Текст книги "Лишь тень"

Я сразу направился к терминалу. Пусть думает, когда придёт, что хочет. Всё равно время объяснений ещё не пришло. Наступит ли оно хоть когда-нибудь, я не был уверен, но попробовать – стоило.

Проведя первый раз ладонью по холодной панели, я уже забыл все сомнения. Статус Действительного Пилота предоставлял мне незамедлительный доступ к такому океану информации, о каком я и не мог раньше подозревать. Начать я решил с простого. А именно – тривиальным образом загрузил терминал информацией обо всех людях, хотя бы минимально подходящих под описание, засевшее у меня в памяти с того давнего дня. Эх, если бы можно было просто спросить Мари… но – ничего не выйдет. Я отчего-то вспомнил ту жалкую попытку аналогичного поиска, что была мною предпринята пять, или сколько там, месяцев назад. Тогда мне не хватило настроя копаться в цифрах, которые, я знал, для кого-то заключали всю его жизнь. Теперь… я уже довольно долго пробыл Пилотом, чтобы научиться в полной мере обособляться от реальной действительности. Что в цифрах? Здесь нет живых людей, сколько ты их себе не воображай.

Вернулась Мари, и я, каюсь, даже не заметил, когда. Она стояла у двери, стояла совершено неслышно, даже дыхания не уловить. Когда я всё же поднял глаза навстречу обращённому ко мне взгляду, она лишь кивнула, безмолвно соглашаясь со мной. Откуда ей было знать, чем именно я сейчас занят? Не знаю, по всей видимости, Мари понимала в те дни меня гораздо лучше, нежели я её. Вышла она так же беззвучно, как и вошла, оставляя меня наедине с жаждущим удовлетворения любопытством.

То, что поиск ни к чему опять не привёл, трагедией для меня не было, я ожидал чего-то подобного, иначе всё было бы слишком просто.

Я напряг память и постарался выудить оттуда детали, истёршиеся по прошествии времени. Что меня так поразило в его облике? Было что-то эдакое в том парне, в противоположном случае мой интерес к его персоне вырождался в тривиальную ревность, собственнического рудиментарного инстинкта. Подобной гнуси за мной не водилось, да мы с Мари, в общем-то, иногда спали с другими людьми. Она, я подозреваю, чаще. Но это, естественно, никакой роли в наших взаимоотношениях играть не могло. Но тогда… Я стоял, как последний идиот, на злосчастной платформе и не мог найти себе места от беспокойства. Что такого было в том парне? Отчего его нет ни в одном списке? На эти вопросы следовало ответить в первую очередь. Интуиция, невесть откуда у меня взявшаяся, подсказывала, что это прояснит если не всё, то многое. Однако сколько я ни старался, единственная деталь, которую я сумел извлечь из своих обрывочных воспоминаний – невероятно потрёпанный вид того парня. Он словно неделю дома не ночевал. То есть, одет он был вполне согласно нашим стандартам. А если…

Мои подозрения в результате той бессонной ночи так и остались подозрениями, но я обратного и не ожидал, а вот блокнот чуть не до половины оказался исписан заметками, возникшими по ходу дела замечаниями, новыми вопросами и возможными путями поиска ответа на них.

И жирно, чтобы не пропустить, посредине первой страницы была жирно обведена надпись: «Откуда они приходят?» Кто такие эти «они», я даже толком не догадывался. Но чувствовал, что обязательно пойму. Тому подтверждением был мой нечаянный вояж через Вольные Территории.

Ложась спать, я осторожно поцеловал Мари в щёку. Она не проснулась, но нахмурилась.

Заснул я мгновенно.

[обрыв]

Утро началось так же, как сотня других, что слились для меня теперешнего в однообразную нескончаемую череду. Мы завтракали, перекидываясь ничего не значащими фразами. Единственно, я старался придать своему лицу выражение, пусть не много, но способное передать моей малышке те чувства, которые я к ней испытываю. Забудь про всю эту отчуждённость, пора приходить в себя.

