Текст книги "Машина Шехерезада: шесть историй"

12. Рассказ рассказчика

Давно ли, недавно ли, во времена правления Сарабада в далекой Индии жил да был один мудрец. И решил он доверить своему сыну сокровище, чтобы тот снес его на ярмарку, проводившуюся раз в год в Джайпуре, в центре провинции. Сокровищем рассказчика была старая рукопись, написанная на древнем желтом папирусе таким архаическим шрифтом, что никто не мог его расшифровать, кроме самого мудреца, и даже сам он, говорят, скорее догадывался о значении многих слов. Впрочем, поскольку он никогда не обнаруживал своего незнания, люди считали, будто он понимает смысл написанного, и, возможно, так оно и было.

– Сын мой, – сказал мудрец, – возьми эту старинную книгу, имеющую столь большую ценность, и отнеси ее на ярмарку в Джайпур. Там ты найдешь себе место на базарной площади и положишь книгу, подстелив под нее шкуру антилопы, которую я дам тебе в придачу. Когда люди будут проходить мимо, ты начинай кричать: «О люди, вот „Книга последних дней“! Кто купит ее, благословен будет среди тех, кто придет после».

– А что это значит? – спросил сын.

– Не спрашивай, – сказал ему рассказчик. – Мы никогда заранее не раскрываем подобных вещей. Эту часть истории о книге ты не узнаешь, пока не будет слишком поздно. Иначе, видишь ли, мы не сумеем заставить механизм рассказа действовать как положено.

Вообще-то рассказчик этого не говорил, вернее, не хотел говорить, что в его случае примерно одно и то же, но некий дух (как говорят, дух самого великого шайтана) вселился в него, и поэтому он сказал правду – конечно же так, как сам ее понимал, – и таким образом положил начало одной поразительной несообразности, на которую вы наткнетесь в самый неожиданный момент.

– Ладно, – сказал сын. – Я сделаю, как ты просишь, ибо мы действительно очень бедны, а сестре моей нужно купить на свадьбу сари.

– Ты прав, – откликнулся рассказчик.

Ему не хотелось упоминать о своей дочери, поскольку говорить о женщинах по четвергам – плохая примета, но раз уж сын проболтался, нужно было продолжить.

– Дири пойдет с тобой, – сказал мудрец, – потому что она умная девочка и поможет тебе заключить выгодную сделку.

– Сколько стоит эта книга, кстати говоря? – спросил сын, которого звали Сингар.

– А сколько звезд на небе? – вопросил рассказчик.

– Сейчас? Ни одной. Солнышко светит.

– А ночью?

– Число их неисчислимо.

– Стало быть, настоящую цену книги ты определишь где-то между тьмой и светом.

– Эй, погоди минуточку, – сказал Сингар. – Это же бессмыслица какая-то.

– Не будь занудой, – сказал рассказчик. – Бери книгу и делай, что велят.

– Слушаю и повинуюсь, – сказал Сингар. – Пошли, Дири, нам пора в Джайпур.

И брат с сестрой отправились в путь по большой дороге, пересекающей всю Индию и соединяющей одно сказочное место с другим. Денег у них было мало, поэтому они не могли позволить себе заночевать с удобствами в мотеле Тадж-Махал, который пользовался хорошей репутацией и находился как раз в тех краях, где путешественники закончили первый день перехода. На ночлег они расположились неподалеку от мотеля, в маленьком болотце. Сингар развел костер из найденного поблизости сухого верблюжьего помета, а Дири поставила на огонь кожаный котелок, предварительно наполнив его водой из наименее зловонной болотной лужи. И тут им обоим в голову пришла одна и та же мысль.

– Нам же нечего положить в котел! – воскликнул Сингар.

– Можно нарвать травы и сварить ее, – предложила Дири.

Так они и сделали: побрели по болоту и начали дергать из земли приглянувшиеся им растения. В конце концов они нарвали целую кучу – там были стебли всех цветов и видов, одни короткие и толстые, другие тонкие и мохнатые, еще другие красные и желтые, а один или два стебля даже голубые. Брат с сестрой покидали их в котел и начали готовить ужин.

