Текст книги "Далеко от яблони"

Майя

После встречи с Хоакином Майя долго не могла уснуть.

А потом наша приемная мать обо всем узнала и выставила ее за дверь.

Родной ребенок всегда лучше приемного.

Да, Майя знала, что ее удочерили, а не взяли на воспитание, что родители забрали ее прямо из роддома, что они выбрали ее, именно ее. Так они сами всегда говорили: Мы выбрали тебя, потому что ты особенная.

И все же она не Лорен.

В три часа ночи Майя лежала в кровати и смотрела, как отблески фар проезжающих автомобилей скользят по потолку, отчего в комнате то светлело, то снова темнело. Зашла в интернет с телефона. (Три раза прошла онлайн-тест «На какой факультет в Хогвартсе ты попадешь», и все три раза это оказывался Пуффендуй, что неимоверно ее злило.) Потом взялась перелистывать старую переписку с Клер – все эти эмодзи, символы обнимашек и поцелуев и сообщения, настолько личные, что Майя скорее утопила бы мобильный в унитазе, чем позволила кому-нибудь их прочесть. Добралась до конца. В душе мелькнула слабая надежда: вот сейчас на экране появятся маленькие пузырьки, означающие, что Клер набирает ответ, что она каким-то образом почувствовала Майино одиночество, которое в глухую ночь ощущается особенно остро.

Разумеется, Клер спала, и расстраиваться из-за этого было бы глупо. Клер необходим сон. Майе необходим сон. Сонливость уже начала разматывать ее мозг, точно котенок, который тянет за ниточку вязаного пледа и распускает его полностью. На этой неделе Майя два раза засыпала на уроке истории, хотя, по правде сказать, причина заключалась не столько в ее усталости, сколько в монотонном, гнусавом голосе историка. По крайней мере, так это она объясняла для себя.

Во время большой перемены они с Клер нежились на травке под лучами солнца. Майя положила голову на колени Клер, и та ласково перебирала ее волосы, а Майя подумала, что если уж все равно придется умирать, то можно лишь пожелать себе такой смерти – на солнышке, в объятьях любимого человека.

– М-м-м? – рассеянно промычала Клер.

– Я ничего не говорила, – промолвила Майя, не открывая глаз. Солнечные лучи падали на веки, делая их кроваво-красными и заставляя размышлять о генеалогии, династиях и собственном месте в семье.

Майя распахнула глаза, перекатилась на живот и зарылась лицом в бедро Клер.

– Вслух не говорила, – согласилась Клер, – но подумала.

– Я всегда думаю, – важно сказала Майя. – Я вообще очень умная. За это ты меня и любишь.

– Решение по этому вопросу еще не принято. – Клер положила ладонь на спину Майи, прижимая ее к земле. – Где бы ты ни была, возвращайся, возвращайся скорее.

Куда бы мысли ни занесли Майю, в эту минуту она вернулась. Сейчас она здесь. И этого достаточно.

Винную бутылку Майя обнаружила несколько дней спустя. За это время она пару раз перебросилась эсэмэсками с Грейс – в основном отвечала на слегка неуклюжие вопросы типа: Привет! Как школа?

Бомбический отстой, – написала Майя и пожалела: после этого Грейс замолчала.

Хоакину она не писала, но не потому, что не хотела. Просто не знала, что сказать. Трудно подобрать слова, когда тебя удочерили, а твой брат мотается по приемным семьям, и при этом понятно, что причины, по которым тебя выбрали, от тебя совершенно не зависят. Терзаться виной – глупо, порой твердила себе Майя, когда стрелки часов подползали к четырем утра, а отблески фар плыли по потолку сплошным потоком. Но потом она представляла себе маленького Хоакина, отчаянно ждущего семью, маму, хоть кого-нибудь, и сердце наливалось невыносимой тяжестью, которая пробивала путь наверх, к горлу, и начинала ее душить.

На дне самой худшей части Майиной души, в самом темном уголке сознания таился страх, что подобное может произойти и с ней, и так же, как Хоакин, она не знала, каким образом от этого застраховаться.

