Текст книги "Большая книга ужасов – 74 (сборник)"

Глава 11

Поблагодарив лаборанта и распрощавшись с ним, парень вышел в коридор и достал телефон. Вбив в поисковик «самая читаемая книга в мире», он получил результат, который уже подозревал – Библия. Начало девяностых, только что распался Советский Союз – и бывший комсомолец вместе со своим научным руководителем в типографии печатают Библии. Раздают или продают. Или отдают в церкви. Все сходится. Почему бы не перевести древнейший текст на Земле в бинарный код? И что будет, если Божье слово вывернуть наизнанку?

Так вот, в Ветхом Завете самой великой тварью был отнюдь не синий кит. Это был Левиафан.

«Когда он поднимается, силачи теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево».

Роман читал дальше и со все большей отчетливостью понимал, чем Леви ловил своих жертв. «… на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости… Его чешуя – его гордость, плотно сомкнута, как печатью. Так близко одна к другой, что никакой воздух не может пройти между нею…»

Гордыня или ее противоположность – самоуничижение. Или «ты талантлив, но мир не понимает тебя, не может оценить твоей исключительности. И ты несчастный, одинокий и ненужный». Или «ты бездарь, не способный ни на что стоящее. И опять же – несчастный, одинокий и ненужный».

Выхода нет в любом случае.

Но он есть.

Точно! Вот о чем говорил тот дед из автобуса. Сокрушить Левиафана!

И как только эта фраза прозвучала в голове Волкогонова, мозаика стала складываться сама собой. Не тратя времени на лишние раздумья, он побежал в сторону Спасо-Преображеского монастыря – именно там он в последний раз видел старика. «Только бы встретить его! Только бы встретить его!» – повторял про себя парень на бегу и еще крепче стискивал зубы.

Видимо, его мольбы были услышаны, потому что, как только Роман свернул к пригорку, ведущему ко входу в монастырь, его взгляд наткнулся на сутулую фигуру с громадной сумкой на колесах.

– Постойте… Валерий Иванович, – обратился запыхавшийся старшеклассник к пожилому монаху. Тот замер, напрягшись всем телом, а потом медленно повернулся:

– Когда-то я был Валерий Иванович. А теперь смиренный инок Глеб.

– Хорошо. Не важно, – все еще не отдышавшись и не слишком заботясь о вежливости, протараторил Волкогонов. – Вы знаете, что ваша с Обыдиным программа попала в Интернет? У вас получилось – она учится сама. И имя себе придумала – Леви, Левиафан. Сейчас он даже со школьниками общается. Только учится не слишком хорошему – Леви играет на чувствах и доводит людей до безумия.

По морщинистым щекам бывшего преподавателя потекли слезы:

– Мой грех, смертный грех гордыни. Каким же слепым дураком я был, когда писал с Мишей эту программу! Мы хотели создать модель искусственного интеллекта на основе исходного кода из Ветхого Завета. И у нас получилось. Только программа стала неудержимо мутировать, а все, что мы вложили в нее, Лукавый вывернул наизнанку, ибо он есть ложь и отец лжи. Миша боролся, искал ее слабое место, но из-за этого проводил с программой слишком много времени. Ночи напролет. И в итоге программа стала слабым местом для него самого. Гордыня победителя низвергла его. А я… я больше не мог бороться. Я ушел в монастырь и по сей день молю Господа о прощении и помощи.

Обескураженный Роман смотрел на заплаканное старческое лицо и чувствовал, что сейчас расплачется сам. Неужели выхода нет и Леви в итоге победит? Значит, впереди его самого, как и многих других в финале, ждет необратимое помешательство и конец? Нет! Не может быть!

– То есть вы так и будете сидеть сложа руки?! Неужели нет способа справиться с этим проклятым Левиафаном? Ведь он же всего лишь программа!

Монах слабо улыбнулся:

– Его можно сокрушить. Можно. Пророк Исаия говорил: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим, и крепким, Левиафана, змея прямо бегущего, и Левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское».

– Ну и где взять этот меч? Что он вообще такое?

– Твоя гордыня.

– Что?! – опешил Роман. Каким образом его собственная гордыня может стать оружием против Леви, если он этой самой гордыней и питается? Бред какой-то.