Она искоса на меня поглядывала, но отнюдь не спешила сделать шаг навстречу. Мари мне доверяла, как и прежде, но всё равно давала понять, что время сближения ещё не пришло. Каким добровольным самоистязанием в таком свете выглядели мои воспоминания того странного видения, пришедшего ко мне из глубины леса! Ничто не вечно в этом мире, но отчего-то именно эфемерное романтическое приключение с собственной женой, да ещё, притом, мною же и воображаемой, засело в моём мозгу, да ещё как!

Не время, значит… я подумал, наступит ли вообще это самое время.

Тоненькая тетрадка лежала всё там же, где я её оставил примерно неделю назад. Вооружившись стилом, я подумал немного и отметил в нужном месте семь аккуратных крестиков. Ох, эти крестики. Когда я понял, что ничего не могу поделать со своей вышедшей из подчинения памятью, то решил хотя бы вести статистику. Перелистав несколько страниц, я мог увидеть эти белые пятна воочию. Разбросанные там и сям, они составляли непонятную мне зависимость, странным рисунком отпечатываясь на сетчатке глаз. Как может быть такое: раз за разом из моей жизни изымают целые куски, а я даже не могу выяснить, существовали ли они на самом деле! Единственным материальным доказательством была тетрадь. Я пару раз шумно вдохнул и выдохнул, а затем снова спрятал её в тайник.

В этот день мне предстояло проделать, помимо обычных тренировок и совещаний, несколько вещей, сама надобность в каковых могла бы поставить стороннего наблюдателя в абсолютный тупик. Для меня же сделать шаг в нужном направлении было делом не одного месяца раздумий.

Во-первых, я должен был поговорить с человеком, которого не видел уже бездну времени. (Об этом позже, буду последователен.)

А во-вторых… Эти самые крестики оставались моей постоянной головной болью, что и привело в итоге к серии походов по докторам. Результаты… результаты плачевны, поскольку оказалось, что современная неврология оказалась не в состоянии по одному только результату обследования определить сбои в работе нервной системы. Им требовалось знать симптомы. Чего я, собственно, сообщит им как раз и не мог, так как вполне резонно предполагал, что тут же буду отстранён от подготовки к Полету на не вполне определённый срок. Таким вот образом моя эпопея с докторами некогда и закончилась, но не так давно она получила неожиданное развитие. Закрытое было для меня окошко к осознанию происходящего все эти полгода вокруг меня неожиданно открылось вновь, когда я разузнал о существовании портативной станции биоконтроля поблизости от Центра Управления Полётами. Изначально она разрабатывалась для установки на мой «Тьернон», но была благополучно заменена более совершенной моделью, и теперь там проходили свои текущие медосмотры ночные смены Центра. Тот факт, что до того я не подозревал о существовании станции, говорил, прежде всего, о собственной нелюбви к медицине вообще, и, кроме того, указывал на мой, по обыкновению, сугубо дневной график.

Автоматика оказалась более сговорчивым компаньоном в моём предприятии, я же был намерен воспользоваться, в конце концов, доступным мне уровнем конфиденциальности, чтобы стереть все упоминания о своих визитах.

Сегодня всё должно было завершиться. В мою ли пользу, я тогда не знал, но уж точно мне бы это не повредило.

Размышляя об этом всём, я не заметил, как рабочий день прошёл. Пора.

«Вы проходили все обследования точно в требуемый срок, отчего? Это очень непохоже на людей, так строго следовать указаниям. Вас настолько беспокоит Ваша проблема?»

«Да. Очень беспокоит».

«Хорошо, тогда будем двигаться быстрее. Расскажите ещё немного о первых мгновениях после вашего пробуждения. Вы, надеюсь, понимаете, какие пробуждения я имею в виду?»

«Да, конечно. Вначале необычная энергия, даже ажиотаж, словно я чем-то долго и увлечённо был занят, но затем невероятным образом погрузился в сон, и сам этого не заметив, вроде как стремлюсь продолжить это самое занятие, но вдруг понимаю, что заснул, а теперь проснулся».

