Текст книги "На Юге, говорят, теплее"

Я думаю, что стоит вернуться ровно тем же способом, что и привёл нас сюда – через маленькое окошко. В середине дня, когда солнце не даст нечисти забрать нас.

– Да, Алис?

Девочка, свернувшаяся калачиком, держащаяся за колени, тихо хмыкнула во сне. Она со мной согласилась, но я уверена, что после пробуждения она этого не вспомнит. Оно и к лучшему. Не за чем ей знать о том, что придётся пройти через всё это ещё раз, но уже зная, что на нас будут смотреть со стороны.

– Алиса, вставай. Нам нужно уходить, срочно.

Алиса резко встала, и я даже немного испугалась. Кажется, она проснулась лишь в тот момент, когда выпрямились её ноги, а до этого разум ребёнка ещё спал.

– Что, мам? Ты что-то сказала?

– Да, мы уходим.

– Сейчас?

– Да, – ответила я немного резко и раздражённо. – Сейчас.

Алиса молча собрала спальный мешок и закинула свой портфельчик на костлявые ручки. Я надела рюкзак на горящие огнём плечи в тех местах, где лямки уже продавили бардовые колеи на бледной коже. Стеллажи сдвинули ровно настолько, чтобы протиснуться между стеклянными дверьми. Внизу было совершенно тихо, будто чудовища уснули, готовясь ночью снова выползти и ходить без дела из стороны в сторону, медленно коптясь, как рыба.

Я крепко держала Алису за руку. Мы спустились по эскалаторам вниз, на первый этаж. По затылку бегают мурашки, и мы обе идём ровно посередине холла, стараясь не приближаться ни к одной витрине. Контактный зоопарк вышел из-под контроля.

– Да, Алиса?

– М?

Я сказал эту шутку про себя. Сама же и посмеялась.

Мы нашли тот же коридор, что и привёл нас сюда. Маленькое окошко оказалось чуть выше, чем я помнила. Снаружи нам помог более высокий уровень земли, а тут я до проёма не дотягивалась вовсе, и поэтому свалилась, впервые пролезая внутрь. Благо, рядом стоял складной стул, и я пододвинула его поближе к стене.

Я высунула голову из окна и осмотрелась. Никого и ничего, и лишь трава на уровне моего рта пахнет сыростью. Я помогла Алисе пролезть и протолкнула свой рюкзак прямо за ней, но только моя ноша пропала из поля зрения, как стул под ногами скрипнул и сложился.

У него отлетела ножка, и я упала прямо на копчик с такой силой, что клацнули зубы друг об друга, чуть не отрезав кончик языка. В голове немного помутилось, и я думала, что сейчас потеряю сознание, но боль внизу спины не дала мне даже закрыть глаз, из которых чуть ли не прыснули две слезы. В главном холле послышался хрип, недовольное рычание. Сломанный железный стульчик эхом оповестил всех внутри, что здесь кое-кто решил по-тихому уйти и не попрощаться.

Шаги сливались в марш, я не хотела знать, как близко они были, и поэтому просто прыгнула на стену, решив, что это как-то поможет мне добраться до сраного окошка. Но я даже кончиками грязных пальцев не могла дотянуться до подоконника, и лицо Алисы в проёме похоже на картину какого-нибудь художника, решившего изобразить на одном полотне и испуг, и непонимание.

– Мам, что?

– Руку мне!

Алиса протянула свою ручку, но это было глупо. Если бы я хоть немного за неё могла зацепиться, то скорее свалила бы свою дочь вниз вместе с собой. Я бы обрекла нас обеих на съедение.

– Нет, убери. Быстро, лямку рюкзака!

– Какого, мам? – в голосе Алисы уже чувствовалось дрожание.

– Любого!!! Быстрее, бл*дь!

Розовая лямка свисла вниз, и я смогла за неё крепко ухватиться.

– Упрись ногами в стену и держи изо всех сил! Не отпускай, пока не скажу!

Пока не скажу своей дочери, чтобы она отпустила маму. Чтобы та пропала в пучине мёртвых тел, вереща как свинья на убое. Пока я этого не скажу?

