Текст книги "Лед и алмаз"

– Геннадий Валерьич! – подал голос целящийся в меня из пистолетов Черный Джордж. – Как вы там? Целы? А я уж думал, мне вас откапывать придется!

– Цел, слава богу! Спасибо, что спросил, – откликнулся я, поднимаясь с пола и отряхаясь от снега. – И спасибо, что ты не разучился быстро ползать! Сразу видать – моя школа… Только убрал бы ты пушки от греха подальше! А то не ровен час палец на курке дрогнет, и придется тебе потом меня не откапывать, а, наоборот, закапывать. В этот же самый сугроб.

– Ой, извините, – спохватился Жорик и, убрав оружие в кобуры, достал из бокового кармана ранца более мощный армейский фонарь. Затем включил его и вновь поинтересовался:

– И куда мы теперь?

– Куда угодно, только подальше от окон, – сказал я, осматриваясь в заметенном снегом помещении. После чего, обнаружив выход, кивнул в его сторону и добавил: – Идем! Я здесь бывал и знаю, где лестница. А ты смотри в оба! И не хватайся за пистолеты почем зря. Помни: помимо Диггеров где-то здесь еще наш чокнутый доктор бегает. Надеюсь, раз у него хватило мозгов удрать от биомехов, в здании он не заблудится…

Глава 5

– А где же господин Хомяков? – замерев от дурного предчувствия, полюбопытствовал Тиберий у приближающегося к нему в одиночестве Черного Джорджа. – Только не говори, что мы его потеряли!

– Все верно – потеряли, – пробурчал Жорик, состроив, надо отдать ему должное, весьма естественную трагическую мину. – Провалились мы с Геннадием Валерьичем в трещину, и Диггер, собака, туда же вслед за нами загремел. Упал, хвостом махнул, а Геннадий Валерьич так некстати под этот хвост подвернулся и… Не повезло ему, в общем. Не хотел я его тело там оставлять, но склоны трещины начали обваливаться. Так что пришлось все бросить и бежать оттуда к чертовой матери, пока самого не завалило.

– Ай-ай-ай, как отвратительно все закончилось! – всплеснул руками Свистунов. И, вмиг помрачнев, обессиленно плюхнулся задницей на снятый со спины ранец. – Вот так незадача! Это что ж теперь, выходит, все насмарку?..

Дюймовый отыскал Свистунова уже на крыше лабораторного корпуса. Тиберий забрался туда гораздо раньше и сейчас возился с замками взрывоустойчивого сейфа, сделанного в виде невысокой и усеченной четырехугольной пирамиды. В нем, судя по всему, и находился искомый доктором ретранслятор. В верхнем основании и по бокам пирамиды имелось несколько люков. Открыть их можно было только изнутри, и за ними скрывались выдвижные антенны и объективы сканеров. Подобно черепахе, они прятали уязвимые части своих «тел» в бронированный панцирь сразу, как только засекали рядом с собой угрозу.

Я не однажды натыкался в Пятизонье на такие устройства, многие из которых были даже оснащены встроенными пулеметами. Правда, из-за опасения, что они случайно перестреляют своих хозяев, оружие это открывало огонь исключительно по биомехам, а не по людям. Вот почему мы, как и Тиберий, также могли не бояться подходить к этому алтарю науки. По крайней мере, до тех пор, пока «Светоч» не перепрограммирует его, приказав не подпускать к себе беглого доктора и его бывших пациентов.

– Знать не знаю, что там у тебя насмарку, – угрюмо вздохнув, ответил Жорик ученому, – только я тебе одно скажу: раз ты вызвался идти с нами, значит, так или иначе должен отвести меня к Динаре.

– С чего вдруг? – пригорюнившийся Свистунов скрестил руки на груди и посмотрел исподлобья на собеседника. – На кой мне сдалась твоя ненаглядная пассия, чтобы я помчался ей на выручку?

