Текст книги "Убийца шута"

– А мои вещи? – угрюмо бросил юнец через плечо, натягивая нижнее белье. Я нагнулся, и инструменты его ремесла, лежавшие на полу, исчезли в моем рукаве. Я услышал шорох ткани, когда он натянул рубашку и брюки.

– Какие вещи? – любезно спросил я. – Ботинки и чулки? Они на полу. Надевай. Потом убирайся из этой комнаты. И держись подальше от этого крыла моего дома. Иначе я тебя убью.

– Меня не посылали причинять вред ребенку. Только посмотреть на нее, оставить подарок и отчитаться о том, что я увижу. Лорд Чейд предупреждал, что вы меня поймаете, но леди Розмари настояла. Это было испытание. И я его провалил.

– Полагаю, провалил дважды. Сомневаюсь, что тебе разрешали называть их имена кому бы то ни было.

Мальчик помолчал.

– Они сказали – это просто испытание. – Голос его надломился на этих словах. – И я его провалил. Дважды.

– Ты предположил, что они испытывали тебя. Оделся? Хорошо. Вон отсюда. Нет, постой. Как тебя зовут?

Он прикусил язык. Я вздохнул и шагнул к нему.

– Лант.

Я ждал.

Мальчик не то вздохнул, не то всхлипнул:

– Фитц Виджилант.

Я немного поразмыслил, перебирая имена младшей знати.

– Из Фарроу?

– Да, сэр.

– И сколько тебе лет?

Мальчик немного вытянулся:

– Двенадцать, сэр.

– Двенадцать? Я бы подумал, одиннадцать. Но скорее всего, десять, не так ли?

Темные глаза мальчишки сверкнули от ярости. Слезы так и катились по его щекам. Ох, Чейд! И это твой будущий убийца? Он отвел взгляд и просто сказал:

– Сэр.

Я вздохнул. Неужели я сам когда-то был таким юным?

– Ступай, мальчик. Сейчас же.

Шпион убежал, даже не пытаясь скрываться. Он не то чтобы захлопнул дверь за собой, но закрыл ее достаточно громко. Когда его торопливый топот утих, я подошел к двери, прислушался, открыл ее и выглянул наружу. Потом снова закрыл дверь, забрал сапоги и подошел к колыбели Би.

– Пока что он ушел, – сказал я моей дочке и покачал головой. – Чейд, старый паук, что за игру ты затеял? Неужто он и впрямь был лучшим, кого ты мог ко мне подослать? Или он приманка?

Я прошелся по комнате, проверил задвижку на окне и заглянул всюду, где предположительно мог бы спрятаться убийца. Совершив такой обход, я вернулся к колыбели и отодвинул в сторону кружевной полог. Нашел лампу, зажег и поместил на подставку возле колыбели. Действуя так, словно глядевшая на меня дочь была сделана из сладкой ваты, я поднял все одеяла одно за другим и осторожно вытряхнул. Ее одежда выглядела нетронутой. Рискнуть?.. Когда я начал снимать ее одежки, чтобы проверить, не спрятал ли на ней что-нибудь этот шпион или предыдущий, в комнату заглянула Молли.

– Вот ты где! Я послала полдюжины мальчиков-слуг в Ивовый Лес, чтобы найти тебя. Гости ждут, когда можно будет приступить к трапезе. Ты пропустил очень длинную песню, которой их менестрель благодарил нас за гостеприимство.

– И очень рад, что пропустил, – признался я.

Ленточки на платьице Би никак не давались мне.

– Фитц? – Молли быстро вошла в детскую. – Что ты делаешь? Ты меня слышал? Угощение почти готово.

Я ей солгал. Снова.

– Я зашел, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и она плакала. Я подумал: может быть, она обмочилась.

– Плакала? И я ее не услышала?

– Тихонько так. Я бы и сам не услышал, просто мимо шел.

Молли немедленно занялась дочкой. Я стиснул зубы, наблюдая, опасаясь, что в одежде могло остаться что-то, способное навредить малышке или ее матери. Молли мастерски раскрыла ее одежды, проверила подгузник и изумленно посмотрела на меня:

– С ней все в порядке.

Я внимательно следил за тем, как Молли завязывает ленточки, которые я развязал.

– Не хочу оставлять ее здесь одну, – вдруг сказал я.

Молли уставилась на меня. Потом покачала головой.

– Я тоже, – призналась она. – Но я не хочу и брать ее с собой, чтобы приветствовать гостей. Я хочу выбрать, когда и как королева Кетриккен увидит ее в первый раз.

