Текст книги "На Юге, говорят, теплее"

Роман Шмыков
На Юге, говорят, теплее

По этой одинокой долине

Ты должен пройти сам.

Часть первая

Глава 1

С кухни тянулся запах яичницы. Я слышала, как хрустят свежие тосты под натиском ножа, намазанные маслом. Гриша сам любит такие завтраки с детства, и за пять лет супружеской жизни к ним приучил и меня, хотя я вставала с постели обычно только к тому моменту, когда на столе уже всё накрыто. Как хорошо, что он знает – я сама встану, потянувшись за запахом, и меня не придётся будить.

Сегодня воскресенье, и я позволила себе валяться в нагретой постели аж до одиннадцати часов. Алиса сегодня на факультативных занятиях, и вся квартира в нашем с Гришей распоряжении. Я откинула одеяло и потянулась так, что икру свело. Тихо ойкнув, я растёрла ногу и встала с постели. За окном щебетали утренние майские птицы. Пахнет свежескошенной под домом травой.

Судя по прекратившемуся звону керамики, Гриша уже всё расставил и ждал меня. Мы встретились в коридоре, он вытирал руки белым полотенцем, стоя в одних шортах и с голым торсом. Сейчас он выглядел великолепно, особенно в свете из окна кухни за его спиной, а я с не вычесанными волосами больше похожа на домовёнка Кузю. Он подошёл ближе и чмокнул меня в сухие губы.

– Иди умойся сначала, вонючка.

Я шлёпнула его по упругой заднице, проходя в ванную. Ощущение бодрости медленно будоражило тело, но круги под глазами говорили о недосыпе. Ополоснув лицо ледяной водой, я хоть немного стала похожа на живого человека. Щёки нарумянились, а в глазах появились искры.

Гриша всегда приступал к завтраку первым. Главное правило – завтракать, когда уже все проснулись. Я оставила попытки допытать, откуда растут корни этих правил, только когда он сказал, что так делал ещё его отец.

– Сегодня заберёшь Алису?

– Мне нужно в сервис, к Артёму заехать. Если и заберу, то опоздаю, – говорил Гриша, быстро закидывая еду в рот. Иногда мне кажется, что он вообще не жуёт, и еда просто попадает от его рта сразу к пояснице и ниже. – Могу тебе оставить машину, сам возьму такси.

– Давай так. Во сколько дома будешь? Хочу на вечер роллы.

– Роллы? Уверена? Я хотел курицы копчёной.

– Может, и то и то?

– Не треснет? – спросил Гриша, улыбнувшись так, что с его губ чуть не капнул жидкий яичный желток. Он всегда желтки оставлял недожаренными, а потом макал в них хлеб.

Я взяла крошку от съеденного тоста и запустила прямо в это нахальное лицо.

– Дома буду к четырём, может, чуть позже, смотря что Артём успел сделать за пятницу и субботу.

Гриша мыл посуду, чаще всего оставляя маленькие частики еды на ободках тарелок, и мне приходилось всё перемывать по второму разу. Я расчесалась, завязав тугой хвост. Краситься не стала, всё равно из машины выходить не придётся, и Алису подведут прямо к пассажирской двери от дверей школы.

– Вот ключи. Неплохо было бы заправиться.

– Ладно. Тогда я побежала, а то не успею.

Я чмокнула Гришу в гладко выбритую щёку, до сих пор пахнущую лосьоном, и вышла на улицу. Тёплый ветер щекотал голые ноги, лишь чуть выше колена закрытые лёгким платьем. Машину вчера Гриша поставил в другом дворе, и мне пришлось пройти чуть больше, чем хотело бы моё тело, ощутившее расслабление выходного дня.

На заправку я не поехала, решила сделать это после того, как заберу Алису. Удивительно, но пробок ещё нет, хотя в это время обычно дороги похожи на металлическую змею, растянувшуюся по асфальтовой траншее. Я немного не успела проехать и встала на самом долгом светофоре по пути к школе Алисы. Стояла на перекрёстке одна, ни справа, ни слева машин не было, только прохожие переходили дорогу с каждой стороны. Я посмотрела на красные цифры обратного отсчёта. Ещё сто двадцать секунд. Они пролетели слишком быстро, и когда зелёный загорелся, сзади громко загудела машина…

* * *

От бетонного пола веяло холодом и сыростью даже сквозь спальные мешки. Я огляделась, ощутив сильно ноющую боль в шее. Уже третью неделю хожу словно в гипсе, с трудом поворачивая голову. Алиса тихо сопела у меня под боком, закрывшись в мешке на молнию почти полностью, оставив лишь маленькую щёлочку для свежего воздуха.

