Текст книги "Большая книга одесского юмора (сборник)"

Пособие для начинающих классиков

Меня спрашивают иногда: «Как вы стали писать смешное? С чего это у вас началось?» То есть, другими словами: «Занялись бы чем-то серьезным, может, и вышло бы из вас что-то путное». Но так уже получилось, и я даже помню, с чего все это у меня пошло. То есть конкретно день и час.

Напротив нашего дома была столовая. Ежедневно, ровно в час дня, на ее дверях вывешивали объявление, на которое я долгое время не обращал внимания. Но однажды пригляделся к нему, и оно вдруг показалось мне необыкновенно смешным. Это объявление гласило: «Столовая закрыта на обед». «Странно, – подумал я, – столовая может быть закрыта когда угодно, но на обед, завтрак и ужин она просто обязана быть открыта. Она же столовая. Это все равно что написать: «Больница закрыта на лечение» или: «Школа закрыта на обучение». И вот с тех пор я и начал приглядываться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. И тут открылось такое!.. Но в первую очередь, конечно, Привоз.

– Рыба, рыба, свежайшая рыба! – кричал продавец. – Только что плавала в Черном море. Кефаль, скумбрия, амурский омуль!

– Простите, я не поняла, – удивлялась покупательница, – а что, амурский омуль тоже водится в Черном море?

– А разве я сказал «водится»? Я сказал «плавал».

– Опять не поняла…

– Ну почему? Вы, например, откуда приехали?

– Из Питера.

– Значит, вы водитесь в Питере. А в нашем море вы что, еще не плавали?

– Плавала.

– Так какие у вас ко мне вопросы?

– Подходи, налетай, импортное средство от тараканов, – кричал другой продавец, – принцип действия: оно сначала приманивает тараканов, они его с удовольствием едят и тут же погибают.

– Ой, я его у вас уже брала. Это такое горе…

– Ну почему?

– А потому, что оно действительно сначала приманило всех тараканов, которые были у меня на кухне. И они его тут же поели и отдали богу душу.

– Так чем же вы недовольны, мадам?

– А тем, что оно продолжает действовать!

– Ну и что?

– Как что?! Оно же теперь приманивает ко мне на кухню этих самых тараканов со всего города!

А какие замечательные диалоги можно было услышать в нашем дворе!

Ну тут уже целая история!

У нашей соседки Доры Марковны был очень небольшой склероз и очень великовозрастная дочь, которую она, конечно, горячо мечтала выдать замуж. Однажды у дочери были именины. Стали приходить гости, в том числе и мужчины, некоторых из них Дора Марковна видела первый раз в жизни. К первому же мужчине, которого она не знала, Дора Марковна подошла и вместо «Здрасьте!» сразу же спросила:

– Скажите, вы не женаты?

– А почему это вас интересует? – удивился мужчина. – Как раз женат.

– Извините, – разочарованно отреагировала мать именинницы.

Через минут десять она снова подошла к нему.

– Я дико извиняюсь, – проговорила она, – но… вы не женаты?..

– Я же вам сказал: женат! – уже несколько раздраженно ответил мужчина.

– Ах, ну да! – вспомнила Дора Марковна. – Я же вас уже спрашивала. Простите, склероз…

И опять отошла. Но ненадолго. Минут через десять она подошла к нему в третий раз.

– Прошу прощения… – начала Дора.

– Женат! – грозно рявкнул мужчина. И даже, как многим показалось, потянулся к столовому ножу.

– Все!.. Поняла!.. – испуганно отшатнулась от него Дора Марковна. – Больше не буду!

Прошло еще минут двадцать, и на именины пришла опоздавшая жена этого мужчины и села рядом с ним.

– Простите, – подошла к ней Дора Марковна и, указывая на мужчину, которого она уже привела в бешенство своими вопросами, тихонько спросила у пришедшей женщины: – Это ваш муж?

– Да, – ответила та.

– Угу, угу, – покивала головой Дора Марковна, – скажите, а он женат?..

