Текст книги "Лучшая неделя Мэй"

Роушин Мини
Лучшая неделя Мэй

Roisin Meaney

The Last Week of May

Copyright © THE LAST WEEK OF MAY 2007 by Roisin Meaney

© Деге М., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

© GeniusKp / Shutterstock.com

События, описанные ниже, произошли в период между предпоследним понедельником и последним воскресеньем июня, невзрачного, каким обычно бывает июнь в Ирландии. Эти события были разбавлены короткими дождями и омыты лучами бледно-желтого солнца (в июне в Ирландии все выглядит именно так).

В нашей истории, случившейся в начале лета, приняли участие примерно двадцать действующих лиц, хотя, наверное, младенец не в счет. Некоторые участники почти все дни слонялись без дела, изредка появляясь и не меняя ход событий – за исключением, наверное, несчастного Бернарда. Но все случившееся с Бернардом свершится позже и, будем надеяться, закончится благополучно. Будем на это надеяться.

Познакомьтесь, это Мэй О’Каллахан – молодая женщина тридцати трех лет, вокруг которой и разворачиваются события нашей истории. Мэй – дочь Филипа, которую тот постоянно третирует, а также любимая племянница Хильды, лучшая подруга Ребекки, соседка Бернарда и Шона, работодатель Пэм – не волнуйтесь, очень скоро вы со всеми ними познакомитесь! – и (если бы только ее разбитое сердце об этом догадывалось) объект мечтаний Пэдди. Живя бок о бок с людьми, которые составят ей компанию на этой неделе, Мэй еще не догадывается, что в промежутке между понедельником и воскресеньем она совершит три важных открытия и кое-чему положит конец.

Итак, перед вами история последней недели июня… и последней недели Мэй.

Понедельник

В первой половине дня на всей территории ожидается дождь, в течение дня погода постепенно наладится. В ночное время ожидается сильный дождь. Температура воздуха поднимется до 14–16 градусов.

Мэй

Звук трактора, вот на что это было похоже. Звук такой же раздражающий, хрипло громыхающий, вгрызающийся в ее сон. Она открыла один глаз, часы на радио показывали 4:18. Каждый день оставлять стакан воды на его тумбочке – это просто пустая трата времени. Он никогда к нему не прикасается, предпочитая своим кашлем будить Мэй где-нибудь посреди ночи.

Мэй научилась не обращать на это внимания, смирилась с тем, что каждую ночь хотя бы один раз ей приходится просыпаться. «Это то же самое, что жить в одном доме с младенцем», – мысль пронеслась в голове до того, как она смогла от нее отделаться, и Мэй почувствовала знакомый прилив грусти.

Сегодня утром, если дождь сбавит обороты – а Мэй слышала, как капли непрерывно колотили по крыше, – ее ждет работа в саду Пола и Франчески, которые живут всего лишь через два дома вниз по улице. Никакой стрижки газона, это подождет до более сухой погоды, а вот маки, которые уже отцвели, надо бы срезать, и большую цветочную клумбу под эркером неплохо было бы прополоть, а это Мэй делать любила, даже в дождь. Ей нравился аромат, исходившей от влажной почвы. И сорняки доставать легче. Выдергивать их – это же одно удовольствие.

Во второй половине дня Мэй ожидало мытье окон в другой части города, если ехать от дома Марджори, то это вверх по дороге. Возможно, Мэй заглянет к ней на обратном пути. Марджори всегда выглядела такой счастливой, когда могла с кем-нибудь поболтать, и ее так интересовали любые новости, которыми делилась Мэй. Возможно, причиной было то, что ее собственная дочь-подросток уделяла ей крайне мало времени – каждый раз, когда Мэй с ней пересекалась, Джуд казалась угрюмой и неразговорчивой. Бедная Марджори.

Завтра, а потом и в пятницу покраска стен для Кармел Гэннон – это хорошо, что появился новый клиент. Спасибо Пэм за то, что порекомендовала Мэй своей подруге.

