Текст книги "Свинцовый закат"

– Хорошо, я понял: шутки кончились, – заверил я рехнувшегося компаньона. – Что ж, давай по-твоему: ты спрашиваешь – я как на духу все тебе выкладываю… Никто не рассказывал мне про девочку! Вот уже год она мне чуть ли не каждую ночь снится! Устраивает тебя такой ответ?

Усилие, с которым Кальтер давил на нож, не ослабло, однако болезненнее тоже не стало. Я воспринял это как добрый знак, ибо поначалу усомнился, что дознаватель примет мои слова на веру.

– Но я отчетливо слышал, как ты назвал девочку призраком! – грозно сверкая очами, напомнил майор. – До тебя только один человек в мире называл ее так! Когда-то мы были с ним друзьями, но сегодня он – мой злейший враг. И если бы не одно обстоятельство, которое тебя оправдывает, я решил бы, что ты подослан моим врагом с пока неясной мне целью.

– Ты сам нашел меня, Кальтер, – напомнил я ему это спасительное для меня обстоятельство. – Не ты был нужен мне, а я – тебе!

– Вот именно! – согласился майор, однако кинжал от моего горла не убрал.

– А то, что я назвал девочку призраком, так это ж без задней мысли, старик! – продолжал я, чувствуя, как наше взаимопонимание мало-помалу восстанавливается. – Она – очень странная и приходит ко мне исключительно в снах. Ну и как, по-твоему, я должен объяснять это наваждение, если не происками Зоны?.. Эй, постой-ка! Да ведь синеглазка и к тебе по ночам является, я угадал? Точно – угадал! Хотя нет – здесь явно кроется нечто большее! Иначе с чего бы ты взбеленился, да еще врага своего припомнил…

– Заткнись! Забыл, что ли: я спрашиваю, ты отвечаешь! – прикрикнул на меня Кальтер. Я прикусил язык, который уже оказал моему взятому в заложники кадыку медвежью услугу. – Значит, говоришь, девочка снится тебе целый год почти каждую ночь?.. И что она при этом делает: молчит или говорит что-нибудь?

– Всегда болтает. Сколько ее помню, ни разу не молчала. Постоянно хнычет об одном и том же: поклянитесь, дескать, Леонид Иванович, что поможете дяде Косте, потому что без вас он пропадет. Я уже и прогонял ее, и по-хорошему просил отвязаться, и клятву раз двадцать давал – без толку. На следующую ночь девчонка опять является, и все по новой… Ты бы это, майор… нож спрятал, а то говорить тяжко – в горле першит…

– Дядя Костя? Она просит тебя помочь дяде Косте? – переспросил Кальтер и – хвала Небесам! – оставил мой кадык в покое, а также прекратил попирать меня коленом, словно фермер – пойманную на убой свинью. Получив свободу, я облегченно вздохнул, уселся на глиняной осыпи и, отложив автомат, потянулся за фляжкой с коньяком.

– Истинно так, старик! Ты все правильно расслышал, – подтвердил я, прогрев горло глотком «Давидофф». Кальтеру предлагать принципиально не стал. Кто кого и должен угощать сейчас выпивкой, так это он меня, а не наоборот.

– Это невероятно. Хотя, безусловно, многое объясняет… Очень многое. Но не все. Жаль… – пробормотал компаньон, усаживаясь на глиняную осыпь неподалеку от меня. Кровожадный демон в нем угомонился, оставив майора в неестественных для него растерянных чувствах. Не сказать, что он выглядел подавленным или разбитым. Нет, это был все тот же себе на уме наш старый знакомый Кальтер. Но любое терзающее его сомнение казалось чем-то из ряда вон выходящим.

– Не хочу лезть в твои тайны, друг сердешный, – заметил я, ощупывая горло и удивляясь, как майор умудрился не пустить мне кровь, – но если так дальше дело пойдет, боюсь, в следующий раз я не найду слов в свою защиту и ты сгоряча отрежешь мне голову. Тебя не затруднит хотя бы вкратце растолковать, что тут, черт побери, сейчас происходило?

