Текст книги "За чертой"

Девчонки звонят первыми

В те старые недобрые, предшествовавшие реабилитации времена, Сильвия однажды набрала меня по порткому. Оттарабанив ночную смену в космопорте, я валялся дома и размышлял, как бы сдохнуть на этот раз, никак не рассчитывая на живую встречу с кем бы то ни было, а уж тем более с Сильвией. Вне стен клуба? Посреди бела дня, серьезно? «Что ей надо? – думал я. – Она никогда не звонила раньше. Как я буду говорить, я же ведь трезвый!? И что дальше? Будем парой? Ага, начнем печь пироги, кататься на коньках… пироги? Снимай трубку, идиот!»

В моей серой замусоренной берлоге возник голографический лик Сильвии.

– Привет.

– Привет.

– Слушай, – спросила она, – не хочешь развеяться?

– Вообще в падлу. Хотя… заехать за тобой? – спросил я, глубоко зевнув.

– На чем это? На трамвае? Я, короче, сама уже к тебе еду.

«Тубровэксмэн» Сильвии блестел в лучах полуденной Лиасы. Серебряная дверь съехала в сторону. Усевшись в салон, я некоторое время ёрзал в анатомическом кресле, настолько комфортном, что становилось не по себе. Сильвия молчала. Она только втопила педаль в пол, и мы понеслись.

– Ручное управление? Зачем? – спросил я.

– Потому что круто, – ответила Сильвия.

– Не знал, что ты водишь.

– Профинтерес, да Айро?

– Вроде того.

– Ты пробовал профессии, кроме водителя? Я не спрашивала тебя, почему ты занимаешься именно этим?

Все наши встречи с Сильвией до этого проходили на концертах и вечеринках. Алкоголь, кураж, приятная атмосфера. Внешняя жизнь отходила на самый последний план, ее как будто и не существовало. В этом и был кайф… тусовки для того и созданы, не так ли? Но в тот день я попал на другую вечеринку и наткнулся на совершенно иную, незнакомую мне Сильвию. «Наверное, она просто сейчас на взводе», – Подумал я и ответил:

– Ну, до двенадцати лет нас обучали базису в клонариуме. Потом я выбрал по профориентации специальность водителя, для подработки. Самое простое, что предлагалось моей партии, чтобы быстрее начать работать и получать деньги для учебы. Договорился о распределении в Эхо. Я знал, что буду поступать на пилота.

– Да ну?

– Ага. Я был фанатом комиксов.

– Про Николаса Норда, что ль?

– Его самого. Мы с тобой, похоже, ровесники. «Это же самоубийство, Норд! Ты не боишься?»

– «Все, чего я боюсь, – это протрезветь!» – хором сказали мы и засмеялись.

– Бесплатных мест в летке не было, а откуда у клона деньги, да еще такие? Надо было подзаработать. Пришлось идти на компромисс. В нимфу загрузили данные по управлению грузовым транспортом различных классов. Меньше года практики, и меня отправили на Маяк Лиасы работать по трудовому договору для малолеток. Слава богу, водителей было мало, и хрен там все клали на кодекс, так что часов хватало.

Мощный аэромобиль Сильвии летел вперед, обгоняя неторопливых маленьких соседей. Мы несколько раз выныривали из потока, и система предупреждала нас строгим женским голосом, что так делать нельзя ни в коем случае. Сильвия спросила:

– Ну и как? Нравится на Маяке?

– Сильвия, я не вчера приехал.

– Ты работаешь погрузчиком. На каре. Я помню, ты рассказывал, когда мы тусили в Анубисе. Этой херне обучаются за пару месяцев мигранты. А как же инфа по управлению другим, более сложным транспортом? Пропадает зря?

– Слушай, а мы не сильно быстро летим?

– Не доверяешь мне?

– Это шутка?

«Внимание! Немедленно остановитесь!» – зашумели динамики в салоне.

– Сильвия, это стражи.

Мы ускорялись все сильнее и сильнее, как крутой пацан, я не выказывал страха, но не мог сопротивляться силе, вдавившей меня в сиденье. Кожа на моей шее стала, как гармошка.