Много работы, ей будет чем заняться. Прошло уже три года, а Мэй до сих пор удивлялась тому, как все сложилось после решения оставить офис доктора Тейлора. Не сказать что ей не нравилось там работать, отвечать на звонки и фиксировать время посещений, отправлять корреспонденцию и заполнять бланки – в общем, обеспечивать бесперебойную деятельность небольшого хирургического кабинета.

Но именно там, в офисе доктора Тейлора, она встретила Джерри, именно там все началось. И когда все закончилось, после того, как Джерри своим уходом просто уничтожил все то, что их связывало, после того, как Мэй смогла как-то собраться и начать выкарабкиваться, она осознала, что не может даже допустить мысль о том, чтобы продолжить работать в этом месте.

Ее решение было воспринято без радости. Доктор Тейлор не хотел, чтобы она уходила, и сделал все, что мог, чтобы уговорить ее остаться, но Мэй была непреклонна, и в конце концов у него не осталось выбора, кроме как отпустить ее, выплатив компенсацию за 2 недели и подарив симпатичный набор хрустальных бокалов, который, по-видимому, выбрала его жена.

Конечно, отец Мэй высказал массу опасений. «Ты только что купила дом и бросаешь постоянную работу? Ты с ума сошла? Как ты будешь выплачивать кредит?»

Как обычно, Эйдин оказалась более понимающей, но даже ей потребовалось время, чтобы принять решение дочери.

«Мэй, доченька, а вдруг ты не сможешь быстро найти новую работу? Как ты будешь оплачивать взносы за дом? Мы, конечно, тебе поможем, но…»

«Ма, ну правда, все в порядке. – Мэй улыбнулась. – Последние годы я жила очень экономно, у меня есть накопления». Она не стала уточнять, что накопления были сделаны для того, чтобы оплатить расходы по свадьбе и медовому месяцу. Не стоило ворошить все снова. «Со мной все будет в порядке, правда. Подождите и увидите, что я очень скоро найду новую работу».

И Мэй знала, что Эйдин видит ее насквозь, видит, как сильно напугана дочь, как сильно Мэй боялась, что все пойдет не так и ей придется продать дом и искать другое место жительства – или даже на какое-то время вернуться к родителям и снова терпеть ворчание Филипа. Эта мысль часто не давала Мэй уснуть в собственной кровати в собственном свежевыкрашенном доме.

И в один прекрасный день, когда она просматривала раздел с объявлениями газеты «Килпатрикп Пост» (три письма, в которых она откликнулась на вакансии секретаря, остались без ответа), Мэй прочла: «Требуется уборщик», а ниже – «Требуется садовник для несложной работы в саду», а в следующей колонке – «Требуется маляр» и в конце страницы – «Требуется мойщик окон».

И Мэй сказала себе: «Я же умею все это делать».

Она делала уборку в собственном доме, разве нет? Мыла окна и так далее. Так что она может сделать уборку где-то еще. И с уходом за садом тоже проблем не будет. Едва она стала достаточно взрослой, чтобы держаться за палец Хильды, Мэй всегда ковыляла вслед за своей тетей, когда они исследовали просторный сад позади дома, а Хильда свободной рукой показывала на цветы и рассказывала:

– Это называется душистый горошек, Мейзи. Понюхай, правда, приятно пахнет? Видишь те оранжевые цветочки, вон там? Это настурции. Их очень легко выращивать, посмотри, они могут расти прямо на стене. А видишь там большие цветы? Это люпины. Правда, они похожи на башню Рапунцель?

Мэй кивала и тянула свою детскую ручку к цветам, чтобы их погладить, а Хильда не запрещала трогать цветы. И каждый раз, когда Эйдин брала Мэй в гости к Хильде, Мэй требовала прогулки в саду. Хильда подарила Мэй на ее пятилетие пакетик с семенами разных цветов, которые они вместе и посадили в длинный темно-синий горшок.

Горшок стоял на подоконнике в спальне Мэй до тех пор, пока маленькие зеленые ростки не окрепли – теперь их можно было пересадить в грядку, которую Филип специально выкопал за домом, в дальней части поросшей мхом лужайки. И когда один за другим распустились цветы, Мэй притащила из кухни стул, водрузила его на густую траву, уселась перед цветами и начала читать им свои книжки с рассказами про Энн, Бена и их собаку Полли, которая вечно попадала в неприятности. «Нет, Полли, нет, – читала она. – Плохая собака, Полли».

