Текст книги "Большая книга одесского юмора (сборник)"

Галерея одесских знаменитостей

Однажды, когда в Одессу приехал то ли бывший президент, то ли нынешний премьер-министр и обе главные улицы были перекрыты милицией, а по остальным вследствие этого было ни пройти ни проехать, таксист, который вез меня, естественно по тротуару, маневрируя между столиками кафе, сказал замечательную фразу: «Какой все-таки небольшой город наша Одесса. Миллион человек еще кое-как помещаются, а вот приехал еще один – и уже давка».

Не знаю, как насчет рядовых жителей, но если вспомнить, сколько выдающихся личностей проживало в Одессе только в двадцатом веке, и прибавить к ним еще пару человек из века девятнадцатого и двадцать первого, то вообразить себе, как бы они могли уместиться в нашем действительно не очень большом городе, и вправду довольно сложно.

Представляется какой-то густонаселенный одесский двор, вся жизнь которого, как известно, происходит на галерее.

В данном случае это галерея одесских знаменитостей.

Итак, вечер. Ворота двора закрыты, чтобы не беспокоили репортеры. Все знаменитости сидят по своим квартирам. Ученые – думают, писатели – пишут, музыканты – репетируют. Заунывные звуки ученических гамм. Короче, все занимаются тяжелым повседневным трудом, который, как известно, только и делает людей знаменитыми. Стук в ворота. Обитатели дома с удовольствием бросают свои занятия, выскакивают на галерею. Поэт Багрицкий идет посмотреть, «кто там». Появляется дама необыкновенной красоты. Багрицкий, глядя на нее, как и положено поэту, сразу же начинает говорить стихами:

– О муза дивной красоты, к кому из нас явилась ты? Ко мне?..

Писатель Паустовский:

– А может быть, ко мне?..

Дама:

– Я извиняюсь, мужчины. Пушкин здесь живет?

Багрицкий:

– Тьфу ты, господи! Опять двадцать пять! Точнее, вы уже двадцать шестая сегодня. Ну здесь он живет, здесь. Вон там, на втором этаже, по галерее, видите? Сразу за вываркой зеленая дверь. Это его квартира.

Дама открывает указанную ей дверь. Оттуда вырывается пение цыганского хора, хлопанье пробок шампанского, женский визг. Дама заходит в комнату, все смолкает.

Писатель Ильф:

– М-да… Настоящая жизнь, блестя лаковыми крыльями, опять пролетела мимо.

Писатель Петров:

– Ты эту фразу запиши на всякий случай. На репризу, конечно, не тянет, но все-таки будем считать, что рабочий день не прошел даром.

Писатель Олеша:

– Да что этот Пушкин всем этим дамам – медом, что ли, намазанный? Ну не обидно, господа? Вкалываешь тут с утра до вечера!..

Паустовский:

– Ни дня без строчки.

Олеша:

– Отличное название для книги!

Багрицкий (о Пушкине):

– …А он! Пьет, гуляет. А к нему каждые пятнадцать минут – первые красавицы Одессы: Каролина Сабанская, Амалия Ризнич, а вчера – вообще страшно сказать – жена генерал-губернатора Воронцова завеялась.

Паустовский:

– Перестаньте, господа, честное слово! Человек в нашем городе в ссылке. В оковах, можно сказать, в веригах, в каком-то смысле… Должны же быть у него хоть какие-нибудь удовольствия.

Писатель Куприн, глубокомысленно:

– От ссылки получить удовольствие невозможно.

Профессор Менделеев:

– Не скажите, – мечтательно. – Вот сослали бы, скажем, куда-нибудь профессора Столярского со всеми его учениками – я бы точно получил удовольствие. А то у меня от этих гамм уже голова раскалывается. Один Ойстрах чего стоит. Пилит 24 часа в сутки. Естественно, что когда он хоть на минуту прерывается, – ему весь двор аплодирует.

Олеша:

– И все-таки я не могу понять. Что эти дамы находят в Пушкине? Росточку маленького, из себя, мягко говоря, невзрачный.

Академик Филатов:

– Но он великий поэт!.. А я, как специалист по глазам, всегда говорил: женщины видят ушами.

Писатель Бабель:

– Это вы перепутали, академик. Женщины любят ушами.