Они не знали, да и не могли знать о том, что не так давно по той же дороге проехала королевская свита и тоже разбила здесь лагерь, ибо высокое положение не позволяло придворным останавливаться в мотеле Тадж-Махал, а кроме того, у них были с собой палатки. Со свитой путешествовала принцесса Марго, и, пока придворные натягивали палатки, она пошла прогуляться, взяв с собою григри, которого дал ей папочка-король со словами: «Береги его, родная, он очень дорого стоит».

Принцесса старалась беречь григри, поэтому довольствовалась тем, что подбрасывала его в воздух и ловила. Бросала она его аккуратно, поскольку была девушкой скромной и не хотела причинять папочке огорчений.

Но случилось так, что мимо пролетал ифрит, и он заметил девушку, подбрасывающую в воздух григри, и подумал про себя: «Сейчас я маленько позабавлюсь!» И он ринулся вниз, и похитил григри из хрустального шара, оставив взамен невзрачный зеленовато-голубой стебелек под названием божедар, который растет обычно только на северных склонах Гималаев и цветет исключительно в полнолуние. «По-моему, обмен вполне равноценный», – сказал себе ифрит, после чего, найдя выражение удачным, повторил его вслух и исчез вместе с григри.

Принцесса, обнаружив исчезновение григри и найдя вместо него какую-то странную травку, швырнула ее на землю и разразилась слезами, а потом пошла искать утешения и совета у своего любимого евнуха Краскиторио, который сидел в кустах и наблюдал за происходящим с загадочной улыбкой на устах.

– О принцесса, – сказал евнух, – не плачь, ибо слезами не поможешь. Ты потеряла григри, и это крайне прискорбно. Но разве ифрит ничего не дал тебе взамен? Обычно ифриты именно так и поступают.

– Он дал мне маленький зеленовато-голубой стебелек, – ответила принцесса.

– Были ли на нем оранжевые крапинки?

– По-моему, да.

– Замечательно, – вздохнул евнух. – И что же ты сделала с ним?

– Не знаю, – сказала принцесса. – По-моему, я его выбросила.

– Деяние, не подобающее принцессе, – заметил евнух, ввернув в предложение свой любимый причастный оборот.

– Откуда же мне было знать?

– Помоги мне найти божедар, подаренный тебе ифритом, – сказал евнух, который любил причастные обороты, потому что любил ко всему быть причастным.

Принцесса не возражала, по крайней мере вслух.

Оба они приступили к поискам, призвав чуть позже на подмогу всю свиту. Пришлось придворным снять с себя маски и широкие плащи, чтобы немного поработать, и вскоре вся компания разбрелась по болоту, топча траву при свете свечей и факелов, поскольку уже стемнело. Но божедара они так и не нашли, поэтому евнух сказал:

– Не расстраивайся, все эти события предопределены расположением звезд. Идем со мной, принцесса, и я научу тебя языку Маленького Мохи.

И принцесса дала себя утешить, и поутру караван тронулся в путь. А божедар лежал на месте, похожий на сквайр пятнистый или сэгуэ пурпурный – в общем на любую обычную травку, – пока сын и дочь рассказчика не начали собирать стебли на ужин. И меж трав и впавших в спячку насекомых, собранных детьми, оказался божедар. И дети отложили его в сторону, потому что не знали, что с ним делать.

Они развели костер и бросили в него растения, и пламенные языки взлетали высоко. Вскоре в котелке забулькала похлебка. Но когда дети хотели опустить в нее черпак, поднялось большое облако пара, и из него вышел олень – маленький белый олень с розовым носиком и золотыми копытцами, – и олень этот столь очевидно был волшебным, что дети пали ниц и поклонились ему.

– Не надо поклоняться мне, дети, – сказал олень. – Я просто говорящий олень, ничего сверхъестественного: я такой же слуга Первопричины всего сущего, как и вы. Но я хочу кое о чем вам поведать для вашей же пользы.

– О да, поведай! – воскликнула Дири, ибо была она молода и беспечна и не знала о существовании табу, запрещающих – кстати, не без оснований – вступать в разговоры с волшебными оленями.

