Текст книги "Жизнь Микеланджело"

Микеланджело стал помышлять о бегстве.

«Он думал искать приюта у любимца Юлия II и своего большого друга епископа Алерийского в одном аббатстве возле Генуи. Там, имея под рукой каррарский мрамор, он мог бы быстро закончить свою работу. Была у него также мысль удалиться в Урбино – мирный уголок, где, как он надеялся, к нему отнесутся хорошо в память Юлия II. С этой целью он даже послал одного из своих слуг купить там дом»[271]271
  Кондиви. – Р. Р.


[Закрыть].

Но когда надо было принять окончательное решение, у него по обыкновению не хватило духу: он испугался последствий своего поступка, как и всегда теша себя несбыточной надеждой на то, что удастся сговориться и уладить дело. И снова оказался в плену, из которого так и не мог вырваться до самой смерти.

Первого сентября 1535 г. посланием Павла III Микеланджело был назначен главным архитектором, скульптором и живописцем Ватиканского дворца. Еще в апреле предыдущего года он согласился писать «Страшный суд»[272]272
  Идея этой гигантской фрески, покрывающей всю стену Сикстинской капеллы над папским алтарем, принадлежала Клименту VII и возникла еще в 1533 г. – Р. Р.


[Закрыть]. С апреля 1536 по ноябрь 1541 г., то есть во время пребывания Виттории в Риме, он был целиком поглощен этой работой. Трудясь над фреской, престарелый художник однажды сорвался с лесов и сильно повредил себе ногу. Это случилось, по-видимому, в 1539 г. «Изнемогая от боли и ярости, он отказался допустить к себе лекаря»[273]273
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть]. Микеланджело вообще не выносил врачей и обнаруживал в своих письмах комическое беспокойство всякий раз, когда узнавал, что кто-нибудь из домашних имел неосторожность обратиться за советом к врачу.

«На его счастье, флорентиец маэстро Баччо Ронтини, опытный и умный врач и большой его друг, узнав о приключившейся с художником беде, отправился к нему. Он долго стучал и, так как никто не отзывался, поднялся наверх и, пройдя по всем комнатам, попал наконец в спальню Микеланджело. Тот был в отчаянии, когда его увидел. Но Баччо наотрез отказался уйти и пробыл у друга вплоть до дня его выздоровления»[274]274
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть].

Как некогда Юлий II, так теперь Павел III навещал Микеланджело, смотрел, как он пишет, и давал ему советы. Сопровождал папу обычно церемониймейстер Биаджо Чезена. Однажды папа спросил его, что он думает о фреске. Биаджо, который, по словам Вазари, был отъявленным ханжой, заявил, что считает в высшей степени неприличным изображать в столь святом месте целое скопище бесстыдно обнаженных тел. Такая живопись, добавил он, может служить украшением разве что бани или харчевни. Как только Биаджо ушел, возмущенный Микеланджело по памяти нарисовал его; он представил Биаджо в аду, в образе Миноса, окруженного полчищем чертей, с громадной змеей, обвившейся вокруг чресел. Биаджо пожаловался папе. Но Павел III поднял его на смех. «Если бы Микеланджело поместил тебя хотя бы в чистилище, я бы еще постарался тебя вызволить, – сказал папа, – но он запрятал тебя в ад, а там я бессилен – из ада нет спасения»[275]275
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть].

Не один Биаджо считал живопись Микеланджело непристойной. Италия становилась чопорной, и недалек был тот день, когда Веронезе привлекут к суду инквизиции за вольность его «Пира у Симона-фарисея»[276]276
  В июле 1573 г.
  Веронезе не преминул сослаться на «Страшный суд»:
  – Я признаю, что это дурно, но повторяю то, что уже говорил: мой долг следовать примеру моих учителей.
  – А что же делали ваши учителя? Неужели писали подобные вещи?
  Микеланджело в папской капелле в Риме изобразил Спасителя, его Пречистую мать, святого Иоанна, святого Петра и других угодников, причем представил их всех нагими, даже пресвятую деву Марию, и в позах отнюдь не канонических…» (А. Баше, «Паоло Веронезе перед судом инквизиции», 1880). – Р. Р.


[Закрыть]. Нашлось немало людей, которые громко возмущались «Страшным судом». И, разумеется, всех больше кричал Аретино. Мастер по части порнографии вздумал поучать нравственности целомудренного Микеланджело[277]277
  Это была месть. Он по обыкновению своему пытался выклянчить у Микеланджело какое-нибудь произведение, а, кроме того, имел дерзость навязывать ему свой план «Страшного суда». Микеланджело вежливо отклонил это странное предложение о сотрудничестве и пропустил мимо ушей просьбу о подарке. Аретино решил доказать, что непочтительное обращение с ним может обойтись дорого. – Р. Р.


[Закрыть]. Он написал ему наглейшее письмо, достойное Тартюфа[278]278
  Герой комедии Аретино «Лицемер» послужил прототипом Тартюфа (Готье, «Аретино», 1895). – Р. Р.


[Закрыть]. Не довольствуясь обвинением в том, что живопись Микеланджело «может вогнать в краску даже завсегдатаев дома разврата», Аретино по существу грозил донести на художника входившей в силу инквизиции, «ибо меньшее преступление самому не верить, нежели столь дерзко посягать на веру других». Он призывал папу уничтожить фреску, обличал Микеланджело в лютеранстве, пересыпая эту ложь гнусными намеками на нравы художника[279]279
  Оскорбительные ссылки на «Герарди и Томаи» (Герардо Перини и Томмазо деи Кавальери). – Р. Р.


[Закрыть], и в довершение всего утверждал, что тот обокрал Юлия II. Это подлое письмо шантажиста[280]280
  Шантаж своей бесцеремонностью бросается в глаза. После всех угроз, напомнив Микеланджело, чего он от него ждет, а именно: подарков, Аретино делает следующую приписку: «Теперь, когда я отчасти излил свой гнев и доказал Вам, что если Вы «divino» (божественный), то и я не из «acqua» (воды), порвите письмо, как это делаю я, и решитесь…» – Р. Р.


