Текст книги "Лед и алмаз"

Пробудить не пробудили, но сегодняшним своим вероломством «толстолобики» и впрямь разъярили меня как никогда прежде. И потому за бурным потоком адресованных Грободелу проклятий я поначалу не разобрал, что пробурчал сидящий неподалеку Дюймовый. Это было первое его слово, сказанное с момента нашей последней стычки, что, естественно, не могло не привлечь мое внимание.

– А ну-ка повтори! – потребовал я, уловив в бормотании психа вроде бы знакомое сочетание звуков.

– Динара, – послушно произнес тот, покачав головой. Речь его звучала теперь гораздо увереннее и разборчивее, нежели после первого пережитого им удара по голове.

– Что с Динарой? – поинтересовался я, хотя предчувствовал: вряд ли судьба Арабески сложилась удачнее мученической доли Черного Джорджа.

– Ушла… Навсегда, – вымолвил он, продолжая безостановочно качать головой, словно китайский болванчик. – Без меня… Блин!

– Как это случилось? – помрачнев, продолжил я допрос. Глупо, конечно, верить словам сумасшедшего. Но в его голосе сквозила отнюдь не наигранная печаль, и значит, все сказанное им вполне могло являться правдой.

– Ушла навсегда. – На сей раз смысл моего вопроса до Жорика явно не дошел. – А я остался… Один… И скоро умру!

– Блин!.. Ты считаешь, мне здесь светит стать долгожителем? – Я задумался. Любопытно: а ведь он сказал «скоро умру», а не «тоже скоро умру». Разговаривай я с нормальным человеком, отсутствие в его ответе этого ключевого союза многое расставило бы на свои места. Но делать твердые выводы на основе Жориковых причитаний было нельзя.

Кроме, пожалуй, одного: мой кулак повлиял на связность его речи благотворным образом…

О, да, знаю, о чем вы сейчас подумали! И меня посетила аналогичная мысль: попробовать окончательно вправить напарнику вывих мозга еще парой-тройкой терапевтических зуботычин. Но то, что выглядело логично в теории, на практике могло обернуться совершенно непредсказуемо. Сомнительная это методика – чинить молотком заглючивший процессор. Даже если такое радикальное вмешательство даст поначалу нужный эффект, где гарантия, что следующий удар не аннулирует достигнутый результат? Или того хуже – не нанесет высокоточной технике гораздо больший урон?

А впрочем, что мы – потенциальные покойники – сейчас теряем?

Я вгляделся в слегка просветлевшее, но все еще отрешенное лицо Черного Джорджа. Бедолага! Прошел со мной плечом к плечу огонь и воду – и такой бесславный финал! Не в русских это традициях, чтобы Иванушка-дурачок превращался под конец сказки вместо царевича в полного дебила, а затем склеивал ласты…

Ладно, так и быть – двинем ему из сострадания по башке еще разок. Как говорил горячо любимый шеф одного киношного бандита: будем бить аккуратно, но сильно. Всего один разок! Ну а там поглядим, какой из меня мозгоправ. И если хреновый, значит, придется от психотерапии сразу переходить к эвтаназии. Науке, в которой я уж точно не оплошаю…

– Динара ушла, – повторил Дюймовый, уныло таращась на носки своих ботинок. Я же в этот момент, стиснув для удара кулак и избегая резких движений, осторожно заходил пациенту за спину. – Ушла с ними! Навсегда! Они ее заставили! Они!

Сталкер поднял руку и указал на авиаботы. Оба летающих соглядатая снизились и, зависнув рядом друг с другом, навели на нас пулеметы, словно ожидающая приказа «Пли!» расстрельная команда. Наверняка «толстолобики», следящие за нами через объективы камер, заключили между собой пари, чем завершится сегодняшний эксперимент. Азартная складывалась игра, учитывая, что я сам понятия не имел, каким выдастся ее финал.

– Силой заставили! Сволочи! – продолжал Жорик. И, немного помолчав, резюмировал: – Убить вас мало! Блин!

