Текст книги "Коммуналка на Петроградке"

Март

2 марта. Вепрева пишет:

Выходит Оксана на кухню, открывает Оксана дверцу, а оттуда вся посуда вываливается и на пол падает, вдребезги.

«Да еб твою мать!» – восклицает Оксана среди кусочков вазочек и блюдечек.

Затем добавляет парадоксальное: «Берут, блять, мясорубку, а на место не возвращают!» – и идет ругаться в соседнюю комнату.

4 марта. Вепрева пишет:

Вчера скакало электричество. Я валялась с соплями на матрасе и пыталась смотреть образовательную передачу, как вдруг вылетели пробки и квартира погрузилась во тьму. Через секунду пооткрывались двери всех комнат и куча ног затопали по коридору. Свет включился на долю секунды и снова потух. Я поняла, что мне бессмысленно даже вставать, обложилась платками и тяжело вздохнула. Через пару минут свет включили. Все облегченно начали топать в сторону комнат, но свет выключился снова. Топот обратно. Свет снова включился. В коридоре истерически начала материться Зинаида Геннадиевна: «Выключите свою сраную, блять, машинку, пробки вылетают, блять!» Ей меланхолично ответил парень Никита: «Вы тут не материтесь, совсем, что ли, нервы ни к черту?» Зинаида Геннадиевна прыскает, топает и хлопает своей дверью. Никита аккуратно закрывает свою дверь. Свет вырубается снова. Я выкидываю использованный платок и беру новый. Свет включается. Свет выключается. Свет включается. Свет выключается. Каково холодильнику, думаю. Свет включается. Холодильник потрескивает. Свет выключается. Кто-то одиноко топчется. Свет включается. Я сбиваюсь со счету. Внезапно открывается дверь в комнату, я в ужасе подпрыгиваю, что пришли за мной. Но это Рома, решивший прийти пораньше. За ним слышен голос Вадима, вопрошающий с надеждой: «У вас включено что-нибудь? Чайник?» Рома, находящийся в комнате долю секунды в верхней одежде и ботинках, перенаправляет вопрос мне. Я слабо издаю вялый писк, который, по моему замыслу, должен все отрицать. Вадим расстроенно уходит. Свет больше не выключается.

Чуть позже вывешивают показания счетчиков (кто и сколько должен заплатить за свет), все становятся еще более раздраженными и постоянно гасят друг за другом свет.

8 марта. Осминкин пишет:

Воистину нужно было прожить в коммуналке год (первого марта была годовщина нашего заселения), чтобы лицезреть сегодня на кухне картину под названием «Двое мужиков у одной плиты»: круглый Вадим как всегда в своих «фирменных» шортах (больше на Вадиме никакой одежды по обыкновению не было) сразу на двух сковородках зажаривал мясо, которое свистело и стреляло во все стороны, так что плиту нужно было обходить не менее, чем за три метра. Поджарый Валера, прижав ухом мобильник к плечу, одновременно поздравлял своих донецких родственниц («У вас там солнышко? А в Питере как всегда пасмурно…»), шнырял от раковины к плите, подкидывая в кастрюлю только что очищенную картошку и стараясь лавировать между Вадимом и его горячими сковородками.

Одно успокаивает: подобную картину в нашей коммуналке, являющейся в миниатюре слепком сегодняшнего российского патриархального общества (семимильными шагами идущего к возрождению Домостроя), в следующий раз придется лицезреть через год. Вот где феминистское критическое вопрошание «один день женский, а остальные мужские?» работает с точностью до наоборот: на нашей кухне твердо есть один мужской день, а остальные женские. Впору мужчинам начинать бороться за свои ущемленные права на готовку еды – против кухонной дискриминации со стороны женщин.

