Текст книги "Лучшая неделя Мэй"

Вторник

В первой половине дня ясно, в районах Манстера и Лейнстера – солнечная погода. Фронт низкого давления движется с севера и к ночи достигнет всех областей. Температура 13–15 градусов.

Бернард

Он забрался в свой фургон, когда Мэй вышла из дома, и, отъезжая, помахал ей. Бедная девочка, ей приходится выносить этого человека, который гоняет ее в ее же собственном доме – а еще он, как только переехал, потребовал, чтобы она избавилась от кота. Сказал, что, видите ли, боится об него споткнуться и упасть, а если он упадет и сломает шейку бедра, что она тогда будет чувствовать?

Когда Мэй рассказала все это Бернарду, когда она спросила, не возьмут ли они с Шоном Одинокого Джорджа себе, Бернард подумал, что будет не так уж и плохо, если Филип О’Каллахан действительно сломает себе шейку бедра – по крайней мере, Мэй сможет передохнуть за те пару недель, пока он будет лежать в больнице.

Хотя она, скорее всего, будет носиться как угорелая туда-сюда, чтобы почаще его навещать.

Естественно, они согласились взять себе Одинокого Джорджа. Они с Шоном обожали кошек, да и к тому же отказать Мэй было невозможно, она такая милая. Такая замечательная соседка, выносит их мусорный бак, когда они в отъезде, включает их уличное освещение, когда становится темно, поливает их цветы. Она была так приветлива с Шоном, когда тот переехал, в отличие от пары других соседей, которые предпочли просто игнорировать его. А отец Мэй, который перебрался сюда через пару месяцев после приезда Шона, оказался худшим из всех. Он бесстыдно пялился на них из окна своей спальни, а в те несколько раз, когда они случайно одновременно оказывались в саду, демонстративно отворачивался и смотрел в другую сторону.

Как Мэй хватало сил изо дня в день терпеть идиотизм этого старого дурака? Бегает вокруг него, по-дает ему то руку, то еду. Каждое утро – завтрак в постель, пока сама торопится на работу. Хорошо хоть, что у нее такие соседи, как Шон с Бернардом. Вчера они отлично посмеялись, пино гриджио сделало свое дело.

Вдобавок бедняжка Мэй была еще и одинока. Бедняжка Мэй и этот симпатичный почтальон до сих пор ни разу не сходили на свидание, вчера Шон предложил Мэй самой пригласить почтальона куда-нибудь, но она только засмеялась и покраснела.

– Ой, нет, я не могу. – Потом она потянулась к тарелке и взяла еще один треугольничек с кунжутом. – Лучше расскажите, как вы это приготовили, я передам рецепт Пэм и попрошу ее готовить такие вкусняшки хотя бы раз в неделю.

А Бернард, наблюдая, как сходит румянец с ее щек, задумался, что же такого произошло в жизни Мэй О’Каллахан, что она так боится открыть свое сердце.

Бернард миновал последний поворот и подъехал к цветочному магазину. Выключил двигатель, посмотрел на фасад магазина и произнес:

– Твою же мать.

Еще один визит правых экстремистов Килпатрика. На металлической защитной решетке большими черными буквами были написаны три слова: ГОЛУБОЙ, ПЕДИК и ГОМИК.

Так оригинально и без ошибок в правописании. По крайней мере, на этот раз они оставили в покое мусорные баки. Бернард глубоко вздохнул, вышел и резко захлопнул за собой дверцу фургона. Отпер решетку, поднял ее вверх, а затем вошел внутрь, чтобы взять ведро и бутылку с очистителем.

Мэй

Никакого намека на украшение, ни позади дома, ни в садике перед домом, нигде. Она позвонила в звонок и стала ждать, через приличное время дверь открылась, и появилась новая помощница.

Мэй улыбнулась.

