с Реслером поехали в качестве грузчиков.

Деревня была небольшой и безликой. По пути мы обнаружили несколько других припаркованных джипов. Один из баров казался оживленным, но Шейкер нас в жизни не пустил бы внутрь.

Разглядывая улицы деревни, я размышлял о том, что здесь могут жить беженцы, которые сегодня работали на расчистке места под заправочную станцию. Но я не увидел ни одного знакомого лица.

* * *

– Мэйсон, сегодня утром нашлась пара армейских палаток, – объявил мне Реслер через брезент. Я еще не встал. Обычно он расталкивал меня к завтраку. – Нам приказано покинуть походные, но оставить их на местах.

– Зачем? – вяло поинтересовался я.

– Они хотят сделать из них склад. В палатки общего назначения заселят двадцать солдат, поэтому тебе негде будет хранить клюшки для гольфа и поло.

Отличные новости. Армейские палатки (палатки общего назначения) были сделаны из плотного брезента цвета хаки, растянутого вдоль длинного конькового бруса. Стороны палатки закатывались в дневное время вверх, поскольку темный цвет брезента поглощал такое количество тепла, что при входе в палатку можно было получить обжигающий заряд спертого воздуха в лицо. Сочетание жары и влаги порождало огромное количество плесени и грибков. Днем в палатках было безлюдно, не только из-за жары, но и потому, что все пахали снаружи.

Вечером того же дня группа любителей походных палаток переехала в комфортабельную новую палатку общего назначения. Наши девять кроватей были выстроены в ряд по одной стороне палатки. Еще десять кроватей стояли напротив. Всего шесть дюймов отделяли мою койку от койки Нэйта справа. Джон Холл из передового отряда расположился в шести дюймах слева. Вендалл и Барбер улеглись прямо через проход. Внутри можно было стоять в полный рост.

Во время нашей первой ночевки мы обсуждали замену командира, майора Филдса. Затянувшееся воспаление уха привело к тому, что его отстранили. На внеочередном собрании перед ужином он объявил о своем увольнении в Сайгон и представил своего заместителя, майора Уильямса. На протяжении более двух лет Филдс оставался своим парнем для солдат, несмотря на звание. По Уильямсу было понятно, что вскоре мы познаем все прелести армейского устава.

– Я глубоко уважаю майора Филдса и ценю его достижения в роте «Браво». Я вижу своими глазами, сколько всего вы здесь успели сделать, – он не улыбался, глядя поверх нашего неровного строя возле столовой. – Но с завтрашнего дня темп работы возрастет. Нам предстоит масса работы на участке роты, будет много разных задач и тренировочных полетов. Тренировки – залог успешного выживания. А мы здесь выживаем, джентльмены.

Густые брови сошлись над переносицей. В уголках его губ плясали суровые морщины, пока он рассказывал о предстоящих миссиях. Его лицо идеально соответствовало роду его деятельности.

– Черт, я бы, конечно, хотел остаться здесь и повкалывать в зоне «Гольф», – произнес Коннорс, заходя в переполненную палатку уорентов. – Но наш новый командор посылает меня завтра утром в рейс со старым добрым Мэйсоном.

– Супер, – я оторвался от чистки своего нового «смит-вессона» тридцать восьмого калибра. – Кто еще летит?

Я убрал сияющий длинноствольный револьвер с деревянной рукояткой обратно в черную кобуру на бедре. Вчера нам выдали эти ковбойские пушки в обмен на старые кольты сорок пятого калибра. Отличная игрушка для пилотов.

– Все летят. Наша рота высылает четыре машины. Мы с тобой, Нэйт с Реслером, Вендалл с Барбером, Холл с Марстоном.

Все с трудом оторвали нежные взгляды от своих тридцать восьмых. Коннорс набросился на Холла:

– Черт, парни, вы что, готовитесь к перестрелке в коррале О-Кей?

– Не путай, дружище, – отреагировал Холл, крутя барабан револьвера. Он защелкнул его на место и прицелился в конек палатки, обхватив револьвер двумя руками. – Мы не в коррале О-Кей. Мы в Безумных Джунглях. Перестрелка в Безумных Джунглях.

Холл подмигнул и одним глотком осушил колпачок своей фляги.

