Текст книги "Два дня в апреле"

Мо с самого начала поняла, что эти двое уже запали друг на друга. Это отчётливо читалось по их лицам. И эти нежные улыбочки, которыми они всё время обменивались… Конечно, Дафния была намного моложе Финна. Как выяснилось, целых шестнадцать лет разницы. Но, судя по всему, это их мало волновало. А в тот самый первый день Финн проводил свою обидчицу до крыльца, и они ещё какое-то время поболтали, уже стоя на тротуаре. Мо не было слышно, о чём именно. Но она почему-то не сомневалась, что они договариваются о новой встрече. Так оно и вышло!

Вскоре Финн уже почти каждый день бегал к Дафнии на свидания в свой обеденный перерыв, бросая Мо одну. Она съедала принесённые из дому бутерброды в гордом одиночестве, сидя в подсобке, а потом снова возвращалась в торговый зал. Вскоре участились и свидания по вечерам. Финн забрасывал Уну по дороге к ним с Лео или же Мо шла к Финну посидеть с Уной в качестве няньки.

Чем дольше развивался роман, тем всё более счастливым выглядел Финн. Это было видно невооружённым глазом. Конечно, Мо хотела видеть своего сына счастливым! А какая мать не хочет? Но вот тёплых чувств к Дафнии она по-прежнему не испытывала. Даже не столько к самой Дафнии! Как показало время, она оказалась довольно безобидным созданием. Но сама мысль о том, что в жизни её сына может появиться новая женщина, пусть себе и Дафния, была ей нестерпима.

Ведь с появлением Дафнии всё в их хрупком мирке кардинально изменилось. А главное… главное заключалось в том, что Финн больше не нуждался в помощи Мо. Мать перестала быть ему нужной! Вот она, голая правда во всей её пугающей наготе. Дафния взяла и увела у неё сына, только и всего. Конечно, она тысячу раз твердила себе, что не должна так думать, что это глупо и всё такое. В конце концов, она его мать! И вот с этим никакая Дафния ничего не сможет поделать. И всё же, несмотря на все свои внутренние доводы, Мо продолжала таить обиду на свою невестку.

Спустя полгода после того, как они начали встречаться, Финн сообщил матери, что собирается жениться на Дафнии. Мо сделала всё возможное, чтобы ничем не выдать бушевавших в её душе страстей. Она старалась искать и находить только положительное в предстоящем событии. Возможно, второй брак сына окажется более удачным и у него снова появится реальный шанс обзавестись наконец собственным ребёнком. А уж какая это будет радость для неё, о том и говорить не приходится. Но сколько бы она себя ни уговаривала, что всё будет хорошо, а в реальности происходило совсем другое. Финна у неё отняли, взяли и увели, и то благостное будущее, счастливая старость вместе с сыном, картинки которой она рисовала в своём воображении, всё это оказалось на поверку пустыми фантазиями. Ничего этого у неё никогда не будет!

Но конечно, она смирилась, приняла выбор сына, как свой собственный. А что ещё ей оставалось делать? На свадьбе она вела себя безупречно, желала молодым счастья и долгих лет совместной жизни. По случаю бракосочетания Финна даже была приобретена новая шляпка (относительно новая, ибо была куплена в магазине секонд-хенд), и она тоже радостно захлопала в ладоши вместе со всеми остальными гостями, присутствовавшими в церкви, когда священник объявил их мужем и женой. После чего оставалось только расслабиться и ждать, когда Дафния подарит ей внука или внучку.

Мо была искренне уверена, что ожидание её не будет долгим. Дафния ведь молодая женщина, ей ещё рожать и рожать. Так что пополнение в семействе Финна – это всего лишь вопрос времени. И опять надеждам Мо не суждено было сбыться. Шли месяцы, месяцы складывались в годы, но никто не торопился обрадовать её долгожданной новостью. Напротив! Новости день ото дня становились только хуже и хуже.

Судя по всему, Дафния с головой ушла в свою карьеру. И остальное её мало интересовало. К алтарю, правда, она мчалась вприпрыжку, а вот рожать почему-то не торопится. Наверняка убедила Финна в том, что с ребёночком можно и повременить. Подождать ещё каких-то пару лет.