[Закрыть], где все самое святое для Микеланджело – вера, дружба, честь – подвергалось поруганию и втаптывалось в грязь, это письмо, которое он не в силах был читать без презрительного смеха и слез унижения, Микеланджело оставил без ответа. Не случайно говорил он с уничтожающей иронией о некоторых своих врагах: «Стоит ли с ними бороться, не велика честь от такой победы!» И даже когда к суждению Аретино и Биаджо о «Страшном суде» стали прислушиваться, художник ничего не ответил, ничего не предпринял, чтобы пресечь клевету. Он молчал, когда его произведение обзывали «лютеранской гнусностью»[281]281
  Так в 1549 г. отозвался о «Страшном суде» один флорентиец (Гей, «Переписка», II, 500). – Р. Р.


[Закрыть]. Молчал, когда Павел IV собирался сбить его фреску[282]282
  В 1596 г. Климент VIII тоже думал уничтожить «Страшный суд». – Р. Р.


[Закрыть]. Молчал, когда, по приказанию папы, Даниелло да Вольтерра «одел» главные фигуры «Страшного суда»[283]283
  В 1559 г. – После проделанной над фреской операции Даниелло да Вольтерра получил прозвище «одевальщика» (braghettone). А ведь Даниелло был близким другом Микеланджело. Другой его друг, скульптор Амманати, осудил обнаженные фигуры на фреске, усмотрев в них соблазн. Так что Микеланджело не находил в этом случае поддержки даже у своих учеников и почитателей. – Р. Р.


[Закрыть]. Его спросили, что он об этом думает; Микеланджело сказал без гнева, но с оттенком насмешки и горечи: «Скажите папе, что это мелочь, которую очень легко поправить. Пусть его святейшество заботится о том, чтобы навести порядок в мире, а придать должный вид моей картине дело нехитрое». Он помнил, с какой горячей верой писал свое произведение, отрываясь от работы лишь для бесед о религии с Витторией Колонна, помнил, чем он обязан этой чистой душе. Он считал оскорбительным для себя защищать целомудренную наготу своих титанических героев от грязных подозрений и намеков лицемеров и подлецов.

Закончив фреску Сикстинской капеллы[284]284
  Впервые «Страшный суд» был выставлен для обозрения 25 декабря 1541 г. Со всех концов Италии, из Франции, из Германии и Фландрии съезжались люди, желавшие присутствовать на торжестве. Описание произведения см. в серии «Мастера искусства». – Р. Р.


[Закрыть], Микеланджело надеялся, что теперь-то уж он без помех завершит памятник Юлию II. Но ненасытный папа потребовал, чтобы семидесятилетний старец расписал ему капеллу Паолина[285]285
  Микеланджело начал эти фрески («Обращение апостола Павла» и «Распятие апостола Петра») в 1542 г., дважды – в 1544 и в 1546 гг. – прерывал работу из-за болезни и только ценой огромного напряжения закончил их в 1549–1550 гг. «Это были последние живописные произведения, которые он создал, – пишет Вазари, – и притом с большим трудом, потому что живопись – в особенности фресковая – искусство не для стариков». – Р. Р.


[Закрыть]. Хорошо еще, что папа, который зарился на статуи, предназначавшиеся для гробницы Юлия, не забрал часть из них для украшения своей часовни. Микеланджело должен был также почесть себя счастливым, что ему дозволили подписать пятый, последний, договор с наследниками Юлия. Согласно договору он сдавал уже готовые статуи[286]286
  Имелись в виду «Моисей» и оба «Раба», но Микеланджело нашел, что «Рабы» не подходят к новой уменьшенной модели гробницы, и изваял две другие статуи: «Жизнь деятельную» и «Жизнь созерцательную» (Рахиль и Лия). – Р. Р.


[Закрыть], оплачивал двух скульпторов, которые должны были закончить памятник, после чего освобождался от всяких обязательств.

Однако новые мытарства ждали Микеланджело. Наследники Юлия II упорно продолжали требовать от него деньги, якобы полученные им ранее. Папа велел передать Микеланджело, чтобы тот пренебрег этими требованиями и думал только о своей работе в капелле Паолина.

«Но ведь пишешь головой, а не руками, – отвечал Микеланджело. – Горе художнику, чья мысль отвлечена посторонними предметами; пока меня гложут заботы, я не создал ничего хорошего… Всю жизнь я был прикован к этой гробнице, я потерял молодость, стараясь оправдаться перед Львом X и Климентом VII; меня погубила чрезмерная моя добросовестность. Такая уж, видно, моя судьба! Многие из знакомых мне художников имеют по две и по три тысячи скудо дохода, я же после стольких тяжелых трудов умру в нищете – вот все, чего я добился. И меня еще обзывают вором!.. Перед людьми (я не говорю перед Богом) я считаю себя честным человеком; я никогда никого не обманывал… Я не вор, а флорентийский гражданин благородного рождения, сын уважаемого человека… И я вынужден защищаться от обвинений мошенников, – есть от чего лишиться рассудка!..»[287]287
  Письмо к неизвестному «Монсиньору» (октябрь 1542 г.) («Письма», изд. Миланези, CDXXXV). – Р. Р.


[Закрыть]

Чтобы обезоружить своих противников, Микеланджело собственноручно закончил «Жизнь деятельную» и «Жизнь созерцательную», хотя, по условиям договора, не был обязан это делать.

Наконец в январе 1545 г. состоялось открытие памятника Юлию II в церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи. Что же осталось от первоначального проекта? Только одна статуя «Моисей», которая из детали сделалась центром памятника. Смехотворное подобие великого замысла.

Но по крайней мере хоть с этим было покончено. Микеланджело освободился от тяготевшего над ним всю жизнь кошмара.

II
Вера

Signior mie саго, i' te sol chiamo е ’nvoco

Contra l’inutil mie cieco tormento[288]288
  [ «Тебя, о Господь мой, я призываю защитить меня от слепой, бессмысленной муки…» – (итал.). – Прим. ред.]
  «Стихотворения», сонет СХХШ. – Р. Р.


[Закрыть].

