Текст книги "Остров мертвых. Умереть в Италбаре"

Около полудня на меня бросился медведь-бородавочник. Я попытался усмирить его, но не смог. Я убил его и проклял того, кто с ним это сотворил.

Туман к тому времени почти рассеялся, но валящийся пепел был ему более чем достойной заменой. Я шел сквозь эти вечные сумерки и кашлял. Изменившийся рельеф затруднял путь, и я прибавил к своему туристическому плану лишний день.

Однако прежде, чем лечь спать, я изрядно продвинулся. Я знал, что выйду к Ахерону еще до следующего полудня.

Я отыскал для лагеря сухое местечко на небольшом холме, из макушки которого под причудливыми углами торчали выпирающие из земли валуны. Почистил свое снаряжение, поставил палатку из кисеи, разжег костер, поел. Потом выкурил одну из последних своих сигар, чтобы внести свою лепту в загрязнение воздуха, и заполз в спальный мешок.

Я спал, когда это случилось. Воспоминания об этом сне от меня ускользают, если не считать ощущения, что сперва он был приятным, а потом переродился в кошмар. Помню, как метался на своей травяной постели, а потом понял, что уже не сплю. Я не стал открывать глаза, только перевернулся, как будто во сне. Коснулся рукой пистолета. И замер, пытаясь расслышать приближение угрозы. Мой разум открылся для ощущений.

Я почувствовал вкус дыма и холодного пепла, наполнявшего воздух. Я почувствовал влажный холод в земле подо мной. Я почувствовал, что неподалеку кто-то – что-то – есть. Прислушавшись, я уловил тихий стук покатившегося камня где-то справа от себя. Потом – тишина.

Мой палец прошелся по изгибу спускового крючка. Я сдвинул дуло пистолета в сторону звука.

Потом деликатно, как колибри посягает на цветок, в тот темный дом, где я живу, – в мою голову – пробрался чужак.

«Ты спишь, – как будто сказало мне что-то, – и пока не будешь просыпаться. Не будешь, пока я не позволю. Ты спишь и слышишь меня. Так и должно быть. Причин просыпаться нет. Спи глубоко и крепко, пока я говорю с тобой. Очень важно, чтобы ты делал именно так…»

Я позволил ему продолжать, поскольку уже полностью пришел в себя. Я подавлял свои реакции и притворялся спящим, ожидая следующего неосторожного звука.

После минуты заверений в том, что я сплю, я услышал движение с той же стороны, что и прежде.

Тогда я открыл глаза и, не шевеля головой, вгляделся в границу теней.

Рядом с одним из камней, футах, быть может, в тридцати от меня, виднелся силуэт, которого там не было, когда я ложился спать. Я изучал его, пока не заметил, что время от времени он шевелится. Убедившись в его местоположении, я снял пистолет с предохранителя, очень тщательно прицелился и нажал на спуск, прочертив огненную линию на земле в пяти футах перед ним. Из-за угла, под которым я стрелял, на силуэт обрушился дождь пыли, земли и камней.

«Вдохнешь слишком глубоко – и я разрежу тебя пополам», – предупредил я.

Потом поднялся и встал к нему лицом, крепко сжимая пистолет. Когда я заговорил, я заговорил на пейанском, потому что в свете луча заметил, что у камня стоит именно пейанец.

– Грин Грин, – сказал я, – ты самый неуклюжий пейанец, какого я только встречал.

– Я и впрямь совершил несколько ошибок, – признал он, оставаясь в тени.

Я усмехнулся.

– Вот уж правда.

– Однако виной тому смягчающие обстоятельства.

– Оправдания. Ты не усвоил как следует урок камня. Он притворяется неподвижным, но перемещается – незаметно. – Я покачал головой. – Каким будет смертный сон твоих предков после такого бездарного отмщения?

– Боюсь, что беспокойным, если на этом все закончится.

– А как может быть иначе? Или ты отрицаешь, что заманил меня сюда исключительно с целью добиться моей смерти?

– Как я могу отрицать очевидное?

– А как я могу не совершить логичный поступок?

– Подумай, Фрэнсис Сэндоу, Дра Сэндоу. Насколько он будет логичен? Почему я пришел к тебе вот так, хотя мог бы позволить тебе прийти ко мне, туда, где я был сильнее?

– Возможно, я вчера вечером пощекотал тебе нервы.