Я дёрнула лямку, она казалась прочной, и Алисины руки побелели от усилия. Она уже плакала, и сквозь плотно сомкнутые веки катились крупными каплями слёзы. Я сама упёрлась ногами в свою сторону стены и чуть подтянулась вверх, уцепившись рукой за упор с той стороны. Я выползла наполовину наружу, и Алиса упала головой назад, когда я отпустила лямку её рюкзака. Клянусь, лодыжкой я ощутила жар дыхания и вонь мертвечины, но успела вытянуть ноги прежде, чем за них кто-нибудь смог укусить.

Вот теперь самое время для обморока. Я закрыла глаза и куда-то провалилась. Трава под моей спиной превратилась в пух, потом в воду, но я дышала под ней. Как-будто Алиса была на поверхности, и её голос звучал очень расплывчато, неразборчиво. Удар по щеке немного поднял меня к глади этой воды, а второй полностью вытащил меня на поверхность. Я вдохнула воздух и поднялась. Я видела вытянутые ладошки, торчащие в окошке. Они были злы на нас за то, что мы успели. Мы выжили. Я упёрлась в сухую землю руками и встала, привычным движением накинула рюкзак на спину и сделала медленный выдох, стараясь успокоить взбесившееся сердце.

Алиса сидела на траве, сложив ноги. На её щеках ещё были слёзы, и она смотрела не на меня, а куда-то в сторону. Я повернулась туда же, и увидела, как к нам спешат три силуэта, закрытые по пояс маревом раскалённого асфальта.

Я очень хочу ошибиться. Я так никогда не хотела быть обманутой своим же зрением, как сейчас. Пришлось грубо поднять Алису на ноги, при этом случайно ударив девочку в грудь её же портфелем.

– Бежим!

Глава 4

Гриша всё сделал сам. Замариновал мясо, выбрал место подальше от многолюдных пляжей, собрал наши сумки. И когда мы с Алисой только встали со своих постелей, всё уже было готово, мы лишь на скорую руку перекусили и поехали.

Девятое мая. Люди на улицах гуляли прямо по перекрытым для автомобилей дорогам, из-за чего сильно загрузились окраины, но это нестрашно. Где-то во дворах уже запускали салюты, и флаги нашей страны развевались тут и там. Алиса смотрела по сторонам, лбом прижавшись к стеклу. Ей уже шесть лет, но она всё ещё плохо говорила и имела привычку сосать пальцы и грызть игрушки, не говоря уже о том, чтобы постоянно прижиматься губами к грязным стёклам машины.

– Алис! Отодвинься от стекла, а то ударишься головой, милая. – Гриша следил за дорогой и Алисой через зеркало заднего вида одновременно. Я настолько расслабилась, что задремала по дороге, хотя ночью спала очень крепко и проснулась бодрой. Эта жара снаружи плавила меня как зефир на костре. – Будете мороженое?

Алиса покачала головой, всё ещё опираясь руками на стекло. Её тугие косички, заплетённые Гришей, заболтались из стороны в сторону. Гриша остановил машину у киоска, и я уже отстегнула ремень, готовясь выйти, как Гриша схватил мою сумку и сказал оставаться внутри. Я не успела ничего сказать, хотя бы поблагодарить его, как он уже покупал нам мороженое. Оно было дико вкусным, и Алиса вся вымазюкалась, поедая пломбир в шоколаде. До озера мы доехали с ребёнком, покрытым чуть ли не с ног до головы подтаявшим мороженым.

Здесь было просто волшебно. Гладкая поверхность небольшого озера отражала весеннее небо без единого облачка. Утки летали от берега к берегу, а над нами, создавая приятную тень, шелестела высокая берёза. Гриша достал огромное покрывало и подушки, усадил нас на них и чуть ли не приказным тоном сказал отдыхать изо всех сил. Соорудив мангал, он взялся за мясо, попутно нарезая овощи и наливая сок. Я не знала, что он взял с собой ещё и немного шампанского.

– А как ты сядешь за руль?

– Переночуем в машине, утром поедем домой. Я взял розжиг для костра и топор. Вот увидишь – ночь пролетит незаметно.