Сказано это было по-прежнему унылым, спокойным тоном. И кто бы мог представить, насколько обманчивым оказалось Жориково спокойствие! Мгновение – и парня будто подменили. Он вскочил с земли с такой решимостью, что когда я бросился к нему, дабы угомонить, он толчком отшвырнул меня назад на несколько шагов.

Поскользнувшись, я прокатился голой спиной по застывшей слякоти, после чего, завывая от боли, сделал обратный кувырок и снова очутился на ногах. Три секунды, и я опять готов к бою. Что мог успеть за столь малый срок Дюймовый? Думаете, ничего? Как бы не так! Чертов псих умнел прямо на глазах. И когда я схватил первый подвернувшийся под руку камень, сталкер уже держал наперевес куда более весомый контраргумент. Такой, против которого мой булыжник выглядел просто смехотворно.

Импульсная картечница «Мегера»! Та, с которой Грободел выпустил Черного Джорджа на арену и которую он выронил, когда впервые схлопотал от меня по голове. Однозарядное ручное орудие, оно сполна компенсировало свою низкую скорострельность немереной мощью и обширным сектором поражения. Идеальная пушка для зомбированного сталкера, утратившего навыки прицельной стрельбы и тактического мышления.

Отбросив вмиг ставший бесполезным камень, я метнулся за ближайший обломок скалы, хотя и сознавал: выстрел «Мегеры» шутя обратит его в крошево, а меня – в разбросанные по льду ошметки. Оставался один шанс: разъяренный псих утратит самоконтроль и пальнет сгоряча куда-нибудь в другую сторону.

Я уже не раз сетовал вам на то, что в Пятизонье мои желания сбываются крайне редко. Да и те, что сбываются, не всегда соответствуют возложенным на них надеждам. Но, как бы то ни было, порой и для меня звезды выстраиваются на небе в удачный порядок. И тогда происходит чудо: я вытягиваю из колоды козырного туза, который позволяет мне переломить ход, казалось бы, проигрышной партии в свою пользу.

Дюймовый не выстрелил по глыбе, за которой я прятался. Как выяснилось, его новый всплеск агрессии был вообще направлен не на меня, и на уме у Жорика зрело совсем иное злодейство.

Являлось ли это следствием второго перенесенного им удара по голове? Или причиной описанного далее события послужили нахлынувшие на парня горестные воспоминания, сумевшие вернуть его к реальности через эмоциональное потрясение? Трудно сказать – я ведь не психиатр. Но так или иначе, а сейчас передо мной вскочил с земли и схватился за картечницу уже не хряковский камикадзе, а практически тот самый Черный Джордж, какого я прежде знал. И стоять в этот миг у него на пути я бы не советовал никому.

Само собой, надзирающие за нами авиаботы были вовсе не они — те самые негодяи, которые, по словам Дюймового, разлучили его с Динарой. Но именно на них – железных пособников Центра – он обрушил свой праведный гнев. Град картечи врезался в летающих роботов, превратив один из них в груду рваного металла, а второму лишь оторвав правую турбинную консоль. Что, в общем-то, тоже было фатальным повреждением. Реактивная струя, бьющая из уцелевшей мини-турбины, закрутила потерявшего равновесие летуна, и он, выписав в воздухе крутой зигзаг, грохнулся на скалы. После чего стал неотличим от растерзанного картечью собрата, чьи останки рухнули неподалеку от него мгновением раньше. Две оранжевые вспышки полыхнули в белой пелене бурана, но не погасли окончательно, а превратились в чадящие, ревущие на ветру костры. Которым предстояло гореть до тех пор, пока огонь не сожрет все разлитое авиаботами топливо.

А Черный Джордж опустил «Мегеру», да так и остался стоять в этой позе, глядя в молчании на содеянное им безобразие.

Перезаряжать оружие он не спешил, и я, осмелев, выбрался из-за камня и настороженно приблизился к ботоубийце. Тот заметил мое присутствие, обернулся, выронил картечницу и, недоуменно наморщив лоб, осмотрел меня с ног до головы. Теперь взгляд у Жорика был не угрюмо-отрешенный, а самый что ни на есть живой и наполненный хорошо знакомым мне глуповатым простодушием. Тем, что в былые времена никогда не сходило у него с лица и являлось по сути исчерпывающей характеристикой этого раздолбая.