Прошли годы, и в конце концов ее дочь Бэла все-таки вступила в брак. Правда, до этого у нее были два неудачных брака. От которых остались двое детей. У ее нового мужа тоже было двое детей. Вместе они родили еще двоих. Когда весь этот детский сад начинал ссориться, можно было услышать, как Бэла, высунувшись в окно и глядя на улицу, кричит своему мужу:

– Сеня, ты посмотри, что делается! Твои объединились с моими и теперь они всей оравой бьют наших!..

Когда же у Бэлы появились внуки и чуть-чуть подросли, от них тоже можно было услышать немало интересного. Помню, двухлетний Мишенька купался в одной ванне со своей годовалой сестричкой. Бэла отлучилась всего на минуту и, когда вернулась, сразу же пришла в ужас. Ее маленькая внучка, набрав в ладоши мыльную воду, пила ее с большим удовольствием.

– Что ты делаешь? – закричала Бэла. – Выплюнь немедленно! Это пить нельзя!

– Ничего, – успокоил Миша свою бабушку, – я ей разрешил…

«Ну если уже и эти шутят, – подумал я в свои двадцать два года, – значит, пора начинать и мне».

И я начал. За первую же шутку, помню, мне сильно надавали по шее. А дело было так.

Я учился в консерватории, и был у нас предмет, который назывался «политэкономия». И был у нас студент по фамилии Оглобля, который на эти лекции не ходил. Но зачет же нужно было как-то сдавать. Вот он и прибежал.

– Слушай, – прижал он меня к стене, – говорят, этот доцент очень любит спрашивать, что Карл Маркс говорил про какие-то серебряные ложки. Так что это за серебряные ложки такие?

Доцент действительно почему-то очень любил цитировать Карла Маркса, который якобы где-то писал, что если вы продадите свои серебряные ложки, то получите деньги всего один раз и в конце концов быстро их потратите. А вот если вы отдадите свои серебряные ложки в аренду, то будете получать за них деньги всю оставшуюся жизнь. Но эту длинную историю я почему-то решил Оглобле не излагать, а ответил ему быстро и коротко. И он пошел получать зачет.

– М-да, – скорбно покивал доцент, после того как Оглобля что-то промямлил в ответ на все три вопроса, содержавшихся в билете. – В политэкономии вы, конечно, ни в зуб ногой… Но, может быть, вы хотя бы знаете, что Карл Маркс говорил про серебряные ложки?

– Конечно знаю, – гордо ответил мой ученик и торжественно выпалил только что услышанную от меня фразу: «Великий Карл Маркс, основатель научного коммунизма, гений всех времен и народов, учил, что серебряные ложки чернеют от яиц».

Представляете, как меня отделал, выйдя из аудитории, этот самый Оглобля, полностью оправдав свою говорящую фамилию.

Но остановиться и перестать шутить я уже не мог. Как никогда в этом смысле не останавливается Одесса. Город, в котором если встречаются два его жителя, то между ними, как между положительным и отрицательным электродами, сразу же возникает электрический разряд в виде сверкающей шутки. Не верите? Пройдитесь вечерком по улице и вы услышите:

– Ой, Леонид Семеныч, это вы? Не может быть!.. Двадцать лет прошло с тех пор, как вы уехали в Америку! Не узнаете?! Я же Коля, а это моя жена Галя. Вы же были, можно сказать, нашим семейным врачом!

– Ну как же, как же… Ой, Галочка, ты совсем не изменилась, я тебе больше скажу, ты стала еще красивее, чем была двадцать лет назад. Да и ты, Коля, выглядишь лучше, чем тогда, когда я посещал вас чуть ли не каждый день…

– Видите, дорогой доктор! Значит, разлука с вами пошла нам на пользу…

А вот встретились, видимо, два старых приятеля.

– Аркадий, привет! Как я за тебя рад! Твоя жена говорила моей, что ты ушел из ресторана, где выступал раньше, и теперь стал необыкновенно популярным. Она говорит, что тебя уже узнают на улице!

– Правильно. И я даже знаю, на какой? На Дерибасовской. Я же теперь там пою!..

И так далее, и так далее до бесконечности…

Так что слушайте, что говорит народ, записывайте все это, смело ставьте внизу свою подпись и получится у вас, как учил классик наш Юрий Карлович Олеша, – ни дня без строчки!..

Как мы живем в Одессе

Ну как мы живем в Одессе?

Рассказываю.