– Леди Кетриккен, – напомнил я. – Она больше не королева Шести Герцогств.

– Лишь по названию, – фыркнула моя жена. – Нарческа живет в Оленьем замке всего пару месяцев в году. А король Дьютифул проводит слишком много времени далеко от трона. Она правит Шестью Герцогствами, Фитц, и Горным Королевством в придачу.

– Ну-у… Кто-то должен держать бразды правления, когда короля Дьютифула нет на месте. Лучше уж Кетриккен, чем Чейд – его-то никто не сдерживает, – ответил я.

Услышала ли Молли личную заинтересованность в моем голосе? Поняла ли невысказанную мысль о том, что, если бы Кетриккен не приняла на себя эти обязанности, они могли бы упасть на мои плечи? Безусловно, Чейд надеялся взвалить эту ношу на меня, и Кетриккен с Дьютифулом с радостью бы это позволили. Я знал Кетриккен с юности, и когда-то мы были так близки, как только может случиться с заговорщиками. Но сегодня вечером она привела в мой дом шпиона, который подкрался к колыбели моей дочери. Знала ли она о миссии юного Фитца Виджиланта? Или Чейд и леди Розмари действовали самостоятельно, из желания позаботиться о троне и родословной Видящих? Я отлично знал, что для Чейда интересы трона были превыше интересов любого отдельно взятого Видящего. Это я усвоил с младых ногтей.

Молли нарушила ход моих мыслей:

– Неттл вскоре поведет наших гостей в столовую. Нам надо быть там.

Я принял решение.

– Давай возьмем ее с собой. В колыбели и со всем прочим.

– Фитц, я не думаю…

Но я уже наклонился и поднял колыбель. Она была небольшой, но не легкой. Я пытался сделать вид, что вес ее не тяготит меня, пока нес ее по коридору. За мной следовала Молли, прижимая Би к груди.

Столовую использовали нечасто. Потолки там были высокие, и два больших камина по обоим концам комнаты с трудом обогревали такое большое пространство. У нас с Молли вошло в привычку почти всегда трапезничать в куда меньшей по размеру комнате, но сегодня камины и люстры были зажжены. За длинным столом, накрытым для пятнадцати человек, легко могли бы разместиться сорок. По центру столешницы из темного дерева шла узкая вышитая скатерть, и в серебряных канделябрах горели изящные белые свечи, изготовленные Молли собственноручно. В резных деревянных мисках в форме рук Эды, сложенных ковшиком, лежали красные и желтые яблоки, горки пухлого изюма и блестящие коричневые орехи. Свечи отбрасывали теплый свет на стол, но не могли озарить ни далекий потолок, ни углы комнаты.

Мы прибыли одновременно с гостями. Молли и я стояли и приветствовали их, пока они шли мимо. Я приложил немало усилий, чтобы держать колыбель без видимого напряжения, и был рад, когда наконец-то смог проследовать за ними в комнату. Не сказав ни слова, я поставил колыбель возле очага, где моя дочь окажется в тепле и одновременно не далее чем в шести шагах от моего стула. Молли быстро уложила Би и задернула кружевной полог над ней, оберегая дитя от сквозняков и случайных взглядов. Мы проследовали во главу стола, еще раз выразили признательность гостям и заняли свои места.

Леди Кетриккен сидела справа от меня. Неттл заняла другое почетное место по левую руку от Молли. Если кто и счел такую рассадку странной, он ничего не сказал об этом. Я заметил юного шпиона – он сел с левой стороны стола, как можно дальше от меня. Он переоделся, что неудивительно, – я не утруждал себя особой осторожностью, пока вскрывал швы и карманы. Казалось, все его внимание поглощено краем столешницы. Капитан гвардии Кетриккен сопровождал ее в этом путешествии и сидел с нами, одетый в пурпурное и белое. Она привезла с собой лекаря благородной крови, леди Солейс, и ее мужа, лорда Диггери. Других спутников Кетриккен я знал только по имени. Лорд Стаутхарт был грубоватым, но добродушным мужчиной с седыми волосами и красным носом. Леди Хоуп – пухленькой и милой женщиной, которая много разговаривала и часто смеялась.

