Текст книги "Нежный наставник"

Глава 10

Над рыжими волосами Элизабет появилась голова Мухаммеда. Его лицо скрывала тень от капюшона.

Каждый мускул тела Рамиэля дрожал от напряжения. Он был готов вернуть Элизабет и завершить то, что они начали. Защитить ее от человека, которого она считала арабом.

Его набухший член болезненно пульсировал под кожаными штанами.

Она захотела увидеть его.

Он хотел показать его ей… как он выглядит, как ласкать его, как заглатывать его, чтобы доставлять друг другу максимум наслаждения. Глядя поверх ее головы на Рамиэля, Мухаммед склонился в полупоклоне. Тот наблюдал за Мухаммедом, который не отрывал глаз от уходящей женщины. Корнуэлец резко обернулся, разметав полы своего черного плаща. Поклон Мухаммеда не обманул Рамиэля. Он подождал, пока корнуэлец подошел поближе, закрыв за собой дверь библиотеки.

– Подслушиваешь?

– Мне не нужно подслушивать. Я ощущаю ваше вожделение даже через дверь.

– Я не потерплю твоего вмешательства.

– Шейх приказал мне присматривать за вами.

– Ты больше не его раб. – Как возмутилась Элизабет, когда он обратился к ней по имени в присутствии горничной. – Уверяю тебя, англичане не одобряют рабство.

– Юная девушка умерла, сынок, только из-за того, что ты не устоял.

Наложница, лишившая Рамиэля девственности, когда ему было двенадцать лет. Его желание тут же обратилось в холодную ярость, английская сдержанность – в арабскую необузданность. Мухаммед должен понять раз и навсегда, как важна для Рамиэля Элизабет Петре. Убедить его в этом можно было только одним путем.

– Ты был со мной на протяжении двадцати шести лет, Мухаммед. Я ценю твою преданность и дружбу. Но я убью тебя, если ты причинишь вред миссис Петре. Арабы умеют ждать.

– Я никогда не причиню вреда женщине, – сухо ответил слуга.

Его взгляд, устремленный до этого на Рамиэля, теперь сосредоточился на стене за его спиной. Тот расслабился.

– Ну хорошо.

– Не я причиню ей вред.

Страх снова сковал сердце Рамиэля. Эдвард Петре! Он бил ее? Он узнал об их уроках?

– Объясни.

– Ее муж пошел в клуб «Сотня гиней».

Рамиэль удивленно поднял брови. Этот клуб был широко известен среди гомосексуалистов, его члены были обязаны носить женское платье.

– Он все еще там?

На лице Мухаммеда появилось брезгливое выражение.

– Нет, он покинул клуб с мужчиной, переодетым в женщину.

Та самая женщина, с которой его якобы видели и которая на самом деле оказалась мужчиной.

– Ты проследил за ними.

– До заброшенного магазина на Оксфорд-стрит.

– Кто этот мужчина?

– Я не могу этого сказать.

Он не сказал, что не знает.

– Ты его не узнал? – резко спросил Рамиэль.

– Вы бы потребовали доказательств, у меня их нет.

– Ты никогда не обманывал меня раньше, и твоих слов мне вполне достаточно.

– Нет, сынок, недостаточно, не на этот раз. Если я вам сейчас скажу, вы не прислушаетесь к голосу разума. Я приведу вас к этому магазину, и вы сами все увидите.

Рамиэль почувствовал надвигающуюся опасность. Обостренное чутье уже не подводило его, как это было девять лет назад. Кем же все-таки был любовник Петре? Почему корнуэлец боялся, что ему не поверят? Ничто больше не могло повергнуть Рамиэля в шок. Если только не… – Элизабет была здесь со мной.

Дьявол! Он оправдывается. Элизабет не отвечала за действия своего мужа. Она также ничего не знала о развлечениях, царивших в таких мерзких притонах, как «Сотня гиней».

Мухаммед продолжал бесстрастно рассматривать стену.

Рамиэль взглянул на стол, на золотую ручку, которую держал в руке, словно она была его фаллосом, а сжимавшие ее пальцы – вагиной Элизабет. Белый листок бумаги, исписанный черными чернилами, лежал на самом краю письменного стола красного дерева, рискуя упасть. Наклонившись, Рамиэль взял его.

