Текст книги "Томка и рассвет мертвецов"

Она подняла голову.

– Соня, я просто не знаю, что думать… Антон?

Я ничего не ответил. Я размышлял.

Мистическую сторону дела я не отметал ни в коем случае. Всякое бывает в этой жизни и во всех ее параллельных проявлениях. Не сбрасывал со счетов и психологическое состояние Захарьевой. Но самое интересное, разумеется, заключалось в материалистическом аспекте истории.

– Вы осмотрели квартиру утром?

– Да. Хотя в Пашкину комнату мне заходить совсем не хотелось.

– Вы что-то обнаружили? Следы на полу в прихожей, например, или…

– Нет, – резко оборвала она. Я почувствовал себя неловко. – Ни следов, ни запахов. Ничего. Только вот это.

Я проследил за ее взглядом.

«Ого!».

Нина Ивановна указывала на лист бумаги на краю стола. Тот самый, с цифрами, который я отметил с самого начала.

– Это я обнаружила тем утром. Но так к нему и не прикасалась. Я не знаю, возможно, я сошла с ума, но могу поклясться, что этих предметов на столе не было вечером.

– Вы позволите?

Она махнула рукой – дескать, делайте что хотите.

Лист был оторван от стандартного блока бумаги для заметок. Многие компании заказывают себе такие с фирменной атрибутикой, но этот лист был совершенно чистым, если не считать написанных на нем цифр. Как я и предположил в самом начале, цифры были написаны коричневым фломастером, который валялся тут же (без колпачка, зараза, терпеть этого не могу!). На столе за лампой стоял стаканчик с карандашами и ручками. Там же лежал и искомый блок бумаги для заметок, очень толстый. Судя по всему, пользовались им редко. Сейчас мало кто ведет записи, все телефонные номера или календарь событий мы тут же забрасываем в свои смартфоны. Еще я заметил крышку от пивной бутылки, скрепку для бумаг и старую сим-карту. Обычный мусор.

Я взял в руки бумажку с номером. Без сомнения, это был номер телефона, десятизначный. Написан неуверенной дрожащей рукой. Фломастер уже выдохся, и некоторые цифры были прописаны дважды. Номер оказался вполне читаемым.

9231583659

– Вы не знаете, что это? – обернулся я к хозяйке.

– Нет, я даже не подходила к столу.

– Это номер телефона. По крайней мере, никаких других ассоциаций эти цифры у меня не вызывают.

Я вслух назвал все десять цифр. Произнес комбинацию дважды, медленно. Нина Ивановна отрицательно покачала головой.

– Простите, я не помню номеров. Свой-то вспоминаю с трудом.

Я повертел в руках листок, изучил фломастер. Ничего необычного.

– Вы все же уверены, что перед той ночью ничего этого здесь на столе не видели?

– Уверена.

– Комната была заперта в ту ночь?

– Нет. Я стала запирать ее после той ночи. До тех пор дверь всегда оставалась открытой настежь. Полгода.

– Вы позволите?

Она снова ответила взмахом руки. Я прошел в прихожую. Из гостиной мне тут же улыбнулась Томка.

– Пап-чка, я устала.

– Потерпи. И не мешай мне.

Я осмотрел входную дверь. Железная, довольно прочная, но для опытного домушника преграды не представляет. Замков два: один, запираясь изнутри, не позволяет отпереть его снаружи, второй – обычный, для плоского ключа.

– Нина Ивановна, вы на какие замки ночью закрываете дверь?

– Только на нижний, ключом, – крикнула она. – Я боюсь запираться на верхний. Если со мной что-то случится, ко мне никто не сможет попасть без спасателей. Он очень старый, его еще муж ставил, не подумали тогда, что нужно сквозной брать.

«Как я и предполагал».

Я вернулся в комнату. Захарьева смотрела на меня не то чтобы с надеждой… скорее, с усталым любопытством. Но я не знал, что ей сказать. У меня для нее было три новости: плохая, очень плохая и ужасная. С какой начинать?

После недолгих размышлений я решил просто начать.