Но, как выяснилось, именно этой пары лет у сына в запасе и не оказалось. С его трагическим уходом из жизни угасли и все надежды Мо. Можно сказать, что в тот страшный день она умерла вместе с ним. А всё Дафния! Это она украла у неё сына, пользовалась им последние несколько лет (самых драгоценных лет!) его жизни, как своей законной вещью, и ничего не дала взамен ни ему, ни его матери.

Мо старалась понапрасну не растравлять свои душевные раны. Что толку сейчас бередить душу? И чем ей облегчат жизнь собственные обиды и претензии к невестке? Но иногда она ловила себя на мысли, что с трудом сдерживается, чтобы не сорваться и не нагрубить Дафнии.

Мо идёт к парку и направляется в сторону ворот. Медленно бредет по дорожке в сторону озера. Вода в озере – свинцово-серая, лебеди сбились в кучу на крохотном островке в центре озера. Народу в парке совсем немного. Да и то правда! Погода ведь нынче совсем не располагает к пешим прогулкам. Но сегодня собственное одиночество совсем даже не тяготит Мо. Такой день…

Она садится на скамейку и разворачивает свои бутерброды с сыром и помидорами. Откусывает кусочек и понимает, что есть она не сможет. Кусок застревает в горле. Бутерброды отправляются в воду для подкормки лебедей. Те моментально устремляются к месту, куда она бросает куски хлеба. Какое-то время она наблюдает за той толкотней, которую лебеди устроили вокруг своей добычи. Осторожно отпихивают друг друга, грациозно изгибают свои длинные шеи, чтобы половчее выхватить кусок из воды прямо под носом у остальных. Красивые птицы! Наверняка эти лебеди – дальние потомки тех лебедей, которыми они с Лео любовались ещё в давние времена, когда приходили сюда на прогулку, будучи только женихом и невестой, и потом, после свадьбы, тоже.

Мо поднимается со скамейки, стряхивая крошки хлеба с колен. Сейчас она пойдёт на кладбище, а потом – домой. Она чувствует ноющую боль в коленках. Её суставы всегда так реагируют на холод. Вот и сегодня боль в коленях не прекращается с самого утра.

«Слишком много работаете! – попенял как-то её доктор. – Притормозите! Постарайтесь меньше себя нагружать. И никакой спешки».

Что значит «меньше себя нагружать»? Она никогда не отлынивала от работы. И сейчас не станет! Когда ты занят, так и мысли дурные в голову не лезут. Нет уж! Всегда лучше иметь в запасе ту или иную работу.

Прогулка от парка до кладбища пешком занимает у неё сорок пять минут. И не беда! Правда, когда она была помоложе, то на эту дорогу уходило всего лишь полчаса. Что ж, так и должно быть. Чем быстрее летят годы, тем медленнее она бредёт по дороге своей жизни.

Небо стремительно темнеет, предвещая сильный дождь. Интересно, сколько у неё в запасе ещё времени, пока разверзнутся небесные хляби? Зонтик она никогда с собой не берёт из принципа. Правда, в кармане у неё лежит пластиковый дождевик, прихваченный так, на всякий случай, если непогода всё же застигнет врасплох. А домой в любом случае она вернётся на автобусе. На сегодня пеших прогулок предостаточно.

На могиле Финна живые цветы. Шикарные жёлтые розы. Наверняка стоят кучу денег. Никакой карточки, уведомляющей, от кого цветы, Мо не обнаруживает. Скорее всего, от Дафнии. Невестка её уже опередила, навестила Финна первой. А вот сама Мо пришла без цветов. Забыла про них начисто. И почти всегда забывает, когда направляется навестить сына. Да и к чему ей цветы? Она ведь просто зашла поздороваться с ним.

Мо осторожно прислоняется к надгробному камню.

– Ну, как ты, мой дорогой? – спрашивает она у сына. – Натворил ты делов! Столько горя нам принёс! И все мы по-прежнему горюем. Ничего не изменилось. Мне так не хватает тебя, сынок! И всегда будет не хватать! До самого смертного моего часа.

