Текст книги "Жизнь Микеланджело"

Часть первая
Борьба

I
Сила

Davide cholla fromba е io choll’ archo.

Michelagniolo[48]48
  [ «Давид с пращой, а я с луком» (итал.) – Прим. ред.]
  Микеланджело, «Стихотворения», сонет I – на листе с набросками к «Давиду», находящемся в Лувре. – Р. Р.


[Закрыть]

Он родился 6 марта 1475 г. в Капрезе, что в долине Казентино. Суровый край и «живительный воздух»[49]49
  Микеланджело часто говорил, что обязан своим гением «живительному воздуху Ареццо». – Р. Р.


[Закрыть], скалы и буковые леса, над которыми встает костлявый хребет Апеннин. Неподалеку – Вернийская скала, где Франциску Ассизскому являлся распятый Христос.

Отец Микеланджело[50]50
  Лодовико ди Лионардо Буонарроти Симони (настоящая их фамилия была Симони). – Р. Р.


[Закрыть] занимал должность подесты в Капрезе и в Кьюзи. Это был человек вспыльчивый, беспокойный и «богобоязненный». Мать Микеланджело[51]51
  Франческа деи Нери ди Миньято дель Сера. – Р. Р.


[Закрыть] умерла, когда ему едва исполнилось шесть лет[52]52
  Спустя четыре года, в 1485 г., отец Микеланджело вступил во второй брак, женившись на Лукреции Убальдини (умерла в 1497 г.). – Р. Р.


[Закрыть]. Их было пять братьев: Лионардо, Микеланджело, Буонаррото, Джовансимоне и Джисмондо[53]53
  Лионардо родился в 1473 г., Буонаррото – 1477 г., Джовансимоне – в 1479 г., Джисмондо – в 1481 г. После того как Лионардо постригся в монахи, Микеланджело оказался старшим, главой семьи. – Р. Р.


[Закрыть].

Грудным ребенком Микеланджело отправили к кормилице, жене каменотеса в Сеттиньяно. Впоследствии он в шутку говорил, что всосал с молоком кормилицы свое призвание к скульптуре. Его определили в школу, но там он только и делал, что рисовал. «Отец и дядя невзлюбили его за это и часто жестоко наказывали: они ненавидели живописцев и считали позором, что из их семьи выйдет живописец»[54]54
  Кондиви. – Р. Р.


[Закрыть]. Так, Микеланджело еще ребенком познал жестокость жизни и тяжесть одиночества.

Однако Микеланджело все же переупрямил отца. Тринадцати лет он поступает учеником в мастерскую Доминико Гирландайо, величайшего и наиболее здорового по духу из всех флорентийских живописцев. Первые же работы Микеланджело имели такой успех, что будто бы даже возбудили зависть учителя[55]55
  По правде говоря, трудно поверить, чтобы столь крупный мастер мог завидовать кому-либо. Во всяком случае вряд ли это могло послужить причиной поспешного ухода от него Микеланджело, который до глубокой старости всегда с величайшим уважением отзывался о своем первом учителе. – Р. Р.


[Закрыть]. Через год Микеланджело расстается с Гирландайо.

Живопись ему разонравилась. Его влечет более героическое искусство. Он переходит в школу скульптуры, которая существовала попечениями Лоренцо Медичи в садах Сан-Марко[56]56
  Школой руководил скульптор Бартольдо, ученик Донателло. – Р. Р.


[Закрыть]. Лоренцо Великолепный заинтересовался Микеланджело, поместил его во дворце, сажал обедать за один стол со своими сыновьями. Здесь, в самом сердце итальянского Возрождения, мальчика окружают коллекции антиков, он слушает поэтические произведения, присутствует при философских диспутах великих платоников – Марсилио Фичино, Бенивьени, Анджело Полициано. Они увлекли его. Окунувшись в античность, он начинает по-античному воспринимать и видеть мир, становится греческим скульптором. Под влиянием бесед с Полициано, который «очень его любил», он создает барельеф «Битва кентавров с лапитами»[57]57
  «Битва кентавров с лапитами» находится в доме-музее Буонароти во Флоренции. К тому же времени относится и «Маска смеющегося фавна», стяжавшая Микеланджело расположение Лоренцо Медичи, а также «Мадонна у лестницы» (барельеф в доме Буонарроти). – Р. Р.


[Закрыть]. Этот великолепный барельеф, где невозмутимо царят гордая сила и красота, равно отражает и мужественный дух подростка, и его дикие игры, и забавы с необузданными товарищами.

Вместе с Лоренцо ди Креди, Буджардини, Граначчи, Торриджано ди Торриджани Микеланджело ходил срисовывать фрески Мазаччо в церковь Кармино. Он имел обыкновение зло подсмеиваться над менее искусными учениками. Однажды он отпустил обидное замечание по адресу тщеславного Торриджани, а тот в отместку ударил его кулаком в лицо. Впоследствии Торриджани хвастался Бенвенуто Челлини: «Я размахнулся и с такой силой хватил его по носу, что почувствовал, как кости и хрящ сплющились у меня под рукой, будто вафля. На всю жизнь оставил я ему свою метку»[58]58
  Это случилось примерно в 1491 г. – Р. Р.


[Закрыть].

* * *

Поклонение античности не погасило христианской веры Микеланджело. Два враждебных мира, мир языческий и мир христианский, боролись за его душу.

В 1490 г. доминиканский монах Савонарола выступил с пламенными проповедями, толкуя апокалипсис. Савонароле было тогда тридцать семь лет. Микеланджело – пятнадцать. Перед юношей был низкорослый, тщедушный проповедник, снедаемый пламенем веры. Страшный голос, призывавший с амвона большого собора огонь небесный на папу и грозивший Флоренции «кровавым мечом господним», леденил душу юного художника. Вся Флоренция трепетала. Люди, словно помешанные, с воплями и рыданиями метались по улицам. Самые богатые горожане – Ручеллаи, Сальвиати, Альбицци, Строцци собирались постричься в монахи. Даже ученые и философы, такие, как Пико делла Мирандола, Полициано, отрекались от своих идей[59]59
  Они вскоре умерли – в 1494 г. Полициано просил, чтобы его погребли, как доминиканца, в церкви Сан-Марко, церкви Савонаролы. Пико делла Мирандола перед смертью облачился в доминиканскую рясу. – Р. Р.