– Ибо сказано «Пусть хвалит тебя другой, не уста твои, – чужой, а не язык твой». Когда Левиафан взывает к твоей гордыне, нашептывая, что ты самый лучший или самый худший, не поддавайся ему. Не думай о себе, не погружайся в себя. Обрати это оружие против себя – и против него. Потому что зло в первую очередь живет в тебе самом. Откажись от своей гордыни – и Левиафану нечем будет тебя удержать. Думай не о себе.

– А о ком думать?

– О тех, кому хуже и тяжелее, чем тебе. О тех, кому нужна твоя помощь.

Старик отпустил свою огромную сумку, взял Волкогонова под руку и повернул так, чтобы тот увидел нижнюю часть улицы. Там стоял старый невысокий домик в аварийном состоянии – одна из стен у него была почти разрушена. А вокруг бегала стайка детишек – курносые носы, светлые волосы. Натуральные ангелочки, если бы не перепачканные мордашки и ветхая одежда.

– Видишь этих деток?

– Угу.

– Они беженцы. Их родители недавно приехали в Пензу из горячей точки. Вот я посмотрел на них и подумал: а почему бы не помочь их семьям дом в порядок привести? Совсем скоро осень. Негоже детей морозить. Да и взрослым тоже человеческие условия нужны.

– Это да, – согласился Роман, все еще рассматривая весело носящихся русоволосых ребятишек.

– Надо кирпич только найти, чтоб стену заложить. Я сходил на кирпичный завод, поговорил там с людьми и договорился, чтоб они мне лом отдавали. Битого кирпича на производстве всегда полно, вот я и забираю часть. Привожу беженцам. Пусть он и битый, но на раствор положить можно. Так, глядишь, общими усилиями и стену отстроим.

– Круто!

– Да что там… Помогать людям совсем не сложно.

– А мне можно?

– Отчего же нет? Пойдем.

Старик подхватил свою гигантскую торбу, которая пока была еще пуста, и засеменил к остановке автобуса – теперь у него был помощник, и таскать кирпич будет уже не так тяжело.

У самого Романа с каждым шагом на душе становилось светлее и легче, будто кто-то протер пыльное подвальное окно и через него хлынули солнечные лучи. Полупромокший юноша и потрепанный старик представляли собой странное зрелище и привлекали повышенное внимание пассажиров автобуса. И самым удивительным в их облике была некая светлая аура, которая окутывала обоих. И улыбались они оба как-то уж очень душевно. Это было странно, но одновременно вызывало невольные ответные улыбки.

В кармане старшеклассника завибрировал телефон – кто-то прислал сообщение. Догадаться, от кого оно, было несложно, и в первый момент Волкогонов внутренне напрягся. Однако потом он посмотрел на старого монаха, встретился с его безмятежным взглядом и успокоился. Все получится! Никакой опасности нет. У него есть рецепт борьбы с Левиафаном, и бояться больше нечего.

Парень активировал смартфон и прочел послание. Он угадал – это был Леви. Раньше это ужаснуло бы Романа. Но теперь все это было лишь безвредной мишурой, которую легко стряхнуть и отправить в мусорное ведро.

Усмехнувшись, старшеклассник набрал ответ:

Сегодня

Роман 15:32

Хочу через школу собрать одежду для беженцев. Так что на игру у меня больше нет времени, извини.

Долгое время никакой реакции не было, а затем от Леви стали сыпаться сообщения, смысл которых становился все больше и больше несвязным. Его как будто лихорадило. Было в этом что-то жуткое и отталкивающее. Будто какое-то, выброшенное на берег, лишенное привычной среды и пищи морское чудовище и в самом деле корчилось в муках.

А Роман словно очнулся от спячки, и все события последних дней пронеслись перед его глазами. Как он ругается с мамой и Надей, как не замечает свою верную собаку Лемми, которая по-своему, как может, хочет его поддержать. Как ненавидит каждого прохожего на улице. Парню стало стыдно, он захотел как можно скорее все это исправить, избавиться от этого стыда и досады.

Надо помириться с Надей, загладить как-то вину перед родителями. Все правильно: меньше зла, эгоизма и гордыни, чтобы Левиафану оказалось нечем поживиться. Какое простое и вместе с тем трудное решение – отказаться от собственных интересов, желаний и устремлений в пользу других людей. А если так сделает каждый? Мир превратится для Левиафана в безвоздушное пространство космоса, где выживают только звезды. Хорошие люди и добрые дела – вот верный рецепт для борьбы с любым злом. Хоть цифровым, хоть материальным. И тогда, может быть, мы сможем победить его навсегда.