– Геннадий Валерьич? – неуверенно осведомился Дюймовый. – Это… точно вы?

– А что, без смокинга я на себя уже не похож? – задал я встречный вопрос, пританцовывая от холода и растирая руками закоченевшее тело. – Ну извини! Кабы знал, что встречу здесь старого друга, оделся бы поприличнее.

– Да, это – вы, – прекратил сомневаться Жорик, видимо, решив, что вряд ли обычная галлюцинация стала бы говорить с ним в таком тоне. – Честное слово – вы! И-эх, блин!.. Здорово!.. Как же я рад вас видеть!

– А я-то как счастлив, что ты наконец-то пришел в себя! Так счастлив, что прямо обнял бы тебя, балбеса, да боюсь, к твоим доспехам примерзну, – в свою очередь, порадовался я, пожалуй, первой хорошей новости за очень долгое время. – Каюсь: думал, ты из своей нирваны больше не вынырнешь. Хотел грешным делом тебя уже того… Ну, ты понимаешь… А, забудь про эти мелочи! Лучше скажи, как себя чувствуешь? Голова не болит? В ушах не звенит? Галлюцинации не докучают? Желания задушить меня больше нет?

– Задушить?! Вас?! За что?! – изумился Жорик. Конечно же, искренне – лицемерить и притворяться этот простак никогда не умел. А затем, озадаченно нахмурившись, посмотрел на свои руки и с опаской поинтересовался: – А почему вы спрашиваете? Я что… и правда пытался?

– Ерунда! Всего один раз и то, как видишь, неудачно. Дело житейское, с кем не бывает? Или, полагаешь, я от тебя пощечинами отбивался? – отмахнулся я, косясь на горящие останки авиаботов. Столько тепла пропадает зазря! И совсем рядом! Какой восхитительный соблазн! Воистину, надо быть Снежной Королевой или Дедом Морозом, чтобы устоять против такого искушения. – Ладно, сгребай свои манатки и айда к огню. Продрог я совсем, зуб на зуб не попадает. К тому же нам с тобой надо еще кое-какие дела обмозговать, пока чистильщики не вернулись.

– Чистильщики? – вздрогнув, переспросил Дюймовый и начал испуганно озираться.

– Ну да, – подтвердил я, продолжая ежиться и стучать зубами. – Не думаешь же ты, что, сбив два авиабота-надзирателя, мы сразу получили вольную? Нет, Черный Джордж, за истинную свободу тебе и мне придется еще побороться. Однако у меня есть мыслишка, как нам с тобой не дать себе подохнуть. Но сначала – срочно к теплу! Хотя бы на полминутки! А то, кажется, у меня уже не только пальцы, но и мозги смерзлись.

И я, будучи не в силах сопротивляться манящим отблескам пламени, припустил к ближайшему костру…

Вот он, истинный, ни с чем не сравнимый кайф! Очень жаль, что им нельзя наслаждаться вечно. Но и такое мимолетное блаженство – прямо как райский оазис посреди бескрайнего ледяного ада. А метель усиливается, и очередной оттепели в ближайшие час-полтора явно не предвидится. Впрочем, оно и к лучшему. Авантюру, которую я задумал, гораздо удобнее провернуть в непогоде и сумерках, которые как раз начинали сгущаться над Крымом.

– А что случилось с вашей одеждой? – полюбопытствовал Жорик, присоединяясь ко мне, стоящему у костра и поворачивающемуся к огню то одним, то другим боком. – Надеюсь, это не я вам ее изорвал?

– Нет, не ты, успокойся, – ответил я. – Это Хряков меня таким образом всю зиму в черном теле держит. Ни ты, ни твой дебил-соратник на мое целомудрие, к счастью, не покушались. Хотя что там у вас на уме было, я понятия не имею. Со «Светоча» взятки гладки – он мог вам и такую программу в мозги вшить… Кстати, что случилось с Динарой? Надеюсь, она жива? Ты вроде бы сказал, что чистильщики куда-то ее насильно отправили. Куда именно?

– Когда это я вам такое говорил? – округлил глаза сталкер.