«Хорошо, но когда приходит осознание того, что вы не помните то, что вы делали, чем вы вообще занимались перед тем?»

«Непосредственно в тот же миг. Стоит сконцентрироваться на своих внутренних часах и попытаться вспомнить…»

«Да, я помню, вы говорили. Хорошо, тогда перейдём далее… Вы знаете, я ещё раз просмотрел полученные мною результаты вашего обследования. вы уверены в предоставленных вами ответах на мои вопросы?»

«Хм… простите, но я никак не ожидал подобной недоверчивости от машины».

«Это не проявление недоверчивости или неуважения, но, с вашего позволения, я хочу лишний раз убедиться. Вы могли забыть, не уделить должного внимания, в конце концов, осознанно утаить…»

«Я понял вас. Нет, ничего подобного, я подошёл к ответам на ваши вопросы с максимальной серьёзностью и отвечал честно».

«Отлично. Я уже сформулировал ответ на нашу загадку, только он настолько невероятен, что я теряюсь. Все данные говорят о том, что ваша нервная система уже была неоднократно, а, быть может, и будет впредь подвергаться ментокоррекции глубокого уровня. Не зная наверняка, где искать, я бы ни за что не обнаружил изменений. Результаты неутешительны, попытка принудительно высвободить блокированную память повлечёт за собой катастрофические последствия».

Меня словно током передёрнуло.

«Кто и при помощи чего способен это сделать? Да, именно то, что вы упомянули. Высвободить память».

«Я так и знал. Все люди одинаковы. Теоретически, на планете есть несколько аппаратов и специалистов соответствующего профиля, вот только подобные манипуляции для таких случаев, как у вас, требует санкции высшего руководства Совета Здравоохранения. У вас есть таковое на руках?»

«Ясно. То есть нет, разрешения нет. Но, в таком случае, моя амнезия может быть результатом деятельности людей? Я имею в виду вышеупомянутых специалистов».

«Нет! В этом и причина моего удивления результатами исследований. Ни один врач в мире не сможет ни в одиночку, ни группой совершить такое над человеком, да, притом, чтоб никто не узнал. Тем более – совершить это неоднократно! Такое попросту невозможно».

«Ладно. Теперь забудьте всё, что выяснили из наших разговоров».

Хм, вот что мне интересно, когда же я всё-таки сподобился написать ту объяснительную, в которой говорилось, что очередной медосмотр пройден там-то и там-то, что результат…

Видимо, уже тогда моя конспирация стала чем-то подсознательным. Вспоминая своё состояние после выхода из медицинского центра, я мог бы понять что угодно, но только не столь холодную расчётливость.

Неожиданно зябкий вечерний ветер стеганул меня в лицо, но я не обратил на это никакого внимания. Я стоял, ощущая захлопнувшуюся в паре дюймов позади меня дверь, и сдерживал себя от стремления вернуться, убедить себя в ошибочности этого невероятного диагноза. Но назад дороги не было, теперь у меня в мозгу сидел зловредный такой жучок, только и способный, что шептать: ты – не более, чем марионетка, кто-то дёргает ниточки, ты двигаешься, но стоит тебе проявить толику воли, как сразу…

Что именно «сразу», я придумать не смог. Меня колотило так, что было не до холодного осмысления. Сам факт, что кто-то мог копаться у меня в голове, беззастенчиво корёжить там всё, считаясь только со своими собственными планами, не мог не потрясать. Так уж сложилось, что я привык быть открытым внешнему миру, но только всегда оставались уголки сознания, куда старался не заглядывать даже я сам, клочки личного, закрытого для внешних раздражителей, сокровенного. Того, что и составляет настоящую, незаменимую часть личности. Моё истинное я. Всё остальное – не более, чем интерфейс.

Нашёлся человек (или их было несколько?), который посягнул на первооснову самого моего существования. Такого я не мог простить никому. Быть может, из-за этого всё так и случилось впоследствии?

Назад в медблок я не вернулся. И глупостей не напорол, хотя весь вечер меня жутко тошнило от этого мерзкого чувства. Мне нужно было принять к рассмотрению, что именно происходит со мной в эти странные пропавшие раз и навсегда дни, а потом из этих соображений строить линию поведения.