– Не думай, что я настолько неуравновешен. Я намеревался подчинить тебя своей воле.

– И потерпел неудачу.

– …И потерпел неудачу.

– Зачем ты пришел?

– Мне нужна твоя помощь.

– В чем?

– Мы должны немедленно покинуть эту планету. Есть ли у тебя способ это сделать?

– Естественно. Чего ты боишься?

– За долгие годы ты обзавелся рядом друзей и множеством врагов, Фрэнсис Сэндоу.

– Зови меня Фрэнк. Мне кажется, будто мы знакомы уже давно, мертвец.

– Ты не должен был отправлять мне то сообщение, Фрэнк. Теперь твое присутствие здесь очевидно. Если ты не поможешь мне сбежать, то столкнешься с местью куда страшнее моей.

Переменившийся ветерок донес до меня сладковатый, отдающий плесенью запах того, что у пейанцев сходит за кровь. Я включил фонарик и навел на Грин Грина.

– Ты ранен.

– Да.

Я бросил на землю фонарик, боком подошел к рюкзаку и открыл его левой рукой. Выудил аптечку и перебросил Грин Грину.

– Перебинтуй свои царапины, – велел я, снова поднимая фонарик. – Они воняют.

Он размотал бинт и обернул им глубокие раны на правом плече и предплечье. Более мелкие ссадины на груди он проигнорировал.

– Похоже, ты побывал в драке.

– Это так.

– И в каком состоянии остался твой противник?

– Я ранил его. Мне повезло. Собственно говоря, я чуть его не убил. Но теперь уже слишком поздно.

Я увидел, что у него нет оружия, и убрал свое в кобуру. Приблизился и остановился перед ним.

– Дайгрен из Дилпея велел тебе кланяться, – сказал я. – Кажется, ты угодил в его коричневый список.

Грин Грин фыркнул, усмехнулся.

– Он должен был стать следующим, – сказал он, – после тебя.

– Ты все еще не предоставил мне убедительный повод тебя не убивать.

– Но я пробудил в тебе любопытство, и оно сохранило мне жизнь. И даже снабдило меня бинтами.

– Мое терпение утекает, как песок сквозь сито.

– Значит, ты не усвоил урок камня.

Я зажег сигарету.

– Я могу выбирать те афоризмы, которые посчитаю уместными. Ты – нет, – заметил я.

Грин Грин закончил бинтовать свои раны и сказал:

– Я хочу предложить сделку.

– Говори.

– Ты спрятал где-то свой корабль. Отведи меня к нему. Забери меня с собой, подальше от этой планеты.

– В обмен на что?

– На твою жизнь.

– Ты явно не в том положении, чтобы мне угрожать.

– Я не угрожаю. Я предлагаю ненадолго сохранить тебе жизнь, если ты сделаешь то же самое для меня.

– Сохранить от чего?

– Тебе известно, что я могу вернуть жизнь определенным людям.

– Да, ты похитил несколько пленок Возврата… Кстати, как тебе это удалось?

– Телепортация. Это мой талант. Я могу перемещать мелкие предметы из одного места в другое. Много лет назад, когда я только начал собирать информацию о тебе и планировать свою месть, я иногда посещал Землю – собственно, каждый раз, когда там умирал кто-то из твоих друзей или врагов. Потом я постепенно накопил достаточно средств, чтобы купить эту планету, которая показалась мне подходящей сценой для того, что я замыслил. Мироваятелю нетрудно разобраться в том, как пользоваться пленками.

– Мои друзья, мои враги… ты воскресил их здесь?

– Это так.

– Зачем?

– Чтобы ты вновь увидел, как страдают твои любимые, прежде чем умрешь сам; и чтобы твои враги увидели твою боль.

– Почему ты поступил так, как поступил с человеком по имени Данго?

– Он раздражал меня. Сделав из него пример и предостережение для тебя, я одновременно избавил себя от его общества и причинил ему максимально возможные мучения. Таким образом, он послужил достижению сразу трех целей.

– А какой была третья?

– Мое развлечение, разумеется.

– Понятно. Но почему здесь? Почему на Иллирии?

– А разве после Покоя, недоступного для меня, эта планета не является твоим самым любимым творением?

– Ты прав.

– Так можно ли подобрать лучшее место?

Я бросил окурок на землю, раздавил его каблуком.