– Нина Ивановна, у меня есть три версии. И все они не очень утешительные. Во-первых, я не склонен отметать мистику. Наверно, близкие иногда возвращаются к нам – хотя бы в снах, и в этом нет ничего удивительного. Не хочу показаться грубым, но для вас это наиболее предпочтительный вариант, потому что души умерших едва ли могут нанести серьезный вред, тем более людям, которых они при жизни любили. По другой версии, все происходящее в вашей квартире после гибели племянника – всего лишь плод вашего воображения. Веселого мало, не спорю, но с этим можно как-то бороться. Я думаю, мы можем найти соответствующих специалистов, чтобы решить проблему. Но вот третья версия…

Нина Ивановна напряглась. Думаю, она догадалась, о чем пойдет речь.

– Даже если к вам являлся призрак Павла, он не смог бы оставить материальных доказательств своего визита. Он мог приоткрыть дверцу шкафа, мог скрипеть половицами и даже греметь невидимыми ключами, но… – Я поднял листок с цифрами. – Он не мог оставить вот это.

Я сделал паузу. Мне хотелось, чтобы Захарьева сама сделала правильный вывод.

Она меня не разочаровала.

– Вы считаете, кто-то проник ко мне в квартиру?

– Я в этом уверен.

Продолжили мы уже в машине, разумеется, без Захарьевой. Поехали не сразу, постояли немного во дворе. На коленях передо мной лежала картонная коробка из-под обуви. Я гладил ее по бокам, как Индиана Джонс добытый в схватке с нацистами археологический артефакт. Эту коробку мы пятнадцатью минутами ранее извлекли из-под одеял и одежды в том самом шкафу с приоткрытой дверцей.

– Паша был дотошным малым и оставил после себя богатый архив, – заметила мама. – Надеешься что-нибудь выудить отсюда?

– Не знаю. Думаю, самое интересное все же хранилось в его компьютере. Вот его бы найти. А тут…

Я приоткрыл коробку. Действительно, вся она почти доверху была набита бумажками и безделушками.

– Мало кто хранит сейчас такие записи. Скорее всего, тут одни чеки и квитанции. Кроме того, если наш ночной гость заглядывал в шкаф, то он уже утащил все самое ценное. Странно, что не упер и коробку сразу.

– Может быть, он коробку эту – принес? Посмотри под другим углом.

Я задумался. А ведь не исключено!

– Ты у меня умница, мам.

– Без вариантов. Что вообще думаешь делать?

– Пока не знаю. Ты была права, история забавная. Есть ощущение, что Паша что-то мутил незадолго до гибели, и это что-то не дает покоя оставшимся в живых. Еще и гибель, поди, окажется не случайной. Я покопаюсь. В любом случае, ничего не потеряю, кроме времени.

Я отбросил коробку на заднее сиденье, запустил двигатель.

– Пап-чка, – подала голос Томка

– Да, милая?

– А что такое «фак»?

Мы с матерью уставились друг на друга с раскрытыми ртами. Я прочел в ее глазах осуждение.

– Где ты это слышала? – спросила баба Соня.

– У папы на жестком диске есть фильмы, где переводят не прямо в губы, там еще слышно, как по-американски говорят.

– Закадровый перевод, – пояснил я, краснея.

– Ну, значит, ты слышала и русский вариант этого слова.

– Ну да, слышала.

Я замер в ожидании продолжения.

– Там вот такие: «черт возьми», «балин», «будь ты проклят»… Кстати, надо еще узнать, что такое «проклят»… Еще там было «сам дурак» и что-то про маму. Это всё и есть «фак»?

– Только малая часть.

Она задумалась ненадолго и резюмировала:

– Все-таки правильно я пошла учить английский. Одним словом можно столько всего сказать.

Изгой

25 ноября

Последние часы перед пробуждением трудно назвать сном. Это пытка. Моральная и физическая. Мало того, что он все это время боролся с монстрами в своем беспокойном разуме, так они еще принялись терзать его и наяву. Он пытается нащупать телефон или часы, чтобы узнать время, но безуспешно. То ли уже утро, то ли все еще глубокая ночь. Во втором случае ему придется мучиться еще несколько часов, потому что он уже не заснет, будет лежать, смежая веки, переворачиваться с боку на бок, заставляя себя забыться, но ничего не выйдет.