[Закрыть]. Старший брат Микеланджело, Лионардо, вступил в Доминиканский орден[60]60
  В 1491 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Микеланджело не избежал общего поветрия. Когда во Флоренции узнали, что приближается со своими войсками предвещанный пророком новый Кир, он же меч Господень, он же уродливый карлик – сиречь король Франции Карл VIII, – молодого Буонарроти обуял ужас.

Однажды его сильно взволновал сон, рассказанный ему одним из друзей. Поэту и музыканту Кардьере привиделась ночью тень Лоренцо Медичи[61]61
  Лоренцо Медичи умер 8 апреля 1492 г.; ему унаследовал его сын Пьеро. Микеланджело покинул дворец и некоторое время жил у отца, не имея никакой должности. Вскоре, однако, Пьеро призвал его к себе и поручил покупку камей и гемм. Тогда-то Микеланджело и изваял огромного мраморного Геркулеса, который стоял сначала во дворце Строцци, а в 1529 г. был приобретен Франциском I и установлен в Фонтенбло, откуда статуя исчезла в XVII в. К тому же времени относится и деревянное распятие монастыря Сан-Спирито, работая над которым Микеланджело столь усердно изучал анатомию на трупах, что даже захворал (1494 г.). – Р. Р.


[Закрыть] в трауре и лохмотьях, едва прикрывавших наготу. Призрак повелел Кардьере предупредить его сына Пьеро Медичи, что тот будет изгнан из Флоренции и никогда больше не вернется на родину. Микеланджело, которому Кардьере рассказал о своем видении, посоветовал ему сообщить обо всем герцогу, но Кардьере, боясь гнева Пьеро, не осмелился этого сделать. Чуть ли не на следующий день он утром прибежал к Микеланджело и в ужасе рассказал, что покойник явился ему снова, и снова в том же одеянии. Приблизившись к постели Кардьере, который молча глядел на него, призрак ударил его по щеке в наказание за то, что он ослушался. Микеланджело накинулся на Кардьере с упреками и заставил его немедля отправиться пешком в Кареджи виллу Медичи под Флоренцией. Встретив Пьеро на полпути, Кардьере остановил его и все ему рассказал. Пьеро расхохотался и приказал своим стремянным отстегать дерзкого. Канцлер герцога, Биббиена, сказал Кардьере: «Ты попросту дурак. Кого, ты полагаешь, Лоренцо больше любит? Тебя или своего сына? Если ему надо было прийти с того света, он уж, конечно, явился бы самому герцогу, а не тебе!» Избитый и осмеянный, Кардьере со стыдом вернулся во Флоренцию; он сообщил Микеланджело о постигшей его неудаче и настолько убедил его в неотвратимости бед, грозящих Флоренции, что тот два дня спустя бежал[62]62
  Кондиви.
  Бегство Микеланджело имело место в октябре 1494 г. А месяц спустя, в страхе перед народным восстанием, бежал и Пьеро Медичи. Во Флоренции при поддержке Савонаролы, предвещавшего, что Флоренция укажет путь к республике всему миру, установилось народное правительство. Впрочем, одного монарха эта республика все же признавала – Иисуса Христа. – Р. Р.


[Закрыть]. Это был первый припадок того суеверного страха, который, к стыду самого Микеланджело, впоследствии не раз охватывал его, почти лишая рассудка.

* * *

Он бежал в Венецию.

Но едва он вырвался из флорентийского пекла, как его нервное возбуждение улеглось. В Болонье, где Микеланджело проводит зиму[63]63
  Микеланджело гостит у знатного болонца Джанфранческо Альдовранди, который помог ему уладить недоразумения с болонскими властями. Там Микеланджело работает над статуей св. Петрония и небольшой статуей ангела для гробницы (area) св. Доминика. Но в этих произведениях нет ничего религиозного. В них выражена та же горделивая сила. – Р. Р.


[Закрыть] он уже и думать забыл о зловещем пророке и его пророчествах. Снова он во власти земной красоты. Он читает Петрарку, Боккаччо, Данте. Весной 1495 г., в самый разгар религиозных празднеств карнавала и ожесточенной борьбы партий, Микеланджело ненадолго возвращается во Флоренцию. Но теперь он настолько далек от всех здешних раздоров и распрей, что, словно бросая вызов фанатизму последователей Савонаролы, создает своего знаменитого «Спящего купидона», которого современники приняли за античную скульптуру. Впрочем, пробыл во Флоренции Микеланджело всего несколько месяцев. Он едет в Рим, и вплоть до смерти Савонаролы среди скульпторов, пожалуй, трудно сыскать большего язычника. В тот самый год, когда Савонарола предает сожжению «суеты и анафемы»: книги, украшения, произведения искусства, из-под резца Микеланджело выходят «Пьяный Вакх», «Умирающий Адонис» и большой «Купидон»[64]64
  Микеланджело прибыл в Рим в июне 1496 г. «Пьяный Вакх» и «Умирающий Адонис» (музей Барджелло) и «Купидон» (Саут-Кенсингтонский музей) относятся к 1497 г. По-видимому, в это же время написан картон «Св. Франциск, принимающий стигматы» для церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио. – Р. Р.


[Закрыть]. Брат Микеланджело, монах Лионардо, подвергается гонениям за свою веру в пророка. Тучи сгущаются над головой Савонаролы, но Микеланджело не думает возвращаться во Флоренцию, чтобы его защитить. Савонаролу сжигают[65]65
  23 мая 1498 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Микеланджело хранит молчание. В его письмах нет ни намека на это событие.