Это были записи Элизабет, которые она вела, пока Рамиэль описывал основные позы при соитии. Однако то, что он прочел, лишь отдаленно напоминало его слова. Даже позы, перечисленные Элизабет под их арабскими названиями, были скорее вариациями тех шести, о которых он говорил.

Либо она выучила наизусть всю шестую главу, либо это были позы, которые больше всего ее возбуждали. Поза, при которой мужчина сзади овладевает женщиной, стоящей на коленях. Или другая, когда женщина отдается мужчине, сидя у него на коленях, обхватив ногами его талию. Поза наездницы, при которой женщина сидит верхом на лежащем на спине мужчине.

Рамиэль представил, как овладевает Элизабет сзади, как она отдается ему, 'воцарившись на его чреслах, как оба они дарят друг другу физическое наслаждение, прижавшись живот к животу и слившись губами в глубоком поцелуе.

Он был уверен, что единственная поза, которая практиковалась в постели у Петре, была первая, та самая, о которой Элизабет даже не упомянула в своих записях. В этой позе женщина, исполняя свой супружеский долг, отдается мужчине, безучастно лежа на спине.

Последнее небрежно нацарапанное предложение поглотило все его внимание. Рамиэль смотрел на него и не мог пошевелиться.

«Сорок способов любви. Прошу тебя, Господи, позволь мне полюбить хотя бы раз».

Острая боль пронзила его грудь. Он использовал все сорок способов, но ни разу ни одна женщина не назвала это любовью.

Он облизнул губы, словно пробуя ее на вкус, Элизабет Петре, тридцатитрехлетнюю женщину, родившую двоих детей, так и не познавшую страсти.

Она потрогала его. Она облизнула свой палец и стала изучать его губы с наивным любопытством женщины, находящейся на пороге открытия.

Он мог дать ей это. Он мог раздвинуть ей ноги и дразнить ее клитор и ее лоно до тех пор, пока каждым движением своего члена не заставит его увлажниться и открыться ему навстречу, готовое принять все: его язык и плоть, его прошлое, свой экстаз, английскую гордость и арабское сладострастие.

Рамиэль открыл верхний ящик своего письменного стола и аккуратно положил туда листок, прижав его золотой ручкой.

Тогда на балу Элизабет не поняла, зачем он рассказал ей историю о Дорерамс и короле. С помощью этой сказки он хотел объяснить, что избавит ее от мужа. Теперь же пришло время действовать.

– Пошли, – хрипло приказал он Мухаммеду.

Снаружи в тусклых лучах рассвета их ждала двуколка. От лошадей поднимался горячий пар, растворявшийся в жидком серебристом тумане. И лишь скрип маленького легкого экипажа дважды нарушил тишину утра. Первый раз, когда в него взобрался Рамиэль, и во второй, когда за ним последовал Мухаммед, как всегда легкий и грациозный в своем неизменном развевающемся плаще и наряде бедуина.

Не теряя времени на разговоры, Рамиэль передал вожжи Мухаммеду. Корнуэлец гортанным голосом приказал лошадям тронуться с места. От резкого толчка Рамиэля отбросило назад на сиденье. Холодный сырой воздух освежил его лицо. Ритмичное цоканье копыт и скрежет колес экипажа наполнили улицу. Над высокими крышами домов розовым светом занималась заря.

Он больше ни о чем не спрашивал Мухаммеда. В этом не было необходимости. Скоро Рамиэль своими глазами увидит человека, который, сам того не подозревая, послал ему Элизабет.

У нее под глазами явственно виднелись темные круги. Что не давало ей спать? Мысли о сыновьях? Или «Благоуханный сад»? О ком она думала, лаская себя в постели, – об Эдварде Петре… или о нем, Рамиэле? Экипаж занесло на повороте.

С этого места Оксфорд-стрит, переходившая в Риджент-стрит, пользовалась дурной славой. Узкие улицы и такие же узкие дома пребывали здесь в полном запустении. Краем глаза Рамиэль заметил силуэт мужчины, развлекавшегося с проституткой в дверном проеме. Вдоль улицы плелся торговец со своей тележкой, направляясь в более прибыльные районы.

– Мы приближаемся к магазину.