– Привет, я Мэй, живу через два дома отсюда. Я работаю в саду и была тут вчера. – Помощница внимательно смотрела на лицо Мэй, пока та говорила. – Я просто хотела бы узнать, не находил ли кто-нибудь тут вчера подвеску.

Помощница выглядела озадаченной:

– Подвеску?

Пальцем Мэй провела вокруг шеи, показывая, где висела цепочка.

– Маленькая ракушка на золотой цепочке. Я думаю, она могла соскочить, когда я здесь работала.

Помощница покачала головой.

– Мисс сейчас нет дома, простите. Мисс ушла. – Она начала медленно закрывать дверь. – Извините, зайдите позже.

Мэй сдалась – было ясно, что девушка ее совершенно не понимала. Но если бы Пол или Франческа что-нибудь нашли, они наверняка спросили бы Мэй, не она ли это потеряла. Ладно, поживем – увидим.

Тем временем она позвонила в дом, где вчера мыла окна. А еще она поищет подвеску вместе с Джоджо, собакой, которую выгуливает по вторникам.

Может, ракушка лежит где-то и ждет, пока Мэй ее найдет. Мэй развернулась к воротам, где стоял ее синий велосипед.

Кармел

– Оно потрясающее. – Изольда пальцем дотронулась до цепочки. – Как думаешь, это настоящее золото?

– Да, тут есть проба, посмотри.

Изольда взглянула на маленькую застежку.

– Вау, вот это впечатляющий подарок. Должно быть, дорогой.

– Конечно. Это уже не соль для ванны, это уже совсем другой уровень.

Кармел прижала чайный пакетик к стенке своей чашки, потом взяла его за уголок и запустила через стол в мусорное ведерко. Пакетик приземлился рядом со стеной, окрашенной в бежевый цвет, не долетев до ведерка сантиметров шесть. «Шмяк». Кармел даже не пошевелилась, чтобы его поднять.

Конечно, это Пол купил подвеску. Как это мило, что Лючия подарила ей цепочку с ракушкой в честь завершения учебного года. И ведь как придумал сделать так, чтобы Лючия случайно «нашла» подвеску и у Франчески не возникло никаких подозрений.

Кармел нужно подумать о том, как его отблагодарить в четверг вечером. От этой мысли у нее по коже побежали мурашки.

Изольда добавила молока себе в кофе.

– Тебе сегодня будут красить кухню?

Кармел отбросила свои мысли.

– Да, Мэй как раз сейчас должна этим заниматься. Она перекрашивает кухню в желтый цвет приятного глубокого оттенка, а в пятницу моя спальня будет покрашена в бледно-сиреневый.

– Мило. – Изольда подняла свою чашку. – Она все успевает, правда? Я имею в виду Мэй. Ты бы посмотрела, во что она превратила сад моего братца, на его фоне мой теперь просто позорище.

Кармел с удивлением взглянула на Изольду.

– Что? Я думала, ты заплатила ей только за месяц. Это же было сто лет назад.

– Ну да. – Изольда кивнула. – Но, когда он увидел, как она все преобразила, он решил ее оставить.

– А, понятно. – Кармел задумалась. – Может, между ними что-то завязалось?

Изольда засмеялась.

– Между Пэдди и Мэй? Нет, конечно, они даже ни разу не встречались – когда она приходит, он всегда на работе.

– Я удивлена, что ты не попробовала это как-то исправить. Разве ты не пытаешься пристроить своего брата?

– Ну нет. Я бы сказала, что Мэй совсем не в его вкусе. – Изольда многозначительно посмотрела на Кармел. – А как насчет тебя? Тебе бы не мешало иногда заходить ко мне в гости. А я сделаю так, что и он придет, и ничего не заподозрит.

В коридоре прозвонил звонок. В учительской началась привычная суета, люди принялись собирать чашки и двигаться в сторону раковины.

– Ммм… да, пожалуй, я буду иногда заходить. – Кармел подняла чашку и допила чай, чувствуя, как лицо заливает румянец. Она никому не говорила о Поле, никому, кроме своей подруги Пэм, Кармел боялась, что все выйдет наружу.