– Сразу после того, как попытался меня придушить и получил по морде, – напомнил я. Но, всмотревшись в честные, удивленные очи простофили, понял, что мой вопрос поставил его в тупик. – Постой-ка! Да ты хоть помнишь, как впал в ярость и сбил вот эти авиаботы?

– Как сбил – помню, – признался Дюймовый. – Как разозлился на чистильщиков, тоже помню, но смутно, словно в тумане. А вот почему я на них разозлился и как вообще здесь очутился – уже не припоминаю. Простите, Геннадий Валерьич. Это плохо? Я вас подвел? Теперь мы все умрем?

– Мы так и так рано или поздно умрем. Но пока у нас есть силы и зубы, значит, будем брыкаться и кусаться, – глубокомысленно заметил я и, немного подумав, решил подступиться к дырявой памяти напарника с другого фланга: – Ну хорошо, а момент, когда ты перестал себя контролировать, помнишь?

– То есть день, когда мне начали колоть в шею зеленую дурь, после чего меня стало не по-детски плющить? – оживился Черный Джордж.

– Да, именно так, – кивнул я, хотя и не был уверен, что мы с напарником ведем речь об одном и том же событии.

– А какое сегодня число? – вновь поинтересовался он.

– Хороший вопрос, дружище. – Теперь я был загнан в тупик. – Сейчас, по всем предпосылкам, первая декада февраля. Но могу и ошибаться. В лабораториях, где меня держат, нет ни часов, ни календаря.

– Первый укол мне сделали примерно через две недели после Нового года, – поскребя макушку, припомнил Дюймовый. – Это совершенно точно. В изоляторе у нас с Динарой была возможность обмениваться записками, и она всегда знала правильную дату.

– Ушлая малышка, – пробормотал я под нос. – Узнаю пройдоху-Арабеску. Везде, даже в тюрьме, с комфортом устроится. И под каждым ей кустом здесь готов и стол, и дом.

– При чем тут кусты? На что это такое вы намекаете? – вдруг насупил брови Жорик и посмотрел на меня с откровенным недружелюбием.

Надо же! Весьма показательная, между прочим, реакция. Особенно если вспомнить, как эти две крайне противоречивые личности сдружились в ходе наших поисков Мерлина. Да, похоже, многое изменилось в отношениях Арабески и Черного Джорджа с тех пор, как я видел их в последний раз. Любопытно, о чем таком они писали друг другу в своих тюремных записках?

– Остынь, Жорик, – попросил я, дав себе зарок впредь воздерживаться от подобных комментариев. – Ни на что я не намекаю – просто к слову пришлось. Неудачная цитата, согласен… Так что там насчет уколов, какие тебе ставили в последние две или три недели?

– Значит, февраль, говорите? Н-да… Прямо в толк не возьму, когда успело так много времени пройти. – Озадаченный Дюймовый пожал плечами. – Для меня все эти дни, будто сон, пролетели. Причем чем дальше, тем я в него все глубже и глубже проваливался… А затем бац! – резкое пробуждение! Будто кто-то меня во сне несколько раз пребольно ущипнул. И я на этого шутника так разозлился, что вскочил с кровати и сразу же спросонок в драку полез. «Ну все, достал! Конец тебе, урод!» – примерно такие мысли у меня тогда были. После чего шары продрал и вижу: горящие авиаботы с неба падают, а в руках у меня – картечница… Потом-то я прочухался, но все равно, даже сейчас перед глазами все словно не наяву. Смутно верится, что я и вы стоим сейчас здесь и разговариваем… А что, я во сне… ну, то есть под кайфом, вам про Динару все прямо так и сказал?

– Совершенно верно. Почти слово в слово. И не похоже, чтобы ты бредил. Очень уж связные и горькие были твои откровения.

– Странно. Ни хрена не помню и не врубаюсь, откуда я мог это взять… Хотя если напрячь мозги… Хорошенько напрячь!..