«Господи, сделай так, чтобы меня сейчас поразила молния. Не знаю, где ты ее найдешь, но вынь, пожалуйста, из-за пазухи и грохни меня тут же, на месте. Не хочу просыпаться. Никогда».

Время от времени ему удается отключаться, но эти отрезки сна невыносимо коротки. Он заворачивается в тонкое одеяло, вытаскивая голые ноги, затем натягивает его на голову. Потом ложится на спину. Он не любит спать на спине, но это единственная поза, которая даже в похмельном бреду может гарантировать забытье.

Он замирает, замедляет дыхание. Погружается в дрему.

Спустя время вновь просыпается. Фонари светят за окном, там все еще сумерки. Он решает больше не мучиться. Поднимается на локтях, садится.

Чужая квартира. Маленькая комната. Он лежит на диване-раскладушке. Один. На полу у противоположной стены кто-то спит на надувном матрасе. Он оглядывается. Дверь в комнату закрыта, но он слышит звук работающего холодильника. Незнакомое жилище кажется уютным, здесь тепло. Может, набраться смелости и сгонять на кухню? Нестерпимо хочется пить, он не выдержит до утра, не дождется любезного разрешения хозяев поправить здоровье рассолом.

Изгой откидывает одеяло и из одежды на себе обнаруживает только трусы. Чертовски несвежие, слипшиеся от пота. Кто-то заботливо повесил его одежду на спинку стула у изголовья дивана. Он не припомнит, чтобы раздевался сам. Он вообще мало что помнит – лишь тех двоих незнакомцев, которых принял за уличных грабителей. Возможно, он в них ошибся.

Лежащий на матрасе человек шевелится, переворачивается на другой бок. Простыня натянута на голову, так что он не может узнать, кто делит с ним комнату. Ну и ладно.

Он снова опускается на диван. Несколько минут, проведенных в сидячем положении, приносят небольшое облегчение. По собственному горькому опыту Изгой знает, что из состояния «похмельного отчаяния» выводят только активные действия. Пока ты лежишь пластом и жалеешь себя, ничего хорошего не жди. Нужно встать, умыться, заварить крепкого чая, немного подвигаться, выйти на свежий воздух. Лишь тогда полегчает и, как обещал Довлатов, жизнь обретет сравнительно четкие контуры.

Но он не может позволить себе свободу действий в чужом доме. Он вообще не знает, где находится и почему.

Ладно, полежим, потерпим. Нам не впервой.

К своему удивлению, он все же заснул, и вожделенные полтора часа сна произвели благотворное действие. Он даже проснулся не сам – его разбудили.

На краю дивана сидит девушка. Брюнетка лет двадцати с небольшим, с волосами до плеч, в белой футболке и черных бриджах. Смотрит на него с любопытством. За мгновение до того, как он разомкнул веки, она погладила его по плечу.

– Кхм, – говорит Изгой.

– Привет.

Голос девушки звучит райской музыкой. Он давно не слышал ничего столь прекрасного.

– Привет. – Увы, из его горла вырывается хрип. Он прокашливается и повторяет попытку: – Доброе утро.

– Точно доброе? – улыбается девушка.

– Пока не знаю. Вы мне расскажете.

Она нежно хлопает его по ноге чуть выше колена и поднимается. Подходит к окну, распахивает шторы, впуская в комнату утренний свет. Изгой отмечает красивую точеную фигурку. Когда она оборачивается, он едва успевает отвести глаза.

– Ты хоть что-нибудь помнишь?

Врать не имело смысла. Он не помнит ни черта, как будто ночью его снова чем-то напоили.

– Понятно, – говорит девушка, отзываясь на его молчание. – Я Маша. Я тут живу. Снимаю квартиру вместе с Максом и Славой. Макс – мой двоюродный брат.

Она делает паузу, которая Изгою почему-то кажется многозначительной, поэтому он уточняет:

– А Слава?

– Что – Слава?

– Он твой парень?

Маша смеется. Смех ее разливается звенящим ручейком.

– Нет, он просто старый друг. Мы втроем учились на одном курсе в институте, пока его не отчислили. Отслужил в армии, вернулся. Теперь вот живет с нами.

– А вы учитесь?