Боевая задача, на которую нас назначили, была простой: ранний утренний полет через перевал Ан Кхе в направлении Куинёна; между двумя тощими горными хребтами берем левее и наверх, к долине Винх Тханх, которую мы звали Долиной Счастья; высаживаем группы разведки и затем возвращаемся в зону посадки рядом с перевалом и ангаром (остаемся в боевой готовности). Пехота могла запросить помощь. Дивизия высылала такие разведгруппы с момента прибытия. Нам впервые посчастливилось поучаствовать в процессе.

Солдаты собрались на третьем ряду в зоне «Гольф». Каждая группа из десяти человек была прикреплена к своему вертолету. Пока мы проводили предполетную подготовку, солдаты следили за нами так, будто мы могли в любой момент убежать.

По случаю своей первой боевой задачи я надел самую чистую полевую форму и бронежилет, прихватил свой новенький тридцать восьмой в набедренной кобуре и натянул пару настоящих летных перчаток. Нам все никак не могли выдать нагрудную защиту. Я залез в кабину «Хьюи», подключил шлем к шнуру радиосвязи, подвесил его над головой и вылез обратно, чтобы помочь Коннорсу с предполетным осмотром.

– Ты не представляешь, сколько тупых ублюдков погубили себя, наплевав или положив болт на предполетный осмотр. Запоминай все, что я покажу тебе сейчас, и повторяй это перед каждым вылетом.

Я кивнул. Мы стояли у грузового отсека с левой стороны вертолета.

– Первым делом проверим путевой лист.

Он раскрыл документ.

– Люди часто не замечают большой красный крест, который старший механик поставил на первой странице. Всегда читай его пометки. Помни, что это его машина, и он главный механик. Ты просто проверяешь его работу, поэтому всегда читай, что он пишет насчет состояния вертолета.

Коннорс сложил путевой лист и затолкал его в кармашек позади центральной панели. Затем он опустился на корточки рядом с вертолетом.

– Всем известно, что нужно сливать чуток топлива перед первым полетом, чтобы выгнать конденсацию влаги. – Он указал под брюхо «Хьюи». – Ставлю на то, что большинство сукиных сынов никогда этим не занимается.

Я подполз на четвереньках к дренажному клапану горючего, надавил на него и слил несколько капель топлива на землю. Воды внутри не было.

Коннорс продолжил осмотр, рассказывая мне о важных, на его взгляд, деталях, которыми часто пренебрегали остальные. Он знал машину назубок и идеально подходил на должность пилота-инструктора. Мы проверили хвостовой винт. Я размотал швартовочный ремень с винта и снял его. Мы подошли к правой стороне вертолета, и Коннорс забрался наверх, используя скрытые ступеньки между дверью пилота и дверью грузового отсека. Я последовал за ним. Плоская крыша «Хьюи» позволяла спокойно разгуливать во время проверки втулки и вала несущего винта, подушки коробки передач и тяги путевого управления. Коннорс показал мне контровочные проволоки наклонной шайбы, трубчатой тяги, стержня стабилизатора и демпферов системы управления. Мы тщательно проверили гайку Иисуса[2]2
  Гайка, с помощью которой главный ротор крепится к вертолету. Если она не выдержит, то все, что останется, это молиться Иисусу, отсюда ее название. – Примеч. ред.


[Закрыть] на самом верху вала, которая держала несущий винт.

– Все проверяют гайку Иисуса, но никто не ищет волосяные трещины на комлях лопастей, – продолжал Коннорс. – Что будет держать гайка Иисуса, если лопасть треснет и отвалится?

Я кивнул.

На рассвете мы забрались в кабину. На пластиковом корпусе фонаря отчетливо проступали паутинообразные трещины. Парень по имени Рэд, старший механик нашей машины, помог мне застегнуть ремни с правой стороны. Солнце уже залило кабину, воздух внутри быстро нагревался. Вокруг моего пояса начали расплываться темные пятна, я чувствовал, как пот стекает по моему потайному «дерринджеру». Не самая лучшая идея таскать его с собой. Я надел солнечные очки. Коннорс наблюдал из левого кресла в классической позе пилота-инструктора, которому все пофиг, но который следит за новичком в оба. Он скрестил руки поверх бронежилета, направил голову вперед, но косил глазами в мою сторону. Я провел проверку приборов по памяти и посмотрел на головную машину, которая стояла через два вертолета справа. Спустя две потные минуты командир звена из вертолета «Змей» помахал рукой, давая добро на запуск двигателя. Стартер взвизгнул, винты медленно задвигались, турбина поймала искру. Винты превратились в размытое пятно, мы были готовы к взлету. Я включил связь и проверил готовность старшего механика с пулеметчиком. В ответ раздались утвердительные щелчки.

