Текст книги "Серебряные змеи"

14
Зофья

Дорогая Зофья,

мне уже намного лучше. Единственное, что у меня болит – так это сердце, потому что тебя нет рядом. Ты так усердно работаешь, сестренка. Признаюсь, это меня пугает. Дядя рассказал мне, что ты передаешь весь свой заработок на мое лечение, и мне так стыдно. Тебе нет и двадцати. Кто-то должен присматривать за тобой, Зося, и я займусь этим, как только поправлюсь.

Хела

ЗОФЬЯ ПЕРЕЧИТАЛА ПИСЬМО. Верный своему слову, Северин позаботился о том, чтобы она получила сообщение Хелы. Обычно почту не доставляли так быстро, но в России было много порталов, а Польша находилась не так уж далеко. Зофья все время возвращалась к одной фразе: кто-то должен за тобой присматривать. Это никак не давало ей покоя. Возможно, когда-то она нуждалась в том, чтобы родители подсказывали ей, что делать, объясняя разницу между тем, что люди говорят, и как они поступают. И да, она нуждалась в помощи Хелы, чтобы справиться с их смертью. Но Париж изменил ее. У нее была своя работа, свой распорядок дня в лаборатории, и все шло как по маслу, пока Тристан не умер, а Хела не заболела. Ее мир снова стал опасным и незнакомым, и когда она была вынуждена справляться с ним в одиночку, ее охватывала паника… но это вовсе не означало, что она нуждается в чьем-то присмотре. Или нет?

– Зофья?

Зофья подняла голову. Перед ней стояла Лайла, закутанная в пушистую белую шубу. На ее шее блестело незнакомое Зофье бриллиантовое колье.

– Ты в порядке? – спросила Лайла, поглядывая на письмо.

Зофья сложила листок и спрятала его в карман. Она не хотела, чтобы подруга волновалась за нее. Лайла боролась за свою жизнь, и Зофья не хотела лишний раз ее обременять.

– Тебе холодно?

– Да.

– Я так и думала, – Лайла цокнула языком и сняла свой шарф. – Ты должна была мне сказать. Так лучше?

Зофья кивнула, наслаждаясь теплом шарфа, а затем снова посмотрела на портальный вход в дальнем конце пустынного железнодорожного депо. Депо закрыли два года назад после беспорядков. Здесь было целых семь разбитых окон, через которые внутрь проникал неровный свет. Ровные квадратные плитки потрескались от времени. Из десяти скамеек только четыре могли выдержать вес человека. Тишину этого места нарушало лишь редкое шуршание крыс в стенах и ровно четырнадцать голубей, устроившихся на балюстраде.

Из-за недавнего нападения Падшего Дома патриарх Дома Даждьбог настоял на том, чтобы все отправились через разные порталы. Они выехали из Москвы почти час назад и уже сорок минут ждали, когда Дом Ко́ры, Дом Никс и Дом Даждьбог привезут их вещи, которые удалось спасти из горящего экипажа, и все остальное, необходимое для экспедиции: инструменты, перчатки из тюленьей кожи, Сотворенные лампы и зажигательные ленты.

– Они же не могли про нас забыть? – спросил Энрике, расхаживая из стороны в сторону. – Не думаю, что они могут отправиться в экспедицию без нас, даже если у них есть Тескат-очки…

– У них ничего нет, – сказал Северин.

Энрике нахмурился.

– Но я видел, как Руслан забрал коробку с очками.

– Патриарх Дома Даждьбог забрал коробку.

На мгновение Энрике замолк.

– Что вы о нем думаете?

Лайла вздохнула.

– Думаю, он милый. Может, немного одинокий.

– И немного сумасшедший, – добавил Северин.

– Эксцентричный, – поправила Лайла. – Зофья, что ты думаешь?

– Он мягкий, – сказала Зофья.

Она говорила совершенно серьезно. После того как их представили друг другу, Руслан никак не мог налюбоваться ее светлыми волосами, а затем похлопал ее по голове, как собаку или ребенка. Это могло бы показаться грубым, но после этого он предложил ей потрогать его голову, словно для него такое поведение было совершенно нормальным. Не желая показаться грубой, Зофья послушалась.

Она была мягкой.

– Я думаю, секрет состоит в том, чтобы не использовать слишком много воска, – сказал ей Руслан. – Если человеку приходится выглядеть как яйцо, то он должен стремиться быть эрудированным яйцом.

Северин достал из кармана Тескат-очки, на линзах которых все еще блестели координаты долготы и широты Спящего Чертога.

Из противоположной части депо донесся металлический скрежет. Поморщившись, Зофья закрыла уши руками и повернулась к портальной двери, из которой потоком хлынули люди. На платформу вышли матриарх Дома Ко́ры со своим Сфинксом и слугами, Гипнос с охранниками Дома Никс и еще одним Сфинксом, а также патриарх Дома Даждьбог и его двоюродная сестра Ева.

Руслан жестом указал на коробки и оборудование, которые они привезли с собой. Зофья узнала свою переносную лабораторию в обугленном чемоданчике. Взрыв пробил в его боку небольшую дырочку, и из отверстия посыпалась селитра. У Зофьи по коже побежали мурашки. Вдруг в Спящем Чертоге ей понадобится снести стену? Если оставшейся селитры не хватит…

– Это последняя остановка перед Байкалом, – сказал Руслан. – Если вам нужны еще какие-нибудь припасы, то, боюсь, вам придется идти в Иркутск.

Когда слуги Дома Даждьбог принесли багаж Зофьи, девушку пронзила острая боль. Без сомнения, ее припасы серьезно пострадали. Вопрос был только в том, как часто ей придется посещать город. Когда Зофья начала открывать чемодан, на нее упала чья-то тень. Ева подошла ближе, и Зофья заметила, что кузина патриарха слегка прихрамывает.

– Не хочу показаться бесцеремонной, но должна сказать, что я большая поклонница всех вас, – сказала Ева.

Зофья прекрасно ее услышала, но это не было вопросом, а значит, не требовало ответа. Замок на чемодане был поврежден, и ей нужно было использовать отмычку, которая висела на ее ожерелье среди остальных подвесок. Она села на землю, пытаясь открыть чемодан.

– Конечно, я слышала о том, что мисс Богуска – невероятно талантливый инженер, – продолжила рыжеволосая девушка.

Зофья проворчала что-то себе под нос. Она никогда не слышала о Еве Ефремовой.

– О, и мистер Меркадо-Лопес. Руслан обожает ваши статьи…

Энрике издал странный, высокий смешок. Зофья нахмурилась и посмотрела на него. Он улыбался Еве. Как и Гипнос.

– И я знаю все о вас, мистер Монтанье-Алари.

Зофья заметила еле уловимое изменение в голосе Евы. Он стал ниже. Произнося эти слова, она не прекращала играть со своим серебряным кулоном.

– Красивый искатель сокровищ с роскошным отелем, – она улыбнулась. – Просто мечта. Может, когда-нибудь вам понадобятся мои услуги. Как мастер кровного Творения, я специализируюсь на боли. Или на удовольствии. Или на всем сразу. Кому что нравится.

Лайла, стоящая рядом с Зофьей, громко прочистила горло. Зофье наконец удалось открыть чемодан, и она триумфально подняла голову, но никто на нее не смотрел. Все взгляды были направлены на Еву и Лайлу.

– Как грубо с моей стороны! – воскликнула Ева. – Я – Ева Ефремова, мастер кровного Творения Дома Даждьбог. Вы повариха? Секретарша?

Энрике резко вдохнул. Зофья посмотрела в его сторону, но с ним все было в порядке. Лайла выпрямила спину и положила руку на щеку Северина.

– Любовница, – сказала она. – Может, вы слышали мое сценическое имя. В парижском Дворце Сновидений меня называют Энигмой.

Лайла перестала скрывать свою вторую работу, как только покинула Эдем, но Зофья никогда не слышала, чтобы она говорила об этом таким холодным тоном. Возможно, она замерзла, и Зофье следует вернуть ей шарф?

Ева пожала плечами.

– Никогда не слышала о таком заведении, но поздравляю. Наверное.

Зофья начала копаться в чемодане. Пока что большая часть ее багажа была цела.

Я наслышана о ваших экзотических вкусах, месье, – сказала Ева, обращаясь к Северину. – Учитывая все ваши… вещи. Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос дерзким, но позвольте узнать, почему вы подвергаете свою даму столь опасным испытаниям? Насколько я понимаю, у любовниц есть свое определенное место.

Зофья начала волноваться. Ее подозрения оправдались. У нее кончилась селитра. Она подняла глаза как раз в тот момент, когда Ева схватила Лайлу за руку.

– Право же, моя дорогая, это очень опасное мероприятие.

Северин открыл рот, чтобы ответить, но Лайла подняла подбородок и сделала шаг вперед. Северин плотно сомкнул губы и отступил назад.

– Мое место, мадемуазель Ефремова, там, где я захочу, – сказала Лайла и повернула руку таким образом, будто это она сжимает затянутую перчаткой ладонь Евы.

– У меня не осталось селитры, – выдохнула Зофья.

Все удивленно посмотрели вниз, словно только что вспомнили о ее присутствии.

– Литры? Литры чего? – с любопытством в голосе спросил Гипнос.

– Нитрат калия, – объяснила Лайла. – А не мера емкости.

– Восхитительно скучно.

– То, что вы ищете, наверняка найдется в Иркутске, – сказала Ева.

Зофья почувствовала, как у нее начинает гудеть голова. Сибирский город Иркутск был для нее совсем чужим. Она не знала, сколько деревьев растет на обочине тротуара. Она не была готова к новому запаху, вне зависимости от того, будет ли там толпа, или вообще ни одного человека.

– Я пойду с тобой, – сказал Энрике. – Если ты не против.

Зофья благодарно кивнула. Она не раз наблюдала за тем, как Энрике входит в толпу незнакомцев и они тут же становятся его друзьями. Ей нравилось это его качество. Еще ей нравилось, как свет играет на его коже, отражаясь в его темных глазах. Ей нравилось, что в его присутствии она чувствовала себя спокойнее. Хотя иногда, находясь в его обществе, она ощущала себя так, словно ей завязали глаза и раскрутили вокруг себя. От этого у нее кружилась голова, но, скорее, в хорошем смысле.

Энрике вопросительно посмотрел на нее, и она поняла, что все еще ему не ответила.

– Да, – сказала она. – Я не против.

ГОРОД ИРКУТСК сильно отличался от Парижа.

Местные здания выглядели так, словно кто-то вырезал их из кружева. Дома, выкрашенные в кремовые, синие и желтые цвета, украшенные замысловатой деревянной резьбой, теснились на зимних улицах. Солнечный свет отражался от золоченых куполов соборов, и за пределами города виднелась заснеженная тайга с ее соснами и елями, усеявшими склоны гор. Лед хрустел под ногами Зофьи, а когда она делала глубокий вдох, в воздухе ощущались знакомые запахи: теплый медовый пирог и копченая рыба, ягоды, смешанные с солодом, и даже землистый, сладковатый запах борща, густого кисло-сладкого супа из свеклы, который ее мать обычно подавала с грибными клецками. В Иркутске была какая-то прямолинейность, которая напомнила Зофье о ее доме в Гловно.

Вернувшись домой, она не найдет ничего: ни семьи, ни друзей, ни работы, ни даже самого дома. Кроме того, она не могла бросить Голиафа. В Польше было слишком холодно для тарантулов.

– Как думаешь, Лайла и Ева уже убили друг друга? – спросил Энрике.

– Зачем им это делать?

Энрике преувеличенно громко вздохнул.

– Ты же сама там была! Напряжение можно было ножом резать!

– Это физически невозможно.

– И о чем ты только думаешь, Феникс?

– О температурных предпочтениях тарантулов.

– Я жалею, что спросил.

– Голиафу будет холодно в Польше.

– О, вся Польша в трауре по этому поводу.

Зофья надеялась, что в Эдеме за ним присматривают как следует. Голиаф напоминал ей об иных временах. Более счастливых. И даже если их больше не существовало, ей нравилось предаваться воспоминаниям.

– Я скучаю по нему, – сказал Энрике.

Зофья подозревала, что он говорит не о Голиафе.

– Я тоже.

Впереди Зофья увидела алхимический и аптечный магазин, выкрашенный в бледно-зеленый цвет. У разбитого окна на корточках сидел человек в ермолке. Ее отец, который не был евреем, никогда не носил этот головной убор, но он был у многих мужчин и мальчиков в Гловно. Ткань, натянутая на макушку мужчины, была одним из символов его веры.

– Gutn tog, – сказала Зофья.

Мужчина удивленно поднял глаза. Он торопливо оглядел улицу, а затем снова посмотрел на Зофью.

– Gutn tog, – он поднялся на ноги и устало показал на разбитое окно. – Можно подумать, Александра Второго убили только что, – мужчина вздохнул. – Чем могу помочь?

– Мне нужна селитра, – сказала Зофья.

Мужчина явно колебался, но все же пригласил ее войти. Энрике было сказано ждать снаружи. Оказавшись в лавке одна, Зофья сосчитала аккуратные деревянные ряды и выстроившиеся в ряд блестящие зеленые склянки: двадцать один, двадцать два, двадцать три. Когда хозяин магазина наполнил ее сумку, он понизил голос и сказал:

– Это небезопасно для нас, – сказал он. – С каждым годом становится все труднее.

– Я в безопасности.

Мужчина печально покачал головой.

– Мы никогда не будем в безопасности, дорогая. Может, погромы и прекратились, но ненависть живет. Kol tuv.

Зофья забрала свою сумку, чувствуя, как внутри нее поднимается тревога. Ненависть живет. Ее мать потеряла семью во время тех погромов – антиеврейских беспорядков, когда люди разрушали их дома и семьи, обвиняя евреев в убийстве царя Александра Второго. Когда ей было тринадцать лет, она нашла свою мать рыдающей на коленях перед потухшим камином. Зофья стояла неподвижно. Сестра и отец всегда знали, как утешить ее, но они уже спали. И Зофья сделала единственное, что умела: зажгла свет. Она присела на корточки у потухшего камина, потянулась за кремнем и заставила металл вспыхнуть от жара. Только тогда мать подняла глаза и улыбнулась, прежде чем притянуть ее к себе и сказать:

– Будь светом в этом мире, моя Зося, потому что он может быть очень темным.

От этих мыслей у Зофьи перехватило дыхание. Мир и правда казался слишком темным, в нем было так легко потеряться, и никакой свет не мог ей помочь. Она медленно вышла на улицу. Город уже не казался знакомым: он больше не был похож на Гловно. Теперь ее взгляд метался между закрытыми ставнями, людьми в слишком яркой одежде, грязным снегом, изъезженным колесами карет, и мощеными улицами, переплетающимися, как змеи. Слишком много всего…

– Феникс!

Ухмыляющийся Энрике появился из-за угла, держа в руках бумажный пакет. Когда молодой человек увидел ее лицо, его улыбка исчезла, и он торопливо подбежал к ней.

– Разве ты не видела, как я показывал за угол?

Зофья покачала головой.

– О, – сказал он. – Ну, я подумал, что после всех горящих экипажей и страшных историй мы можем позволить себе немного печенья.

Он достал из бумажного пакета два белых сахарных печенья, плотно покрытых гладкой глазурью, и протянул ей одно из них.

– Это заняло немного больше времени, чем я рассчитывал, потому что на печенье была посыпка, а тебе такое не нравится, поэтому я попросил соскрести ее и добавить еще один слой глазури, для гладкости, – сказал Энрике. – И на твоем месте я бы не ел его слишком быстро, ведь…

Зофья сунула в рот все печенье целиком. Энрике пристально посмотрел на нее, потом рассмеялся и последовал ее примеру.

На обратном пути Зофья наслаждалась сладковатым привкусом сахара, оставшимся на языке. Только когда они подошли ко входу на вокзал, Энрике снова заговорил:

– Даже не скажешь «спасибо»? – спросил он. – Давая тебе печенье, я серьезно рисковал. Ты съела его так быстро, что я испугался: вдруг ты мне руку откусишь?

– Я бы не спутала твою руку с печеньем.

Энрике притворился оскорбленным.

– А я-то думал, что я такой сладкий…

Это была ужасная шутка, и Зофья была удивлена, что вообще ее поняла. И все же она рассмеялась. Она смеялась до боли в животе, и только тогда поняла, что совершенно забыла о холодном, незнакомом городе. Энрике принес ей печенье и заставил ее смеяться, и это было все равно что сидеть у огня в собственном доме, точно зная, где лежат все твои вещи и кто постучится в дверь.

– Спасибо, – сказала она.

– Неужели я заставил Феникса смеяться? – ухмыльнулся Энрике, театрально прижимая руку к сердцу. – Я готов пройти любые испытания, чтобы услышать этот редкий звук. Это определенно стоит покусанной руки. Лучше любой банальной благодарности.

Улыбка Зофьи потухла. Она знала, что он часто произносил грандиозные речи, но все это было не всерьез. В тот момент, у железнодорожного депо, ей хотелось, чтобы его слова оказались правдой.

Чтобы в один прекрасный день она значила для кого-то так много, что он был бы готов на любые испытания, лишь бы услышать ее смех.

ОНИ ОТПРАВИЛИСЬ К ОЗЕРУ на закате, когда мир казался голубым, а последние лучи отражались на льду. У вокзала их ждали двенадцать собачьих упряжек. Ни один портал не мог доставить их к месту назначения. Местные буряты давным-давно возвели Сотворенные барьеры на портальных дорогах. Все пятеро сели в сани, которыми управлял пожилой бурят в плотных сапогах, подбитых мехом, толстом кушаке и длинной шубе, обшитой маленькими медными украшениями. Дельфина сидела в самом начале процессии, а Руслан и Ева – сразу за ней. Лайла бесшумно присела рядом с Зофьей.

– Ты слышала переводчика? – спросила она и поежилась. – Он все время говорит, что где-то поблизости бродят «несчастные духи».

Зофья не верила в духов. Но ветер издавал тот же воющий звук, который пугал ее в детстве, а в голове непроизвольно всплывали истории, которые Хела шептала в темноте. Рассказы о диббуках[5]5
  Диббук – персонаж еврейской мифологии, неупокоенный дух, являющийся душой умершего злого человека.


[Закрыть] с их синими губами, об утонувших девушках-призраках, вынужденных охранять сокровища, о землях между полночью и рассветом, где бродят мертвецы, а свет всегда холодный и тусклый. Зофья не любила эти сказки и не верила в них.

Но она их помнила.

– Я так и не извинилась, – сказала Лайла.

Зофья нахмурилась. За что Лайле было извиняться? Подруга повернулась к ней лицом, и Зофья пристально всмотрелась в ее черты.

– Я должна была рассказать тебе правду, но я не хотела, чтобы ты видела меня по-другому. Я боялась, что ты перестанешь считать меня человеком.

Анатомически тело можно считать машиной, вне зависимости от того, было ли оно рождено или собрано по частям. Зофья считала, что составляющие не имели значения. Это было похоже на физику. Перенос энергии не делал ее менее реальной. Таким образом, Лайла была совершенно настоящей и останется таковой, если они найдут Божественную Лирику.

– Если ты хочешь мне что-то сказать, то можешь сделать это сейчас, – сказала Лайла. – Это не обязательно… но вдруг тебе захочется.

Зофья не знала, что на это ответить. Она хотела рассказать о Хеле и о вечной тревоге, с которой ей приходится жить, потому что своеобразное восприятие мира делает ее обузой для окружающих… но вдруг само выражение этих мыслей – обуза для ее друзей?

Лайла протянула ей руку. Зофья заметила гранатовое кольцо, которое она сделала для подруги. Тогда ей казалось, что кольцо показывает отсчет до дня рождения Лайлы. Не до ее смерти.

Зофья почувствовала, как ее лицо вспыхнуло от ярости. Она не допустит смерти своей подруги. Она не позволит Лайле умереть.

Подавшись вперед, Зофья взяла Лайлу за руку и на мгновение перестала замечать и холодный ветер, и бесконечный снег. Звезды над их головами расплылись в тумане. Собачьи упряжки грохотали по льду, и казалось, что они едут уже несколько часов, даже несмотря на Сотворенные полозья, которые позволяли им быстрее скользить по гладкой поверхности. Как только рассвет коснулся далекого горизонта, они остановились. Морозный воздух обжигал легкие, но Зофье здесь нравилось. Ей нравилось, что мир выглядит мрачным и холодным. Ей нравился низкий пояс гор, и огромное озеро, покрытое кружевным узором льда. Ей нравилось, что вокруг ничего нет.

Но в этом была определенная проблема.

Вокруг ничего не было. И все же, судя по их компасам, это были точные координаты Спящего Чертога. Северин с Русланом стояли в стороне от остальных, и Северин вертел в руках Тескат-очки. Ева встала между ними, положив руку на спину Северина.

– Думаете, он под водой? – спросила она. Северин ничего не ответил.

– Вдруг мы перепутали координаты? – заволновался Гипнос.

Зофья посмотрела на очки. Затем она окинула взглядом толпу людей, которые почему-то упорно не хотели использовать их по назначению.

– Это очки, – громко сказала она.

Северин поднял глаза, и уголок его губ довольно пополз вверх. Он поднес Тескат-очки к лицу.

– Что там? – просила Ева. – Что вы видите?

Северин сделал несколько шагов влево, а затем наклонился ко льду, вытянув руку в воздухе, словно он хотел обхватить дверную ручку, видимую только ему одному. А потом он потянул на себя. В этот момент свет начал колебаться, и воздух перед ним ярко замерцал.

Руслан засмеялся и хлопнул в ладоши, отвлекая внимание Зофьи.

– Зофья, – выдохнула Лейла, стоящая рядом с ней.

Она снова посмотрела на то место, где воздух начал переливаться, но теперь свечение распространилось на огромное расстояние, сравнимое с размерами Эдема. Горы за озером расплылись, когда в воздухе появился лед. С каждой секундой на поверхности замерзшего Байкала все отчетливее вырисовывались очертания величественного здания: замерзшие купола и полупрозрачные балконы, хрустальные шпили и толстые ледяные стены. Никто даже не сомневался в том, что видит.

Перед ними возник Спящий Чертог Падшего Дома во всем своем великолепии.