– Нет, – отрезал Кальтер, но сразу поправился: – Не здесь. Может быть, позже, когда мы с тобой заглянем по пути в одно место. Совсем ненадолго. Только проверим, не оставлено ли для меня там послание, а потом двинем прямиком в Припять… И вот еще что, Мракобес. Давай забудем этот некрасивый инцидент. С моей стороны была допущена грубейшая ошибка: дав волю гневу, я нарушил один из своих главных принципов. Обещаю, такое больше не повторится. По крайней мере, пока мы будем работать в одной команде.

Наверное, эти скупые оправдания следовало считать извинениями, которые я и не надеялся получить. Что ж, лучше такие, чем вообще никакие. Но коньяка компаньон от меня один хрен не получит!

– Ответь, какая муха тебя укусила, и можешь считать, что все обиды в прошлом, – поставил я встречное условие. – Просто скажи в двух словах: так, мол, и так, Мракобес, ты ляпнул то, о чем не должен был говорить, вот я и напрягся. Давай, облегчи душу, и пойдем дальше.

– Хм… Да, ты и правда сказал по незнанию нечто оскорбительное, – с неохотой признался Кальтер. – Хотя это, конечно, не оправдывает мой срыв, но тем не менее… Ты назвал гребаным призраком человека, который существует в действительности и который мне очень дорог. Поэтому попрошу больше не оскорблять в моем присутствии этого замечательного ребенка… Вот такая была муха. Полагаю, с меня достаточно извинений?

Я знал, что снова напрашиваюсь на неприятности, однако Кальтер дал обещание держать себя в руках, и это придавало мне уверенности. Зыбкая такая уверенность, учитывая, что если майор нарушит слово, никто сроду об этом не узнает и не найдет мой канувший бесследно труп. Но как бы то ни было, я должен был задать компаньону еще один провокационный вопрос.

– Вполне достаточно, – кивнул я и как бы невзначай добавил: – Теперь ты прощен… дядя Костя. Или я не прав? Тебя ведь на самом деле так зовут, Кальтер?

Майор демонстративно подбросил в руке кинжал и только теперь спрятал его в ножны (уверен, Кальтер все это время нарочно держал нож на виду, пытаясь при помощи психологической уловки «memento mori» оградить себя от моих неудобных расспросов). После чего развел руками и ответил:

– К чему отрицать очевидное? Ты – неглупый малый, и уж коли все так обернулось, рано или поздно догадался бы, кто я такой. Мое полное имя – Константин Тимофеевич Куприянов. Кальтер – это был мой оперативный позывной. А девочку зовут Верданди. Или Вера, как называла ее мама.

– Та самая Вера? Которая с большой буквы? И которая ведет тебя в Припять?

Кальтер молча кивнул и поднялся, давая понять, что разговор окончен и нам пора продолжать путь.

Я понятия не имел, что теперь и думать. Оказывается, нас обоих одолевал один и тот же призрак, и был он отнюдь не безобидным, каким являлся мне в снах, а весьма коварным. Разумеется, я не знал пока всей правды, но и того, что мне было известно, хватало для неутешительных выводов. Призрак девочки Верданди, который серьезно помутил разум майору Куприянову и хитростью приставил меня к нему в проводники, заманивал нас в Припять. Причем не абы когда, а в разгар Великого Очищения! Совпадение? Крайне сомнительно. Гадать о мотивах Веры являлось занятием неблагодарным. От аномального порождения Зоны можно ожидать чего угодно, только не добра. Из нас с Кальтером лишь я не утратил силу воли сказать решительное «нет» проискам здешней нечисти… так мне, по крайней мере, казалось. И если я найду в ближайшее время довод, способный открыть майору глаза на правду, кто знает, возможно, он даже в знак признательности подарит мне Слиток. Вдобавок ко всему я и впрямь помогу дяде Косте избежать неприятностей! Поэтому пусть Вера только дерзнет оспорить, что я не сдержал данную ей клятву! Но надо поторопиться, пока мы с Кальтером не забрели слишком далеко…