И теперь, когда Мэй смотрела на цветы, она не переставала удивляться тому чуду, благодаря которому эти маленькие коричневые твердые катышки – так похожие на катышки грязи, которые мама собирала веником и бац – в костер, – превращаются в яркую, разноцветную, благоухающую красоту.

Всю свою жизнь Мэй обожала ухаживать за садом. Она узнала от Хильды все, что было можно, а после уже сама находила нужную информацию, если возникала такая необходимость. От выращивания цветов Мэй перешла к кустарникам и на свое десятилетие попросила в подарок две карликовые яблони, так как их сад был слишком мал для настоящих деревьев. Она привела в порядок лужайку, избавившись от мха и засеяв ее газонной травкой вперемешку с цветами ромашки, и, когда выдавался солнечный денек, растягивалась на лужайке лицом вниз, вдыхая сладкий аромат травы.

А малярные работы? Мэй умела красить. Разве не она только что целиком выкрасила свой новый дом? Ее спальня – в богатом бежевом цвете, тесная ванная комната – в бледно-голубом, напоминающем цвет утиного яйца, остальные части дома выкрашены в цвета, которыми Мэй любовалась в саду: лавандовый, белый, нежно-желтый, а также цвет розовой ракушки.

В общем, Мэй решила откликнуться на все подходящие вакансии. Она взяла ручку и подготовила пять отдельных откликов, а затем на всякий случай написала свое собственное объявление:

«Уход за садом, малярные работы, мытье окон, уборка в доме, любые другие предложения рассматриваются. Доброжелательный и надежный сервис, разумные цены».

И прежде чем успеть задуматься о том, действительно ли она хочет стать эдаким мастером на все руки, Мэй уже каждый понедельник работала в саду у Пола и Франчески, а на очереди стояли три дома, которые нужно было покрасить, и два сада, которые нужно было привести в порядок.

В течение последующих двух недель к ней обратились несколько человек, которые узнали про нее от своих друзей. А потом позвонила какая-то женщина и спросила, занимается ли Мэй выгулом собак, а какой-то мужчина поинтересовался, может ли она очистить сарай от мусора, а еще один искал кого-нибудь, кто будет помогать с глажкой.

Через шесть недель Мэй начала просто отказывать обратившимся к ней или объяснять, что в данный момент она занята под завязку, поэтому перезвонит чуть позже.

Зарабатывать она стала больше, чем у доктора Тейлора.

Ее рабочий день стал длиннее, так как приходилось по вечерам выгуливать собак, а иногда выпадала тяжелая работа – отскребать годами копившуюся грязь, разбирать завалы на пыльном чердаке и вытаскивать оттуда мусор, соскабливать бесконечные слои краски с затейливых кованых ворот, – но Мэй ни секунды не сожалела о своем решении уволиться из офиса доктора Тейлора.

Она ценила ощущение свободы, которое получила, начав работать на себя, она сама решала, на какую работу соглашаться, а на какую нет. Ей нравилось встречаться с новыми людьми и каждый день работать в разных местах. В один прекрасный день ей стало очевидно, что жить впроголодь или продавать свой дом не придется, она научилась даже получать удовольствие от неопределенности, от незнания того, что принесет ей следующая неделя. Мэй вложила деньги в покупку комплекта дорогих кистей, складной стремянки, которую можно было перевозить на велосипеде, и набор приспособлений для мытья окон.

У нее появились постоянные клиенты – каждый понедельник: утром – Пол и Франческа, а затем во второй половине дня – мытье окон в другой части города. Утро каждой среды было занято для уборки в доме Ребекки.