Теперь же неясным оставалось по меньшей мере то, отчего я, пусть трижды потерявший память, так и не смог разъяснить для себя ни один из конкретных эпизодов? Что я такое делал всё это время? Нет, амнезия, пусть искусственная, не объясняла почти ничего – она исключительно давала надежду, что мои поиски обязаны привести туда, куда я и желаю попасть, что они не напрасны, что это не шизофренический бред, а самая настоящая реальность.

Додумавшись сквозь зубовную дробь и невероятный ступор логических центров моего мозга до подобных вещей, я прекратил паниковать и почти пришёл в себя. Усилием воли мышцы моего лица расслабились, убрав это перекошенное выражение. Не может быть, уже прошло столько времени!!!

Я поспешил вперёд, загораживая обыденной тривиальщиной чёрную дыру чудовищного нервного шока, поразившего меня какие-то минуты назад. Излечивать я его буду ещё долгие месяцы, да так никогда и не избавлюсь от последствий, но тогда я вполне похоже изобразил бодрую походку. Мне нужно было встретиться со стариком. Тот ждал, покуда я действительно созрею для разговора… долгих полгода. Стоило ли теперь опаздывать?

Аэрон застыл подле моего дома, но я не стал выходить из-под непроницаемой тени деревьев, предоставив гостю возможность отпустить машину. И только когда его голова знакомо склонилась над невысоким моим забором, я сделал шаг навстречу.

– Здравствуйте, Учитель.

Прежде чем ответить, он передёрнул отчего-то плечами.

– Привет. Ты звал меня, и я пришёл.

Странно, отчего такая экспрессия в голосе?

– Учитель, вы тоже меня звали. Не отпирайтесь, я понял это, правда, только сейчас, но иначе я не пошёл бы на этот разговор… Учитель?

Он говорил словно через силу, нехотя выталкивая из себя слова.

– Учитель… я не учитель тебе больше, мы же кажется, в прошлый раз достаточно объяснились по этому поводу. Теперь тебе нужно учиться всему самостоятельно. Это, наверное, любопытное времяпровождение…

– Да, мы объяснились. Но вы так и не сказали, отчего всё это.

– О, юноша, вы действительно стали не в меру пытливы… и ретивы. Не знаю уж, к добру ли.

Я помолчал, заметно заводясь. У меня в жизни и без того было достаточно недоговорённостей, чтобы разводить их дополнительно. Нет, отсюда мы разойдемся полностью раскрывшимися друг перед другом.

– Это из-за вашей отставки с поста в Совете?

Учитель фыркнул. Что же мне не нравится в его взгляде?..

– Совет… если бы я захотел, я бы до сих пор оставался Советником. Меня не отстраняли, я ушёл сам.

– Тогда что же?

Заборчик заскрипел, когда Учитель о него облокотился.

– Как бы это тебе объяснить… даже не знаю, ты застал меня врасплох. Отчего тебе это так интересно? Ну, ладно, можешь не думать лишнего… Просто так уж получилось, я сам для себя решил, что недостаточно верю в то, что вколачиваю из года в год в своих учеников. А так учить нельзя… всё, что потом – было простым следствием моего тогдашнего выбора. Да ещё ты… Мальчик, хочешь совет старшего товарища?

Я кивнул, хотя ждал отнюдь не советов.

– Когда сядешь в кресло Пилота, попробуй поглядеть себе через плечо, узнаешь много нового.

Вы знаете, в те дни я был достаточно заморочен, так что даже не старался задумываться над полученной информацией. Её понимание придет позже, что, может быть, было и плохо, но зато спасало от сумасшествия. Я просто принимал молча к сведению.

– Киваешь… ты вот так же всё время кивал на моих уроках. Что ни скажи, ты киваешь. Временами было трудновато с должным спокойствием переносить эту твою привычку.

– Я киваю вашим словам, Учитель. Сейчас у меня в голове и без того достаточно сомнений.