– Да похер, – сказала Сильвия. – Так ты думаешь и дальше работать погрузчиком на каре?

– А ты решила пригласить меня прокатиться с ветерком и поебать заодно мозги? Хочется в мамочку поиграть? Что за муха тебя укусила!? – завелся я.

«Повторяю, немедленно остановитесь! У вашего аэромобиля не функционирует система безопасности! Дальнейшее движение запрещено!»

– При чем тут мамочка? – спросила Сильвия как ни в чем не бывало.

– При том, в Анубисе ты жаловалась, что твоя мать вечно косячит. Может, это компенсация или типа того, я не больно шарю в психологии, я же грузчик.

«Сильвия Сторм, если вы не остановите свое транспортное средство прямо сейчас, оно будет конфисковано без права выкупа!»

– Как оно будет конфисковано, если вы меня не догоните, придурки! – кричала Сильвия. – Какого черта мы с тобой ругаемся, Айро?

– Я не знаю. Ты сама мне позвонила.

Мы летели на немыслимой для города скорости.

– Нарушила твои планы? А что ты собирался делать?

– Угадай с трех раз.

Улыбнувшись, она оставила управление. Панель мигала разноцветными тревожными датчиками. На полном ходу блестящий «турбовэксмэн» со взломанной блокировкой и системами безопасности, словно серебряная пуля, влетел в опору платформы.

Ночь собак

На этом острове не было ни одной климатической установки, он не подвергался терраформингу, но тем не менее это был настоящий, неподдельный рай, словно специально созданный для нас с Сильвией. Сидя на веранде, мы угощались закусками и местным вином под звон цикад, теплый ветер сушил остатки морской воды на нашей загорелой коже, и ее слегка стягивало от соли. В душ идти было пока что лень.

– Послушай, когда я уйду… – начала было Сильвия, но я перебил ее.

– Не надо! Помолчи! Может быть, завтра мой мозг не выдержит перегрузок, и это тебе придется куковать тут в одиночестве!

«Каких перегрузок? – думал я, наблюдатель, бессильный что-либо изменить в том сне. Я же вроде отъехал? Врезался в платформу с этой чокнутой. Какая-то часть мозга, наверное, еще функционирует».

Мозги – штука очень таинственная. Иногда минуты хватает для того, чтобы увидеть сон, длиною в блокбастер. Сон – это что-то похожее на смерть, эдакий трип в миниатюре.

– Помолчи, Айро. Когда я уйду, я хочу, чтобы ты жил своей жизнью, – говорила Сильвия. – Не надо жертвовать ради меня чем бы то ни было, сидеть часами на моей могиле и заниматься прочей хернёй.

– Сильвия…

– Улетай отсюда! Не знаю куда, Айро, придумай что-нибудь. Рано или поздно этот клочок суши испепелят, отважный мирок Либерии рухнет. Оттянись за нас двоих на этом свете, пока ему не пришел звездец.

– О-кей. Как только похороню тебя, сразу организую оргию.

– А еще лучше – оргия прямо на похоронах. Серьезно, можешь считать это моей последней волей.

Юмор безысходности, шутки, от которых хотелось больше плакать, чем смеяться, а лучше – громить все вокруг кувалдой. С последним выдохом Сильвии взять инструмент побольше, чтобы отправить в небытие всю чертову вселенную.

– Эй! – Сильвия толкнула меня в плечо. – О чем задумался? Не грусти, это я, вообще-то, умираю! Все теперь умирают. Разница лишь в том, что я примерно знаю, когда это случится, – будто бы прочитала она мои мысли.

Под навес веранды залетел поток теплого ветерка, шепот рая, его комплимент, легкое, бескорыстное заигрывание. Дом стоял на верхней границе скалистого склона. От дома до моря было рукой подать, хоть и надо было спускаться по древней, не слишком безопасной лестнице, каменные ступени которой змейкой вились вниз по крутому склону, огибая здоровые валуны, зеленые деревца и сухие кустарники. Был и безопасный, но более долгий путь к воде. Он проходил мимо главного бункера. По опорам навеса вились виноградные лозы, пока теплый ветерок ласкал их, листья отвечали легким, умиротворяющим шелестом, мы с Сильвией пили терпкое вино, закусывали свежеиспеченным хлебом, сыром и инжиром. Сильно напиваться было нельзя, ведь в любой момент на связь могли выйти ребята из бункера, не спускавшие глаз с радаров. Они всегда предупреждали меня о надвигавшейся угрозе, если я сам ее не чувствовал. «Какой угрозе?» – подумала часть меня, которая была молчаливым зрителем, находящимся вне сонного спектакля.