Микеланджело хранит молчание, но он ваяет свою «Pieta» («Скорбь о Христе»)[66]66
  До сих пор полагали, что «Пиета» была сделана для французского кардинала Жана де Гролэ де Вилье, аббата в приходе Сен-Дени и посланника Карла VIII, заказавшего ее для капеллы французских королей в соборе св. Петра (договор от 27 августа 1498 г.). Однако Шарль Самаран в своей работе «Род Арманьяков в XV в.» установил, что заказавший «Пиета» французский кардинал был не Гролэ, а Жан де Билэр, аббат прихода Пессан, епископ Ломбезский, аббат Сен-Дени. Микеланджело работал над группой вплоть до 1501 г.
  В беседе с Кондиви Микеланджело объясняет юность богоматери неким рыцарски-мистическим истолкованием образа, которое и побудило его сделать скорбящую матерь столь непохожей на обезображенных горем, увядших, растерзанных «Mater Dolorosa», как их изображали Донателло, Синьорелли, Мантенья, Ботичелли. – Р. Р.


[Закрыть].

На коленях вечно юной девы лежит мертвый Христос; он кажется спящим. Олимпийской величавостью и чистотой дышат черты богини и бога Голгофы. Но неизъяснимой грустью овеяны обе прекрасные фигуры. В душу Микеланджело закралась печаль.

* * *

Омрачало его не только зрелище бедствий и преступлений. В него вселилась та властная сила, которая подчиняет себе художника безраздельно и навсегда. Одержимый яростью своего гения, он уже не знал покоя до самой смерти. Он не обольщался сладостью победы, но, ради собственной славы и славы своих близких, поклялся победить. Семья была большая, а содержать ее приходилось ему одному. Родные донимали его денежными просьбами, денег ему недоставало самому, но из гордости он им никогда не отказывал. Он готов был продать себя в рабство, лишь бы послать близким столько, сколько они требовали. Здоровье его уже пошатнулось. Дурная пища, холод, сырость, непосильный труд подтачивали организм. Его мучили головные боли, на боку появилась опухоль[67]67
  Письмо отца от 19 декабря 1500 г. Р. Р.


[Закрыть]. Отец упрекал Микеланджело за его образ жизни, как будто сам не был виновником многих трудностей, выпавших на долю сына.

«Все мучения, которые я претерпел, я претерпел только ради Вас», – писал ему впоследствии Микеланджело[68]68
  Письмо к отцу. Весна 1509 г. – Р. Р.


[Закрыть].

«Все мои заботы, все до единой, вызваны только любовью к Вам».[69]69
  Письмо к отцу 1521 г. – Р. Р.


[Закрыть]

* * *

Весной 1501 г. Микеланджело вернулся во Флоренцию.

Лет за сорок до того попечительство собора (Opera del Duomo) передало скульптору Агостино ди Дуччо глыбу мрамора невиданных размеров, с тем чтобы он изваял из нее статую пророка. Работа была прекращена в самом начале, и никто после Дуччо не желал за нее браться. Взялся Микеланджело[70]70
  В августе 1501 г. – За несколько месяцев до этого он заключил договор с кардиналом Франческо Пикколомини на украшение капеллы Пикколомини в Сиенском соборе. Договор так и не был выполнен, и Микеланджело всю жизнь из-за этого терзался. – Р. Р.


[Закрыть]. Из этой мраморной глыбы он высек своего исполинского «Давида».

Рассказывают, что, когда гонфалоньер Пьетро Содерини, заказавший Микеланджело статую, пришел на нее посмотреть и, желая показать себя знатоком, сделал несколько замечаний, в частности нашел, что у Давида толстоват нос, Микеланджело поднялся на мостки, набрал горсть мраморной пыли и, делая вид, что работает резцом, стал понемногу сыпать пыль, но, конечно, и не подумал притронуться к статуе и оставил нос таким, каким он был. Затем, повернувшись к гонфалоньеру, сказал:

– А теперь как?

– Теперь мне ваш Давид нравится куда больше, – ответил гонфалоньер. – Вы вдохнули в него жизнь.

Тогда Микеланджело усмехнулся и молча спустился с лесов.[71]71
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть]

И в самой статуе чувствуется это молчаливое презренье. «Давид» – это бурная сила в миг покоя. Он исполнен высокомерной грусти. Ему тесно в стенах музея. Ему нужен простор, вольный воздух, нужна ярко освещенная площадь, как говорил Микеланджело[72]72
  Микеланджело заметил как-то одному скульптору, который так и этак менял освещение в своей мастерской, добиваясь наиболее выигрышного эффекта: «Что ты так стараешься? Важно, как будет выглядеть твоя статуя на площади». – Р. Р.


[Закрыть].

Двадцать пятого января 1504 г. коллегия из художников, в которую вошли Филиппино Липпи, Ботичелли, Перуджино и Леонардо да Винчи собралась, чтобы определить наиболее подходящее место для статуи. По просьбе Микеланджело решено было установить «Давида» перед дворцом синьории[73]73
  Обсуждение это дошло до нас во всех своих подробностях (Миланези, «Договоры художников», стр. 620 и далее).
  Вплоть до 1873 г. «Давид» стоял на том самом месте, которое выбрал для него Микеланджело, на площади перед дворцом синьории. Но затем статую перенесли в особую ротонду (Tribuna del David) Флорентийской академии художеств, так как она сильно пострадала от дождей. В настоящее время флорентийское общество художников предполагает заказать копию с «Давида» из белого мрамора, с тем чтобы поставить его на прежнем месте, перед палаццо Веккио. – Р. Р.


