Текст книги "Стратегическое изменение. Как вызвать изменения в чувствах и поведении других людей"

3. Теория взаимодействия

В первой половине прошлого века, в силу развития науки в целом (Гёдель, Гейзенберг, Эйнштейн), и в частности социальных наук (Левин, Мид, Лебон), биологических наук (Бермудес де Кастро, Клод Бернар, Шерман) и исследовательского проекта Грегори Бейтсона по изучению эффектов коммуникации (в который были вовлечены ученые разных научных дисциплин, в том числе такие известные, как математик фон Нейман, антрополог Маргарет Мид, социальный психолог Курт Левин, системный теоретик фон Берталанфи, психиатр Винер и другие), был открыт новый сценарий изучения того, как люди чувствуют и действуют. На основе этого огромного запаса междисциплинарных знаний сразу после Второй мировой войны возникло то, что позже вошло в историю как Школа Пало-Альто, представлявшая интерактивный подход к изменениям (Вацлавик, Викланд, 1977).

Маэстро этого подхода – австрийский философ и психолог Пол Вацлавик, чей жизненный путь был весьма удивительным: он был агентом разведки во время войны, затем полицейским следователем, психологом-аналитиком сначала в Риме в так называемый период dolce vita (ит. «сладкая жизнь») и затем в Индии, в период до правления Ганди, он также был профессором динамической психологии в Сан-Сальвадоре, а затем профессором психологии в Университете Висконсина, прежде чем, наконец, присоединиться к группе Бейтсона в Пало-Альто и стать членом Института исследований психики, возглавляемого психиатром Доном Д. Джексоном. Вацлавик, благодаря своему глубокому знанию западной логики и восточной философии, а также своему исследовательскому и клиническому опыту в области психологии, смог воплотить в виде теоретико-прикладной модели работу многих ученых, участвовавших в проекте первоначально Бейтсона, а затем и Джексона. Разработанная им теория изменений (Вацлавик и др., 1974) сегодня представляет собой эталонную модель для всех, кто занимается стратегическими изменениями как на уровне отдельной личности, так и в сфере отношений или на уровне организации или компании.

Этот подход характеризуется, прежде всего, тем фактом, что он основывается не только на клиническом опыте, но и на опыте изучения того, как происходят естественные изменения в природе, во взаимоотношениях и в обществе. Наблюдение за тем, как люди меняются, происходит не в рамках, обусловленных терапевтическим сеттингом; результатом этого наблюдения становятся стратегические способы вмешательства, которые применяются также в клиническом контексте в отношении психических и поведенческих расстройств. Этот аспект представляет собой кардинальное изменение исследовательской и прикладной модели личных изменений, что освобождает её от предубеждений, вытекающих из используемой базовой теории, и позволяет нам сосредоточиться на процессах, которые люди активируют естественным образом для реализации изменений. Эта этологическая[24]24
  Интерактивный подход в силу своей междисциплинарной природы – то есть будучи основанным как на логико-математических, так и на социологических и психосоциальных дисциплинах – основывает метод исследования на наблюдении за явлениями в поле, оценивая их динамику на больших выборках испытуемых. Кроме того, он исследует функционирование взаимодействий посредством социальных экспериментов и эмпирических практик, примененных к реальному опыту, вместо искусственного экспериментирования в лаборатории с тем, что наблюдается в природе. В последнее время эта методология исследования, применяемая к формированию, устойчивому существованию и изменению психопатологий, превратилась в эмпирический метод «познания проблем через их решение», который можно воспроизводить и который приобретает прогностическую ценность. Методология, соответствующая методологии наиболее чистых наук, которая позволяет эффективно познавать функционирование наблюдаемых явлений, поскольку реконструирует их динамику с помощью того, что способно стратегически их изменить. Другими словами, именно структура решения, которое разрешает проблему, выявляет её структурные характеристики и характеристики устойчивости. В то же время это позволяет нам постоянно увеличивать возможности вмешательства, ориентированного на изменения (Нардонэ, Вацлавик, 2005; Нардонэ, Портелли, 2005a; Нардонэ, Балби, 2008; Нардонэ, 2016a).