– Неужели?

Мне показалось, что он искренне удивился. Тогда… Учитель действительно ничего обо мне не знал с того момента, как мы расстались. В таком случае…

– Тогда это тоже – Мари. Больше некому. Вы всё ещё вместе? – старик произнёс это имя с заметным неудовольствием.

– Что значит «тоже»? Почему моя жена – «тоже»?

– Жена… ну надо же, никак не подумал… Я всё время считал тебя своим лучшим учеником. Благо, и результат налицо. Но вот, Мари смогла меня не только слушать, но и научить чему-то.

– Мари… ваша ученица?

Он хитро сощурился и, мне показалось, засмеялся про себя.

– Да. Ты не знал?

– Она об этом умолчала… но почему?

– Она знает, почему. Отчего бы тебе самому не спросить?

Сарказм давался его губам с такой лёгкостью.

Вот так вот.

– Учитель!..

Но он уже разворачивался, собираясь уходить.

– Она поможет тебе прийти к самому себе. Если Мари вышла за тебя замуж, значит, любит, а любимых не бросают. Мне же пора, я дал тебе достаточно пищи для размышлений.

Учитель в чём-то оставался абсолютно прежним человеком, заставить его сойти с задуманной линии было делом невозможным. Хотя… Мари, с его же слов, в своё время это удалось.

– Учитель, подождите же!

Он всё-таки обернулся.

– Скажу тебе одно… Там, где я сейчас обретаюсь, нет места сомнениям, потому что там нет людей. Ни единой живой души, кроме меня, и это хорошо. А ты… оставаясь здесь, ты обрекаешь себя на сомнения, а именно тебе, Пилоту, сомнения должны быть чужды. Сложность моего положения именно в том, что эти самые сомнения я должен был изжить в тебе на корню, сделать из тебя идеального исполнителя предначертанного всей историей нашей цивилизации…

Мне показалось, что слово «цивилизация» было произнесено с некоторым… презрением что ли. Сейчас я твёрдо знаю, что это было. Тогда я мог только пытаться угадать.

– … но тут уже я и сам стал другим, Мари постаралась. Хотелось только попытаться дать такую же возможность и тебе, нельзя быть бесчестным со своим учеником. И вот, мы стоим здесь… я уже говорил, что не в состоянии оценить нашу сегодняшнюю встречу с позиций абстрактных добра и зла. Может, это-то и плохо.

Что же во внешности Учителя, увиденной мною вдруг с такой чёткостью, когда согбенная фигурка прошла под самой дугой уличного фонаря, показалось мне таким странным?

Одна деталь. Одежда Учителя была невероятно измята, словно он несколько дней не ночевал дома.

– Учитель, постойте!

Однако, даже сообразив это, я не стал догонять удаляющегося Учителя. Пусть идёт туда, к себе, где ему хорошо, я ещё успею понять, где же это место находится. Я так думал.

[обрыв]

Учитель был прав, когда говорил, что дал мне достаточно пищи для размышлений. Прочь неуверенность и комплексы. Я действительно иду правильным путем, пусть и не так быстро, как хотелось сначала. Заканчивающийся день принёс мне больше, чем предыдущие полгода метаний.

Учитель был непричастен к вторжениям в мою память.

Мари – тоже.

Теперь стоило применить эти сведения в деле.

Я немедленно направился к себе в кабинет, где и просидел за терминалом до поздней ночи. Мари в тот день вернулась под утро. Краешком сознания я отметил, какая она бодрая и порозовевшая. Когда её горячие губы коснулись моей щеки, я молча ответил ей встречным поцелуем, сомнамбулическим жестом расстёгивая рубашку. Я потянулся к ней навстречу. Стул, задетый мною, отчего-то загремел о пол, набив уши дребезжанием и звоном.

Её поцелуи, мысленно стонал я, так отличались от памятного видения, пришедшего из глубин леса. Что творилось в маленькой головке Мари в то время… я не имел ни малейшего представления, вот только осознание – я сжимаю сейчас в объятиях вовсе не того человека – невольно оставляло свой зловонный отпечаток.