– Ты сильнее, чем я думал, Фрэнк, – сказал, помолчав, Грин Грин, – потому что когда-то ты убил его, а меня он победил и отобрал у меня то, чему нет цены…

Неожиданно я вновь оказался на Покое, в своем саду на крыше; я попыхивал сигарой, а рядом со мной сидела бритая обезьяна по имени Льюис Бриггс. Я только что открыл конверт и теперь пробегал глазами по списку имен.

Значит, это была не телепатия. Всего лишь память и дурные предчувствия.

– Майк Шендон, – проговорил я тихо.

– Да. Я не знал, что он такое, иначе не стал бы его возвращать.

Я должен был осознать раньше. Что Грин Грин воскресил их всех, я имею в виду. Должен был, но не осознал. Мои мысли занимали Кэти и кровь.

– Глупый ты сукин сын, – сказал я. – Глупый ты сукин сын…

* * *

В моем родном столетии, том, что под номером двадцать, искусство или ремесло – смотря по обстоятельствам – шпионажа имело в глазах общественности больший престиж, чем морская пехота США или Американская медицинская ассоциация. Отчасти, полагаю, дело было в романтическом эскапизме, связанном с международным напряжением. Но он вышел из-под контроля – как неизбежно бывает со всем, что оставляет след в своем времени. В долгой истории популярных героев, от принцев Ренессанса до бедных юношей, которые честно живут, тяжело работают и женятся на дочерях начальников, человек с капсулой цианида в зубе, очаровательной предательницей в качестве любовницы и невыполнимыми заданиями, в которых секс и насилие символизируют любовь и смерть… так вот, этот человек был особенно популярен в седьмом десятилетии двадцатого века, и вспоминают его с определенной долей ностальгии, как Рождество в средневековой Англии. Он, разумеется, не имел ничего общего с настоящими шпионами. А сегодня они даже скучнее, чем были тогда. Они собирают самые мизерные частицы информации, на какие только могут наложить лапы, и притаскивают их людям, которые скармливают эти частицы обрабатывающей данные машине вместе с тысячами других; таким образом выясняется малозначительный факт, кто-нибудь пишет о нем в незаметном отчете, этот отчет сдают в архив и забывают. Как я уже упоминал, прецедентов межзвездных войн очень мало, а классический шпионаж напрямую связан с военными задачами. Когда это ответвление политики становится практически невозможным из-за логистических проблем, важность подобных задач снижается. Единственные по-настоящему талантливые и важные шпионы сегодня – промышленные. Мужчина, доставивший в руки «Дженерал Моторс» микропленку с чертежами последнего детища «Форда», или девушка, спрятавшая в лифчик информацию о новой коллекции «Диора», – этим шпионам в двадцатом веке внимания почти не уделялось. Теперь же они – единственные настоящие профессионалы. Напряженность в межзвездной коммерции невероятная. Все, что дает тебе преимущество, – новая технология производства, засекреченный график перевозок – может сделаться таким же важным, как некогда Манхэттенский проект. Если у кого-то есть что-то подобное и тебе оно нужно, настоящий шпион стоит своего веса в морской пенке.

Майк Шендон был настоящим шпионом, лучшим из тех, что когда-либо на меня работали. У меня не получается вспоминать о нем, не ощущая некоторого укола зависти. Он был всем, чем я когда-то мечтал стать.

Он был дюйма на два выше меня и фунтов на двадцать пять тяжелее. Глаза у него были цвета свежеотполированного красного дерева, а волосы – чернильно-черные. Он был дьявольски грациозен, обладал до омерзения красивым голосом и всегда идеально одевался. Сын фермеров с планеты-житницы Вава, он отличался неусидчивостью и любовью к дорогим удовольствиям. Он набрался знаний самостоятельно, когда проходил реабилитацию после нескольких антиобщественных деяний. В годы моей юности сказали бы, что он просиживал все свободное время в библиотеке, отбывая срок за кражу в особо крупных размерах. Так больше не говорят, но суть осталась той же. Реабилитация прошла успешно – если судить по тому, что в следующий раз он попался нескоро. Разумеется, у него было множество преимуществ. По правде сказать, их было так много, что меня удивлял сам факт его поимки – хотя Шендон и любил говорить, что рожден приходить вторым. Он был телепатом с почти фотографической памятью. Он был силен, и несгибаем, и умен, и умел пить, а женщины на нем так и висли. Так что, думаю, мой некоторый укол в чем-то оправдан.