После смерти Виттории Микеланджело тянуло во Флоренцию, чтобы там, «рядом с прахом отца найти вечный покой»[289]289
  Письмо Микеланджело к Вазари от 19 сентября 1552 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Но, всю жизнь прослужив папам, он пожелал остаток дней послужить Богу. Возможно, что такую мысль внушила ему Виттория, и он выполнил ее последнюю волю. Первого января 1547 г., за месяц до ее смерти, Павел III назначил Микеланджело префектом и архитектором собора св. Петра со всеми полномочиями для возведения постройки. Художник долго отнекивался, а если все же согласился взвалить на свои дряхлые плечи поистине непомерно тяжкое бремя, то не потому, что поддался настояниям папы, – он счел это своей священной обязанностью, долгом, завещанным ему от Бога.

«Многие думают, – да и я того же мнения, – что сам Господь поставил меня на это место, – пишет он. – И как я ни стар, я не хочу его покидать, ибо служу из любви к Богу и на него одного уповаю»[290]290
  Письмо Микеланджело к племяннику Лионардо от 7 июля 1557 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Он не захотел брать никакого вознаграждения за этот священный труд.

На постройке у Микеланджело оказались многочисленные враги: это была «клика Сан-Галло»[291]291
  Имеется в виду Антонио да Сан-Галло, занимавший должность главного архитектора собора св. Петра с 1537 г. до своей смерти в октябре 1546 г. Он всегда враждовал с Микеланджело, который жестоко критиковал его. Поводом к открытому столкновению послужило в первый раз утверждение проекта укреплений Борго (квартал Ватикана), когда в 1545 г. Микеланджело добился того, что планы Сан-Галло были забракованы, и позднее постройка палаццо Фарнезе, который Сан-Галло возвел лишь до третьего этажа, а Микеланджело достроил, представив в 1549 г. проект карниза и одержав верх над своим соперником. – Р. Р.


[Закрыть], как назвал ее Вазари, да еще всякие управители, поставщики, подрядчики, чьи мошеннические проделки Микеланджело разоблачал, меж тем как Сан-Галло на все смотрел сквозь пальцы. «Микеланджело изгнал с постройки собора св. Петра воров и грабителей», – пишет Вазари.

Против него объединились все его недруги во главе с наглым Нанни ди Баччо Биджо, архитектором, который, по словам Вазари, обокрал Микеланджело и метил на его место. Противники Микеланджело распустили слух, что он ничего не понимает в архитектуре, зря расходует средства и лишь портит созданное его предшественниками. Распорядительный совет по постройке не только не поддержал своего архитектора, но в 1551 г. назначил торжественное расследование под председательством самого папы, – расследование, на которое, при деятельном участии кардиналов Сальвиати и Червини[292]292
  Впоследствии папа Марцелл II. – Р. Р.


[Закрыть], явились десятники и рабочие, чтобы дать показания против Микеланджело. Он же едва удостаивал оправдываться и не желал входить ни в какие объяснения.

«Я не обязан докладывать вам или кому бы то ни было о том, что собираюсь или должен делать, – заявил он кардиналу Червини. – Ваше дело проверять расходы. Остальное касается только меня»[293]293
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть].

Из гордости Микеланджело не желал никого посвящать в свои планы. Когда рабочие жаловались, он отвечал:

«Ваше дело класть стены, тесать камни, плотничать. Занимайтесь своим ремеслом и извольте выполнять мои приказания. А мыслями своими делиться с вами я не собираюсь, ибо считаю это оскорбительным для моего достоинства»[294]294
  Боттари. – Р. Р.


[Закрыть].

В итоге он возбудил к себе ненависть стольких людей, что, если б не заступничество папы, он бы и дня не продержался на своем посту[295]295
  Когда расследование (1551 г.) близилось к концу, Микеланджело, повернувшись к председательствовавшему Юлию III, сказал: «Ваше святейшество, вы видите, каков мой барыш! Только ради спасения души можно терпеть столь великие тяготы, иначе весь этот труд пустая трата времени». Папа, любивший художника, положил ему руки на плечи и воскликнул: «Не беспокойся! Будет тебе барыш, и не только для души, но и для тела» (Вазари). – Р. Р.


[Закрыть]. Немудрено, что, когда Юлий III умер[296]296
  Павел III умер 10 ноября 1549 г. Восседавший вслед за ним на папском престоле с 8 февраля 1550 г. по 23 марта 1555 г. Юлий III был также весьма расположен к Микеланджело. Кардинал Червини был избран папой 9 апреля 1555 г. под именем Марцелла II, но на папском престоле он пробыл всего лишь несколько дней, и его преемником 23 мая 1555 г. стал Павел IV (Караффа). – Р. Р.


[Закрыть] и папой был избран кардинал Червини, Микеланджело стал поспешно готовиться к отъезду из Рима. Но, едва взойдя на папский престол, Марцелл II скончался, и его сменил Павел IV. Снова у Микеланджело был могущественный защитник, и он продолжает борьбу. Бросить работу – значило обесчестить себя и погубить душу.

«На меня, против моей воли, возложили постройку св. Петра, – пишет он. – И вот уже восемь лет как я бьюсь над ней, не имея ничего, кроме неприятностей и хлопот. Так неужели же теперь, когда уже столько сделано и можно возводить купол, уехать из Рима? Нет, я не могу погубить все – опозорить себя и взять на душу такой великий грех»[297]297
  Письмо Микеланджело к Лионардо от 11 мая 1555 г. – Однако в 1560 г., обиженный критикой своих же друзей, Микеланджело попросил «освободить его от бремени, которое он по приказанию пап безвозмездно несет уже семнадцать лет». Но отставка не была принята, и Пий IV возобновил его полномочия. Тогда, по настоянию Кавальери, Микеланджело наконец решился сделать деревянную модель купола. До этого времени художник никого не посвящал в свои замыслы. – Р. Р.


[Закрыть].

Но и враги Микеланджело не складывали оружия; одно время борьба приняла даже трагический оборот. В 1563 г. самого преданного помощника Микеланджело на постройке св. Петра, Пьера Луиджи Гаэта, бросили в тюрьму, облыжно обвинив в краже, а производителя работ, Чезаре да Кастельдуранте, закололи кинжалом. Микеланджело не сдавался и назначил на место Чезаре – Гаэта. Распорядительный совет прогнал Гаэта, заменив его врагом Микеланджело – Нанни ди Баччо Биджо. Микеланджело был вне себя от гнева и перестал посещать постройку. Тогда распустили слух, что он вообще слагает с себя свои обязанности, и совет назначил ближайшим его помощником Нанни, который стал распоряжаться всем самолично. Он рассчитывал, что восьмидесятивосьмилетнего больного старика легко будет взять измором. Но он недооценил своего противника. Микеланджело немедля же отправился к папе и пригрозил уехать из Рима, если права его будут нарушаться. Он потребовал нового расследования, уличил Нанни во лжи, доказал его непригодность и добился, что Нанни прогнали[298]298
  Что не помешало, однако, Нанни, на другой же день после смерти Микеланджело, просить герцога Козимо посодействовать его назначению главным архитектором собора св. Петра. – Р. Р.