Сильвия отпила немного вина и сказала мне:

– Я очень люблю тебя, Айрик.

Перед поцелуем она нарочно облизнула губы, и они блестели от вина. Я сказал, что тоже люблю ее, и время в буквальном смысле остановилось. Задумчивый взгляд спокойных карих глаз Сильвии застыл на моем плече, воцарившаяся всюду тишина была красноречивее любого предупреждения: «Что-то здесь нечисто!» Смолкли цикады, утихло дуновение теплого ветра.

Я был лишь наблюдателем, смотревшим от первого лица кино о себе и Сильвии без права вмешаться в происходящее, изредка находя в себе силы подумать что-то независимым сознанием, не привязанным к нерушимому моменту. Мысли о бункере, пляже, местности мелькали у меня в голове, но корня их я не находил.

Я отвел взгляд от неподвижной Сильвии на слегка взъерошенный ветром, застывший кипарис, потом стал изучать висевшую между лоз лампу под сетчатым плафоном. Питавший лампу провод вился вокруг одной из опор навеса. Лампа с плафоном находились под неестественным углом, в необычном положении, в котором ее оставил все тот же ветер. Вокруг поблескивали неподвижные, зависшие в воздухе насекомые. Начало темнеть, чернота поначалу сгущалась лишь на горизонте, но неминуемо приближалась. Вмешательством внешней мысли я нарушил целостность видения и, пока чернота не добралась до меня самого, успел налить себе полный бокал вина и осушить его до дна за то, чтобы поскорее проснуться. «Но я же врезался в платформу? Где я окажусь, когда сон исчезнет?» – всплыла в голове мысль напоследок.

«Надо успеть в храм, пока еще нет полуночи!» – кричал кто-то рядом, пьяный и, скорее всего, мертвый. Проснулся. Да только не в том мире, где это могло бы обрадовать, да еще и стоя на ногах. До этого, наверное, брел куда-то бессознательно. «Сколько я уже нахожусь здесь?» Я медленно продвигался куда-то в составе толпы разноцветных полуголых тел под приближающиеся звуки ритуальных барабанов. Опытный торчебос всегда знал – если ты очнулся хрен знает где и черт знает с кем, то, скорее всего, – это очередной трип. Вернее будет сказать не «знал», а «чувствовал». Это был условный рефлекс, приобретенный методом проб и ошибок. За время трипа некоторые суицидники, серьезно увязнувшие в загробном мире, могли прожить там целую жизнь, а может, и не одну. По возвращении такие ребята, когда обнаруживали себя в выживалке, еще долго не могли вдуплить, где находятся, а бывало, что и ловили мгновенный «финиш» – сходили с ума, не в силах принять то, что с ними произошло. После мощных трипов я и сам частенько терял самосознание – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда непонятно, чем ты являешься и что за предметы и странные твари тебя окружают. Стирались все понятия: верх – низ, лево – право, перед глазами было просто что-то. Потом, постепенно, вещи, люди, животные и явления вспоминались, а пережитый трип представал чем-то вроде длинного и необычного, сверхреалистичного сна. Во вселенной все относительно, и большинство людей даже не представляют насколько.