Мясо готово и пахнет так, что у меня слюни чуть не брызнули как у охотящейся кобры. Алиса была занята погоней за бабочками недалеко от берега. Я позвала её, но она меня, как обычно, не послушалась. Я уже два года замужем за Гришей, но Алиса меня ещё ни разу не назвала мамой. Я до сих пор надеюсь, что она лишь стесняется. Изо всех сил стараюсь понять её – не так-то просто принять в свою жизнь «новую» маму.

Я подошла и поймала верещащую девчушку в объятия. Алиса засмеялась, я пощекотала её по бокам, и та взвизгнула так, что утки с противоположного берега взмыли верх, крякая на всю округу. Я кормила Алису шашлыком с вилки, заранее разрезав большие куски на маленькие, не забыв и про овощи. Гриша как всегда будто проглатывал куски целиком, видимо, надеясь, что его желудок справится с чем угодно, хоть с гвоздями. Я дала ему таблеток, чтобы он как обычно не мучился от тяжести после таких приёмов пищи.

Алиса наелась быстро, и теперь сидела рядом с нами, а её надутый животик немного нависал над розовым платьицем, которое я ей купила несколько недель назад. Алиса любит всё розовое, и если бы она смогла загадать одно желание, то выбрала бы самой стать розовой.

Гриша встал и пошёл к машине. Вернулся он с двумя удочками. Со своей и совсем маленькой, наверное, для Алисы.

– Алис, пойдём порыбачим?

– Дай ребёнку переварить! – шутливо выступила я. – Да и сам посиди хоть немного.

Гриша согласился и поцеловал меня в лоб, всё ещё держа рыбацкие принадлежности в руках. Через полчаса мы переместились ближе к берегу. Гриша учил Алису закидывать удочку, но малышка не особо была заинтересована в процессе, и всё время озиралась на летающих вокруг нас насекомых, ей было страшно и интересно одновременно, когда над нашими головами, гудя как вертолётные лопасти, пролетела огромная зелёная с переливами стрекоза. Итог был очевиден, Алиса бегала по лугу полностью в своём распоряжении, а мы с Гришей сидели в обнимку у берега, зарыв ноги в тёплый мягкий песок. Поплавок дёргался, но рыбачить, кажется, тут вообще никто не собирался. Гриша просто взял всё, что могло пригодиться в теории, как обычно, впрочем.

Маленькие волны плескались у наших пальцев ног, Алиса за нашими спинами с девчачьим визгливым хохотом так и бегала за каждым насекомым, попавшим в её поле зрения. Она поймала бабочку и аккуратно закрыла её ладонями, чтобы показать нам. Она назвала её самой красивой в её жизни, хоть это и оказалась обычная крапивница. Алиса отпустила насекомое, улетевшее в краснеющее небо. Она уже хотела спать и приложила голову на колени Гриши, сев рядом со своим горячо любимым отцом. Гриша поцеловал её в макушку, а потом и меня в щёку. Его небритые усы слегка укололи кончик моего носа, и я чихнула.

– Отнесём её в машину. Пусть спит.

Гриша подхватил Алису с такой лёгкостью, словно та была совершенно невесома. Он одной рукой открыл дверь и положил дочку на заднее сидение, опустил немного окно и тихо закрыл дверь. Я ждала его на берегу, Гриша подошёл и щекотно прислонился своими губами к моей шее. Я чуть не взвизгнула и согнула шею так, что Гришино лицо вытянулось как у утки.

День заканчивался, и розовые отблески бегали по волнам. Солнце пряталось за верхушки деревьев, стало чуть прохладнее, и я накинула лёгкую куртку. Гриша принёс бутылку шампанского, ехидно улыбаясь, и принялся откручивать обёртку от бутылки.

– Только Алису не разбуди, – успела я шепнуть прямо перед тем, как Гриша справился с пробкой.

Она выстрелила, чуть не угодив мне в ухо…

Глава 5

Пуля просвистела у виска, в нём отдавался стук сердца с бешеным темпом. Алиса бежала рядом, держа обе лямки портфеля руками. Она дышала так, как только позволяли ей тонкие ноги худой девочки. Во рту у меня скопились вспенившиеся слюни, лицо облепляли липкие нити, вылетающие при каждом выдохе.