Несколько дней назад, например, проснулся я от того, что мне на голову упал потолок. Не балки, конечно, и не железобетонные перекрытия, а то бы я уже, наверное, вряд ли проснулся… А так, штукатурки кусок килограмма на три-четыре… Зато прямо на голову. Ну, в общем, как раз чтобы проснуться. Но не подняться. Оказывается, это на чердаке нашего дома труба протекла водопроводная. Потолок за ночь набух и… Дальше понятно. Хотя, если вдуматься, не очень понятно для дома, в котором уже года полтора как отключили воду. Но она, оказывается, в системе была, просто до кранов почему-то не доходила. Вот тут уже как раз никаких вопросов. Это у нас общее свойство систем – что государственной, что водопроводной. По прямому своему назначению они не работают, но чтобы дать человеку по голове, так это – всегда пожалуйста!..

Короче, жена мне «Скорую помощь» вызвала, а я в ЖЭК дозвонился.

– Потолок!.. – кричу им.

– Труба!.. Пришлите кого-нибудь!..

– Не волнуйтесь! – отвечают они. – Посылаем вам пивовара.

– Кого-кого? – переспрашиваю.

– Пивовара. Остальные все на объектах.

– Ну, в общем-то, – говорю, – представитель этой профессии мне бы тоже не помешал после вчерашнего. Но хотелось бы все-таки видеть ремонтника.

– Да нет, – говорят, – Пивовар – это у него такая фамилия. А по профессии он ремонтник. Хотя, конечно, тоже после вчерашнего. Но это уже ваши проблемы. Так что ожидайте…

Ну, ожидаем… Голова раскалывается. Вода с потолка – ручьем. Уже, наверное, и на соседей просачивается. А тут они как раз нам звонят. Вот, думаем, сейчас скандал начнется… Наоборот!

– Ура! – кричат эти соседи. – Вы знаете, что нам, наверное к празднику, воду дали? Быстренько набирайте все, что у вас там есть, потому что мы уже почти полную ванну набрали, так что будет нам теперь целый месяц не только в чем купаться, но потом даже супчик сварить!..

– Нет! – объясняем мы. – Это не воду дали, это она из трубы, которая на чердаке лопнула.

– Ах вот оно что! – говорят соседи. – То-то мы удивляемся, что она у нас почему-то с люстры течет… Ну все равно набирайте. Во всяком случае, – чище, чем из водопровода. Когда она там бывает…

Наконец приходит этот Пивовар.

– Сейчас, – говорит, – сделаем что-нибудь. Только мне перчатки резиновые требуются. И коврик такой же, чтобы ногами становиться, потому как я же под напряжением работать буду.

– Да нету у нас никакого напряжения! – успокаиваем мы Пивовара. – Электричество нам еще на прошлой неделе выключили.

– А при чем здесь? – он говорит. – Я же не за электрические провода буду хвататься, а за водопроводные трубы. А они у нас завсегда под напряжением находятся. Даже когда во всем городе света нет. То ли заземлился кто-то где-то неправильно, то ли еще чего… Но прикасаться к водопроводным трубам нам, водопроводчикам, строго запрещено.

И добавляет:

– А вот для жильцов это большая выгода! Объясняю. У вас, говорите, электричество выключено? Так вы возьмите обыкновенную лампочку и вставьте в водопроводный кран. Светит как ненормальная!..

Ну, в общем, Пивовар на чердак полез, а у меня, чувствую, с головой совсем нелады. Опять набираю телефонный номер.

– Мы тут «Скорую помощь» вызывали… – говорю.

– Так это вы вызывали? – спрашивают. – Ну, знаете!.. Да за такие вещи вообще расстреливать нужно! Ну ничего, медицинская сестра и врач сейчас за вами зайдут! Вот только из люка выберутся.

– Так они что – на танке, что ли, приехали?!

– Они в канализацию провалились! Это ж додуматься до такого – «Скорую помощь» вызывать при наших дорогах! Вот теперь вы сами за все и заплатите: и за ремонт нашего автомобиля, и за лечение вызванных вами медработников!

– Дверь запри! – пугается моя жена. – А то ты сейчас накличешь еще одну неприятность на нашу голову.

И точно! Только она это произнесла, как видим: сквозь дыру в потолке Пивовар с чердака летит и прямо на нас с женой валится.