Спать мне в ту ночь не пришлось вовсе. Наши тела разукрасились свежим рисунком из царапин и синяков. Оторвались друг от друга мы лишь в полседьмого утра, только-только успеть в Центр. Я, не завтракая, поспешил одеться и направился к поджидавшему у калитки служебному аэрону. Отоспаться успею ещё.

Последующие несколько недель прошли в жуткой суете. Отчего-то Совет решил поменять, казалось, раз и навсегда утверждённый «план развёртывания». Порядок подготовки к началу экспедиции и без того форсировался неслыханно, а тут вообще началось что-то странное. Торжественное вручение Стартового Ключа, наскоро организованное за три дня, выродилось в полный фарс, то есть как бы оно и совершилось, но никакого отклика в душе не оставило. Народ, собравшийся понаблюдать, тоже пожимал плечами, все знали, что церемония должна проводиться ровно за полгода до Старта. Или… или старт действительно сдвинули. Но отчего тогда никто ничего не знает?

Начались один за другим непонятные визиты на Эллинг, моё присутствие раз от раза именовалось всё более «желательным», я просто валился с ног, пользуясь для сна любой возможностью, пусть это минутка перерыва или полёт на аэроне на очередную «точку», отчего-то заинтересовавшую комиссию одного из Советов.

Сложилось положение, при котором я не мог даже близко подобраться к терминалу, дома же я и вовсе не был целых девять суток кряду. Изыскания мои, таким образом, опять впали в латентное состояние, но я не терял надежды, что всё-таки этот непонятно откуда взявшийся цейтнот когда-нибудь да закончится, не может же он продолжаться вечно. Можно понять, какое чудовищное (для меня, привыкшего к спокойствию и расслабленности эмоций) раздражение я испытывал по этому поводу.

Например, на церемонии Вручения меня так и подмывало ляпнуть что-то вроде «завязывайте, ребята, мне бы домой побыстрее свалить». Ничего подобного я, конечно же, себе не позволял, но в мыслях скрежетал зубами, коли бы так!

Запомнился один любопытный момент… отчего-то именно запомнился.

Я находился в каком-то помещении, заполненном контрольной аппаратурой. То ли пытался заснуть, то ли уже спал, когда дверь отъехала в сторону, пропустив внутрь одного из «представителей». Я тут же зашевелился и принял, как мне показалось, заинтересованную позу класса «я весь внимание». Однако или получалось у меня плохо, или это скрип суставов дурно повлиял на выражение моей заспанной физиономии, но в итоге вошедший даже будто пригнулся под моим взглядом. Вместо того, чтобы внятно сказать, куда меня опять зовут, тот что-то бормотал, и глаза его бегали. Это после таких вот случаев я начал по-настоящему замечать, насколько изменилось отношение ко мне посторонних людей. Со второй попытки я всё-таки сумел справиться со своим лицом, нарочито злобно поблагодарил собеседника за информацию и не успокоился, пока не довёл его своими словоизлияниями до состояния полной прострации. После чего не поленился выпроводить его за дверь. Больше меня не смели будить без крайней необходимости, или, в крайнем случае, уведомляли о таковой необходимости заранее.

Действительно, пора было становиться человеком, время которого дорого не только ему самому.

Всё заканчивается на этом свете, рано или поздно. Закончилась и эта бесконечная инспекция. Домой я возвратился, как уже говорил, спустя целых девять суток, однако только на пороге собственного дома мне пришло в голову, что я забыл предупредить о своём долговременном отсутствии Мари. Это меня насторожило. Неужели… неужели наступает то время, которого мы с ней на пару так боялись и так подспудно ждали, когда иррациональные наши чувства, наконец-таки, придут в соответствие с реалиями нашей с ней жизни. То есть, угаснут сами собой. Так всё-таки… Она ли меня разочаровала? Или я сам остыл, разрывая последние связующие нас нити? Я ускорил шаг, буквально побежав к знакомой калитке.