Филатов:

– Да? Что вы говорите? Так они ушами еще и любят? Ну тогда я вообще не понимаю, зачем им все остальные органы.

Олеша:

– Во всяком случае, с этой женой губернатора у нас могут быть серьезные неприятности. Поживет у нас поэт в ссылке в свое удовольствие, уедет, а губернатор нас потом спросит про свою жену: «А вы-то куда смотрели, господа хорошие?» И что мы тогда будем ему отвечать? Тут нужно подумать!..

Багрицкий:

– Поздно, господа! Его сиятельство уже здесь!

Появляется генерал-губернатор.

Воронцов (подозрительно, оглядываясь по сторонам):

– А ну, докладывайте мне, только правду, сюда случайно не заходила Каролина Сабанская?

Все:

– Нет.

Воронцов:

– А Амалия Ризнич?

Все:

– Тоже нет.

Воронцов:

– Ну а благоверная моя, Елизавета Ксаверьевна?

Все:

– Ну что вы, ваше сиятельство? Как можно?

Воронцов:

– Ничего. Эта точно заявится к своему Пушкину. Так вот, когда заявится и будет о чем-нибудь спрашивать, запомните: я сюда тоже не заходил и никакими посторонними дамами не интересовался.

Уходит.

Филатов:

– Вот попадутся когда-нибудь ему все эти дамы!

Бабель:

– Ой, перестаньте сказать! Интеллигентные одесские дамы во все времена всегда заранее знали за облаву.

Филатов:

– Во всяком случае на этот раз, слава тебе господи, пронесло…

Поэтесса Вера Инбер (появляясь из своей комнаты в крайнем возбуждении):

– И ничего не «слава тебе господи». Это возмутительно, в конце концов. Солидный культурный дом превратили неизвестно во что. Какие-то бабы шляются… Посторонние… И это солнце русской поэзии! Он что, не понимает, что на его биографии будут воспитываться дети?!

Двухлетний бутуз с соской, появляясь на галерее:

– Подумаешь, бабы! Нашла чем детей испугать, бабами… А то, что к писателю Катаеву день и ночь Петя с Гавриком шастают? Это что, по-вашему, лучше?

Ильф и Петров, снисходительно:

– Это другое дело, малыш. Он о них роман пишет. «Белеет парус одинокий» называется.

Бутуз:

– Ну, название симпатичное. Если бы все остальное ему тоже Лермонтов написал… Великое произведение бы получилось.

В проеме ворот появляется молодая девушка совсем уже ангельской, неземной красоты.

Багрицкий:

– О, еще одна муза. И опять, наверное, к Александру Сергеевичу.

Девушка, возмущенно:

– То есть как это «еще одна муза?» Я, собственно, только одна и есть. Настоящая.

Все обитатели двора наперебой:

– Тогда меня лучше посетите!

– Меня!..

– Нет, меня, пожалуйста!..

Олеша:

– Какие же вы все-таки писатели эгоисты. Только о себе и думаете. А я говорю: вначале пусть посетит поэта Багрицкого. Мы с ним в одной комнате проживаем. Так вот, пускай она к нему идет и всю эту ночь проведет в его поэтических объятиях. А я буду лежать рядом на соседней койке, и меня это будет сильно вдохновлять в моем творчестве.

Все:

– Каким образом?

Олеша:

– А таким, что я сейчас роман пишу. Называется «Зависть».

Муза:

– Нет, я лучше все-таки к Александру Сергеевичу.

Открывается дверь в уже знакомую нам комнату. Там веселье в самом разгаре. Шампанское льется рекой, цыгане, женщины. Какой-то танцующий медведь. Доносятся отрывки стихов: «Наполним бокалы, содвинем их разом». Дверь захлопывается.

Олеша:

– Ну это уже вообще возмутительно. Слыхали? «Наполним бокалы, наполним бокалы»… А у нас здесь ни у кого еще и маковой росинки с утра во рту не было.

Паустовский:

– Тут, кажется, у Котовского что-то оставалось, после вчерашнего пролетарского налета на буржуазию. Григорий Иванович, не поделитесь?

Котовский:

– Пожалуйста, Константин Георгиевич! – достает бутыль с остатками самогона, разливает в стаканы.