– Тебе не нужен уборщик – вас всего двое, ты и Брайан. – Мэй прекрасна знала, почему ее лучшая подруга просила сделать уборку. – Я понимаю, что ты стараешься мне помочь, но…

Ребекка оставалась непреклонной:

– Помоги, у меня нога. Мой дом как верхушка айсберга, ты же знаешь. Ты когда-нибудь видела, чтобы я делала уборку? А Брайан, храни его Господь, не отличит один конец пылесоса от другого. Если ты не будешь приходить, то либо будет приходить кто-то другой, либо мы утонем в бардаке.

Мэй сложила руки.

– Как так получилось, что раньше ты никогда не говорила о том, что тебе необходим уборщик? Как так получилось, что, как только я начала этим заниматься, он тебе внезапно понадобился?

Ребекка вздохнула:

– Спасибо моей работе, все теперь у меня вызывают подозрение; мне и в голову не могло прийти впустить в дом незнакомца, который будет рыться в моих шкафах. А ты же знаешь все мои грязные секретики, поэтому ты идеальный уборщик. Давай три часа в неделю на твоих условиях, и я обещаю выгнать тебя пинком под зад, если ты начнешь халтурить.

В конце концов Мэй согласилась и стала проводить утро каждой среды в доме Ребекки, разбирая бардак, который выглядел очень подозрительно – похоже, он был тщательно организован Ребеккой накануне.

А по утрам в четверг она шла в дом к Пэдди О’Брайен. Последние несколько месяцев она приходила в дом к мужчине, с которым ей до сих пор так и не удалось познакомиться. К мужчине, который пил кофе без кофеина, оставлял чашу с киви и сливами на столешнице за стопкой книг по кулинарии и который, судя по куче инструментов и досок, наваленных у запасного выхода, работал кем-то вроде плотника, а в ванной пользовался мылом с приятным яблочным ароматом.

Свой самый первый в жизни флакончик духов Мэй нашла под рождественской елкой в одиннадцать лет. Духи назывались «Фруктовый сад», а стеклянный флакончик был в форме яблока; она вытащила пробочку, капнула светло-зеленую жидкость на запястье и вдохнула. С того самого дня аромат яблок напоминал ей о Рождестве.

Довольно скоро появилось достаточно постоянных клиентов, чтобы денег хватало для оплаты основной части счетов. А в остальное время Мэй брала разовые заказы, которые продолжали появляться. Звонил телефон, и разговор начинался примерно так: «Вы меня не знаете, но недавно вы красили у моих друзей дом…»

Она улыбнулась в темноте. Не так уж и плохо все получилось. Потом она повернулась на другой бок и попыталась заснуть.

Пэдди

В последний момент перед тем, как проснуться и открыть глаза, он снова увидел ее. Она приходила к нему во сне каждое утро, всегда улыбаясь своими сладкими губами, которые он жаждал поцеловать. Ему стало интересно, как ей удается приходить в тот самый момент, когда он еще не отошел ото сна, еще не сообразил, что «тик-так» – это тикают его часы на шатком прикроватном столике, не успел узнать теплый запах мягкой подушки и почувствовать, как скомкалась простыня под ним.

И когда он начал возвращаться в реальность, образ Мэй стал медленно растворяться, ее лицо, как мордочка Чеширского Кота, понемногу исчезало: сине-зеленые глаза пропали, карамельного цвета волосы растаяли, восхитительный смеющийся рот – все исчезло без следа, не осталось ничего, закрытые глаза Пэдди созерцали лишь темноту.

Она хоть когда-нибудь думала о нем? Задавалась ли она вопросом, встретятся ли они сегодня? Или она ни разу не подумала о Пэдди так, как он думал о ней?

В таком небольшом городишке, как Килпатрик, они могли пересечься в любой момент. Пэдди часто видел, как она проезжала мимо него на своем голубом велосипеде, а ее волосы развевались на ветру. Или сидела на корточках, склонившись над цветочной клумбой, или шла следом за газонокосилкой.

Забавно, что в то единственное утро, когда они точно не могли встретиться, Мэй вошла в его дом в качестве работника, нанятого для работы в саду с девяти утра до полудня. За последние восемь месяцев она превратила заросший кусок земли за домом в настоящий сад с кустарниками, цветочными клумбами и маленькой дорожкой, посыпанной гравием, которая начиналась от веранды и вела вверх, к японскому саду камней.