– А чтоб он уже горел, этот ваш дом!.. – ревет зашибленный Пивовар. – Между прочим, мы его вообще ремонтировать не должны. К хозяевам обращайтесь!

– Так мы же и есть хозяева…

– Кто это вам сказал? – удивляется Пивовар. – Вам что, еще не сообщали? Этот вот ваш дом уже полтора года назад по решению больших городских начальников передан в полную собственность одному из их маленьких внуков.

– То есть как это – в собственность?! – изумляемся мы.

– Пятиэтажный дом… Тут люди живут!..

– Так вместе с людьми и передан…

– Ничего не понимаю… – теряется моя жена. – Какому внуку? Почему – внуку?!

– Потому что детям своим наши начальники уже все, что могли, передали… – объясняет ей Пивовар. – Сейчас внукам передают. Так вот: когда этот малыш подрастет, пусть он вам и ремонтирует. Потому что сейчас по поводу вашего дома у него совершенно другие планы имеются…

– Это еще какие?

– Да ничего особенного, не волнуйтесь. Просто он хочет его снести и на этом престижном месте построить себе песочницу.

– Ну уж нет! – свирепеет моя жена. – Мы будем бороться! Что ты молчишь?! – кричит она на меня. – Звони в правоохранительные органы!

Ну, набираю телефон правоохранительных органов. Единственный, который знаю. То есть «02».

– Это милиция? – спрашиваю.

– Да! – отвечают. – Но сейчас никого нет. Все уехали на убийство.

– И долго у них там продлится это расследование?

– А кто вам сказал, что они на расследовании?

– А-а-а!!! – совсем уже паникует жена. – Немедленно положи трубку!

Тут в дверь стучат. «Ой-ой-ой, – думаю, – не дай бог, «Скорая помощь»! Что же делать?»

– Кто? – спрашиваю. – Тут никого нет!

– Да почтальонша я.

Открываю. Входит.

– Мужчина! – говорит она. – Это вы Сидоренко Анна Степановна, 1902 года рождения? Я вам пенсию принесла за 1993 год.

– Ну какой же я Анна Степановна? – удивляюсь я. – Это соседка наша бывшая. Старушка уже десять лет как на том свете находится, так и не дождавшись этой своей пенсии.

– Жалко! – говорит почтальонша. – Ну на том свете так на том свете… А то, может, все-таки возьмете, мужчина, а? Потому как, если судить по вашему внешнему виду, думаю, очень скоро вы с ней увидитесь и сможете передать.

Короче, что говорить? Вот так и живем. Воду пьем исключительно из-под люстры, электрические лампочки вкручиваем в водопроводные краны, Пивовары какие-то по квартире летают…

А тут еще телевизор из угла: как брякнет чего-нибудь, так вообще жить не хочется! Ну вот опять! То ли какие-то террористы напали на нашу мирную демонстрацию, то ли наша мирная демонстрация напала на террористов… В общем, хоть на улицу не выходи. Единственная надежда – на футбольный чемпионат в Бразилии. Мы же туда, слава богу, кажется, не попали. Так что для нас там точно все хорошо закончится…

Кепка с характером

Вот так бывает в жизни: мается человек, мечется по малоухоженному пространству судьбы в поисках своей голубой мечты. А ее все нету и нету. Как сырокопченой колбасы на полках в советские времена.

А тут приезжает он как-то в город Ригу и сразу же видит: так вот она где, его мечта! То есть не колбаса, конечно, и не длинноногая латвийская блондинка, как наверняка думает мой проницательный читатель – и ошибается. Потому что голубой мечтой моей жизни в то время была никакая не латвийская блондинка, а, наоборот, финская кепка. Ее-то я и увидел в витрине первого же попавшегося мне на глаза рижского универмага.

И она была прекрасна.