Они кричали. Они угрожали, продолжая стрелять. Свист, как резкий писк комара у самого уха. По асфальту бегали искрами всполохи от попавших пуль. Это были какие-то самопалы, и расстояние не позволяло стрелять ровно нам в спины. Пули, долетая до нашей позиции по огромной дуге, скакали дальше, как резиновые шарики.

Мы забежали в дом и мигом заскочили в первую попавшуюся открытую дверь. Внутри воняло смертью и ржавой водой. Я втолкнула Алису, и та чуть не ударилась головой об раковину. Алиса не встала с коленей и так и заползла под керамику, поджав ноги к телу. В тени она пропала, и если не знать, что там кто-то сидит, то никого и не найдёшь.

Мародёры точно знали, в каком подъезде мы спрятались, и тяжёлые шаги как минимум трёх человек застучали на лестничных пролётах. Я скинула сумку куда-то за свою спину, и та с грохотом свалилась на грязный бетонный пол. Я достала пистолет и прицелилась. Когда первая голова мелькнула между лестниц, я выстрелила, и тело, лишившись половины черепа, мешком свалилось на холодный бетон.

Мужские крики были испуганными. Шаги стихли. Кажется, кто-то из них упал, увидев, как стена окрасилась в красный, покрытая кусочками костей и мозгов.

– Сука драная! Отдай вещи и вали! Нам больше ничего не надо! Слышишь?

Я промолчала. Я не дура. Живыми мародёры никогда и никого не отпускали. Я закрыла один глаз и прицелилась ровно в ту же щель, из которой появилась первая голова-мишень. Я ждала вторую.

– Мы убьём твою мелкую сучку!

– Сначала трахнем её и тебя, а потом и убьём! Бл*дь, не выводи из себя! Скинь вещи вниз и оставайся там, где стоишь. Мы тебя не тронем.

Ухо показалось, всего лишь ухо. Надо было подождать, но спусковой крючок крайне чувствителен, и особенно сейчас, в трясущихся пальцах. Я попала, и ещё один красный брызг улетел на пол. Мародёр кричал, его голос срывался. Шаги повторились, и всё его тело показалось на лестницах. Я выстрелила в третий раз, попав в горло. Этот выстрел почему-то меня оглушил, и я на несколько секунд закрыла глаза, думая, что это поможет снова слышать, что происходит внизу, но это оказалось необязательно. Я увидела, как он сидел на лестничном пролёте, прижавшись спиной к стене возле батареи. Мужчина с длинными курчавыми волосами держался за шею, и сквозь его пальцы брызгала тонкими струйками кровь. Его губы двигались, но вряд ли он что-то говорил вслух. Писк в ушах теперь мешал узнать, что там с третьим.

Не успело лицо того, чьё горло прострелено, побледнеть, как третий и, надеюсь, последний из мародёров выскочил перед глазами. Он успел выстрелить. Пуля ударила в железные перила, и в мой бок словно ужалила оса. Я выстрелила наугад, рискуя потратить последние патроны на пальбу навскидку. Я ещё раз попала, ему в живот. Он тут же выронил своё оружие, похожее на деревянную игрушку, и упал на ноги уже трупом с окровавленной грудью и поникшей головой. Перестал двигаться, и я свалилась на спину практически плашмя, ударившись затылком.

Глухой голос Алисы, и опять дочка меня кличет, как утопающую. Она буквально рыдала, показывая пальцем на мой правый бок. Я приложила к нему ладонь и ощутила мокроту и тепло. Но если кровь и была, то её явно было мало. Я чуть привстала, сжав от боли зубы, и задрала уже промокшую футболку. Пуля, круглая, не прошла насквозь и застряла в коже. Шарик торчал как маленькая опухоль, оставив за собой бардовую бороздку, как хвост кометы.

Я попыталась выдавить пулю, как прыщ, но стоило мне прикоснуться к ней под кожей, как руки начинали трястись, и от боли мои глаза закрывались сами собой. Я не могла видеть, что делаю, и это стало огромной проблемой. Я отдышалась и посмотрела на девочку, что неотрывно смотрит на место прострела.