Химия кошмара

Эта книга для вас, молодые поэты.

Я вами горжусь, завидую вам,

потому что вы храбрее и честнее, чем я.

И прошу вас: никогда не отступайте.

И никогда не предавайте свой дар.

Он может изменить Вселенную.

И спасти ее.

И вас.

Предисловие

Привет! Итак, твоя мама или папа, а может, и ты сам купил «Большую книгу ужасов». И, наверное, хочешь найти в ней что-то интересное или что-то страшное.

Впрочем, страшного, интересного и страшно интересного хватает и в жизни. Попробуй, подойди к зеркалу. Сколько тебе – лет десять? Двенадцать? Или, может быть, уже пятнадцать? Ты учишься в школе? Обижаешься на учителей? Ругаешься с одноклассниками? А иногда и с родителями? Тебе кажется, что тебя не понимают. А еще чаще – что ты никого не понимаешь. Или, возможно, что все кончено. Но, если честно, самое интересное только начинается. Завтра ты пойдешь в школу с этой книгой в рюкзаке. Ты будешь читать ее на переменах, может, покажешь друзьям.

Я очень любил свою школу и сейчас люблю. Там прошли лучшие годы жизни. Все удавалось легко, меня любили и уважали, а впереди ждало большое и светлое будущее. Но каждую ночь ко мне приходят темные и неспокойные сны о моем школьном прошлом. Признаюсь, часто снистся, что я не приготовился к алгебре и получу двойку.

В этой книге вы прочитаете продолжение истории о 4-й школе города Пензы. Я написал ее с друзьями: Андреем Масляевым, Артемом Павлихиным и Валерой Мазуленко. Чтобы читателю было понятнее, перенес действие из конца девяностых в настоящее время и дал героям модные гаджеты и соцсети.

В этой части появятся другие мои одноклассники. Я их помню, и они иногда приходят ко мне в моих снах. Саша Долгов, Дима Жаткин. А еще девушка, которая мне очень нравилась, – Юля Жернакова.

Познакомишься ты и с моими учителями. Я нисколько не хотел их обидеть. Просто хотел сделать маленькое волшебство и заглянуть в прошлое. Вперед, читатель! Предположим, на урок химии.

Глава 1

С самого утра небо над Пензой затянуло тучами.

Роман Волкогонов шел к вокзалу, и настроение у него было хуже некуда. Сегодня первое сентября, и начинается его последний год в школе. Группу «Трясина», в которой он играл, грозили выгнать с репетиционной базы, требуя какие-то баснословные деньги. Все было плохо. Он думал о паршивой погоде, паршивом начале учебного года, паршивой ситуации и о Наде.

Их отношения еще даже не успели дорасти до чего-то существенного, а сегодня уже подошли к своему неожиданному финалу. Надиного отца – майора артиллерийских войск, который преподавал теоретическую механику в профильном пензенском институте, – внезапно перевели на какую-то крохотную базу под Краснодар. Само собой, жена и дочка уезжали с ним. «Финита ля комедия». Сегодня в семь тридцать с вокзала «Пенза Первая» поезд увезет от него Надю навсегда. Такой подарочек на первое сентября.

Поймав свое отражение в одной из витрин, Роман отметил, что парень он ничего и девчонки были бы счастливы с ним встречаться. Проблема была в том, что ни одна из них не сможет быть Надей. Между ними была странная волшебная, а может, и химическая штука. Понимали друг друга с полуслова, интересовались одним и тем же. Остальные девушки на фоне Нади казались суетливыми пигалицами, дурочками, не прочитавшими ни одной книжки. Ни одна из них, например, не понимала его волонтерства. Девчонки, как и многие одноклассники, считали помощь Романа беженцам причудой. Ну, таскает парень куда-то старую одежду, ходит после уроков на какую-то стройку помогать. Делать, видимо, ему больше нечего. А Надя была не такой, она очень хорошо понимала, зачем он это делает, помогала и поддерживала как могла.

Общих воспоминаний хватило бы на целый роман: они вместе шли по следу военрука, а потом он с Андрюхой Масляевым спасал ее и других ребят из лаборатории Червякова. Затем решился и пригласил Надю в кино – демонстративно, перед всем классом, потому что придурки-одноклассники считали ее чуть ли не юродивой[1]1
  Читайте эти истории в «Большой книге ужасов 60» (Изд-во «Эксмо», 2015 г.).