Торговый центр, в котором мы ночевали, был жутким, каждый магазин полон голых манекенов, но именно это, как я решила, и должно нас спасти от мародёров. Не знаю наверняка, есть ли они в этих землях, но рисковать не стала. Я загородила нас забором из пластмассовых безликих людей и уложила Алису за кассовой стойкой. Сама легла под шторами примерочной.

Тихо, стараясь не разбудить дочь, я проверила запасы. Вчера вечером мы слишком устали, чтобы проводить ревизию оставшегося провианта и рухнули без ног спать. Так, несколько энергетических батончиков, две полные полуторалитровые бутылки воды и две таких же, но пустых. Надо бы наполнить. Ещё… эм… тринадцать пакетиков с сухой лапшой без приправ. Придётся обшарить весь торговый центр и особенно первый этаж, где обычно находились огромные продуктовые.

Я встала, свернув в рулон спальный мешок и уложив его в рюкзак, от которого на плечах уже ороговели все мозоли. Колени хрустнули, когда я выпрямилась, и меня чуть покосило. Мы не голодали, но я чувствовала, как из нас медленно уходят силы. Мало-помалу, но мы худеем и скоро должны будем остановиться навсегда, так и не дойдя до Юга.

Я достала карту. До места, о котором говорили ещё на прошлой базе, где жили почти пятьдесят человек, оставалось ещё полторы тысячи километров, и нам до сих пор не попалась ни одна машина с ключами или заправленная хотя бы на четверть. Либо одно, либо другое, и никогда не вместе. Я провела пальцем по сухой мятой бумаге старой карты, словно это приближало нас хотя бы на километр к точке. Она почти мифическая. Короткую, буквально случайно пойманную радиопередачу мы словили ещё два месяца назад. Возможно, это место уже перестало существовать, или изначально это было ловушкой для тех наивных, кто отважится найти что-то более уютное, чем склады еды в огромных железных контейнерах, разбросанных по всей стране в день большого взрыва.

Глаза смыкались. Я не выспалась, но спать дольше шести часов просто опасно. Я медленно раздвинула застенок из манекенов и прислушалась.

Ничего.

Вообще. Я так соскучилась по звукам птиц, да по любым звукам. Грохот трамваев, шины колёс машин, разговоры людей по телефону. Этот шум словно пропал внезапно. Как будто тебе ударили по уху, и теперь ты слышишь лишь странный приглушённый писк. И ничего кроме него.

Я подошла к выходу. Стеклянные витрины густо затянуты странным буроватым мхом, не пускающий свет внутрь маленького магазинчика. Этот же мох тянулся по полу тонкими, подобно венам, нитями. Они перемыкали через ограждения этажного пролёта и уже толстыми лианами, ссохнувшимися на кончиках, свисали вниз почти до самого пола. Там, под нами, на высоте почти пятнадцати метров, стояла статуя, полностью затянутая разными растениями, а на верхушке головы чуть ли не светился жёлтый цветок с длинным вытянутым бутоном, похожим на раскрытую банановую кожуру. Я огляделась по сторонам. Ни шороха, ни случайного порыва ветра, задевшего какую-нибудь тонкую металлическую пластину. Мир будто погрузился в вакуум, и мы в самом его центре.

Я вернулась обратно в магазин. Алиса похожа на кокон, из которого вот-вот должна появиться бабочка. Дочка спит так мило, что рука еле поднялась, чтобы погладить её по костлявому плечу и разбудить. Заспанные глаза открылись попеременно, а лицо исказилось в гримасе глубокой и долгой обиды, которая на самом деле растворится в ближайшие несколько минут. Я протянула Алисе воды. Мне пришлось остановить её на третьем глотке, иначе появляется шанс остаться без жидкости на долгое время.