– Ты должна мне помочь.

Алиса моментально поняла, что я имею ввиду, и покачала головой, от чего её тощие щёки даже немого потряслись из стороны в сторону. Глаза тут же просохли и уставились на меня с полным осознанием того, что сейчас будет.

– Достань из сумки спиртовые салфетки.

Она это сделала, надеясь, что это всё, о чём я попрошу, но когда она протянула их мне, то я дала понять, что это вовсе не всё. Далеко не всё.

– Так, слушай меня внимательно, – руки Алисы сжали салфетку так, что с них покапала мутная жидкость, – сейчас прикладываешь салфетку вот сюда и давишь изо всех сил навстречу бардовой полосе под моими рёбрами.

Горло Алисы сократилось в рвотном позыве. Она косилась взглядом в сторону ранения, боясь лишний раз снова увидеть мою кровь. Чья угодно, но только не моя.

– Алис, ты поняла меня?

– Да, я поняла. И я не могу.

– Ты должна.

– Но почему? – она снова залилась плачем, закрыв лицо салфеткой. Она высморкалась в не, и снова опустила вниз.

– Достань новую и сделай, как я прошу. Иначе… иначе я умру.

Как же я не хотела этого говорить, но слова сами слетели с языка, потому что время шло на минуты. Я не хотела заражения, пусть и потеря крови мне не грозила. Алиса отвернула голову в сторону так, что я видела лишь половину её лица. Надо помочь ей нащупать пулю и дать понять, в какую сторону давить. Её прикосновения были аккуратнее моих, но твёрдость совсем иная. Она это сможет. Я задрала футболку и закусила зубами так, что даже вкуса потной ткани не ощутила. Закрыла глаза, зажмурилась как могла, и перед взором замерцали разноцветные точки.

Алиса надавила, и я заорала так, что футболка чуть не выпала изо рта. Алиса прекратила, в голос зарыдав. Я выплюнула футболку и крикнула на неё: «Дави! Ни о чём не думай! Дави!»

То было от силы пять секунд, но они тянулись долго. Боль такая, словно об меня тушили горящую толстую палку. Я смогла немного расслабиться лишь тогда, когда услышала тихий металлический звон на полу. Я прижала руки Алисы к своему боку, и та резко выдернула свои ладони, запачканные моей кровью. Доведённая до бледного ужаса девочка закрыла лицо и взвыла, как маленький ребёнок. Я вдавила салфетку поглубже, чтобы спирт прижёг рану, и свистнула, сделав резкий вдох. Опустила голову на землю.

Состояние тошноты медленно отпускало. Боль понемногу затуплялась и проходила. Алиса уже не плакала, но до сих пор не открыла лица. Я смотрела на потрескавшийся потолок над нами. С него осыпалась почти вся штукатурка, и он похож на кровеносную систему, только серую. Мне хотелось спать, но это было бы ошибкой. Я отпустила салфетку, уже прилипшую к моей коже, и обняла Алису. Она бросилась на меня и обняла, прижавшись лицом к моей груди. Я должна извиниться за всё, что сейчас произошло, но боялась, что рана откроется сильнее лишь от первой произнесённой мной буквы, и я медленно истеку кровью, как пробитый пакет молока.

– Я хочу пить.

Моя милая, заботливая дочка тут же встала и молча залезла в сумку, тут же выудив оттуда бутылку. Она на коленях подползла ко мне и приподняла мою голову, держа у самых губ пластиковую бутыль с чистой водой. Я сделала три глотка и положила голову обратно. Алиса закрыла крепко бутылку и убрала обратно. Она смотрела на меня изучающе, как на ту бабочку, что поймала на озере.

– Вытри руки. Постарайся ничего не оставить.

Я не знаю, кивнула ли, но Алиса промолчала. Послышался звук замка сумки. Девочка вытерла руки и поднесла чистую салфетку туда, где старая уже пропиталась красным пятном насквозь.