Бутуз с соской:

– Дяденьки, а дяденьки! Дайте попробовать.

Ему наливают, он выпивает.

Паустовский и Котовский спрашивают у малыша:

– Ну что, понравилось?

Карапуз, облизываясь:

– Нормально, Григорий! Отлично, Константин!

Инбер (кричит кому-то в глубину двора):

– Мадам Жванецкая! Заберите ребенка, а то его здесь научат черт-те чему!

Между тем наступает ночь. Обитатели галереи знаменитостей расходятся по своим комнатам. Гости Александра Сергеевича веселой гурьбой покидают его жилище. После чего поэт выходит на балкон уже с другой стороны дома. На перилах балкона, строго поглядывая на поэта, сидит его Муза.

– Да-да… – виновато говорит Пушкин. – Ты права… конечно… опять загулял. Но ничего… сейчас я попробую, сейчас… – и, втягивая африканскими ноздрями доносящийся со стороны моря аромат этого невероятного города, начинает нашептывать: – Уж полночь… Тихо спит Одесса. И бездыханна и тепла немая ночь. Луна взошла, прозрачно-легкая завеса объемлет небо. Все молчит; лишь море Черное шумит… Итак, я жил тогда в Одессе.

Золотое дитя
Быль

Однажды на площади возле морвокзала я стал свидетелем такого разговора. Пожилой одессит показывал молодым ребятам, парню и девушке, одесские достопримечательности.

– А это – наша новая гордость, – произнес одессит. – Скульптура называется «Золотое дитя». Скульптор Неизвестный.

– Почему? – заинтересовалась девушка.

– В смысле?

– Ну почему он неизвестный? Работа, по-моему, интересная. Мне, например, было бы любопытно узнать фамилию автора. Жаль, что он так и остался неизвестным!..

И они пошли дальше.

«Интересно, что творится у нее в голове? – подумал я. – То есть она представляет себе, что какой-то никому не известный человек пробрался на эту площадь под покровом ночи, имея при себе под плащом несколько тонн бронзы, установил скульптуру и растаял в предрассветном тумане, сохранив полное инкогнито».

Вот у меня бы спросили, как возникла эта скульптура. Я бы мог кое-что поведать, так как, можно сказать, стоял у истоков…

А было так. Весенним днем какого-то девяносто затертого года прошлого века мы втроем, то есть великий скульптор Эрнст Неизвестный, а также мой приятель, бывший одессит, большой поклонник прекрасного и не меньший авантюрист Игорь Метелицын и я сидели в нью-йоркской мастерской великого мастера и все втроем остро нуждались в деньгах. Правда, в разных. Мне, приехавшему в Нью-Йорк недели на две, вполне хватило бы нескольких сотен долларов. Игорю, переехавшему сюда на постоянное место жительства, нужны были несколько тысяч, а Эрнсту – минимум полтора миллиона, чтобы осуществить свою мечту и воздвигнуть наконец грандиозную скульптурную композицию «Древо жизни», макет которого украшал сейчас его мастерскую.

– Да бог с ними, с этими миллионами! – взорвался наконец Игорь, кажется, после третьей рюмки. – Давайте хоть что-нибудь заработаем! Вот Гарик приехал из Одессы. У меня там тоже много знакомых. Некоторые сейчас входят во власть. Эрнст, давай поставим в Одессе какую-нибудь из твоих работ!

– Например? – заинтересовался скульптор. – Ну «Древо жизни» город, конечно же, не потянет. Другая работа уже продана, – и он указал на бронзового человечка, стоящего на коленях и явно страдающего от невыносимых болей в груди и в голове. (Кстати, сейчас эту работу знают миллионы, так как она стала призом «Тэфи», и ею на московском телевидении каждый год награждают всех, кто довел телезрителей до подобного состояния.) – Остается только вон то, – и Эрнст указал куда-то в угол мастерской.

Я посмотрел и, надо сказать, содрогнулся. Там, разламывая изнутри пластилиновый кокон, рождалось на свет что-то совсем уже несусветное. С двумя головами, тремя ногами, одним глазом и рахитичным туловищем явно недоношенного ребенка.

– Это что? – ужаснулись мы с Игорем.