Черный Джордж уставился на огонь и взялся тереть ладонью наморщенный лоб, очевидно, подстегивая тем самым стартовавший за ним мыслительный процесс. Усердие, с которым сталкер предался воспоминаниям, было столь велико, что казалось, будто я даже слышу, как в голове у Жорика что-то бурлит, поскрипывает и потрескивает. И хотя все эти звуки издавали пылающие останки авиабота, я все равно забеспокоился. Опасное это дело: включать мозги после долгого бездействия и тут же переводить их в форсированный режим работы. Особенно, если раньше напарник пользовался ими лишь от случая к случаю. Того и гляди, перегорят, а перегоревшие мозги – это вам не лампочка; их из черепной коробки не выкрутишь и на новые не заменишь.

– Короче, мыслитель: хватит пар из ушей пускать! – не выдержал я, замаявшись глядеть на Жориково самоистязание. – Крышка вон на котелке уже дребезжит! Сорвет ее не ровен час, и что тогда прикажешь с тобой делать? Да и хватит уже расслабляться – пора за работу! Вертолеты с чистильщиками наверняка вот-вот с базы вылетят, а мы еще тут топчемся.

– Записка! – вдруг встрепенулся Дюймовый, резко прекратив тереть лоб и выставив палец в небо. – Точно! Была ведь еще записка! От Динары! Уже после того, как мне стали зеленую дрянь колоть! Я тогда туго соображал, но записку прочесть смог. А когда прочел, сильно осерчал и буянить начал – это я тоже помню. И после этого мне аж двойную норму зеленой дряни впендюрили! То ли в наказание, то ли, чтобы успокоить…

– И о чем конкретно говорилось в той записке?

– О чем?.. Хоть убейте, не помню! Блин! Блин! Блин! – Дюймовый в отчаянии постучал себя по лбу, словно пытаясь вытрясти эту подробность из упрямой памяти так, как пропойцы вытрясают из пустой бутылки последние капли. – Читал – помню! Разозлился – помню! Почему разозлился – забыл!.. Ну в кого, скажите, Геннадий Валерьич, я – такой пустоголовый идиот – уродился?

– Понятия не имею. Я ваше генеалогическое древо не изучал. Однако будь уверен: твои потомки – если, конечно, таковые появятся и тоже когда-нибудь зададутся этим вопросом, – быстро найдут ответ, в кого они такие уродились, – заключил я. И, всмотревшись с тревогой в затянутое снежной пеленой небо, отрезал: – Ну все, Черный Джордж, баста! Хватит предаваться ностальгии, проваливаем отсюда! Все равно, если мы не удерем от «Светоча», твои воспоминания нам ничем не помогут.

– А как мы от него удерем?

– Идем, по дороге расскажу. Здесь недалеко – пара минут ходьбы, не больше. И не забудь прихватить «Мегеру» – она нам еще понадобится…

Глава 3

Впервые за все время экспериментов надо мной «Светоч» умудрился потерять сразу оба авиабота и оставить меня без надзора. Однако вряд ли сегодняшняя накладка стала для полковника Хрякова форс-мажором. У него, большого знатока своего дела, наверняка имелись оперативные сценарии для каждого вероятного эксцесса, какие могли произойти на полевых испытаниях.

Тот факт, что мне нельзя вживить датчик-маячок, ничуть не смущал Грободела. Выставленное вокруг пустоши оцепление держало под контролем каждый метр охранного периметра. Даже скрывшись из-под прицелов видеокамер и пулеметов, я не мог ощущать себя свободным. И в какую бы сторону ни побежал, везде меня так или иначе должны были засечь зоркие хряковские наблюдатели.

Да и далеко бы я ушел без одежды, еды и оружия? Три, максимум четыре часа на таком морозе я еще мог выдержать, но не больше. Всякий раз по возвращении на базу мне приходилось полдня отлеживаться, пока симбионт залечивал мои обморожения, ушибы и прочие полученные в пустошах травмы. И я, и Грободел прекрасно сознавали, что бежать мне некуда и помощи ждать неоткуда. Не было в Пятизонье силы, какая дерзнула бы отбить меня у военных. А если бы вдруг и нашлись такие храбрецы, сомневаюсь, что они пошли бы на это лишь ради того, чтобы дать мне свободу. А ради чего, ясно и без подсказок.