Никого вокруг. На кладбище так же пусто, как и в парке. Всё вокруг уныло… как всегда. Только ветер свистит между каменных надгробий. Мо зябко потирает руки, пытаясь вдохнуть немного тепла в собственное тело. Жакет, хоть и на подкладке, не спасает от холода, как и кашемировый кардиган под ним. Вечером она пойдёт к Дафнии в пальто. Пальто у неё хорошее, совсем ещё новое… и тёплое, как одеяло.

Мо неловко переминается с ноги на ногу.

– Старею понемножку! – снова обращается она к сыну. – То там кольнёт, то тут прихватит. И силы уже не те, что раньше. Но потихоньку кряхчу… Буду работать до последнего! Три раза в неделю работаю с утра и до обеда в благотворительном магазине «Лавка радости». Продаём те вещи, которые нам приносят в качестве благотворительных пожертвований. В основном, конечно, старые. И контингент покупателей им под стать. Да и трудятся в магазине такие же старухи, как и я. Умора, да и только! Но всё какое-то общение!

Она обводит пальцами буквы, выбитые на камне. Трудно поверить, но минуло уже более десяти лет со дня смерти Сюзанны. Как же быстро летит время! И не щадит никого…

– Я вот тут что надумала по поводу нашего магазина, – снова обращается она к сыну. – Надо же что-то с ним делать! Ведь правда? Мне и так стыдно перед тобой, что мы столько времени держим его под замком. Просто… просто мне пока ещё очень тяжело. Как представлю себе, что переступлю порог магазина, а тебя там…

Голос дрожит и обрывается. Внезапно на Мо накатывает такая волна одиночества и печали… Жить не хочется! Всё в её жизни так же серо и уныло, как и тут, на этом кладбище. Да и зачем ей жить? Какой смысл? Чего она всё ещё трепыхается? Зачем продолжает тащиться по этой жизни? Ведь судьба уже отняла у неё двух самых дорогих сердцу людей, которых она любила больше всего на свете.

Мо снова внимательно разглядывает надгробный камень. Имя Финна выбито на гранитной плите чуть ниже, под именем Сюзанны. Господи! Что она здесь делает? С кем разговаривает? С призраками? Её сын умер, ушёл от неё навсегда. Он не слышит её! И никогда уже больше не услышит!

Темнеет в глазах. Кольцо отчаяния сжимается всё теснее, душит её своей безысходностью. Мо поднимает голову, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение. Но мрак перед глазами не отступает. «Кончай! – вкрадчиво шепчет ей внутренний голос. – Кончай всё одним махом! Ведь это так просто! Так просто… Да зачем тебе жить? Ради чего?»

Нет! НЕТ! Усилием воли она распрямляет спину, крепко сжимая ручки своей хозяйственной сумки. Она не сдастся просто так! Она не сведёт добровольно счёты со своей жизнью! Никогда!

– Завтра навещу тебя снова, – шепчет она, обращаясь к Финну. – Завтра снова приду к тебе, сынок. Обязательно!

Мо поворачивается и медленно бредёт к выходу. Ей хочется запрокинуть голову к небу и завыть во весь голос, словно дикому животному. Но больше никаких эмоций! Она умеет держать себя в руках. К тому же она знает, куда сейчас направит свой путь.

Самое хорошее в этом человеке, думает она, это то, что он никогда не утешает её. Не говорит в ответ на её жалобные излияния всякие банальности вроде того, что время всё лечит, и прочую чепуху в том же роде. В сущности, он вообще почти не разговаривает с Мо, и это её устраивает по всем статьям. Ведь у неё самой так много есть того, о чём хочется выговориться. Всё, что накапливается у неё на душе неделями, о чём она не может и не хочет говорить ни с Дафнией, ни с Уной, всё это она изливает ему, как только усаживается в коричневое кожаное кресло в крохотной каморке, в которой стены выкрашены в желтовато-коричневый цвет, напоминающий конфеты ириски. В комнате почему-то всегда пахнет отварным мясом и мятой.