9 марта. Вепрева пишет:

Устав от ряда феминистских инициатив за последние дни, наконец-то решила посидеть дома. Пошла на кухню наварить себе гречки, а там Вадим и Вера что-то жарили, ведя непринужденную беседу. Своим сиплым голосом я пробурчала им «здрасьте» и начала приготовления. Вера заботливо поинтересовалась, не заболела ли я, не мешает ли она мне готовить – я уверила ее, что мне надо мало и быстро, но она все равно подвинулась. Спросила, как прошло мое восьмое марта, я ответила, что на работе как в бою, она понимающе вздохнула. Пока гречка напитывалась кипятком, я сбегала за деньгами и отдала Вере шестьдесят пять рублей за замену батарейки в колонке. По кухне прошла мрачная Оксана, которая, кажется, простудилась, Вадим заботливо побежал за ней, выясняя, чем ей помочь. Вера внезапно спросила меня: «А как вы относитесь к драникам?» Я растерялась, сказала, что не знаю, их надо жарить, все такое. Вера улыбнулась: «Ну вот нам с Вадимом делать нечего, и мы как раз жарим драники, давайте я вас угощу». Я машинально даю ей свою тарелку с гречкой, она кладет четыре мощных драника и, довольная, возвращает мне тарелку. Я ошалело кланяюсь, говорю «спасибо, спасибо большое» и на автопилоте ухожу. Сижу вот ем. Жирненькие, конечно, но приятно, блин.

12 марта. Вепрева пишет:

Семья притащила какую-то огромную тумбу и отжала себе еще больше места на кухне, сдвинув две плиты вплотную друг к другу. Теперь уже не залезть между плитами, чтобы тебя никто не трогал, придется толкаться. Удивительно, как мне не хватило смелости тоже что-нибудь отжать или возмутиться, нам ведь тоже не хватает места. Но мне даже в голову такое не приходит.

13 марта. Осминкин пишет:

С утра на кухне блинная фабрика. Масленица у городского люда не менее популярна, чем у деревенского.

Вера курит и улыбается золотыми коронками. Ольга печет блины. Сын Ольги полощет в раковине пальцы минут десять как.

Ольга: «Ох, Славик, и в кого ты у меня такой ленивый». (С явным намеком на своего мужа Артемия, который целыми днями между дежурствами играет в онлайн-игру «Танки».)

Вера (понимая Ольгин посыл): «Наверное, в прапрапрабабку, ха-ха».

Ольга: «Ой нет, моя прабабка была ого‐го какая, двенадцать детей, спины не разгибала, а когда умерла, то так сгорбленной во гроб и поклали. Зато вот мамаша моя – это огонь была, сколько мы с ней за волосы друг друга потаскали, скоро день рождения ейное».

Вера: «Она овен, значит, а овны они такие упертые, что ни в жизнь. Вот моя мать товароведом работала. Постоянно полный дом гостей. Убираться каждый день заставляла. Чуть присядешь – тут же команда – поднимай паласы. Так ведь, мам, говорю, вчера же только вытрясали. Поднимай паласы, говорит, и все тут. Однажды я не выдержала и на хер ее послала. Так она сначала в ступор впала от такой наглости, а потом побагровела и говорит: „А ну вставай на колени, проси у матери прощения!“ Я как дернула во всю прыть из дома, двое суток пряталась от нее, но прощения не попросила».

Ольга: «А вот у Оксанки мамаша тоже была помешана на чистоте, каждый раз как приезжает, Оксана в панике все надраивает. Говорит, что та в каждый ящик заглянет, как накрахмалено, как поглажено, все обнюхает».

Вера: «А вот отец мой был полная противоположность мамке – гордый очень – парторг на заводе ордена им. Ленина и еще черт знает кого, пока работал все уважали, а как уволился, так в нищете и помер, ничего с работы не брал – такой был честный».

Ольга: «Да все они на голову были ебанутые в этом эСэСэСэРе, вот моя мать однажды после очередной взбучки говорит мне, что я тебя, Олька, назло своему козлу родила, чтобы доказать ему, что и без него могу дите воспитать, и он мне на хер не нужен, а так бы аборт сделала, и не было ни тебя, ни проблем у меня с тобой никаких».

Вера (замечая мое присутствие): «Ты, Рома, прости нас, теток грубых. Сегодня прощеное воскресенье, кстати. Мать моя, прости меня (гыкает в кулак), за то, что я тебя послала на хер когда-то. (Обращаясь опять ко мне) Вот я тебе сказала: „Рома, прости меня“, – а ты что должен сказать?»

Я: «Простить должен?»

Вера: «Бог простит – ты должен сказать. Давай еще раз. Прости меня, Рома».