– Нет, уже закончили. Переехали сюда из Казахстана, получили профессию, которая никому не нужна. Обратно уезжать не хочется, вот и пускаем корни.

Изгой не уточняет, на какую никчемную профессию Маша с братом потратили несколько лет молодой жизни. Ему хочется узнать подробности минувшей ночи, но спрашивать неудобно.

Впрочем, Маша и сама все прекрасно понимает.

– Макс и Славка привели тебя чуть теплого с улицы. Они гуляли в ресторане на Арбате, шли домой пешком, встретили тебя на остановке раздетого. Решили, что ты не дойдешь до дома, а у тебя в карманах полно денег и кредитных карточек, и еще телефон дорогой. Они поймали такси, но свой адрес ты назвать так и не сумел. Пришлось везти сюда.

«Боже, – думает Изгой, – какой стыд! И за что меня судьба награждает этим темноволосым ангелом после такого ужасного дня!».

Он со вздохом отворачивается к стене. Закрывает глаза.

– Не расстраивайся, – журчит Маша. – Всякое в жизни бывает. Я вот однажды тоже так надралась, что мальчишки меня из ментовки вытаскивали. Рассказывали, что я на сержанта с кулаками кидалась. Еле отпустили. А я ничего не помню, представляешь. Так что никто не застрахован. Хорошим людям тоже бывает плохо.

Она снова похлопывает его по ноге и направляется к двери.

– Ты давай отлеживайся, если тебе никуда не нужно, приходи в себя. Можешь потом принять душ, а я тебе пока куриный бульон приготовлю. Хочешь?

«Наяву ли это со мной происходит?!» – сокрушается Изгой.

– Ты, наверно, ангел, – выдавливает он.

Маша смеется.

– Не обольщайся! У меня скверный характер.

Возможно, характер у нее и не сахар (сложно делать выводы после получаса общения), однако куриный бульон знатный. Освежившийся немного под прохладной водой из крана Изгой накинулся на него с жадностью. Обычно с похмелья он не может заставить себя проглотить ни кусочка чего-либо съедобного, но бульон – это что-то! Горячий, ароматный, наваристый.

Они сидят на залитой утренним солнцем кухне. Маша пьет кофе, лениво листает какой-то женский журнал, изредка поглядывая на гостя. Приставать к ней с расспросами не хочется, но и молча хлюпать бульоном он тоже не может. В конце концов, надо и отблагодарить.

– Я не очень сильно вас стеснил? Признаюсь, со мной такое впервые случается.

– Что именно?

– Да чтобы вот так на улице подобрали и привезли к себе. Часто ли такое можно встретить в жизни? Обычно обобрать норовят.

Маша с улыбкой откладывает журнал.

– Ну, во-первых, Славка у нас психолог. Он человека видит сразу. Он сказал про тебя, что…

Она мнется, подбирая слова.

– Что?

– Что выглядишь вполне приличным парнем, но каким-то несчастным. Во-вторых, мальчишки у меня добрые, Максим с детства котят с деревьев снимал, а Славка волонтером постоянно куда-то увязывается. Так что ничего странного в этом нет.

Изгой пытается припомнить их ночную встречу. Он принял их за призраков, способных причинить зло. Да и вели себя они довольно странно, если уж начистоту.

Маша словно слышит его мысли.

– Да, они иногда дурачатся, корчат из себя идиотов, но они реально добрые.

– А где они сейчас?

– Макс на работе, а Славка поехал в магазин затариваться. В этом месяце его очередь закупать продукты и хозяйственные принадлежности. Скоро приедет.

Изгой угрюмо опускает нос в тарелку. Ему уже не хочется, чтобы кто-то разбивал их замечательную с Машей компанию. Тем более что перед парнями-спасителями он наверняка будет чувствовать себя еще более неудобно. С Машей как-то спокойнее, теплее.

– Тебе точно никуда сегодня не надо? – уточняет хозяйка.

Изгой пожимает плечами. Вопрос звучит так, будто из двух вариантов «уехать/остаться» он с чистой совестью может выбрать второй. Это неожиданно. Ну, подобрали, обогрели, накормили – и гоните в шею с чувством исполненного гражданского долга. Чего возиться? Что в нем такого интересного? Обычный молодой забулдыга, даром что с дорогим смартфоном и набором пластиковых карт. Как говорил Стивен Кинг, все блюющие в сточной канаве похожи друг на друга.