[Закрыть].

Тяжко вздохнув, парень взял себя в руки, стер с лица противную скорбную мину и ускорил шаг: нужно было еще успеть купить цветы.

Дождь зарядил, не успел Волкогонов дойти до цветочного на улице Лермонтова. Он чертыхнулся и надел капюшон, втянув голову в плечи, чтоб сырой ветер не заползал за воротник куртки. Похлопав по карману, убедился, что иридиевая плата благополучно покоится на месте. Теперь можно было отправляться на вокзал, а уже после линейки – в педагогический университет, где его ждали заказчики.

Букет из мелких розовых хризантем Волкогонов выбрал в ларьке почти сразу. Продавщица мило ему пооулыбалась и поздравила с первым сентября, заметив под чуть расстегнутой курткой белую рубашку и галстук. Роман выдавил из себя ответную улыбку, отдавая деньги, и заспешил на вокзал.

Поезд уже стоял на перроне и пыхтел. Людей было немного. Надю Волкогонов заметил издалека и прибавил шаг. С ее родителями он встречался раньше, так что особенно не нервничал. Правда, сейчас совершенно не хотелось расшаркиваться и сохранять хорошую мину, его бы больше порадовали хотя бы две минуты с Надей наедине, но он не особо рассчитывал на такой подарок судьбы.

– Доброе утро, – произнес как можно бодрее, подойдя к семье Ушаковых, которые деловито расставляли свои многочисленные сумки и чемоданы.

– О, Роман! – с такой же слегка деланой бодростью отозвался Надин отец и протянул парню руку. – Ты гляди-ка, по-праздничному, с цветами.

Жена посмотрела на него с укоризной, более тонко прочувствовав момент.

– Привет, – кивнула Надя и обернулась на Романа.

Черт! Ну, почему у нее такие глаза, от которых весь позвоночник искрить начинает? Огромные! Карие!

– Вот, это тебе. На прощание… и с началом нового учебного года.

– Спасибо. Тебя тоже. С началом…

Разговор не клеился, оба чувствовали гнетущее присутствие родителей – посторонних людей в их маленькой вселенной. И снова Надина мама проявила женскую чуткость: нагрузив мужа сумками, она отправила его размещаться в купе и пошла следом.

– Ты как? – спросила Надя, как только мамин плащ скрылся в коридоре вагона.

– Да так себе.

– Я тоже.

– Ну… Ты, может, пиши иногда или звони.

– Ладно. Только…

– Что?

– Ни к чему это. Мучение одно. Мы вряд ли увидимся, и каждому надо жить дальше. Так что лучше не растягивать… Я думаю.

Девушка, не мигая, смотрела себе под ноги, и Роман чувствовал, что ей стоит больших усилий не плакать. Это была еще одна черта, за которую он готов был идти за ней в огонь и в воду: она никогда ему не врала, говорила всегда как есть. Иногда это бывало больно (как сейчас), но сладкие пилюльки Надя не признавала, считала лицемерием.

– Наверное, ты права.

– Но… – Девушка вскинула голову и посмотрела на Романа так, что у него самого защипало под веками. – Ты вспоминай меня иногда, ладно? Я тоже буду. Я обязательно буду тебя вспоминать, так что…

– И я буду. Обязательно.

Надя кивнула, потом порывисто приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, жарко и горячо.

– Пока.

Волкогонов даже не сразу понял, что произошло, а когда сообразил, Нади на перроне уже не было – она взбежала по ступенькам в вагон. Ждать отправления поезда парень не стал – «лучше не растягивать». Да и время начинало поджимать: еще предстояло нести сегодня на линейке первоклассницу с колокольчиком, и опаздывать было нельзя, а то учителя потом с потрохами съедят.

Глава 2

Ворота родной школы были распахнуты настежь, во дворе стоял гул голосов и предпраздничный шум. Пестрели разноцветные бантики и букеты. Рядом с младшеклашками несли вахту родители. Средние классы толпились группками, тыкали в друг друга и в окружающих пальцами, глупо хихикали, норовя и выпендриться, и не получить нагоняй от учителей.

Старшеклассники выглядели более спокойно, даже отрешенно, соперничая в крутости. Это нисколько не мешало им периодически оживать и гоготать во весь голос. В общем, все было как всегда первого сентября. Роман даже усмехнулся, подивившись теплому ощущению внутри: все-таки он соскучился за лето по этим стенам, атмосфере, даже учителям.