– Как спалось?

Алиса кивнула и посмотрела мне прямо в глаза. Я погладила её по волосам, тонкими сосульками прилипшим к маленькой тонкой подушке. Алиса похожа на солнышко, зашедшее за тучку, которая всё никак не хочет уходить.

– У нас есть батончик. Будешь с яблоком или с апельсином?

– Апельсин, – сказала она совсем тихо, даже я еле расслышала в этом абсолютном беззвучии. – Есть два?

– Нет, милая. Я тогда возьму яблоко.

Мы перекусили. Это просто издевательство над желудком. Он чувствует еду, он голоден, но вместо питательной пищи мы его кормим пустыми сахарами. Клянусь, я бы сейчас и голубя съела. Жаль, что последнего я видела полгода назад.

– Внизу поищем ещё еды, – я обращалась к голодной дочери, и сердце внутри беспокойно болело. Будто я дразню её, ведь если в этом торговом центре не завалялось хоть каких-нибудь захудалых перекусов, то это будет моя вина.

– Хочу куриную ножку.

Я улыбнулась и чуть не расплакалась. Детская наивность, как же она свята. Мы встали, и я помогла Алисе свернуть спальный мешок. Его мы убрали в розовый рюкзак за её спиной, в который кроме этого свёртка и пары вещей ничего не влезало. Всё остальное было на моих плечах, удалившихся, как мне кажется, от головы на пару-тройку сантиметров.

Убрала манекены с дороги и провела за собой Алису, держа её за руку. Я уже привыкла оборачиваться каждый раз, когда впереди оказывается хоть какая-то развилка. Слева, через три магазинчика, затянутые бардовой махровой пеленой, косо направился вверх эскалатор, покрытый травой. Стебли, тонкие и длинные, торчали между ступеней некогда движущейся лестницы и тянулись ровно к крыше. Природа забирала всё, но по-своему. Вряд ли она когда-нибудь простит обиды, которые мы ей нанесли за всё время существования человечества.

Аккуратно спускаясь по застывшим эскалаторам, мы оказались в главном холле. Тут есть давно переставший действовать фонтанчик. Прямо посередине, на дне, красовалась фреска с Самсоном, разрывающим пасть льву. Прозрачная пелена воды, кажущейся чистой, держалась неподвижно, а я видела большие комки странных водорослей, плавающих туда-сюда в небольшом водном пространстве.

Алиса шла, постоянно озираясь по сторонам, и я видела, как она медленно тянет большой палец ко рту.

– Алис. Что такое? – она сначала посмотрела удивлённо на меня, а потом на свой пальчик, словно кто-то другой тянулся к её губам.

– Извини, мам, – прошептала она скрипучим, изнеможённым голосом.

– Ничего, только чаще следи за ручками. Хорошо?

Она кивнула так, что волосы прыгнули немного вперёд и улетели назад как канаты.

– Нет, так не пойдёт.

Я встала на одно колено и достала из кармана уже растянувшуюся резинку для волос. Я старалась не использовать их из страха, что волосы скатаются в один плотный ком, но вряд ли это будет хуже, чем есть на данный момент. Расчесав Алисе волосы гребешком с поломанными зубчиками, я затянула всё в один хвостик на правом виске. Алиса выглядела странно, но именно эту причёску она любила больше всего. Да и Грише нравилось, он порой по утрам долго приводил в порядок волосы дочери и по итогу завязывал их подобным образом. Как же я скучаю по Грише. Как же скучает Алиса по отцу.

Впереди росло маленькое деревце, пробившееся каким-то образом через мраморный пол этого места. Тонкий стебель выглядел очень крепким и сильным. Листочки, меньшие по размеру, чем миниатюрная ладошка Алисы, росли на неподвижных веточках. Мы прошли мимо, и Алиса проводила взглядом это чудо посреди бездушного камня. Впереди уже виднелась надпись с давно погасшими буквами. Название магазина было почти полностью скрыто листвой с лиан, тянущихся с самого потолка с стеклянными окнами над нами, откуда серый солнечный свет долетал прямо до нас.