– Я пока не знаю своих планов, – со вздохом отвечает он. – Но я вас не стесню, не волнуйтесь. Мне еще нужно найти свою верхнюю одежду. Наверно, я оставил ее в гардеробе ресторана. Вот сейчас дохлебаю ваш замечательный бульон и…

– Да не тушуйся, успеешь еще. Мы гостям рады!

Маша пресекает его конвульсии с таким искренним пылом, что он уже не сомневается: сюда его привели Ангелы.

Архивариус

9 июня

Я не могу точно сказать, в какой момент человек, обратившийся ко мне за помощью, становится полноправным клиентом детективного агентства «Данилов». Оплата предъявленного счета в данном случае не имеет принципиального значения. Некоторые горемыки так и остаются для меня всего лишь пунктами в отчетах: пришел, оплатил, ушел, остался доволен проделанной работой (либо НЕ доволен, но это уже отдельная песня). Я сейчас говорю о тех, в чью историю погружаюсь сам, иногда с головой и ушами. В какой момент это происходит? На каком этапе чужие судьбы перестают быть для меня пустым звуком и становятся чем-то важным и близким?

Не знаю. Всегда по-разному.

Пребывание в квартире Захарьевой и ее рассказ, разумеется, произвели на меня впечатление, но не настолько,

чтобы лишить покоя. Коробку с вероятным бумажным наследством погибшего Павла Рожкова я раскрывал почти без энтузиазма. Какие-то вполне предсказуемые квитанции, записки с номерами телефонов, фотографии и чеки из банкоматов, свидетельствовавшие о снятии наличных средств. Моя бывшая жена собирала такие целыми пачками. Однако уже через полчаса я почувствовал, что у меня затекли ноги – настолько неподвижно я сидел на диване в кабинете, зарывшись в содержимое ларца. Кроме того, выяснилось, что Томка давно и тщетно обращалась ко мне с просьбой снять со шкафа ее синтезатор.

– Чего? Какой синтезатор? Зачем?

– Чтобы поиграть! Я придумала новую песенку и хочу ее подобрать.

Она смотрела на меня Взглядом Кота В Сапогах, которому я никогда не умел сопротивляться.

Со вздохом я отложил коробку в сторону и едва не присвистнул. Обрывками прошлой жизни не знакомого мне парня был усеял почти весь диван.

– Это что? – поинтересовалась дочь.

– Это моя работа.

– Ты опять работаешь дома? Ты же обещал!

– Да будет тебе известно, любовь моя, что я работаю всегда и везде, даже когда смотрю с тобой мультики или пожираю гамбургер в «Макдональдсе».

– С ума сойти! Значит, ты меня совсем не слушаешь, когда я тебе что-то рассказываю?!

– Отнюдь.

– Чего?

– Ничего. Давай показывай, где там твой синтезатор.

Инструмент, подаренный Томке ее бабушкой, пылился на шкафу детской комнаты уже полгода, если не больше. Моя матушка когда-то справедливо заметила, что ребенку нужно развивать слух, наличие коего обнаружила однажды музыкальная преподавательница в детском саду. На свою скромную пенсию баба Соня приобрела синтезатор «Касио» с минимальным набором возможностей. Впрочем, машинка была неплохая: она умела задавать разнообразные ритмы, создавать нехитрые аранжировки и даже программировать. Если бы я хоть что-то в этом понимал, мы бы, пожалуй, занимались этим вместе, но, увы, вашего покорного слугу Бог наградил совсем другими талантами. Впрочем, и дочери «Касио» оказался не по зубам. Побренчав на эффекте «пианино» несколько дней, она потеряла к инструменту интерес. Как я уже рассказывал, новых игрушек Томке хватает лишь на непродолжительное время. Жизнь не стоит на месте, почти ежедневно подкидывая свежие соблазны.

И вот вдруг ей приспичило поиграть. Что ж, пусть попробует.

Я бросил инструмент на ее кровать, сдул пыль и включил в сеть. Прежде чем уйти, коснулся пальцами клавиш. «Касио» издал «плим-пам-пум».