А тем временем наша маленькая «стая товарищей» достигла леса, на опушке которого возвышались те самые неправильные деревья. Одно из них торчало неподалеку от балки, и я мог видеть его растопыренные, напоминающие щупальца окаменелого спрута корявые корни. Театр абсурда, короче говоря. Глядя вблизи на подвергшиеся изощренному надругательству сосны, я ощущал странные эмоции. Сей аномальный цирк выглядел бы крайне забавно, если бы не вызывал угнетающий страх. Перевернутые вверх тормашками, вековые деревья служили недвусмысленным предупреждением всем, кто намеревался пересечь отмеченную ими границу. Даже монолитовцам, забаррикадировавшимся у себя на форпосте. Но только не Кальтеру, упрямо идущему на зов своего… вернее, нашего с ним общего призрака.

– О каком послании ты упоминал, Тимофеич? – спросил я компаньона, когда догнал его. Он успел немного вырваться вперед и теперь дожидался меня у большого валуна, вымытого дождями из склона лощины. – И куда именно мы направляемся? Я не ради простого любопытства интересуюсь…

– Молчи! – грубо оборвал меня Куприянов и предупреждающе вскинул вверх кулак. – Ни звука!

Лишь сейчас я смекнул, что Кальтер остановился вовсе не из-за моей задержки, а потому что уловил подозрительный шум. Я тоже замер и навострил уши, однако поначалу расслышал лишь тишину. Но и она уже служила верным признаком того, что в лесу творится неладное. Неумолкающий лай слепых псов и прочие звуки, издаваемые рыскающими повсюду мутантами и растревоженными ими аномалиями, издавна формировали уникальный шумовой фон Зоны. Со временем я свыкся с ним, как привыкают жители морского побережья к постоянному шуму прибоя. И потому когда доносящиеся отовсюду рычанье, тявканье, грызня, визг и душераздирающие вопли умолкли, тревога во мне отнюдь не улеглась, а, напротив, усилилась еще больше.

Но не безмолвие заставило Кальтера насторожиться, а идущий с севера далекий гул. Неуклонно нарастая, он как будто стирал в крошево мрачную глыбу повисшей над нами тишины и тем самым медленно уничтожал ее. Даже сам гул немного напоминал работу карьерной камнедробилки. Чувствовалось, что надвигающийся на нас шумовой вал исходит от некой разрушительной силы, которая, однако, не сметает на своем пути все напропалую, как цунами или ураган, а крушит угодившие под ее удары объекты один за одним. Примерно как в фильме о бесчинствующем на Манхэттене Годзилле. Вот гигантская ящерица обрушивает ряд небоскребов, затем топчет автомобили, сносит мост, топит парочку яхт, расшвыривает танки и на десерт хватает зубами прямо на лету боевой вертолет. Почти то же самое, судя по характеру шума, происходило за лесом. Не было слышно только взрывов и стрельбы. Зато сквозь какофонию вскоре начали пробиваться многоголосые рев и визг, принадлежащие, вне всякого сомнения, множеству мутантов. Но что заставило их блажить хором так, будто всю эту свору швырнули в огромный котел и принялись варить на медленном огне?

– И выйдут из Саркофага три апостола Монолита – Скульптор, Искатель и Буревестник, и начнут они Великое Очищение, и придет кирдык всем, кто подвернется им под горячую руку, – пробормотал я, несмотря на приказ помалкивать.

Кальтер покосился на меня и промолчал. А тем временем треск, грохот и дикий ор ворвались в безжизненный лес с севера и, развеяв остатки тишины, лавиной помчались дальше. Со склонов балки посыпались комья глины, а земля под ногами задрожала, будто трепеща от страха перед неведомой нам напастью.

– Но у нас есть наша Вера, и мы выстоим. Аминь, – закончил майор на свой лад помянутое мной монолитовское пророчество.