У самого входа стоят тележки, сложенные в ровные ряды. Всё выглядело так, словно это место не коснулись беспорядки, учинённые мародёрами. Я посадила Алису в тележку, и её тощие коленки в синих колготках под юбкой упёрлись в железные решётчатые края.

Растения абсолютно повсюду, они пожирали это здание. Медленно, но они отвоёвывали своё, своё по праву, сантиметр за сантиметром. Стеллажи завалены крупами и макаронами, но варить стало слишком трудоёмко из-за отсутствия быстро доступного источника огня. Я взяла пару пачек макарон и пшённую кашу в пакетиках. Коробки были целыми и выглядели вполне прилично. Я залезла внутрь и увидела, что внутри нет даже плесени. Хороший день. Я бы взяла ещё, если бы могла утащить чуть больше, чем сейчас.

Когда-то мне думалось, что можно взять тележку, ну, или тачку, чтобы возить с собой провиант, но забравшись с такой на небольшой холм я оставила надежду носить с собой много продовольствия.

Воды здесь много. Я выбросила старые мятые бутылки и взяла новые, с переливающейся водой внутри, понюхала её из только что открытых горлышек. Запаха не было, будто вода дистиллированная. А иногда хотелось отведать знакомый вкус примесей железа. Такой водой словно быстрее напиваешься. Алеся стала беспокойно возиться в тележке, и я остановилась, высадила дочь. Мы пошли медленно и вальяжно, словно особые покупатели, мимо высоких, достающих почти до потолка, полок со всякой всячиной. В большинстве своём она была протухшей и выглядела настолько отвратительно, что даже пустой желудок начинал неприятно сокращаться.

Зелёные яблоки, выглядящие спелыми и будто только что принесёнными со склада, я не рискнула взять. Хотя Алиса посмотрела на меня с умоляющим взглядом, пришлось отказать. Мы набрали ещё лёгких, но вполне питательных пакетиков с сухой лапшой. Благо, её можно было есть и без кипятка, не то, что макароны. Хотя было время, когда мы их рассасывали, как леденцы, пока Алису не стало откровенно тошнить от них.

Я мельком, буквально краем глаза увидела отдел женской гигиены. Ладно мне, узнавшей о непростых ситуациях с этими днями в то время, когда под рукой было всё, что душе угодно. Я могу справиться, но вот Алиса… Скоро она войдёт в тот возраст, когда её организм даст знать, что он созрел. Вот тогда появятся новые проблемы, которые нам совсем ни к чему.

Я взяла пачку прокладок, влажные и обычные салфетки, и заняла всё свободное место в рюкзаке Алисы, чтобы сильно её не перегружать.

– Мам, что это?

Хотела бы я не рассказывать это сейчас и здесь, и тем более показывать, но пришлось. Алисы внимательно выслушала, и когда я закончила про кровь, сделала вид, будто голой ногой наступила в собачью какашку. Даже это она сделала мило, я игриво дёрнула её за хвостик изрядно отросших волос, и мы продолжили путь.

Я столько внимания обращала на Алису, совершенно забыв про себя. На моих плечах грубыми прядями висели белокурые волосы, которые от сальности выпрямились, а ведь когда-то были чуть ли не кудрявыми, как у барашка. В этом же отделе с гигиеной я взяла маленький бутылёк с шампунем на травах.

Чувствовала, как меня начинает гнуть к земле. Я взяла большой пятилитровый бутыль воды и поставила его в тележку. Сегодня хочу помыть Алису и себя хоть немного привести в порядок. Жаль, не нашла ножниц, нам обеим пора бы подстричься.

Я еле подняла воду на тот же этаж, на котором мы ночевали. Решила подняться повыше, чтобы даже случайный незнакомец, будь то мародёр или просто скиталец, не нашёл нас ни в коем случае. Компании нам ни к чему. Алиса предлагала свою помощь, но она сама весила как эта вода. Хотела бы я сказать, что преувеличиваю. За последний год этих путешествий в никуда Алиса из полненькой девочки превратилась в вешалку для своей старой одежды. Её некогда круглые щёчки и маленький второй подбородок спрятались глубоко, оголив череп с выпирающими скулами. Голубые глаза казались жемчужинами на песочного, нездорового цвета лице.