– Ты не умеешь, – констатировала Томка.

– Можно подумать, у тебя лучше получается.

– Конечно!

– Окей. – Я посмотрел на наручные часы – Даю тебе тридцать минут, чтобы ты отрепетировала свою песню и показала мне.

– Полчаса мало!

– Уверен, ты управишься гораздо быстрее, но мне нужно полчаса, не меньше. И прикрой дверь!

Я покинул комнату. Вослед мне тут же понеслись звуки расстроенного рояля. Ничего похожего на музыкальный шедевр я пока не слышал.

Я заглянул на кухню, прихватил из холодильника бутылку колы и вернулся к бумагам. Обрывки и мятые клочки усеивали диван, словно опавшие листья. Как бы все это систематизировать?

Прежде всего, я отложил в одну стопку квитанции на магазинные покупки и оказанные услуги. Рядом разместил десяток чеков от банкоматов. Как я уже успел установить по этим документам, Павел имел как минимум две карточки разных банков. Трудно было сделать вывод, что это за карты – дебетовые или кредитные – но деньги имели хождение в обе стороны, Павел и вносил средства, и снимал их, причем вкладывал даже активнее. Суммы небольшие – от двух до десяти тысяч – но регулярные. Едва ли парень бедствовал. На одной из квитанций после снятия значился остаток – шестьдесят две тысячи рублей. Не так уж и мало для карманных расходов.

Еще я обнаружил в коробке семь билетов в кино. Даты разные почти на всех, кроме одной пары, причем эта парочка оказалась невостребованной – на билетах остались контрольные корешки. Кого-то Паша приглашал на пятую часть «Обители зла». Премьера фильма состоялась в середине сентября. Интересно, ему отказали в свидании или что-то не срослось?

Вообще, на первый взгляд пустяшные бумажки или другие предметы, оставшиеся от человека, могут рассказать что-то интересное, если уметь вчитываться. Вот, например, сложенный вдвое листок из фирменного блокнота «Комсомольской правды». Внутри запись: «Султан… гараж… две шаровых… Северокрымская, 19-в. Ацкий сатана…». Павел ремонтировал машину по знакомству? Явно ведь записал адрес и имя механика, чтобы не забыть. Только отчего же «сатана»? Это чья-то своеобразная рекомендация? Чертовски любопытно.

Вот еще одна сим-карта от федерального сотового оператора. Одну подобную я уже видел на письменном столе в комнате Павла. Расходный материал по нынешним временам: купить симку за сто рублей, сделать пару звонков и выбросить – проще простого. У меня самого их штук пять, и только две рабочие вставлены в телефон, а на остальных я даже номеров не помню.

Так, симку откладываем в сторону. Позже можно будет ее проверить.

Еще в коробке я обнаружил сувенирный магнит для холодильника с символикой турецкого курорта Мармарис, стеклянный кубический брелок с внутренней гравировкой в виде Спасской башни Московского Кремля… и ложку. Хм, обычную чайную ложку, каких у меня на кухне штук пятнадцать. Что она здесь делает?

Из предметов, которые совсем уж ставили в тупик либо не предоставляли ровным счетом никакой информации, в коробке обнаружились: канцелярские скрепки, европейские и азиатские монеты (одна большая и явно старинная, которая точно понравилась бы Томке, любительнице подобных раритетов), один короткий рельсовый сегмент от игрушечной железной дороги, маленькая морская раковинка белого цвета, саморезный компакт-диск с подписью «Хмыри», пустая рамка для фотографии размером девять на тринадцать и проездной на десять поездок в московском метро. Я перевернул последний экспонат и на обороте обнаружил, что карточкой воспользовались всего пять раз. И, кстати, если память мне не изменяет, такие карты ходили в столичной подземке несколько лет назад, сейчас там другие, их достаточно прикладывать к считывающему устройству, которое не оставляет на карте никаких отметок. Это что же получается, Павел успел смотаться в Москву, находясь на службе в армии? Либо карточка принадлежит не ему? Тогда опять же что она здесь делает?

Странности, странности.