– Вы пойдете на ярмарку, – сказал олень, – и разложите там свой товар, как наказал вам отец. Чуть погодя к вам подойдет купец, и посмотрит книгу, и возьмет ее в руки, и небрежно бросит ее, и скажет наконец: «Книга старая, ни на что не годная, но я бы мог взять ее на растопку. Сегодня утром я великодушно настроен. Сколько вы хотите за нее?»

– И что мы должны сделать? – спросил Сингар. – Содрать с него как можно больше? Отец рассердится, если мы отдадим книгу задешево.

– Нет, вы не должны драть с него втридорога, – сказал олень. – Такой совет вам мог бы дать любой прохожий. Но в вашем распоряжении волшебный олень, а это открывает перед вами не учтенные ранее перспективы. Вы ответите купцу такими словами: «Поскольку книга ни на что не годится, добрый господин, возьми ее от нас в подарок».

– Ты хочешь, чтобы мы отдали ее просто так? – изумился Сингар. – Но тогда мы ничегошеньки за нее не получим!

– Неверно, – сказал олень. – Мы получим парадокс продуктивного вида. Потому что купец почувствует себя обязанным вам и скажет: «Чудесно, я принимаю ваш щедрый дар. Чем я могу отблагодарить вас?»

– Понимаю! – обрадовался Сингар. – И тут мы попросим у него кучу денег!

– Слушай меня внимательно и не будь болваном, – заявил олень. – Ты скажешь ему: «О купец, мы не хотим обычной награды за эту священную книгу. Но если ты хочешь нас отблагодарить, дай нам ту первую вещь, что попадет к тебе в руки, когда ты пойдешь навестить башмачника Ахава».

Сингар был изумлен советом волшебного оленя.

– Какого черта? Этот Ахав наверняка будет держать в руках пару башмаков или молоток с гвоздями!

– Послушай, – сказал олень, – я не виноват, если ты не понимаешь механизма действия волшебного совета. Конечно, звучит он безумно. Но разумный совет тебе может дать кто угодно, а такой – только я, волшебный олень. Я предлагаю вам обоим последовать моему совету по двум причинам. Во-первых, потому, что, если вы этого не сделаете, рассказ не сможет продолжаться, а во-вторых, потому же, что и во-первых, в чем даю вам честное слово волшебного оленя, который может порою заблуждаться, но не способен на прямую ложь.

– Но я же об этом не знал! – проговорил Сингар. – Конечно, мы последуем твоему совету. Да, Дири?

– Конечно! – сказала Дири, и столь решительно прозвучал ее ответ, что внимательный наблюдатель невольно решил бы – мы не знаем, насколько он был бы прав, но не можем его за это упрекать, – что в самой горячности ее согласия кроется некая двусмысленность. Хотя, возможно, то были шутки ночных теней, игравших на лике луны.

– Чем мы можем отблагодарить тебя за твой замечательный совет? – спросил Сингар.

– Дайте мне кусочек божедара из своей похлебки!

Олень почуял запах божедара, когда травяной настой в кожаном котелке, подогреваемый веселым костерком, который ярко пылал и выстреливал искрами, пожирая сухой бамбук и другую необходимую для горения пищу, нагрелся до такой степени, что наполнил воздух своими благовонными ароматами. Волшебные олени крайне чувствительны к благовониям, недаром в старой пословице говорится: хочешь поймать волшебного оленя – не забудь сварить божедар.

Дири подошла к котелку и, взяв длинную ветку, предусмотрительно оказавшуюся возле костра, начала помешивать похлебку, разгребая травы и листья, пока не нашла зеленовато-голубой стебелек в оранжевую крапинку. Она выудила его из котла и положила на землю подле оленя.

– Он твой, о олень! – сказала Дири. – Но что ты будешь с ним делать?

– Этого тебе знать не положено, – ответил олень. – Однако позволь тебе напомнить, что все нынешние события были спровоцированы ифритом, укравшим у принцессы григри.

Тайное так и не сделалось явным, но подобные материи столь явно находились за пределами понимания детей, что они не стали допытываться, чем вызвано явление волшебного оленя и не явилось ли оно одной из шуток освещения. Олень грациозно поклонился и ускакал в лес. Какое-то время они еще слышали постукивание его копытцев, а потом не стало слышно ничего, кроме слабого и тревожного звона тишины.