Она была там, за горящими окнами был отчётливо виден тонкий силуэт. Я видел, как она оборачивается, смотрит тоскливым взглядом в мою сторону, невидящим, но таким просящим… О, я опять видел не то, на что надеялся, скрывая эту надежду даже от самого себя.

И уже чувствовал эту тупую боль в груди.

И уже ощущал горечь струящихся по моему лицу слёз.

За эти девять дней мне было некогда подумать о ней хоть миг. Ни о чём это, однако, не говорило.

Возможно, в тот миг я ошибался и продолжаю заблуждаться до сих пор. Возможно, все эти воспоминания – лишь бред гибнущего в угоду обстоятельствам человека, удумавшего притом утащить с собой в небытие весь свой мир. Но что такое мой мир, как не вот такие воспоминания? Да ничто.

Моё тело само, без посторонней помощи, рванулось вдоль стены дома, быстрее достичь заветной двери, поговорить, наконец, с Мари, объяснить ей, что…

Что-то мешало мне, встав на пути. Что-то мне неизвестное, ненужное, упорное и настойчивое. Я попытался отшвырнуть это нечто прочь, да только вдруг оказался прижатым спиной к шершавой стене дома, мне что-то упрямо шептали, схватив меня за отвороты форменной куртки Пилота. Я, видимо, не сразу сообразил, что передо мной всё-таки человек. Но, когда до меня дошло, я уж не упустил возможности его узнать.

– Да как вы можете!!! Вы, великий мира сего, как вы смеете её огорчать?!! Властвуйте там, среди своих бездушных машин и таких же бездушных людей, но оставьте Мари, пусть она спокойно уйдёт…

Мне не нужно даже было видеть его измятой одежды, не нужно было вспоминать его полустёртые из памяти черты лица. Это был он, тот самый парень, которого я уже так долго и бестолково ищу. Тот самый субъект, которого не существовало ни в едином банке данных. Пришедший оттуда. Ярость вспыхнула в моём мозгу подобно неистовому негасимому пламени, что бушует в глубине реакторов. Его речи меня не трогали, но прервать их было долгом. Мой кулак легко вышел из его захвата и, пробивая неожиданно стойкую и отработанную защиту, со свистом ухнул куда-то туда, в темноту, где находилось его лицо. Я мог стерпеть многое. Но, чтобы он мешал мне пройти к моей Мари?!! Последующие мгновения запечатлелись в моём сознании крайне смутно. Очнулся я сидящим на полу в собственной прихожей.

Некоторые конечности ныли, остальные же не ощущались вовсе. Даже без зеркала я не мог нарадоваться оттого, как вздувается справа губа. Он что, левша? Разве таковые ещё не перевелись? Ах, да он же не числится…

Надо же, какой анекдот.

Надо мной нависла разъярённая Мари.

– И как это всё понимать?!!

Я заворочался на полу, пытаясь подняться, но у меня всё никак не выходило. Вот же бредятина…

Как назло, всё – как назло. Почему, как только я почувствую в себе силы разорвать, наконец, этот порочный круг взаимного недоверия, возникший между нами, как только это притяжение становится таким ощутимым, таким физически близким?..

Я поднял глаза и посмотрел на неё.

Губы мои, оказывается, ещё оставались в состоянии шевелиться.

– Мари… мы должны были как-нибудь поговорить…

– И ты туда же? А драку кто первый начал?

Я промолчал, но потом произнёс:

– Я.

– Как сговорились… хоть бы выражались по-разному. И что с вами делать? Ни один на ногах не стоит, хоть, вроде, переломов нет, и то хорошо. Вы как, специально сговорились или у вас спонтанный джаз такой?

Я покачал головой.

Мари присела на корточки, осторожно провела ладонью по моим волосам, вздохнула.

– Так, сейчас мне его нужно отвести… – она на миг замялась, – домой. А это не так близко. Как он вообще сюда забрался… Что мне поделать с вами, с обоими. С тобой же мы ещё поговорим, ты так этого хотел всё время. Но чуть позже.