Мэй постепенно скрыла уродливую стену позади сада, пустив по ней какое-то ползущее растение, название которого Пэдди не мог вспомнить – он ничего не понимал в садоводстве, – а что-то, что она посадила рядом с запасным выходом, вечерами источало восхитительный аромат. Пэдди постепенно начал замечать бабочек около зацветшего фиолетовыми цветами кустарника, а не так давно в зарослях, которые он предположительно окрестил лавандой, начали жужжать пчелы.

Многие кустарники, которые она посадила, сейчас цвели разными цветами – золотисто-желтыми и светло-оранжевыми, нежно-розовыми и темно-алыми. Он взял за привычку выходить по вечерам, чтобы просто стоять, прислонившись к задней стене дома, и вдыхать наполненный ароматами воздух. Пора приобрести два шезлонга – или, может быть, смастерить деревянную садовую скамейку.

Ему было интересно, что подумала Мэй о столике для птиц, который он установил на лужайке на прошлой неделе. Пэдди был доволен тем, каким получился этот столик, и тем, что потратил на него столько времени. Правда, Пэдди продолжал забывать насыпать какой-нибудь корм – он даже и не предполагал, что птицы так высоко оценят симпатично собранный столик и горстку еды на нем.

Мэй никогда не брала ничего из холодильника Пэдди, никогда даже не делала себе чашку чая, несмотря на то что в самое первое утро он оставил ей соответствующую записку.

Он вытянул перед собой руку и взглянул на часы. Он никогда не заводил будильник, у Пэдди вообще никогда не было никакого приспособления, предназначенного для того, чтобы прерывать его сон. И зимой и летом он просыпался либо за пять минут до, или через пять минут после половины шестого утра. Сегодня часы показывали «после» – без двадцати пяти шесть, за окном виднелось дождливое, серое июньское утро. Пора вставать.

Пэдди отбросил простыню и одеяло, встал с кровати и почувствовал неровность коврика, который сделала своими руками его сестра, участвуя в проекте «Ремесла» в ее педагогическом колледже. Коврик был слеплен непрофессионально – Изольда была очень далека от любой формы ремесленных искусств. Красные, розовые, фиолетовые ленты неуверенно плутали по всей длине, то напоминая толстые огурцы, то вдруг становясь похожими на тоненькие карандашики; нити разных цветов путались между собой, бессовестно влезая на чужую территорию и непонятным образом прокладывая себе путь. Алая бахрома по краям была подрезана криво и походила на всклокоченную неровную челку на рисунке дошкольника, который изобразил свой автопортрет.

Но Пэдди коврик нравился. Ему была мила эта очаровательная нелепость, а на некоторые несовершенства он не обращал внимание. Главное, его сделала Изольда, которую он любил. Она сидела в крошечной сырой квартирке, в которой они тогда жили в Лимерике, ругалась, пытаясь проткнуть грубую ткань тупой иголкой, и постоянно делала перерывы, чтобы быстро почесать лицо. «Я уже чешусь как ненормальная от этой проклятой работы». А потом она снова склонялась над недоделанным ковриком, который расползался цветным пятном на ее коленях.

Пэдди зевнул, снял с себя серую футболку и бросил ее на кровать. Потом подцепил большими пальцами рук резинку от шорт, стянул их с себя и оставил валяться на полу. После чего проследовал в ванную комнату, вытащил шланг от электрического душа и включил воду.

Пэдди стоял под теплыми потоками, позволяя им намочить и расплющить волосы на голове, чувствуя, как вода струится по груди, животу и стекает по ногам. Когда он потянулся за гелем для душа, ему вдруг показалось, что он услышал приглушенный крик. Пэдди замер, держа тюбик в руке и высунув голову из потока воды.

Снова крики, одиночный длинный визг, скрежет тормозов и – ба-бах – звук взорвавшегося автомобиля. Все слишком драматично, чтобы исходить откуда-нибудь еще, кроме как из телевизора мистера Кеннеди, расположенного за стеной.

Пэдди выдавил на руку гель и взбил его в мыльную пену, которой принялся растирать шею, плечи, подмышки, грудь, живот, бедра и все, что было между ними.