– Полный аминь, – согласился я и, глянув на сошедшую с обрыва осыпь, добавил: – Ты смотри, как здорово: даже о могилке не надо переживать! Жаль, никто не узнает, где ее искать…

Глава 7

«Идет-гудет Зеленый Шум!» – восторгался поэт Некрасов приходу весны. Любопытно, какого цвета показался бы ему гвалт, наступавший на нас сейчас со стороны Припяти: бурым – оттенка ржавого железного хлама, чей лязг вклинивался в звуковой хаос, или черным – как отчаянье, что пронизывало жалобный ор мутантов? Одно можно сказать точно: никаких поэтических восторгов эта какофония у Николая Алексеевича не вызвала бы. Разве что навеяла бы на него мрачные думы и подвигла на написание еще одной поэмы о чьей-нибудь горькой судьбине. Например, моей или Кальтера.

 
Вошли они, несчастные, В лощину эту темную, Да и остались в ней Лежать на веки вечные. В каком году – рассчитывай, В какой земле – угадывай, Растерзаны, растоптаны, Обглоданы мутантами Два горемыки-сталкера… Как там бишь звали их?
 

Однако шутки шутками, а судьба наша и впрямь складывалась незавидно. Взглянув на осыпающиеся склоны, я решил было выбираться из балки, но Кальтер, как обычно, считал иначе. Махнув мне рукой, он побежал вперед, к торчащей из обрыва сухой коряге, похожей на огромного тарантула. Когда-то она являла собой кряжистый ясень с причудливо изогнутым стволом, что рос на краю лощины, но из-за постоянной эрозии склона очутился со временем почти у его подножия. Ничтоже сумняшеся, майор плюхнулся на землю и заполз под «брюхо» паукообразному дереву. Растопыренные, переплетенные между собой ветви ясеня могли защитить нас от осыпей, а также укрыть от глаз и мутантов, и того исполина, который гнал их по лесу навстречу нам. Не бог весть какое убежище, но за неимением лучшего сойдет и оно.

Едва я тоже забился в созданную природой ясеневую клеть, как в небе над балкой пронеслись какие-то тени. Походили они, судя по размерам, на звено низколетящих вертолетов. Вот только звук их полета и близко не напоминал свист турбин и удары рубящих воздух винтов. Если бы сейчас в лесу свирепствовала буря, я бы вовсе не расслышал пролетевших над нами гигантов. Потому что именно такой шум – шелест древесных крон на ураганном ветру – они и издавали.

Сверху на нас обрушился дождь из глиняных комьев, но оползни были ни при чем. Втянув голову в плечи, я испуганно уставился вслед летунам и открыл от удивления рот. Примерно в полусотне метров от земли неслись, кувыркаясь в воздухе, три вырванные с корнями могучие сосны – такие же, какие торчали вверх тормашками на опушке леса. Осыпав нас глиной, а также хвоей и шишками, вознесшиеся в небо деревья долетели до своих собратьев-перевертышей и с треском грохнулись оземь где-то в том же районе. Еще одна сосна промчалась над балкой мгновением позже, но брошена она была с меньшей силой, поскольку приземлилась гораздо ближе – аккурат туда, где мы с Кальтером пять минут назад выясняли отношения. Раскидистая сосновая крона прошлась по лощине, словно щетка-ерш по бутылочному горлу, оставив после себя обломанные ветки, выдранные кусты и пробороненные склоны.

Мы с Кальтером вжались в землю, боясь даже пошевелиться. Бывали в моей жизни ситуации, когда я ощущал себя полным ничтожеством, но сегодняшняя – совершенно особый случай. В Зоне человек быстро избавляется от привитого ему цивилизацией комплекса царя природы, но даже в неравном бою с химерой или псевдогигантом мы проигрываем так, как проигрывает слабый противник более сильному. То есть сохраняя в себе хотя бы каплю человеческого достоинства. В столкновении же с тварью, что метала вековые деревья с легкостью, с какой я могу швырнуть картофельную ботву, ни о каком достойном поражении не могло идти речи. Поражение – закономерный финал битвы для одной из воюющих сторон. Но разве можно назвать битвой то, когда твой враг раздавливает тебя походя, как букашку, и сам этого не замечает? А коли и успевает заметить, то тут же забывает. И велика тебе от этого честь?