Дети заночевали в лесу. Похлебали своего несытного травяного варева и уснули, завернувшись в одеялко, прихваченное Сингаром из дома. Утром они продолжили свое путешествие в Джайпур.

День выдался прекрасный, и они снова шагали по широкой дороге, которая соединяет все чудеса Индии. Дети глазели по сторонам, разглядывая достопримечательности. По дороге сновали люди – кто в одну сторону, а кто, как водится у людей, в другую. Это было так интересно – ведь брат с сестрой всю жизнь прожили в родной деревушке Далган, чье население составляли всего пять десятков душ, пара дюжин изнуренных коров да несколько облепленных мухами собак и высокомерных кошек. Лица некоторых прохожих вызывали у детей удивление и любопытство, какое вызывают порой слова с непонятным и темным обличьем. Но большей частью брат с сестрой держались особняком.

Впрочем, как-то они разговорились с одной старушкой, ехавшей верхом на муле. Мул тоже был старенький и вдобавок хромой, шагал еле-еле, и дети поспевали за ним без труда. Что же до самой старушки, то во рту у нее остался всего один нижний зуб, сморщенное лицо напоминало чернослив, но глаза блестели задорно, а улыбка лучилась весельем. Старушка рассказала детям, что едет из Порт-Саида, где она была наложницей арабского шейха, владевшего одним из самых больших дау в округе.

– Видели бы вы меня тогда! – сказала старушка. – Я была красавицей. Глядя на меня теперешнюю, и не поверишь. А все из-за того, что я дразнила птицу-пересмешника: любой, кто так поступает, завсегда расстается со своей красотой.

Дети хотели услышать о происшествии с птицей-пересмешником поподробнее, но не успела старушка начать свою историю, как впереди раздался шум, и вся дорожная процессия остановилась. Дети пытались разглядеть, что же задерживает движение. Они увидели группу стражников в стальных шлемах с острыми наконечниками и протиснулись сквозь толпу вперед, чтобы узнать, в чем дело.

Перед стражниками, грозя им кулаком, стоял на дороге карлик. Он был совсем маленький – меньше Дири, которую часто обзывали пигмейкой недоброжелательные деревенские соседки, ходившие в своих тонких одеждах так медленно и плавно, что поступь их казалась не поступью даже, а чем-то вроде плывущих колец разноцветного фимиама, какой воскуряют по праздникам, или чем-то еще, чего вы не в состоянии себе представить, но, может быть, представите в какой-то более счастливый день.

– В чем дело? – спросил Сингар.

Стражников было трое. Самый высокий, в самом большом тюрбане, обернулся к Сингару:

– Малыш, у тебя, я слыхал, назначена встреча в Джайпуре с неким купцом, не стану называть его имени. Ты уверен, что хочешь встревать в эту историю?

– Нет, не уверен, – ответил Сингар, потому что он не любил зарываться и учуял, как и его сестра, – а она была немножко ясновидящей и вмиг постигла подобные вещи, хотя никогда не высказывалась на сей счет, то есть на счет своего понимания, – те странные кольца цветистых обманов, что приберегала для них судьба ли, или ворожба, или людская злоба. Дири видела их внутренним зрением и ощущала при этом жгучий жар, но потом видение исчезло, оставив лишь слабый дымок экзегезы.

– Пойдем отсюда, Сингар, – сказала она.

И они пошли вперед, оставив за спиной и карлика, и старушку, и бог весть сколько разных историй, ждущих своего рассказчика на той широкой вышеупомянутой дороге.

Все, что они оставили позади, очень скоро показалось им до странности туманным, точно ничего этого не было и быть не могло.

– Знаешь, – сказал сестре Сингар, – тут что-то не так. Как ты думаешь, что случилось бы, выслушай мы карлика или старушку?

– Нас затянуло бы в другую историю. А мы не можем себе этого позволить, потому что нам надо продать отцовскую книгу, а травяная похлебка была не очень сытной, и, вместо того чтобы стоять тут и болтать, нам лучше заняться поисками пищи.