На уроке истории Европы в ее классе разыгрывали в лицах ход Великой французской революции (весьма кстати, подумалось Майе, учитывая количество тех, кого она с огромным удовольствием отправила бы на гильотину), и, поскольку актриса из нее была никакая, ей досталась роль костюмера. Легче легкого, решила Майя и отправилась наверх изучать содержимое маминого шкафа.

Бутылка с вином (точнее, их было две, но одна не откупоренная, так что это не в счет) была спрятана в глубине шкафа, в голенище старого сапога. Увидев сапоги, Майя представила, как здорово в них будет смотреться исполнительница роли Марии-Антуанетты, кто бы ее ни играл. Сапоги оказались необычно тяжелыми, и когда Майя наконец их достала, на пол выкатилась бутылка мерло.

Целую минуту Майя смотрела на нее, прежде чем сунула руку во второй сапог и извлекла оттуда наполовину опорожненную бутылку красного зинфанделя. Судя по этикетке, вино было самым дешевым, и это почему-то расстроило Майю еще больше. Если мама взялась прятать алкоголь в шкафу, могла бы, по крайней мере, купить что-то приличное, а не это пойло из ближайшей лавки.

– Эй, – послышалось сзади.

Майя развернулась так резко, что чуть не выронила бутылку. В дверях стояла Лорен. Стояла, оттянув нижнюю губу двумя пальцами. Майя ненавидела эту ее привычку.

– Что ты тут делаешь? – осведомилась Лорен.

– Ничего, – растерялась Майя. Разумеется, фразы глупее ляпнуть она не могла: ее застукали в родительской спальне, без спроса роющейся в мамином шкафу, да еще и с полупустой бутылкой вина в руке. – Ничего такого, – быстро поправилась она. Уже лучше.

– Откуда у тебя вино? – поинтересовалась Лорен. – Ты пьешь?

Разница в возрасте между ними составляла всего тринадцать месяцев, но Лорен была младшей. Майя чувствовала это нутром – так же, как чувствовала, что Грейс и Хоакин старше нее. Неважно, родные они по крови или нет; Майя в ответе за младшую сестру, она обязана защищать Лорен.

– Выметайся, – приказала она. – Лорен, выметайся отсюда. Я не шучу.

– Но почему ты…

– Вон. – Майя вытянула в сторону двери руку с бутылкой (не самая удачная идея). – Господи, ты тут вообще ни при чем.

Майя потом очень долго будет помнить выражение лица Лорен. В следующий раз, когда это выражение всплывет перед ее зажмуренными глазами в три часа ночи, одиночество покажется ей еще более тяжким.

– Это… мамино? – спросила Лорен.

Майя не ответила, лишь крепче стиснула бутылку.

– Ты нашла ее в шкафу? – не отставала Лорен, а потом взяла и сбросила бомбу: – Я тоже нашла. В гараже.

Услышав это, Майя показалась себе полной идиоткой. Вот она стоит посреди комнаты, держит в руках улику и одновременно пытается ее скрыть.

– В старой хозяйственной сумке. Думаю, большую часть она выпила вчера, – добила Лорен.

Долгие секунды сестры стояли, разделенные порогом, затем Лорен наконец вошла в комнату.

– И еще одна бутылка спрятана внизу, в старой мультиварке, – сообщила она.

Майя опустилась на кровать, ощутив внезапную слабость в ногах.

– И давно ты знаешь, что она…

– Примерно с месяц, может, больше. Точно не помню.

– Почему мне не сказала?

Лорен пожала плечами.

– Ну, ты только-только познакомилась с Грейс и Хоакином, и… Не знаю, наверное, я не хотела тебя грузить. Тебе своих забот хватает. – Она села рядом и тоже сгорбилась.

– Надо было сказать, – промолвила Майя после длинной паузы.

– Зачем? – спросила Лорен, и Майя не нашлась с ответом.

– Папа в курсе?

– Нет, – Лорен качнула головой. – Папа вечно в разъездах, а в свободное время не проверяет мамины сапоги.

– Как думаешь, она за руль садится? В смысле, после того… – Майя потрясла бутылкой. Она не привыкла вот так расспрашивать Лорен, потому что всегда была той сестрой, которая все знает, за все отвечает, устанавливает правила игры и определяет победителя.