Посланный «Светочем» по мою душу вертолет прибыл на место спустя двадцать минут после крушения авиаботов. Десантно-транспортный Ми-ТПС сел на плоскую вершину похожей на огромный перевернутый таз скалы, что возвышалась в сотне метров от догорающих останков Жориковых жертв. Едва шасси винтокрылой машины коснулось земли, как из открытого еще при снижении заднего люка высыпали полтора десятка чистильщиков, тут же рассредоточившихся вокруг посадочной площадки. Дабы не ухудшать и без того плохую видимость, пилот сразу же выключил двигатели. Солдаты подождали, пока уляжется поднятый винтами вихрь, после чего, повинуясь крикливому сержанту, быстро образовали походный строй. И, держа оружие наготове, припустили трусцой к западному склону – наиболее пологому и удобному для спуска к подножию скалы.

Вместе с поисковой командой в пустошь прибыл сам полковник Хряков – среднего роста, дебелый, но энергичный и крепко сбитый офицер, похожий на располневшего борца или тяжелоатлета. Коим, не исключено, он и впрямь когда-то являлся. Обладатель увесистой, квадратной челюсти, узкого лба и мощных надбровных дуг, с виду Грободел производил впечатление неандертальца. Но впечатление это было в корне обманчиво. За звериной внешностью и грубыми манерами полковника скрывался довольно живой, гибкий ум. Конечно, это не был пытливый ум ученого, к когорте которых Хряков не принадлежал, хоть и отдал всю свою жизнь служению военной науке. Небольшой, но развитый мозг Грободела являл собой мозг матерого хищника. Хитрого добытчика, беспрекословного исполнителя и надежного стража, без помощи которого «толстолобики» Центра попросту не могли обойтись.

Появление Грободела меня не удивило. Все-таки сегодняшняя внештатная ситуация была самой серьезной из всех, что когда-либо случались на наших испытаниях. Покинув вертолет последними, полковник и его адъютант направились вдогонку удалившейся группе, но без особой спешки. Командование явно намеревалось присоединиться к бойцам, когда они выйдут на заданную позицию. И, если им повезет, вскоре все они с чувством исполненного долга погрузятся обратно в вертолет и вернутся на базу. Разумеется, уже в компании со мной – живым или мертвым.

Ни в том, ни в другом виде я туда возвращаться больше не желал. И потому собирался серьезно расстроить полковничьи планы. Подсунув сегодня мне под горячую руку несчастного Жорика, «толстолобики» допустили ошибку: сделали ход не той фигурой и, сами того не подозревая, стали жертвами своих же научных интриг. В их прежде безупречной ловушке возникла прореха, в которую я незамедлительно ринулся. И хоть та прореха была невелика, я извивался угрем изо всех сил, надеясь расширить обнаруженную дыру настолько, чтобы вырваться через нее на волю.

Почему Хряков высадился именно сюда и куда чистильщики после этого дружно устремились?

Два с лишним месяца беготни по пустоши не прошли для меня даром – я успел обнаружить и запомнить множество здешних укромных уголков. Под скалой, чья плоская вершина являлась единственной в округе удобной посадочной площадкой, находилась глубокая и извилистая пещера. Она заканчивалась тупиком, и в ней вполне можно было не только укрыться от холода, но и продержать некоторое время оборону.

А что еще мне делать? Бежать нам с Жориком некуда, вести переговоры с полковником бесполезно, воевать – тем более. И потому, если тот останется непреклонным, у меня будет лишь два выхода: выполнить его требование или издохнуть, продав свою жизнь подороже. И то обстоятельство, что я и мой напарник засели в глубине каменного склепа, вряд ли указывало на мою покладистость. Подобраться к нам, не понеся потери, чистильщики не могли. А любая попытка выкурить нас газом обернется тем, что мы выстрелим из картечницы в потолок и похороним себя под обвалившимися пещерными сводами, которые в разрушенных катакомбах настолько зыбки, что стоит лишь начаться обвалу, и пещера как таковая мигом исчезнет. Вот и выкапывай меня потом из земных недр, гадая, уцелел энергетический симбионт после гибели носителя или испарился бесследно вкупе со всеми алмазами.