Толпа окружила высокий, по виду готический, но чересчур ассиметричный храм, возвышавшийся над кованой изгородью. В открытые ворота медленно вливался поток людей. «Как я здесь оказался?» Дело ясное. «Летел с крутой Сильвией на ее крутой тачке! Разбились? Помню, как она гнала на ручном управлении, будто помешанная…» Где-то глубоко-глубоко в моей душе прятались смутные воспоминания. Но еле уловимые образы быстро развеивались под давлением «насущного»: «А что же теперь?» Чтобы не увязнуть, за чертой всегда надо было сохранять щепотку здравомыслия, даже в окружении отплясывавших идиотские танцы хиппи с перьями в волосах. Одетые в лохмотья мужчины и женщины – все они хаотично и бессвязно двигались, каждый на своей волне, под не прекращавшийся, гремевший со стороны храма барабанный рокот. Величественное и мрачное здание с резным фасадом, будто бы образованное из вулканической магмы, которую боги принудили застыть по законам готической архитектуры, возвышалось в лунном свету над кованной изгородью, увенчанной сверху острыми пиками. Две угрюмые башни, одна выше другой, словно стрелы, вонзались в звездное небо. Узкие и высокие оконные проемы, хранившие в глубине себя бесконечную черноту, вдруг вспыхнули яркими цветами: розовые, оранжевые, фиолетовые лучи залили местность и озарили полумрак, ранее сдабриваемый лишь светом блеклых масляных фонарей на столбах, а также светильниками на поросших мхом воротах. По принципу размещения столбов, которые были установлены по отношению друг к другу на удивление неровно, угадывалось, что к воротам через окруженный густым хвойным лесом пустырь ведет извилистая тропа. Тропу было не разглядеть из-за заполонивших все вокруг пестрых человеческих тел.

Посмотрел на себя сверху-вниз. Футболка, джинсовая куртка, штаны и кроссовки. За чертой оказался в том же прикиде.

– Что тут за мероприятие намечается? – спросил я парня в оборванных бриджах с прической Тарзана, прервав его танец. Парень вытянул шею.

– Чё тут будет? – переспросил я.

– А-а-а, чел, ну тут, типа, ночь оборотней.

– Это вроде обряда? Жертвоприношения?

– Пока обходилось без этого!

Я улыбнулся. Парень говорил быстро. Без эмоций и зрительного контакта, он просто тараторил мне в плечо:

– Короче, сегодня полнолуние, всех кошмарят оборотни, но они не любят яркие краски, танцы и музыку!

– Ясно. Спасибо, брат!

– Не болей, брат, в-у-у-у-у!

«Грядет мощная вечеринка!» – думал я, пока старался взъерошить волосы. Впереди ждал какой-то обряд изгнания злых духов, сопровождаемый безумствами и весельем в облюбованном язычниками древнем соборе. Разве можно было пропустить такое мероприятие? В составе человеческой массы я протискивался в ворота. Многие хиппи тем временем ловко перебирались через забор, одурманенные шаманским зельем дикари, они без страха штурмовали цивилизованную, хоть и немного чудну́ю, неровную изгородь, некоторые из них были настолько пьяны, что с трудом передвигались, но не оставляли попыток преодолеть преграду. Головы вращались по кругу на обмякших шеях, тонкие руки не в силах были тянуть за собой невменяемое тело. Раз за разом такие ребята падали с изгороди вниз на потеху толпе, но некоторых народ подталкивал до последнего, и им удавалось все-таки перевалиться через забор и грохнуться в нужном направлении, изорвав об острые пики на верхушке ограды и без того убогую одежду.

Ко мне прижалась рыжая девушка в набедренной повязке из мешковины. Ее пышные волосы были спутанными и пыльными, от ее тела разило потом. В плотном потоке людей она двигала бедрами в такт приближавшемуся барабанному бою. Рыжая скользнула вперед, и что-то уперлось мне в пах. На ее заднице болтался ремень с закрепленной на нем кожаной сумкой. Замок оказался сломанным, и я запустил руку внутрь сумки, нащупав там несколько отделов с сыпучим веществом. Как оказалось, это были разноцветные краски холи, и я измазал ими куртку, штаны и лицо. По толпе ходили бутылки с горячительными напитками, странные баночки, наполненные склизким студенистым веществом, и маленькие плетеные корзинки с высушенными жуками внутри, которых хиппи с удовольствием закидывали в рот горстями. Рыжая запустила палец в черную, омерзительную на вид банку, потом засунула его в рот и натерла десны смолянистым экстрактом. Ограничившись пойлом, в котором тоже наверняка были наркотики, я танцевал как в последний раз. Время текло то медленно, словно замедленная сцена в фильме, то ускорялось так, что я совершенно забывал, как прошел, а вернее сказать, протанцевал последние пятьдесят или сто метров. Запахи воспринимались каждый в отдельности, тела, волосы, чья-то промежность, влажная почва и нагретый буйством человеческих туш воздух. Кружилась голова, но хотелось двигаться и крутиться, прыгать, словно заведенному, чтобы потом стоять столбом, пока вокруг мелькают размалеванные язычники… я мог рассмотреть капли опустившегося тумана, медленно вдохнуть его, пока кокон из липкого воздуха обволакивал кожу. Перед входом в храм я оказался голым до пояса, с повязанной на бедрах курткой, измазанный красками кислотно-ярких оттенков, как и все, взмокший от судорожных танцев, будто бы свободный и, возможно, даже счастливый. Мой рот был набит жуками, а сердце лопалось от переполнявшей его эйфории.