– Не знаю, – сказала Лорен, – вряд ли. Вчера она заезжала за мной в школу, выглядела нормально.

Возможно, мама пьет за обедом, подумала Майя. Два бокала вина под салат и пару ломтиков хлеба. Такое легко скрыть. Сообразив, что все еще держит бутылку, она осторожно поставила ее на пол, словно боялась, что та вдруг лопнет и зальет ковер темными тайнами.

– Спрячем обратно?

– Дай сюда, – неожиданно сказала Лорен, и Майя послушно передала вино ей.

Лорен куда-то вышла. Не дождавшись ее возвращения, Майя спустилась вниз и обнаружила сестру на кухне. Пробка в одной руке, бутылка – в другой. Перевернув сосуд вверх дном, Лорен сливала его содержимое в мойку.

– Ты зачем… – изумленно начала Майя.

– А что она сделает? – отозвалась Лорен. – Рассердится на нас за то, что мы уничтожили ее контрабанду? Ни за что. Она не сможет. Иначе ей придется признаться.

Майя долго смотрела на сестру, потом принесла из спальни вторую бутылку. Лорен ее откупорила, и сестры вместе вылили вино в раковину, наблюдая, как оно закручивается воронкой и исчезает в сливном отверстии. После этого они открыли кран и смыли остатки.

Когда в конце концов родители сделали официальное объявление, Майя особо не удивилась. Позднее она подумала, что это примерно как отдирать огромный кусок пластыря – заранее знаешь, что тебя ждет, но боль все равно адская.

Она готовила домашнее задание по физике, когда в дверь постучали. Тем вечером в доме было тихо, слишком тихо; Майя четыре раза решала одну и ту же задачу, но ответ никак не сходился. Насколько же все паршиво, если мозги у нее соображают только на фоне родительских скандалов, подумала она. При таком раскладе, чтобы закончить школу, ей потребуется ежедневный ядерный взрыв, не меньше. Класс.

Когда она сказала «войдите», дверь открылась. Мать и отец стояли на пороге, нервные и настороженные. Прямо как дети. С такими лицами Майя видела их впервые. Сзади топталась Лорен, и Майя не глядя в зеркало (или в свидетельство о рождении, если на то пошло) знала, что на ее собственном лице написано то же выражение, что и на сестрином.

– Нам с папой нужно с вами поговорить, – сообщила мама.

Лорен протолкалась через родителей и села на Майину кровать. Майя, которая в кои-то веки занималась за письменным столом, отодвинула стул и уселась рядом с Лорен. Внезапно ей остро захотелось, чтобы сейчас в этой комнате была и другая ее сестра. И брат. И Клер. Чтобы за ней стояла целая армия с мечами наизготовку. Но, конечно, никто не явился.

– Может быть, лучше спустимся вниз? – Мамин голос звучал как-то полузадушенно. Майе показалось, что и ей на горло что-то давит, что в сердце заползает та самая тоска, которая обычно наваливается в три часа ночи. – Не волнуйтесь, – поспешно добавила мама, – мы просто хотим провести семейный совет.

В последний раз семейный совет они проводили, когда Майе было восемь, а Лорен – семь, и младшая сестра обвинила старшую в убийстве золотой рыбки. (Майя и сегодня поклялась бы на целой стопке Библий, что не трогала эту мерзкую чешуйчатую тварь. Просто Лорен – параноик и не умеет ухаживать за рыбками, вот и все.)

– Мне нужно уроки делать, – начала было Майя и мысленно вознесла молитву инерции. «Тело в состоянии покоя будет оставаться в покое, а тело в движении останется в движении, если на него не воздействует внешняя сила», – гласил учебник физики. Пусть все движется как движется. Семейные ссоры отвратительны, но постоянны и привычны. Майя не готова к переменам, не готова к тому, что придет на место прошлого.

– Майя, пожалуйста, – сказала мама. Этого хватило.

Внизу Майя и Лорен вместе сели на диванчик и стали внимать объяснениям родителей.

«Вы знаете, что в последнее время мы не ладим».

«Это наиболее разумное решение».