– Потому что иначе я тебя пристрелю! – без обиняков заявил ему Черный Джордж, положив ладонь на торчащую из кобуры рукоять пистолета. Весь вид напарника давал понять, что он готов в любой момент подкрепить свои слова делом. Однако чем дольше длился этот спектакль, тем больше я опасался, что профан в сценическом искусстве Жорик утратит естественность и начнет переигрывать. И в итоге испортит мне мой блеф, целью коего была очередная проверка нашего доктора на благонадежность.

В разговоре моих спутников возникла пауза. Свистунов долго смотрел на Дюймового снизу вверх, а затем презрительно фыркнул и с вызовом ответил:

– А, плевать – стреляй! Раз все кончено, чего разводить канитель? Какая мне теперь разница, где подыхать: здесь, на другом краю пустоши или в подвалах Центра! Никакого суда за пособничество вам надо мной не будет. Даже в «Светоче» о поимке Хомякова знают не все, а в штабе Армии – и вовсе единицы. Если я вернусь, Грободел меня просто прикончит, а официально объявит, что я пропал без вести. Куда ни кинь, всюду клин. Так что давай, не тяни, окажи мне последнюю услугу. К чему в моем положении оттягивать неизбежную смерть!

И, вконец отчаявшись, поник головой, будто и впрямь подставляя затылок под пулю. Или не «будто», а на полном серьезе? Поди разбери, раскусил этот хитрец нашу уловку и делает ответный ход конем, или действительно верит в мою погибель? В отличие от Жорика, раскрыть блеф Тиберия было не в пример сложнее.

Но я тоже был не лыком шит. И прежде чем начать это представление, дотошно проинструктировал напарника, как еще помимо угроз можно вывести Свистунова на чистую воду.

– Ну и дурак же ты, доктор! – воскликнул Дюймовый, переходя ко второй фазе нашей тактической игры. – Глянешь на твою рожу – вроде бы умная. И говоришь ты тоже умно – мне, балбесу, так подавно не сказать. Но когда жизнь тебя к стенке приперла и за кадык взяла, так ты сразу лапки кверху задрал. Даже смотреть на тебя тошно, честное слово! Вместо того, чтобы чисто по-сталкерски заключить со мной сделку, ты сам себе петлю на шею накидываешь. Разве это нормально?

– Дай-ка угадаю, о какой сделке ты заикаешься… – Доктор слегка оживился и, подняв голову, снова взглянул на Жорика. – Я отвожу тебя к твоей подруге и помогаю ей бежать, ты на обратном пути показываешь мне место, где засыпало Хомякова, мы откапываем его тело и делим между собой алмазы. Верно? На этот крючок ты хотел меня подцепить?

– Твоя правда – хотел, – не стал отрицать подосланный мной к Тиберию провокатор. – Вот видишь: варит же у тебя башка, когда нужно! И быстро варит… Да, так и есть: поможешь мне – честно заработаешь свои два камня. Ну как? По рукам?

– Два камня?! – Зеленый Шприц подскочил со своего ранца, на котором сидел, так резко, что сталкер поневоле отпрянул и снова схватился за кобуру. – Два, мать твою, камня?! Да ты хоть соображаешь, о чем говоришь?!

– Но-но, полегче! – возмутился Жорик, но «Страйк» все же не выхватил. – Чего разорался? Забыл, что ли, у кого из нас тут пушка?.. Что, цена не устраивает? Ну, извини: больше отстегнуть не могу – Динаре тоже с этого навара доля причитается. А три камня для тебя – не слишком ли жирно, дядя? Эй, да кто ты вообще такой, чтобы мне условия ставить? Это Геннадию Валерьичу ты был позарез нужен, а я и без тебя обойдусь! Не согласишься на два камня – вообще ни одного не получишь! А чтоб ты тут без меня в снегу не копался и мой секрет никому не выдал, я тебя, уж не обессудь, в живых не оставлю – ага, нашел дурака!.. Ну так что? Давай, говори свое последнее слово, а то некогда мне с тобой торги вести – дела заждались!