[Закрыть]. Перемещение мраморной громады поручили соборным архитекторам. Вечером 14 мая, выломав часть стены над дверями дощатого сарая, где стояла статуя, гиганта извлекли наружу. В ту же ночь городская чернь забросала «Давида» камнями, намереваясь, очевидно, разбить статую. Ее пришлось усиленно охранять. Подвешенная на канатах в предохранение от толчков, статуя, слегка покачиваясь, медленно подвигалась вперед. Потребовалось целых четыре дня, чтобы передвинуть ее от собора к палаццо Веккио. В полдень 18 мая она была, наконец, водворена на место. По ночам «Давида» продолжали охранять, но, несмотря на принятые меры, как-то вечером его опять забросали камнями[74]74
  Рассказ современника и «Флорентийские истории» Пьет-ро ди Марко Паренти. – Р. Р.


[Закрыть].

Таков был народ Флоренции, который иногда ставят в пример нашему[75]75
  Заметим, что целомудренная нагота «Давида» возмущала стыдливость флорентийцев. Упрекая Микеланджело за непристойность его «Страшного суда», Аретино писал ему в 1545 г.: «Возьмите в пример флорентийцев, которые прикрывают нескромные части своего прекрасного «Гиганта» золотыми листьями». – Р. Р.


[Закрыть].

* * *

В 1504 г. флорентийская синьория вызвала Микеланджело и Леонардо да Винчи на единоборство.

Они недолюбливали друг друга. Одиночество, казалось бы, должно было их сблизить. Но если они чувствовали себя далекими всем остальным людям, то еще более далеки они были друг другу. Особенно одинок был Леонардо. Ему было тогда пятьдесят два года – на двадцать три года больше, чем Микеланджело. Тридцати лет он покинул Флоренцию – его мягкой, несколько даже застенчивой натуре и ясному скептическому уму, ничем не скованному и все понимающему, были невыносимы кипевшие там страсти. Всеобъемлющий гений, человек столь же независимый, сколь и одинокий, он был так далек от родины, от религии, от всего мира, что чувствовал себя хорошо только в обществе тиранов, как и он сам, свободных духом. Вынужденный в 1499 г., после падения своего покровителя Лодовико Моро, оставить Милан, Леонардо в 1502 г. поступает на службу к Цезарю Борджа, а в 1503 г. конец политической карьеры Борджа приводит его вновь во Флоренцию. Здесь одной своей иронической улыбкой он доводит до бешенства угрюмого, легко воспламенявшегося Микеланджело. Отдаваясь безраздельно своим страстям и своей вере, Микеланджело ненавидел противников своих страстей и своей веры, но еще сильнее ненавидел он тех, кто был чужд всяких страстей и лишен всякой веры. Все, что было великого в Леонардо, вызывало у Микеланджело острую неприязнь, и он не упускал случая ее выказать.

«Леонардо был человек статного сложения, обходительный и вежливый. Однажды он прогуливался с приятелем по улицам Флоренции. На нем была длинная до колен розовая туника; волнистая борода, искусно завитая и расчесанная, струилась по его груди. Возле церкви Санта-Тринита несколько флорентийцев обсуждали какое-то непонятное место из Данте. Подозвав Леонардо, они попросили его разъяснить им смысл этого отрывка. Мимо как раз проходил Микеланджело, и Леонардо сказал: «Вот Микеланджело, он вам объяснит, что значит этот стих». Микеланджело, думая, что Леонардо насмехается над ним, желчно ответил: «Сам объясняй, ты ведь великий мастер, сделал гипсовую модель коня[76]76
  Подразумевается недоделанная Леонардо да Винчи конная статуя Франческо Сфорца; гасконские стрелки Людовика XII потехи ради стреляли из аркебузов в гипсовую модель этой статуи, как в мишень. – Р. Р.


[Закрыть], а когда надо было отлить его из бронзы – застрял на полдороге, опозорился». С этими словами он повернулся спиной и продолжал свой путь. Краска бросилась в лицо Леонардо, но он промолчал. А Микеланджело, не довольствуясь этим и желая еще сильнее уязвить соперника, крикнул: «Только твои остолопы-миланцы могли поверить, что ты справишься с такой работой!»[77]77
  Свидетельство современника (Anonyme de la Magliabecchiana). – P. P.


[Закрыть]

И вот этих-то двух людей гонфалоньер Содерини решил противопоставить друг другу, поручив им одну работу – роспись зала Большого совета во дворце синьории. Так начался поединок между двумя величайшими мастерами Возрождения. В мае 1504 г. Леонардо приступил к работе над картоном к фреске «Битва при Ангиери»[78]78
  Чтобы унизить Леонардо, ему дали темой победу флорентийцев над его друзьями миланцами. – Р. Р.


[Закрыть]. В августе 1504 г. Микеланджело получил заказ на картон «Битвы при Каши́не»[79]79
  Иначе: «Война с Пизой». – Р. Р.


[Закрыть]. Флоренция разделилась на два лагеря, одни горой стояли за Леонардо, другие за Микеланджело. Время сравняло все. Оба произведения погибли[80]80
  Микеланджело к 1505 г. успел сделать только картон, но и он исчез в 1512 г., во время народных волнений, связанных с возвращением во Флоренцию Медичи. Судить о произведении можно теперь только по скопированным фрагментам. Самый известный из них – гравюра Маркантонио «Ползуны». Что касается фрески Леонардо, ее уничтожил сам Леонардо. Желая усовершенствовать технику фрески, он испробовал новый состав красок на масле, оказавшийся весьма нестойким. В 1506 г., отчаявшись, он бросил работу, а в 1550 г. фрески более уже не существовало.
  К этому периоду жизни Микеланджело (1501–1505 гг.) относятся также два круглых барельефа «Мадонны с младенцем»: один находится в Королевской академии в Лондоне, другой – в музее Барджелло во Флоренции; затем «Брюггская мадонна», приобретенная в 1506 г. фламандскими купцами, и большая писанная темперой картина «Святое семейство» в галерее Уффици, самое прекрасное и законченное из станковых произведений Микеланджело. Пуританская строгость и героический дух резко отличают его от томной изнеженности, присущей манере Леонардо. – Р. Р.


[Закрыть].