– Бог простит!

(Всеобщий сдавленный хохот.)

16 марта. Вепрева пишет:

Зинаида Геннадиевна пробегает сквозь кухню, присвистывая, и забегает в туалет. Потом выбегает и громогласно заявляет Вере, которая как раз моет посуду: «Смотри, как я быстро хожу в туалет! Не то, что некоторые по два часа сидят, у меня все быстро! Это коммунальная квартира, а не отдельная». Вера сводит все на шутку: «Это только вы так можете». Зинаида Геннадиевна, присвистывая, убегает довольная.

17 марта. Вепрева пишет:

Данные прослушки из ванной показали, что в коммуналке мы проходим под кодовым именем «ботаны».

Осминкин дописывает:

Настя Вепрева собрала все лайки, а ведь это я, Роман Сергеевич Осминкин, был в это злополучное утро в ванной и собственноушно слышал, как те самые «другие», те непонятные «обычные люди», «иные» называют нас ничтоже сумняшеся «ботанами». До этого мы – левые маргинальные художники/поэты – оставляли себе право на репрезентацию других в своих искусствах и поэзиях, отдавая взамен все остальное – деньги, постоянную работу, размеренную жизнь, телевизор на диване по вечерам и ужин в одно и то же время. Но тут случилось самое страшное – «они» тоже имеют право на объективацию нас! И, может быть, даже включили нас в свои будущие пьесы. То, что Сартр говорил про «другого», во взгляде которого всегда ад и бездна, вот эти ад и бездна, оказалось правдой. Ад и бездна раскрылись передо мной в то утро в ванной комнате коммуналки. Мир теперь никогда не будет прежним. Мы объективированы, профанированы коммунальными соседями. Наше исключительное право раздавать имена и экзотизировать казалось бы нерефлексирующие социальные группы пассивных недосубъектов раз и навсегда низвергнуто. Мы просто-напросто «ботаны», нелепые персонажи, говорящие на птичьем языке и щебечущие непроизносимые еврейские и французские фамилии. Ботаны, у которых в комнате нету кровати, но зато есть найденный на помойке забитый книгами шкаф.

19 марта. Осминкин пишет (частично со слов А. Вепревой):

«И запах Родины нам сладок и приятен…» Воистину стоило вернуться мне из короткой творческой командировки в город Вену, чтобы особенно явственно ощутить, как с порога коммуналки в нос шибануло жареными шашлыками (шашлыки в квартире!). На кухне восседала почти вся мужская половина квартиры: Вадим и Никита топлес, Валера в рубашке в стиле челночных девяностых. Окно нараспашку, на подоконнике стоит электрический мангал, на котором открыто жарится мясо, нанизанное на шампуры. Ветер заносит его запах в кухню и далее загоняет по прикомнатным щелям. Запах шашлыков везде. Голые мужские тела, открытый подоконник, пиво и незлобивый матерок. Весна в нашей коммуналке уже наступила, и не важно, что на улице минус пять градусов и ледяной ветер.

Город Вена – нейтральное место мировой постистории с ее обонятельными искушениями, настигающими твои рецепторы венскими шницелями, венскими сосисками, венским кофе и венскими штруделями на каждом перекрестке, так что идешь одурманенный, насытившись одними только ароматами. Но не такая наша Россия – здесь история продолжается и творится руками наших соседей по коммуналке субботним мартовским днем прямо на подоконнике. Крепкие и не очень зубы настоящих мужчин вгрызаются в мясо, выхлебывая последнее из пластиковых пивных полторашек. Мужчины обсуждают последние новости: вчера Россия праздновала «присоединение» Крыма к России. Торжества прошли во многих городах и собрали десятки тысяч восторженных горожан. Но уже сегодня наступило тяжелое похмелье – в Ростове-на-Дону разбился «Боинг» с туристами, летевший из Дубая. Праздник и Трагедия в России ходят рядом. Никакого нейтралитета постистории, никаких визгливых европейских ценностей. Только шашлык на подоконнике коммунальной кухни.