Он проработал на меня несколько лет, прежде чем мы познакомились лично. Один из моих вербовщиков нашел его и зачислил в Группу Подготовки Особых Сотрудников компании «Сэндоу Энтерпрайзес» (она же Школа Шпионов). Год спустя Шендон стал вторым в своем классе. А впоследствии хорошо себя проявил в полевых исследованиях, как мы это называем. Его имя постоянно всплывало в секретных отчетах, поэтому однажды я решил с ним поужинать.

Искренность и хорошие манеры – вот и все, что я тогда запомнил. Он был прирожденным аферистом.

Людей-телепатов не так уж много, а полученная с помощью телепатии информация не принимается судами в качестве доказательства. Тем не менее способность эта очевидно ценна.

Но при всей своей ценности Шэндон был проблемой. Сколько бы он ни зарабатывал, тратил он больше.

Лишь спустя много лет после его смерти я узнал о том, что он промышлял шантажом. Но сгубили его заработки на стороне.

Мы знали, что в «СЭ» произошла серьезная утечка данных. Мы не знали, как и где именно она произошла, и на то, чтобы это выяснить, потребовалось почти пять лет. К тому времени «Сэндоу Энтерпрайзес» уже начала шататься.

Мы вычислили его. Это было нелегко и потребовало подключения еще четверых телепатов. Но мы загнали Шендона в угол и привлекли к суду. Я произнес длиннющую свидетельскую речь, его признали виновным и приговорили к очередной реабилитации. После этого я взялся за три заказа на создание планет, чтобы удержать «СЭ» на плаву. Последующие невзгоды мы пережили, но не без серьезных проблем.

…Одной из которых стал побег Шендона из реабилитационного центра. Это случилось через несколько лет после приговора, но слух разошелся быстро. Суд над ним был довольно громким.

Его имя попало в список разыскиваемых преступников. Но Вселенная велика…

Прибыв на Землю, я остановился в приморском местечке неподалеку от орегонского Кус-Бэя. Два или три месяца все шло без сучка, без задоринки – я прилетел, чтобы пронаблюдать за присоединением к нам парочки североамериканских компаний.

Жизнь рядом с водной гладью тонизирует усталую душу. Запахи моря, морские птицы, водоросли, песок – попеременно холодный и теплый, мокрый и сухой, – вкус соли и присутствие волнующейся, плещущей сине-серо-зеленой пенной воды ополаскивают эмоции, промывают мировоззрение, отбеливают совесть. Я гулял рядом с морем каждое утро перед завтраком и каждый вечер перед сном. Если кому-то интересно, звали меня Карлос Палермо. Проведя в этом месте шесть недель, я чувствовал себя чистым и здоровым; а что до присоединения компаний – моя финансовая империя наконец-то восстанавливала равновесие.

Поселился я у маленькой бухты. Дом – белый, оштукатуренный, с красной черепицей и закрытым задним двором – стоял у самой воды. С прибрежной стороны в ограде была черная металлическая калитка, а за ней лежал пляж. С юга высился утес из серого сланца; на севере пляж заканчивался спутанной массой кустов и деревьев. Там было спокойно, и я был спокоен.

Ночь выдалась прохладной – можно даже сказать, зябкой. Крупная убывающая луна клонилась к западу и истекала сиянием в море. Звезды казались особенно яркими. Далеко над волнующейся ширью океана их свет заслоняло скопище из восьми буровых вышек. Плавучий остров время от времени отражал лунные лучи своими гладкими поверхностями.

Я не услышал его шагов. Судя по всему, он выбрался из северных зарослей, дождался, когда я подойду так близко, как только возможно, подкрался так близко, как мог сам, и бросился на меня, когда я заметил его присутствие.

Для одного телепата укрыться от другого, при этом оставаясь в курсе его местоположения и занятий, проще, чем вы могли бы подумать. Для этого нужно лишь поставить «блокаду» – вообразить вокруг себя щит и проявлять как можно меньше эмоций.

Признаю, это не так уж легко, когда ты ненавидишь означенного телепата и выслеживаешь его, намереваясь убить. Наверное, это и спасло мне жизнь.