[Закрыть]. Было это в сентябре 1563 г., всего за четыре месяца до смерти художника. Так до последнего часа Микеланджело пришлось бороться с завистью и враждой.

Но не надо его жалеть. Он умел защищаться. И даже незадолго до смерти способен был, как некогда писал своему брату Джовансимоне, один управиться «с сотней таких выродков».

* * *

В последние годы жизни Микеланджело, помимо собора св. Петра, работал и над другими архитектурными сооружениями: Капитолием[299]299
  При жизни Микеланджело были достроены лишь лестницы и площадь, здания же Капитолия были закончены только в XVII в. – Р. Р.


[Закрыть], церковью Санта-Мария-дельи-Анджели[300]300
  От церкви Микеланджело ничего не сохранилось. В XVIII в. ее целиком перестроили. – Р. Р.


[Закрыть], лестницей Лауренцианской библиотеки во Флоренции[301]301
  Посылая модель, Микеланджело советовал, чтобы лестницу сделали деревянной, но ее выполнили из камня. – Р. Р.


[Закрыть], Порта Пиа и особенно над церковью Сан-Джованни-деи-Фьорентини – последним из его великих замыслов, потерпевшим крушение, как и все остальные.

Флорентийцы, жившие в Риме, обратились к Микеланджело с просьбой воздвигнуть им собственную церковь. Сам герцог Козимо написал по этому поводу Микеланджело весьма лестное письмо, и художник принялся за дело с юношеской горячностью[302]302
  В 1559–1560 гг. – Р. Р.


[Закрыть]. Любовь к родине влила в него новые силы. Он сказал тогда своим соотечественникам, что «если только они осуществят его план, то создадут творение, которое превзойдет все, что строили греки и римляне. Таких слов Микеланджело никогда не говорил ни до этого, ни после, – пишет Вазари, – ибо отличался истинной скромностью». Флорентийцы приняли его план без всяких изменений. Друг Микеланджело, Тиберио Кальканьи, выполнил по его указаниям деревянную модель церкви: «Это было дивное произведение искусства, ни одна церковь не могла бы сравняться с ним по красоте, по богатству и по своеобразию. Приступили к постройке, истратили пять тысяч скудо. Потом деньги все вышли, работа стала, что сильно огорчало художника»[303]303
  Вазари. – Р. Р.


[Закрыть]. Так церковь никогда и не была построена, и даже деревянная модель пропала.

Еще одно разочарование, последнее разочарование постигло Микеланджело на его творческом пути. Мог ли он надеяться на смертном своем одре, что едва начатый собор св. Петра когда-нибудь будет достроен, что хоть одно из его произведений переживет своего творца? Возможно даже, что он и сам бы их уничтожил, будь это в его власти. История «Снятия с креста» для Флорентийского собора, последней скульптурной работы Микеланджело, показывает, насколько он уже отрешился от искусства. Если он и продолжал работать резцом, то двигала им не вера в высокое назначение искусства, а вера в Христа. Кроме того, «голова и руки не могли перестать творить»[304]304
  Вазари.
  Это произведение Микеланджело было начато в 1553 г.; оно нас особенно трогает, потому что из всех его скульптур наиболее глубоко отражает внутренний мир художника. То, что здесь сказано им, сказано для себя самого; он страдает и отдается своему горю. Считают, между прочим, что в образе старца со скорбным лицом, который поддерживает тело спасителя, Микеланджело изобразил себя. – Р. Р.


[Закрыть]. Но когда он закончил свое произведение, он сам разбил его[305]305
  В 1555 г. – Р. Р.


[Закрыть]. «Он бы разрушил всю скульптурную группу, если б слуга его Антонио не выпросил ее себе»[306]306
  Тиберио Кальканьи купил скульптуру у Антонио и попросил у Микеланджело позволения восстановить ее. Микеланджело дал свое согласие, и Кальканьи соединил отбитые куски, но вскоре он умер, и «Снятие с креста» так и осталось незаконченным. – Р. Р.


[Закрыть].

Столь велико стало незадолго до смерти равнодушие Микеланджело к своим творениям.

* * *

После смерти Виттории ни одна сильная привязанность не озаряла своим светом жизни Микеланджело. Любовь ушла.

 
В моем сердце не осталось пламени любви. Большее зло (старость) всегда изгоняет меньшее; у души подрезаны крылья.
 
 
Fiamma d’amor nel cor non m’e rimasa;
Se'l maggior caccia sempre il minor duolo,
Di penne 1’alm’ ho ben tarpat’ et rara[307]307
  «Стихотворения», сонет LXXXI (примерно 1550 г.). Однако некоторые, относящиеся к глубокой старости, стихотворения Микеланджело доказывают, что пламя не совсем угасло и что «старые, обгорелые поленья», как он выражается, нет-нет да и вспыхнут снова («Стихотворения», сонеты СХ и CXIX). – Р. Р.


[Закрыть].
 

Он потерял своих братьев, потерял лучших друзей. Луиджи дель Риччо умер в 1546 г., Себастьяно дель Пьомбо в 1547 г., брат Джовансимоне в 1548 г. С умершим в 1555 г. меньшим братом, Джисмондо, Микеланджело никогда не был особенно близок. Потребность в родственной привязанности и старчески брюзгливую заботу он перенес теперь на осиротевших детей своего любимого брата Буонаррото. Их осталось двое; девочка Чека (Франческа) и мальчик Лионардо. Чеку Микеланджело поместил в монастырь, готовил ей приданое, платил за учение, навещал ее, а когда она вышла замуж[308]308
  В 1538 г. она вступила в брак с Микеле ди Никколо Гвич-чардини. – Р. Р.