Мэй O’Каллахан. Горячая вода продолжала литься. Ванная начала наполняться паром с нежным яблочным ароматом.

Филип

Он схватил деревянную ручку и начал трясти ее снова и снова. Дурацкий маленький колокольчик затренькал в его руке. Разве кто-то может это услышать?

– Мэй?

Где его завтрак? Она не должна заставлять его ждать, ведь он пожилой человек. Особенно если он уже давным-давно проснулся.

– Мэй?

Филип раздраженно закашлял и с трудом вылез из кровати. Эти подушки слишком плоские – как ему может быть удобно в кровати, если ему не на что опереться? Он неуклюже уперся в них локтем.

Открылась дверь, и появилась Мэй, неся поднос.

– Доброе утро. Как спалось?

Каждый раз с одним и тем же вопросом, каждый раз делает вид, будто ее интересует ответ. Филип заворчал и демонстративно посмотрел на поднос.

– Вот, пожалуйста. – Она поставила поднос на одеяло. – Поправить подушки?

Она подошла, чтобы их поправить, но он нетерпеливо отмахнулся.

– Все с ними нормально.

Снова вареное яйцо. Он надеялся, что на этот раз оно хотя бы не было сварено вкрутую, как в прошлый. И тост снова нарезан этими дурацкими узкими ломтиками, как будто он маленький мальчик.

Она налила чай из маленького чайника.

– Сегодня сыро.

Как будто он сам не слышал, что идет дождь, как будто он был не только старым и беспомощным, но еще и глухим. Он взял нож и срезал верхнюю часть яйца. На палец капнуло желтым – это хорошо. Он посмотрел на поднос, а потом взглянул на Мэй.

– Соль?

Она снова забыла. Такая простая вещь, а она никак не может запомнить. Он приложил все силы, чтобы сохранить спокойное выражение лица, и ему удалось сдержать вздох.

– Извини.

Филип слушал торопливый топот ее шагов на лестнице и с горечью вспоминал завтраки, которые ему готовила Эйдин. Нежная овсяная каша, сверху политая ложечкой джема из черной смородины. Каждое воскресенье – две жирные сосиски, которые он разрезал вдоль и ел вместе с толстыми кусками свежеиспеченного, еще теплого, только что из печки, домашнего черного хлеба, сдобренного томатной пастой.

Или, как ни странно, селедка, восхитительно соленая, компанию которой на тарелке составлял жареный на гриле томат, разрезанный пополам.

Картофельная запеканка, запеченная до золотистой корочки, сверху – кусочек масла, немного соли и горчицы. От воспоминаний у Филипа потекли слюнки.

Он посмотрел вниз на маленькое белое яйцо, важно торчащее из фарфоровой патошницы, и издал тяжелый вздох. Достаточно громкий для того, чтобы Мэй, которая как раз заходила в комнату, его услышала.

Мэй

Она убрала остатки завтрака, вытряхнула влажное кухонное полотенце и повесила его на ручку плиты. Потом выглянула в большое окно, находящееся над раковиной, как всегда внимательно изучила сад, но Одинокого Джорджа под дождем не оказалось, что было, в общем-то, ожидаемо. Собиралось ли небо проясняться?

По большому счету это не имело значения, у Мэй было все необходимое для любой погоды. С крючка на задней двери она сняла желтый дождевик и положила его поверх рюкзака, в котором находились зеленые резиновые сапоги и непромокаемые штаны, садовые перчатки, лопатка, садовая вилка, секатор и синяя пенка на тот случай, если придется работать, стоя на коленях.

Мэй намазала маслом два кусочка хлеба, положила между ними толстый ломоть ветчины и приправила майонезом. Смешно, конечно, не приходить на обед домой, когда работаешь всего через два дома, но и одного приема пищи в компании его мрачной старой физиономии ей было более чем достаточно. Гораздо приятнее съесть сэндвич на ходу.