В оружии и доспехах Дюймового были встроены маячки, по которым «Светоч» отслеживал перемещение каждого смертника. Так что долго искать нас в заснеженной мгле Грободелу не придется. Знал он и о пещере, отображенной на имеющихся при нем картах пустоши. Мы были обречены, и все наше сопротивление виделось Хрякову лишь жалким судорожным трепыханьем.

Одного не знал полковник: того, что мы еще не настолько отчаялись, чтобы хоронить себя заживо, пока у нас двигались руки-ноги и окончательно не смерзлись мозги. И когда поисковая группа проникла в глубь скалы и добралась до источника сигнала, их ожидал обескураживающий сюрприз: валяющиеся в конце пещеры Жориковы картечница и амуниция. А их владелец и я там отсутствовали. Что стало сразу же очевидно, поскольку спрятаться в подземелье было негде, а каких-либо боковых ответвлений оно не имело…

Однако отмотаем время немного назад. К тому моменту, когда чистильщики только подлетали к месту падения авиаботов и отслеживали на сканерах перемещение взбунтовавшегося камикадзе. Или, точнее, перемещение его доспехов и оружия, поскольку сам он вряд ли носил в теле подобный маячок. Почему я в этом так уверен? Да потому, что на кой черт ставить его на расходный подопытный материал, ценность которого, в отличие от выданных ему вещей, ничтожна? И сами-то вещи маркировались лишь затем, чтобы их было легко отыскать под снегом и вернуть на базу. Трупы гладиаторов, как правило, сжигались на месте, а их прах развеивался по ветру.

Сбросив с себя амуницию, Черный Джордж остался в одном утепленном комбинезоне, что надевался сталкерами под доспехи, и в армейских ботинках. Будь у нас побольше времени, я тоже обзавелся бы одежкой, стянув ее с мертвого Аса. Но до прилета солдат оставались считаные минуты, и мне пришлось, стиснув зубы, довольствоваться теплом, каким я успел запастись у костра. Нас ожидало очередное испытание на морозостойкость – суровое, но, к счастью, недолгое. После чего мороз нам будет уже нипочем. Не важно, при каком исходе: удачном или неудачном. В первом случае мы окажемся внутри вертолетной кабины, во втором – превратимся в равнодушные к холоду трупы.

Третьего не дано.

С нашей стороны было бы крайне наивно думать, что Хряков бросит вертолет и пилота без охраны. Поэтому нам пришлось пойти на очередной разумный риск. Даже ночью и в метель нам не удастся незаметно подкрасться к посадочной площадке. Стерегущие ее солдаты будут иметь при себе тепловизоры и засекут злоумышленников еще на подходе. Подстрелить же часовых издали нам было попросту не из чего. Оставь мы в пещере одни доспехи, Грободел вмиг заподозрил бы неладное, когда у него на сканере маячок Жориковой «Мегеры» начал бы двигаться отдельно от его амуниции.

Безвыходная ситуация? Отнюдь! Того, кто давно собаку съел на подобных играх и страстно желает вырваться на свободу, такими препонами не остановить.

Полковник Хряков был тертым калачом, но, пробегав всю жизнь на посылках у ученых, имел один недостаток. Служа из года в год по особому распорядку, в отрыве от прочих армейских частей, Грободел смотрел на обычных военнослужащих через призму своего специфического опыта и с изрядной долей презрения. Обладая широкими полномочиями и свободой в выборе средств, Хряков считал прочих своих собратьев по оружию ограниченными людьми, действующими исключительно в рамках полученных приказов и инструкций. Особенно это касалось тех солдат и офицеров, которые управляли какой-либо техникой.

Грободел видел во мне лишь скользкого и хитрого преступника – в этом я за время нашего общения успел убедиться. Разумеется, он был в курсе, что шесть лет назад я служил вертолетчиком, и подозревал, что мои навыки пилотирования утрачены не до конца. Однако полковника эти подробности уже мало беспокоили. Его логика была элементарной и не имела изъянов: если не подпускать пилота к штурвалу, то его шансы сбежать из «Светоча» по воздуху равны нулю. Орел с обрезанными крыльями не летает – и впрямь, только идиоты могут это оспорить.

Вот и сегодня Хряков надежно прикрыл свой тыл, оставив на охране Ми-ТПС помимо пилота еще двух бойцов. Вертолет находился на вершине возвышенности, что летом походила на лысину, а зимой – на ту же лысину, только намыленную. На ней нет ни единого способного защитить от пуль укрытия. Даже затаись мы в снегу где-то на склоне, нам не добежать до цели, не угодив под пули часовых. И полковник, и я были в этом совершенно уверены. Только выводы из собственной уверенности каждый из нас делал разные.

Всё верно: орел с обрезанными крыльями не летает. Но кто сказал, что при этом он разучился думать, царапаться и клеваться? И этого-то Грободел не учел. Сейчас он воевал с Алмазным Мангустом, а не с бывшим пилотом Геннадием Хомяковым. Но именно лейтенант Хомяков, а не Мангуст, определил наметанным глазом, куда приземлится вертолет поисковой группы. Именно Хомяков рассчитал скорость и направление ветра, которые повлияют на то, как пилот-чистильщик сориентирует свою машину относительно посадочной площадки. И это память Хомякова хранила информацию о том, сколько времени потребуется для того, чтобы запустить двигатели Ми-ТПС и поднять его в воздух. От Мангуста же мне были нужны лишь его ловкие руки, быстрые ноги и мгновенная реакция, ибо без них нереально воплотить хомяковские теории на практике.

Я и Жорик могли обмануть часовых одним-единственным способом: спрятаться там, куда они со своими тепловизорами не станут заглядывать. То есть внутри охраняемого ими периметра, аккурат под днищем приземлившегося Ми-ТПС. Ну а как нам зарыться в сугроб, не угодив затем под вертолетное шасси, являлось уже моей заботой. Скальная верхушка позволяла совершить посадку лишь по центру площадки. Куда при этом будет направлен нос винтокрылой машины, мне подсказал ветер. А следы, которые я и Дюймовый оставили на снегу, были заметены бураном и потоком воздуха, бьющего из-под винтов снижающегося вертолета.

Все было рассчитано крайне педантично. И когда бойцы Хрякова рассредоточивались вокруг зоны высадки, мы с напарником, засыпанные снегом, лежали буквально в нескольких шагах от них. И, клацая зубами от холода, дожидались благоприятного момента для реализации наших захватнических планов.

– Не вздумай геройствовать! – шепотом наказал я Черному Джорджу, глядя вслед удаляющемуся за группой Грободелу. Всё тепло, которое я накопил у костра, улетучилось из меня в сугробе практически мгновенно. И я волновался, как бы вновь сковавший мне тело холод не отразился на моем проворстве. – Делай всё в точности, как договорились, и без самодеятельности! Второй попытки у нас не будет!

– Понятно, о чем разговор? – прошептал мне в ответ на ухо Жорик, чей утепленный комбинезон не позволял ему продрогнуть так быстро. – Да разве я вас, Геннадий Валерьич, когда-нибудь подводил?

– А кто вместо того, чтобы прикрывать меня тогда, у Обочины, позволил какой-то питерской пигалице взять себя в плен? – напомнил я о неприятности, в которую Черного Джорджа угораздило вляпаться осенью прошлого года.

– Э-э-э… но это ж вроде бы шутка была, разве нет? – смутился пристыженный недотепа.

– Это вы с Динарой в тот день на пару в игры играли да шутки шутили, – уточнил я. – А когда Ипат мне в это время голову отрезал, нам с ним вовсе не до шуток было.

– Но ведь не отрезал же, – резонно заметил Дюймовый. – Вон она, ваша голова, никуда не делась, на своем законном месте торчит. Так что незачем, Геннадий Валерьич, обвинять меня в том, чего не случилось. Вот когда я на самом деле подведу вас, тогда и станете мне выговаривать, а сейчас…

– А сейчас, Черный Джордж, заканчиваем трепать языками и переходим к работе, – отрезал я. Хряков только что скрылся с наших глаз, направившись вниз по склону к подножию скалы. И теперь, когда на площадке остались лишь пилот и часовые, у нас – новоявленных воздушных пиратов, – была на счету каждая секунда. – Ты готов?.. Хорошо. Приступаем на счет «три»! Один… два… три! Пошел!..