Я с ужасом глядел туда, откуда прилетели деревья, но видел лишь колышущиеся верхушки сосен да слышал дружный рев множества неумолкающих глоток. Такая огромная стая мутантов должна бежать громче лошадиного табуна, но вместо топота мы слышали лишь лязг вкупе с тяжелыми и частыми ударами о землю. Казалось, будто свора монстров мчится по лесу на большегрузных самосвалах, подпрыгивающих на каждом встречном ухабе.

Мое воображение нарисовало довольно безумную картину, но действительность многократно переплюнула все мои фантазии. Когда я разглядел, что за громадная шарообразная хреновина упала в балку, мне потребовалось некоторое время, чтобы поверить собственным глазам. Слишком уж диким выглядело все увиденное нами даже по меркам щедрой на чудачества Зоны.

В полусотне шагов севернее нас, сминая кусты и оставляя в глине глубокий след, со склона скатился плетеный железный шар диаметром около четырех метров. Подобные шары, только вдвое больших размеров, используют в качестве реквизита эквилибристы на мотоциклах, выписывая внутри этих конструкций «мертвые петли» и прочие головокружительные виражи. Представшая нашему взору сфера была сплетена из подножного хлама, который можно обнаружить в Зоне практически повсюду. Толстая арматура, швеллера, трубы и прочий металлопрокат коконом опутывали нечто шарообразное, копошащееся и ревущее на все лады, словно стая раненых кровососов…

Какого черта?! Да ведь это и были кровососы, а также прочие мутанты, набитые внутрь многотонного шара, как сельди в бочку. Хотя, ежели приглядеться, все было наоборот – это металлические путы были обвязаны вокруг согнанных в кучу монстров. И обвязаны так крепко, что им только и оставалось блажить да таращиться из своей ловушки выпученными от боли глазищами. Вся поверхность шара была заляпана липкой коричневой кровью, а из прорех то здесь, то там торчали наружу переломанные конечности – издержки, так сказать, жесткой транспортировки.

Дьявольский шутник, у которого хватило сил слепить эту уникальную в своем роде композицию, мог соперничать в буйстве фантазии с самим Иеронимом Босхом, чьи безумные картины я видел однажды в каком-то журнале. Но где же скрывался сам автор представленного на наш суд творения, подобрать приличное название которому лично я затруднялся? Мы во все глаза всматривались в лесной полумрак (судя по непрекращающемуся там грохоту, свалившийся в балку шар существовал не в единственном экземпляре), но, кроме с треском раскачивающихся сосен, больше никого и ничего не замечали. По крайней мере, поблизости от лощины.

Не исключено, что, засядь мы с Кальтером повыше – на склоне или у кромки обрыва, – нам повезло бы рассмотреть идущего по лесу Скульптора; не возникало сомнений в том, что подобное глумление над деревьями и мутантами – его рук дело. Однако где гарантии, что в таком случае он не заметил бы нас? Нет уж, пусть лучше идет своей дорогой и не суется в балку – целее будем. Нашу несостоявшуюся встречу с ним мы как-нибудь переживем. Чего нельзя сказать об обратном. По-моему, у меня будет намного больше шансов выжить, прыгнув под несущийся локомотив, нежели столкнувшись нос к носу со Скульптором.

Впрочем, с чего я взял, что упомянутые в сектантском пророчестве апостолы Монолита обладают телом? У нас нет доказательств их родства с обычными мутантами, так что Скульптор, Искатель и Буревестник вполне могут оказаться и призраками, и особями из промежуточного звена между материальными и нематериальными порождениями Зоны – чем-то вроде полтергейстов.

Едва эта гипотеза пришла мне на ум, как окованный железом живой шар взмыл над лощиной и умчался в лес со скоростью пушечного ядра, оставляя за собой узкую просеку. Никто – ни монстр, ни привидение – на берегу балки перед этим так и не засветился. Сошедшая с курса передвижная тюрьма для мутантов отправилась догонять «конвой», фигурально выражаясь, по щучьему велению, по неизвестно чьему хотению.