Витражи в высоких окнах храма, казавшиеся поначалу черными, внутри, в свете восходящей луны, зажглись невероятно насыщенными красками, первенство среди которых возымели различные оттенки фиолетового. Ввысь уходили закрученные в спираль колонны, подпиравшие диковинные, волнообразные своды, четыре ширококрылых ангела из серо-коричневого камня окружили пирамиду, напоминавшую уменьшенную копию древних мезоамериканских построек. Пирамида возвышалась в центре храма, на ее вершине была установлена огромная серебряная чаша, в которой, как в джакузи какого-нибудь мажора с верхов, могли бы запросто уместиться несколько человек. Статуи ангелов безразлично озирали толпу лишенными зрачков глазами. Чашу опоясывал барабанный круг – нагромождение деревянных, обтянутых звериной кожей инструментов, сотрясавшихся от ударов тяжелых палок с круглыми головками, напоминавших скорее первобытные орудия труда, нежели музыкальные инструменты. В руках многочисленных музыкантов эти архаичные инструменты производили на свет грубое, запутанное, подчинявшееся скрытым закономерностям звучание многочисленных, переплетавшихся между собой ритмов. Из разрозненного, шумного хаоса вдруг выстраивались стройные марши, они нарастали и крепли, чтобы потом рассыпа́ться вновь и вновь. Как и всё в любом из известных мне миров, они рождались для того, чтобы в итоге навечно сгинуть. Не знающие отдыха мужчины и женщины в тонких льняных платьях со свободными руками рождали потрясающую, магическую музыку, которую хотелось схватить, остановить, раствориться в ней, лишь бы только подлое время не заставляло её заканчиваться. Но потом появлялся, мужал и достигал апогея новый гипнотический ритм, и новая волна восторга накрывала меня с головой. Шеи музыкантов украшали тяжелые ожерелья из цветных камней, звериных зубов, перьев и ракушек. На края огромной чаши опиралось несколько деревянных лестниц. Крепкий, бородатый, длинноволосый мужчина, лицо которого было почти полностью скрыто под капюшоном убогой коричневой мантии, по виду напоминавшей облачение монахов-капуцинов, возник перед барабанщиками на самой вершине алтаря-пирамиды, и музыка смолкла.

– Слава настоятелю! – крикнул кто-то.

– Слава святейшему! Хвала святейшему! – вторила толпа.

К своему величайшему удивлению, я заметил, что основание многоуровневой пирамиды-алтаря было окружено барной стойкой из темного дерева, за которой поблескивали подбрасываемые в воздух бутылки, лился алкоголь, корпели бармены в монашеских мантиях… когда я протолкнулся поближе, то смог разглядеть сюжеты, изображенные на резном дереве стойки и барельефе пирамиды-алтаря, – это были поединки людей с более крупными человекоподобными существами с собачьими головами.