«С папой вы теперь будете встречаться по выходным».

«Для вас так будет гораздо, гораздо лучше».

Лорен, само собой, расплакалась. Она всегда была самой чувствительной в семье (вспомните семейный совет по поводу дохлой золотой рыбки), в кинотеатре ее даже приходилось выводить из зала во время грустных сцен – слишком уж громко она рыдала, мешая остальным зрителям.

Майя, в свою очередь, молча слушала, что папа съезжает, что и он, и мама горячо любят обеих дочерей, что дело совсем не в них и что ни Майя, ни Лорен ни в чем не виноваты.

– Ясное дело, не виноваты, – пробормотала Майя. Ничего глупее она в жизни не слышала. – Это же не мы собачились последние десять лет. – И прятали вино в шкафу, чуть не добавила она, но вовремя прикусила язык. Лорен продолжала плакать, и Майя не хотела расстраивать сестру еще сильнее.

Мама растерянно заморгала, а отец закашлялся.

– Все так, – наконец произнес он. – Все именно так.

– Девочки, вы остаетесь со мной в этом доме, – сказала мама, – а с папой можете видеться в любое время.

– А если мы захотим жить с папой? – задала вопрос Майя. Не то чтобы она этого хотела, просто ощутила настоятельную необходимость вклиниться между родителями, посмотреть, кому из двоих она дороже. Выяснить, готовы ли они побороться за нее так же, как пятнадцать лет назад боролись за право ее удочерить.

– Мы можем все обговорить, – промолвил папа. Мама молчала, так как отчаянно сдерживала слезы. Присев на диван, она обняла Лорен за плечо; другой рукой попыталась обнять и Майю, но та отодвинулась. Не надо ее сейчас трогать.

– Не волнуйтесь, мы постараемся, чтобы для вас все прошло как можно более гладко, – добавил папа.

Майя с горечью хохотнула. Резко и язвительно. Не выдержала.

– По-моему, времена, когда было «гладко», закончились давным-давно.

– Майя! – вскинулся отец, но она остановила его жестом.

– Хватит. Я не… – Слова вдруг застряли в горле, стены как будто сдвинулись, а весь воздух куда-то улетучился. Майя почувствовала себя персонажем кинофильма, убегающим от чудовищного взрыва. Асфальт позади нее рассыпался серым пеплом; она бежала, стараясь оторваться от бездны, которая тянула к ней щупальца, засасывала, точно битумная яма, точно черная дыра, единственная цель которой – поглотить весь свет. – Мне пора, – бросила она, схватила телефон, опрометью выскочила через парадную дверь и понеслась – через газон, по подъездной дорожке… Только в конце улицы Майя сообразила, что не обулась и что даже от этой короткой пробежки ступни страшно болят, но это уже не имело значения.

Встретимся в парке? Ты мне нужна, – написала она Клер. В висках глухо стучало; Майя напряженно ждала заветных пузырьков на экране. А потом пришло сообщение от Клер, спокойной и уверенной, как всегда: Уже вышла. Ты как?

Майя не стала тратить время на ответ, просто побежала. Добралась до парка. Пятки, зеленые от травы, были исколоты и изрезаны, легкие горели огнем, словно их переполнял дым, который невозможно выдохнуть. Несмотря на это, Майя только ускорилась. Когда она свернула за угол на парковку, Клер как раз выходила из машины.

– Привет, – сказала Клер. Майя с разбегу влетела в ее объятья, инерция отбросила обеих назад, но Клер лишь чуточку покачнулась. – Эй, ну что ты… ну, ну, – повторяла она, когда Майя горько, молча разрыдалась – не потому, что сказать было нечего, а потому что словами такое не выразишь. Всех словарей в мире не хватило бы, чтобы описать эту чудовищную тьму, этот страх оказаться одинокой, как Грейс, нежеланной, как Хоакин.

Несколько долгих минут они стояли на парковочной площадке, и Клер не выпускала Майю из объятий.

– Не уходи, – тихо вымолвила Майя, едва к ней вернулся дар речи.

– И не собиралась, – шепнула в ответ Клер. Нежно, как ангел.