23 марта. Вепрева пишет:

С утра я проснулась от пиления. Вчера я была на пробах к фильму, где разгуливала в черном пальто и размахивала пилой, это сочетание показалось мне весьма необычным, однако суть оставалась все той же – в комнате Зинаиды Геннадиевны происходил акт пиления. Курить она не выходила, из чего я сделала вывод, что пилят либо ее, либо она уж очень увлечена своим делом.

Я умылась, сделала завтрак, а пиление все продолжалось. Стал доноситься голос внука «бабушка, бабушка». Я решила пошутить, что ЗГ пилит своего внука, а Роман решил добавить, что такими темпами она скоро нас самих отсюда выпилит. «Свиньи! Свиньи! Выпилю! Выкурю и выпилю!» – вошла в раж я, полностью отдавшись подражанию. А пиление продолжалось.

Прошло около часа, а она все пилила. Мы уже терялись в догадках, что происходит за нашими стенами. В коридоре стали появляться выпиленные полки, стойки, и я представила, как она, вместо того чтобы размонтировать свою мебель, злостно выпиливает ее со стен все утро.

Тут пиление стихло и началась долбежка. Казалось, что наша Зинаида ранее работала бурильщиком, и сейчас она снесет стену своими мощными ручищами. Вибрации от этой долбежки спокойно могли произвести мгновенную перепланировку в нашей квартирке с деревянными шаткими перекрытиями и без капитального ремонта со времен 1899 года. Еще где-то час продолжалось это мракобесие, а потом все стихло и она начала просто топтаться как обычно. Я отвлеклась.

24 марта. Вепрева пишет:

Решила вынести пакет с мусором на площадку, чтоб потом прихватить по пути на улицу. Открываю дверь, а она не открывается. Ничего не понимаю – толкаю, а дверь не открывается. Смотрю в глазок внимательно, вижу, что подперта чем-то. Ах это шкаф Зинаиды Геннадиевны, который она вынесла на площадку неделю назад и никак не может донести до помойки. Иду к ней, стучу. Слышу ее «да, да» и открываю дверь. Зинаида чаевничает с внуком, а ее собака Тотоша сразу бросается на меня и гавкает. Описываю ей ситуацию, она спокойно выслушивает, встает, говорит «Щас откроем», и мы идем к входной двери. Она бодро толкает дверь, шкаф сдвигается, она потирает ладони и говорит: «Да это наша соседка ебанутая, у нее совсем крыша съехала, не в первый раз такое». И уходит обратно чай пить.

27 марта. Вепрева пишет:

Будучи в ванной, опять наслушалась историй про себя от Зинаиды Геннадиевны. Что я холодной водой моюсь, потому что к цивилизации не привыкла, что мы, дескать, куртки свои не стираем, позорище и т. д. На выходе Илона ненавязчиво спросила, не забыла ли я про свое дежурство. Узнали мы о нем только вчера, опять же из ванной, что мы свиньи-свиньи и не убираемся. Ну я решила пойти напролом и начать массированно убираться, да так, чтоб гонять веником и шваброй Зинаиду Геннадиевну по кухне. Я вышвырнула все их табуретки для курения, отчего им пришлось недовольно курить стоя (кстати, это выходило у них быстрее), не пускала в туалет, демонстративно все намыливая, даже дверные ручки. Если кто-то надумал зайти, то я сразу выметала его веником. Отлично повеселилась. Я ворчливо скоблила непонятные куски жира под ванной, оттирала стекла, каждый раз доставляя предельное неудобство. А вся семья в этот момент пыталась жарить курицу на своем гриле, и им приходилось почти левитировать, чтобы и на меня не наступить, и на намытое, и до куры добежать. А у меня тут пыль клубами, белизна ручьями – много-много, море удовольствия. Победу я отпраздновала тогда, когда Оксана нетерпеливо спросила «а скоро ли курочка?», рассказав перед этим, что она так рано пришла из церкви, потому что ее батюшка выгнал за отсутствие крестика. На это ЗГ сказала, что «скоро скоро, я сейчас уйду, чтобы Настеньке не мешать, не топтать, моет же, неудобно мне».

Через полчаса, опять из ванной, я слышала, как пришел Артемий и ЗГ рассказала ему, что безумная соседка (которая ранее забаррикадировала дверь) в этот раз напала на оставленный пакет с мусором и раскидала его по парадке. ЗГ собрала его обратно и нежно положила ей под дверь.