[Закрыть] методология исследования позволила показать, что люди меняются благодаря опыту, а не сознанию: сначала субъекты посредством опыта, который не планировался сознательно, открывают, как преодолеть препятствие или решить проблему, и только потом оценивают это на когнитивном уровне. Именно пережитое изменение приводит к осознанию, а не наоборот, как хотелось бы приверженцам когнитивных подходов. Инсайт является эффектом изменения, а не тем, что его вызывает. Все это совпадает с высказываниями Франца Александера, который, что неудивительно, приобрел большую известность благодаря Полу Вацлавику, ссылающемуся в своей книге «Если хочешь увидеть, научись действовать» на его фундаментальный вклад (Нардонэ, Вацлавик, 1990). В результате возник подход, применимый как в рамках терапии, так и в отношении изменений в неклинических условиях, таких как сфера бизнеса, экономики и отношений в целом, на основе использования стратагем, нарушающих линейную логику и производящих эффект открытия, то есть речь идет о реальных эмоциональных корректирующих переживаниях, способных привести людей к трансформации их дисфункционального восприятия и реакций в функциональные и терапевтические реакции на возникающие проблемы (Нардонэ, 2003b; Нардонэ, Балби, 2008). Важнейшим теоретико-прикладным конструктом, разработанным Вацлавиком и Викландом ещё в далеком 1974 году, является «предпринятая попытка решения», которая, в случае если она неэффективна и повторяется из раза в раз, вместо того, чтобы разрешить проблему, наоборот, усложняет её.

Современная нейробиология также показывает, что в нашем сознании/мозге формируются сценарии восприятия и реакций, которые автоматически срабатывают намного быстрее, чем любая форма сознания, если они проявили определенную эффективность в предыдущем опыте человека. То есть, если реакция на определенные ситуации имела нужный эффект, то мы, как правило, имеем склонность начать применять эту реакцию в каждой ситуации, которую можем связать с теми, которые уже были прожиты и успешно преодолены. Но, поскольку наш разум имеет тенденцию к схематизации, это действие часто становится дисфункциональным, так как мы применяем попытки решения, которые имели положительные результаты в аналогичных, но не идентичных ситуациях, и вместо успеха это зачастую приводит к неудаче. Это подтверждается современными исследованиями нейропластичности нашего мозга, где активируются определенные области, что вызывает нейропсихологические реакции, которые, в случае если они изначально производят эффект ослабления дискомфорта, то, как правило, закрепляются как автоматические сценарии. Например, если избегание ситуации, которую я воспринимаю как угрожающую, вызывает у меня ослабление тревоги, то этот тип реакции – избегание – будет иметь тенденцию к обобщению в плане применения, даже если при повторении это приведет к усилению фобической симптоматики. Действительно, висцеральные реакции не позволяют планировать и учитывать долгосрочные последствия, но всегда являются ответом на актуальную чрезвычайную ситуацию. Из этого следует, что если реакция, которая считается успешной в настоящий момент, повторяется, к чему нас побуждает наша природа, то часто это приводит к тому, что мы создаем гораздо более сложные проблемы, для решения которых потребуются стратегии, способные изменить их функционирование. Эти логические соображения, касающиеся того, как определенные реакции вначале являются эффективными, а затем становятся дисфункциональными и способными ухудшить ситуацию, побудили ученых из Школы Пало-Альто показать, насколько общение человека с самим собой, с другими и с миром чаще всего регулируется парадоксами, противоречиями и верованиями, не имеющими ничего общего с рациональностью. Более того, чаще всего бывает так, что доминируют именно иррациональные динамики, которые являются проявлением неординарной логики, лежащей в основе дисфункциональных или патологических восприятий и реакций (Нардонэ, 2003b; Нардонэ, Балби, 2008). Например, если субъект практикует защитные ритуалы, которые постепенно все больше усложняют его жизнь, а терапевт обращает его внимание, что ничего страшного в его жизни на самом деле не происходит, то пациент может ответить: «Конечно! Потому что помогает то, что я делаю!». Или же возьмем ситуацию, когда кто-то пытается объяснить больной анорексией, что столь большая потеря веса опасна для её здоровья. Это разумное утверждение нисколько не пошатнет её явно иррациональную патологическую убежденность. В обоих случаях терапия должна использовать неординарную логику патологии, чтобы разрушить ее, вместо того, чтобы приводить её в соответствие с ординарной логикой (Нардонэ, Балби, 2008). То же самое касается и неклинических ситуаций. Например, когда менеджер настаивает на применении стратегий, которые в прошлом были эффективны для решения поставленных целей, даже если он столкнулся с тем, что в настоящем они приводят к неудаче.