Не могу сказать, что я ощутил за спиной враждебное присутствие. Просто меня, гулявшего вдоль линии прибоя и дышавшего ночным воздухом, одолело вдруг дурное предчувствие. Те безымянные мысли, что порой мелькают, когда ты без особой причины просыпаешься посреди тихой и теплой летней ночи, какое-то время лежишь, гадая, что тебя, черт возьми, разбудило, а потом слышишь в соседней комнате непривычный звук, усиленный тишиной, наэлектризованный твоим необъяснимым возвращением в состояние настороженности и тошнотворным напряжением, – те самые мысли мгновенно пронеслись в моей голове, пальцы рук и ног (старый обезьяний рефлекс!) защекотало, и ночь показалась еще более темной, а море – возможным домом для ужасов, чьи поросшие присосками щупальца, скрытые волнами, должно быть, приближались ко мне; яркая полоса над головой обозначила присутствие в высокой атмосфере транспорта, который мог в любой момент сломаться и обрушиться на меня метеоритом.

Поэтому, когда я услышал первый стремительный хруст песка за спиной, адреналин уже взялся за дело.

Я быстро обернулся и присел. Правая нога, оскользнувшись, поехала назад, и я упал на колено.

Удар в висок опрокинул меня вправо. Потом нападавший оседлал меня, и мы стали бороться в песке, перекатываясь, сражаясь за положение. Крики стали бы напрасной тратой воздуха, поскольку вокруг никого не было. Я пытался швырнуть песок ему в глаза, пытался врезать ему коленом в пах и ткнуть в любую из десятка болевых точек. Но он был хорошо натренирован, превосходил меня весом и вдобавок казался быстрее.

Как бы странно это ни звучало, мы дрались уже около пяти минут, когда я сообразил, кто он. К этому моменту мы докатились до мокрого песка и о нас разбивались волны, а он уже сломал мне нос ударом головы и два пальца, когда я попытался вцепиться ему в горло. Лунный свет коснулся его влажного лица, и я увидел, что это Шендон, и понял, что мне придется убить его, чтобы остановить. Нокаута не хватит. Тюрьма или больница лишь отложат следующую встречу. Если я хочу жить, он должен умереть. Подозреваю, ход его мыслей был примерно таким же.

Через несколько мгновений что-то твердое и острое вонзилось мне в спину, и я, извиваясь, подался влево. Если кто-то решает, что хочет меня убить, мне все равно, как сделать с ним то же самое. Главное – оказаться первым.

Пока прибой плескался возле моих ушей, а Шендон давил мне на голову, окуная ее в воду, я нашарил правой рукой камень.

Первый удар отскочил от руки, которую он вскинул, чтобы защититься. У телепатов есть в драке некоторое преимущество, потому что они часто знают, что противник собирается делать дальше. Но это же становится проклятием, когда ты знаешь – и не можешь ничего противопоставить. На второй раз камень врезался ему в левую глазницу, и Шендон, должно быть, увидел приближение смерти, потому что завыл, как собака, прежде чем я превратил его висок в кашу. Я ударил его еще дважды, для верности, столкнул с себя и откатился в сторону; камень выскользнул у меня из пальцев и плюхнулся в воду.

Я долго лежал, моргая звездам в ответ, пока прибой омывал меня, а труп моего врага легонько покачивался всего в нескольких футах.

Придя в себя, я обыскал его и среди прочих вещей нашел пистолет. Он был в идеальном состоянии и полностью заряжен.

Иными словами, Шендон хотел убить меня собственными руками. Он полагал, что это в его силах, и пошел на риск увечья, лишь бы сделать это. Он мог бы застрелить меня из тени, но ему хватило смелости подчиниться велению своей ненависти. Он мог бы стать самым опасным человеком, когда-либо противостоявшим мне, если бы подумал головой. За это я его уважал. Если бы мы поменялись местами, я бы выбрал легкий способ. Если за насилием, которое я совершаю, стоят эмоции, я никогда не позволяю им навязывать мне средства.

Я сообщил о нападении, и Шендон упокоился на Земле. Где-то в Далласе он превратился в полоску пленки, которая могла уместиться в ладони – вместе со всем, чем он был или надеялся быть, – и весила меньше унции. Спустя тридцать дней эту пленку должны были уничтожить.

Через несколько недель, накануне отлета, я стоял на том же самом месте, по другую сторону Большого Пруда от Токийского залива, и знал, что, окунувшись туда, ты уже не всплывешь. Отражения звезд брыкались и перекручивались, словно при сверхсветовом полете, и, хотя я этого не знал, где-то смеялся зеленый человек. Он отправился порыбачить в Заливе.

* * *

– Глупый ты сукин сын, – сказал я.