Он – хороший слушатель! Просто превосходный! Но иначе ведь и быть не может, при его-то работе! Привык за долгие годы выслушивать нескончаемые жалобы своих клиентов, недовольство, вечные претензии к судьбе, мелкие обиды, чужие проблемы и горести. Много лет он слушает эти бесконечные исповеди посторонних людей, и так изо дня в день. А теперь вот внимательно слушает и её. Изредка кивает головой в знак согласия. Иногда склоняет голову чуть-чуть набок, словно пытается получше разглядеть её. И молчит! Всё время молчит!

И это её вполне устраивает.

Судя по всему, его совершенно не трогают все те ужасные вещи, о которых она порой сообщает, когда уже не в силах больше сдерживать собственную ярость. И тогда уж у неё выскакивают такие словечки, не дай бог! Она, которая толком и ругнуться-то не могла всю свою жизнь, начинает изъясняться в такие минуты, как заправская портовая девка. Так что стены этой комнатки слышали достаточно её ругани. И ничего страшного! Иногда, для того чтобы излить душу по полной, нужны особые слова, далёкие от литературных выражений.

Но этот человек не имеет ничего против! Кажется, он и не замечает ничего такого. Пропускает всю её нецензурщину мимо ушей. Он также не пугается и не бросается ей на выручку, когда силы оставляют её и она умолкает, не находя более нужных слов. Просто сидит рядом и молчит, тупо уставившись на него своим колючим, озлобленным взглядом. Вот и сегодня он – сама невозмутимость. Молча смотрит, как она утирает слёзы очередной салфеткой. Берёт её из пачки, что лежит на столике, отделяющем их друг от друга, и смачивает своим горем, пропитывая насквозь шероховатую на ощупь ткань.

По пятницам она здесь не бывает. Её день для посещений – вторник. Вот уже восемь месяцев, каждый вторник, в два часа дня, она приходит сюда. Они встретились случайно на улице, можно сказать, столкнулись нос к носу. Он стоял на тротуаре, пытаясь вставить ключ в дверной замок. А она налетела на него со всего маха. Она тогда упала бы лицом на асфальт, если бы он вовремя не потянул её.

«Прошу прощения!» — пролепетал он растерянным голосом, хотя то была всецело её вина, что чуть не сбила его с ног. Идёт, не смотрит по сторонам. И мысли её витают бог знает где! «С вами всё в порядке?» Крепкая рука уверенно подхватила её под локоть. Мужчина бросил на неё внимательный взгляд. «Вы не ушиблись?» – голос глубокий, волнующий. И слова… слова действуют на душу как бальзам. «С вами правда всё в порядке?»

Мо ощущает, как ей приятно опираться на чью-то сильную руку. Ей так хочется тепла и ласки, обыкновенного человеческого участия. Ах, как хорошо, когда есть на свете хоть кто-то, кто может позаботиться о тебе! Она так устала одна тащить весь груз этих проблем. Вот уже целых четыре месяца она пытается сама, в одиночку, противостоять тому горю, которое так неожиданно обрушилось на их семью. И ни слова жалобы! Четыре месяца держится одна и держит круговую оборону, ни в чём не давая себе поблажки. А как же иначе? Она должна быть сильной! Ради Дафнии! Ради Уны…

На следующий день после того уличного инцидента она снова оказалась на этой же самой улице и даже подошла к той двери, которую незнакомец пытался открыть накануне. Почти рядом с греческим ресторанчиком. Она прочитала имя мужчины, выгравированное на блестящей медной табличке, а чуть ниже надпись: «Консультации психолога».

Консультация! Да зачем ей эти консультации? «Конечно, проще простого излить душу незнакомому человеку. А он возьмёт и начнёт ковыряться в твоём прошлом. Докопается до детских лет, выискивая в той далёкой поре какие-то только ему известные мотивы и причины. Поднимет со дна души всякую грязь и муть, и уйдёшь от такого консультанта в еще более депрессивном настроении, чем пришла. Нет уж! Спасибо!» Ни в каких советах психолога она не нуждается. Ей нужна помощь, конкретная помощь, и больше ничего. Словом, в тот раз она прошла мимо.