Мне оставалось только проводить шар глазами и вновь задуматься о нашем месте на этом аномальном пиршестве. Когда вокруг учиняли войну силы такого порядка, я ощущал себя тараканом, выползшим на танцпол ночного клуба в самый разгар вечеринки. Сколь ни был проворен усатый шустрик, лавируя между пляшущими двуногими гигантами, над ним всегда довлела угроза угодить кому-нибудь из них под каблук. И если повадки тех же кровососов были для меня в целом предсказуемы, то логика Скульптора представлялась мне тайной за семью печатями. Тайной, которую я при всей своей любознательности отнюдь не рвался разгадывать.

Трескучая какофония переместилась южнее и вскоре доносилась уже откуда-то из района неправильных деревьев. Кальтер толкнул меня в плечо и молча указал на противоположный склон. Следовало понимать, что майор намерен, не теряя времени, пересечь маршрут Скульптора до того, как он, возможно, двинет по нему назад. Несмотря на скороспелость, идея показалась мне вполне здравой. Стоило лишь подумать о том, что, повернув вспять, я рискую снова столкнуться с апостолом Монолита, как желание возвращаться сразу притухло.

Ладно, уговорил: провожу компаньона до места, где его ждет некое послание, а там посмотрим, как быть дальше. Возможно, с ним у Куприянова связаны все надежды, и, не обнаружив весточку, майор призадумается, нужно ли нам идти дальше. Главное, не упустить этот момент и воззвать к разуму Кальтера – авось да одумается. Я даже не стану настаивать на том, чтобы он отдал мне Полынный Слиток в виде компенсации за потраченное время. Пусть хотя бы покажет мне его и вдохновит на поиск оставшихся артефактов. За одно лишь неоспоримое доказательство того, что панацея – не миф, я буду по гроб жизни благодарен Тимофеичу. Как, надеюсь, и он мне. За то, что я излечу его от самоубийственной мании совершать необдуманные рейды.

– Хорошо знаешь этот лес? – поинтересовался Кальтер, как только мы выбрались из лощины.

– Более или менее, – ответил я, не став набивать себе цену, поскольку понятия не имел, куда мы идем.

– Тогда скажи, каким маршрутом быстрее достичь радарной станции: по проселку от хутора Красный или через лесопилку?

– Считается, что проселок – кратчайший путь, хотя на нем можно столкнуться с монолитовцами. Но в нашем случае предпочтительнее второй вариант. Я почти уверен, что если Череп не откажется от погони, он двинет на Припять через Красный и радарную станцию. Только не говори, Тимофеич, что твое послание находится там! Когда я предлагал «буянам» сыграть в кошки-мышки, то вовсе не имел в виду, что буду дразнить их, маяча у них под носом!

– Мы идем не на антенный холм, а к Небесному Пауку, – уточнил майор. – Мне доводилось бывать в тех краях. Но раньше я захаживал туда со стороны Диких Земель и о восточных сталкерских тропах знаю лишь понаслышке. Значит, говоришь, идти через лесопилку безопаснее? Что ж, тогда веди. Доберемся до Паука к обеду – объявлю тебе перед строем благодарность.

– Веселый ты парень, как я погляжу, Тимофеич! – кисло усмехнулся я, глядя на часы и сверяясь с ПДА-картой. – Думал, с тобой в дороге со скуки помру, ан нет – развлекаешь товарища по мере сил. То лясы поточим, то подеремся, то футбол посмотрим… Классно утро началось! Интересно, чем нас день порадует. А про вечер даже не заикаюсь…

Судя по характерным следам, Скульптор гнал по лесу сразу пять железных «мячей». Заляпанные кровью мутантов, на юг тянулись полдесятка узких параллельных просек. Иных улик «футболист» после себя не оставил. Было слышно, что на опушке кипят нешуточные страсти, но на убежище сектантов эта могучая тварь вроде бы не посягала. И, скорее всего, не посягнет. Случайся такое раньше, они не прятались бы на своей земле, а прорывались с боями на юг и пережидали неспокойные времена там. Тот, кто спустил с цепи Скульптора и его собратьев, не желал уничтожать своих преданных слуг – монолитовцев – и предупреждал их о грядущем Очищении через пророчество. Вполне возможно, что сегодня за стенами форпоста собралась вся секта в полном составе. Хозяину, который разрешил своему цепному псу побегать по двору, куда проще загнать на это время всех кур в курятник и накрепко запереть его, нежели уповать на то, что птицам хватит ума не попадаться на глаза резвящейся на свободе псине.