Мои часы ещё шли каким-то чудом. И сейчас был час дня. Я решила, что сегодня ещё переночуем здесь, а дальше отправимся дальше. Мне так повезло, что в часах Гриши, которые он мне отдал перед смертью, есть и компас. Наши шансы найти свой потерянный рай ещё оставались, хотя надежда медленно гасла. Если бы не Алиса, уверена, я висела бы в петле на ближайшем от тела Гриши дереве.

– Что будешь?

– Лапшу с курицей.

Я достала пакетик и открыла его с одной стороны. Специи, похожие на вкус курицы, я высыпала немного внутрь, зажала пачку пальцами и встряхнула несколько раз. Алиса протянула свои руки с отросшими ногтями и взяла пакетик, достав квадрат сухой лапши как мороженое. Она грызла эту лапшу, и у меня слёзы на глаза наворачивались. Как бы я хотела накормить её настоящим мясом, а не этой дрянью.

Сама съела то же самое. После этой лапши во рту неприятный вяжущий вкус. Но лучше уж это, чем вкус собственного желудка в горле.

Алиса не любила принимать душ, а теперь ей это приходится делать в моём присутствии и с моей же помощью. Она ноет, но скорее для вида, ведь понимает, что иначе ей не справиться. Мы зашли в одну из раздевалок, подальше от того места, где спим. Пространства тут много, и можно вылить всю воду для мытья и не бояться затопить территорию, где спим. Я раздела Алису догола, сняв с неё всю грязную одежду, пахнущую потом и взрослеющей девочкой. Она закрывала низ под пупком, где уже пробиваются тоненькие чёрные волосики. Я вылила немного воды из бадьи на болтающуюся на тонкой девчачьей шее голову, и Алиса зажмурилась, будто вода может щипать глаза. Под её стопами образовалась серая лужа из грязи и ставшей немного вязкой воды. Набрав в ладони чуть-чуть шампуня, я стала расплетать Алисины чуть ли не окаменевшие волосы. Они трудно поддавались процессу, и Алиса порой всхлипывала, когда ещё один узел или колтун попадался мне под руку.

Всё мытьё заняло почти час, и большая часть времени ушла на голову Алисы. Теперь хоть немного чистые волосы волнистыми прядями облепили тонкие плечи дочери. Я старалась отводить взгляд от её тела, которое она старалась прикрыть от меня. В этом полумраке она выглядела ещё более худой, чем было на самом деле. На рёбрах натянута тонкая бледная кожа, и два соска похожи на прыщики, а не на грудь будущей девушки. Я вытерла Алису полотенцем и одела в чистую одежду. Ну, как в чистую, в прополосканную в реке, что мы перешли вброд три дня назад. Обе по колено вымокли, но другого выхода не было, моста над рекой я так и не увидела.

Алиса выглядела как беженка из бедной страны. Теперь уже жёлтые колготки торчали из-под моей старой кофты с капюшоном. Сейчас на улице тепло, и можно обойтись без штанов поверх чулок или тех же колготок. Я ещё раз её расчесала и поцеловала эту девчушку во влажную щёку. Она сморщилась, словно надкусила лимона. Её было неуютно, неудобно. Её нагота уже становилась неподобающей в моём присутствии, и мы обе это прекрасно понимали.

Алиса помогла мне самой помыть голову, но вот остальные части своего тела я тщательно протёрла влажными салфетками. Эти запахи уже притупились для моего носа, и обоняние привыкло не реагировать остро на всё, что выделяет тело, но я отвела Алису за кассовую стойку и усадила на расстеленный спальный мешок, прежде чем уединиться в примерочной. Я плотно закрылась пыльной шторкой. В полной темноте наугад я вытирала похудевшие бёдра и между ними, а использованные салфетки бросала в угол. Вряд ли кто-нибудь меня будет ругать за то, что я так мусорю.

Ощущение чистоты было очень слабым, но оно подняло настроение. Я хотя бы смогла сменить трусики.

Алиса улыбалась, глядя, как я выхожу из примерочной. Будто бы она знает мой секрет, и я не догадываюсь, что она его знает. Моя маленькая, любимая хитрюшка.