Но спустя три дня снова очутилась перед этой дверью. В конце концов, чего она испугалась? Никто же не принудит её силой ни к чему. Сейчас она просто зайдёт и спросит. Наведёт, так сказать, справки, только и всего. Ей хватит и минуты, чтобы понять, сумеет этот человек помочь ей или нет.

Она нажала на медную кнопку звонка, расположенного прямо над вывеской, и стала ждать. Спустя полминуты позвонила вторично, и снова безответно. Она ушла ни с чем.

Еще через два дня Мо снова пришла к заветной двери. На сей раз мужчина оказался на месте.

– Хотела бы поговорить с вами, если у вас есть пара свободных минут, – сказала она, и он повёл её вверх по лестнице в ту крохотную каморку, которую она уже успела изучить так хорошо за последние восемь месяцев.

Они встретились взглядами.

– Мне не нужны никакие психологические консультации, – сказала Мо, продолжая глядеть ему прямо в глаза. – Я прочитала вывеску. Мне не нужно, чтобы вы корректировали линию моего поведения и всё прочее. Всё, что мне надо, чтобы нашёлся человек, который бы меня просто выслушал. Выслушал, и всё! Мне нужно место, где я могу выговориться. Говорить и говорить, и при этом вовсе не обязательно мне отвечать. Лучше не отвечать совсем!

– Понятно, – он вежливо осмотрел её с головы до ног, но лицо его при этом осталось абсолютно непроницаемым. Даже если он и узнал в ней ту старуху, которая чуть не сбила его с ног пять дней тому назад, то ничем не выдал этого. А если и подумал, что у неё шарики зашли за ролики, то тоже не стал никак комментировать или тем более высказываться вслух по этому поводу.

– Итак, что вы скажете мне? – спросила она.

– Я умею слушать, – ответил он.

– Надеюсь никакого гипноза и прочей чепухи? И копаться в моём детстве тоже не станете?

– Ни за что!

– Будете слушать, и всё?

– Раз вы этого хотите, то – да!

Голос его звучал так же ровно и спокойно, как и в ту самую первую их встречу. А собственный внутренний голос, который уже неоднократно приводил Мо к дверям его офиса, подсказал, что этому человеку можно доверять. Они договорились о встрече. И вот в следующий вторник, после обеда, он привёл её в эту комнатку. И как только она уселась в кресло, тут же разрыдалась.

Наверное, где-то в течение получаса из отведенного ей часа Мо плакала, сгорбившись на кресле, сполна изливая все те слёзы, которые копились в ней долгие четыре месяца. Он сидел молча и лишь только ближе придвинул к ней коробку с салфетками. Вот так, не сказав ни слова, этот человек позволил ей каким-то странным образом распахнуть перед ним свою душу и излить слезами всё, что там накопилось.

Наконец она всхлипнула в последний раз, шмыгнула распухшим от слёз носом и стала рассказывать ему скрипучим голосом о Финне и Лео. Этот человек сдержал своё слово: он слушал и не задавал никаких вопросов. И ни разу не перебил её.

В то самое первое их свидание Мо испытала страшное облегчение. Каждое произнесённое ею слово было похоже на камень, который скатывался с её души, и с каждым словом ей становилось легче. Пару раз слёзы снова наворачивались на глаза, но она продолжала говорить, не обращая внимания на них. Она рассказывала о муже, о сыне, которого потеряла совсем недавно.

Когда часы на стене показали, что время её истекло, Мо замолчала и поднялась с кресла, хотя мужчина ничем не дал знать, что пора заканчивать. Просто Мо не привыкла пользоваться преференциями, и никакие подачки ей не нужны. Ни от кого!

С тех пор каждый вторник она исправно появлялась в его офисе. Ни единого пропуска! Да и как можно? Ведь эти встречи с психологом стали для неё своеобразным клапаном-предохранителем, который помогал обрести душевное равновесие, чтобы продолжать жить дальше. И вот, сегодня, она впервые рискнула явиться к своему психотерапевту в неурочное, так сказать, время, то есть без предварительной записи.

Он явно собирался домой, когда она подошла к его офису. Уже держался за ручку входной двери, чтобы закрыть её, а в другой руке Мо заметила ключи от машины. И под мышкой зонтик.