Рамиэль поглубже натянул шляпу и обмотал вокруг шеи темный шерстяной шарф.

Мухаммед мягко натянул вожжи и остановил лошадей.

– Там, – указал он.

На первый взгляд магазин ничем не отличался от тысячи ему подобных маленьких магазинчиков из красного кирпича. Однако, присмотревшись, Рамиэль отметил, что его фасад был заметно темнее, чем у остальных зданий на улице, а окна заколочены досками. Над магазином слабо мерцал тонкий луч света. Очевидно, наверху находилась комната, и там кто-то был.

Рамиэль легко соскочил с двуколки на мощенную булыжником мостовую; послышался хруст попавшего под сапог сучка, встревоженная звуком лошадь нервно попятилась. Рамиэль рассеянно успокоил животное и продолжил свой путь. Лишь эхо удалявшихся шагов раздавалось в ранней предрассветной тишине.

Входная дверь магазина тоже оказалась заколоченной досками, сплошь покрытыми листками объявлений, – попасть в здание через этот проход было невозможно. Другая дверь, расположенная сбоку от входа, явно вела наверх, но была заперта изнутри.

Он разочарованно смотрел на слабый луч света, пробивавшийся из окна комнаты всего в четырнадцати футах над его головой. Ему ничего не оставалось, как терпеливо ждать, пока Петре и его любовник спустятся вниз.

Рамиэль осмотрелся вокруг в поисках укромного уголка, откуда он мог бы незаметно вести наблюдение. Ниша у входной двери показалась ему вполне подходящим местом. Спрятавшись в ее тени, он натянул шарф до самого носа, чтобы хоть как-то заглушить царивший здесь запах мочи, джина и гниющих отбросов.

Послышались ритмичное цоканье копыт и скрип приближавшегося легкого экипажа. Кеб остановился прямо перед магазином, всего в двадцати футах от убежища Рамиэля. Небольшой фонарь, прикрепленный сбоку, отбрасывал желтый круг света, выхватывая из темноты понурый загривок черно-белой клячи. На козлах экипажа темнела неподвижная фигура в надвинутом на глаза котелке.

Запертая дверь, ведущая наверх, широко распахнулась. На пороге появился мужчина. Черты его лица были едва различимы в утренней мгле. Одетый в традиционный плащ и цилиндр, он ничем не отличался от других джентльменов. От его дыхания в холодном сером воздухе поднимался пар. Не подозревая, что за ним наблюдают, мужчина дождался своего спутника, неспешно повернулся и закрыл за собой дверь.

Мужчина и мальчик, кутаясь от холода, быстрым шагом прошли мимо Рамиэля. Оба низко опустили головы, не то прячась от ветра, не то опасаясь случайных свидетелей. Глухой звук шагов подсказал Рамиэлю, что добыча направилась к повозке. Подавшись всем телом вперед, он заглянул за угол.

Свет от фонаря на кебе осветил голову мужчины, который, прежде чем забраться внутрь, снял цилиндр. Цвет его волос показался Рамиэлю знакомым, но он не был черным, значит, перед экипажем стоял любовник Петре. Словно почувствовав на себе взгляд, мужчина обернулся, в его руках звякнула трость с золотым набалдашником. В этот момент свет от фонаря ярко осветил его лицо.

Элизабет в нерешительности застыла перед дверью, соединявшей ее и Эдварда спальни. Был ли он дома? Нет. Она чувствовала пустоту за дверью. Использует ли Эдвард язык, целуя свою любовницу? Может быть, он занимается этим прямо сейчас? Будет ли он ласкать ее рот языком, когда она соблазнит его?

Элизабет закрыла глаза и прислонилась спиной к двери, охваченная внезапным чувством отвращения. Чернота за опущенными веками стала приобретать коричневый оттенок упругой кожи, туго натянутой на головку мужского члена.

Боже милостивый! А если бы Рамиэль расстегнул перед ней свои брюки, как бы она поступила? Но мысли неожиданным образом приняли другое направление, ей вдруг стало безумно интересно: был фаллос Рамиэля длиннее или толще золотой ручки?