– Не забудь попросить их проверить двери, – напомнил Коннорс.

Я кивнул и попросил парней проверить штифты, которые удерживали две скользящие двери в открытом состоянии. Штифты были на месте. Без них двери могли сорваться с рельс и улететь с порывом ветра.

Вскоре шестнадцать невооруженных и четыре боевых вертолета были готовы к вылету на третьем ряду. Солдаты стояли рядом и ждали, когда мы начнем выдергиваться с парковочных мест.

Командир звена разбил нас на группы по четыре вертолета и назначил каждому отряду свой цвет в качестве позывного в строгом цветовом порядке: Желтый, Белый, Оранжевый, Красный. В пределах своего отряда у нас был номер, обозначающий позицию в построении. Мы с Коннорсом были Оранжевый-4. Каждая машина называла свой цвет и номер по очереди. Когда очередь добралась до нашего отряда, я услышал:

– Оранжевый-один, – Марстон.

– Оранжевый-два, – Вендалл.

– Оранжевый-три, – Нэйт.

– Оранжевый-четыре, – отозвался я.

Отряд Красных шел за нами. Мы зависли над землей, выдвинулись с парковочного места и опустились в конце длинной вереницы машин посередине третьего ряда.

Солдаты – или, как меня поправил Коннорс, «ворчуны» – начали запрыгивать на борт. Они были в полевой форме для джунглей и тащили на себе поясные сумки, карабины M-16, гранатометы M-79, ручные гранаты и фляги. На этом их арсенал заканчивался, они относились к нашей дивизии, поэтому мы постоянно подвозили им запасы. Три солдата втиснулись между старшим механиком и пулеметчиком на длинную скамейку поперек грузового отсека, еще три уселись на полу напротив, а оставшиеся устроились по двое у дверей. Десять ворчунов.

– Почему их стали называть «ворчунами»? – спросил я, пока пехотинцы копошились сзади.

– По уровню интеллекта, – ответил Коннорс.

– Надеюсь, они этого не слышали.

– Не волнуйся, Мэйсон. Мы все здесь ворчуны. Ты же не пошел в армию добровольцем?

– Пошел.

– Тогда я умываю руки.

Красный-4 вызвал командира звена и сообщил ему, что все шестнадцать «сликов» готовы. Желтый-1 подтвердил и через несколько секунд неторопливо взлетел. Вертолеты плотно следовали друг за другом. Когда Оранжевый-1, Марстон и Холл, оторвался от земли, я начал добавлять газа, чтобы ослабить давление «Хьюи» на полозья. Нос машины чуть задрался, и она задвигалась на месте. Я выровнял снос и стал ждать в полной готовности. Когда Нэйт с Реслером поднялись, я тут же взлетел за ними, ощущая тяжесть ворчунов в грузовом отсеке. Желтый-1 медленно набирал высоту над деревьями к северу от лагеря, удерживая скорость на шестидесяти узлах, пока мы собирались в клин. Когда строй замкнулся, он сделал медленный поворот направо к перевалу Ан Кхе. Будучи четвертым вертолетом, я присоединился к левому флангу строя, в котором уже летело три машины, и обеспечил перевес в левой части клина.

Когда я приблизился к Оранжевому-3 на левом фланге, мне показалось, что он отстает, поэтому я снизил газ. Затем мне показалось, что он слишком оторвался, и мне пришлось нырнуть носом вперед, чтобы догнать его. Сказывалась нехватка тренировочных полетов в строю. Я продолжал дергаться то вперед, то назад. Коннорс понаблюдал за этим некоторое время и не выдержал:

– Забираю.

– Передаю.

Забрав управление, он встроился обратно и образовал прямую линию вместе с Оранжевым-1 и Оранжевым-3. Мы шли так близко к Оранжевому-3, что я слышал жужжание его хвостового винта.

– Хочешь, научу тебя танцевать под строевую дудку? – предложил Коннорс.

Его улыбка наполовину была скрыта микрофоном.