Я села рядом, и моя дочка упала головой мне на сложенные колени. Я гладила её по чистым волосам, думая о том, сколько мы вдвоём преодолели и сколько ещё нам жизненно необходимо превозмочь. Эти мысли внушают буквально животный страх, но я должна терпеть и бороться. Я не могу себе позволить, чтобы жизнь Алисы была вечно такой. Должно же быть там что-то, на Юге?

Обязано. Просто обязано быть.

Глава 2

Алиса долго не могла уснуть. Её что-то беспокоило, и сквозь сон она постоянно бормотало что-то невнятное. Она постоянно пыталась выбраться из спального мешка и встать. Я буквально хватала её за руки и укладывала обратно, пыталась успокоить, но ничего не помогало, пока она просто не уснула чуть крепче. Ко мне сон вообще не шёл.

Я думала о чём-то. Порой мысли переключались на уставшие, намозоленные ноги. Тянущая тупая боль вообще не покидала меня, и стоит мне чуть отвлечься, как мозг начинает сигнализировать лишь об одном – ноги скоро перестанут двигаться так же быстро и долго, как вчера, и с каждым днём будет всё хуже и хуже. Долгие отдыхи, дня по два-три, положение дел особо не меняли. Иногда кажется, что однажды я усну так глубоко, что не замечу, как ноги унесут меня неизвестно куда без моего ведома.

Алиса дёрнулась ещё раз, зарывшись лицом поглубже в мешок. Я вздрогнула, и перед глазами мелькнули маленькие чёрные звёздочки. Этот магазинчик погрузился в такую тьму, что разницы между открытыми и закрытыми глазами не было. Я могла лишь представлять всё то, что нас сейчас окружает – с десяток другой манекенов и склизкий мох снаружи. Чувство безопасности было ложным, но эти часы безмолвия позволяют немного отдохнуть. Если б только Бог знал, как я хочу выспаться на мягкой огромной кровати, под белым и пушистым одеялом, из-под которого меня вытащит, как заигравшуюся кошку, Гриша…

Сон показался секундой. Я закрыла глаза в полной тьме, а проснулась уже тогда, когда летнее солнце встало в небе, пробиваясь сквозь стеклянную крышу. Спина сильно затекла, словно я выключилась и пролежала в одной позе всё это время. Я повернула голову и увидела, что мешок Алисы пуст.

Я вскочила. Меня чуть не вырвало, а ком в горле встал как кость от курицы. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я огляделась по сторонам – никого. Я растолкала манекены до того, как проверить – они стояли на тех же местах, что и вчера вечером. Голова одного из них отвалилась при ударе от пол и покатилась впереди меня к выходу. Но не успела я выбежать на этаж, как передо мной появилась Алиса с салфетками в руках.

– Мам, ты чего шумишь?

Я комками глотала воздух и пыталась сформулировать чётко хотя бы одну мысль. Хотелось отругать Алису и одновременно поблагодарить, что она до сих пор жива. Я взяла её за плечо и завела внутрь, проверив, что за ней никто не идёт. Сев за кассой, она уставилась на меня, стоящую словно Колосс Родосский с широко расставленными ногами.

– Куда… где ты была? – я сама ощущала, как гнев пробивается сквозь мой «сдержанный» тон. Внутри бушевал ураган эмоций, хотя всё обошлось, кажется.

– Я была в магазине.

– Что ты там делала?

Алиса достала из кармана кофты салфетки с крупными пятнами крови. Я подумала об одном, пока Алиса не рассказала, что случилось на самом деле.

– У меня кровь из носа пошла. Я не смогла найти в твоём рюкзаке салфеток и пошла вниз искать сама. – Говорила Алиса, доставая из того же кармана маленькую пачку салфеток. – Я нашла, мам, теперь крови нет.

– Почему ты их с собой принесла?

– Мусорить – это плохо.

Я села на колени и обняла дочь. Она такая тёплая, она живая, в отличие от меня – я думала, что сейчас моё сердце не выдержит и остановится само по себе.

Мы перекусили, съели по батончику. Алиса снова взяла апельсиновый, хотя всё время косо поглядывала, как я жую тягучую ленточку со вкусом яблока. Желудок перестал так сильно урчать и на время успокоился. Меня начал одолевать сон, которого я ждала половину ночи. Очень вовремя, ну да, как же иначе, но надо двигаться дальше. Мы плотно уложили свои спальные мешки и вышли наружу через огромные стеклянные двери с тяжёлыми ручками.