Апрель

1 апреля. Осминкин пишет:

Клопы – это не проблема среднего класса. Но мы не средний класс. Сегодня с утра мы травили клопов дихлофосом, пускали в расщелины газ. Потом замазывали паркет – детским пластилином, так как замазки в Fix Price нет, а мне было лень шароебиться по магазинам. Матрас поставили на дыбы и опрыскали его обильно, потом открыли все окна, двери и ждали клоповьей смерти. Клопы – это не проблема среднего класса, клопы – это проблема богемы, живущей этажом выше притона наркоманского, где укусы клопов неотличимы от уколов в вену. Старый паркет в квартире богемы рассохся и вздулся, между паркетин зияют щели, а на стене висит классическое искусство, облагораживая помещение. Это «Неизвестная» Крамского, репродукция сталинских лет. В инструкциях пишут, есть вероятность, клопы облюбовали и этот портрет. Клопы – это не проблема среднего класса, но в России со средним классом не очень. Как говорит Навальный, 0,2% семей контролируют 70% национального богатства, а остальные свою жизнь еле волочат. Клопы – это не проблема среднего класса, но мы не средний класс, а люмпен-полубогема. В наши тела стучит пепел Клаасса, это укусы клопов требуют отмщения. Все не так плохо, дихлофос выветрится, клопы умрут на какое-то время, и соседка, вылезая на кухню покурить, затянувшись до скрипа в легких, объявит, что смерти нет.

2 апреля. Вепрева пишет:

Я вышла на кухню, чтобы приготовить завтрак, а попала на настоящую войну. В слепой ярости по квартире носилась Ольга с ведром и шваброй и кричала: «Уроды, ненавижу!» Хотя обычно она была суровым, но спокойным персонажем. Я увидела, что все помыто, и удивилась, ведь сейчас смена Илоны, а моет почему-то Ольга. Я робко прижалась к раковине и услышала, как Ольга только разгорячилась: «Умеют только срать, ссать и топтать по помытому! Правильно мама говорит, что свиньи все и только пачкают все! Как самим-то не противно!» Я решила замереть за своей стойкой, готовя тихо завтрак и не подавая особых признаков жизни. Элегантно накрашенная Оксана, одетая в короткое черное платьице, вышла и спокойным голосом начала умасливать Ольгу: «Ты у нас молодец, ты самая лучшая». Та продолжала кричать: «Свиньи!» Оксана не сдавалась.

Оксана: «На прошлой неделе сдавала Настя, и мы с мамой отметили, что все очень хорошо помыто».

Ольга: «Какая разница – я три совка пыли сейчас вымела!»

Оксана: «Ты очень большой молодец!»

Ольга: «Я ломовая лошадь!»

Оксана: «Такова наша долюшка женская… О, Настя, это вы вкрутили нам лампочку?»

Ольга: «Это я вкрутила вам сраную лампочку, не можете себе даже лампочку вкрутить! Я за своей всегда слежу, хотя ею все пользуются, свиньи».

Оксана: «Спасибо, Ольга, ты молодец».

Мимо тенью по стене пробегает испуганный Валера. Ольга постепенно утихает и начинает пинками собирать сына на стрижку. В этот момент Артемий безрезультатно пытается попасть в туалет, но в итоге уединяется в ванной. Ольга кричит на сына «где твой папаша?», на что ребенок отвечает, что тот, наверное, как всегда спит. Ольга кричит Артемию: «Где ты, блять, сын парится». Тот угрюмо бурчит из ванной, что скоро. Я покидаю кухню в изумлении, забыв про свое желание попасть в туалет.

3 апреля. Вепрева дописывает про 2 апреля:

Оказалось, что Ольга так распереживалась из‐за грязи, так как это был день рождения ее сына и к ним собирались его друзья. Об этом меня ненавязчиво предупредила нарядная Оксана, примерно в такой форме, что раз в год у них бывает такое нашествие. Я решила отшутиться, что как раз сегодня ухожу на свадьбу к подруге и пропущу все «веселье».