При таком подходе изменения осуществляются стратегически, побуждая людей отойти от их точки зрения и принять альтернативные позиции, которые могут быть вызваны посредством диалогов или же с помощью суггестивных предписаний, которым пациент должен следовать между встречами с терапевтом. Такие великие личности, такие как Милтон Эриксон, который, как говорят, вылечил около двадцати тысяч пациентов, Дон Джексон, Джон Викланд, Сальвадор Минухин, Вирджиния Сатир, Клу Маданес, Стив де Шейзер, а также, конечно, Пол Вацлавик, заслуга которого состоит в формулировке теории интерактивных системных и стратегических изменений, внесли большой вклад в демонстрацию высокой эффективности и потенциала этого подхода в решении даже, казалось бы, неразрешимых клинических проблем, таких как серьезные психические патологии. Но это также создало своего рода магическую ауру вокруг подходов, занимающихся интерактивными и стратегическими изменениями, как если бы они могли быть делом только особо одаренных «маэстро» и, следовательно, не могли быть переданы ученикам, не обладающим столь же исключительными способностями, и тем более эти подходы не могут быть воспроизведены теми, кто не был бы предрасположен к ним по своей природе. Эта предвзятость была полностью опровергнута эмпирически-экспериментальной исследовательской работой по разработке специфических терапевтических стратегий и стратагем для большинства психопатологий, проведенной за последние тридцать лет в Центре стратегической терапии в Ареццо, которая позволила сделать воспроизводимые и передаваемые терапевтические техники особенно экономными и эффективными (Вацлавик, Нардонэ, 1997; Нардонэ, Вацлавик, 2005; Нардонэ, Балби, 2008; Кастельнуово и др., 2013; Пьетрабисса и др., 2014; Пьетрабисса и др., 2016). Эта модель основана на воспроизводимых практиках, она доступна для всех, кто хочет пройти определенное обучение, что, безусловно, сложная, но выполнимая задача, если человек вооружен волей, решимостью и упорством. Конечно, эта теория изменений требует больших умений не только со стороны тех, кто её применяет, но и значительных усилий и упорства со стороны тех, кто хочет освоить её на уровне теории и практики, чтобы иметь возможность научиться способам решения проблем и использованию навыков стратегической коммуникации. Иными словами, чтобы эффективно реализовывать стратегические изменения, как и в случае со сложными боевыми искусствами, необходимо освоение нами техники посредством направляемого и супервизируемого опыта, пока это не найдет естественного выражения в нашем собственном образе действий. В действительности стратегические протоколы, хотя и структурированы в строгую последовательность техник, в отличие от поведенческих, не являются жестко стандартизированными, но всегда предполагают адаптацию к особенностям субъектов и их ситуаций, как с точки зрения языка коммуникации, так и типа отношений. Если это и делает обучение более трудоемким и сложным для режиссера/актера процесса изменения, это также защищает его от риска ригидности/закостеневания в рамках моделей вмешательства, которые не адаптируются и часто не калибруются в соответствии с реальными потребностями тех, кто обращается за помощью.

Как утверждал Грегори Бейтсон, «жёсткость сама по себе – это смерть от удушья, но чистое творчество есть безумие». На самом деле, чтобы человек реализовал настоящие эмоционально – корректирующие изменения, тот, кто ведет его к этой цели, должен быть способен выбирать самые эффективные способы и применять их надлежащим образом и в подходящий момент. Поэтому недостаточно знать, что делать, потому что нужно уметь делать это эффективно и знать, как выбрать наиболее подходящее время для этого. Это союз науки и искусства, который делает возможным осуществить изменения, иногда кажущиеся невозможными. Но, как это ни парадоксально, сильные стороны этого подхода – это одновременно и его слабые стороны. На самом деле, необходимость определенной подготовки для тех, кто производит изменение, достаточно большая по сравнению с требованиями других методов, кроме того, они подвергают строгой проверке свои реальные способности играть роль того, кто эффективно решает проблемы, а это означает, что эту модель работы выбирают только те, кто обладают высокой самооценкой и настроены проявить себя в качестве эффективного исполнителя. Эта методология в большой мере раскрывает терапевта, не обеспечивая ему при этом спокойствие и защиту. Таким образом, стратегическая методология настолько избирательна, что от нее отказываются те, кто хочет спокойной профессиональной жизни. На самом деле, никогда не следует забывать, что выбор терапевтом, какой теории придерживаться, во многом связан с его личностью и, будучи осуществленным, этот выбор становится краеугольным камнем его идентичности. Именно то, что это сочетание науки и искусства, делает стратегический подход к изменениям столь желанным для одних и в то же время вызывает такую неприязнь у других. Он настолько строг в своих стратегиях, что кажется жестким приверженцам изменений на основе подлинности и естественности и слишком художественным тем, кто хочет жесткого процедурного контроля. Его ограничения – его добродетель.