Парковка густо заросла травой, и серый асфальт почти не проглядывал из-под зелёного влажного ковра растений. Перед нами стояла одинокая машина, настолько густо покрытая мхом, что её легко можно было принять за обычный камень, если бы не еле видные колёса внизу. Я сверилась с компасом, нам надо обойти торговый центр и двинуться дальше.

Ветер шелестел деревьями, выросшими посреди некогда немаленького города. Я не помню, как он называется. Надпись при въезде практически стёрлась, и мы двигались по длинной, наверное, главной улице этого городка. На карте он даже не был отмечен, и лишь по его соседу – нашему главному ориентиру на этом участке пути – я поняла, что мы ещё не сбились.

По обеим сторонам от нас, почти сливаясь друг с другом, тянулись ряды пятиэтажных домов с покатыми крышами. Большинство окон выбиты, либо заколочены. На стенах много царапин и надписей газовыми баллончиками, и город кажется не просто брошенным, он словно умер, буквально. Мы шагали по бетонному трупу, который раньше был чьей-то малой родиной.

Подошли к кольцевому участку дороги. Посреди клумбы с длинной травой возвышалась стела, чуть изогнутая и похожая на серп. На ней не было надписей, лишь свисающие лианы.

– Мама, а зачем это построили? – я вела Алису, крепка держа за руку. Она указывала пальцем на стелу перед нашими глазами, и мы остановились. Мне нужна передышка.

– Это памятник, милая.

– Кому?

– Людям. Всем, не одному конкретному. – Я скинула изрядно потяжелевший рюкзак и ощутила, как стало намного легче дышать.

– А что люди могли забыть о чём-то, и им потребовался памятник?

– О том, что война уносит много жизней. Этот памятник был поставлен в честь тех, кто погиб за нашу страну в прошлой войне. – Я подумала о том, что люди мало чему научились с тех пор. Иначе мы бы сейчас не шли пешком посреди пустых городов. – Это некогда казалось важным.

– А после этой войны памятники будут? – она спрашивала искренне, и я желала ей дожить до того времени, когда всё это станет историей, которую будут изучать по новым учебникам.

– Я очень надеюсь. И ещё я хочу верить, что эти памятники сработают так, как должен был сработать этот.

Алиса с наигранным пониманием хмыкнула и подняла голову кверху. Я не сразу заметила звезду на самом кончике высокой стелы. Она была такой маленькой, удалённой от нас, как настоящая звезда на ночном небе. Мне пришлось закрыть глаза рукой от палящего солнца, пускающего расплывчатое марево вдоль всё ещё тянущейся дороги. Я вдохнула поглубже и закинула рюкзак за спину. Выдохнула нехотя, словно больше таких вдохов я себе позволить не смогу никогда.

Мы обошли по кругу стелу двинулись дальше вдоль дороги. До сих пор не покидает чувство, что сейчас сзади начнёт кто-нибудь сигналить из машины и кричать на двух дурочек, плетущихся посреди проезжей части. В какой-то степени я даже по этому скучаю. Что угодно, лишь бы узнать, что мир вернулся к тому состоянию, в котором находился до сброса бомб.

Алиса подёргала меня за руку. Я чуть не упала на уже распухшие от напряжения ноги. Дочка поманила меня рукой, и я прижалась ухом к её маленьким посиневшим губам.

– Там опять они.

Мои глаза округлились, и капля пота, вызванная страхом, прокатилась от линии волос по лбу до кончика носа. Я медленно сняла рюкзак и встала на одно колено. Алиса знала, что двигаться нельзя, и теперь застыла, как ледяная фигура маленькой испуганной девочки. Я открыла рюкзак и залезла внутрь.

Я знаю всегда, где он лежит, хотя лучше бы его носить всегда за поясом, но я слишком боюсь, что он выстрелит и пробьёт мне задницу.

Я передёрнула затвор пистолета, держа оружие в рюкзаке, чтобы уменьшить уровень издаваемых нами звуков. Я сняла оружие с предохранителя и встала, ощутив стрелой пронёсшуюся по спине жгучую боль.