Вельветовая кепка-берет с небольшим козырьком и пумпочкой на макушке была водружена на манекен. Кроме нее, на манекене имелся блузон свободного покроя, выполненный из такого же вельвета, а также клетчатый шарфик, артистически вывязанный вокруг шеи. То есть все то, что в идеале мне и требовалось. Зачем? Объясняю: человечество со временем, конечно, начинает кое-что соображать. Например, ум и талант, говорят, стали цениться сегодня дороже. Но главные, фундаментальные ценности остаются прежними. Например, куда бы вы ни пришли, встречают вас по-прежнему по одежке. А значит, человек в таком прикиде, который я описал выше, будет сразу же всеми воспринят как личность незаурядная, творческая – может быть, выдающийся художник, а может, как в случае со мной, без пяти минут всемирно известный писатель. То есть, будучи одетым в такие шмотки и имея у себя под мышкой, скажем, картину собственного изготовления, вы можете спокойно прийти на какой-нибудь престижный аукцион, где ваша картина будет сразу же продана за очень большие деньги.

Ну а если у вас при таком фасонистом гарнитуре имеется рукопись собственного романа, то вы можете сразу же направляться в комитет по выдаче Нобелевских премий. Причем непосредственно в кассу. На что мы с женой, честно говоря, очень рассчитывали. Так как, подсчитав все свои возможности, пришли к неутешительному выводу, что от полного финансового краха в данный момент спасти нас может только непредвзятое, а главное, гуманное решение Нобелевского комитета. И тут уже, согласитесь, без писательской кепки мне было никак не обойтись. Конечно, ее, как и блузон, и даже шарфик, можно было давно купить в Одессе, где-нибудь на «Седьмом километре», но все это было бы подделкой. А я всегда говорил и продолжаю настаивать на том, что эксперты Шведской академии за версту отличают писателя, у которого на голове фирменная писательская кепка, от такого, у которого на голове кепка, сшитая на Малой Арнаутской. Потому что должен же быть у этих экспертов хоть какой-нибудь объективный критерий, по которому они определяют, кому в этом году выдавать Нобелевскую премию по литературе, а кому, наоборот, не выдавать. В общем, явись я в этот комитет в кепке, сшитой, скажем, на Малой Арнаутской, мой роман сразу же был бы признан бездарным и графоманским. Хотя, честно говоря, у меня и такого не было. Но нужно же было с чего-нибудь начинать. Я решил начать с кепки.

– Нет… Это не есть возможно, – замахал руками продавец рижского универмага, – кепка продается только с блузоном и шарфиком. Это ансамбль, произведение искусства, как Домский собор.

– Но у меня сейчас нет денег на весь Домский собор, я могу купить только его шпиль, то есть кепку. Вот двадцать долларов.

– Поймите, – упирался продавец, – эта кепка, и блузон, и шарфик у нас имеются в единственном экземпляре. А вдруг кто-нибудь зайдет и захочет купить весь ансамбль, то есть весь Домский собор. С кепкой! Что я буду ему говорить?

В конце концов жене надоело слушать всю эту белиберду, она достала еще десять долларов, и судьба шпиля Домского собора была решена.

Я ехал в гостиницу, прижимая к груди вожделенную кепку, и душа моя ликовала. Перспектива получения Нобелевской премии становилась практически реальной. Правда, был один момент, на который мне стоило обратить более пристальное внимание: уже в момент вручения, я имею в виду пока только кепки, она неожиданно выскользнула из рук продавца, закатилась куда-то под прилавок, и мы ее довольно долго искали. Теперь-то я понимаю, что это было не случайно. Но тогда… Кто бы обратил внимание на такую мелочь?

В гостинице я торжественно уложил кепку на самый центр дивана, и мы с женой стали собираться на вечеринку, которую рижские друзья устраивали в нашу честь. Приняли душ, переоделись. Я подошел к дивану, чтобы надеть свою новую кепку, и обомлел. Кепки не было.

– Не понял, – растерялся я. – Точно помню, что положил ее на диван.

– Ой, что ты можешь помнить с твоим склерозом? Наверное, сунул куда-нибудь и забыл. Иди и ищи.

– Да нет у меня никакого склероза, – буркнул я.

– Но чудес же не бывает. В ванной смотрел?

– А зачем? Я ее туда точно не заносил. И вообще я в ванной не был.

– Да? А душ ты где принимал?

«Точно, – пронеслось у меня в голове. – Ну конечно, склероз… Но, господи, неужели он у меня уже в такой стадии, что я теперь даже принимаю душ, не снимая с головы кепку?!»