Он говорил, что женщине, не искушенной в любви или не знавшей мужчины в течение долгого времени, будет приятно неглубокое проникновение. Тогда как рожавшая женщина должна принять мужчину целиком, чтобы достигнуть наивысшей точки наслаждения. Сладкая судорога пробежала внизу живота Элизабет, когда она представила свои бледные ноги на смуглых мускулистых плечах Рамиэля. Она открыла глаза. Эдвард был ее мужем, Рамиэль – наставником. Ей следовало представлять плечи мужа!

Лорд Сафир обратил внимание на темные круги у нее под глазами. Смешно, но Элизабет была благодарна ему. Однако она действительно сильно нуждалась во внимании какого-нибудь мужчины, если даже замечание о ее сонных глазах доставляло ей удовольствие.

Поддавшись внезапному порыву, Элизабет прошла по толстому ковру и увеличила пламя в газовой лампе. Тут же по знакомым стенам заплясали тени. Темный от тусклого утреннего света ковер стал ярко-голубым, а прямоугольный ящик и продолговатая рама превратились в дубовый секретер и зеркало.

Отложив перчатки, она достала из сумочки «Благоуханный сад», который всегда брала с собой на уроки, словно библиотека Рамиэля была настоящей школой, а книга по эротологии – учебником. Затем Элизабет сняла свой плащ и капор, отстегнула серебряные часики и бросила их в нижний ящик платяного шкафа, туда же последовал и бархатный корсаж от платья. Наконец, облегченно вздохнув, она смогла избавиться от турнюра.

Подойдя к зеркалу, Элизабет внимательно посмотрела на свое отражение. На ней оставались белая рубашка и несколько нижних юбок. Ее кожа была такой же прозрачно-белой, как и белье.

Продолжая рассматривать себя в зеркале, Элизабет развязала тесемки одной из нижних юбок. Скользнув по бедрам, легкий материал пеной упал к ее ногам. За первой юбкой последовали остальные. Она подняла руки, отражение проделало то же самое, скрывшись на мгновение под белым полотном рубашки.

Когда Элизабет вновь взглянула в зеркало, на ней оставались лишь короткие панталоны, чулки и туфли. Ее грудь, полная и тяжелая, напоминала два алебастровых шара, украшенных торчащими сосками. Почти с вызовом Элизабет развязала тесемки на панталонах. Скользнув руками под теплый от тела хлопок, она ухватила чулки за края и стянула их с себя вместе с панталонами. Тут же возникло непреодолимое желание сжаться и спрятаться, но Элизабет заставила себя выпрямиться и оценивающе посмотреть на свое отражение в зеркале.

После двух беременностей талия стала заметно шире, а бедра полнее. Лобок венчал треугольник темно-рыжих волос. Было ли ее тело всегда таким… роскошным, или это зрелость сделала его формы более выразительными?

Падающая на женскую фигуру тень подчеркивала контуры ключиц и выделяла ямочки на коленях. Элизабет подняла руки к волосам, чтобы вытащить шпильки, удерживавшие косу в тугом пучке. Побросав их одну за другой на пол, она распустила волосы, слегка распушив их. Теплый шелк заструился огненно-рыжим водопадом по ее спине, плечам и груди. Элизабет поднимала волосы высоко над затылком и вновь давала им рассыпаться каскадом по согнутым рукам. Ее грудь, поднимаясь в такт движениям, красиво округлялась и натягивалась.

Она с восхищением разглядывала себя. Перед ней была сладострастная, чувственная женщин – родившая и воспитавшая двоих детей, женщина, заслуживающая любви. Элизабет облизнула губы кончиком нежно-розового языка. Казалось, они были специально созданы для поцелуев.

Прикоснись к себе… Элизабет неуверенно обхватила грудь руками; почувствовала мягкость кожи, тяжесть груди и упругость сосков. Интересно, твердеют ли соски у мужчин от прикосновения женщины? Элизабет почувствовала, как теплая волна омыла ее лоно. Скользнув руками вниз по ребрам, она коснулась ладонями напрягшегося от желания живота. И женщинам и мужчинам нравится, когда их ласкают.

Уже не стыдясь, Элизабет гладила свое тело, наблюдая за отражением в зеркале. Темно-рыжие волосы колечками обвивались вокруг ее пальцев, под которыми скрывалась податливая, подобная влажным губам плоть.