Глава 6. Стратегические изменения

Настоящая опасность не в том, чтобы ставить перед собой слишком высокие цели и не достигать их, а в том, чтобы ставить их слишком низко и достигать их.

Микеланджело Буонарроти

После того, как мы рассмотрели наиболее значимые аспекты личных изменений и того, как они могут быть достигнуты, сравнивая теоретические подходы, предложившие наиболее заслуживающие доверия формулировки и практические способы применения, а также после рассмотрения вклада нейробиологии в знания о действующих в мозге механизмах изменения, необходимо коснуться ещё нескольких вопросов.

Прежде всего, тот факт, что изменение – есть неизбежное и постоянное явление, свойственное существованию всех живых систем, которое у человека приобретает наибольшую сложность в силу его большей эволюции, чем у других видов. В прямой связи с этим фактом находится полностью противоположный ему и заключающийся в том, что каждая живая система имеет тенденцию сопротивляться нарушению своего равновесия, когда оно уже установилось благодаря гомеостазу.

Очевидный парадокс сосуществования между эволюционными толчками и сопротивлением изменению достигнутого равновесия на самом деле является феноменом, лежащим в основе функционирования жизни каждого организма, и, следовательно, это не должно нас удивлять, хотя именно так и происходит. Из этих особенностей изменений следует, что, если человек хочет осуществить переход из одного состояния в другое, ему непременно придется смириться со своим естественным сопротивлением этому, несмотря на то, что он сам может страстно желать перемен. Это означает, что стремлению к изменениям и потребности в них приходится противостоять и преодолевать сопротивление, которое организм будет оказывать всему, что угрожает нарушить его гомеостаз. Это заставляет нас думать, что разума, воли, а также потребности недостаточно для осуществления важных изменений, потому что им редко удается победить противостоящее им сопротивление живой системы, находящейся в равновесии. Даже острые страдания в большинстве случаев недостаточно сильны, чтобы изменить этот гомеостаз. Так, например, нередко происходит у пациентов с тяжелыми патологиями, которые обращаются за помощью, но затем, сознательно или нет, бойкотируют терапию, не следуя предписаниям врача или применяя их лишь частично. Основываясь на этом эмпирическом выводе, возникла необходимость разработать способы обойти сопротивление человека, что позволило бы изменить его чувства и поведение. Мы можем найти множество примеров этого, начиная с древности и до наших дней. Эти способы часто называют чудотворными и магическими, возможными благодаря гениальности какого-либо великого человека, поскольку в своей динамике они нарушают рациональность и линейную логику, которым подчиняется сам сформулировавший их современный человек. Тем не менее, некоторые из известных авторов, которых мы цитировали, смогли продемонстрировать, как суггестивные формы изменений могут быть воспроизведены в терминах техник, освобожденных от ограничений «богини разума», которые способны вытолкнуть наше мышление и действия за пределы того, что диктовалось рациональностью. Как мы видели, для разрушения устойчивого гомеостаза человека как системы необходим конкретный опыт, который может быть как результатом пережитых событий, так и дестабилизирующими внутренними переживаниями, вызванными терапевтическим диалогом, которые бы могли спровоцировать ощущения, порождающие настолько сильные эмоциональные реакции, что они нарушили бы ранее существовавший баланс и открыли бы путь к изменению чувств и действий. Используя удачное выражение Франца Александера, в результате запланированных случайных событий мы получаем «эмоциональный корректирующий опыт».