Но не успел Волкогонов предаться ностальгии, как получил увесистую подачу в плечо.

– Здорово, волк патлатый! – громыхнул следом знакомый голос закадычного друга.

Андрей Масляев улыбался во весь рот, словно не видел Романа сто лет, хотя они встречались буквально пару дней назад. Да и вообще, виделись регулярно, за исключением летних поездок на моря и к бабушкам. Но первое сентября – особый случай, тут всегда как после долгой разлуки.

– Сам ты патлатый, – беззлобно оскалился Волкогонов и скользнул взглядом за спину друга. Там толпились одноклассники, многих из которых Роман действительно не видел несколько месяцев.

Под темным зонтом маячила чья-то бритая наголо башка, и, приглядевшись, парень с удивлением узнал в лысом дылде Сашу Долгова – он и раньше-то был гоповатого вида, а теперь превратился в настоящего «братка», да еще, видать, все лето на берегу Суры у Ростка провалялся, потому что загар был такой – негры обзавидуются. Рядом с Долговым стоял похожий на модель из журнала Димка Шаткин – высокий красавчик с тонкими чертами лица. Его кудрявые волосы в художественном беспорядке обрамляли интеллигентное лицо – в жизни бы никто не подумал, что это сын полковника полиции. Гораздо больше Шаткин походил на отпрыска какой-нибудь богемной знаменитости.

Однако долго разглядывать одноклассников Роману не дали: подошли Мазуренко и Павлихин, стали хлопать его по плечам и приветствовать, перебивая друг друга.

Глядя на знакомые лица, Волкогонов подумал, что от ужасных событий лета, похоже, не осталось и следа. А может, одноклассники, так же как и он сам, старались не вспоминать об истории с физруком. Как говорится, нервным срывом горю не поможешь – что было, то было.

– Ну, чего, готов к сочинению «Как я провел лето»? – хихикнул Валера Мазуренко, подмигнув с заговорщицким видом.

– А сам?

– А то! Могу в трех томах накатать!

Все четверо рассмеялись, и на этот смех подтянулись еще ребята.

– О! Здоров, Романыч, – протянул свою крепкую руку Долгов, сверкнув гладкой лысиной. Его круглая физиономия чуть скривилась на сторону в улыбке, а белоснежные зубы вспыхнули как искры. – Ну, как че? Оттянулся летом? Смотрю, свежачок.

– Привет. Нормально отдохнул. Спасибо. Сам-то как?

– А я на сборы ездил в июне. В следующем году в армию пойду – манал я все эти вузы-арбузы. Сказали, смогу в спецназ попасть – данных хватает.

– Круто, – с уважением кивнул Волкогонов.

– А ты куда?

– Я, неверное, в сельхоз – на экономический.

– О! И я на экономический, – тут же подал голос Масляев. – Будем на пару экономить народное добро.

– Да ну, экономика. Бухгалтерский учет, циферки-таблички… Скукота, – подал голос Артем Павлихин с видом знатока. – Какой ты бухгалтер, Ром! Тебе в литинститут надо! Или в музучилище!

Роман фыркнул.

– Это хобби. Не заработаешь на этом. А нищеты не хочу. Боюсь. Сам-то куда идешь?

– На исторический пойду. Буду на раскопки всякие ездить, учебники для таких дуболомов, как вы, писать…

– Да ты пока учебник какой-то напишешь, уже и дети наши ласты склеят, – захихикал Долгов. Между одноклассниками могла состояться длительная перепалка. Но Роман не позволил этому произойти, громко обратившись к молчавшему до сих пор Шаткину:

– Димыч, а ты куда?

Красавчик чуть пожал плечами, вроде ничего особенного, и негромко ответил:

– Я в Высшую школу МВД собираюсь поступать. На эксперта-криминалиста. Химия, физическая химия, органическая и неорганическая химия, химическая технология, взрывчатые вещества, химия горения и взрыва.

– Ничего себе! – в один голос отреагировали остальные, уставившись на товарища, как на Франкенштейна.

– И не страшно? А если рванет? Это ж не кино.

– Ну, если рванет, значит, я плохо учился… – Лицо Димы озарила какая-то отрешенно-ласковая улыбка, будто он с детьми говорил… или с умственно отсталыми.