Она прикрыла веки и почувствовала сухость в глазах. Вода в стакане на тумбочке осталась нетронутой, как, впрочем, и всегда. Его не волнует то, что он заставляет ее бегать по лестнице туда-сюда, чтобы принести эту чертову соль, его не волнует то, что соль плохо влияет на его давление. Обслужи его правильно, если…

Нет, она не должна так думать; маме это не понравилось бы. Мэй почувствовала знакомый прилив грусти, когда вспомнила о матери, которую похоронила восемнадцать месяцев назад. Она дотронулась до маленькой молочно-белой ракушки на золотой цепочке, которую носила на шее. Каким-то образом это всегда успокаивало. Такая красивая вещица, такая нежная. В сотый раз Мэй захотелось узнать, кто же сделал ей этот подарок.

Она услышала звук поворачивающегося во входной двери ключа. Пэм, точно вовремя, как всегда.

– Привет, я пришла.

Голова Пэм появилась из-за кухонной двери.

– Доброе утро, Мэй. Ужасная погода. – Пэм сняла свой сухой пиджак и повесила его на спинку стула. – Убедись, что ты надежно упакована.

Мэй улыбнулась.

– Естественно, остальным же не так повезло, как тебе с твоим водителем.

Каждое утро муж Пэм, Джек, подвозил ее на работу.

– И то верно. – Пэм рылась в своей сумке. – Я принесла тебе рецепт лосося, про который рассказывала – изучи его, посмотрим, что ты скажешь.

– Отлично, спасибо.

Мэй без энтузиазма планировала на вечер предстоящего воскресенья ужин для Филипа. Он не заслуживал, а вероятно, и не хотел никакого празднования, но она не могла оставить незамеченным его восьмидесятилетие. Скромный ужин, только члены семьи – и Ребекка, которая обычно не нуждалась в приглашении на подобные мероприятия, – и, разумеется, Хильда, тетя Мэй, если та сможет. Хильда была одной из немногих, кому удавалось неплохо ладить со своим зятем.

Пэм, конечно, тоже будет присутствовать, поскольку поможет готовить ужин. Мэй умела многое, но вот готовка не была ее сильной стороной.

Она подняла рюкзак.

– Ну все, я ухожу. Удачи с брюзгой.

Пэм улыбнулась.

– Все будет в порядке. Поговорим с тобой завтра.

Бернард

Он нагнулся, поцеловал Шона в голову – какие шелковистые волосы – и провел тыльной стороной ладони по его небритому подбородку.

– Не перетрудись сегодня – полегче с количеством слов.

– Ха-ха. – Шон бросил кусок банана себе в тарелку и потянулся за мандарином. – А ты не забудь купить пармезан. – Он произносил «пар-ме-зааан», что, по секрету, забавляло Бернарда.

Проходя по тропинке через сад, Бернард заметил Мэй, которая выходила из ворот соседнего дома.

– Так, мисс О’Каллахан, какую шалость вы замышляете сегодня?

– Утром – работа в саду, а после обеда – мытье окон: как видишь, никаких шалостей. – Мэй посмотрела на небо. – Знаешь, я думаю, дождь прекращается. Как Шон?

– Такой же, как всегда – талантливый, эгоистичный и прекрасный, – и все еще влюбленный в меня, хвала небесам. Одинокий Джордж передает привет.

Мэй улыбнулась.

– В самом деле?

– Конечно, скучает по тебе как ненормальный. – Бернард посмотрел на часы. – Ого, мне пора бежать, поболтаем позже. Если вечером ты ничем не занята – не считая, конечно, прогулки с этими твоими животными, – заскакивай на бокал вина. В полвосьмого.

– Думаю, у меня получится, спасибо, Бернард.

Еще одна возможность отдохнуть от Филипа; Мэй готова была соглашаться на любые варианты, которые ей предлагались. А ее соседи были приятной компанией, они мило подшучивали над упрямством Филипа, дразнили Мэй по поводу того симпатичного почтальона, в которого она втюрилась и который, по мнению Шона, подходил ей просто идеально.

Она посмотрела вслед отъезжающему белому фургону и затем развернулась лицом к соседнему дому.

Франческа

– Давай, дорогая, возьми свою коробочку для завтраков. Можешь ее достать?