«А не странен кто ж?» – подумал я и, наконец, извлек со дна коробки блокнот. Точнее, тоненькую записную книжку с закладками на буквы алфавита по правому краю. Я таких не видел сто лет. Кто сейчас пользуется записными книжками? Разве что наши бабушки, с недоверием относящиеся к техническому прогрессу. Впрочем, возможно, в этом есть логика: однажды по глупости я стер важную часть списка контактов, сохраненного не на сим-карте, а в телефоне. Восстанавливать его пришлось довольно долго, а сделай я «резервную копию» в обычной бумажной записной книжке, хлопот бы не знал (продвинутые пользователи электронных серверов могут надо мной посмеяться, ну и ладно).

Итак, книжка. Размером с пачку сигарет, в синей обложке. Изрядно потертая, стало быть, почтенного возраста. Возможно, Павел носил ее с собой еще в армии, если не в школе. В пользу армейского происхождения говорило содержимое: на первых страницах я увидел карандашные рисунки, изображавшие вооруженных автоматами человечков, надписи «ДМБ-2009» и несколько иногородних адресов. Под буквами алфавита были указаны телефоны людей, спрятанных под прозвищами: Абрам (Ставрополь), Бык (Череповец), Волчара, Галуня (оба – Ставрополь), Петридзе, Коршунов, Стасик-Комарик, Бурча Рыжий… Попалась одна девушка по имени Света с двумя мобильными номерами, но без указания города. Кстати, надо будет поспрашивать у Нины Ивановны, в какой части страны служил Павел. Во времена моей молодости призывника могли отправить к черту на рога, а вот сейчас, кажется, их рассылают по военным частям не столь отдаленным. Если верно второе, то откуда тут Ставрополь и Череповец? Может быть, моя догадка об армейском происхождении записной книжки оказалась неверна?

Опять вопросы.

Продолжить изучение списков я не успел. В кабинет влетела Томка. Только сейчас я понял, что уже давно не слышу «Звуков Музыки».

– Пап-чка! Что будет, если оторвать от пианино одну клавишу?

– Как минимум шлепок по заднице. Ты что-то сломала?

Она замялась, искренне чувствуя себя виноватой.

– Я только немножко поддела ее пальчиком, а она вылезла. Может, ее как-то обратно засунуть, а то ведь я потом не смогу поиграть. Жалко как-то.

Томка повесила голову и стала елозить носком по полу, выписывая дугу. Я очень хорошо знал эту позицию. Называлась она «Мне стыдно, но ты все равно меня любишь, гы!».

– Жалко ей, – сказал я. – А меня тебе не жалко?

Она подняла глаза.

– А что с тобой?

– Вот еще один глупый вопрос, и со мной случится недоброе.

– Ио-майо, балин! – Она поплелась в свою комнату.

Я не пошел следом, потому что знал: стоит мне втянуться в решение ее проблем, и я потеряю нить размышлений. Я вернулся к блокноту.

Так, дальше все то же – имена и фамилии, ничего мне не говорящие. Мне кажется, что со временем они мало что говорили и хозяину книжки. Так бывает: вписываем всех подряд, а потом ломаем голову, кто здесь и зачем. В моем справочнике полно контактов, происхождение которых я давно забыл, а удалить рука не поднимается – вдруг позвонит.

Я дошел до последней страницы под буквой «Я». Она не была похоже на остальные. Во всю страницу было размашисто и немного коряво написано только одно слово: «Ястреб» – и номер телефона, подчеркнутый двумя линиями. Выглядело довольно эмоционально. После «Ястреба» следовали страницы для заметок. И тут меня поджидало кое-что интересное.

«Разорвать цепь… стальные кольца крепки и тяжелы, но рвать надо».

«Каждый день приносит новую возможность. Не получилось сегодня – получится завтра. Не время ссать».

«Нет, ни черта не выходит. Снова и снова по кругу».

Оборотная сторона последней страницы, перед самой обложкой, просто вопила: «Никак!! Не получается!! Я не могу с этим всем!!!». И в самом низу снова – «Ястреб!!!»

Я закрыл книжку. Перед мысленным взором всплыло лицо молодого человека, которого я никогда не видел. Я словно чувствовал его панику, его горе, его отчаяние. Совсем худо парню.