Элизабет представила, как мужчина проникает в нее так глубоко, что их волосы на лобках смешиваются. Уверенные нежные губы колдуют на ее губах; его язык проникает в ее рот, его плоть – в ее плоть. Элизабет почувствовала, как набухли под пальцами губы ее лона. Словно спелые плоды, они молили о том, чтобы их сорвали и вкусили,

Слабый щелчок захлопывающейся двери заглушил стук сердца Элизабет и шум ее учащенного дыхания.

Эдвард! Он вернулся домой. Он, наверное, заметил свет в ее комнате. Сейчас он поднимется к ней и увидит, как она, голая, расхаживает перед зеркалом и ласкает себя, томимая желанием…

Через закрытую дверь, соединявшую их спальни, послышались приглушенные звуки: вот мужчина готовится ко сну, вот он ложится в постель, оставив жену в одиночестве. Почему бы ей не пойти к мужу и не ублажить его так же, как это делает его любовница?

По щекам Элизабет заструились слезы. Она схватила с кровати ночную рубашку и быстро натянула ее на себя. Так же поспешно она прибрала следы своего падения – шпильки, белье, туфли, – ей так хотелось потрогать себя, что она забыла их снять. Затем Элизабет убавила огонь в камине и юркнула под одеяло.

Глава 11

Соски Элизабет под мягким черным бархатом корсажа стали твердыми. Столь же твердыми, впрочем, как и мужская плоть, пульсировавшая у правого бедра Рамиэля.

Ему хотелось пробудить ее, привязать ее к себе столь прочными узами, что даже мысль о другом мужчине казалась бы ей невозможной. Рамиэль тщательно продумал этот урок.

– Какая часть тела у вас наиболее чувствительна, миссис Петре, – губы, соски или клитор?

На какое-то мгновение, показавшееся вечностью, Элизабет застыла с поднесенной к губам чашкой турецкого кофе. Тонкие струйки пара, поднимавшиеся от горячего напитка, изящными завитками клубились вокруг ее носа. Сначала в ее темных глазах промелькнул гнев, сменившийся возбуждением. А затем ему не было видно ничего, кроме веера ее ресниц и прозрачно-голубого фарфора, когда она поднесла чашку ко рту и сделала большой глоток. Когда же она вновь поставила чашку на блюдце, ее лицо уже обрело прежнее выражение.

– У меня такое впечатление, что вы сами отлично знаете, какие места у женщины наиболее чувствительны.

– Но мои познания не относятся к вам, дорогая. Тело каждой женщины единственное в своем роде. Некоторым женщинам достаточно одного прикосновения, а других они не волнуют. – Рамиэль не хотел, чтобы она удовлетворялась простыми прикосновениями. Он жаждал, чтобы она потребовала от него того, что ей причиталось по праву женщины, – полного и совершенного удовлетворения. – Сколько времени прошло с тех пор, как ваш муж последний раз побывал, в вашей постели?

Элизабет так резко опустила хрупкую чашку на блюдце, что фарфор протестующе заскрипел. Губы ее плотно сжались.

– Мы же договорились, что не будем обсуждать мою семейную жизнь.

Насколько еще хватит ее хваленой выдержки? Ее губы выдавали все: трепет чувственности, с трудом сдерживаемые эмоции, гнев, страх, страдание, страсть.

Рамиэль прищурился.

– Я согласился не отзываться слишком плохо о вашем муже.

– А сколько времени прошло с тех пор, как вы были с женщиной, лорд Сафир?

– Шесть дней.

– Кошмарно долгий срок.

В ее голосе слышался сарказм, но она узнала главное. Он не был с женщиной с тех пор, как она вошла в его жизнь.

– Да, миссис Петре, это чрезвычайно долгий срок. – Рамиэль произнес это с нарочитой серьезностью. – До сих пор самое длительное воздержание составляло не более трех дней. Так сколько же прошло с тех пор, как у вас последний раз был мужчина?

– Да уж, конечно, гораздо больше шести дней, – огрызнулась она.

Рамиэль подумал об Эдварде Петре, о том, сколько же зла он причинил своей жене за шестнадцать лет супружества. Элизабет молча рассматривала свою чашку с кофе, круги под глазами у нее стали еще темнее, чем вчера. Еще один пункт против Эдварда Петре. Будь Элизабет его женой, он доводил бы ее до оргазма столько раз, что она, обессиленная, проваливалась бы в сон каждую ночь.