Кетриккен накрыла мою руку своей. Я повернулся к ней с улыбкой и, как обычно, испытал краткий миг удивления. Для меня она всегда оставалась юной девушкой с золотыми волосами и голубыми глазами, с искренним выражением лица и аурой спокойствия, окружающей ее. Я увидел женщину с седыми волосами и лбом, покрытым морщинами от тревог. Ее глаза были такими же голубыми, как у Би. Спину она держала прямо, голову – высоко. Она походила на изящный стеклянный сосуд, до краев наполненный властью и уверенностью. Она больше не была принцессой-чужестранкой с гор, с трудом нащупывающей путь в течениях власти при незнакомом дворе. Она сама стала течением власти, в котором остальные вынуждены были искать свой путь.

Она заговорила, обращаясь лишь к нам с Молли:

– Я так рада за вас.

Я кивнул и жестом велел Ревелу начинать подавать блюда, ничего не сказав о том, почему мы принесли Би в столовую. Кетриккен все поняла и не стала углубляться в эту тему. Началась трапеза. Еду подавали куда менее чопорно, чем за ужином в Оленьем замке, но с большей торжественностью, чем обычно в Ивовом Лесу. Неттл велела Ревелу ничего не усложнять, и он, хоть и роптал, почти исполнил требование. Пока приносили блюда, я пил вино, прислушиваясь к болтовне и редким шуткам гостей. Мы узнали, что леди Солейс теперь часто путешествует с Кетриккен, потому что у той стали побаливать суставы. В конце дня бывшая королева с удовольствием позволяла горничной растирать их с маслом, а также принимала приготовленные целительницей горячие напитки. Лорд Стаутхарт и леди Хоуп присоединились к ним просто потому, что направлялись на зиму в собственные дома после приятного времяпрепровождения в Оленьем замке. Ивовый Лес был им по пути. Оказалось, большинство слуг и гвардейцев, сопровождавших Кетриккен, принадлежали не ей, а лорду Стаутхарту.

Запахи еды и любезные застольные разговоры могли бы убаюкать другого человека. Я же воспользовался происходящим, чтобы изучить гостей. Я счел, что присутствие леди Солейс действительно связано с желаниями Кетриккен, но по поводу лорда Стаутхарта и леди Хоуп у меня не было уверенности. Интересно, прибыл ли юный убийца как член свиты Кетриккен? Если да, знала ли старая королева, кто он такой на самом деле, или же королевские убийцы отправили его сюда тайно? Возможно, леди Розмари подстроила так, чтобы его взяли в качестве конюха? Я сам часто играл эту роль, если Чейду требовались глаза или уши там, куда он не мог отправиться сам. Но мальчишка был одет хорошо, не в кожаный костюм конюха, а в шелк и лен. Наблюдая за Лантом, который ковырял еду, я снова спрашивал себя, не был ли он приманкой, отвлекающим маневром. Я порадовался, что мы не бросили Би одну в детской, и решил, что обследую всю комнату, прежде чем оставлю ее там спать сегодня ночью. Нет, лучше поставлю колыбель возле своей постели и буду сам следить за Би.

От этого решения мне стало заметно легче. Я вновь обрел дар речи, сделался словоохотливым и забавным, и Молли, Неттл и Кетриккен заулыбались, увидев меня таким. Живая беседа перешла от позднего урожая яблок к охоте в окрестностях Ивового Леса и Оленьего замка, к новостям о старых друзьях из Горного Королевства. Кетриккен спросила о детях Молли и сообщила последние новости о принцах. Менестрель и два его помощника достали маленькие барабаны и дудочки, чтобы развлечь нас еще и музыкой. Трапеза продлилась долго, и час был поздний, когда наконец-то со стола убрали последнюю тарелку.

– Может, перейдем в более уютную комнату? – предложила Молли, ибо во время ночной метели большая столовая неизбежно оказывалась во власти сквозняков и в ней делалось прохладно.

– Хорошая мысль, – согласился я, и Кетриккен заметила:

– В теплой комнате мне будет приятнее познакомиться с вашей маленькой дочкой.

Она не предполагала, а располагала. Я улыбнулся. Мы были старыми соперниками в таких играх. Она поняла мой продуманный ход, отнеслась к нему с уважением и теперь делала собственный. Тем не менее я решил, что выиграю в этом раунде против нее ради Би, как не выиграл ради Неттл. Когда мы с Молли и наши гости поднялись, я улыбнулся, однако не сказал ничего в ответ на слова Кетриккен. Я быстро подошел к колыбели и отвел прозрачный занавес, чтобы Молли смогла взять Би на руки. Делая это, она завернула дитя в одеяло, а потом дождалась, пока я снова подниму колыбель. Я сумел это сделать, не застонав. Быстрый взгляд позволил мне убедиться, что Неттл отвлекла бывшую королеву каким-то малозначимым разговором и та потом взмахом руки велела моей дочери первой выйти из комнаты. Молли и я вышли последними за гостями, которых Неттл повела в гостиную.