Я снова открыл книжку. Перевернул несколько страниц назад. Остановился на букве «Я». Номер телефона показался знакомым.

9231583659

Я полез в задний карман джинсов, вынул лист бумаги, прихваченный из квартиры Захарьевой. Тот самый, что ночной гость оставил на столе в комнате Павла.

Цифры совпали.

В желудке у меня заурчало. Я почувствовал азарт. И даже Томкин зов из комнаты не мог сбить меня с этой волны.

Ну конечно, обалдуй, это нужно было сделать с самого начала! Это ведь так очевидно!

Кто-то забрался ночью в дом к безутешной тетушке, нацарапал на листе бумаги номер телефона и оставил его на самом видном месте. Твои действия, сыщик?

В носу поковырял и ушел, дундук!

Я взял мобильник. Аккуратно, стараясь не промахнуться цифрой, набрал нужную комбинацию. С возбуждением поднес трубку к уху. Замер.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Ночью мы оба долго не могли заснуть. Я смотрел в белесый потолок спальни и шлепал губами. Томка лежала рядом. Делала вид, что спит, но периодически переворачивалась с боку на бок. Я прекрасно различаю ее настоящее сонное сопение и имитацию.

– Тебе завтра в садик, голубушка. – Я бросил взгляд на светящийся электронный циферблат будильника. – Точнее, уже сегодня

Она не спорила.

– Сколько мне еще спать, папочка?

– Шесть часов. Будешь носом клевать до обеда.

– Я знаю.

Я повернулся на правый бок. Томка смотрела на меня, подложив руки под щечку. Выражение личика мне не понравилось.

– Что-то не так, малыш?

В ответ – вздох. Протяжный, от души.

– Томыч, не надо так вздыхать. Лучше сразу скажи, что случилось. Я же не буду тебя ругать. Мы ведь договаривались ничего не скрывать, чтобы могли друг другу помочь.

– Да, я помню.

– Тогда я тебя слушаю.

Она не ответила, но придвинулась поближе ко мне, обняла за шею. Я подбородком почувствовал ее нежное дыхание. Господи, как же я люблю свою Принцессу…

– Ну, солнышко, я жду.

Она стала мне шептать прямо в ухо:

– Пап-чка, а скажи… в общем… они могут приходить ночью?

– Кто? – в тон прошептал я.

– Они… мертвецы.

Я опешил.

– Мертвецы?!

– Да. Не как в кино про «Рассвет мертвецов». Я знаю, там просто артисты намазались кетчупом и валяли дурака, а режиссер их снимал на пленку, чтобы нам было страшно. Я говорю про других мертвецов.

Теперь пришел черед вздыхать мне.

Допрыгался, папаша.

Однажды с Олесей Лыковой мы обсуждали тему детских страхов (по причинам, которые вам уже известны из моих прежних рассказов, я избегал профессиональных детских психологов в семейных центрах). Меня удивляло, что Томка с легкостью просматривала ужастики, от которых детки постарше забиваются под диван. Мне казалось, что в моей дочери заложен какой-то особо прочный стержень, позволявший игнорировать стресс. Но Олеся меня разубедила: «Это возраст. Пока ей четыре, ее внутренний фильтр пропускает все. Вот посмотришь, станет чуть постарше – начнет понимать и анализировать, и увиденное не доставит ей удовольствия».

Время пришло. Не зря ведь она теперь на «Рассвете мертвецов» прячется за косяком, хотя знает фильм наизусть.

– Прости, малыш, я не очень понимаю, каких мертвецов ты имеешь в виду?

Томка придвинулась еще ближе. Она уже касалась губами моего виска.

– Тех, которые по-настоящему умирают. Они потом приходят?

Меня осенила догадка.

– Ты слышала наш разговор с тетей Ниной, к которой мы сегодня ездили в гости?

– Нет.

– Тогда что?

Она промолчала. Но я и сам нашел ответ.

Моя дочь просто знает. Ей не нужно подслушивать. Всякий раз она неуловимым образом чувствует, что происходит вокруг меня. И вокруг нас обоих. Не знаю, радоваться этому или огорчаться.

Я начал говорить осторожно, чуть повысив голос, чтобы не создавать своим шепотом пугающего эффекта.