Рамиэль повысил голос:

– Мы же договорились, что вы не будете лгать. Так сколько времени прошло с тех пор, миссис Петре?

Элизабет не желала признаваться, что вышла замуж за мужчину, который ни разу в жизни не удовлетворил ее.

– Прошло больше шести месяцев, лорд Сафир. Прошло даже больше шести лет. Налейте мне еще кофе, пожалуйста.

Рамиэль сделал глубокий вдох. Он ожидал ее ответа, но не ожидал того взрыва эмоций, который тот в нем вызвал.

Больше шести лет! Дьявольщина! Да так она снова станет девственницей. Эдвард Петре использовал ее, а она позволяла ему это делать.

Рамиэль никогда не допустил бы ничего подобного. Очень скоро она убедится на собственном опыте, каким должен быть настоящий мужчина. И этим мужчиной будет не Эдвард Петре.

Рамиэль поднял серебряный кофейник и налил в ее чашку еще кофе. Элизабет опустила глаза, словно она могла видеть сквозь стол и догадалась о его состоянии.

– У каждого мужчины его орган выделяет влагу еще до извержения семени?

Теплое влажное пятно расплылось на брюках Рамиэля в том месте, где головка его члена натягивала сукно.

– Да.

– И много?

– Достаточно, чтобы, смочив нижние губы женщины, проскользнуть в них. – Рамиэль обмакнул указательный палец в кофе и провел им по краю чашки. – Достаточно, чтобы, смочив пальцы, он смог ласкать ее клитор и довести ее до оргазма.

Она отвела глаза от чашки и встретила его взгляд.

– В восьмой главе шейх Нефзауи перечисляет названия, применяемые для обозначения мужского члена… Всего их тридцать девять. А какие названия предпочитаете вы, лорд Сафир?

Член у Рамиэля окончательно окреп. Он поерзал в своем кресле, затем вытянул ноги, чтобы найти удобное положение.

– Keur… kamera… zeub.

– Мужской член, пенис и жезл, – тут же перевела Элизабет.

Рамиэль опустил ресницы, скрывая волнение.

– У вас великолепная память, миссис Петре.

Она не сводила с него глаз.

– Я делала записи.

– Тогда вы, наверное, помните, что «укротитель страсти» наилучшим образом удовлетворяет женщину. Он большой, сильный и долго не кончающий. Он трудится, не зная отдыха, пока полностью не возбудит женское лоно, беспрестанно снуя туда и обратно, взад и вперед, вверх и вниз, тщательно возделывая края. Вы не хотели бы его увидеть?

Бледные щеки Элизабет вспыхнули алым цветом. Она с такой силой сжала чашку, что казалось, та вот-вот треснет.

– Вы уже спрашивали меня об этом вчера утром.

«А я по глупости отказалась».

– Сейчас я спрашиваю вас снова.

В ее глазах блеснул вызов.

– Да.

Она взяла блюдце и с глухим стуком поставила его на край стола, кофе выплеснулся через край чашки.

– Да, я хочу его увидеть. Не желаете ли вы продемонстрировать мне его, сэр?

Рамиэль откинулся на спинку кресла и открыл верхний ящик письменного стола. Он кожей чувствовал ее напряженный взгляд. Его член пульсировал в унисон со вздымающейся грудью под мягким бархатным лифом. Она ожидала, что он покажет свое орудие.

Ему и самому не терпелось показать себя во всей красе, чтобы полностью удовлетворить ее любопытство. Однако не следует торопиться. Он вытащил прямоугольную шкатулку и подтолкнул через стол к ней.

– Возьмите ее.

Совершенно очевидно, это было не то, чего она ожидала. Элизабет наклонилась и взяла шкатулку.

– Что это?

– Откройте.

Она открыла шкатулку и тут же отбросила крышку. Глубокий вздох заглушил шипение газовой лампы и треск горящих поленьев в камине.

– Достаньте его, – произнес он охрипшим голосом.

Элизабет облизнула нижнюю губу. Рамиэль ухватился за край стола, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься к ней. Больше шести лет! Ему захотелось дать ей все то, в чем ей отказывал Эдвард Петре. Ему хотелось дать это немедленно.