Я побежал в ванную. Нет, слава богу, ее там не было.

– Ищи, ищи, – поторапливала меня жена, – мы опаздываем.

Я опять обыскал весь номер. Даже зачем-то вышел на лестничную клетку. Я даже балкон чуть не открыл, хотя вообще-то в нашем номере балкона не было. Это еще счастье, что массивная стеклянная стена современной рижской гостиницы спасла меня от попыток сделать из нее балконную дверь и выйти на улицу непосредственно с двенадцатого этажа. Но кепки не было нигде.

– Да возьми ты, наконец, глаза в руки, – разозлилась жена, – вот она! Видишь?! В коридоре лежит, под радиатором парового отопления. Сам небось ее туда положил, и сам же найти не можешь!

И правда! Кепка лежала в самом незаметном углу нашего номера, затаившись под радиатором. Но я же ее туда точно не клал. Зачем? Я что, вообще идиот какой-то? Впрочем, вопрос этот я жене, на всякий случай, не задал, рискуя нарваться на утвердительный ответ.

И мы поехали в гости.

Должен сказать, что еще в 80-е годы, когда я впервые побывал в Риге, она поразила меня тем, сколько необыкновенно талантливых и при этом совершенно внутренне свободных режиссеров, композиторов и философов помещалось в этом сравнительно небольшом городе. Думаю, что еще где-нибудь в конце сороковых советская власть вполне могла бы обеспечить всем этим гениям существование на значительно более обширных просторах. Например, на Колыме. Но сегодня, когда Латвия стала свободной страной, моим друзьям бояться было совершенно нечего. Какими блестящими творческими планами делились они со мной в этот вечер, какие изумительные идеи высказывали! Казалось бы, слушай, записывай и пользуйся! Но где там! После выслушивания очередного гениального замысла мы все еще долго и с воодушевлением пили за его осуществление. А водка, чтоб вы знали, на всей территории бывшего СССР всегда была и остается главной, хотя и единственной защитницей наших интеллектуальных прав. То есть вы можете даже в самом отпетом кругу самых исписавшихся членов Союза писателей изложить сюжет стопроцентного мирового бестселлера и идти домой спать, будучи абсолютно уверенным, что у вас его никто не украдет, потому что на следующее утро все равно никто ничего не вспомнит.

Постепенно этот прекрасный вечер подошел к концу. Мы дружной компанией высыпали в переднюю, стали прощаться с хозяевами, одеваться. Я подошел к одиноко стоящей в углу старинной вешалке, на которую, придя, повесил свою кепку, и где, это я уже точно помнил, кроме нее, вообще ничего не было. И… Ну, в общем, теперь кепки на ней не было тоже. Правда, в этот раз я уже был умнее: не стал сразу поднимать панику, а скромно подошел к хозяину и спросил:

– Простите, где у вас в квартире находится радиатор парового отопления?

– Да вон, в углу, – ответил хозяин. – А зачем вам?

– Да так, знаете ли, испытываю некий писательский интерес, – туманно объяснил я.

Ну не мог же я ему прямо сказать, что уже заметил некоторые странные черты в поведении моей новой кепки.

– А вообще-то у нас не один радиатор имеется, – между тем продолжил хозяин, видимо, стараясь сделать мне что-нибудь приятное. – Их у нас в квартире штук четырнадцать или шестнадцать…

– Боюсь, мне придется заглянуть под каждый, – предупредил я хозяина. – Это вас не затруднит?

– Да пожалуйста, – с истинно латвийским хладнокровием и гостеприимством ответил тот. – Заглядывайте куда хотите и сколько хотите, мы вообще-то поздно ложимся…

Примерно через час, излазав всю квартиру, я вернулся в гостиную и объявил хозяевам о пропаже кепки.

– Но такого не может быть, – растерялся хозяин. – Вы же видели, у нас в гостях были профессора университета, режиссеры с мировым именем, они не воруют кепок!

– Да-да, – согласился я, – конечно, профессора… режиссеры с мировым именем не воруют кепок. Хотя, должен сказать, что в нашей стране был даже один президент, который в молодости… Ну, к вашим гостям это, конечно, не относится.

– И вообще, – продолжал хозяин, – мы, в этом районе Риги, даже спим с незапертой дверью. И еще не было случая, чтобы сюда кто-нибудь вошел без разрешения.