По лестницам к чаше алтаря поднялось несколько обнаженных жриц, им помогали взобраться барабанщики, наконец-то получившие возможность перевести дух. Они же передали жрицам довольно тяжелые мешки, удерживаемые девушками с видимым напряжением. Одной девушке «повезло» больше остальных – ей надлежало держать над чашей небольшой подожженный факел с серебряной ручкой. Музыка окончательно смолкла, на каменных возвышенностях, в металлических клетках и на балконах воцарилось спокойствие, тела источали пар, в воздухе слышалось эхо бесчисленных тяжелых вдохов и выдохов, смешки, кашель, редкие переговоры и выкрики. Алкоголь лился рекой, барабанные перепонки отдыхали от мощного баса, и только бой одинокого колокола где-то вверху заставил замолчать перешептывавшийся люд, каждым своим ударом будто бы отмеряя последние секунды перед приближением чего-то неизбежно-хренового. «А может, это просто паранойя бывалого торчка? Может, я просто переел жуков?» – успокоил себя я.

– Прихожане! – громко объявил с вершины алтаря-пирамиды настоятель храма, когда под сводами храма застыл, затухая, бронзовый звон колокола. – Полночь. Полнолуние. И все вы знаете, что это значит. Ночь псоглавцев. Каждый из вас пришел сюда сегодня, чтобы веселиться и плясать изо всех сил, дабы мощь нашего единения и неисчерпаемая энергия жизни отпугнули богомерзких оборотней, как это было вчера, и позавчера, и еще множество полнолуний до этого! Если же стены Святой обители не защитят нас в этот трудный час, то, надеюсь, каждый из вас веселился как в последний раз. Слава Жизни! Слава Всевышнему!

Жрицам наконец удалось избавиться от своей тяжелой ноши – мешки были опрокинуты, и их содержимое в виде сыпучего серого вещества наполнило чашу. Девушки спешили побыстрее спуститься по лестницам обратно на вершину алтаря, все, кроме «везучей», что держала факел. Разжав ладонь, она отпустила свою ношу. Невероятно яркая вспышка всех оттенков радуги, поглотив жрицу, озарила храм, мое остывшее сердце заколотилось с новой силой, но этой силе не было выхода, ведь барабаны молчали, а речь настоятеля поселила в душе тревогу. Ослепленная вспышкой жрица, на ощупь, пошатываясь, спускалась по лестнице, ей помогала пара мужчин-барабанщиков, кто-то перешептывался, но большинство душ молчали, затаив дыхание. За окнами храма сверкнула молния. Порывы ветра обрушивали на разноцветные витражи храма каскады крупных дождевых капель. Вслед за вспышкой молнии ударили раскаты грома, плотно набившиеся в обитель тела дрогнули в едином порыве.

– Эй! – спросил я рыжую, которая до сих пор тусовалась неподалеку. – Какие еще псоглавцы, это что, правда?

Очередная вспышка молнии осветила тощую, разукрашенную красками холи физиономию рыжей, на мой вопрос сполна ответили ее полные холодного ужаса, черные зрачки. Откуда-то издалека, с улицы, в храм ворвались истошные человеческие крики. Мое тело нагрелось, словно внутри него затопили печь, а спустя секунду будто бы покрылось инеем. Я буквально видел, как из пор на поверхность кожи выступает пот, сердце сковало льдом, а голова отказывалась верить в происходящее. Если вам когда-то грозила смертельная опасность, вы понимаете, о чем я. Такие моменты суицидники называли «отключкой». В отключке торчок забывал, что уже мертв и находится за чертой, душа предавалась первобытному ужасу и не могла достучаться до своего светлого, бесстрашного и вечного начала.

Древний страх загнанной стаи овладел толпой, и все мы ринулись к барной стойке, но не чтобы пропустить по стаканчику, а с целью взобраться на казавшуюся безопасной возвышенность алтаря, ближе к чаше настоятеля. Давление в воротах храма усилилось, там теперь царила смертельная давка, но и ближе к алтарю ситуация была немногим лучше. Я молился всем богам, лишь бы не потерять равновесие в несшем меня потоке тел. Я отчаянно вцепился в ремень рыжей, она впилась мертвой хваткой в повязанную у меня на бедрах куртку.

– На этот раз танцы не отпугнули тварей! Милосердный Господь да помилует нас! – объявил настоятель. – Кара небесная! Прочь от ворот, грешники! Дайте шанс спастись тем, кто еще может!