[Закрыть], дал за ней одно из своих имений[309]309
  Поместье в Поццолатико. – Р. Р.


[Закрыть]. Он сам наблюдал за воспитанием Лионардо, которому было всего девять лет, когда умер его отец. Обширная переписка, напоминающая ту, что вел Бетховен со своим племянником, показывает, с какой серьезностью Микеланджело относился к своим отцовским обязанностям[310]310
  Начало этой переписки относится к 1540 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Правда, дело не обходилось без вспышек гнева. Лионардо часто испытывал терпение дядюшки, а его у Микеланджело было не слишком много. Какая-нибудь мелочь, например неразборчивый почерк юноши, способна была вывести Микеланджело из себя. Так писать – значило, по его мнению, выказывать неуважение.

«Всякий раз, когда я стараюсь разобрать твои письма, меня начинает трясти лихорадка. У кого только ты учился писать! Где же тут любовь?.. Думаю, что, если бы ты писал последнему ослу на свете, ты и то приложил бы больше стараний… Твое письмо я бросил в огонь, ибо прочитать его до конца не было никакой возможности, поэтому и не отвечаю на него. Я уже предупреждал тебя и давно устал твердить, что всякий раз, как я получаю от тебя письмо, меня начинает трясти лихорадка – такого труда мне стоит его разобрать. Раз и навсегда тебе говорю: впредь не смей писать мне вовсе. Если хочешь мне что сообщить, пусть напишут за тебя; я больше не намерен ломать себе голову над твоими каракулями, она мне нужна для более важных дел»[311]311
  «…stare a spasimare intorno alle tue lettere» («Письма», 1536–1548 гг.). – P. P.


[Закрыть].

Недоверчивый от природы и к тому же наученный горьким опытом отношений с братьями, Микеланджело достаточно трезво оценивал угодливую и покорную любовь племянника; он догадывался, что это – любовь будущего наследника к дядиным капиталам. И Микеланджело прямо ему это высказывал. Однажды, больной и чуть ли не при смерти, он узнал, что Лионардо прискакал в Рим и недвусмысленно наводит справки о его наследстве. Вне себя от ярости Микеланджело пишет:

«Лионардо! Я был болен, а ты помчался к Джованфранческо узнавать, есть ли у меня здесь какое-нибудь имущество. Неужели тебе мало того, что я имею во Флоренции? Ты весь в свою родню и вылитый отец, который во Флоренции выгнал меня из моего собственного дома! Знай же: завещание мое составлено так, что ты от меня ничего не получишь. Поэтому ступай себе с Богом, не показывайся больше мне на глаза и не вздумай писать!»[312]312
  Письмо от 11 июля 1544 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Но эти вспышки мало трогали Лионардо, потому что за ними обычно следовали ласковые письма и подарки[313]313
  Заболев в 1549 г., Микеланджело сам сообщает племяннику, что вписал его в свое завещание. Завещание это было составлено следующим образом: «Джисмондо и тебе я оставляю все свое достояние, с тем чтобы брат мой Джисмондо и ты, мой племянник, пользовались всем на равных правах и ни один не мог бы распорядиться моим имуществом без согласия другого. – Р. Р.


[Закрыть]. Год спустя юноша опять устремился в Рим за тремя тысячами скудо, которые посулился было дать ему дядя. Обиженный такой откровенной поспешностью, Микеланджело пишет снова:

«Ты прискакал в Рим сломя голову. Не знаю, стал бы ты так торопиться, если бы я был беден и не имел куска хлеба!.. Ты говоришь, что долг повелевал тебе приехать и что ты это сделал из любви ко мне. Да, так шашель любит дерево, которое подтачивает[314]314
  «L’amore del tarlo». – Р. Р.


[Закрыть]. Если бы ты вправду меня любил, то написал бы мне: «Дорогой Микеланджело, оставьте себе Ваши три тысячи скудо и лучше истратьте их на свои нужды. Вы нам столько уже дали, что этого вполне достаточно; Ваша жизнь нам дороже богатства…» Но вот уже сорок лет, как вы все живете на мой счет, и хоть бы раз я услышал от вас доброе слово…»[315]315
  Письмо от 6 февраля 1546 г.
  Он добавляет: «Правда, в прошлом году, после того как я тебя как следует отчитал, в тебе заговорила совесть, и ты прислал мне бочоночек треббинского. Представляю, как ты горевал, отправляя его мне!» – Р. Р.


[Закрыть]

Сложным делом, занимавшим дядю и племянника целых шесть лет[316]316
  С 1547 по 1553 г. – Р. Р.


[Закрыть], оказалась женитьба Лионардо. Подчиняясь воле богатого дядюшки, которого не следовало сердить, Лионардо выслушивал все советы Микеланджело и предоставлял ему выбирать, обсуждать и отвергать подвертывавшиеся партии, будто это вовсе и не касалось его. Микеланджело, напротив, с увлечением подыскивал невест, словно сам собирался жениться. Брак для него был серьезным делом, в котором любовь если и принималась в расчет, то во всяком случае не в первую очередь; богатство тоже не являлось непременным условием, и единственно важными признавались здоровье и доброе имя невесты. Дядя давал Лионардо практические советы, в которых поэзия отсутствует, но зато есть много здравого смысла и житейской мудрости.

«Это важное решение: помни, что между мужем и женой всегда должна быть разница лет в десять, и смотри, чтобы твоя избранница была не только доброго нрава, но и пользовалась хорошим здоровьем… Мне называли двух особ; одна мне понравилась, другая нет. Если ты надумаешь, напиши мне, какая тебе больше по душе, я сообщу тебе свое мнение… Ты волен выбрать любую девушку, лишь бы она была благородного происхождения и хорошо воспитана, а если ты хочешь жить мирно, то лучше возьми бесприданницу, чем богатую…[317]317
  В другом письме:
  «Не гонись за богатством, ищи девушку с добрым сердцем и добрым именем… Тебе нужна жена-домоседка, которая бы тебя во всем слушалась, не задирала бы нос и не думала только о праздниках и пиршествах; когда у молодой женщины слишком много поклонников, ей нетрудно стать распутной (diventar puttana), особенно если за ней некому присматривать; тут недолго и стыд потерять…» («Письма», 1 февраля 1549 г.). – Р. Р.