Когда она убрала ладонь, ласка и нежность которой так не вязалась с жёсткими интонациями её голоса, я не знал, что сказать. С одной стороны, она обещала мне, что весь этот сумасшедший дом закончится. Поговорим, сказала она, этого мне было достаточно. С другой стороны, она снова уходила туда, куда я не мог её сопровождать ни под каким видом. Она уходила. Что с того, до этого Мари провела со мной под одной крышей не одну пустую, молчаливую ночь… что ж, она вот так же сотню раз уходила, по-видимому, и оттуда.

Я напрягся и издал ей вслед жалкий сдавленный писк.

Мари обернулась, оглядела меня непонимающим взглядом, но всё же осведомилась:

– Ему ничего от тебя не передать?

Я, стараясь не морщиться, провёл ладонью по лицу, осмотрел оставшийся кровавый след, и уж после этого ухмыльнулся:

– Передай, чтобы оставался там, ты сама его найдёшь, если что, ни тут, ни там не место нам обоим.

– Что, боишься повторения этого… эксцесса?

Я покачал головой.

– Считай, что это такой договор о перемирии. Можешь меня считать самцом, который метит землю своего владения. Если он появится здесь – я его убью.

Мари заметно заинтересовалась моими словами. По крайней мере, поглядела на меня с заметным недоумением.

– Я передам. Хотя чего это вдруг тебя… Считай, что он согласился, вы будто сговорились заранее… Или так и есть? Решили вконец меня с ума свести?

Тут уж я, в свою очередь, постарался изобразить на своей изукрашенной физиономии максимум сарказма.

– Ну да, ладно, с тобой мы ещё будем долго и серьёзно говорить. – После чего вышла, я же, кряхтя и стеная, с грехом пополам добрался до кухни, где соорудил себе два бутерброда и компресс для лица. Заснул я с гудящей головой часа через два, проснувшись поутру всё от той же могучей головной боли, от которой привык просыпаться последний месяц.

Жить не хотелось – вот всё, что можно сказать о моём тогдашнем состоянии. Как я буду вести с Мари обещанный разговор, мне было и вовсе непонятно. Обратившись отчего-то к терминалу, мне достало силы воли просмотреть почту, пришедшую с прошлого раза. Один из конвертов оказался плотно запечатан. Я хотел его забросить подальше, но вовремя обратил внимание на выгравированный в уголке значок «личное». Хм, я уж и не помнил, когда мне таковые приходили…

Разорвать упаковку, в которую завернул послание заботливый терминал, не стоило и двух секунд. Какие люди!.. Подпись под запиской была знакома, мы с Лионом вместе готовились к начальным экзаменам в Лётную Школу. Ну, как сказать, готовились… Лион был на год старше меня и всё ещё не поступил только оттого, что ему захотелось пройти ещё и курсы начинающего Учителя. Этот парень выглядел для меня просто средоточием разнообразных талантов. Знания и блестящие способности, казалось, могли освещать ему дорогу ночью. Он всё хотел быть не как все, к моменту нашего с ним расставания у него были фактически готовы баллы на три высших образования. А здоровье, а другие показатели, как умственные, так и физические! Он знал всё, о чём бы я его ни спрашивал, он мне порой казался умнее самого Учителя, которого, следует отметить, я совершенно не был склонен недооценивать. Я так перенапрягся на подготовке к экзаменам, исполненный стремления догнать Лиона хоть по одному качеству, что это привело меня на грань нервного срыва, и только. Я прошёл конкурс, но на этом – всё. То есть остался учиться в ближайшем к дому периферийном Колледже, прожив до последнего под опекой старого Учителя, Лион же улетел куда-то… в тот самый Центр Управления, который я теперь проведывал чуть не каждый день. Он учился где-то там, под рукой у Совета.

Следует отметить, я был удивлён и обрадован, не найдя ни в одном из списков проходящих Полётный Тест фамилии Лиона. Конкуренции с ним мне было не выдержать, я это знал абсолютно чётко. Если кому-то и суждено было вести «Тьернон» к цели, так только ему. Но этого не случилось. Отчего?