Именно концепция запланированных случайных событий обозначает разницу между случайным опытом и стратегически реализованным опытом, то есть то, что отличает изменение человека, происходящее посредством применения определенной техники от того, которое происходит в результате случайной и незапланированной встречи с какой-то жизненной трудностью. В этом состоит различие между стратегически ориентированными подходами и подходами, которые рассчитывают на спонтанность и непредсказуемость изменений человека. Как мы ясно дали понять, первые представляют собой модели вмешательства, которые доказали свою эффективность, экономность, воспроизводимость, передаваемость и прогнозируемость изменений и, следовательно, соответствуют фундаментальным научным критериям. Вот почему в нашем изложении мы сознательно не интересовались многочисленными теориями, связанными с человеком и его чувствами и действиями, которые не соответствуют этим критериям, несмотря на то, что они все ещё весьма популярны и, как ни странно, все ещё являются предметом изучения в университетах. Мы считаем действительными только те изменения, которые достигнуты с помощью запланированных стратегий, состоящих из конкретных техник, которые если и включают художественную адаптацию вмешательства, то всегда в рамках строгой практики, в которой решение соответствует заданной проблеме и поставленной цели. На самом деле не имеет значения, достигается ли это прогрессивным обусловленным обучением, психодинамическими аберрациями, великолепными интерпретациями, посредством диалектических скачков или просветляющих диалогов, или же посредством применения сложных стратагем, суггестивных формул или парадоксальных предписаний. Важно то, что существует техника, способная вызвать эмоциональный корректирующий опыт, обходя или разрушая сопротивление изменениям. Это то, что мы называем стратегическим изменением не в том смысле, что оно связано со стратегической теорией, а потому что оно придерживается стратегической логики изменения человека, его чувств и действий, понимаемого (изменения… это убрать, конечно, просто, чтобы было понятно, что стратегическое изменение = преднамеренное, в соответствии с изначально определяемой целью вмешательства) как преднамеренный эффект применения определенного способа вмешательства. Не так важно, много требуется времени или мало, важно то, что с самого начала можно увидеть изменения, пусть и небольшие, в восприятии и действиях человека. Как утверждает древняя китайская мудрость: «Неважно, медленно ли движутся дела, важно, что они не стоят на месте». Наконец, достигнутое изменение стабилизируется только в том случае, если будет создан новый гомеостаз системы, который по своей природе будет устойчивым к изменениям и, следовательно, будет сохраняться с течением времени. Однако немаловажно, что эволюционные изменения личностного роста требуют в отличие от терапевтических постоянной гибкости и адаптации, то есть, следовательно, некоторой нестабильности системы, которая в противном случае застывает в своем равновесии и не развивается далее. В природе, как учит нас Дарвин, неспособность развиваться приводит к исчезновению вида, неспособного адаптироваться. Именно в способности к адаптации, на что обращает наше внимание Эйнштейн в одной из своих блестящих аналогий, и состоит разница между амебой, которая не меняется и поэтому умирает, и человеком, которому удается выживать благодаря его адаптивным способностям. Поэтому при планировании вмешательства важно уметь распознавать тип системы, на которую вы собираетесь воздействовать, и её адаптивные потребности. Ни менеджер, ни человек искусства никогда не должны слишком сильно закреплять достигнутые изменения, иначе первого это приведет к банкротству его компании, сделав её слишком ригидной и неспособной соответствовать постоянным рыночным изменениям, а второй будет неспособен улучшить свою работу, будучи зацикленным на определенных навыках.

Определив эти важные моменты относительно личных изменений, теперь мы можем предложить читателю все, что мы разработали в Центре стратегической терапии в Ареццо, основанном Полом Вацлавиком и Джорджио Нардонэ в 1987 году именно с целью развития интерактивной модели краткосрочной терапии Института психических исследований в направлении более инновационной теории изменений и более продвинутых методов в силу их специфичности и дифференцированности. Наша тридцатилетняя работа, состоящая из исследований, прикладных вмешательств и теоретического изложения, привела к формализации протоколов, которые постепенно консолидировались, хотя и находились постоянно в развитии, с целью совершения стратегических изменений как в рамках терапии, так и в плане личного развития человека, в клинических и иных условиях, с высокой и доказанной степенью эффективности. Эта модель со временем, благодаря воспроизводимости её методов, стала одной из самых распространенных в мире, превратившись, таким образом, в настоящую школу мышления и прагматики в русле традиций Пало-Альто.

Теоретическая и прикладная формулировка модели стратегического решения проблем (Нардонэ, 2009), как мы излагали ранее, воспроизводит последовательность шагов, типичных для научного исследования. А оно, как выразился Карл Поппер (1983), начинается, когда вы «спотыкаетесь» о проблему, затем изучаете все её характеристики, анализируете предпринятые до этого момента попытки её решить и не давшие нужного результата, затем вы ищете альтернативные решения, применяете их и измеряете их эффекты, корректируя стратегию до тех пор, пока она не станет эффективной.