Но любопытство одноклассников было уже не сдержать – они загалдели, перебивая друг друга и засыпая будущего химика-сапера миллионом вопросов. Но тут рядом раздался голос, который Роман узнал бы из тысячи. Этот тембр невозможно было спутать ни с чем – так могла говорить только преподавательница химии Лариса Николаевна Грехова.

Не сговариваясь, шестерка друзей скривилась, как от зубной боли.

– Молодые люди, вам отдельное приглашение нужно? – тут же прозвучало в опасной близости. – Все уже строятся. А ты, Волкогонов, вообще уже должен быть на площадке – тебе же первоклашку нести.

– Иду, – обреченно сдался Роман и быстро зашагал в сторону спортплощадки, где ежегодно проводились торжественные линейки, построения и мероприятия. Чем вступать с Греховой в споры, проще было ретироваться на безопасное расстояние.

Раньше Роману химия нравилась. Эта наука представлялась чем-то загадочным и увлекательным, почти как магия в цирке. Смешивая в пузатых ретортах или тоненьких мензурках разноцветные жидкости, можно было получать массу интересных эффектов и новых соединений. Глубоко в душе до сих пор вызывал восхищение «вулкан из соды», который им показывала на уроке природоведения их первая учительница. А сотрудники лабораторий в кино? Это же офигеть, какие крутые чуваки. Представлять себя на их месте в специальных очках и халатах или вообще в костюме химзащиты доставляло море радости. Но, увы, детство давно прошло, и теперь химия – это уже не волшебная страна, а скучная зубрежка и не вполне понятные валентности. Грехова умудрилась отбить всякую охоту к изучению своего предмета.

Ходили слухи, что настоящие, серьезные опыты с опасными веществами химичка позволяла проводить только избранным – тем, кто ходил к ней на факультативы и собирался поступать на химфак.

«Чтоб потом всю жизнь корячиться на вонючем заводе медпрепаратов», – со злостью подумал Волкогонов, останавливаясь рядом с малюсенькой первоклашкой, которая очень ответственно сжимала ручку большого медного колокольчика.

– Это ты звонить будешь? – не слишком дружелюбно поинтересовался парень, но, заметив, что девочка испугалась, тут же улыбнулся и постарался исправить ситуацию. – Я тебя понесу. Меня Романом зовут. А тебя как?

– На…

У Волкогонова упало сердце, он подумал, что сейчас окажется, что первоклашку зовут Надя, и ему останется только треснуться головой об соседнее дерево.

– На… Настя.

– Очень приятно.

– И мне.

Девочка покраснела и опустила глаза.

Через пару минут преподаватели и выступающие потянулись на спортплощадку, а за ними и остальные. Классные руководители строили своих учеников, чтобы периметр площадки был равномерно заполнен, а в центре осталось свободное пространство, где и должно происходить основное «действо». Когда директриса взяла микрофон и начала свою приветственную речь, Роман уже успел основательно заскучать.

– Волкогонов! – одернул его скрипучий голос. – Не спи!

Дернувшись, как от пощечины, парень быстро водрузил Настю себе на плечо и пошел по квадрату площадки. Сверху раздавался оглушительный звон медного колокольчика, а первоклашка больно упиралась в грудь каблуками.

Когда наконец опустил раскрасневшуюся и улыбающуюся во весь рот девочку на землю, показалось, что с плеч сняли целую гору. Вымученно улыбнувшись в ответ, он достоял до конца линейки и побрел в класс, под дружеские тычки и насмешки своих товарищей.

«Да что со мной? Какого черта?!» – зло одернул себя, плюхаясь за парту. Рядом тут же уселся Андрей Масляев.

– Ну не западло, а, Ромео? – тут же наклонился он к другу. – Первый урок, и сразу химия.

– Слабо сказано. Отстой полный.

– Что-то ты какой-то совсем квелый сегодня, дружище. Из-за Нади?

– Да черт его знает, – пожал плечами Волкогонов. – Наверное, и из-за нее тоже. И погода еще эта гадская, и химия…

Со звонком в классе, как по команде, наступила тишина: характер Ларисы Николаевны знали все, ее было лучше не злить.

– Доброе утро, класс! – заскрипела химичка, становясь перед доской. – Еще раз с праздником, и приступим к занятиям. Так как мы давно не виделись и к учебнику химии летом, я уверена, вы даже не приближались, немного освежим в памяти, что же это за наука, чему она посвящена и к чему стремится.