Хоакин

Свой первый визит к психологу после переезда в дом Марка и Линды Хоакин счел неудачным. Встреча происходила в одном из офисов небоскреба, на такой высоте, что из окна можно было разглядеть океан. Уже от одного этого Хоакина начало слегка подташнивать, хотя само помещение выглядело очень чистым, белым и современным. Единственным цветовым пятном служила пурпурная орхидея (разумеется, в белом горшке) на столе Аны – да, психолога звали Аной. Вся эта сияющая белизна слишком живо напомнила Хоакину о тонких белых простынях на голой больничной койке, о натертых ограничителями запястьях, о тяжелой лекарственной сонливости, при которой кажется, что ты не спишь вообще. Тишина в офисе стояла такая, что Хоакин различил еле слышное гудение включившегося кондиционера. В этом помещении он выдержал две минуты, а потом вышел. Руки у него тряслись, на лбу выступил холодный пот.

«Больше я туда не пойду», – немедленно объявил он Марку с Линдой, впервые решившись вслух выразить свой протест. Хоакин изо всех сил старался порадовать своих новых опекунов, сделать так, чтобы его полюбили, и все же не мог заставить себя снова переступить порог того кабинета.

Усевшись рядышком с ним на бордюр, Марк и Линда терпеливо ждали, пока он совладает с собой. Ободряющая рука Марка покоилась на его плече, и бешено скачущий пульс Хоакина постепенно возвращался в норму. Так они просидели почти двадцать минут, молча, не торопя его и не требуя объяснений, а когда Хоакин отказался – не смог – что-либо объяснить, начали задавать вопросы. Порой их вопросы ему нравились, порой – нет. Иногда казалось, что Марк и Линда чересчур о нем беспокоятся, а иногда – что хотят побольше вызнать.

«Слишком похоже на больницу», – наконец выдавил Хоакин. В тот раз вопросы его не раздражали.

«А-а», – протянула Линда.

«Ясно», – кивнул Марк.

На следующей неделе Ана и Хоакин встретились в закусочной недалеко от дома Марка и Линды. (Хоакин до сих пор не воспринимал его как свой дом, не мог даже сказать «наш дом». Для него дом все еще был «их». Впрочем, какая разница? Ему там хорошо, а если тебе где-то хорошо, не обязательно считать это место своим.) «Здесь лучше? – спросила Ана, усевшись в кабинке напротив него. – Говорят, мой офис немного смахивает на операционную». «Да, тут норм», – ответил Хоакин. «А известно ли тебе, что значит твое норм для психолога?» – спросила Ана и жестом попросила официантку принести лимонад. – Невротичный, обидчивый, расстроенный, мрачный, – перечислила она, загибая пальцы. – Классика жанра». Конечно, Хоакин все это знал. Один из его старших сводных братьев даже набил себе между лопатками татуировку с надписью «У меня все норм». Непростая фраза, хитрая. «В точку», – сказал он, и Ана улыбнулась.

Хоакину не нужен был никакой психолог, пускай даже Ана оказалась очень милой и не наябедничала Линде, что он выдул три порции колы подряд (добавка бесплатно). Позже, однако, он узнал, что Марк и Линда платят Ане из собственного кармана, и счел, что в таком случае обязан хотя бы не пропускать эти сеансы. Нечасто опекуны готовы тратить денежки на такое. Хоакин не хотел искушать судьбу.

Восемнадцать месяцев спустя Хоакин продолжал встречаться с Аной в закусочной каждую пятницу после школы. Заказывали они всегда одно и то же: кобб-салат и лимонад для нее, вегетарианский бургер, жареную картошку и колу – для него, и занимали одну и ту же кабинку в глубине зала, где, благодаря особенностям акустики, шум в заведении казался гораздо громче, чем на самом деле.

– Ну, – начала Ана, усаживаясь напротив Хоакина в пятницу на следующей неделе после его знакомства с Майей и Грейс, – как все прошло?