– Вы уже домой? – спросила она упавшим голосом. И, видно, на её лице отразилось такое смятение, что он качнул головой и сказал в ответ:

– Нет, нет, что вы! Проходите! Я приму вас! – и снова повел её по лестнице в свой приёмный кабинет. А по пути извинился, сказал, что ему нужно сделать один срочный звонок. Наверное, надо отменить или перенести на более позднее время деловую встречу, которую она сорвала, подумала Мо.

– Я вас не задержу надолго! – объявила она, когда он, позвонив куда-то, вошёл в комнату. И это было последнее, что она смогла выговорить. Потому что слёзы полились из её глаз ручьями, точно так же, как при их первом разговоре.

Но вот наконец она выплакалась всласть и стала вытирать салфеткой распухшие глаза.

– Извините меня! И за то, что нарушила ваши планы, тоже простите!

– Вам не за что извиняться.

– Не знаю, что на меня нашло! Вроде с утра всё было нормально.

И хотя он едва ли поверил её последним словам, он не стал противоречить, говорить, что это – невинная ложь, и всё такое прочее.

На прошлой неделе он сам предложил ей прийти к нему не во вторник, как обычно, а в пятницу. Учитывая, что именно в пятницу исполнится ровно год после гибели Финна. Но тогда она отказалась, посчитав, что сумеет справиться со всем сама. И, конечно, не справилась! Старая дура! Упрямая старая дура, вот кто она есть на самом деле.

Но после разговора с ним, если это можно назвать разговором, ей полегчало. Как всегда. Жизнь снова стала казаться вполне сносной. Вот так, всякий раз, когда она оказывается в этой крохотной комнате, она складывает к его ногам все свои горести и беды, изливает ему всю свою боль, а он молча, без единого слова жалобы, принимает её страдания на себя. Куда он их потом складирует, как избавляется от них – бог весть.

Кстати, именно благодаря ему она пришла работать в благотворительный магазин. Как-то раз он похвалил жакет, в котором она явилась к нему на очередную встречу. Случилось это спустя месяц с небольшим после того, как она стала навещать его регулярно.

– Я купила его на распродаже в лавке, торгующей благотворительным товаром, – честно призналась она, не став лукавить. Она всегда говорила только правду.

Он улыбнулся в ответ.

– Ни за что бы не подумал!

– Я почти все свои вещи покупаю в магазинах секонд-хенд, – сообщила она ему без тени смущения.

– А почему бы вам самой не стать за прилавок одной из таких благотворительных лавок? – предложил он ей тогда шутливым тоном. – Честное слово! Вы бы хорошо смотрелись в этом качестве!

Шутка, конечно! Но застряла в голове Мо, подобно занозе. А спустя две недели она предложила свои услуги в качестве продавца в «Лавке радости». Как ни странно, но и эта работа тоже вернула её к жизни.

– Однако я вас изрядно задержала! – проговорила Мо, вставая. Она проплакала у него почти полчаса.

– Всё в порядке! – заверил он. – Не переживайте!

Он не хотел брать плату за приём, но она настояла. В конце концов, еженедельные визиты к нему – это единственная роскошь, которую она себе позволяет. И ей же богу, они стоят любых денег!

– Значит, следующий вторник отменяется? – интересуется он на прощание.

Но Мо отвечает, что обязательно явится и во вторник. Как обычно. Просто сегодня такой день… На следующей неделе всё нормализуется более или менее, и жизнь снова потечёт по установленному порядку. А он с некоторых пор тоже является незаменимой частью этого порядка.

Интересно, как долго продлятся вторники с ним, размышляет она на обратном пути.

Холодный воздух действует благотворно на разгорячённое лицо. Мо торопится на автобусную остановку. Наверняка прохожие догадываются, что она только что плакала. Но все торопятся по своим делам, все обходят её стороной, стараясь не встречаться с ней взглядами.