Пол улыбнулся, когда Лючия встала на цыпочки, чтобы снять с кухонного стола желтую пластиковую коробку.

– Эй, да ты стала высокой.

Скрывшись за газетой, Франческа подумала: «Как твой отец». Она опустила газету и сказала:

– Поцелуйчик.

Лючия прижалась своим липким ротиком к ее щеке, и Франческа обняла ее за плечи, на которые уже был надет плащ.

– Веселись, детка. Увидимся позже. Не снимай плащ, покуда не зайдешь в школу.

– О’кей, чао, мама.

Пол наклонился и слегка коснулся своими губами губ Франчески.

– Встретимся около шести, хорошо?

Франческа снова подняла газету.

– Хорошо.

Франческа услышала их голоса на улице, услышала, как хлопнули двери машины. Как только двигатель завелся, она бросила газету, подошла к кофеварке и вновь наполнила чашку. Затем села за стол, достала тонкие коричневые сигареты, закурила и стала наблюдать за тем, как новая помощница по хозяйству загружает посудомоечную машину.

– Сначала сполоснуть, помнишь?

Пол

Он медленно ехал по подъездной дорожке, дворники бегали по стеклу. Когда машина повернула на основную дорогу, он сказал дочери:.

– Посмотри, дорогая, вон идет Мэй. Помаши ей ручкой.

Лючия подняла руку, и Мэй, которая только что свернула на дорожку, отправила ей воздушный поцелуй и подтянула повыше рюкзак, который висел у нее на плечах, задев маленькую застежку на тонкой золотой цепочке с ракушкой, из-за чего та расстегнулась.

Когда машина Пола исчезла за поворотом, расстегнутая цепочка начала медленно и неслышно сползать по складкам свободной серой кофты, съехала вниз по блеклым и испачканным краской джинсам и еле слышно плюхнулась на землю, угодив в мелкую лужицу, которая образовалась на тропинке прямо рядом с домом Пола и Франчески…

…Спустя пятнадцать минут Пол привел Лючию в классную комнату для самых маленьких учеников начальной школы, он снял с дочки мокрый плащ, осторожно пробрался сквозь рой двадцати семи других малышей четырех лет от роду и их родителей и повесил плащ на крючочек, который был помечен именем Лючии. Пол знал наверняка, что за ним наблюдали.

После того как он повесил плащ на крючок, Кармел звонким голосом учительницы начальных классов сказала:

– Доброе утро.

Пол повернулся, улыбаясь.

– Доброе утро, мисс Гэннон. Как поживаете?

Уголком глаза он видел парочку мамочек, топтавшихся рядом с дверью и смотревших в его сторону. Им было любопытно, о чем это он говорит с симпатичной учительницей. Или, возможно, им бы хотелось, чтобы вместо учительницы он поговорил с ними. Он расправил фиолетовые рукава непромокаемого плаща Лючии.

– Лучше, чем когда-либо. – Кармел понизила голос, продолжая улыбаться так же лучезарно. – Ты придешь?

– Ммммм. В четверг смогу. В четыре часа, хорошо?

Громкий плач заглушил общее жужжание голосов. Кармел быстро развернулась.

– Эй, что там происходит? – Она проложила путь сквозь скопище малышей туда, откуда доносился плач, оставив Пола прикидывать, что в четыре часа будет самое то.

На выходе он, минуя самую привлекательную мамочку, случайно споткнулся и на мгновение коснулся рукой ее груди. Он почувствовал, как под его прикосновением ее грудь немного напряглась.

– Мне безумно жаль – умоляю, простите меня.

Выходя из класса, он чувствовал на себе их взгляды.

Мэй

Она обошла дом с задней стороны и помахала темноволосой девушке, которая работала рядом с раковиной на кухне – должно быть, новая помощница. Через секунду открылась дверь, и возникла Франческа, как всегда элегантная в своем ярком цветном платье и темно-бордовых шлепанцах. Струйка дыма поднималась вверх от тонкой коричневой сигареты, которую Франческа держала в левой руке. Все это сопровождалось ароматом кофе.