После начала давки в моей голове не пронеслось ни одной мысли, будто бы мозг забыл все слова разом. Внезапно меня наполнили холодное спокойствие и расслабленность, мы с рыжей медленно скользили вместе с людской массой, которая каким-то чудом «выплюнула» нас в овальный проем в конструкции бара, где, с небольшим запасом, был установлен постамент для статуи ангела. Тяжелые цепи звенели под сводом храма, массивные деревянные ворота медленно сходились, я наблюдал лишь верхушки их сближавшихся створок и был рад, что не вижу ужасов, творившихся ниже. Зажглась новая вспышка молнии, я поднял голову и только тогда заметил, что статуя ангела сжимала в мраморных руках заряженный армейский пулемет.

– Вторая половина двадцатого века! – впервые произнес я после начала массовой паники.

Рыжая только хлопала глазами. Пригнувшись, она с отчаянным видом вертела головой из стороны в сторону.

– «Эм шестьдесят», – сказал кто-то сверху.

Я поднял голову и увидел небритую физиономию черноволосого, облаченного в монашескую мантию бармена, который устроился прямо за статуей, усевшись на стойку и свесив ноги. Он улыбнулся и спросил меня:

– Ты ведь тоже видишь пулемет?

– Да. Ты умер? – спросил я беззаботного бармена, карабкаясь к нему на барную стойку.

– Ну да.

– И я тоже. Давно?

– Я не знаю, когда ты умер.

– Я имел в виду…

– Да я понял. Пару дней назад я вышел из леса, увидел храм. Настоятель сказал, что им нужны работники. Я думал, будет весело. Потом узнал про оборотней.

– Что не ушел?

– В мир, кишащий оборотнями?

– Не помнишь, кем был в жизни? – спросил я бармена, помогая рыжей забраться к нам, на стойку, чтобы ее не унесла прочь река из человеческих тел.

– Я с трудом понимаю, что такое «жизнь» сейчас, – сказал бармен. – И слово какое-то странное. Ты только вдумайся – «жизнь». Как будто название руды. Что-то мутное вспоминается, но я даже не хочу в это углубляться, помню только, что там меня все очень заколебало.

– Это точно, – сказал я и улыбнулся. – Айро.

– Макс. Да, меня звали Макс, – сказал бармен, поднялся на ноги и шагнул на постамент статуи. Балансируя на носочках, он обнял ангела сзади. Подхватив пулемет, он приподнял его и пронес над головой статуи, в этот момент руки Макса дрожали от напряжения.

– Я просто вышел из леса, понимаешь? – говорил бармен. – Откуда я знаю, может, эти оборотни убивают меня уже целую вечность, и я снова все забуду, окажусь здесь, увижу храм…

– Ты мог завязнуть, – сказал я Максу, пока тот ловко осваивался с оружием. – Ворота закрылись. Может, обойдется. Оборотни. Что за пипец, вот скажи мне? Занесло же!

– Да уж. Неприятная ситуация.

– Всевышний услышал мольбы грешников и даровал нам путь к спасению! Вооружайтесь и славьте Всемилостивого! – горланил настоятель, указывая на вооруженных ангелов, пока его не сшибло с ног что-то черное, быстро, словно тень, мелькнувшее в полумраке.

– Ну-ка, метнись к той статуе! – крикнул мне Макс, пока я рассматривал разбитый витраж, через который внутрь храма проникали все новые и новые черные, косматые фигуры.