Едва Мо подходит к остановке, как начинается дождь. Она выуживает из кармана непромокаемый дождевик, натягивает капюшон на голову, убирая внутрь все волосы, и накрепко завязывает пластиковые ленточки под подбородком. Старомодная вещь – этот дождевик, но от дождя спасал, и не раз! А за модой в её возрасте уже не угнаться.

Дождь всё усиливается, и Мо уже в который раз за день пожалела о том, что не надела с утра своё зелёное пальто. Пожалуй, пальто – это единственная вещь в её гардеробе, которая была куплена новой, а не в магазине секонд-хенд. Пальто – подарок от Лео. Точнее, он дал ей деньги. Так сказать, подарок ко дню её шестидесятипятилетия.

– Купи себе что-нибудь по душе! – сказал он тогда. – Хорошее зимнее пальто… или костюм добротный.

Это было в январе, спустя всего лишь два месяца после смерти Сюзанны. Мо уверена, что проблемы мужа с памятью начались почти сразу после этого. Лео любил Сюзанну и сильно горевал, когда она умерла. А много ли надо человеку в пожилом возрасте? Нервное потрясение, и вот вам результат! Да, именно так всё и было! Мо не сомневалась в этом ни минуты.

Однако шло время, а память к мужу не возвращалась. В апреле уже стало ясно, что смерть невестки – не единственная причина его несчастий. С каждым днём она с внутренним страхом наблюдала в своём дорогом Лео всё новые и новые проявления болезни. То он забывал почистить зубы, то отправлялся в супермаркет в домашних шлёпанцах, то забывал достать свои ключи из входной двери, возвращаясь с прогулки, и они там торчали всю ночь. Всё это не могло не тревожить.

Дождь между тем уже хлестал вовсю. Тяжёлые капли падали на капюшон, словно горох, – со стуком. Никакого навеса, никакого укрытия на остановке не было. Даже лавочки, на которую можно было бы присесть, и той не было. Просто столб, а на нем вывеска, извещающая, что здесь располагается остановка автобуса. На остановке мокли под дождём еще двое: юнец лет шестнадцати в какой-то черной хламиде, тоже с капюшоном, который, впрочем, уже не спасал. Парень успел промокнуть насквозь. Второй поджидавший, в круглой твидовой шляпе с плоской тульей, держался с независимым видом, глубоко засунув руки в перчатках в карманы своего плаща. Рыжая борода, поистине необъятных размеров, затрудняла определить его возраст.

Движение на улице между тем лишь усиливалось. Энергично скрипели дворники на пролетающих мимо машинах, разгоняя потоки воды с ветровых стёкол. Шины противно визжали, соприкасаясь с мокрым асфальтом. Да, если бы не этот поход к Уне, сегодняшний вечер она бы проторчала у телевизора. Разожгла бы камин и грелась у огня, бездумно созерцая какой-нибудь сериал. И от хорошего обеда она бы сейчас не отказалась! Между тем ждать еще надо целых четыре часа. Ведь её пригласили на восемь. Нет, она столько не выдержит! Вот вернётся домой, и тут же заварит себе плошку горячего бульонного концентрата.

Кто-то толкает её в бок. Она озирается в полном недоумении.

Бородатый мужчина тем же локтем, которым только что пихнул её в бок, махнул в сторону проезжей части.

– Вас зовут! – сказал он ей.

Она даже не заметила, как прямо против них остановилась легковая машина. Один из пассажиров опустил стекло, и она просунула голову внутрь салона. Её соседи!

– Залезайте! – командует водитель, а соседка широко распахивает дверцу. «Какое счастье, – думает Мо, торопливо забираясь внутрь. – Вот уж повезло так повезло!» Ради такого случая она готова потерпеть и бесконечную болтовню, которой будет всю дорогу до дома потчевать её говорливая соседка.

В доме собачий холод. Мо включает двухсекционный обогреватель, который постоянно стоит у неё на кухне. Потом включает радио, наливает в чайник воду и ставит его на огонь. Попутно достаёт кружку и кладёт в неё несколько ложечек жидкого мясного концентрата. Да, только горячий бульон способен сейчас хоть немного согреть её старые кости.