Хоакин не сразу по достоинству оценил терапевтический метод Аны, исключавший пустую болтовню. Еще она частенько «бомбила» бранными выражениями, что тоже ему нравилось. Для остальных психологов он сам был неразорвавшейся бомбой и, честно говоря, большую часть жизни именно так себя и чувствовал. Но все же…

– Норм, – сказал Хоакин и ухмыльнулся, поймав гневный взгляд Аны. – Ладно, шучу. Все прошло довольно мило. – Если словечко «норм» в антирейтинге Аны занимает первое место, то «мило» – определенно на втором. – Они белые, – прибавил он, разрывая бумажную обертку соломинки, когда официантка принесла напитки. Что заказывают эти двое, она знала наизусть; меню Ана и Хоакин не брали в руки уже три месяца.

– Стоило предполагать, – сказала Ана. – Как они тебе? Милые?

Хоакин улыбнулся себе под нос.

– Смешные. И отлично ладят между собой. Я сразу понял, – он опередил вопрос Аны, – что все норм. Я рад, что они друг другу понравились.

– А ты им?

Пожав плечами, Хоакин сделал глоток колы.

– Кажется, да. Мы завели групповой чат. В воскресенье опять встречаемся.

– Хорошо, – кивнула Ана. Хорошо, мило, норм. Явно пытается замостить ухабистую дорогу, подумал Хоакин.

– Только… – нерешительно проговорил он и потянулся за колой.

– Только что? – она вопросительно изогнула бровь.

Хоакин провел большим пальцем по бокалу – на запотевшем стекле появилась сухая полоска.

– Их обеих удочерили, понимаете? Родители отвалили за это кучу денег.

– Скорее всего, ты прав, – подтвердила Ана. Хоакин молчал. – Тебя это напрягает? – отреагировала она.

– Не это. – Он опять провел пальцем по влажному стеклу. – Просто… другие родители получали деньги за то, что брали меня на воспитание, и все равно…

Ана посмотрела на него в упор.

– И какие эмоции это у тебя вызывает?

Хоакин пожал плечами. Ему расхотелось говорить о сестрах. Он пока не находил слов, чтобы описать свои чувства к ним, и знал, что Ана будет ждать, пока нужные слова придут.

– Я порвал с Бёрди, – неожиданно сообщил он. На предыдущем сеансе Хоакин умолчал об этом, потому что знакомство с Майей и Грейс было важнее, а еще потому, что просто не хотел. Появление в жизни двух новых сестер – отличный способ уйти от неприятной темы.

Ана изумленно заморгала, а удивить ее было нелегко. В последние полтора года Хоакин видел ее всегда спокойной и собранной, так что сейчас, можно сказать, одержал победу. Пиррову , правда.

– Ничего себе, – тихо проговорила она почти десять секунд спустя. За это время Хоакин успел засомневаться, стоило ли вообще заводить речь о Бёрди. – Расскажешь почему? – Ана справилась с удивлением, и на ее лице снова появилось профессионально-доброжелательное выражение. – Я думала, ты ее любишь.

– Люблю, – произнес Хоакин. – Поэтому и решил расстаться.

Ана склонила голову набок.

– Подобное я, скорее, ожидала бы услышать от того Хоакина, которого впервые увидела полтора года назад.

– Я не изменился, – сказал Хоакин. Он ненавидел, когда Ана пыталась отделить его прошлое от настоящего. Осознавал, что это невозможно, что он навсегда связан со своими прежними переживаниями, прежними семьями. Знал наверняка, поскольку много лет пытался стряхнуть эти путы. – Просто понял, что наши отношения – плохая идея, и все.

– Месяц назад ты говорил, что Бёрди как никто другой делает тебя счастливым.

Слишком хорошая у Аны память. Хоакина это порой раздражало.

– Так и есть. В смысле, так и было, – поправился он. – У нее… так много детских фотографий…

Ана откинулась на спинку дивана и взяла в руку бокал с лимонадом.

– А у тебя – нет.

Хоакин поерзал на сиденье. Когда уже принесут заказ? Он умирает с голода. Он всегда был голодным. Марк и Линда первое время подшучивали над его прожорливостью. Хоакин понял намек и почти перестал есть. Сообразив, что происходит, его опекуны пришли в ужас. Шутки на тему еды прекратились. Теперь специально для Хоакина в холодильнике всегда лежала лишняя упаковка хлеба.