– Тебе надо отыскать две точки на «Хьюи», который летит перед тобой в строю, и влезть под углом сорок пять градусов к их хвосту. Я беру пересечение задней стойки левого полоза Оранжевого-три за первую точку и накладываю ее на переднюю стойку его правого полоза. Видишь?

Я увидел, как две точки слились в одну, медленно перемещаясь относительно друг друга, пока машина мягко плыла по воздуху. Пока Коннорс показывал на точки, мы шли на восьмидесяти узлах над трассой, по направлению к перевалу.

– Отличный ориентир, когда летишь на одном уровне с другой машиной. Тебе нужен такой же ориентир, чтобы взять выше, если им придется развернуться, или если тебе попадется дерево на пути. Когда точки ориентира накладываются друг на друга, ты идешь под правильным углом.

Коннорс внезапно поднял нас вверх над строем.

– Посмотри на крышу Оранжевого-три, – винты мелькали над вентиляционным соплом и антеннами, расположенными на крыше. – Я беру вентиляционное сопло с этой стороны и накладываю его на передний угол крыши.

Совместив эти две точки, мы оказались под правильным углом к Оранжевому-3. Спустившись вниз на прежний уровень, Коннорс произнес:

– Когда летишь в строю, всегда ищи собственные точки ориентировки для каждой позиции. Только так ты не растеряешься в случае заварушки. И если тебе сейчас тяжело, представь, какая херня творится ночью.

– Ночной строй?

– Ага. Главная фишка – держаться так близко, чтобы видеть чужую подсветку приборов. Примерно на расстоянии одной площади вращающегося винта. Потом научишься подлетать еще ближе.

Он очень просто объяснял. Я твердо решил стать таким же профи. Меня так увлекли его рассказы, что я даже не заметил, как мы пересекли перевал.

– Забирай, – произнес он.

– Принял.

Точки ориентира здорово мне помогли. Вскоре я летел под правильным углом, не отставая и не дергаясь вперед.

– А теперь удерживай нас под мысленным углом в сорок пять градусов и попробуй отдалиться от точки ориентира, а затем вернись обратно. Вне зависимости от дистанции, точки должны накладываться друг на друга.

Пока меня относило назад, я размышлял о том, как смотрит на наши маневры Красный-1. Оранжевый-3 и Оранжевый-1 продолжали лететь строем. Придерживаясь своей точки ориентира, я не мешал Красному-1. Когда меня отнесло на сотню ярдов от Оранжевого-3, я мягко ускорился, чтобы вернуться на свое место. Убедившись, что точка ориентира на месте, я задрал нос, чтобы отдалиться от нее. У меня отлично получалось, но это был не тренировочный полет. Пока я нагонял идущую впереди машину, весь строй повернул налево, следуя за Желтым-1. Мне пришлось резко сбросить газ, чтобы избежать столкновения.

– Повороты надо предугадывать, – объяснил Коннорс. – Как только видишь, что Оранжевый-три начинает накреняться для поворота перед тобой, надо накрениться еще сильнее и сбросить ход, поскольку ты находишься на внутреннем радиусе поворота. Если ты находишься на внешнем, будь готов поддать газу, чтобы удержаться в строю. Чуток похоже на щелканье кнутом.

Я послушно замедлился и удержался в строю, но когда машины выровнялись на север по направлению к Долине Счастья, я снова не успел среагировать и отстал. Встав в строй, я ощутил себя зеленым курсантом.

– Ближе, – скомандовал Коннорс.

Я думал, что иду на нужной дистанции, но последовал его приказу.

– Ближе.

Господи, еще чуть-чуть, и мы зацепим другую машину. Я подлетел к Оранжевому-3 так близко, что отчетливо видел Реслера через левую дверь. Он повернулся и помахал рукой. Мне снова послышалось жужжание их хвостового винта. Слишком близко.

– Как-то так, – одобрил Коннорс.

Я еле удерживался, чтобы не дернуться в сторону. Мне требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к такому плотному движению.

– Когда мы будем в зоне высадки, нам придется держаться ноздря в ноздрю, чтобы все смогли попасть на борт. В таком плотном строю мы все прибудем, сядем и уберемся оттуда на хер одновременно. И сможем прикрыть друг друга в случае чего.

За разговорами с Коннорсом я не заметил, как мы вошли в долину. Желтый-1 вернул меня к действительности.