Они, как пауки, без проблем ползли по стенам, а я бежал по барной стойке, пока из-за смерти настоятеля приостановился поток людей, искавших спасения на вершине алтаря. На раскинутых в стороны руках приветствовавшего прихожан ангела висели три пулеметные ленты, которые вскоре оказались перекинутыми через мою шею. Черная собачья морда твари, убившей настоятеля, показалась с вершины алтаря, Макс достал ее очередью из пулемета. Обезумевшие люди, с таким трудом взбиравшиеся на пирамиду, хлынули теперь обратно. Обвешанный пулеметными лентами, после сильного толчка я потерял равновесие и провалился под барную стойку. Ожидая встречи с гранитным полом, я приземлился на что-то относительно мягкое и грохнулся на спину. Тело сотряслось, кишки отбило, словно молотком. Я не мог пошевелиться от боли и просто лежал, наблюдая, как под высоким куполом ползают черные силуэты оборотней, растерявшихся от изобилия добычи. Надо мной мелькала промежность за промежностью – прихожане продолжали бежать прочь с алтаря, перепрыгивая проем между нижним ярусом пирамиды и барной стойкой. Несколько минут – и рабочая зона для веселых барменов превратилась в боевой окоп, куда я завалился, словно трусливый солдат, надеявшийся перележать пекло в каком-нибудь отстойнике, пока на поверхности гремят пулеметы и рвутся бомбы. Пулемет и правда был. Бомбы только на подходе. Вид мне заслонила появившаяся сверху пятнистая собачья морда, на мое лицо упало несколько капель горячей, смердящей гнилым мясом слюны. Пятипалые лапы острыми когтями впились в древесину стойки, ухмыляющаяся гиена смотрела мне прямо в душу хищным взором. Я ощутил готовность быть убитым, породнившую меня с мерзкой тварью, а уже через секунду, когда гиена оголила клыки, – ужас и протест, настоящую истерику, которую прервал оглушительный грохот. Мой череп наполнил тяжелый вакуум, мутные звуки с большим трудом проклевывались сквозь зависший в барабанных перепонках, чужеродный, высокочастотный свист. Я успел перекатиться вбок, практически лишенный слуха, я всем телом почувствовал, как мускулистая громадина ударила в гранитный пол храма. Оборотня уложил короткостриженый чернокожий бармен в темно-коричневой монашеской рясе. Он оперся о стойку спиной и что-то говорил мне, дымящаяся гильза катилась по полу, над нашими головами мелькали люди. Бармен вкручивал мокрое вафельное полотенце внутрь бутылки, пока его быстрые глаза старались уследить за каждой мелочью в творившемся хаосе. Я постучал двумя пальцами по мочке уха, бармен округлил белки глаз и сделал жест указательным пальцем: «Щща, погоди!» Достав между ящиками алкоголя маленькую зеленую бутылочку, он протянул ее мне. Вкус оказался горьким и жутко терпким, зато в ушах мгновенно потеплело, стало даже горячо, а спустя пару секунд в сознание вновь ворвались истошные крики, гром пулемета и звериный рев.

– Ты знал, что у гиен больше общего с кошками, чем с собаками?! – сказал я «новому» бармену.

– Нет, – ответил он.

Закончив с очередной бутылкой зажигательной смеси, он поставил ее к остальным.

– Это антинаучно! – сказал я.

– То есть все остальное тебя устраивает? А вообще, расслабься, оборотней не бывает! – сказал бармен. – Тебя как звать?

– Айро.

– Я Сэт. Кличка. Как зовут – не помню. Мне иногда кажется, что когда вспомню – сразу выберусь отсюда. Как тебе эликсир? Меня уже много раз глушило, запасся у алхимиков. Выменял у них на водку, ха-ха! Алхимики, тоже мне. Пришлось прогуляться в Таун, а то у местных знахарей хватает тяму разве что на средства от похмелья.

Все это Сэт говорил очень непринужденно, его ловкие руки мастерили новый «алко-молотов», смешивая водку с черной жидкостью из ржавого бочонка. За спиной бармена приземлился здоровенный оборотень с телом гориллы и головой волка, пол подо мной содрогнулся и послышался звон стекла. Сэт шустро подхватил лежавший рядом дробовик, снова раздался грохот, я вздрогнул и вдохнул едкий пороховой дым. Дробь угодила зверю прямиком между глаз. Тварь пошатнулась, ярость с каждым ее выдохом испарялась из «умиравшего» тела, пока громадная туша не повалилась на пол.

– Я же говорил, оборотней не бывает! – обернулся ко мне Сэт. – Видишь хоть одного? Я вижу только две здоровенные кучи дерьма!

Я крался гуськом, обмотанный пулеметными лентами, с ящиком фирменных напитков Сэта в руках. «Больше никогда, никогда буду умирать! Запомни этот момент! – обращался я к самому себе, вдыхая запах дешевого пойла и бензина, которым пахли фитили бутылок. – Вспомни этот момент, когда снова захочешь кайфануть! Запомни этот бэдтрип!»