* * *

В марте 1505 г. Юлий II вызвал Микеланджело в Рим. С этого времени начинается героический период в жизни скульптора.

Необузданные и ни в чем не знавшие меры, оба они – и папа и художник – как нельзя лучше подходили друг к другу, что не исключало, однако, бурных стычек между ними. Планы один другого смелее и грандиознее зарождались в их воображении. Юлий II задумал воздвигнуть себе гробницу, которая затмила бы все мавзолеи древнего Рима. Эта идея, исполненная поистине римского величия, захватила Микеланджело. Он замыслил памятник вавилонских масштабов, исполинское архитектурное сооружение, включавшее сорок статуй гигантского размера. Папа пришел в восторг и послал скульптора в Каррару заготовить нужный для постройки мрамор. Микеланджело пробыл в горах более восьми месяцев. Он чувствовал небывалый прилив сил, нечеловеческий подъем. «Однажды, проезжая верхом по окрестностям Каррары, он увидел возвышавшуюся над морем скалу; ему страстно захотелось превратить ее всю, от подножия до вершины, в статую колосса, который был бы виден издалека мореплавателям… Он и выполнил бы свое намерение, если бы имел на то время и соизволение папы»[81]81
  Кондиви. – Р. Р.


[Закрыть].

В декабре 1505 г. он вернулся в Рим, куда начали уже прибывать барки с отобранным мрамором. Его складывали на площади св. Петра, позади церкви Санта-Катерина у дома, где жил Микеланджело. «Мрамора было так много, что люди изумлялись, а папа радовался». Микеланджело принялся за работу. Папа, которому не терпелось взглянуть, как подвигается дело, постоянно навещал его, «беседуя с ним запросто, словно с родным братом». Для большего удобства он даже велел соединить галерею Ватикана с домом Микеланджело подъемным мостом, чтобы приходить к художнику незаметно.

Но расположение папы длилось недолго. Характер у Юлия II был такой же неуравновешенный, как и у Микеланджело. Он мгновенно зажигался какой-нибудь идеей, но потом что-нибудь новое увлекало его, и он так же быстро охладевал. Другой план показался теперь Юлию II более подходящим для увековечения его славы: он решил перестроить собор св. Петра. На эту мысль папу натолкнули враги Микеланджело. Они были многочисленны и влиятельны. Во главе их стоял человек, не менее гениальный в своей области, чем Микеланджело, и обладавший сверх того огромной волей, – Браманте из Урбино, папский архитектор и друг Рафаэля. Трудно было ожидать, что два великих умбрийца, умевших все подчинять власти разума, и необузданный гений Микеланджело поймут друг друга. Но если они и решили вступить с ним в борьбу[82]82
  Во всяком случае архитектор Браманте. Рафаэль был слишком дружен с Браманте и слишком многим ему обязан, чтобы не выступать с ним заодно; но нет доказательства, что он лично действовал во вред Микеланджело. Однако Микеланджело прямо его обвиняет: «Виновниками всех моих недоразумений с папой Юлием были Браманте и Рафаэль; они из завися и хотели меня погубить. У Рафаэля имелись на то веские основания: все, что он постиг в живописи, он перенял у меня» (письмо неизвестному, октябрь 1542 г. – «Письма», изд. Миланези, стр. 489–494). – Р. Р.


[Закрыть], то несомненно Микеланджело сам дал им к этому повод. Он имел неосторожность не слишком лестно отзываться о Браманте и, обоснованно или нет, обвинял его в хищениях[83]83
  Кондиви, свидетельству которого не следует слишком доверять из-за его пристрастия к Микеланджело, пишет; «Вредить Микеланджело побуждала Браманте прежде всего зависть, но также и страх перед суждениями гениального мастера, который обнаруживал погрешности в его работах. Как известно, Браманте любил развлекаться и жил не по средствам. Жалованья, которое давал ему папа, как ни было оно велико, ему никогда не хватало, и он старался нажиться, воздвигая постройки непрочные, из плохого материала. Всякий может в этом убедиться, взглянув на собор св. Петра, галерею Бельведера, монастырь Сан-Пьегро-ин-Винколи и другие строения, которые пришлось недавно укреплять железными скобами и подпорками, так как они начали разваливаться и грозили в скором времени рухнуть». – Р. Р.


[Закрыть]. Браманте задумал его погубить.

Он лишил Микеланджело расположения папы. Папа был суеверен, и Браманте этим воспользовался: он напомнил ему, что, по народному поверью, готовить себе при жизни гроб – дурная примета. Поддавшись внушениям Браманте, папа охладел к работе его соперника Микеланджело. Тогда Браманте предложил ему свой собственный план, и в январе 1506 г. Юлий II принял решение перестроить собор св. Петра. Сооружение гробницы забросили. Микеланджело был не только унижен, но и немало на этом пострадал, ибо на расходы для постройки брал деньги в долг[84]84
  «У папы появилась новая фантазия, а тут пришли барки с каррарским мрамором, и мне пришлось выложить из собственного кармана фрахт. Тогда же прибыли в Рим каменотесы, выписанные мною из Флоренции для сооружения папской гробницы, и так как я отделал и обставил для них дом, отведенный мне Юлием за церковью Санта-Катерина, то оказался без денег и в весьма затруднительном положении» (уже цитированное письмо, относящееся к октябрю 1542 г.). – Р. Р.


[Закрыть]. Он ходил жаловаться к папе, но Юлий II не принял его; когда же Микеланджело проявил некоторую настойчивость, тот приказал своему конюшему прогнать скульптора из Ватикана.

Присутствовавший при этом епископ из Лукки спросил конюшего:

– Разве вы не знаете Микеланджело?

Тогда конюший, обратившись к Микеланджело, сказал:

– Простите меня, синьор, но я получил приказание и должен его выполнить.

Микеланджело вернулся к себе и написал папе:

«Святой отец!

Сегодня утром, по приказу Вашего святейшества, меня прогнали из дворца. Отныне, если я Вам понадоблюсь, можете искать меня где угодно, только не в Риме».