– Боевой Кулак, ваша очередь.

«Слики» сбросили скорость с сотни узлов до восьмидесяти, чтобы пропустить боевые вертолеты вперед. Это были более медленные «Хьюи» модели Б. Кроме того, они были под завязку забиты боеприпасами. Они осторожно шли перед нами, снижая скорость. Скорость нашего строя упала до семидесяти узлов. Мы заходили на посадку по полной схеме, зона высадки была в пяти милях.

Долина была достаточно лысой: кустарники, редкие деревья и высохшие рисовые плантации. Ни одной деревни.

Я увидел белый дым, поднимающийся за боевыми вертолетами в миле от нас. Они заняли позиции и стали расчищать зону высадки при помощи пулеметов и реактивных снарядов. Куски земли разлетались в разные стороны от попаданий ракет. Примерно на трех сотнях футов, в четверти мили от зоны, Желтый-1 вышел на связь и разрешил открыть огонь через двери.

– Стрельба по моей команде, – сказал Коннорс.

Рэд и пулеметчик дважды щелкнули переключателями связи. Когда Желтый-1 приблизился к началу зачищенной зоны, я услышал слабый треск их пулеметов, которые били по высокой траве и кустам. Спустя несколько минут, когда наш вертолет оказался в сотне ярдов от зоны высадки, а вокруг раздавались пулеметные очереди с других машин, Коннорс скомандовал:

– Открыть огонь!

Пулеметы застрекотали с обеих сторон нашего «Хьюи». Орудия располагались так близко к креслам, что возникало ощущение, будто кто-то лупит по моим ушам открытой ладонью. Ворчуны пустили в ход свои винтовки. Меня накрыла волна адреналина, и мир стал тише. Я почувствовал некоторую отстраненность от происходящего. Я сосредоточился на стойках Оранжевого-3. Боковым зрением я видел трассеры, вылетающие из наших пулеметов. Коннорс взялся за управление вместе со мной. Это было правило. На всякий случай.

Шестнадцать «сликов» опустились в унисон с Желтым-1, погрузившись в высокую траву. Моя посадка прошла как на автомате; я зеркально повторил действия Оранжевого-3. Стоило полозьям машин коснуться земли, как ворчуны повыскакивали наружу и строем пошли на границы зачищенной зоны, стреляя перед собой. Никакого сопротивления, ни одной ответной пули – я даже забыл, что у меня не было бронежилета. Ни у кого из нас не было.

Желтый-3 подождал пятнадцать секунд и пошел на взлет. Мы проследили за его хвостом и поднялись в воздух одновременно с ним, сохраняя плотный строй, чтобы не отставать и никого не задерживать на земле.

Когда мы поднялись над верхушками деревьев, я услышал пулеметную очередь за своей спиной.

– Что там, Рэд? – спросил Коннорс, пока я усиленно брал левее, чтобы держаться в строю.

Его боковое окно смотрело прямо на мелькающие снизу деревья.

– Никого, сэр.

Пулеметчики развлекались.

– Отдохни. Взял.

– Отдал.

– Отличная работа, Боб. Если все вылеты будут в таком духе, у нас есть отличные шансы выжить.

– Это точно. Ни одной пули в ответ, – кивнул я.

– Что теперь?

– Возвращаемся обратно на перевал и ждем.

– Как два пальца, – произнес Нэйт.

– Проще простого, – вторил ему Реслер.

– Я слышал, что вьетконговцы уже сдаются, – вставил Вендалл.

Мы собрались возле рисового поля, обмениваясь шутками и поздравлениями. «Слики» стояли в Лиме, ангарной зоне, которая станет нам родной в следующие несколько месяцев. Это было огромное поле из высушенных рисовых плантаций в двух милях к востоку от перевала Ан Кхе, рядом с Трассой 19. Боевые вертолеты до сих пор обеспечивали поддержку нашим ворчунам.

Сухой участок обрывался в сотне футов от стоянки, за ним начинались затопляемые рисовые поля, простирающиеся до отдаленной деревушки на востоке. Стадо буйволов медленно брело от деревни. Животные шлепали по воде, на спинах у некоторых сидели дети. Перед стадом шел старик с посохом. Когда процессия поравнялась с нами, старик направился в нашу сторону, а остальные побрели дальше.