– Макет памятника жертвам Чернобыля, – ответил Эрнст. – Скульптура называется «Человеческий эмбрион появляется на свет после воздействия на него жесткого радиоактивного излучения, возникшего в результате чернобыльской катастрофы». Правда, заказчики его не взяли. Говорят, сильно страшный. Даже во время катастрофы так страшно не было. В Одессе, я думаю, тем более не возьмут. Ну что скульптура будет там, к примеру, олицетворять?

– А вот ты не скажи! – завелся Метелицын. – Тут все зависит от названия. Одесситам, например, можно сказать, что это памятник приезжему отдыхающему, который еще не прошел курс лечения в одном из одесских санаториев. А рядом ты поставишь какого-нибудь бронзового красавца с фигурой Аполлона. И мы напишем, что это тот же самый отдыхающий, но уже завершивший трехнедельный курс своего лечения.

– Не говори глупости, – отмахнулся Эрнст.

– Ну тогда знаешь что? – сказал Метелицын. – Даем тебе две недели на то, чтобы подправить этого урода и сделать из него что-нибудь посимпатичнее. Ну что тебе стоит? Ты у нас гений или не гений, в конце концов?

В назначенный срок скульптор пригласил нас в мастерскую, сбросил покрывало, и мы увидели то, на что сегодня смотрит вся Одесса. Все лишнее, то есть вторую голову и третью ногу, скульптор убрал. Все необходимое добавил. То есть второй глаз и упитанность. И теперь это был кругленький могучий бутуз, каких в Одессе, кстати, очень сильно любят и называют не иначе, как «мамина радость».

– Прекрасно! – восхитился Игорь. – Это же гениальный символ! Настали новые времена, на месте старого города, раздвигая его границы за счет области, то есть вылупливаясь из яйца-кокона, что ты гениально изобразил в скульптуре, рождается новый город. Золотое могучее дитя – символ процветания, торговли и вообще всяческого прогресса!

С макетом этой скульптуры Метелицын и приехал в Одессу, где состоялся бурный градостроительный совет.

– И где вы собираетесь это поставить? – шипели недоброжелатели.

– Можно на Приморском бульваре, – отвечали поклонники современного искусства.

– В качестве кого? На Приморском бульваре… – возмущались ретрограды. – В качестве внебрачного сына дюка де Ришелье?

– Ну зачем же? Просто в Одессе вообще любят детей…

– Так вы хотите, чтобы перестали?

– В общем, слушайте меня, – сказал тогдашний рассудительный мэр. – Иметь в городе работу всемирно известного мастера – это очень престижно. А то что многие, в том числе и я, чего-то не догоняют… Ну что ж, мне говорили, что истинное искусство всегда опережает время. Так что, наверное, догонят наши потомки. Вон Эйфелеву башню когда-то, говорят, вначале тоже приняли в штыки. А сегодня она символ Парижа. Так что будем ставить. Будем, – и он покинул градостроительный совет.

– Слушайте, это правда, что бывший мэр Одессы дюк де Ришелье стал впоследствии премьер-министром Франции? – спросил кто-то в наступившей тишине.

– Правда, – отвечали ему.

– Вот повезло французам. А как вы думаете, наш сегодняшний мэр тоже может впоследствии стать французским премьер-министром?

– Думаем, нет.

– Опять повезло французам.

На этом градостроительный совет был закончен.

А скульптура с тех пор стоит. И на ее фоне фотографируются одесситы и приезжие. Кстати, хороший знак для любой скульптуры. Значит, многие уже «догнали» ее художественные достоинства. А те, которые еще нет, так ведь и Эйфелева башня не сразу… Впрочем, про это я, кажется, уже говорил…

Бизнес по-итальянски
Сюжет для небольшого романа

В середине 80-х годов прошлого века маленький итальянский городок Ладисполь был забит эмигрантами из Советского Союза, можно сказать, по самый купол своего городского собора. Вообще-то эти люди вырывались из СССР с требованием отпустить их в Израиль с целью объединения семьи. Но в результате осели в Ладисполе, потому что здесь принимал американский консул, и если этому легковерному человеку доказать, что в СССР вас за что-нибудь преследовали, то можно было получить статус политического беженца, и тогда – какой уж там Израиль, с его якобы горячо любимой четвероюродной теткой, к которой вы так стремились! Открывалась перспектива уехать в саму Америку, где, по слухам, можно было довольно быстро пройти путь от чистильщика сапог до миллионера, причем абсолютно ничего не делая и получая на этом пути самое высокое в мире пособие по безработице!