Чужак мог бы предположить, что эта комната – мое пристанище. Здесь стояли удобные кресла, в камине ревело пламя, на полках по стенам стояло множество книг, переплетенных в джамелийском стиле. Над ними на подставках располагались более старые свитки и пергаменты. В углу, рядом с окном с тяжелыми шторами, располагался стол, на нем стояла чернильница и лежала стопка чистой бумаги. Все это было напоказ. На этих полках шпион мог бы найти журнал моих наблюдений птиц за последние четыре года или заметки по управлению Ивовым Лесом. В комнате было достаточно записей и бумаг по имению, чтобы случайный вор поверил, что нашел мое обиталище. Но здесь он не обнаружил бы ни единой приметы Фитца Чивэла Видящего или той работы, которую я выполнял для Чейда.

И опять я аккуратно разместил колыбель, но, когда Молли подошла, чтобы положить в нее Би, Кетриккен быстро прошла мимо Неттл к моей жене.

– Можно мне ее подержать? – спросила она, и в ее просьбе была такая простая теплота, что никто не ответил бы отказом.

Наверное, только я заметил, как застыла улыбка Молли, когда она протянула нашего ребенка, завернутого в одеяло, бывшей королеве. Взяв Би на руки, вместе с одеялом и всем прочим, Кетриккен изумленно вскинула брови. Неттл настороженно придвинулась ближе; я почувствовал, как внутри моей старшей дочери гудит Сила. Наверное, это подействовал стайный инстинкт, требующий защищать самого маленького: он включился на таком глубоком уровне, что Неттл даже не почувствовала, как объединила свою Силу с моей. Неизбежный момент настал. Молли подняла кружевное покрывало, открыв лицо нашей малышки.

Я следил за выражением лица Кетриккен. Бывшая королева смотрела на Би, и та устремила на нее ответный взгляд – как оказалось, она не спала, хоть и молчала. И глаза у нее были такими же голубыми, как у бывшей королевы. Кетриккен издала такой тихий удивленный возглас, что его, возможно, не расслышал никто, кроме нас. Ее улыбка не исчезла, но сделалась немного натянутой. Она сделала два шага в сторону кресла и тяжело опустилась в него. Потом, словно вознамерившись что-то доказать самой себе, развернула одеяльце Би.

Моя дочь была одета в шелк и кружева, чего никому из других детей Молли никогда не доводилось носить. Даже перешитые под нашу крошку – ведь Молли сшила их за много месяцев до родов, – они лишь подчеркивали, какая она маленькая. Ручки Би были скрючены и прижаты к груди, и Кетриккен уставилась на ее пальцы, напоминавшие птичьи коготки. Словно превозмогая себя, она коснулась левой руки Би указательным пальцем.

Другие гости придвинулись ближе, ожидая, что им тоже разрешат взглянуть на ребенка. Кетриккен подняла взгляд, но не на меня, а на леди Солейс, своего лекаря. Женщина подошла и встала рядом со старой королевой, чтобы посмотреть на ребенка, и теперь, когда их с Кетриккен взгляды встретились, я понял, что означает их смиренное выражение лица. Я видел то же самое чувство в глазах наших домашних служанок. По мнению королевской лекарки, Би было не суждено надолго задержаться в этом мире. Что бы ни подумала Кетриккен о ее бледных волосах и голубых глазах, она об этом ничего не сказала. Старая королева бережно завернула девочку в одеяльца и снова прикрыла ее лицо. От этих движений меня пробрал озноб, поскольку они были такими нежными, словно Кетриккен укрывала мертвое дитя.

– Она такая маленькая, – сказала бывшая королева, возвращая Би ее матери.

Она излучала сочувствие. Ее слова ясно говорили: теперь она понимает, почему мы Би не представили миру, ведь ей суждено пробыть в нем совсем недолго.

Глядя на то, как руки Молли держат ребенка, я почувствовал ее облегчение оттого, что Би снова в безопасности в ее объятиях. Спина Молли была прямой, как у стражника, взгляд – спокойным. Она ровным голосом уточнила:

– Но безупречная.

– И растет каждый день, – с готовностью соврал я.