Сингар поаплодировал мудрости сестренки и пошел дальше, прижимая узелок с книгой к самому сердцу. До него начало доходить, что в жизни каждую минуту есть возможность выбора, но если хочешь чего-нибудь добиться, какие-то возможности придется упустить.

Они решили сойти с дороги, потому что на ней встречалось слишком много соблазнов, слишком много людей, жаждавших рассказать свои истории, и слишком много людей, жаждавших втянуть их в чужие истории. Очень трудно было избежать насыщения рассказа ненужными деталями, и отклонения носились над миром, как огненные злые духи, оставляя за собой горький привкус и обугленные водоросли. Продолжать идти по дороге было бы сложнее, хотя, возможно, интереснее. Но, к счастью для детей, они могли пойти кратчайшим путем. Путь этот лежал через долину Совокупности, а затем по лесу Нуэво Дефинитио. Брат с сестрой пошли было по главной тропке, но тут же снова остановились.

– Знаешь, – сказал Сингар, – мне это не нравится. Места тут тоже называются слишком интересно. Нет ли какой-нибудь другой дороги, поскучнее?

Вид у Дири сделался задумчивый, и мысль, вызванная к жизни ее видом, легко воспарила над головой в облике сияющей паутинки с переплетенными нитями – вспыхнула, переиначила свой узор, потом опять переиначила, и опять, пока наконец не застыла в форме мысли или диадемы. Дири была очень рада этому, поскольку иначе у нее могло и вовсе не возникнуть никакой идеи.

– Есть другая дорога! – воскликнула она.

– И где она?

– Закрой глаза, – велела Дири.

Сингар закрыл глаза.

– А теперь открой.

Открыв глаза, Сингар увидел, что они стоят на широком проспекте, ведущем прямо к воротам прекрасного города. Большая надпись на одном из ближайших домов не оставляла сомнений в том, что они и впрямь очутились в Джайпуре.

– Как ты это делаешь? – спросил он у Дири.

– Не задавай вопросов, если не хочешь услышать ответ, – сказала Дири. – Пойдем лучше поищем Ахава.

И они вошли в город – воистину прекрасный, дивный город, богатый широкими улицами и проспектами, орхидейной растительной жизнью, брызжущий множеством фонтанов, – словом, настоящий праздник для чувств. Даже запахи в нем были приятные, поскольку механические устройства, установленные на оживленных уличных перекрестках, разбрызгивали в воздухе редкостные духи и эссенции. Сингар и Дири, очарованные всей этой красотой, не забыли, однако, про купца Ахава, и первым же прохожим, у которого они о нем спросили, оказался, по случайному совпадению, не кто иной, как брат Ахава Шлюмбелло Исказитель, и он объяснил им все с большой точностью и вежливостью и даже проводил их немного, дабы убедиться, что они не собьются с пути. Правда, он не задал ни единого вопроса о том, зачем им понадобился Ахав. Но ни Сингару, ни Дири тогда не показалось это странным, и уж тем более зловещим, хотя немного позже сей факт обретет особое и, можно сказать, решающее значение. А пока они свернули за угол и увидели прямо перед собой…

13. Герн. Появление Петрония и Поппеи

– Извини, пожалуйста, – сказал Герн.

– А? – вздрогнул от неожиданности Мартиндейл.

– Я сказал «извини, пожалуйста».

– А-а. Послушай, я не знаю, чего ты хочешь, но нельзя ли попозже?

– Почему? – не понял Герн.

– Потому что этот господин рассказывает мне историю.

– Какой господин? – спросил Герн.

– Старый господин с бородой, вот же он! – Не увидев перед собой рассказчика, Мартиндейл оглянулся. Но, к своему удивлению, не обнаружил старца ни сзади, ни сбоку. Рассказчик как сквозь землю провалился, канул, сгинул, пропал из виду. Если он вообще тут был.

– Он рассказывал мне свою историю, – объяснил Мартиндейл. – Ты, должно быть, спугнул его. Возможно, если ты уйдешь, он вернется.

– Боюсь, у нас нет времени, – сказал Герн. – Меня послал за тобой Радикс. Нам пора идти.