«Ах, надо же еще запаковать подарок для Уны». Она быстро просматривает содержимое кухонных ящиков. Подходящей бумаги нет. Только какие-то старые обёртки с рождественской символикой. «Но ничего! Обойдёмся и обычной фольгой. В конце концов, главное ведь – не упаковка, а то, что внутри». Она достаёт рулон фольги и отрывает кусок, достаточный для того, чтобы упаковать коробку с подарком.

Чайник закипает, Мо заливает кипятком бульонный концентрат в кружке и с наслаждением вдыхает в себя ароматные пары. Дождь не прекращается ни на минуту. Какое-то время Мо бездумно смотрит в окно, наблюдая за тем, как отдельные капли дождя, сливаясь друг с другом, образуют уже целые ручьи на оконном стекле. И Чики сегодня не видно. Чики – это соседский кот, который время от времени осчастливливает её своими визитами в надежде на порцию лакомства из её рук. Как правило, у Мо для него припасен гостинец. Но кто же в такой дождь сунется за порог, пусть даже и за лакомством? Словом, Чики сидит себе дома и носа на улицу не кажет.

Она поднимается на второй этаж. Мобильник, как она и думала, лежит себе преспокойненько на прикроватной тумбочке. Мо берёт его в руки. Один неотвеченный звонок. От Дафнии. Звонила буквально пару минут тому назад. Но никакого сообщения не оставила. «Значит, ничего срочного. Перезванивать не буду», – решает Мо. Ведь совсем скоро они увидятся воочию.

Она открывает на дисплее клавиатуру и начинает медленно тыкать пальцами по виртуальным клавишам, набирая текст поздравления для Уны. «С днём рождения! Счастья тебе и удачи во всём!» И какой же мелкий тут шрифт, уже, наверное, в тысячный раз сетует она про себя. Не могли сделать эти буковки покрупнее! «До скорой встречи! Любящая тебя Мо», – завершает она набор своего лаконичного послания и отправляет эсэмэску по адресу. Что ж, лучше позже, чем никогда!

Потом сбрасывает с ног промокшие насквозь теннисные туфли, стаскивает влажные спортивные брюки, берёт со спинки кресла плотные чёрные брюки и поспешно натягивает их. Вечером она обует вместо теннисных туфель чёрные кожаные ботинки. Собственно, другой обуви у неё нет. Только эти кроссовки и мокасины. Ну вот! Кажется, чуток согрелась! Она берёт газету, комкает её и запихивает в обе туфли. Быстрее высохнут! После чего прислоняет кроссовки к стене.

В ванной комнате она споласкивает лицо и растирает его докрасна. Потом выдавливает из тюбика немного крем-пудры и наносит её на лицо. После чего начинает синить веки. И завершающий штрих! Дрожащей рукой она подносит тюбик с губной помадой к лицу и проходится им по верхней и нижней губе.

Колдуя над макияжем, Мо выхватывает из зеркала лишь отдельные фрагменты своего лица – изгиб щеки, наклон подбородка, глубоко запавший в глазнице глаз, очертания носа. Созерцать же себя в зеркале целиком – слишком невесёлая картина. Невольно расстроишься, увидев собственное отражение. Старая развалина, да и только! Вся в морщинах. Нет, она категорически не хочет, чтобы зеркало лишний раз напоминало ей об этом.

Снова возвращается в спальню. Ещё кучу времени съедает застёжка от её нитки с жемчугом. Потребовалась целая вечность, чтобы застегнуть бусы на шее. И почему это у всех ювелирных изделий такие миниатюрные замочки? Финальный штрих: несколько капель туалетной воды на запястья, за ушами и на висках.

Потом она достаёт из шкафа пальто и натягивает на себя. И сразу же чувствует себя на десять лет моложе. «Вот что значит быть хорошо одетой», – думает она. А уж в таком пальто, как у неё, любая женщина будет чувствовать себя королевой. Да, эта вещь стоит тех денег, которые она в своё время заплатила за обновку. Пальто наверняка переживёт саму Мо, это уж как пить дать! Правда, Дафния едва ли будет с ним возиться, что-то там переделывать или перешивать. Поди, сразу же выбросит вон на свалку. Вместе со всеми остальными её вещами.