За моими словами последовала тишина, и я пожалел, что не могу забрать их обратно. Каждая женщина в мыслях поняла, что они значили, но только лекарка заговорила:

– Какой же крохой она была при рождении? Она появилась на свет раньше срока?

Комната замерла в ожидании ответа.

Но Молли всего лишь прижала Би к себе и подошла ближе к камину. Она баюкала и поглаживала ее молча, не сходя с места, и гости, словно чувствуя упрек, разбрелись по своим креслам. Даже Кетриккен нашла удобное местечко, и только леди Солейс осталась стоять. Она изучала Молли, а потом вдруг заметила:

– Похоже, вы очень быстро оправились после родов, леди Молли.

Невысказанный вопрос повис в воздухе: «Неужели ребенок и вправду ее?»

– Они были легкими, – скромно ответила Молли и отвернулась от мужчин, присутствовавших в комнате.

Я чувствовал, как сильно леди Солейс хочется задать еще вопросы; ею двигало свойственное лекарям желание докопаться до сути проблемы и применить свои умения, чтобы решить ее. Молли это тоже почувствовала, и ей сделалось не по себе. Когда она смотрела на нашего ребенка, то не видела ничего неладного, за исключением того, что Би была намного меньше других детей. Но по любознательному взгляду лекарки Молли понимала, что та считает Би неполноценной или больной. Если бы Би поручили заботам этой женщины, она попыталась бы исправить нашу девочку, как сломанную игрушку. Я ощутил внезапную неприязнь к леди Солейс: как она посмела считать мою Би несовершенной! А под этим чувством скрывалась леденящая душу тревога из-за того, что целительница каким-то образом может оказаться права. Меня охватило страстное желание унести Би куда-нибудь в безопасное место, прочь от озабоченного взгляда лекарки. Я не хотел слышать ничего из того, что эта женщина могла бы сказать про мою дочь. Наши с Молли взгляды встретились.

Она крепче прижала ребенка к себе и улыбнулась:

– Очень мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Разумеется, я легко устаю. В моем возрасте нелегко быть молодой матерью. – Молли одарила гостей улыбкой. – От всего сердца благодарю вас, поскольку знаю, что вы поймете: моя дочь требует теперь моего внимания и мне необходимо рано удалиться. Но, пожалуйста, не думайте, будто из-за этого и вы не должны веселиться. Я знаю, что мой супруг соскучился по обществу и ему редко удается провести несколько часов за разговором со старыми друзьями. Я отвлеку его лишь для того, чтобы перенести для меня колыбель Би, а потом отправлю прямо к вам.

Надеюсь, мне удалось не выдать своего изумления. Дело было не только в том, как резко Молли приняла решение, но и во властной манере, с которой она сообщила о нем всем собравшимся. Я мельком заметил лицо Неттл: она уже высчитывала, как возместить ущерб, нанесенный благородному собранию. В рисунке ее губ я увидел две вещи: разделяемый с матерью страх, что леди Солейс может отыскать нечто неладное в Би, и холодную уверенность в том, что лекарка окажется права.

Но мне нужно было тащить колыбель. Снова. И на этот раз – вверх по длинной лестнице. Я нацепил на лицо улыбку и поднял свою ношу. Гости нестройным хором пожелали нам спокойной ночи. Молли вышла первой, я за ней, и гордость моя страдала так же, как и спина. Едва дверь за нами закрылась, Молли прошептала:

– Сегодня она будет спать в нашей комнате, у моей стороны кровати.

– Я и сам об этом думал.

– Мне не нравится, как эта женщина смотрела на Би.

– Ты про леди Солейс?

Молли молча кипятилась. Она знала: я хотел услышать заверения в том, что замечание Кетриккен ее не оскорбило, но не собиралась делать мне такую уступку. Ее оскорбила леди Солейс, и, поскольку лекарку в наш дом привела Кетриккен, обида распространялась на бывшую королеву. Молли знала, что это вызывает во мне двойственные чувства, но не стала утешать меня. Она быстро прошла через холл и поднялась по широким ступеням в нашу спальню этажом выше. Я следовал за ней медленнее, колыбель казалась мне тяжелее с каждым шагом. Я опустил ее на пол в нашей спальне, Молли уложила Би в центре нашей кровати, и я знал, что спать малышка будет между нами. Что ж, оно и к лучшему. Я быстро прошелся по комнате, притворяясь, что плотнее закрываю шторы и разжигаю огонь посильнее, но на самом деле проверяя, нет ли в альковах или за занавесками чужаков. Я успокоился, когда Молли освободила Би от парадного наряда и одела в мягкую ночную рубашечку. Рубашка была куда больше, чем требовалось. Пока Молли подгибала лишнюю ткань у ног нашей малышки, я тихонько спросил:

– С тобой здесь все будет хорошо, если я спущусь обратно к гостям?