Но веселье я не пропустила. В какой-то момент квартира наполнилась орущими детьми и лающими собаками. Если обычно оба сына сидят тихо и не высовываются, то тут они и все остальные получили полную свободу – носились по всей квартире, орали, что они занимают ту или иную крепость.

Началось с того, что в мою комнату вломился какой-то пацан, и, увидев мое лицо перед своим, страшно перепугался (надо добавить, что на свадьбу я решила напудрить белым лицо и накрасить черным губы). Но закуток перед нашей дверью уж очень им понравился, благо еще и Зинаиды Геннадиевны не было дома, и некому было кричать им «кыш».

Мне повезло, что я никуда не опаздывала, потому что дети решили захватить этот кусок коридора и забаррикадировали его так, чтобы оставшиеся внутри не смогли выйти и остались в кромешной тьме. Визг стоял неимоверный. В припадке восторга дети снесли всю одежду, кидались шапками и ботинками. Вскоре оборона была прорвана, но захват начался с новой, особенной яростью. Я уже начала планировать контрнаступление, внезапно появляясь из темноты бледно-черной и подвывая так, чтобы мальцы окончательно обосрались, но Ольга оказалась первой, резко дернув заблокированную дверь и рявкнув на всех: «Домой!» Я улучила момент и просочилась на выход. Оксана пожелала мне веселой свадьбы и добавила, что это еще цветочки. Я нервно засмеялась, что, значит, я-таки вовремя ухожу, и свалила оттуда побыстрей.

13 апреля. Вепрева пишет:

Стою на кухне, мою посуду. Из комнаты Ольги в туалет выбегает сын Оксаны. И как заорет там. Выпрыгивает и стоит в шоке. Начинает бубнить в пустоту: «Жук! Огромный жук! Я боюсь его. Он прямо там». Решаю пойти на контакт, смотрю на него сурово и говорю: «Показывай». Заходим с ним в туалет, чувак сгорает от возбуждения, прыгает вокруг меня, а там прямо из унитаза на меня смотрит комар. «Вот, вот жук!» – тыкает пальцем в него пацан. Говорю скептически: «Это комар». «Комар! Комар! – кричит он. – Я боюсь комаров». Я вздыхаю, беру ершик и фигачу по комару. Он падает в воду, но продолжает бултыхаться там. Я безжалостно его добиваю. Парень взрывается от восторга. Я выхожу, закрываю за ним дверь, слышу, как он там журчит и урчит, видимо, сладостно этого комара добивая. Выбегает с хейт-спичем: «Ага! Злой комар повержен! Больше не будешь никого кусать! Ха-ха-ха!» Забегает в комнату довольный.

14 апреля. Вепрева пишет:

Вечером я стирала, а потом обнаружила, что кто-то выключил машинку. Я подумала, что отрубилось электричество, но машина была выключена по окончании цикла. Потом поставила свеклу в ночи. Через полчаса кто-то приоткрыл крышку, чтоб не выкипало. Еще через час я обнаружила ее выключенной. Проверила, свекла сварилась. А потом шторка в душе за мной подправилась.

Кажется, в коммуналке завелось привидение.

16 апреля. Вепрева пишет:

Стою, мою посуду. Туалет занят, я жду очереди. Выходит сонная и грустная Ольга в халате, не здороваясь, проходит в комнату. Выбегает бодрая Оксана с ведром и бежит в туалет. Там она начинает ворчать, мол, что за кошмар. Ненавязчиво спрашивает меня, кто там был. Говорю, что Ольга. Оксана делает характерный жест рукой и уточняет: «Пьяная?» Говорю, что не знаю, просто грустная. «С горшком?» – не утихает Оксана. Говорю, нет, в халате. Оксана причитает, что там все разбрызгано, залито, беспредел. Уходит.

Вскоре возвращается и вкрадчиво так говорит: «Настя, тут надо бы ваше окно помыть до чистого четверга, справитесь?» Говорю, ага. Думаю, офигеть, оказывается, у нас на кухне есть свое окно. И график ухода за ним совпадает с православными праздниками.