[Закрыть] Один флорентиец говорил мне, что тебе сватают девицу из дома Джинори и что тебе она нравится. А мне так не нравится, что ты хочешь взять в жены девушку, которую никогда бы за тебя не отдали, если бы отец накопил хорошее приданое. Я желаю, чтобы девушку выдали за тебя, а не за твое богатство… Единственное, чем ты должен руководствоваться, – это здоровьем души и тела, чистотой рода и нравов, а также тем, кто ее родители; последнее очень важно… Потрудись найти невесту, которая не гнушалась бы в случае нужды мыть посуду и вести хозяйство… Что касается красоты, то, поскольку ты сам не первый красавец во Флоренции, не очень-то об этом беспокойся, лишь бы только твоя суженая не была калекой или уродом…»[318]318
  «…Storpiata о shifa…» («Письма», 1547–1552 гг.) – Р. Р.


[Закрыть]

После долгих поисков редкостная птица как будто была поймана. Но в последнюю минуту вдруг оказалось, что невеста с изъяном, и свадьба разладилась.

«Говорят, она близорука, что, по-моему, существенный недостаток. Поэтому я своего согласия пока не давал. А поскольку и ты ничего еще не обещал твердо, я считаю, что если мои сведения подтвердятся, откажись от нее»[319]319
  «Письма», 19 декабря 1551 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Лионардо в конце концов пал духом. Он выражает удивление по поводу того, что дядя непременно хочет его женить.

«Да, я этого желаю, – отвечает Микеланджело, – ибо не хочу, чтобы наш род угас с нами. Я понимаю, конечно, что мир не рухнет, если ты останешься холостяком, но ведь каждая живая тварь стремится иметь потомство. Поэтому я и хочу, чтобы ты вступил в брак»[320]320
  Но он добавляет: «Если ты, однако, чувствуешь себя недостаточно здоровым, тогда лучше вовсе отказаться от семейной жизни, чем плодить несчастных» («Письма», 24 июня 1552 г.). – Р. Р.


[Закрыть].

Наконец и самому Микеланджело наскучили поиски невесты; нелепо так хлопотать о женитьбе Лионардо, если тот совершенно к этому равнодушен. Дядюшка заявляет, что не станет больше ни во что вмешиваться:

«Шестьдесят лет я занимался вашими делами, пора мне, старику, и о себе подумать».

Но тут подоспело известие, что племянник обручился с Кассандрой Ридольфи. Микеланджело очень обрадовался, он поздравляет Лионардо и обещает подарить ему к свадьбе полторы тысячи дукатов. Лионардо женится[321]321
  16 мая 1553 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Микеланджело шлет свои поздравления молодым и сулит прислать нитку жемчуга Кассандре. Однако радость не мешает ему предупредить племянника, что «хотя он и не очень сведущ в таких делах, по его мнению, следовало разрешить все денежные вопросы до того, как Лионардо ввел жену в свой дом, так как деньги очень часто служат поводом к раздорам». Письмо он заканчивает шутливым предостережением:

«А теперь постарайся жить и здравствовать, ибо, да будет тебе известно, что число вдов всегда больше, чем вдовцов»[322]322
  «Письма», 20 мая 1553 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Два месяца спустя, вместо обещанной нитки жемчуга, он посылает Кассандре два перстня – один с алмазом, другой рубиновый. Кассандра в благодарность шлет ему восемь сорочек. Микеланджело пишет:

«Сорочки очень хороши, особенно полотно, и мне очень нравятся. Но мне жаль, что вы потратились, ведь у меня все есть в избытке. Поблагодари от меня Кассандру и скажи ей, что я всегда к ее услугам, если она пожелает получить отсюда какие-нибудь римские или другие изделия. Пока я послал пустячок, но в будущем постараемся порадовать ее чем-нибудь получше. Дай мне только знать, чего ей хочется»[323]323
  «Письма», 5 августа 1553 г. – Р. Р.


[Закрыть].

Вскоре появились дети: первый, по желанию Микеланджело, был наречен Буонаррото[324]324
  Родился в 1554 г. – Р. Р.


[Закрыть], второй, которому дали имя Микеланджело[325]325
  Родился в 1555 г. – Р. Р.


[Закрыть], умер вскоре после рождения. Престарелый дядя не только пригласил в 1556 г. молодую чету погостить к себе в Рим, но и впоследствии принимал самое теплое участие в семейных радостях и печалях супругов, однако никогда не дозволял близким интересоваться его собственными делами, ни даже его здоровьем.

* * *

Помимо родственных связей у Микеланджело было немало знакомств среди самых замечательных и прославленных людей[326]326
  Надо различать отдельные периоды в жизни художника. На его долгом жизненном пути, среди пустыни одиночества, попадаются и оазисы дружбы. В 1515 г. в Риме – кружок жизнелюбивых и веселых флорентийцев – Доминико Буонинсеньи, Лионардо-шорник, Джованни Специале, Бартоломео Вераццано, Джованни Джеллези, Каниджани. Несколько позже, в папство Климента VII, – это блещущее остроумием общество Франческо Берни и Себастьяно дель Пьомбо, преданного, но опасного друга, который сообщал Микеланджело о всех слухах, ходивших о нем при папском дворе, и разжигал его неприязнь к партии Рафаэля. Но особенно – в пору Виттории Колонна – кружок Луиджи дель Риччо, флорентийского купца, который был советчиком Микеланджело в денежных делах и самым близким его другом. У Риччо Микеланджело встречался с Донато Джанотти, певцом и композитором Аркадельтом, красавцем Чеккино. Их связывала общая любовь к поэзии, к музыке, к тонким яствам. Когда умер Чеккино, Микеланджело пишет для убитого горем Риччо сорок восемь элегических четверостиший, и Риччо, после каждого четверостишия, посылает художнику в благодарность форелей, шампиньоны, трюфеля, дыни, голубей и т. д. (см. «Стихотворения», изд. Фрея, сонет LXXIII). После смерти Риччо в 1546 г. у Микеланджело уже не осталось друзей, а были одни лишь ученики и почитатели: Вазари, Кондиви, Даниелло да Вольтерра, Бронзино, Леоне Леони, Бенвенуто Челлини. Они его боготворили, и он отвечал им самой трогательной привязанностью. – Р. Р.