– Я запру дверь на засов, когда ты уйдешь, – сказала моя жена.

Наши взгляды встретились. Я увидел по глазам Молли, что наш волчонок с ней будет в безопасности.

– Это мудро, – согласился я. – Когда приду спать, постучу и позову тебя через дверь.

– Что ж, это обнадеживает, – негромко сказала она, а потом, сами того не желая, мы оба рассмеялись.

– Уверен, что так волноваться – глупо с моей стороны, – соврал я.

– Уверена, с твоей стороны глупо думать, что я тебе поверю, – парировала она и проводила меня до двери.

Когда дверь закрылась за мной, я услышал, как Молли мгновение повоевала с застревающим, редко используемым засовом. Потом он встал на место с металлическим скрежетом. Этот звук был музыкой для моих ушей.

Кетриккен и ее спутники задержались лишь на ночь. Мы не принесли Би завтрак следующим утром, и никто не попросил разрешения увидеть ее. Менестреля так и не призвали на нее посмотреть, ни при всех, ни наедине. Кетриккен ничего не сказала о том, что Би следует внести в бумаги как родное дитя Фитца Чивэла Видящего. Ее так и не включили в официальную очередь возможных наследников престола. Ее жизнь обещала быть не такой, как у сестры; это было вполне ясно. Кетриккен изучила мою дочь и сочла ее неполноценной. Я не мог решить, испытываю ли гнев из-за ее пренебрежения к Би или глубокую признательность.

Ибо у монеты имелась оборотная сторона. Если бы Кетриккен признала мою дочь, пусть даже частным образом, это создало бы защитную завесу вокруг нее. То, что она не предъявила прав на Би как часть династии Видящих, помещало малышку за пределы ближнего круга и превращало в то, чем я сам был столько лет: одновременно ценность и обузу для трона, лишнюю Видящую.

Кетриккен объявила, что ей надо отправляться в путь вскоре после полудня и что ее друзья также едут дальше, в свои дома. Взгляды, которые она бросала на меня, были полны глубокого сочувствия. Думаю, она решила, что мы с Молли желаем остаться наедине с нашим слабеющим ребенком, чтобы провести с ней как можно больше времени, пока она не умерла. Это был бы добрый жест, если бы Би на самом деле была при смерти. И потому было сложно от души пожелать бывшей королеве счастливого пути, ибо ее отъезд как будто намекал, что она желает моей дочери поскорее скончаться.

Неттл задержалась на неделю. Она видела Би каждый день и, я думаю, постепенно поняла, что, хотя ее младшая сестра не выглядит цветущим и растущим ребенком, силы ее все же не убывают. Малышка оставалась такой же, как была, сосала грудь, ее яркие голубые глаза ничего не упускали из вида, и я ощущал своим Даром, что ее искра жизни сильна. Наконец Неттл объявила, что должна вернуться в Олений замок, к своим обязанностям. Перед тем как уехать, она подгадала спокойный момент, чтобы выбранить меня за то, что я не рассказал о рождении Би раньше, и строго наказать мне, чтобы я немедленно сообщил ей при помощи Силы, если в здоровье ребенка или Молли случатся перемены. Я с легким сердцем пообещал, что так и сделаю.

Я не связался с Чейдом по поводу его неудачного шпиона. Мне надо было подумать. Би уже ничего не грозило. Шутка, проверка или угроза, чем бы она ни была, миновала. Я почти не видел юного Ланта, пока у нас гостила Кетриккен, но убедился, что он уехал вместе с ней. Дни шли за днями, а Чейд ничего мне о нем не сообщал.

На протяжении следующих недель сыновья Молли приезжали и уезжали по одному и по двое, кто-то с женой и детьми, кто-то в одиночку. Они изучали Би ласково и со смиренным спокойствием, как и полагается куда более взрослым братьям. Ну вот, еще один ребенок, очень маленький, но мать выглядит счастливой, и Тома Баджерлока устраивает его жребий, так что ни к чему волноваться, а вот в собственных домах забот полным-полно. Особняк как будто сделался тише, после того как вся компания нас покинула, словно зима и впрямь проморозила землю до самых костей.

Я наслаждался обществом своей жены и ребенка.

И обдумывал следующий шаг.