17 апреля. Вепрева пишет:

Опять стою мою посуду. На кухне сидит грустный Никита в одних шортах, наушниках и чистит картошку. Выходит курить Артемий в халате. Стою, вижу краем глаза, как от сквозняка открывается дверь в его комнату. Через секунду на меня волной накатывает запах кошачьей мочи. Еще через несколько секунд в просвете появляется кошачья морда (Катька). Она внимательно смотрит на меня, на коридор, нюхает воздух свободы и начинает лапками щупать пол на выход. Я прикрываю «морду» и поглядываю на Артемия. «Морда» нежно сливается в коридор за секунду до возвращения Артемия. Он ничего не замечает.

Через пару минут он выскакивает и бежит в противоположную сторону коридора, размахивая своим халатом. Потом бежит в другую и победно возвращается с «мордой» на руках.

Кошка, ты пыталась.

17 апреля. Вепрева пишет:

Фотография на сон грядущий. Это не то, что вы могли подумать, а волосы, которые сегодня злой Валера извлек из слива ванны, чем спровоцировал многочасовую дискуссию на кухне о том, какие все нехорошие люди с волосами в коммуналке. Мы в дискуссии участия не принимали. К счастью.

18 апреля. Вепрева пишет:

Выхожу с утра на кухню, а там плиту словно маслом поливали. Все горелки перепутаны и все в жиру. Смотрю, у Илоны и Никиты на столе остатки идентичного пиршества. Я психанула, бросила свой завтрак и в тиши утренней кухни стала драить эту проклятую плиту. Потом на меня снизошло. Я побежала за бумагой, скотчем и фломиком. И теперь я одна из них. Теперь я тоже пишу объявления.

18 апреля в ночь. Вепрева пишет:

Объявление над плитой вызвало нездоровый ажиотаж у несемейной половины квартиры. Семейные подумали на Веру, но приняли как данность, ведь у них своя плита. Валера не поверил, что это Вера, которая не могла ни подтвердить, ни опровергнуть это, будучи на смене. Он стал всех расспрашивать, но до истины не добрался. Вместе с Илоной они стали думать на меня. Со мной никто не говорил. Вечером я пошла и увидела, как снова все запачкано. Плюнула, сняла объяву, подумала: идите к черту.

22 апреля. Вепрева пишет:

В коммуналке все спокойно.

23 апреля. Вепрева пишет:

Зинаида Геннадиевна коротко подстриглась и осветлилась так, что я вначале испугалась, подумав, что она облысела.

Оксана устроила глобальную стирку и заставила всю кухню тазами с одеждой. Оккупировав стол пропавшего в небытие Витька, она водрузила туда детскую ванну и бегала туда-обратно с чайником.

– Все-таки ничего лучше как кипятком отбеливать не придумали, – задумчиво сказала мне Оксана, поливая кипятком вещи в детской ванной у Витька на столе.

– Традиции не обманут, – саркастически заметила я. Оксана согласилась.

25 апреля. Вепрева пишет:

Решила целенаправленно вызывать нечистую силу и помыть окна в кухне. Встала, решительно проигнорировав завтрак, и переместилась с необходимыми инструментами на кухню. Вначале было как-то неловко заходить на чужую территорию, ведь это окно было в самом углу, но я решительно дернула к нему, повторяя как мантру фразу «право имею». Средство для мытья стекол у меня было самое дешевое и самое вонючее, которое наряду с высотными работами всегда вызывает у меня состояние измененного сознания. Также я специально подстроилась под наличие в кухне Зинаиды Геннадиевны, чтобы ненавязчиво помозолить ей глаза. Окно оказалось все разбитое, уж не знаю на каких соплях держались куски стекол, но это доставило мне некоторое беспокойство, так как казалось, что это добро сейчас ебнется кому-нибудь внизу на голову. Я пшикала, пыхтела и натирала окно часа полтора, вся красная и вздрюченная. Геннадиевна уселась курить на другой стул, чтобы стабильно быть ко мне спиной. Я вспомнила, как однажды, в те времена, когда я еще с ней здоровалась, она рассказала историю про то, как из окна нашей кухни (не из того, которое я намылила, а из второго) вывалился чей-то маленький мальчик. Такие дела.

28 апреля. Вепрева пишет:

Оксана вышла на тропу войны. Это, на моей памяти, первое ее объявление без смайлика.