Но очередь к консулу продвигалась медленно. И чтобы как-то прожить, будущие американские миллионеры пока что продавали на блошином рынке привезенные с собой маски для ныряния, ласты, ружья для подводной охоты, полевые бинокли и так называемые «командирские часы». Кто им сказал, что в Ладисполь нужно везти именно это, причем в таком огромном количестве, сказать трудно. Но, по-видимому, считалось, что коренные жители Ладисполя очень любят после трудового дня прогуливаться по родному городу, надев на себя ласты, маски, взяв в руки ружья для подводной охоты и щегольски поглядывая в полевые бинокли на советские «командирские часы».

Так вот, на окраине этого городка, в маленьком придорожном кафе, сидел мой давний друг, бывший одессит Игорь Метелицын – красавец (точная копия Ричарда Гира, причем даже улучшенная), эрудит, невероятный бабник, и думал нелегкую эмигрантскую думу.

Все, что было привезено, удалось как-то продать, а деньги – уже потратить. И теперь, вертя в руках последние «командирские часы», Игорь размышлял о том, как должен поступить в этой ситуации по-настоящему благородный мужчина и джентльмен: то есть сбагрить эти часы за бесценок маячившему за стойкой бармену и купить на вырученные деньги еду для семьи и погремушку для ребенка или, опять же сбагрив эти часы, купить для себя хорошую бутылку виски, напиться до скотского состояния и забыть на какое-то время про все свои мелкие житейские неприятности.

В этот момент к веранде кафе подкатил роскошный «Бентли» – кабриолет, из него выпорхнуло немыслимой красоты создание женского пола, влетело в кафе, купило пачку сигарет, повернулось, чтобы направиться к выходу, но тут с ним, то есть с созданием, произошло нечто странное. Завидев Игоря, красавица сделала несколько шагов, после чего стройные ноги ее подкосились, и она просто рухнула в кресло за столик напротив Метелицына.

Вообще Игорь знал, что он производит сильное впечатление на женщин, но так, чтобы сразу в обморок… «Все-таки какие они экспансивные, эти итальянки, – с некоторым самодовольством подумал он. – Вот только странно, что за четыре месяца пребывания в Италии при виде меня в обморок упала всего лишь одна», – вспомнил Игорь. В первый же день его пребывания в Ладисполе какая-то дама, встретившись с ним на улице, тоже рухнула как подкошенная. Правда, потом, когда приехала карета «Скорой помощи», оказалось, что у нее была врожденная эпилепсия. Может, у этой тоже?..

– Метла, это ты? – произнесла новая припадочная на чистом русском языке, приходя в себя.

– Я, – подтвердил Метелицын. – А мы что, знакомы?

– Да ты с ума, что ли, сошел, Метелкин? – возмутилась красавица. – Я же Эля, Эльвира… Вспомнил наконец?

Конечно, Игорь вспомнил. Действительно, встречалась такая на его жизненном пути. И даже какое-то время украшала его донжуанский список. Но потом уехала за границу, где, по слухам, вышла замуж за какого-то богатого итальянца-аристократа.

– Боже мой! – продолжала между тем Эльвира. – Если бы ты знал, как я по тебе скучала все это время! Слушай, я живу тут недалеко, наш городок в 50 километрах отсюда. Поехали ко мне, выпьем бутылочку хорошего вина, вспомним наши безумные ночи и не только ночи, нам же есть о чем вспомнить. Правда? Поговорим…

– Угу… – кивнул Игорь. – Особенно этот разговор будет интересно послушать твоему мужу.

– Да нет у меня никакого мужа! – отмахнулась Эльвира. – Вернее, есть, конечно, но сейчас нет, он на две недели уехал в Милан по каким-то бизнесовым делам. Так что у нас целый вагон времени, не будем терять ни секунды!

– Я не поеду, – твердо ответил Игорь. – Я, видишь ли, недавно женился.