[Закрыть]. Несмотря на его нелюдимый нрав, совершенно неверно было бы представлять себе великого скульптора неотесанным деревенщиной, каким обычно представляют Бетховена. Микеланджело был настоящий итальянский аристократ, человек высокообразованный и старинного рода. С юношеских лет, проведенных в садах Сан-Марко у Лоренцо Великолепного, он поддерживал отношения с цветом итальянского общества того времени – знатными вельможами, герцогами, прелатами[327]327
  Знакомство с представителями высшего духовенства объясняется не только религиозными интересами Микеланджело, но и его службой в Ватикане. – Р. Р.


[Закрыть], писателями[328]328
  Кстати, любопытно отметить, что Микеланджело встречался с Макиавелли. Биаджо Буонакорси в письме от 6 сентября 1508 г. сообщает Макиавелли, что посылает ему с Микеланджело деньги от одной женщины, имя которой не названо. – Р. Р.


[Закрыть], художниками[329]329
  Меньше всего друзей у Микеланджело было как раз среди художников, если не считать последних лет жизни, когда его окружали преклонявшиеся перед ним ученики. Он не питал особой любви к большинству своих собратий и не считал нужным это скрывать. Микеланджело был в плохих отношениях с Леонардо да Винчи, Перуджино, Франча, Синьорелли, Рафаэлем, Браманте, Сан-Галло. «Будь я проклят, если вы хоть раз отозвались о ком-нибудь хорошо!» – пишет ему Якопо Сансовино 30 июня 1517 г. Это не помешало Микеланджело впоследствии (в 1524 г.) оказать Сансовино услугу, – да и не только ему одному, – но страстность этой гениальной натуры не позволяла признавать другого идеала, кроме своего, а вместе с тем Микеланджело был слишком искренен, чтобы кривить душой и изображать восторг, когда его не чувствовал. Тем не менее он очень учтиво принял Тициана, когда тот в 1545 г. посетил Рим. Но обществу художников, по большей части малообразованных, он все же предпочитал общество литераторов и людей действия. – Р. Р.


[Закрыть]. Он состязался в остроумии с поэтом Франческо Берни[330]330
  Они дружески обменивались стихотворными посланиями, часто шутливого характера («Стихотворения», сонеты LVII и CLXXII). В своем «Обращении к фра Себастьяно дель Пьомбо» Берни превозносит Микеланджело. Он пишет, что, «подобно тому, как Астрея, сама доброта и разум, была олицетворением справедливости, так Микеланджело воплощает в себе чистую идею скульптуры и архитектуры». Он называет его вторым Платоном и, обращаясь к другим поэтам, говорит ставшие впоследствии знаменитыми и часто цитировавшиеся слова: «Замолкните вы, сладкозвучные свирели. Ваши слова – лишь слова, а его слова – мысли» (Ei dice cose et voi dita parole…) – P. P.


[Закрыть] переписывался с Бенедетто Варки, обменивался стихами с Луиджи дель Риччо и Донато Джанотти. Современники искали случая насладиться беседой с ним, услышать его глубокие суждения об искусстве, замечания о творчестве Данте, которого никто так не знал, как он. Одна римская аристократка[331]331
  Донна Арджентина Маласпина, в 1516 г. – Р. Р.


[Закрыть] писала, что Микеланджело при желании бывал «на редкость обаятельным и учтивым кавалером, какого и не сыщешь при европейских дворах». В своих диалогах Джанотти и Франсиско д’Оланда рисуют его утонченную вежливость и привычку к светскому обхождению. По некоторым письмам его к монархам[332]332
  Особенно по письму к Франциску I от 26 апреля 1546 г. – Р. Р.


[Закрыть] видно, что Микеланджело мог бы, если бы того хотел, стать весьма ловким придворным. Высшее общество никогда не сторонилось Микеланджело, он сам не желал сближаться с этим миром, но только от него зависело блистать в самых высоких сферах. Для Италии он был воплощением ее национального гения. Последний из оставшихся в живых мастеров высокого Возрождения, Микеланджело к концу своих дней стал его олицетворением, воплощая в себе одном целый век, исполненный славы. Не только художники смотрели на него как на существо высшего порядка[333]333
  Кондиви так начинает свою «Жизнь Микеланджело»:
  «С того часа, как Господь Бог в своей безграничной милости счел меня достойным не только лицезреть несравненного живописца и ваятеля Микеланджело Буонарроти – о чем я не осмеливался помышлять, – но и наслаждаться его беседой и пользоваться его расположением и доверием, я положил за оказанное мне благодеяние записать все, что мне покажется в его жизни достойным похвалы и изумления, чтобы пример подобного человека мог послужить на пользу другим людям». – Р. Р.


[Закрыть], короли преклонялись перед его величием. Франциск I и Екатерина Медичи оказывали Микеланджело всяческое почтение[334]334
  Франциск I – в 1546 г., Екатерина Медичи – в 1559 г. Она пишет ему из Блуа, прося изваять конную фигуру Генриха II или хотя бы сделать эскиз к ней, ибо «весь мир знает, что ему нет равного в нынешнем столетии» (14 ноября 1559 г.). – Р. Р.


[Закрыть]. Козимо Медичи намеревался возвести его в сан сенатора[335]335
  В 1552 г. – Микеланджело никак на это не отозвался, что обидело герцога. А когда Бенвенуто Челлини заговорил об этом предложении с Микеланджело, тот ответил довольно саркастически. – Р. Р.


[Закрыть], а во время своего пребывания в Риме[336]336
  В ноябре 1560 г. – Р. Р.


[Закрыть] обращался с ним как с равным, усадил подле себя и советовался с художником. Сын Козимо, Франческо Медичи, принял Микеланджело с непокрытой головой «в знак глубочайшего уважения к столь необыкновенному человеку»[337]337
  В октябре 1561 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Микеланджело чтили не только за его гений, но и за «высокую добродетель»[338]338
  Вазари (там, где он описывает прием, который Козимо оказал Микеланджело). – Р. Р.