Он отослал письмо, вызвал живших у него в доме купца и каменотеса и сказал им:

«Найдите какого-нибудь еврея, продайте все, что у меня здесь есть, и приезжайте во Флоренцию».

Затем сел на коня и уехал[85]85
  Это случилось 17 апреля 1506 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Получив такое письмо, папа послал вдогонку Микеланджело пять верховых, которые настигли его около одиннадцати вечера в Поджибонси и вручили приказ его святейшества:

«По получении сего, под страхом нашей немилости, немедленно возвращайся в Рим».

Микеланджело ответил, что вернется, когда папа выполнит свои обязательства. Иначе Юлий II больше его не увидит[86]86
  Так излагает дело сам Микеланджело в письме от октября 1542 г., отрывок из которого я здесь дословно воспроизвел. – Р. Р.


[Закрыть].

Он обратился к папе со следующим сонетом[87]87
  Всего вероятнее, что сонет написан в это время, хотя Фрей – без достаточного, на мой взгляд, основания относит его к 1511 г. – Р. Р.


[Закрыть]:

Владыка, справедливо гласит поговорка: «Кто может, тот не хочет». Ты поверил басням и сплетням и вознаградил наветчика. Я же, твой верный, старый слуга, был и остался к тебе привязан, словно луч к солнцу; а тебя не огорчает, что я понапрасну трачу время. Чем больше я тружусь, тем меньше ты меня любишь. Я надеялся возвеличиться твоим величием, думал, что единственными судьями мне будут непогрешимые чаши весов и могучий меч твой, а не лживая молва. Но, видно, небо смеется над добродетелью, посылая ее на землю и заставляя ждать плодов от высохшего дерева[88]88
  «Стихотворения», сонет III.
  Высохшее дерево – намек на зеленый дуб в гербе делла Ровере (род, к которому принадлежал Юлий II). – Р. Р.


[Закрыть].

Унижение, которому подверг художника Юлий II, было не единственной причиной, побудившей Микеланджело бежать из Рима. В письме к Джулиано да Сан-Галло, он дает понять, что Браманте замыслил убить его[89]89
  «Но не одно это побудило меня уехать. Была и другая причина, о которой я предпочитаю не писать. Скажу только, что, если б я остался в Риме, гробница, по всей вероятности, понадобилась бы мне, а не папе. Это и послужило причиной моего внезапного отъезда». – Р. Р.


[Закрыть].

С отъездом соперника Браманте остался хозяином положения. На следующий же день после бегства Микеланджело был заложен первый камень собора св. Петра[90]90
  18 апреля 1506 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Но злопамятный Браманте перенес свою ненависть и на творение Микеланджело и сделал все, чтобы оно не родилось на свет. По его наущению, чернь растащила мрамор, заготовленный для гробницы Юлию II на площади св. Петра[91]91
  Письмо от октября 1542 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Тем временем папа, взбешенный поступком взбунтовавшегося скульптора, слал послание за посланием синьории Флоренции, куда Микеланджело бежал. Микеланджело вызвали в синьорию и сказали ему: «Ты сыграл с папой такую шутку, которую не позволил бы себе сам французский король. Мы не намерены из-за тебя воевать с ним, поэтому изволь-ка вернуться в Рим; но мы дадим тебе охранные грамоты, так что всякая обида, тебе причиненная, будет рассматриваться как обида самой Флоренции»[92]92
  Там же. – Р. Р.


[Закрыть].

Микеланджело, однако, заупрямился. Он ставил свои условия, требовал, чтобы Юлий II дал ему закончить гробницу, и намеревался работать над ней уже не в Риме а во Флоренции. Когда же Юлий II пошел войной на Перуджу и Болонью[93]93
  В конце августа 1506 г. – Р. Р.


[Закрыть] и послания его стали еще более грозными, Микеланджело подумывал даже перебраться в Турцию: через францисканских монахов султан приглашал его в Константинополь строить мост из Стамбула в Перу[94]94
  Кондиви.
  Микеланджело однажды уже собирался перебраться в Турцию (в 1504 г.), а в 1519 г. вел переговоры с «владыкой Адрианополя», приглашавшим его для выполнения некоторых живописных работ. Известно, что Леонардо да Винчи тоже соблазняла мысль поехать в Турцию. – Р. Р.


[Закрыть].

В конце концов Микеланджело все же пришлось покориться, и в последних числах ноября 1506 г. он скрепя сердце отправился в Болонью, которую Юлий II незадолго перед тем взял приступом.

«Как-то утром Микеланджело пошел к обедне в собор Сан-Петронио. Конюший папы его узнал и повел к Юлию II, сидевшему за столом во дворце Шестнадцати.

Папа сердито сказал Микеланджело: «Тебе следовало явиться к нам (в Рим) а ты дождался того, что мы пришли к тебе (в Болонью)». Микеланджело преклонил колено и во всеуслышание просил прощения у папы, говоря, что руководил им не злой умысел, а раздражение, – он не мог примириться с тем, что его так грубо прогнали из дворца. Папа сидел молча, опустив голову, весь багровый от гнева. Тогда присутствовавший при этом епископ, посланный Содерини, с тем чтобы он вступился за Микеланджело, решил вмешаться и сказал:

«Ваше святейшество не должны обращать внимания на его глупость: он согрешил по невежеству. Художники только у себя в мастерской что-то соображают».

Папа, окончательно рассвирепев, закричал на епископа:

«Ты сказал ему грубость, которой мы ему не говорили. Невежа не он, а ты сам! Ступай… Убирайся к черту!»

И так как епископ не трогался с места, слуги папы вытолкали его взашей. Излив свой гнев на злополучного прелата, папа велел Микеланджело приблизиться и простил его[95]95
  Кондиви. – Р. Р.


[Закрыть].