– Хоакин, – негромко проговорила Ана, – если у тебя нет детских фотографий, это не значит, что у тебя нет прошлого.

– Знаю, – ответил он. – Или, думаете, не знаю? Мы с вами встречаемся здесь каждую неделю как раз из-за моего прошлого. Просто я не хочу такого для Бёрди.

Чуть помолчав, Ана произнесла:

– А для самого себя ты чего-нибудь хочешь?

– Это неважно. Она важнее.

– Вы оба важны, Хоакин. Ты когда-нибудь рассказывал Бёрди, как жил до того, как попал к Марку и Линде?

Хоакин закатил глаза.

– Ага, – едко фыркнул он. – Разве я мог не рассказать, как в двенадцать лет меня упекли в психушку? Девушки пищат от таких историй. А уж красивые тем более.

– Тогда что…

– Бёрди нужны реальные вещи, ясно? – перебил Хоакин. Иногда разговоры с Аной приводили его в отчаяние, особенно когда она отказывалась посмотреть на ситуацию с его точки зрения. В конце концов, если кто и знает Хоакина лучше всех, то это сам Хоакин. – То есть не вещи в буквальном смысле, а жизнь, настоящая жизнь. Я никогда не смогу дать ей то, чего она хочет.

– Это она так сказала? – парировала Ана. – Или ты?

Хоакин отвел глаза. Ответ знали оба.

– А как насчет сестер? – продолжала Ана. – Ты собираешься рассказать о себе Майе и Грейс?

– Нет. – Он произнес это со взрывным «т» и посмотрел в окно. Мимо проехал микроавтобус с подростками, из окошек торчали доски для серфинга. Хоакин не сомневался, что некоторые из этих ребят ходят в его школу. С одной стороны, он им завидовал, с другой – никогда не хотел стать кем-то из них.

– Думаешь, они тебя не поймут? – Вопрос Аны вернул его в закусочную, привлек внимание к официантке, которая уже расставляла блюда на столе.

– Конечно, не поймут! – воскликнул Хоакин, как только она удалилась. – Они живут идеальной жизнью в своих идеальных семьях. Что мне им рассказать? Что их старший брат, который ни капли на них не похож, шизик?

Ана приподняла бровь. Это слово она терпеть не могла.

– Извините, – буркнул Хоакин.

– Твоих сестер я не знаю, но могу тебя заверить, что жизнь у них вряд ли идеальная, – мягко сказала Ана. – Проблемы у вас, возможно, разные, но, сто процентов, им своего дерьма хватает. – Хоакин скрестил на груди руки. – Тебя задевает тот факт, что сестер удочерили, а тебя нет?

– Желать им плохой жизни только потому, что она не задалась у меня? Глупость какая. Они достойны хороших родителей. У них есть хорошие родители. – Помедлив, Хоакин добавил: – Грейс, старшая, хочет найти нашу биологическую мать.

– И как ты на это смотришь?

– Большое спасибо, только без меня. Майя сказала то же самое. Точнее, сказала так: «Она отдала Хоакина чужим людям». – Хоакин попытался воспроизвести мимику Майи, передать негодование, с которым она выплюнула эти слова, словно выругалась, как будто нет на свете худшего преступления, чем отказаться от своей семьи. – В этом мы Грейс не поддерживаем.

– Она сказала, зачем хочет найти мать?

Хоакин пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, обсуждает эту фигню со своим психологом.

Ана улыбнулась, Хоакин ответил тем же.

– Можем на минутку вернуться к Бёрди? – осторожно спросила Ана.

– Легко. В переносном смысле.

– Верно подметил. Ты по ней скучаешь?

Хоакин скучал по каждой ее черточке. По аромату ее кожи, по тому, как падали ему на руку ее волосы, когда она клала голову на его плечо. Хоакину не хватало ее смеха и яростного выплеска эмоций, когда она слышала что-то, с чем не была согласна.

– Немного. Иногда.

Он тосковал по Бёрди каждую минуту.

– И все же как насчет сестер? – спросила Ана. – Возьмешь и оттолкнешь их, едва узнав? Убежишь прочь, как убежал от Бёрди, потому что решил, что недостаточно хорош для них и вообще для кого бы то ни было?