Опустив глаза, Элизабет рассматривала кожаный предмет, уютно устроившийся на красной бархатной подушечке. Он имел такую форму, что даже у женщины с весьма ограниченным опытом не могло оставаться сомнений насчет того, что подразумевал мастер.

Рамиэль, затаив дыхание, ждал ее реакции. А вдруг она убежит сейчас… Да поможет им Аллах и Господь Бог!

Элизабет осторожно вынула предмет из шкатулки.

– У него нет красной головки.

– Это выделанная кожа.

– Он холоден.

– Подержите его и согрейте теплом своих рук.

– Вы пытаетесь смутить меня.

– Я пытаюсь обучить вас.

Элизабет не решалась поднять глаза.

– Лорд Сафир…

– Вы хотели увидеть мужской орган, миссис Петре. Вот так он выглядит. Вы хотели обучиться, как доставлять ему наслаждение. Я покажу вам это.

Элизабет закрыла глаза, отчаянно борясь с собой. Было ясно, что ей ужасно хочется последовать его указаниям и держать его в руках, словно настоящий член, и она будет его держать, когда придет ее время. Но было очевидно также, что она не могла так просто, разом избавиться от груза тридцати трех лет стыдливости и ханжества. Рамиэль с трудом удерживался от того, чтобы не сделать выбор за нее, чтобы не взять ее ладони в свои и не сомкнуть их вокруг кожаного предмета.

Открыв глаза, Элизабет решилась наконец обхватить его левой ладонью. Он оказался довольно толст, но не настолько, чтобы испугать ее.

– Как вы его назовете? – Рамиэль напрягся, превозмогая гул пульсирующей крови в висках.

– Существует уже столько названий, назовем его просто – «искусственный фаллос». – Она легко пробежала кончиками пальцев по кожаной головке. – Члены в эрекции… у них ведь головки имеют форму сливы… как эта?

Рамиэль скрипнул зубами, словно ее пальцы ласкали его собственный член.

– У некоторых мужчин – да.

– А у вас?

Он подался вперед на жалобно заскрипевшем кресле, сердце в груди застучало молотом.

– Да.

– Вскоре после замужества я забеременела. – Элизабет внимательно разглядывала кожаную игрушку. – И отправилась в Музей изящных искусств. Там есть статуя совершенно обнаженного мужчины. Кроме одного места, прикрытого листком…

Рамиэль не стал спрашивать, какое место у статуи прикрывал листок.

– Мне было семнадцать лет, я собиралась рожать, и мне было ужасно интересно узнать, что меня сделало такой. Но листок никак не сдвигался с места.

От такого неожиданного признания у него все сжалось внутри. От того, что юная женщина пыталась познать жизнь через предмет искусства, откровенность которого была преднамеренно смягчена, дабы пощадить женскую стыдливость. Когда ей было семнадцать, ему – двадцать два года, у него уже было десять лет сексуального опыта. Она познала боль и разочарование, он знал только удовольствия. Боль пришла позже.

Впервые за последние девять лет Рамиэль почти простил обстоятельства, в результате которых он оказался изгнанником в Англии, где обречен провести остаток жизни. И раз уж он не мог изменить прошлого, в его силах дать Элизабет будущее.

– Ваше любопытство вполне естественно, дорогая.

– Но охранник так не считал.

Губы Рамиэля тронула улыбка. Сценка, когда Элизабет решительно пытается сдвинуть мраморный листок, а охранник помешать ей, так живо предстала у него перед глазами, что он едва не рассмеялась. И только мысль об унижении, которому она подверглась, отрезвила его.

– Некоторые мужчины боятся сравнения, – бросил он небрежно.

– Но вы-то не боитесь.

– У меня свои страхи, – невольно вырвалось у него. Она вскинула голову.

– Чего может бояться такой мужчина, как вы?

– А чего опасаетесь вы, миссис Петре?

Она чуть приоткрыла пухлые розовые губы, но тут же плотно сжала их, вновь обратив все свое внимание на фаллос.

– Это достойный член?

Его интересовало, что она пытается утаить сейчас. Может, она боится, что никогда не познает удовлетворения со своим мужем? А может, она боится, что познает его именно с ним?