К несчастью, чтобы жить в ладу с Юлием II, надо было выполнять его прихоти, а у его святейшества явилась новая фантазия. Он уже не помышлял о гробнице; ему хотелось, чтобы в Болонье была воздвигнута его бронзовая статуя колоссальных размеров. Напрасно Микеланджело доказывал, что «ничего не смыслит в отливке бронзы». Пришлось ему изучить литейное дело. Он работал не покладая рук, ютился в жалкой каморке, где стояла одна-единственная кровать, на которой художник спал с двумя своими помощниками-флорентийцами – Лапо и Лодовико – и литейным мастером Бернардино. Год и три месяца прошли в непрерывных волнениях и заботах. Он узнал, что Лапо и Лодовико его обворовывают, и перессорился с ними.

«Этот мерзавец Лапо, – пишет он отцу, – везде рассказывал, будто всю работу делают он и Лодовико, или что во всяком случае они делают ее наравне со мной. Он забрал себе в голову, что он хозяин, и пришлось его в конце концов выставить. Тут только он уразумел, что находится у меня в услужении. Я выгнал его, как собаку»[96]96
  Письмо к отцу от 8 февраля 1507 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Лапо и Лодовико подняли крик, стали распространять по всей Флоренции всякие небылицы про Микеланджело и даже ухитрились выманить у его отца деньги под тем предлогом, что Микеланджело их-де обсчитал.

Затем обнаружилась неспособность литейщика.

«Я готов был поручиться, что мастер Бернардино способен отлить что угодно даже без огня, так я в него верил».

Литье не удалось. Было это в июне 1507 г. Фигура вышла только до пояса. Пришлось все начинать сначала. Микеланджело провозился со статуей до февраля 1508 г.

Он совершенно извелся.

«Едва успеваю кусок проглотить, – пишет он брату. – Я терплю всякие неудобства и работаю свыше сил; тружусь день и ночь и ни о чем другом не думаю. Я так настрадался и так страдаю сейчас, что если бы пришлось снова делать эту статую, думаю, мне не хватило бы на нее и всей жизни, – такой это нечеловеческий труд»[97]97
  Письма к брату от 29 сентября и 10 ноября 1507 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Сколько было затрачено усилий – и все впустую. Водруженная на фронтон собора Сан-Петронио в феврале 1508 г. статуя Юлия II простояла там менее четырех лет. В декабре 1511 г. она была разбита сторонниками семьи Бентивольо, враждовавшей с папой, а бронзовый лом приобрел Альфонсо д’Эсте, чтобы отлить из него пушку.

* * *

Микеланджело вернулся в Рим. Здесь Юлий II задал ему новую задачу, не менее неожиданную и еще более головоломную. Живописцу, не владевшему техникой фрески, папа велит расписать плафон Сикстинской капеллы. Папа будто нарочно выискивал для Микеланджело невыполнимые работы, а Микеланджело, как назло, все их блестяще выполнял.

Утверждают, что и это тоже подстроил Браманте. Он надеялся, что Микеланджело, который опять начал входить в милость, не справится и слава его померкнет[98]98
  По крайней мере так утверждает Кондиви. Следует, однако, отметить, что еще до бегства Микеланджело в Болонью ему собирались поручить роспись Сикстинской капеллы. Тогда план этот совсем не улыбался Браманте, и он всячески старался удалить из Рима своего соперника (письмо Пьетро Роселли к Микеланджело в мае 1506 г.). – Р. Р.


[Закрыть].

Испытание и в самом деле было опасным для Микеланджело, ибо в том же 1508 г. его соперник Рафаэль весьма удачно приступил к росписи «Станцев» Ватикана[99]99
  За время с апреля по сентябрь 1508 г. Рафаэль расписал так называемую залу делла Синьятура («Афинская школа» и «Триумф религии»). – Р. Р.


[Закрыть]. Микеланджело всячески старался уклониться от этой чести; он понимал, чем грозит ему поручение папы, и даже предлагал вместо себя Рафаэля, говоря, что фресковая живопись не его дело и что он не надеется на успех. Но папа заупрямился, и пришлось уступить.

Браманте установил в Сикстинской капелле леса, и в помощь Микеланджело из Флоренции выписали художников, владевших техникой фрески. Но таков уж был удел Микеланджело – он умел работать только один. Он начал с того, что признал сооружение Браманте совершенно непригодным, а флорентийских художников встретил весьма недружелюбно и вскоре без всяких объяснений их выпроводил. «Однажды утром он велел сбить все, что они написали, заперся в капелле, не пустил их и даже у себя дома больше не показывался. Художники нашли, что шутка чересчур затянулась, и глубоко обиженные вернулись во Флоренцию»[100]100
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть].

Микеланджело остался один с несколькими подмастерьями[101]101
  В письмах 1510 г. к отцу Микеланджело жалуется на одного ни к чему не способного подмастерья, которого ему же еще приходится и обслуживать: «Самое подходящее для меня занятие! Только этого мне недоставало!.. Он из меня все жилы вытянул». – Р. Р.


[Закрыть], однако чем более умножались трудности, тем дерзостнее становились его замыслы: теперь он решил расписать не только плафон, как предполагалось вначале, но и стены капеллы.

Десятого мая 1508 г. он приступает к этой гигантской работе. Мрачные годы. Самые мрачные и самые величественные в жизни Микеланджело. Он становится легендарным Микеланджело, тем самым героем Систины, чей титанический образ навсегда останется запечатленным в памяти человечества.

Он жестоко страдал. Письма того времени свидетельствуют о каком-то исступленном неверии в себя, от которого не спасали никакие высокие замыслы:

«Я совершенно пал духом: вот уже год, как папа мне ничего не платит, и я не нахожу возможным ни о чем его просить, так как работа не настолько подвинулась, чтобы заслуживать вознаграждения. Причина этому – сложность самой работы, а также и то, что фреска не мое ремесло. Я только понапрасну трачу время. Да поможет мне Господь!»[102]102
  Письмо к отцу от 27 января 1509 г. – Р. Р.