Расположенная юго-восточнее антенного холма лесопилка была известна всем сталкерам, кому доводилось хаживать в Припять. Обшитый досками распиловочный цех и сложенная из бруса конторка-теплушка торчали посреди окруженной лесом вырубки площадью с футбольное поле. Похоже, это маленькое предприятие было основано здесь незадолго до первой Чернобыльской аварии и успело дать стране – в ту пору еще огромной и многонациональной – не так уж много древесины. Ныне территория лесопилки заросла кустарником, все подъезды к ней – тоже, складированные в штабеля бревна и доски превратились в труху, строения обветшали, а оборудование проржавело. В общем, ничего особенного. Подобное запустение встречается в Зоне на каждом шагу, и лесопилка близ хутора Красный не была в этом плане исключением.

Именно так решили сталкеры, которые наткнулись на нее первыми и отметили данный объект на карте. Однако следующая шедшая по их стопам группа убедилась, что не все на этой вырубке так просто. Представьте себе удивление тех бродяг, когда вместо заброшенной полуразвалившейся лесопилки они узрели перед собой вовсю работающее предприятие! В обшитом свежими досками цеху два десятка трудяг копошились вокруг грохочущей пилорамы, подвозили бревна, пропускали их через нее и оттаскивали готовый пиломатериал. Скрипел, разъезжая взад-вперед, кран-балка, рычали бензопилы формировщиков штабелей, стучали топоры сучкорубов. И повсюду витал смолистый дух опилок, изрядно подпорченный вонью выхлопных газов и горячей смазки.

Безусловно, открывшие такую невидаль сталкеры воздержались от того, чтобы разыскать директора лесопилки и выяснить, с чего это вдруг в глубине Зоны были возобновлены лесозаготовки. Понаблюдав за работой пилорамы, разведчики в итоге установили, что идущий на вырубке производственный процесс – всего лишь сверх меры детализированный мираж. Нечастое, но встречающееся в Зоне явление – нечто вроде «говорящих руин», о каких упоминал в одной из своих шуточных песен Владимир Высоцкий. Пристально следившие за миражом наблюдатели не успели и глазом моргнуть, как разыгранное пред ними действо внезапно исчезло. Цех и конторка как по мановению волшебной палочки вновь превратились в обветшалые развалюхи, оборудование – в ржавый металлолом, а пильщики, равно как и рабочая атмосфера, в которой они трудились, испарились бесследно. Такой, понимаешь, местный аналог сказки про Золушку.

Мы с Кальтером достигли лесопилки к полудню, пройдя за три часа порядка четырех с половиной километров. Пока что единственными нашими врагами были аномалии, коих со времен моего последнего рейда в Припять значительно прибавилось. А вот мутанты словно вымерли, хотя Скульптор тут вроде бы еще не проходил. Я отметил, что царившая в лесу безмятежность начинает действовать на меня расслабляюще, и с опаской подумал, что до добра это не доведет. Парадоксальная ситуация: отсутствие эксцессов нервировало меня ничуть не меньше, чем их присутствие. Совсем психика ни к черту, а все куда-то рвусь, чего-то стремлюсь достичь… Интересно, а психические расстройства Полынный Слиток лечит? Судя по состоянию душевного здоровья майора – вроде бы нет, но кто его на самом деле разберет. Как большинство сумасшедших, Кальтер наверняка отрицал у себя наличие психических отклонений, а стало быть, и не пытался от них лечиться.