– Ну и что? – пожала плечами Эльвира. – Ты и раньше был всегда на ком-то «недавно женат», но я что-то не помню, чтобы тебя это когда-нибудь останавливало. Поехали!..

– У нас родился ребенок…

– Это меняет дело, – помолчав какое-то время, согласилась Эльвира. – Добропорядочный отец… конечно, какое-то время должен сохранять верность… Считай, что я тебе ничего не предлагала. Ладно. А как ты тут вообще? Ждешь интервью у американского консула? Продаешь «командирские часы»? – она кивнула на хронометр, который Игорь все еще вертел в руках. – Помню, я их тоже тут продавала. Правда, с не очень большим успехом. А вот у нас в городке они разлетелись, как пирожки… Слушай, – всплеснула она руками, а давай сделаем хороший бизнес. Я дам тебе денег, ты купишь этих часов штук 25–30, привезешь их ко мне, мы их там продадим, а выручку пополам.

– Я же сказал, – проницательно улыбнулся Игорь. – Я не поеду.

– По-моему, ты не понял, – отвечала Эльвира, став очень строгой и даже какой-то надменной. – Я говорю исключительно о бизнесе. Мы в цивилизованной Еропе, дорогой! Здесь секс и бизнес никто не смешивает. Разве только те, для кого секс, собственно, бизнесом и является. Я, как ты понимаешь, к таковым не отношусь. Так что вот тебе деньги, визитка с адресом, жду тебя послезавтра. Чао! – и она отбыла на своем кабриолете.

«А что, – придя в себя, подумал Игорь, – может, это действительно выход из положения…» – и отправился на блошиный рынок за часами.

Через день он привез Эльвире 25 штук.

– Вот молодец! – похвалила она его, встретив на пороге своего элегантного особняка. – А знаешь, я их уже продала. Нашим соседям, осталось только раздать. Заходи! Разделим прибыль и отметим начало совместного предприятия.

– Извини, – замялся Игорь, – но я хотел бы успеть на обратный поезд.

– А ты успеешь, – успокоила его Эля. – Делов-то у нас минут на десять.

– Ну, если так… – согласился Метелицын и зашел.

Стол был уже накрыт, вино откупорено. Они выпили всего по одному бокалу, потом по второму, потом, кажется, по третьему… А дальше волшебная итальянская ночь, сказочные глаза Эльвиры, дорогое вино…

В общем, в конце концов природа победила в моем друге его семейные принципы. Впрочем, для победы над семейными принципами Метелицына природе всегда хватало и менее веских аргументов.

На следующее утро Игорь, с полными карманами денег, полученными от продажи часов, и мелкими угрызениями совести, возвращался в Ладисполь.

– Послезавтра привезешь следующую партию, – напутствовала его Эля.

«Ну ничего, – думал Игорь, трясясь в своем поезде, – в следующий раз я уже не поддамся».

Надо сказать, что точно такая же мысль приходила ему в голову и в следующий раз, и еще много раз. Зато финансовые дела явно пошли в гору. «Командирские часы» действительно разлетались в Элином городе, как жареные пирожки. Видимо, у нее была какая-то удивительная способность продавать их местным жителям.

Но вот настало утро, когда на перроне ладиспольского вокзала вернувшегося Игоря встретила жена.

– Игорь, – возбужденно заговорила она, – только что звонили из американского консульства, тебя вызывают на интервью.

– На когда? – спросил Игорь.

– На сейчас. Бежим. Мы уже опаздываем.

«Вот ты черт, – думал Игорь, пока они бежали. – Я же не придумал, как меня преследовали в СССР».

То есть он придумал десятки историй для своих друзей, и все они смогли убедить консула. Но для себя… Кто же знал, что все произойдет так неожиданно?!

– Значит, вы утверждаете, – встретил его седовласый джентльмен под звездно-полосатым флагом, – что в СССР подвергались преследованиям?

– Угу, – кивнул Игорь, мучительно пытаясь придумать на ходу что-нибудь подходящее.

– Ну, расскажите какой-нибудь случай.

– Ну, например, – замямлил Метелицын, – однажды я вышел на угол возле своего дома, чтобы позвонить по телефону-автомату. Но тут ко мне подошел огромный мужчина хулиганской наружности, оскорбил меня по национальному признаку и избил.