30 апреля. Осминкин пишет:

В эпоху неподлинной экзистенции смерть может быть разыграна лишь как мнимая: сейчас 40 минут Романа Сергеевича всего корежило, трясло, знобило и выколбашивало, будто проходил Роман Сергеевич сеанс предпасхального экзорцизма. Эффект усиливался и наделялся плотью воображаемого посредством просмотренного вчера фильма Копполы «Дракула Брэма Стокера» 1992 г. с барочно кровавыми сеансами рубки голов и пробивки сердец вампирам.

40 минут к Роману Сергеевичу ехала неотложная скорая помощь, а когда на порог коммунальной комнаты ступил врач мужского пола, первой его фразой была:

– Художники?

– Да, – робко ответила Настя, крепко державшая Романа Сергеевича все 40 минут, показавшиеся вечностью, за руку.

Роман Сергеевич попытался было возразить, но промямлил что-то невнятное.

– Ну понятно. Как вас зовут? – буднично произнес врач.

– Роман Сергеевич.

– Роман Сергеевич, вам говорили, что вы не от мира сего?

– Да, мне постоянно так говорила моя мама.

– Ну вот видите. Значит, паническая атака. Вы же не алкоголик? У меня у самого сын – художник, тут у нас на Петроградской стороне куда ни плюнь – сплошь художники. Я не успеваю по вернисажам ходить, что ни вечер – вернисаж.

Роман Сергеевич начал неврастенически подхахатывать, но его беспомощное закутанное в два одеяла тело все еще продолжало испытывать на себе влияние нечистых сил, обретших диагноз – «паническая атака». Но врач совсем и не думал спешить Роману Сергеевичу на помощь.

Врач оказался опытным, с многолетним стажем, добродушным дядечкой Евгением Николаевичем. Евгений Николаевич неспешно и деловито измерил пульс, давление, сделал кардиограмму и укольчик на уровень сахара, перемежая эти процедуры всегда к месту байкой или случаем из практики. Так, к примеру, один из его пациентов, когда прибыла бригада, держал руку на промежности и не хотел отпускать ее. На все расспросы, зачем он держит там руку, пациент отвечал, что боится, что когда родится ребенок, то он может выпасть и ушибиться. Пациента доставили в психоневрологический диспансер, где он еще долго смешил персонал и пациентов, постоянно держа свою руку между ног.

Роман Сергеевич постепенно начал замечать, как тело его снова обретает некое подобие тепла, и начал спрашивать Евгения Николаевича о том, что же ему делать в случае повтора таких панических атак.

– Бегите сразу в Кащенко или в Скворцова-Степанова. Там вам помогут. Ха-ха-ха, – после этих слов Евгений Николаевич снова вставил байку про то, как скорая приехала на вызов к одному мужчине, который проглотил стеклянный глаз. Врач долго осматривал толстую кишку, и когда наконец он оторвался от осмотра, то произнес своему помошнику сакраментальную фразу: «Сколько я видел в своей жизни задних проходов, но первый раз вижу, чтобы задница смотрела на меня».

Тут уже мы все не удержались от гомерического хохота и обстановка окончательно стала походить на какую-то абсурдную пьесу. Врач приезжает к больному на вызов и вместо того, чтобы лечить последнего, начинает рассказывать смешные случаи из своей врачебной практики.

– Роман Сергеевич, каковы первые признаки смерти?

Роман Сергеевич задумался, чуя подвох в вопросе Евгения Николаевича: «Быть может, первый признак смерти – это мысль о смерти?»

– Нет, Роман Сергеевич, первый признак смерти – это запах трупного разложения, – вошел в раж Евгений Николаевич, – вы знаете, что такое мнимая смерть? Была тут недавно у нас одна пациентка, которая все время думала, что умирает, паниковала и теряла сознание. Так и умирала мнимо несколько раз, пока однажды не сошла с ума окончательно. Так вот, Роман Сергеевич, никаких «не от мира сего». А больше спать, лучше питаться, меньше работать, при приступах валокордин, корвалол, новопассит. Иначе вас ждет такая же участь, вы уж поверьте моему опыту, я еще в тайге на лесоповалах врачом работал, а там за свои слова отвечают.