Алиса смотрела прямо на него, вообще не отрываясь. Он шёл, подволакивая одну ногу с разодранными штанинами, уже слипшимися друг с другом, с обвисшей кожей. Открытая грудь покрыта огромными запёкшимися струпьями.

Лицо. Всегда было лицо.

Оно покрыто плотной, как будто древесной корой, и лишь два мутных глаза торчат посреди трещин на голове этих до сих пор живых людей.

Я боюсь стрелять, а ножи их не берут. Я застыла вместе с Алисой, и хрипящее существо прошло мимо нас. Он него жутко смердело мертвечиной и гноем. Он оставлял за собой бордово-коричневый след на траве и кусками просвечивающем асфальте. С его оголённых костей плеч прямо на наших глазах свисала кожа с кусочками мяса.

Этот прошёл мимо, и нам ещё повезло, что это была не орда, как в тот раз, когда мы с Алисой были вынуждены покинуть наше последнее убежище. Людей, что тоже питали надежды, но почти все погибли. Те, что выжили, разбрелись кто-куда, и никого с тех пор мы больше не видели.

Я медленно оглянулась и проводила тающий в горячем воздухе ходячий труп. Лишь когда он пропал из вида, я убрала пистолет обратно. Алиса бросилась обнимать мою ногу. Девочка не плакала, хотя имела полное право. Это слишком много для малышки тринадцати лет. Она никогда в жизни не должна была увидеть подобное.

Я закинула рюкзак, и мы продолжили путь ускоренным шагом. Теперь казалось, что эти дома совсем не пусты, и каждая квартира кишит живыми мертвецами. Теперь я в каждом окне вижу лицо, покрытое сплошь коркой.

День не собирался завершаться, а вот наши силы подходили к концу. Мы уже ушли за пределы города, и теперь он медленно пропадал за нашими спинами, сменившись на негустой лесок из тонких берёз и низких кустарников. Дорога извивалась, выматывала и издевалась будто. Я отпустила руку Алисы, и та чуть прошла вперёд. В ребёнке всё равно будет больше сил и энергии, чем во взрослом. Она бегала и прыгала, а я радовалась тому, что воспоминания последних нескольких часов потихоньку улетучивались, и ребёнок просто радовался природе. Если бы ещё хотя бы были птицы. Мой разум воспроизводил стук дятла, и эта дорога не казалась такой унылой. Мир превратился в молчанку, нагло затянувшуюся слишком надолго.

– Что вам рассказывали в школе про лесных птиц?

– Что их очень много.

– А каких ты помнишь?

– Мне понравились глухари. Они такие большие и красивые. – У Алисы с детства были свои представления о красоте.

– А ещё?

– Ещё нравились белочки.

– Это же не птицы.

– Я знаю, мам.

Алиса бегала челноки от одного края дороги к другому, кажется, не особо меня слушая.

– Милая, побереги силы. Идти ещё долго. – Она не прекратила бегать, и мне пришлось чуть ускориться, чтобы нагнать разыгравшегося ребёнка. – отдохни немного. Энергия тебе ещё понадобится.

– Ты всегда так говоришь.

– И я всегда права, верно?

Алиса молча кивнула и пошла рядом, но не вложила свою маленькую ладошку в мою протянутую руку. Мы шагали молча, не разговаривая даже о её любимых белочках.

Лес шелестел листьями, берёзы медленно сменялись покачивающимися соснами с трескучими стволами. Дорога истончилась уже, прекратившись чуть ли не в тропинку. Я проверила компас – направление верное.

– Алис, покажи мне карту.

Мы остановились, и Алиса сняла рюкзак, достав на весу смятую карту. Дорога была верная, но я думала, что она будет намного шире, а это словно деревенская односторонка, не предназначенная для частой езды автомобилей. Даже разметки на асфальте не было. Алиса накинула расстёгнутый рюкзак обратно на спину, я развернула дочку и убрала карту обратно, закрыв молнию до самого конца. Обычно Алиса это забывала делать, и порой даже теряла учебники по пути от машины до школы. Несколько раз пришлось покупать новые.