– При чем тут какие-то торги и алмазы, чурбан ты неотесанный!.. – Доктор явно нарывался на неприятности, но не замечал этого из-за внезапно охватившего его возбуждения. И, похоже, не наигранного. Будь сейчас на моем месте сам Станиславский, думаю, даже он не усомнился бы в искренности Тиберия. – Нет больше никаких алмазов: ни твоих, ни моих, ни чьих-либо еще! Ты каким местом слушал, когда я в вертолете Хомякову историю его болезни объяснял? Ясно ведь было сказано: нет у него в теле никакого паразита! А есть лишь неведомая науке аллергия на некий аномальный раздражитель из гиперпространства! Вопрос на засыпку: мертвые болеют аллергией?

– Не болеют, – ответил Дюймовый. – Но ведь краснота, сыпь или еще какие-нибудь следы у них на теле все равно могут остаться? Или нет?

– Да, могут, – в свою очередь согласился Свистунов. – Но болезнь Хомякова совершенно уникальна, равно как и ее симптомы. И распространяется она не только на живые организмы, но и на неорганические материалы… – Заметив, как Жорик усиленно наморщивает лоб, «светоч» осекся и удрученно покачал головой. – Проклятие, как бы тебе это попонятнее разжевать!.. Короче, знаешь, что такое ржавчина? Так вот представь, к примеру, что во влажном климате тела некоторых людей покрывались бы ржавчиной так же, как металл. Можно было бы в таком случае назвать процесс окисления человеческой кожи аллергией?

– Мне-то откуда знать? – пожал плечами Жорик. – Ты – доктор, тебе виднее.

– Гипотетически можно, – заключил Тиберий. – Есть аллерген – вода. Кому-то она нипочем, а у кого-то после контакта с ней на коже возникает сыпь из частично гидратированного оксида железа. Какие отсюда следуют выводы насчет ржавчины?

– Она – болезнь? – неуверенно предположил сталкер.

– Молодец, – кивнул ученый и отпустил в адрес собеседника ответную шпильку: – Как видишь, твой котелок тоже вполне пригоден для варки. Конечно, изысканный французский суп в нем не приготовишь, но простенький бульончик сварить – запросто. Что я и пытаюсь сделать… И потому вот тебе новая задача: раз мы признали ржавчину болезнью, можно ли теперь утверждать, что ржавый металл – это больной металл?

– Нет, нельзя… Металл все-таки… Или можно так сказать? В смысле э-э-э… как это у поэтов называется? – Глаза напарника растерянно забегали – теперь он явно был поставлен в тупик.

– В смысле – фигурально? – подсказал доктор.

Жорик согласно угукнул, хотя, не исключено, сам он имел в виду какое-то другое, не столь мудреное слово.

– Фигурально сказать, конечно, можно, – продолжал Тиберий. – Да и в действительности прямая аналогия напрашивается: ржавчина подтачивает железо так же, как болезнь ослабляет человеческую плоть. Однако зачем я вообще поставил сейчас перед тобой в один мысленный ряд органику и неорганику, осквернив их общей заразой? А за тем, чтобы настроить тебя на правильный ракурс, с которого ты должен глядеть на болезнь покойного господина Хомякова. И теперь нам остается лишь заменить в нашей гипотетической модели аллерген – воду, – на аномальную энергию из гиперпространства. А ржавчину – на порожденное этой энергией углеродное образование. И все! Отныне ты получил представление, что связывает твоего Геннадия Валерьича с гигантским биомехом «Жнец». В который, по словам Хомякова, тоже был вживлен подобный алмазный паразит, только тысячекратно большего размера. Лишь аллерген из чуждой нам реальности способен вызвать абсолютно идентичную реакцию и в металле, и в человеческом теле. Это в нашем мире органика и неорганика имеют множество принципиальных различий. И, как следствие этого, человек не может подвергнуться коррозии, а металл – заразиться гриппом и прочими болезнями. Но тот редкий тип аномального раздражителя, под воздействие коего угодили Хомяков и Жнец, создает одинаковые по структуре углеродные образования, извлекая для них строительный материал из любой материи. Я, разумеется, все очень сильно упрощаю, но если для пущей убедительности тебе нужны химические формулы и уравнения…