[Закрыть]

Только он кончил «Потоп», как фреска начала покрываться плесенью, фигур почти нельзя было различить. Микеланджело отказался продолжать роспись. Но папа ничего и слышать не хотел, и художнику снова пришлось взяться за кисть.

Помимо усталости, помимо тревог, еще и родные докучали Микеланджело своими беззастенчивыми требованиями. Вся семья сидела у него на шее, злоупотребляла его добротой, старалась выжать последние соки из своего знаменитого родича. Отец вечно плакался, вечно сетовал на отсутствие денег. И Микеланджело, сам истерзанный и угнетенный, должен был еще утешать старика.

«Не волнуйтесь, бывают беды страшнее… Пока у меня хоть что-то есть, я не допущу, чтобы Вы терпели недостаток… Пусть даже у Вас отнимут все, – пока я жив, Вы ни в чем не будете нуждаться… Я предпочту быть последним бедняком и знать, что Вы живы, чем быть богачом и потерять Вас… Довольствуйтесь тем, что Вы сыты, и не огорчайтесь, что не окружены тем почетом, которым пользуются прочие; живите во Христе, как я живу здесь, – бедно и честно. Я очень несчастлив и не забочусь ни о жизни, ни о почестях, ни о чем мирском – я живу в тяжких трудах и постоянной тревоге. Вот уже пятнадцать лет, как я не знаю ни одной спокойной минуты; я всегда Вам помогал, а Вы никогда этого не ценили и не понимали. Господь да простит нам всем! А я и впредь готов, до конца своих дней, поступать так же, только бы хватило сил!»[103]103
  Письма к отцу 1509–1512 гг. – Р. Р.


[Закрыть]

Все три брата безбожно злоупотребляли его великодушием. Они считали, что он обязан давать им деньги, обязан помочь им выбиться в люди; без зазрения совести растрачивали они небольшой капитал, который он скопил себе во Флоренции, приезжали и неделями гостили у него в Риме. Буонаррото и Джовансимоне уговорили художника купить им торговое предприятие, Джисмондо – землю в окрестностях Флоренции. И все это принималось без всякой благодарности, словно полагающееся по праву. Микеланджело понимал, что братья грабят его, но из гордости терпел. Однако милые братцы не ограничивались этим. Они беспутничали и в отсутствие Микеланджело дурно обращались с отцом. Тогда Микеланджело разражался в своих письмах неистовыми угрозами. Он распекал братьев, как испорченных мальчишек, которых надо учить плеткой. Он бы убил их!

«Джовансимоне[104]104
  Джовансимоне дерзко вел себя с отцом, и тот пожаловался Микеланджело.
  «Из Вашего последнего письма, – пишет в ответ Микеланджело, – я вижу, до чего у Вас дошло дело и как ведет себя Джовансимоне. Много я получал за десять лет дурных вестей, а такого еще не бывало… Будь моя власть, я в тот же день, как получил Ваше письмо, прискакал бы к Вам и навел порядок. Но это, к сожалению, невозможно, поэтому я решил написать ему. Если же он после моего письма не переменится, унесет хоть щепку из дому или вообще позволит себе неуважительно вести себя с Вами, сообщите – я отпрошусь у папы и приеду» (весна 1509 г.). – Р. Р.


[Закрыть],

Говорят, что хороший человек становится лучше, когда ему делаешь добро, но если делаешь добро дурному, он становится только хуже. Вот уже много лет как я пытаюсь добрым словом и хорошим к тебе отношением вернуть тебя на путь истины, желая, чтобы ты жил в ладу с отцом и всеми нами. Но ты с каждым днем становишься все несносней… Многое мог бы я тебе сказать, да не хочется тратить слов попусту. Чтобы раз и навсегда покончить с этим, запомни твердо: у тебя ничего своего нет; я тебя кормлю и одеваю, как это велит Господь, потому что считал тебя своим братом наравне с другими. Но теперь я вижу, что ты не брат мне, иначе ты не стал бы угрожать отцу. Ты ничем не лучше скотины, и как со скотом я и буду обращаться с тобой. Знай, кто видит, что отцу его угрожают или дурно обращаются с ним, тот обязан защищать его собственной грудью… Но хватит об этом!.. Повторяю, у тебя ничего своего нет, и если до меня дойдет еще хоть одна жалоба, я приеду и покажу тебе, как проматывать добро и грозиться поджечь дом и имение, которые не тобою нажиты; слишком ты много о себе возомнил. Берегись, как бы тебе тогда не заплакать кровавыми слезами и не раскаяться в своей самонадеянности… Но если ты постараешься исправиться, будешь уважать и почитать отца, я помогу тебе, как помог другим братьям, и в скором времени постараюсь приобрести тебе лавку, и неплохую. А не хочешь, пеняй на себя, я приеду и так с тобой разделаюсь, что ты сразу поймешь, какая тебе цена и кто ты таков… Довольно. Не дожидайся, чтобы я от слов перешел к делу.

Микеланджело в Риме.

Еще несколько строк. Вот уже двенадцать лет, как я скитаюсь по всей Италии, терплю всяческие унижения и нужду, изнуряю свое тело непосильной работой, подвергаю свою жизнь тысяче опасностей – и все ради семьи. И теперь, когда мне, наконец, хоть немного удалось поднять наш дом, ты решил, что вправе за один час разрушить все то, что я создавал столько лет и такими трудами!.. Клянусь телом Христовым, не бывать этому! Я и с тысячью таких, как ты, управлюсь, если потребуется. Поэтому будь благоразумен и не испытывай терпения человека, у которого кровь погорячее, чем у тебя!»[105]105
  Письмо к Джовансимоне. Генри Тоде датирует его весной 1509 г. (в изд. Миланези оно отнесено к июлю 1508 г.).
  Следует отметить, что Джовансимоне в то время было уже тридцать лет, а Микеланджело старше его всего на четыре года. – Р. Р.


[Закрыть]

Потом наступила очередь Джисмондо: