Текст книги "Два дня в апреле"

Мо с сомнением качает головой, раздумывая над предложением невестки.

– Но тогда я должна погасить тебе хотя бы часть стоимости заказа.

«Бедняжка Мо, – думает про себя Дафния. – Если бы она только знала, сколько стоит заказ, она бы тут же лишилась чувств».

– Ничего мне не надо погашать! – говорит она вслух. – Деньги у меня пока есть.

Как раз в этот момент их разговор и был прерван звонком в дверь. Пришёл отец Дафнии. И вот они втроем пьют чай, едят ядовито-розовый торт и поджидают Уну.

Но Уны по-прежнему нет, хотя на часах уже половина десятого.

– К кому, ты говоришь, она пошла? – спрашивает Мо.

– К своей подружке Кьяре.

– У тебя есть номер телефона этой Кьяры? Или её адрес?

– Нет.

Дафния не видела Кьяру уже год и сейчас даже с трудом представляет себе, как выглядит девочка. Единственное, что она помнит, так это то, что у Кьяры красивые рыжие волосы. Вдруг до неё доходит, что других путей связаться с Уной, кроме как по мобильнику, у неё нет. И вот, мобильный телефон недоступен. И как её искать сейчас? Впервые за весь вечер она начинает подозревать что-то неладное. А что, если Уна не вернётся домой? Заночует где-нибудь в другом месте? Что тогда?

– А как фамилия Кьяры? – спрашивает у неё отец. – Мы поищем их номер в телефонном справочнике.

И снова Дафния растерянно молчит в ответ.

– Я не помню, чтобы когда-нибудь Уна называла при мне Кьяру по фамилии, – начинает она оправдываться, понимая, какими жалкими в глазах свекрови и отца выглядят сейчас все её оправдания. Кьяра – самая близкая подруга Уны, а она даже не знает фамилии девочки.

Финн, конечно, знал. И знал, где живёт Кьяра. Он часто бывал у них дома: то отвозил домой Кьяру, то забирал у них Уну. Но Дафнии и в голову не приходило, пока Финн был жив, что когда-нибудь эта информация может потребоваться ей самой.

А ведь она, скорее всего, встречалась с родителями Кьяры. Наверняка они приходили на похороны Финна. А потом, в числе людей из этой длинной очереди, подходили к ней, пожимали руку, выражали свои соболезнования и всё такое. Вполне возможно, они даже навещали их с Уной в самые первые дни после разыгравшейся трагедии. Но память Дафнии хранит лишь смутные обрывки воспоминаний о тех страшных днях. Все почему-то говорят приглушёнными голосами, у всех скорбные лица. Бесконечная череда рукопожатий и опущенных вниз голов сливается в некое размытое и нечёткое изображение сплошного людского потока.

– Тогда позвони директору школы! – предлагает отец. – Уж наверняка школьное руководство в курсе того, как фамилия их ученицы. Вполне возможно, они и адрес её знают.

– Директор, – растерянно повторяет за ним Дафния.

Она не может вспомнить ни его фамилию, ни даже пол. Мужчина это или женщина? Нет! Надо сосредоточиться! Ведь она же бывает в школе, регулярно посещает все собрания, участвует во всяких родительских акциях и в обязательном порядке печёт торт для продажи на очередном благотворительном базаре, и в конце каждого триместра она тоже неизменно бывает на всех школьных мероприятиях. Она всё помнит! И фамилию директора она тоже знает!

Дафния лихорадочно перебирает в памяти знакомые фамилии, в то время как отец и свекровь озадаченно смотрят на неё. «Вспомнила! Два года тому назад на рождественском школьном концерте Уна вместе с еще несколькими девочками исполняла рождественские гимны. Их выступление объявлял именно директор школы. Он в тот вечер выступал в качестве ведущего. Да! Такой худощавый лысоватый мужчина. Кажется, его зовут мистер Данфи. Нет, не Данфи! – внезапно фамилия сама собой всплывает в её сознании. – Данворт! Да, именно так. Джон Данворт. Или Джозеф?»

Пришлось сделать три телефонных звонка, чтобы отыскать директора. Женский голос ответил не сразу, а лишь после пятого звукового сигнала.

– Кто его спрашивает? – интересуется она, и, когда Дафния называет себя, без дальнейших расспросов удаляется, чтобы пригласить директора к телефону. Судя по голосу, она не очень довольна. Да и директор, поди, тоже не в восторге, что его достают родители учеников даже дома и в такое неурочное время.

Но вот он наконец берёт трубку и старательно делает вид, что узнал её, хотя Дафния сильно сомневается, что это так. «Интересно, а он был на похоронах Финна?» – силится вспомнить она. И не может! Если её звонок и вызвал у него недовольство, он очень умело маскирует собственное раздражение. Он сразу же сообщает ей, что фамилия Кьяры – Омахони, девочка живёт на улице Морфилд-Террас. Поразительно! Под его началом несколько сотен учеников, а он помнит адреса каждого из них.

– К сожалению, я не помню точно номер дома, – винится он. – Точный адрес можно узнать, только заглянув в личное дело ученика. А личные дела, как вы знаете, хранятся в школе. Но думаю, что по фамилии вы сможете легко определить их номер телефона в справочнике. И, пожалуйста, перезвоните мне, если возникнут какие-то проблемы.

Дафния благодарит директора и отключает свой телефон. Интересно, что он подумал о ней? Хороша мамаша, пусть и не родная! Даже не знает номера телефонов подружек Уны. А ведь родители всегда должны быть в курсе того, с кем водятся их дети, в какой компании вращаются. Это одно из незыблемых правил родительского поведения.

Она снова начинает нетерпеливо листать телефонный справочник. А Мо в это время безуспешно пытается связаться с Уной по мобильнику. Ну вот они, наконец, эти Омахони, и адрес тот же – Морфилд-Террас. Дафния лихорадочно набирает номер. Ещё не известно, как отреагирует сама Уна на это вторжение в её частную жизнь! Что ж, сама виновата, что её взяли под контроль. Надо было отвечать на телефонные звонки. Но она ведь может всё ещё…

– Алло! – слышит она в трубке мужской голос.

– Мистер Омахони? – Дафния начисто забыла, как его зовут. Кажется, имя начинается на букву «Б».

– Да!

– Вас беспокоит Дафния Дарлинг, мачеха Уны. Я только что…

– Ах, Дафния, добрый вечер! Рад слышать вас. У вас всё в порядке?

«Разговаривает со мною так, – думает Дафния, – будто бы мы с ним расстались только вчера».

– Да, всё хорошо! Вот хочу перекинуться парой слов с Уной. А у неё мобильник отключён.

В трубке зависает тишина.

– С Уной? Но мне кажется… Секундочку, Дафния! Подождите!

Дафния слышит, как он роняет трубку на стол и куда-то удаляется. Долетают отголоски разговора с кем-то. Дафния терпеливо ждёт.

– Уна у них? – наседает на неё Мо.

Дафния кивает.

– Он пошёл за ней.

– Алло!

Но в трубке не голос Уны, хотя голос женский.

– Миссис Дарлинг, вы меня слушаете? Это – Кьяра. Уны у нас нет.

– Вот как? Она уже уехала… А говорила, что твой отец подвезёт её домой.

– Но миссис Дарлинг… Уны у нас сегодня не было.

– Не было? То есть она не ужинала вместе с вами?

– Нет! – отвечает явно сбитая с толку Кьяра. – Я её вообще не видела со вчерашнего дня.

– Что? – вскрикивает Дафния, отказываясь понимать то, что только что сообщила ей Кьяра. И чувствует, как на неё снова накатывает очередная волна страха. Даже кожа моментально покрывается пупырышками, и немеет язык во рту. Но надо держаться! Отец и свекровь ловят буквально каждое её слово. – Не понимаю тебя, Кьяра! Ты что, сегодня не была в школе?

– Была! А вот Уны не было!

– Как не было?! Я же сама подвозила её к школе.

– Да?

– Или вы в разных классах?

– Нет, мы по-прежнему учимся в одном классе. Только по спецпредметам у нас разные группы.

– Так ты её сегодня вообще не видела?

– Ну да! Я помню, что у Уны сегодня день рождения. А тут всё это… Вот я и подумала, что она решила сегодня не приходить в школу… осталась дома. Не захотела видеть никого из одноклассников.

Дафния изо всех сил старается осмыслить сказанное. По словам Кьяры, в школе она не видела Уны. Но ведь она была в школе! Что же получается? Что она просто сбежала с уроков, улизнула тайком… Не захотела ни с кем сегодня встречаться лицом к лицу, в том числе и со своими одноклассниками. Ну, с этим всё более или менее понятно! Но вот куда она пошла потом? А главное – с кем?

Внезапная догадка. А вдруг эта девочка – совсем не та Кьяра, с которой дружит её падчерица? Вполне возможно, у Уны целых две подружки, которых зовут одинаково: Кьяра. Произошло простое недоразумение, только и всего.

– А у вас в классе есть ещё одна Кьяра? То есть, я хочу сказать, может быть, у Уны есть ещё одна подруга, которую тоже зовут Кьяра?

– Хм! – погружается в раздумья её собеседница. – Не думаю. Насколько я знаю, в школе я единственная Кьяра.

Единственная Кьяра! Конечно, кто бы сомневался, что так оно и есть. Дафния чувствует, как влажнеют ладони её рук. Получается, что всё в той первой эсэмэске, которую отправила ей Уна, всё – от первого и до последнего слова – ложь? «Но если она не была у Кьяры, то где же она была всё это время? И где она сейчас? Есть же какое-то простое и внятное объяснение всей этой чертовщине?»

– Кьяра! – обращается она к девочке умоляющим тоном. – Но ты… ты не разыгрываешь нас, ведь так? Я имею в виду, что вдруг Уна попросила тебя ничего не говорить о том, где она находится. И ты согласилась поучаствовать в этом розыгрыше… Но если это и правда всего лишь злая шутка, то тогда умоляю тебя, Кьяра! Прекрати, пожалуйста! Потому что я действительно очень переживаю.

На какую-то долю секунды на другом конце провода воцаряется тишина. Потом девочка негромко откашливается и говорит.

– Дело в том, миссис Дарлинг, что ещё утром я послала Уне поздравительную эсэмэску, и она ответила мне, что осталась дома, потому что приболела немного.

– Что?! И в какое время это было?

– Где-то около половины десятого.

«Значит, всё правда», – доходит до Дафнии. Кьяра не обманывает её, и никакого недоразумения нет. Всё гораздо страшнее.

Уна пропала! Ей ещё только шестнадцать лет. Точнее, только что исполнилось семнадцать… и она куда-то пропала.

– Дафния, – снова берёт трубку отец Кьяры. – Это Билл Омахони. Послушайте, я уже уловил, в чём суть дела. То есть в данный момент вы и понятия не имеете, где может быть Уна. Сейчас я попрошу Кьяру, чтобы она немедленно обзвонила всех своих одноклассников. Вдруг она прячется у кого-то другого? Договорились? Вы слышите меня, Дафния?

Дафния молча кивает головой в ответ и лишь потом соображает, что она разговаривает по телефону.

– Да, – еле внятно лепечет она. В горле пересохло, и она с трудом выговаривает лишь это короткое слово. – Да, спасибо вам…

– Я вам перезвоню, как только мы разберёмся со всем. Не возражаете? Только, пожалуйста, напомните мне номер вашего телефона.

Дафния механически диктует цифры своего телефонного номера, но голос уже предательски дрожит. Всё – пустое! Она отлично знает, что Уна не может прятаться ни у кого другого. Им не удастся отыскать её так просто. Необратимость случившегося ужасает.

– Кьяра постарается сделать это как можно скорее, – продолжает вещать Билл. – Держитесь, Дафния! И будем на связи, ладно?

– Да, – соглашается она и чувствует, как подкашиваются ноги. – Спасибо вам!

Она кладёт трубку на рычаг и поворачивается лицом к отцу и свекрови.

– Они ничего не знают о том, где Уна, – начинает она докладывать им подробности своего разговора. – В школе её не было сегодня. Утром она отправила Кьяре эсэмэску…

Дафния замолкает, не в силах продолжать. Ужас сковывает всё её тело. Кружится голова, и она чувствует, как подступает тошнота к горлу и всё плывёт перед глазами.

– А вдруг она дома? – восклицает Мо. – Ты смотрела её комнату?

Её комнату! Ну, конечно! У Уны ведь есть своя отдельная комната!

Дафния вихрем взлетает по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. И замирает как вкопанная возле закрытых дверей. Новый приступ страха настигает её.

Она не могла! Она не могла обойтись с ними так жестоко! Уна – не такая!

Дафния настежь распахивает дверь, ведущую в комнату Уны. Комната пуста. Она безвольно прислоняется к дверному косяку, чувствуя, как её начинает трясти. Разрозненные куски информации в одно мгновение вдруг складываются в единую картину. Да всё же яснее ясного!

Уна убежала из школы.

Сейчас уже десять часов вечера.

Девочка отсутствовала дома целый день!

А она, между прочим, находится на её попечении, и это она, Дафния Дарлинг, несёт юридическую ответственность за свою падчерицу. И вот, девочки нет! Она потерялась, исчезла – всё, что угодно…

А ведь ей только семнадцать лет! Всего лишь семнадцать…

Мо дарлинг

– Мне нужен плюшевый медвежонок, – поясняет молодая женщина. – Мой сынишка сегодня участвует в театрализованном представлении на школьном вечере. Скорее их спектакль даже смахивает на мюзикл. Мой сын сейчас – ученик старшей группы начальной школы. И вот они ставят пьесу на сюжет известной песенки «Мы в кровать легли все десятеро». Помните эту песенку? Он как раз исполняет роль самого маленького, того, кто командует всеми остальными, чтобы они переворачивались, а в итоге остаётся в кроватке один. И вот для этого спектакля ему нужен медвежонок. У нас дома есть, кстати, такой, его любимая игрушка. Но ребёнок почему-то заупрямился и наотрез отказался нести своего медвежонка в школу. А вы же знаете, какие они в этом возрасте капризные… вот я и заглянула к вам в надежде подобрать что-то подходящее. И не очень дорогое.

Ясно как божий день, что эта женщина не помнит Мо. И, конечно же, не помнит, что они уже встречались с ней, ровно год назад, день в день.

«Он погиб, миссис Дарлинг! – тогда она сообщила Мо эту страшную новость, не став ходить вокруг да около. – Несчастный случай на дороге. Смерть была мгновенной. Ваша невестка порывалась сама сообщить вам о его гибели, но она сейчас в таком состоянии, что…»

Даже в том состоянии ступора, который наступил после этих слов… «Нет, нет! Этого не может быть! – мысленно твердит Мо, чувствуя, как каждое произнесённое слово острым шипом вонзается в сердце и тупая боль разливается по всему телу. – Нет, нет! – лихорадочно стучит у неё в мозгу. – Этого не может быть! Это – неправда!» Но это правда, и Мо поняла, что всё в её жизни изменилось в одночасье и что уже ничто не будет таким, как раньше. Так вот, даже в те самые первые и самые страшные минуты после известия о гибели сына она была благодарна этой женщине за её прямоту, за то, что у той хватило смелости и силы духа сказать всё как есть; на побледневшем лице застыло выражение сострадания и сочувствия её горю. Ей явно не хотелось выполнять столь неприятную миссию. А кому хочется являться в дом с такими новостями? Она стояла на пороге в своей полицейской форме тёмно-синего цвета. Рядом переминался с ноги на ногу её коллега-мужчина. «Какая молодая, – помнится, мелькнуло тогда у Мо. – Слишком еще молода для полицейского. И уж совсем непростительно молода для того, чтобы являться в дом с такими ужасными новостями».

Впервые в жизни Мо потеряла сознание. Не то чтобы она упала в обморок. Просто на мгновение всё у неё перед глазами поплыло, и стало темно, будто кто-то сверху накинул на неё непроницаемую черную пелену. Но уже в следующее мгновение она пришла в себя и обнаружила, что полулежит-полусидит на полу в собственном холле, а рядом с ней на корточках неловко суетится мужчина-полицейский. Он крепко обнимает её за плечи, а она вдруг замечает, как туго натянулись его форменные брюки на бёдрах. Его лицо почти рядом с её, она даже чувствует его дыхание и улавливает слабый запах кофе.

«Миссис Дарлинг, – говорит он ей, – с вами всё в порядке! Просто у вас немного закружилась голова».

«Уговаривает меня так, – подумала она тогда, – будто я только что сошла с ума, а не потеряла единственного сына».

«Я хочу его видеть!» — заявляет она, и они оба в один голос начинают отговаривать её. Хотят пригласить кого-нибудь из соседей, чтобы те посидели рядом с ней, говорят, что всё остальное можно отложить до завтра. Но Мо непреклонна, и тогда они везут её в морг. Там уже Дафния (совершенно не в себе), рядом с ней её отец, белый как полотно. Он подавленно молчит. Потом им предъявляют то, что осталось от Финна.

Прошло всего лишь чуть больше часа после его гибели, но красивое лицо уже застыло и приобрело восковой оттенок. Ей хотелось закричать, завыть при виде мёртвого сына, но крик застрял в горле. Нет! Мо не позволила себе устраивать прилюдные истерики. К тому же она испугалась, что если начнёт кричать, то уже не сможет остановиться. А потому рот – на замок, а все эмоции – на потом.

Той ночью, бесконечной ночью, которой, казалось, не будет конца, когда они остались совсем одни, Дафния предложила Мо поехать к ним, но Мо отказалась. Весь остаток ночи она просидела дома одна, укутавшись в одеяло и непрестанно творя заупокойную молитву. Изредка она смотрела в окно, луна то появлялась, то снова исчезала, в небе ярко горели звёзды, равнодушно освещая всё вокруг. Да и какое им дело до того, что в этом мире уже больше нет её дорогого сына? Слёз не было. Потрясение оказалось столь сильным, что она лишилась даже способности плакать.

Молодая женщина-полицейский позвонила Мо на следующей неделе, спустя несколько дней после похорон. «Как вы там, миссис Дарлинг? – спросила она. – Вот звоню, чтобы узнать, всё ли у вас в порядке». – «Всё в порядке! – а какой еще ответ она могла дать? Даже если бы ей было очень плохо, даже если бы у неё вообще не было сил ни на что. – Впрочем, спасибо за звонок! Очень мило с вашей стороны…»

Несколько месяцев спустя после гибели Финна они снова встретились. Молодая женщина привела своего маленького чернявого сынишку в их магазин, торгующий благотворительными товарами, где с некоторых пор на добровольных началах стала работать и Мо. Женщина приветливо улыбнулась ей, проходя мимо прилавка, и память моментально отбросила Мо в те ужасные дни. Она с трудом сдержалась, чтобы ничем не выдать обуревавшие её эмоции.

В тот раз женщина купила себе настольную лампу, уплатила за покупку и терпеливо подождала, пока Мо запакует лампу. На это у Мо ушло не более двух минут, и всё это время женщина молча стояла у прилавка, ничем не показывая Мо, что они уже встречались, а рядом продолжал крутиться её сынишка. Впрочем, вполне возможно, она уже успела забыть Мо и те обстоятельства, при которых случилась их самая первая встреча. С чего ей помнить? Ведь это же её работа! Поди, Мо – не первая, к кому она пришла с подобными новостями. Так с чего ей запоминать всех этих людей?

Впрочем, сейчас они двое уже примелькались друг другу. Молодая женщина довольно часто заглядывает в их магазинчик, иногда вместе со своим сынишкой, но чаще одна. Их разговор обычно не выходит за рамки того обмена репликами, какой бывает у покупателя и продавца. Они даже не знают, как зовут каждую из них. Просто Мо для женщины – это знакомое лицо, и только.

Многие стесняются заходить в подобные лавчонки, где торгуют подержанным товаром и бэушной одеждой. Кому хочется быть застигнутой врасплох знакомыми в тот момент, когда ты роешься в корзине с одеждой секонд-хенд? Но кажется, эту покупательницу подобные мелочи мало волнуют. Хотя, вне всякого сомнения, зарплата полицейского позволяет ей отовариваться и в более солидных магазинах. Лично Мо одобряет такую линию поведения. Это свидетельствует о том, что женщина не страдает снобизмом. А Мо терпеть не может снобов. Сама она всю жизнь приобретает себе одежду только в магазинах секонд-хенд и крайне редко прикупает ещё что-нибудь в обычных магазинах. Ну и что из того, что эту вещь уже кто-то носил до неё? Главное, что её еще можно носить и носить сто лет.

– Мягкие игрушки лежат вон в той коробке, – говорит она и указывает на ящик, стоящий на самой нижней полке. Покупательница опускается на корточки и начинает перебирать игрушки в ящике. У большинства из них довольно жалкий вид. По сравнению с прошлым разом женщина подстриглась. Сегодня её огненно-рыжие волосы уложены в короткую мальчишескую стрижку «пикси» с эффектной чёлкой. Стрижка идёт ей, подчеркивает огромные выразительные глаза и делает её ещё моложе, чем она есть. Вместо обручального кольца у неё на указательных пальцах обеих рук тонкие серебряные ободки, не толще струны от пианино. Почему-то вид этих необычных колечек раздражает Мо, действует ей на нервы, словно криво висящая на стене картина. Наверное, потому, что на этих пальцах не принято носить кольца.

– Ну вот, наконец то, что надо! – негромко произносит женщина, извлекая откуда-то с самого дна коробки довольно потрёпанного на вид мишку шоколадного цвета. В нескольких местах плюш прохудился уже почти до дыр. – Очень мил! Вам не кажется?

– Да, славный медвежонок, – соглашается Мо и пробивает пятнадцать центов, хотя на коробке написано: «Весь товар по 1 евро». Но совестно же брать за это старьё целый евро!

Но женщина настаивает, чтобы с неё взяли по полной цене.

– Нет-нет! Он и так стоит сущие пустяки, – говорит она и протягивает бумажку в один евро.

Мо молча берёт купюру. В конце концов, сама она повела бы себя точно так же!

Она предлагает покупательнице коробку для мишки, но та с ходу отказывается.

– Холодно сегодня! – говорит она, запихивая мишку в черную полотняную сумку-мешок, перекинутую через плечо. – Не то что вчера!

– Ну, апрель всегда славился своими капризами, – соглашается с ней Мо. Действительно, вчера был такой теплый день, что она, вернувшись с работы, целый день просидела в своём саду с газетой в руках. Однако апрель есть апрель, и от него с его непредсказуемостью можно ожидать чего угодно. Вчера было тепло, а сегодня – собачий холод. Недаром апрель называют самым коварным месяцем года. Хорошо, что она сегодня надела свой синий кардиган. Купила на прошлой неделе, всего лишь за семь евро! Стопроцентный кашемир. И сама вещь как новенькая. Разве что крохотное пятнышко на одном обшлаге.

– Всего доброго! – говорит женщина, закрывая свою сумку на молнию, и вскидывает руку в прощальном жесте. – До встречи!

У этой женщины такой счастливый вид. Жизнь бурлит в ней ключом, глаза горят, на устах порхает радостная улыбка. Может быть, она влюблена в кого-то? Мо хорошо помнит это состояние влюблённости, когда весь мир кажется залитым солнцем. О, она очень хорошо помнит собственную эйфорию влюблённости.

В опустевшем после ухода покупательницы магазине больше никого, и Мо уносится своими мыслями в далёкий 1958 год. Она явственно представляет себе то платье, которое было на ней, когда Лео Дарлинг впервые пригласил её в кино. Синий горошек на белом фоне! Симпатичная такая расцветка. Ей на тот момент было всего лишь девятнадцать лет, и она уже второй год трудилась по контракту в качестве клерка в солидной бухгалтерской фирме «Туми Аккаунтентс». С момента их первого свидания минуло уже три недели. А познакомились они на открытом теннисном турнире, на котором Лео Дарлинга приставили к ней в качестве помощника. Позже, сидя в тёмном кинозале, она вдруг точно поняла, что уже успела влюбиться в этого парня по уши. Да, она любит его! Какие тут могут быть сомнения?

Он на четыре года старше её. Конечно, Лео – не первый её кавалер, но, вне всякого сомнения, он зацепил её сильнее всех остальных ухажёров. Тонкие, словно нарисованные усики, точь-в-точь как у знаменитого голливудского секс-символа сороковых годов Эррола Флинна, и прекрасные тёмно-синие глаза. Цвет этих глаз потом унаследовал их сын, Финн. Светло-каштановые волосы ещё хранят на себе следы его расчёски: прямые волосы он носит зачёсанными назад и щедро смазывает их бриолином, как это делает уже другой секс-символ, Джеймс Дин. Позднее точно так же станет зачёсывать волосы назад и Финн, только не будет их бриолинить. А потому они у него никогда и не держались и всё время падали на лицо, закрывая глаза.

«Хочу открыть собственный магазинчик, – поделился Лео с ней планами на будущее – в тот самый вечер, когда угощал её во время антракта шоколадным мороженым в буфете. – Мечтаю, чтобы это был магазин по продаже велосипедов». Для рядового заведующего секцией в универсальном магазине спорттоваров мечта была, конечно, грандиозной. Это сколько же лет ему придётся копить деньги, чтобы обзавестись собственным магазином! Но почему-то Мо не сомневалась ни секунды: всё у него получится!

Когда в зале снова погас свет и началась вторая серия, она вдруг почувствовала тепло руки, которой он обнял её за плечи, и тут же мысленно сказала себе: «Я его люблю! Люблю!» Вот так всё и было. И до конца сеанса она плавала в сладкой полудрёме, а в душе у неё бушевало такое пламя… и счастье переливалось через край. Словом, она влюбилась.

Восемь лет потребовалось Лео, чтобы претворить свою мечту в жизнь. Все эти годы он работал не покладая рук. Даже устроился на вторую работу, дежурил ночным охранником на железнодорожной станции. И всё ради того, чтобы заработать лишний фунт и отложить его на осуществление мечты. Спал урывками, забывал про выходные, пока Мо не поставила на его трудовых усилиях жирный крест. «Кончай изнурять себя, – сказала она мужу, глядя на его усталое лицо. – Глаза ввалились, синие круги под глазами, вид хуже некуда!»

Конечно, все эти годы строжайшей экономии во всём дались им ой как непросто! Тяжело пришлось и им, и Финну. Пять лет они ютились все вместе в крохотной квартирке с одной спальней, переделанной из старого гаража, которую за небольшую сумму им сдавал кузен Лео. Но Мо не возражала! Его мечта уже давно стала её собственной мечтой, а потому она ни разу не упрекнула мужа ни в чём.

«Два колеса»! Это название для своего будущего магазина Лео позаимствовал из книги Оруэлла «Скотный двор», его любимой книги, кстати. Торжественное открытие магазина состоялось в солнечный и тёплый июньский день 1966 года. Мо стояла рядом с мужем, держа за руку четырёхлетнего Финна, и с волнением наблюдала за тем, как именитый спортсмен-велосипедист, фамилию которого она уже сейчас и не помнит, перерезал нарядную ленточку на входе. Зато хорошо помнит, что у почётного гостя была прекрасная фигура и что он неоднократно выходил победителем на таких престижных соревнованиях, как ежегодная веломногодневка «Тур Ирландии». Потом толпа хихикающих фанаток взяла велосипедиста буквально в плен, требуя от него автографы. А ещё Мо хорошо запомнила, что в день открытия торговый зал был переполнен. А Лео, улыбаясь во весь рот, непрестанно ходил по залу, заговаривая то с одним, то с другим гостем. Улыбка не сходила с его лица весь день. Наконец-то осуществилась его самая заветная мечта! Какое же это было счастливое время!

Где-то уже ближе к концу года, когда стало понятно, что бизнес мужа остаётся на плаву и даже приносит какую-то прибыль, Мо подала заявление на увольнение в своей фирме и перешла на работу в магазин: стала вести там всю бухгалтерскую отчётность. Вот так образовалась их крохотная команда, всего лишь два человека, но всё равно – самый настоящий коллектив единомышленников.

Дверь в магазин снова распахивается, и входят две женщины. Мо украдкой бросает взгляд на часы. Уже половина десятого. День вступает в свои права.

– Как думаешь, хорошо смотрится с этим свитером? – интересуется у неё Гретта, драпируя бирюзового цвета шарф на одном плече, обтянутом вязанным свитером с жаккардовым узором в стиле фэр-айл[2]2
  Шотландская техника вязания (прим. ред.).


[Закрыть]. Гретта – ветеран их трудового коллектива, все члены которого подрабатывают в магазине на добровольных началах. Она трудится здесь уже более тридцати лет. Сидит в подсобке и проставляет цены на те вещи, которые им приносят в качестве пожертвований, прежде чем отправить их в торговый зал. Никто и понятия не имеет, сколько ей лет. А уж спросить об этом – боже упаси! Но по всем прикидкам выходит, что почтенная дама вот-вот перешагнёт девяностолетний рубеж, если уже не перешагнула. Словом, одна из тех женщин, над которыми время не властно.

– Совсем даже неплохо! – отвечает ей Мо. – И с твоим зелёным твидовым костюмом будет тоже хорошо.

– Тогда я его куплю! – Гретта откладывает шарф в сторону и снова ныряет в ящик с вещами, чтобы извлечь из него плохо отутюженную рубашку.

– Марта! Надо погладить рубашку.

– Я пью чай.

– Я знаю, что ты пьёшь чай. Но потом погладь!

Гретта бросает выразительный взгляд в сторону Мо, но та делает вид, что не замечает его. Эти двое в последнее время разобижены друг на друга. Точнее, Марта не может простить Гретте, что та перехватила у неё буквально из-под носа портьеры красивого абрикосового цвета, на которые она положила глаз. Вот сейчас у них и искрит, но Мо предпочитает не вмешиваться в чужие конфликты. Пусть сами между собой разбираются!

Мо берёт с тарелки имбирное печенье и погружает его в чашку с чаем. Её товарки не знают, что сегодня исполняется ровно год со дня гибели Финна. Она их и не посвящала во все подробности той трагедии. Когда это случилось, она ещё здесь не работала. Мо пришла в благотворительный магазин под названием «Лавка радости» уже где-то в начале декабря, то есть спустя почти восемь месяцев после гибели сына. Всё, что они знают о ней, так это то, что у неё был сын и что он умер. Разумеется, в таком маленьком коллективе, как их, разговоров на семейные темы никак не избежать. Но она с самого начала дала понять этим двоим, что такие разговоры ей не по душе, а потому они и не лезут к ней со своими вопросами.

Зачем ей их жалость и сочувствие, которые они стали бы изливать на неё, знай, что это за день? С неё хватило всей этой приторной патетики год тому назад: скорбные лица, печальные улыбки, нарочито ласковые слова утешения. Так обычно взрослые разговаривают с маленьким ребёнком, который по большому счёту их совсем не интересует. «Жалость – совершенно бесполезная вещь», – думает Мо. Во всяком случае, её она страшно раздражает. Даже появлялось желание тут же заткнуть глотку очередному плакальщику.

– Сегодня день рождения Уны, – меняет она тему разговора. – Семнадцать исполнилось.

Женщины в курсе того, что у Мо есть внучка, но они ни разу не видели её. Уна никогда не переступала порога их лавки. Дафния, та пару раз заглядывала, даже однажды купила у них юбку, а Уна – никогда! Скорее всего, она сознательно обходит магазин стороной. Да это и понятно! Молодых ведь не заинтересуешь товаром секонд-хенд. Им подавай всё новое, самое модное…

– Устраивает вечеринку дома? – спрашивает у неё Марта.

– Нет! После школы она, конечно, пойдёт с одноклассниками куда-нибудь, посидят, отметят, но на этом всё. А вечером будет чисто семейный ужин. Я тоже пойду. Решили отметить её семнадцатилетие сугубо семейным кругом.

– Хороший подарок приготовила внучке? – интересуется в свою очередь Гретта, извлекая из мешка с товаром майку-топик.

– Наверное, оплачу талон на приобретение любой пары обуви в обувном магазине на Коннолли-стрит.

Талона у Мо пока ещё на руках нет. Она заберёт его позднее, когда будет идти с работы. Названия магазина она точно не помнит, зато знает, что у них на входе натянут такой полосатый тент в тёмно-зелёную и белую полоску, а на витринах выставлены туфли самых немыслимых расцветок. Как говорится, на любой вкус. А ещё по обе стороны входной двери установлены мощные динамики, из которых постоянно льётся громкая жизнерадостная музыка. «Наверное, молоденьким девушкам такая атмосфера в торговом зале по душе», – полагает Мо.