– Нет, спасибо! Как-нибудь в другой раз, – поспешил отказаться Черный Джордж. По выражению его лица было видно, что он и без формул едва-едва переварил пропущенный через его мозг избыточный поток информации. – Правда, я чего-то не врубаюсь, на кой хрен ты мне все это рассказывал. Нет, лекция, конечно, была классная, и пара лишних извилин после нее у меня в башке точно выросла, только что ты этим хотел добиться? Я же вроде ни о чем таком тебя не просил. Лишь хотел, чтобы ты со мной в долю вошел и на всю оставшуюся жизнь деньжат себе заработал…

– Ну, хорошо! Раз ты сам неспособен сделать из услышанного нужные выводы, я, так и быть, решу за тебя, лоботряса, домашнее задание, – ответил Свистунов с нескрываемым раздражением в голосе. – Просто ответь мне на два контрольных вопроса. Первый: ты веришь всему тому, что Хомяков рассказывал тебе о двигателе Жнеца, и во все то, что ты сейчас от меня услышал?

– Геннадию Валерьичу верю больше, чем себе, – без малейших раздумий выпалил Жорик, разве что в грудь себя при этом не стукнул. И, немного помешкав, продолжил: – Тебе… Даже не знаю. Говоришь ты вроде бы складно, но слишком уж запутанно. Хотя, если вспомнить, что Геннадия Валерьича твоя болтовня впечатлила, а ведь он – не такой доверчивый человек, как я… Что ж, допустим, я тебе тоже поверил. На первое время.

– Ладно, сойдет и «на первое время», – не стал придираться к испытуемому экзаменатор. – А теперь, внимание, второй вопрос: что стало с алмазной начинкой Жнеца, когда вы его уничтожили?

– Ну, это совсем плевый вопросец! – оживился Дюймовый. – Геннадий Валерьич говорил, что когда Ипат взорвал Жнецу двигатель, все алмазы и волокна исчезли вместе с ним. А ты, помнится, трепался, что сколько «Светоч» потом ни искал, так и не нашел там ни одной, даже самой махонькой алмазной пылинки… Хотя такие, как ты, и соврут – недорого возьмут.

– А какой мне был резон злить Геннадия, сообщая ему о полном отсутствии на Жнеце каких-либо алмазных улик? – хмыкнул Тиберий. – Наоборот, желай я вам зла, мне было бы гораздо выгоднее соврать, вселив в вас надежду, что мы нашли там массу полезных образцов и стоим в полушаге от разгадки хомяковского феномена… Впрочем, сейчас не об этом речь. К тому же ты сам сказал, что веришь мне.

– Да-да, помню: сказал! – неохотно признался Жорик. – Дальше-то что? Ответил я на твои контрольные вопросы или как?

– Ответил, – подтвердил Свистунов. – А теперь давай, хорошенько напрягай извилины. Те самые, которые, как ты говоришь, у тебя три минуты назад выросли! Ты веришь Геннадию Валерьичу и ты веришь в мою теорию о том, что алмазная болезнь у органики и металла протекает совершенно одинаково. Мы с Хомяковым утверждаем, что после гибели Жнеца в нем не осталось и следа углеродно-энергетической аномалии… Ну-у-у! Доходит, что к чему?

Черный Джордж помрачнел и вновь наморщил лоб. Но на сей раз раздумье напарника продлилось недолго. Хитрый же Тиберий нарочно сформулировал ему эту истину в виде силлогизма, чтобы создать для простофили иллюзию, будто тот сам до всего додумался. Неплохая дипломатическая уловка. Скажи «светоч» Дюймовому то, что хотел, напрямик, «подопытный № 66» вряд ли ему поверил бы. Уперся бы, как бык, а то еще оскорбился бы и в драку полез. А так из-за чего драться? Разве что самого себя по лбу бить за то, что подобные умозаключения сами проклевываются у тебя в голове, как сорняки.

– Значит, по-твоему, никаких алмазов в теле Геннадия Валерьича уже нет? – догадался наконец сталкер. – Они что, тоже… испарились?