Со стороны лесопилки не доносилось ни звука, и я решил, что нам повезло. Когда эпизодический мираж пребывал в активной стадии, шум и гам в округе стояли еще те. Я же, как и все сталкеры, считал тишину своей подругой, которая, если уделять ей должное внимание, всегда поможет вовремя вычислить подкрадывающегося к тебе врага. Какой-либо закономерности в «мерцании» здешнего миража не было. Он мог возникнуть в любое мгновение, а исчезнуть либо через минуту, либо спустя сутки. Поэтому если нам не хотелось слушать грохот пилорамы и ругань снующих на ней призраков, мне следовало поскорее уводить Кальтера из этого малоприятного места.

Однако проходя мимо заросшей кустарником вырубки, я обратил внимание на то, что постройки на ней выглядят так, будто сооружены не четверть века назад, а не далее как в нынешнем году. И вдобавок ко всему украшены кумачом!

– Что за чертовщина? – пробормотал я, останавливаясь и приглядываясь к тому, что происходит на лесопилке. Нашим глазам предстал мираж, это очевидно, но постигшие его метаморфозы не были прежде отмечены ни одним наблюдателем.

Над крыльцом конторки в обрамлении красных флажков висел внушительный кумачовый транспарант, на котором белыми буквами было выведено некое пространное воззвание. Охваченный любопытством, я достал бинокль и прочел то, что там написано.

«Рабочие Корогодского леспромхоза! – гласил транспарант. – В честь наступающего праздника Великого Октября перевыполним месячный план по заготовке пиломатериалов на двадцать процентов!»

– Такое тут часто случается? – осведомился Кальтер, тоже заинтересовавшийся плакатом.

– Что именно? – полюбопытствовал я в ответ. – Взятие на себя призраками соцобязательств или их массовый невыход на работу?

– Ты понял, что я имел в виду, – огрызнулся не расположенный к шуткам майор.

– Вообще-то впервые вижу, – признался я. – Занятно… Хотя разве можно в Зоне чему-нибудь удивляться? Зато теперь понятно, почему стоит производство. Да ведь у призраков сегодня красный день календаря! День революционной солидарности трудящихся и… э-э-э…

– Годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции, – подсказал Тимофеич, который, как человек более пожилой, помнил советские праздники лучше меня.

– Чудны дела твои, Господи! – Я покачал головой и, повернувшись к забавной полянке спиной, зашагал дальше. Но не прошел и полусотни шагов, как был остановлен очередной заслуживающей внимание странностью. Причем она, в отличие от украшенной кумачом лесопилки, не столько удивила, сколько напугала меня.

Если бы не нависавшие над нами могучие деревья, сверкнувшая откуда-то со стороны Припяти яркая багровая вспышка наверняка ослепила бы нас. А так мы отделались лишь легким испугом да поймали немного бликов, пробившихся через бреши в древесных кронах. «Выброс!» – первое, что мелькнуло у меня в мыслях, но вскоре эта догадка была решительно отвергнута. Ни до, ни после вспышки не было никаких сопровождающих выбросы атмосферных явлений – обязательной прелюдии главного катаклизма Зоны. Согласен, при ее коварном непостоянстве даже эта давняя примета может быть рано или поздно нарушена. Но пока все указывало на то, что озаривший небо всполох случился по другой, еще не ведомой нам причине.

– Такое ты тоже впервые видишь? – спросил шедший следом майор.

– Представь себе, да, – отозвался я. – Сверкай тут такое дерьмо регулярно, мы бы наверняка о нем слышали… Однако не мешало бы срочно выяснить, что стряслось. Идем. Там дальше начинается уклон, с него и глянем, что опять неладно в датском королевстве.

До упомянутого мной уклона было рукой подать. Когда мы вышли к нему, радарная станция возвышалась на холме впереди и слева от нас, а прямо по курсу, у его подножия, раскинулся Рыжий Лес. В нем и находились нужные Кальтеру останки Небесного Паука. Чтобы попасть туда, нам следовало спуститься по уклону около полукилометра, обойдя антенный холм справа, и углубиться под сень мутировавших сосен. Их иголки вот уже четверть века вырастали не зелеными, а буро-оранжевыми, отчего казалось, будто лес этот засыхает и все никак не может засохнуть.