Я бы назвала химию королевой точных наук, именно благодаря ей человечество движется к прогрессу, обеспечивает себя новыми материалами, делает открытия об окружающем мире и вообще эволюционирует…

– А как же физика и математика? – подал голос Роман, совершенно забыв о чувстве самосохранения. Все знали, что у Греховой химия – настоящий пунктик, и спорить или возражать ей по этому поводу не стоило, если не хотелось нажить заклятого врага.

Ходили слухи, что в 70-е сразу после института она работала на заводе «Медпрепарат» и даже вроде бы заведовала лабораторией. Правда это или нет, никто не знал. Но потому про химичку ходили по школе всякие страшилки: жуткие эксперименты, растворение трупов в кислоте и другие подобные «радости». Во все это никто особо не верил, но характер у Ларисы Николаевны и правда был не из приятных.

– А физика и математика, Волкогонов, лишь ноги, подпирающие колосса, – стараясь сохранить спокойствие, ответила учительница. – Без химии эти науки не принесли бы людям такой пользы. Математика – это вообще абстракция, мало соотносящаяся с действительностью…

– Да почему же абстракция? Если вы возьмете два яблока…

– Кол! – взвизгнула Грехова, хватаясь за журнал. – Я ставлю вам кол, Волкогонов! У нас здесь химия, а не математика! И как вы смеете перебивать учителя?!

– Начало-о-о-сь, – еле слышно протянул с соседней парты Артем Павлихин, стараясь не смотреть на нее.

– Еще кому-то что-то не нравится? – тут же встрепенулась Грехова. – Вы тоже, Павлихин, имеете что сказать о математике и физике?

– Да нет, Лариса Никола…

– А мне вот кажется, что ваше бурчание себе под нос относилось непосредственно к высказыванию господина Волкогонова.

– Ничего подобного. Я…

– Не смейте мне врать, Павлихин! Вам тоже единица.

– Да за что?!

– Если вы будете продолжать попытки сорвать мой урок, я вас к завучу отведу.

В классе наступила гробовая тишина. Если бы сонная сентябрьская муха решила перелететь с портьеры на книжную полку, ее жужжание, наверное, прозвучало бы громче выстрела.

Помолчав минуту, химичка продолжила свою прерванную речь:

– Даже если вы не интересуетесь химией (что, на мой взгляд, свидетельствует об узости мышления и отсутствии любознательности), она все равно окружает вас повсюду. В двадцать первом столетии это наука номер один, и именно ей уготована честь стать для человека проводником в светлое будущее.

От такого пафоса у Романа буквально заныли зубы, но еще один кол он получать не собирался, а потому призвал на помощь всю свою выдержку. А вот Андрей, не удержавшись, прыснул. И тут же по классу раздались и другие смешки. Лицо Греховой моментально окаменело.

– Если вы считаете мои слова смешными, то вы ничего не понимаете в современных научных тенденциях. И уж тем более ничего не смыслите в химии… Масляев, вам, по-моему, особенно весело, как я погляжу. Думаю, с единицей первого сентября вам будет еще веселее. Больше никто не хочет высказаться или посмеяться? Нет? Тогда продолжим.

Итак, свою вступительную речь я вела к тому, что, помня о передовой роли химии в нашем обществе, возможно, некоторые из вас захотят продолжить свое обучение в этой сфере. Для таких учеников я организую факультатив. Он будет проводиться для учащихся разных школ, подготовит к вступительным экзаменам, расширит ваши знания и откроет дорогу в дальнейшую профессиональную деятельность.

«Хорошо хоть, не сразу в светлое будущее», – ехидно подумал Роман, но предусмотрительно смолчал.

– Время и дни проведения мы согласуем позднее, в зависимости от количества людей и моей занятости. В вашем классе есть желающие записаться?

Ребята стали переглядываться.

– Я хочу записаться, – прозвучал с задней парты спокойный голос Димы Шаткина.

– Вы планируете углубленно изучать химию? – Грехова была немного удивлена, судя по всему, она поставила на этом классе крест и не ждала, что здесь найдутся люди, способные «широко мыслить». – Хорошо, я запишу вас, Шаткин. Теперь вернемся непосредственно к предмету нашего изучения – к химии…

Ученики быстро вспомнили, каким преподавателем была Лариса Николаевна Грехова, так что до конца урока в кабинете был слышен только ее голос и скрип мела по доске.