– Угу, угу, – покивал я. – Скажите, а вот не было случая, чтобы отсюда, наоборот, кто-нибудь вышел без разрешения?

– Что именно вы имеете в виду? – насторожился хозяин.

– Все, – одернула меня жена, – быстро поехали домой. А то тебя здесь, по-моему, уже и так принимают за ненормального.

Мы быстренько попрощались и вышли. Конечно же, пока мы спускались по лестнице, я постоянно оглядывался по сторонам. Кепки не было. И на улице ее не было, и на троллейбусной остановке. И только в последний момент, когда мы уже садились в троллейбус, я увидал ее. Она катилась по ночной вымытой мыльной пеной рижской мостовой и уже намеревалась повернуть в темный переулок. Я схватил ее за козырек буквально в последний момент. «Ну все, – думал я, – держа кепку обеими руками, пока мы добирались в гостиницу. – Больше никаких экспериментов. Теперь ты от меня никуда не денешься».

На следующий день мы улетали в Одессу. Но я начал готовиться к отлету еще с вечера. Кепку я уложил на самое дно чемодана, сверху положил свои вещи, потом вещи жены, потом придавил все это рижскими подарками, потом закрыл плотно набитый чемодан, перетянул его кожаным ремнем, а ключик положил себе под подушку. «Так будет надежнее, – думал я, – засыпая под перезвон колоколов Домского собора».

Утром приехал знакомый, чтобы везти нас в аэропорт.

– Вы вещи уложили?! – с порога закричал он. – Давайте, давайте, а то мы уже опаздываем.

– Все уложили. Можем выходить. Я вот только сейчас эти вещи на минутку обратно выложу, потом опять уложу – и вперед.

– Зачем их выкладывать? – со страхом глядя на меня, спросила жена.

– Ну так, знаешь, на всякий случай… Чтобы лишний раз не волноваться, – жалко пролепетал я.

Быстренько снял с чемодана ремень, открыл замок, достал подарки, потом наши с женой вещи, потом из чемодана, по идее, должна была появиться кепка. И она, конечно же, появилась бы… Если бы она там была. Но кепки не было.

– Вот теперь действительно все, – разозлилась жена. – Хватит! Ты посмотри на себя! Покраснел весь. Видимо, давление поднялось. Да забудь ты про эту чертову кепку! Жили же мы без нее тридцать лет и дальше проживем.

И мы поехали в аэропорт. По дороге я ни разу не обернулся по сторонам, чтобы жена, не дай бог, не подумала, что я чего-то тут высматриваю. И только на самой последней улице, после которой начиналась дорога в аэропорт, я машинально повернул голову и взглянул на витрину универмага, где начиналась вся эта история. Так вот, кепка была на месте. На голове у того самого писательского манекена, с которого я ее, как видно, вопреки кепкиным желаниям, и снял буквально накануне.

– Мы можем остановиться, – сказала жена, – у нас остался чек, уверена, что нам ее вернут. В конце концов, мы в цивилизованном европейском государстве. Если каждый дурацкий колпак начнет устанавливать тут свои законы…

– Не нужно, – твердо ответил я, – поехали! Видеть ее больше не хочу! Ну, допустим, даже и вернут. Я привезу ее в Одессу, и ты представляешь, какая жизнь у меня начнется? Она будет исчезать каждый день, а я стану местной достопримечательностью. «А теперь посмотрите направо: это наш бывший писатель. Когда-то подавал надежды. Но последние годы известен только тем, что день и ночь ищет по всему городу какую-то кепку».

И потом, знаешь, я понял, в чем тут дело. Просто бывают вещи домашние, которые привыкают к дому, а бывают дикие, вот как эта кепка.

Для нее самое главное – свобода. И не мне, человеку, всю жизнь отстаивающему идеалы свободы, бороться с кепкиными принципами. А может, она вообще влюблена в этот писательский манекен с его тупой пластмассовой головой, у которого шансов получить Нобелевскую премию по литературе еще даже меньше, чем у меня. Но тогда тут вообще ничего не поделаешь. И, по-моему, уж ты-то, – обнимая жену, закончил я, – как никто другой должна ее понять…