Хоакин, жевавший ломтик жареной картошки, не ответил. Остывшая жареная картошка – ужасная гадость, но ломтики в его порции были горячими и хрустящими. Он сунул в рот еще один.

– Так вот, у меня для тебя новость: семью отринуть нельзя. Ты всегда будешь с ней связан.

Пальцем, мокрым от влаги запотевшего стакана, Хоакин вывел на столе какой-то узор.

– В самом деле? Расскажите это моей матери.

– Хоакин, – в голосе Аны сквозила нежность, – ты заслуживаешь того, чтобы в твоей жизни были родные люди. И Марк с Линдой тоже. Ты должен простить себя за все, что случилось.

– Не могу, – вырвалось у Хоакина. – Я не могу себя простить, потому что не представляю, каким был, когда все это происходило. Знать не знаю этого типа. Этого гребаного идиота, который все испортил.

Ана посмотрела на него с легкой печалью в глазах. Разумеется, она знала правду. Читала выписку из его больничной карты, полицейские протоколы, заявление от приемных родителей Хоакина, Бьюкененов.

– Я просто пытаюсь делать вид, что этого не было, – помолчав, сказал он.

– Вот как? И что, помогает? – поинтересовалась Ана.

– Ни черта. – Хоакин невольно усмехнулся. – Но, по крайней мере, в этом случае не страдает никто, кроме меня.

– Уверен?

Хоакин посмотрел в окно и ничего не ответил.

Ночью он проснулся от кошмара. Простыни и футболка промокли от пота, кровь бешено пульсировала в жилах – казалось даже, что его кто-то трясет.

– Тихо, тихо, малыш. Все хорошо. – Теплая ладонь Марка опустилась ему на плечо, заставила лечь обратно. – Все хорошо, только нужно проснуться.

– М-м-м, норм, – простонал Хоакин. Свет за закрытыми глазами был слишком ярким и резким, он как будто проникал под кожу.

Рядом с Марком стояла Линда. Она протянула Хоакину стакан воды. Посреди ночи, с распущенными волосами и без макияжа, она всегда выглядела более нежной и ласковой.

– Простите, – забормотал Хоакин. – Со мной все в порядке. Простите, что разбудил.

Марк и Линда уселись по обе стороны от кровати. Так он и знал, что они не уйдут. Семнадцать лет Хоакин мечтал, чтобы кто-нибудь был с ним рядом, а теперь, когда это наконец случилось, он хочет остаться один.

– Расскажешь, что приснилось? – спросил Марк. Первое время, пробуждаясь от кошмаров, Хоакин не переносил даже присутствия Марка в комнате. Наверное, это то, что Ана называет прогрессом.

– Я… не помню. – Хоакин потер лицо ладонью. Ему нужна чистая, сухая футболка. И новые мозги. – Забыл, когда проснулся.

Конечно, он соврал. Ему снились Майя и Грейс. Они стояли на берегу океана и кричали, а волны, накатывающие на песок, становились все выше. Хоакин рвался к сестрам, но как будто прирос к земле и мог лишь смотреть, как девушек смывает в море.

– Ты звал Майю и Грейс, – мягко произнесла Линда. – Видел их во сне?

– Не помню, – пожал плечами Хоакин.

Он знал, что Марк и Линда переглянулись поверх его головы. Если бы ему платили по доллару всякий раз, как они это делают, он бы уже давно купил собственный дом. И машину.

Еще двое вычеркнуты из его жизни.

– Получится поспать? – после долгой паузы спросил Марк, чья рука по-прежнему лежала на плече Хоакина. И он, и Линда были хорошими людьми, но Хоакину больше всего нравилось умение Марка молча ждать, не требовать немедленного ответа. Порой Марк чувствовал, что Хоакин способен сказать гораздо больше без слов.

– Да, все хорошо. – Он снова отхлебнул воды. – Простите, что разбудил.

– Не надо извиняться, – сказала Линда. – Все равно Марк еще не спал. Наверняка читал какую-нибудь ерунду в интернете.

Хоакин улыбнулся. Просто потому, что Линда рассчитывала на улыбку.