– Возмутительно! – согласился консул. – Это действительно случай преследования по национальному признаку. А еще какой-нибудь случай?

«Еще какого-нибудь» в Игоревой затуманенной после ночной пьянки голове явно не находилось. Поэтому он решил не изобретать велосипед.

– На следующий день, – проговорил он, – я опять вышел на угол возле своего дома, чтобы позвонить по телефону-автомату. Но тут опять подошел этот хулиганского вида мужчина, опять оскорбил меня по национальному признаку и снова избил.

– Ужасно! – кивнул головой консул. – А еще?

– Ну, так повторялось каждый день… – сказал Метелицын.

– М-да… – посочувствовал консул. – Я вот только одного не могу понять. Почему, если вас в этой будке каждый день так избивали, вы продолжали в нее ходить? Почему вы не звонили, скажем, по своему домашнему телефону?

И тут мой друг произнес фразу, которая решила его судьбу:

– Неужели вы думаете, – сказал он, скорбно глядя на консула, – что в СССР кто-нибудь когда-нибудь и за любые деньги поставил бы еврею домашний телефон?!.

Статус политического беженца был получен.

Через несколько дней Игоря с женой и ребенком провожал в Америку чуть ли не весь Ладисполь.

– Слушай, – подошел к Метелицыну знакомый по блошиному рынку Стасик, – ты тут в последнее время сильно поднялся на «командирских часах». Возишь их куда-то продавать большими партиями. Наверное, какому-то оптовику. Дай мне его адресок. Тебе же он уже не нужен.

– Да какие проблемы? – ответил Игорь и вручил Стасику визитку Эльвиры.

В следующий раз они со Стасиком встретились через полгода уже в Нью-Йорке.

– Ну, как там у тебя в Италии пошел бизнес с «командирскими часами»? – поинтересовался Метелицын.

– Бизнес с часами?! – раздуваясь от ярости, просто зашипел на него Стасик. – Да я тебе сейчас всю морду разобью за этот бизнес. Я после первой же поездки месяц в госпитале лежал. Еле откачали меня итальянские медики.

– А что случилось?

– И он еще спрашивает, что случилось!.. А вот что! Ну, привез я эти часы по указанному адресу, открыл мне двери какой-то старичок, будь он неладен, как потом выяснилось, итальянский граф. А битой бейсбольной дерется, как бандит с большой дороги.

«Вот, – говорю, – часы вам привез для продажи». «Ах, это ты?! – он кричит и сразу же за битой тянется. – Ну я тебя сейчас…» «Подождите, – говорю, – я их первый раз привожу. А до этого мой товарищ этим делом занимался». «А мне наплевать, – он орет, – кто из вас с моей женой этим, как ты говоришь, делом тут занимался. Но про ваши с ней ночные оргии уже весь наш город говорит. Вы опозорили весь мой древний итальянский род, сделали из меня посмешище, рогоносца, так что прощайся с жизнью!» – «Да не знаю я ни про какие оргии! Товарищ рассказывал, что он вашей жене «командирские часы» привозил, а она их здесь продавала. Очень успешно». – «Успешно?! Продавала?! Ну иди сюда, я тебе кое-что покажу», – и тянет меня в какую-то дальнюю залу, довольно большую. Там посредине сундук такой огромный кованый, фамильный, видимо, потому что с гербом. И весь он этими самыми «командирскими часами» доверху набит. «Вот как она их продавала! – верещит старик. – Ну она уже свое получила. Теперь твоя очередь за всю вашу советскую банду ответить!» – ну и битой меня, битой. Сначала по голове, а дальше я уже не помню, по каким частям тела.

Так что правильно было бы, с моей стороны, вернуть тебе, Игорек, кое-что из «доходов», полученных мною от графа за эти часы. Но, скажи спасибо, я сегодня добрый, так что иди, и чтобы больше я тебя никогда не видел!

Но поскольку мой друг Метелицын от этих слов не мог сдвинуться с места, то ушел Стасик, а Игорь стоял и думал, что секс и бизнес, конечно, не сочетаются на Западе. Но если очень хороший секс, то ради него некоторые бизнесвумен способны пожертвовать даже самим его величеством бизнесом.