– Измерьте его, вы же знаете каноны.

Затаив дыхание, он смотрел, как она положила кожаный фаллос поперек ладони.

– Полторы ладони…

Она подняла взгляд, карие глаза сияли.

– Полторы мои ладони. Вы не ответили на мой вопрос, лорд Сафир.

У него пересохло во рту, словно он наглотался песка в пустыне.

– Ну, это вполне приличный член.

– А настоящий член такой же жесткий в состоянии эрекции?

Рамиэль сделал глубокий вдох.

– Настоящий более гибкий.

– В четверг утром вы сказали, что вам нравится, когда женщина вас откачивает и выжимает досуха. А как еще женщина может ласкать мужской член?

– Она может брать его в рот, облизывать и сосать, – заявил он без обиняков.

Разговор стал захватывающим для обоих.

– Как женскую грудь? – спросила Элизабет. Ответ последовал незамедлительно:

– Или клитор.

– Женщины… – Ее голос стал хриплым. «Именно так он будет звучать, – подумал Рамиэль, – когда я глубоко войду в нее». – Они что, берут член в рот?

Рамиэль зажмурился, почувствовав острую боль, представляя себе рот Элизабет, волосы Элизабет, наслаждение, испытываемое Элизабет.

– Да, миссис Петре.

– И каков он на вкус?

Дьявольщина! Она же не могла этого не знать.

Он открыл глаза, пораженный настырным любопытством, светившимся в ее глазах. Нет, она действительно не знала. На мгновение ему стало жаль собственными руками разрушать подобную наивность.

– Боюсь, что это вам следовало бы попробовать на вкус лично, – произнес он бесстрастно.

– Ну, тогда какова на вкус женщина?

Какова на вкус Элизабет?

– Сладкая. Солоноватая.

Пламя газовой лампы пульсировало, то ярко вспыхивая, то затихая: то ли завлекая их, то ли предостерегая. Страсть может опалить, и очень больно! Как далеко она сможет зайти, прежде чем ее остановит ее западное воспитание? Как далеко сможет зайти он сам, не теряя контроля над собой?

– Что вы думали, впервые познав женщину?

Что мог он думать в тринадцать лет, когда многоопытная наложница, которую подослал ему отец, легла перед ним на спину, раскинув ноги?

– Я подумал, что женское лоно – самое захватывающее и чарующее, что я видел в жизни. Оно подобно розовому ирису. При моем прикосновении оно увлажнилось, а когда возбудилось, его лепестки раскрылись, обнаружив потаенный бутончик. Это была самая прекрасная игрушка.

Элизабет отвела глаза и, низко опустив голову, произнесла:

– Наверное, ни одна женщина не сможет взять в рот весь член целиком?

Но сама она попытается. Когда настанет время, она даст ему все, и даже больше, чем он того пожелает.

– Женщина не должна заглатывать его целиком, а только головку и еще пару дюймов ствола. Она может сжимать и ласкать ствол руками и одновременно целовать и сосать его.

– А у вас женщина когда-либо брала его весь в рот, целиком?

Рамиэль помнил, какое невыразимое наслаждение доставляли ему женские губы и язык. Воспоминания подогревались ее откровенным интересом.

– Нет.

– А вам хотелось этого?

«Только если ты сама сможешь сделать это, не поранившись, дорогая», – подумал он.

– Я предпочитаю, когда его полностью поглощает женское лоно.

В камине послышался треск тлеющих угольков. Рамиэль напрягся в ожидании следующего вопроса. Он передал ей поводья, теперь лишь оставалось ждать, не погонит ли она во весь опор.

– Были ли у вас женщины, у которых вагина оказалась слишком маленькой для вас?

– Да, – с трудом выдавил Рамиэль.

– Девственницы?

– Да.

– И женщины, которые в течение долгого времени не знали мужчины?

– Да.

– Но только не женщины, родившие двоих детей?

– Нет, – согласился он, многозначительно нажимая на это слово. – Женщина, родившая двоих детей, сможет принять меня целиком.

У него недостанет сил покинуть ее до тех пор, пока он не войдет в нее полностью. Рамиэль выжидающе смотрел на склоненную голову Элизабет, наблюдая за игрой темно-рыжих бликов в ее волосах.