– Прижми, только аккуратно, хорошо? – резкая боль пробила от бедра до правого уха. Я ощутила, как Алиса вздрогнула, но руку не убрала. – Спасибо, сладкая. А теперь умойся, только не трать много воды.

Слова давались мне с трудом, губы похолодели и еле двигались, заставляя применять большие усилия, чем обычно. Алиса умыла лицо и забралась под раковину, зажав в руках свой портфель. Оттуда, я уверена, она смотрела на меня, но боялась. Думаю, я действительно выглядела страшно. Женщина, худая, с запутавшимися волосами и в грязи. Её бок оголён до самых грудей, покрытый уже засохшими красными корочками, тонкими кровяными плёнками. Эта женщина лежала и тяжело вдыхала, глядя не беззащитную девочку.

Дырочка была похожа на маленький карман. Если бы Санта узнал, как я себя вела за последний год, то положил бы туда кусочек угля. Разум понемногу прояснялся, и мутить стало меньше. Кровь почти остановилась, и я смотрела на этот синяк, медленно растекавшийся по моему боку от нижнего ребра до костей таза.

– Хочу ещё немного воды.

Алиса достала для меня бутылку и, уже держа её в руках, шарила ещё зачем-то в рюкзаке. Она поднесла воды, и я жадно впилась в пластиковое горлышко, задрав подбородок кверху. Не успела я сделать четвёртого глотка, как в боку защипало с новой силой. Алиса приложила свежую спиртовую салфетку к моей ране и протёрла немного изнутри. Я чуть не выплюнула воду, булькавшую у меня во рту, и одним глотком двинула ещё дальше по горлу. Оно заболело, и я закашлялась. Алиса забрала у меня бутылку, схватив мою руку и прижав её к подсыхающей ране.

– Ты уже достаточно выпила, мам. Оставь на потом.

Я была в каком-то роде оскорблена такой наглостью, но Алиса всё сделала правильно. От и До. Она молодец, а вот я немного сплоховала. Хотя, всё вышло достаточно удачно. Мы обе живы и по большей части целы. Единственный человек, который нас обокрал, это я. Несколько нужных салфеток истратились на меня, и я выпила немного больше, чем мы можем себе позволить. Я хотела уже сказать Алисе забраться обратно под раковину, как она сама туда вернулась и опустила подбородок к поджатым коленям. Она смотрела куда-то в сторону, ковыряя ногтями камушки на полу. Лишь бы пальцы потом в рот не тащила, не хватало нам ещё и пищевого отравления.

Я аккуратно встала и пошла проверить, а что там было у самих мародёров. На первый взгляд у них, кроме полуразвалившихся самопалов, не было ничего. У одного я нашла смятую пачку сигарет с одной замызганной папироской, с пылью и табаком на дне. От неё воняло мокрой собакой, я смяла пачку и выбросила её в сторону. Думаю, я бы выкурила её в тайне от Алисы, если бы сигарета не пахла так отвратительно. У другого, того, что сидел у стены с простреленной шеей, нашлись деньги в кармане. Рублей сорок двумя бумажками и монетами. Зачем он их таскал– непонятно, наверное, он и сам не знал. Люди стали сентиментальнее, и теперь для них всё имело ценность, даже то, что должно было уже давно её утратить.

Последний, третий, валялся на первом этаже. Половина его головы отсутствовала, и из проломленного черепа будто текло густое засахарившееся варенье. Я проверила его карманы, стараясь не смотреть на тяжёлое смертельное увечье, но не нашла ничего. Они все были абсолютно пусты, может, это и объясняет то, что они ценой своих жизней решили во что бы то ни стало забрать наши вещи, даже увидев, что стало с первым из них, который сунулся вперёд и поплатился за это головой.

В воздухе повис вопрос: «И что дальше?». Мне снова нужен отдых, иначе я с тяжестью на спине рискую появлением нового кровотечения, а Алиса оба рюкзака тащить не сможет, да и даже если у неё получится, то очень ненадолго. Я поднялась обратно к Алисе и села рядом, тоже забравшись частью тела под раковину, обняла свою доченьку, но она осталась так же сидеть, как каменная. Она обиделась. Ох, Господи, как мила и невинна детская обида.