– Ладно, – согласился Мартиндейл. – Быть может, я найду его позже.

Сказал он это совершенно без всякого умысла, не подозревая о том, что слова его будут иметь решающее значение, и не в каком-то невообразимо далеком будущем, а скоро, очень скоро.

Мартиндейл встал и пошел за Герном в волглую тьму лесной декорации. В этом не было ничего особенного, если не считать некоторых затруднений. Лесная декорация не ожидала столь быстрого появления действующих лиц и не озаботилась подготовить им надлежащие виды для обозрения. Такая халатность была против правил, и декорациям все время внушали, чтобы они не распускались до эскизности. Декорация быстренько позаимствовала несколько визгов и писков, пригодных на все случаи жизни, а также парочку совиных уханий из претенциозной постановки «Золушки», потом нашла запах прелой листвы, щедро обрызгала им воздух и, наконец, поспешно украсилась бордюрчиками из веток и листьев. Выглядела она совершенно двухмерной, поскольку все прочие измерения с нее сняли из-за нехватки реквизита. Но эта голая двухмерность ничуть не смущала декорацию: дело-то было ночью, в конце концов.

Вскоре Мартиндейл с Герном подошли к небольшому круглому зданию с лохматой кровлей, где Радикс устроил себе походный командный пункт. Римлянин сидел на табуретке за тростниковым столиком, служившим ему одновременно и столом, и потайным убежищем, и порою советчиком. На лбу у Радикса блестела испарина. Помимо нее в его внешности не было ничего – или почти ничего – достойного упоминания.

– Мартиндейл? – сказал Радикс, вроде как оторвав, но не совсем, свой взор от стола. – Ты как раз вовремя. Кое-кто хочет встретиться с тобой.

– О ком вы говорите? – встревожился Мартиндейл.

– Не волнуйся. Это просто парочка симпатичных римлян.

– Но зачем они хотят со мной встретиться?

– Не знаю, – сказал Радикс. – Просто из вежливости, быть может.

– Но откуда они узнали, что я здесь?

– Слухи разносятся быстро, – ответил Радикс, легонько хлопнув по столу ладонью.

– Я не хочу их видеть, – сказал Мартиндейл.

– Перетопчешься, – заявил Радикс. – Боюсь, мне придется прибегнуть к несколько грубоватым выражениям в данной ситуации, сохраняющей до поры, до времени присущую ей загадочность. Но, надеюсь, это не возбраняется, если учесть настоятельность обстоятельств и характер редактируемого материала. Меня наделили предварительным пониманием происходящего. Думаю, это все, что я могу сейчас сказать. Я не уполномочен давать вам какие-либо объяснения – очевидно, они объяснят вам все сами.

– Что объяснят? Ей-богу, Радикс, вы говорите загадками.

– Сдается мне, – вмешался Герн, – это была моя реплика, старичок.

– А мне не сдается, – сказал Мартиндейл. – Думаешь, я уж и карточку-шпаргалку прочитать не в состоянии?

– Пожалуйста, – сказал Радикс, – будьте умничками и побеседуйте с ними. Хорошо, Мартиндейл?

– Ладно, – нехотя согласился Мартиндейл.

– Вот и славненько. Пожалуйте вон в ту дверь.

Мартиндейл вышел за дверь. Он сразу заметил перемены, происшедшие в деревне. Местные жители, учуяв, что происходит что-то особенное, решили устроить праздник. Поскольку в селение прибыли важные персоны, туземцы тут же открыли ресторан, ибо рестораны привлекают туристов, а туристы – вещь, несомненно, хорошая. Предприимчивые устроители празднеств уже подумывали о рекламной кампании и спорили о том, под каким лозунгом ее провести. И, точно этого было мало, повсюду лихорадочно понатыкали уйму цветов.

– Заходите, не стесняйтесь, – сказал Радикс, когда они приблизились к главному зданию для приема гостей. – Я хочу познакомить вас со своими друзьями. Это Поппея, это Петроний.

Мартиндейл пристальным взором оглядел двоих человек, одного мужчину и одну женщину, стоявших в ожидании посреди комнаты.