[Закрыть]. В старости он был окружен таким же ореолом славы, как Гёте и Гюго. Но это был человек иного склада. Ему чужды были и жажда популярности Гюго и то мещанское благоговение перед великими мира сего и перед существующим порядком, которым, при всей своей независимости духа, грешил Гёте. Микеланджело презирал славу, презирал свет, и если служил папам, то «только по принуждению». Да он и не скрывал, что «даже папы ему надоедали и часто сердили его своими беседами и приглашениями» и что, «когда он не был расположен идти во дворец, он не считался с их приглашениями и оставался дома»[339]339
  Франсиско д’Оланда, «Беседы о живописи в городе Риме». – Р. Р.


[Закрыть].

«Когда человек и по природе своей и по воспитанию так уж создан, что ненавидит этикет и презирает лицемерие, неразумно препятствовать ему жить сообразно с его желаниями. Если он у вас ничего не просит и не ищет вашего общества, зачем навязывать ему свое? Зачем унижать его, занимая всяким вздором, когда он стремится к уединению? Тот не может считаться великим, кто старается угодить глупцам, а не своему дарованию»[340]340
  Там же.


[Закрыть].

Итак, связи Микеланджело с привилегированными кругами были либо вынужденными, либо вызывались его интересами художника. Он не позволял высшему обществу вторгаться в свое личное существование, и папы, герцоги, писатели и художники занимали лишь очень незначительное место в его жизни. Даже с теми немногими из них, к кому он был искренне расположен, у него редко завязывалась прочная дружба. Микеланджело любил своих друзей, был великодушен с ними, но его неукротимый нрав, гордость, мнительность нередко превращали людей, всех больше ему обязанных, в злейших его врагов.

В одном из своих замечательных писем он с грустью жалуется:

«Неблагодарный уж так от природы устроен, что, приди ему на помощь в беде, он станет уверять, будто ты лишь вернул ему давний долг. Посочувствуй ему, дай ему работу, он скажет, что ты сам не знал, как с ней справиться, и только потому его пригласил. Какое ему благодеяние не сделай, он всегда докажет, что благодетель иначе и не мог поступить. А если благодеяния настолько очевидны, что отрицать их бесполезно, неблагодарный будет ждать, пока благодетель совершит ошибку, и тогда уж он найдет повод опорочить его и почтет себя свободным от всяких обязательств. Так всегда поступали со мной, меж тем как я всем художникам, которые ко мне обращались, всегда и от всей души старался делать добро. А они потом злословили обо мне, пользуясь моими странностями или безумием, которому, как они уверяют, я подвержен и которое вредит лишь мне одному; они всячески меня поносят – таков уж, видно, жребий всех добрых людей»[341]341
  Письмо к Пьеро Гонди от 26 января 1524 г. – Р. Р.


[Закрыть].

* * *

Художники, работавшие у Микеланджело подмастерьями, люди в общем ему преданные, не все блистали талантами. Говорили, что он с умыслом подыскивал себе посредственностей, дабы иметь в них не сотрудников, а лишь послушных исполнителей, что, впрочем, следовало бы признать вполне с его стороны законным. Однако Кондиви утверждает, что «неверно, будто он не хотел их ничему учить, как многие его в том упрекают; напротив, он охотно делился своими знаниями. К несчастью, судьбе было угодно, чтобы ему попадались ученики либо мало одаренные, либо одаренные, но не прилежные, такие, что, проучившись несколько месяцев, уже мнят себя чуть ли не мастерами».

Можно не сомневаться, что первое требование, которое Микеланджело предъявлял к своим подмастерьям, было беспрекословное повиновение. Беспощадный с теми, кто держался с ним самонадеянно, он проявлял поистине чудеса терпения и доброты по отношению к ученикам скромным и преданным. Лентяй Урбино, «не желавший работать»[342]342
  Вазари следующим образом описывает помощников Микеланджело: «Пьетро Урбино из Пистойи был способный мастер, но не желал себя утруждать; Антонио и хотел бы трудиться, но был неспособным. Асканьо делла Рипа Транзоне был трудолюбив, но у него никогда ничего не получалось». – Р. Р.


[Закрыть] – и слава Богу, что не желавший, ибо, едва взявшись за резец, тотчас непоправимо испортил «Христа» Минервы, – был во время болезни окружен отеческой заботой Микеланджело[343]343
  Микеланджело тревожится, когда Урбино порезал себе палец, следит за тем, чтобы он исправно выполнял религиозные обряды: «Сходи к исповеди, хорошо работай и присматривай за домом» («Письма», 29 марта 1518 г.). – Р. Р.


[Закрыть]. Он говорил, что Микеланджело ему «дороже отца родного». Пьеро ди Джанното был художнику «как сын родной». Сильвио ди Джованни Чеппарелло, оставивший службу у Микеланджело, чтобы поступить к Андреа Дориа, в отчаянии умоляет принять его обратно. Трогательная история Антонио Мини рисует нам щедрость Микеланджело к своим помощникам. Мини, тот самый ученик Микеланджело, который, по Вазари, «был прилежен, но не одарен», полюбил во Флоренции дочь одной бедной вдовы. Родители юноши попросили Микеланджело удалить его из Флоренции. Антонио пожелал ехать во Францию[344]344
  Мини уже однажды собирался ехать во Францию с Микеланджело, когда тот в 1529 г. бежал из Флоренции. – Р. Р.


[Закрыть], и Микеланджело сделал ему царский подарок: «все рисунки, картоны и картину «Леда»[345]345
  Картину, которую он во время осады Флоренции писал для герцога Феррарского, но не захотел отдать, потому что посланец из Феррары обошелся с ним непочтительно. – Р. Р.


[Закрыть], а также все модели, которые он к ней изготовил из воска и глины». С этими богатствами Антонио и пустился в путь[346]346
  В 1531 г. – Р. Р.


[Закрыть]. Но злой рок, подстерегавший любое начинание Микеланджело, не замедлил обрушиться и на его скромного друга. Мини отправился в Париж показать «Леду» королю. Но Франциск I был в отъезде. Антонио оставил «Леду» на хранение одному знакомому итальянцу, Джулиано Буонакорси, а сам вернулся в Лион, где думал обосноваться. Когда несколько месяцев спустя он снова приехал в Париж, «Леда» исчезла; Буонакорси сам продал картину Франциску I! Антонио едва не лишился рассудка. Оставшись без средств, без друзей, в чужом городе, не зная, где и у кого искать защиты, он в конце 1533 г. умер там с горя.