– Могу тебе это гарантировать, – заявил ученый с непоколебимой решимостью в голосе. – Готов даже заключить с тобой пари, не сходя с этого места. Если мы сейчас пойдем и откопаем труп Хомякова, а алмазы окажутся при нем, я клянусь, что отведу тебя туда, куда ты попросишь, и не возьму за это никакого вознаграждения. Но если алмазов, как я сказал, там не будет, ты даешь мне пистолет и отпускаешь на все четыре стороны. Авось мне еще повезет добежать до тамбура и слинять куда-нибудь, где меня не ждут и не ищут. Договорились?..

Отправлять Черного Джорджа и Зеленого Шприца разыскивать несуществующее тело я, естественно, не собирался. Все, что мне нужно было выяснить, я в принципе выяснил. И остался этим вполне доволен.

Будь Свистунову нужны алмазы как таковые, он уже с горящими глазами тянул бы Жорика за рукав к месту моей мнимой гибели. Для Тиберия это был единственный и вдобавок легкий шанс завладеть сокровищами. Достать их из-под снега с помощью простодушного идиота, чтобы потом прибрать камешки к рукам, обведя компаньона вокруг пальца или попросту убив его исподтишка, – какие охотники за моим наследством устояли бы перед таким соблазном? Для них это было бы все равно, что выведать тайну пиратского клада, приплыть на остров, где он зарыт, найти по крестику на карте месторасположение тайника, а затем вдруг взять и передумать его выкапывать.

Полнейший абсурд, короче говоря.

По логике этих алчных людей, так мог поступить лишь безумец. Нормальный же человек ни в жизнь не откажется по своей воле от баснословного куша, лежащего от него на расстоянии вытянутой руки.

Являлся ли биохимик Свистунов сумасшедшим? Решение данного силлогизма, который Тиберий задал уже не Жорику, а мне, напрашивалось само собой: да, у доктора определенно наличествовали проблемы с головой. Но если применительно к обычному человеку это был уже фатальный приговор, то в случае с нашим спутником диагноз этот являлся, напротив, очень даже оптимистическим. Причем не столько для него самого, сколько для меня. Ибо на кого еще надеяться больному, от которого отвернулись все нормальные врачи, кроме как на сумасшедших докторов? Тех, которые, будучи одержимыми своими маниакальными, амбициозными идеями, отмахиваются даже от гипотезы о лежащих у них под носом сокровищах.

Похоже, я все-таки не ошибся в Свистунове. Он действительно упал духом после известия о моей гибели. Продолжать этот спектакль больше не имело смысла. Для полноты картины осталось лишь выяснить, не раскусил ли Зеленый Шприц мой блеф с самого начала. И не играл ли он поэтому с нами на нашем поле, но по своим правилам?

Сделать это можно было простым, но безотказным способом. Как вы уже догадались, в момент разговора Жорика и Тиберия я, пребывая в ипостаси невидимки, стоял неподалеку от них. Пока мы с напарником выбирались из заваленных снегом, темных глубин лабораторного корпуса, солнце над Новосибирском успело взойти. И взойти достаточно высоко для того, чтобы не только порадовать нас своим сиянием, изрядно позабытым мной в непогожем Крыму, но и вновь одарить меня моим спасительным камуфляжем.

Отражаясь в моем алмазном глазу, прямые солнечные лучи будто по световодам проникали по алмазным нановолокнам в каждую клетку моего тела. После чего и порождали, так сказать, феномен вокруг феномена: окружали мое тело аномальным полем, делающим невидимым и меня, и все имеющиеся при мне вещи. В определенных пределах, разумеется. Так что если я, будучи невидимкой, выставлю, например, перед собой двухметровое копье, примерно половина его останется на виду. К счастью, копьями в Пятизонье никто не воевал, и все здешнее оружие можно было запросто скрыть под моим идеальным камуфляжем.

Открытая всем ветрам крыша лабораторного корпуса НГУ была засыпана снегом не полностью, а лишь местами. Не заметенные им участки позволили мне подкрасться к беседующим спутникам беззвучно и не оставляя предательских следов. Даже Жорик понятия не имел, откуда именно я слежу за их с Тиберием беседой. И потому мое саморазоблачение стало для них обоих настоящим сюрпризом.

На эффект неожиданности я и рассчитывал. Если Свистунов знает о том, что его водят за нос, он готов к моему внезапному появлению. И это в любом случае скажется на его реакции. Если же доктор ни о чем не подозревает, его реакция будет совсем иной. Надо лишь внимательно проследить за поведением Тиберия в момент, когда его охватит страх, и сразу после этого. А уж я-то за минувшие годы немало повидал испуганных людей – включая тех, на кого сам нагнал страху, – и легко определю, действительно человек боится или всего лишь притворяется.

– Великий грех – тревожить кости мертвых! – провозгласил я, подкравшись тихой сапой к ученому и сталкеру настолько, что мог бы незаметно отвесить тому и другому по подзатыльнику. – Как вам не стыдно! Культурные люди, а такое говорите!

Последние мои слова никто из них уже не разобрал. Оба они шарахнулись в стороны, словно я не обратился к ним из пустоты, а уронил им под ноги гранату.

Жорик, правда, быстро сообразил, в чем дело: сначала отшатнулся, но тут же заулыбался во весь рот, довольный и моей шуткой, и тем, как на нее отреагировал Зеленый Шприц. А тот, несчастный, с криком отпрыгнул назад и, споткнувшись о лежащий ранец, растянулся навзничь. Однако, в отличие от Дюймового, вовсе не нашел мое воскрешение из мертвых забавным. Продолжающий испуганно кричать Свистунов начал неуклюже отползать от меня, предпринимая судорожные попытки встать на ноги, но раз за разом поскальзываясь и снова плюхаясь на задницу.

Все это и впрямь выглядело бы забавно, если бы обуянный паникой и движущийся спиной вперед доктор не приближался к краю крыши, чего он явно не замечал. Я же в этот момент пытался определить, насколько искренен его испуг. Больше всего меня интересовало лицо Тиберия, его взгляд и мимика. Только они могли стать для меня той лакмусовой бумажкой, которая подтвердит или, наоборот, опровергнет мои опасения.

Нет, похоже, «светоч» не симулировал. Страх Свистунова был более чем естественен. И продлился он ровно столько, сколько должен продлиться страх при выбросе в кровь разовой порции адреналина. При симуляции паники Тиберию пришлось бы доигрывать сцену без этого допинга, что, поверьте мне на слово, по силам лишь гениальным артистам. Каковым Зеленый Шприц вряд ли являлся, несмотря на его недюжинный ученый ум.

Страх честно «колбасил» доктора несколько секунд, а потом отпустил. И когда Жорик подбежал к паникеру, дабы не дать ему сорваться с крыши, тот уже мало-мальски оклемался. Руки и подбородок его все еще подрагивали, но кричать и метаться он прекратил. А гримаса страха у него на лице сменилась столь же естественным выражением осознания случившегося. Свистунов, видимо, все-таки припомнил, какие выкрутасы я могу вытворять на ярком солнце. И то, что он не вспомнил об этом раньше, вовсе не удивительно, ведь прежде он занимался изучением иных свойств моего феномена.

– Ну вы!.. Вот ведь!.. Как так?.. Зачем же?.. Прямо не знаю, что сказать! – обрел наконец худо-бедно связную речь Тиберий, поднимаясь на ноги при помощи Дюймового. – Глупые у вас шуточки, господин Хомяков, замечу я вам! А если бы меня инфаркт хватил? Что тогда?

– Что-что? Невелика потеря! Зарыли бы тебя в снегу и вся канитель, – хохотнул Жорик, которого только что случившийся инцидент, напротив, изрядно позабавил.

– Извини нас, доктор, за эту комедию. И впрямь, дурацкая была идея, – согласился я, перейдя с чистого участка крыши на пятачок снега, дабы Свистунов мог определить по моим следам, где я нахожусь. – Просто очень уж не терпелось узнать, что в действительности у тебя на уме. А как иначе это было сделать?

– Понимаю: проверка на вшивость! – обиженно проворчала жертва розыгрыша, отряхиваясь от снега и поправляя сбившуюся повязку с «Докой». – В Центре меня чуть ли не еженедельно всякими проверками третировали, теперь здесь придется на каждом привале провокации терпеть! Ладно, всё в порядке! Продолжайте в том же духе, я не обидчивый. Переживу как-нибудь! Охота только вам драгоценное время на всякую ерунду тратить? Можно ведь просто, по-человечески задать мне интересующие вас вопросы и получить на них честные ответы. Но раз вы нарочно не ищете прямых путей и предпочитаете колоть орехи не камнем, а лбом – что ж, ваше право! Колите, пока не поумнеете или пока лбы себе не расшибете!

И Свистунов, подобрав ранец, направился к сейфу с оборудованием, который он так и не успел открыть. Нам с Черным Джорджем не оставалось ничего другого, как последовать за доктором. Не обидчив он был лишь на словах, а на деле его явно уязвило наше к нему недоверие.

Впрочем, я знал способ, как нам быстро помириться с Тиберием и заодно приподнять ему упавшее настроение. Ничто так не воодушевляет ученого, как разговор на любимую им научную тему.

– Та теория, которую ты рассказал Черному Джорджу… – заговорил я, догнав демонстративно отвернувшегося от нас Свистунова. – Она, конечно, многое объясняет. Но кое-что в ней для меня все еще остается неясным. Вот, к примеру, если материя нашего пространства одинаково реагирует на этот аномальный раздражитель, то почему в моих руках электронная техника ломается, а в случае со Жнецом, напротив, подобная аллергия является связующим элементом работы его узлов и механизмов?

– Отрадно, что вы перестали видеть во мне корень вселенского зла и начали мыслить конструктивно. И если после этого розыгрыша ваше мнение о моей скромной персоне изменилось – что ж, я счастлив. В таком случае я тоже готов пересмотреть свою точку зрения и признать ваш метод поиска истины научным, – съязвил Свистунов, но на мой вопрос все же ответил: – Я вовсе не утверждаю, что реакция органической и неорганической материи на ваш аномальный раздражитель приведет к одним и тем же последствиям. Более того, я склонен думать, что далеко не вся материя нашего мира способна прореагировать подобным образом при контакте с этой гиперпространственной энергией. И все потому, что появление ее источников отмечается в Пятизонье хоть редко, но периодически, а феномен сродни вашему был обнаружен всего один. И в тот сегодня верим лишь вы да я… ну и Георгий, разумеется. Так что рановато еще строить на этой основе какие-либо устойчивые закономерности…

Ученый открыл замок, к которому он, вопреки нашим опасениям, еще не лишился доступа, после чего один из люков на сейфе сдвинулся в сторону, и перед Тиберием возникла ниша с расположенным в ней пультом управления. Наверняка там имелся и голографический монитор. Но доктор не стал им пользоваться, а, произведя над сенсорной панелью какие-то манипуляции, подключился к ней через своего «Доку». Затем, чтобы не только считать из ретранслятора нужные нам данные, но и на всякий случай скачать их оттуда.

– Что же касается ваших непростых взаимоотношений с техникой, то у этой особенности также есть свое гипотетическое объяснение, – продолжал ученый, не отвлекаясь от работы. Судя по его уверенным действиям, ему уже не раз приходилось пользоваться аналогичной аппаратурой, и он не нуждался в инструкциях. – Довольно незамысловатая версия, но в этом ее и ценность. Познавать научные загадки, отталкиваясь от элементарных вещей, гораздо удобнее, нежели не иметь под ногами столь твердой стартовой площадки. Так что не удивлюсь, если в итоге и эта моя версия окажется правдивой… Материя подвергается аномальному воздействию извне и создает в структуре объекта, который из нее состоит, нечто вроде специфического громоотвода. Естественная реакция: вам попадает в нос пыльца – вы чихаете. В вас попадают энергетические сгустки из гиперпространства – атомы вашего тела перестраиваются в некий буферный механизм. И он способен не только сдерживать негативное влияние чужеродной энергии, но и, вероятно, аккумулировать ее для собственной подпитки. Принцип образования и структурное строение такого механизма в органике и неорганике схожи. Но их защитные функции могут существенно различаться. И это свойство вашего феномена меня как раз не удивляет. Все-таки, согласитесь: нанесенные с одинаковой силой одной и той же кувалдой удары по человеческому телу и по наковальне обладают разным разрушительным эффектом. И данный фактор в моей теории нельзя не учитывать.

– Стало быть, если человеческое тело гораздо слабее металла, значит, в моем случае аллергия приняла более стойкую и агрессивную форму? – спросил я, стараясь поспеть за ходом докторской мысли. – Настолько агрессивную, что моя болезнь стала в некоторой степени даже заразной?

– М-м-м!.. Нет! Не заразной, – Свистунов недовольно скривился и помотал головой. – И форма ее не столько агрессивна, сколько специфична для защиты именно органической материи. Причем для защиты не от одной лишь аномальной энергии, но и от любых ее потенциальных механических носителей. Независимо от того, заражены они ею или нет. Этакая, если угодно, бескомпромиссная перестраховка.

– Вот оно что! – осенило меня. – Выходит, мои повышенная ловкость и «солнечная» невидимость – элементы того же самого перестраховочного механизма?

– Несомненно, – поддержал меня биохимик, успевая делать сразу два дела: возиться с оборудованием и ниспровергать прежние гипотезы о моем феномене.

– Однако внутри Жнеца было полным-полно разного электронного оборудования. И оно исправно работало, хотя весь этот гигант был сверху донизу пронизан алмазными волокнами, – обратил я внимание доктора на противоречащее его концепции обстоятельство. – Как это понимать? Жнец, он э-э-э… как ты сказал: не перестраховался – так, что ли?

– А зачем ему это? – задал мне встречный вопрос Зеленый Шприц. – Технос – враг людям, и ваша уникальная защитная система уничтожает потенциальных кандидатов в биомехи. Технос не враг металлу, и защитная система Жнеца лишена такой опции. Вот и все. Как видите, ничего особенного.

– А как же Троян? – продолжал я подбрасывать доктору неудобные, по моему мнению, факты. – Ему был запрещен доступ внутрь Жнеца, и ко мне эта тварь так и не сумела подобраться вплотную.

– Троян – случай исключительный, – пояснил всезнающий Свистунов. – Он – это фактическая на сегодняшний день вершина эволюции техноса. Если можно так выразиться, Троян – носитель мощнейшего аллергена, который грозит вам уже не банальными чихом и чесоткой, а мгновенным параличом дыхания и некрозом кожи. Оттого ваш организм и отреагировал на появление Трояна таким удивительным образом. Оттого эти болваны из «Светоча» и не добились впоследствии рецидива у вас этой уникальной реакции. И все потому, что они в корне заблуждались, упорно не понимая природу вашей болезни! Ну каким исследователям-медикам придет в голову вызывать у подопытного больного аллергический криз, подвергая его нервным и физическим перегрузкам? Только полным идиотам! Сделать это без соответствующего аллергена невозможно. Но где же им было его взять – этот редкий и неуловимый аллерген?.. Впрочем, мы ведь говорим сейчас о Жнеце, а не о вас, верно? Не факт, что Троян вошел бы в конфликт с углеродной начинкой этого биомеха. Но, поскольку она являлась неотъемлемой частью его двигателя, создатель Жнеца предпочел не рисковать, впуская Трояна в утробу своего детища. Обычная предосторожность, ничего более. Когда замышляешь авантюру подобного масштаба, нельзя допустить, чтобы она сорвалась из-за банальной технической накладки. А тем более накладки, которая легко прогнозируется.

– Что «Светочу» вообще известно о профессоре Сливко? – не преминул полюбопытствовать я, уж коли биохимик заикнулся о творце самого грандиозного биомеха Пятизонья.

– Кроме того, что Сливко – миф, – ничего, – ответил Тиберий. – Однако при чем здесь он?.. Ах да, припоминаю: вы же утверждали, что Мерлина похитил и держал его на Жнеце в качестве раба не кто иной, как сам устроитель этого вселенского бардака – Пятизонья, – мифический злодей-профессор! А с чего Пожарский вдруг так решил? Этот тип что, представился ему таким легендарным именем?