Она, безусловно, и не собиралась рассказывать никому из учителей – Изольде еще куда ни шло, но Кармел четко понимала, как отреагируют остальные, особенно педагоги старшего возраста. Они категорически осудят учительницу, которая закрутила интрижку с отцом своего ученика, и неважно, с кем именно. Они даже могут решить, что необходимо обо всем сообщить директору – от этой мысли Кармел поежилась. Нет, безопасности ради лучше ничего не рассказывать. И потом, какое их дело, с кем она спит.

В этой связи и Изольда, и весь остальной педагогический состав младшей школы Килпатрика были озабочены тем, что Кармел Гэннон, девушке на выданье, просто необходима помощь в устройстве ее личной жизни и ей подойдет любой неженатый братец. Если бы они только знали! Она поставила свою чашку в раковину и проследовала за остальными к выходу, улыбаясь и теребя пальцем ракушку, которая висела у нее на шее.

Ну и что с того, что у нее роман с Полом? Они никому не причиняют вреда. Они оба взрослые люди, оба прекрасно знают, что делают. И если они будут вести себя осторожно, то их отношения могут продолжаться столько, сколько они захотят.

Она подошла к нестройной шеренге четырехлеток, которые ждали ее во дворе. Повеселимся в четверг. Маленькая учительница удивит Пола парочкой неожиданных трюков.

Мэй

Держа порезанный палец под струей воды, она открыла стеклянную дверцу полки, висящей над раковиной. В тот момент, когда Мэй тянулась за пластырем, с полки упала голубая коробочка, и все ее содержимое вывалилось в раковину. Собирая выпавшие пачки, она прочла на них «Дюрекс. Двадцать ароматизированных латексных презервативов».

Итак, по-видимому, Кармел не страдала от одиночества; еще одна счастливая парочка. Похоже, Мэй была постоянно окружена счастливыми парочками. Пэм и Джек. Бернард и Шон. Пол и Франческа. Мэй разорвала пластиковую упаковку и наклеила пластырь на палец, а потом заметила серебряную цепочку, которая лежала на краю ванной.

Мэй снова вспомнила о подвеске с ракушкой. Сможет ли она вернуть свое украшение? Забавно, насколько потерянно и одиноко она чувствовала себя без него. Она положила на место упаковку пластырей и спустилась вниз, на кухню.

Когда Мэй закончила готовить себе сэндвич с помидорами, на этот раз аккуратнее обращаясь с ножом, то осмотрела комнату, стены которой были уже наполовину покрашены. Такими темпами, если хватит краски, Мэй все закончит часам к трем. Ей оставалось покрасить самую большую стену, участки между дверями и кусок стены за холодильником, который не был встроен в кухонный гарнитур.

Перекусив, Мэй обмакнула кисть в краску и принялась за дело. Сама Мэй никогда бы не выбрала этот оттенок охры, которым изначально была выкрашена кухня – он был на пару тонов темнее, чем следовало для помещения с окнами на северную сторону, помещения, в которое никогда не проникали прямые солнечные лучи. Зато этот старый цвет был теплым, намного теплее нового, лимонно-желтого, который она сейчас наносила на стены. Все комнаты были выкрашены в белый, поэтому…

Вдруг зазвонил ее мобильный, и Мэй, не успев закончить мысль, положила кисть на край банки с краской, вытерла руки о джинсы и вытащила телефон из кармана. Хильда. Забавно, она никогда не звонит днем, всегда ждет вечера, когда Мэй заканчивает работу. Ее тетя жила у моря, сорок минут на машине от Килпатрика, и они с Мэй часто созванивались, не реже двух раз в неделю.

Она ответила на звонок.

– Привет, Хильда. Все в порядке?

– Мэй, рада, что дозвонилась до тебя.

Что-то случилось – Мэй это почувствовала.

– Что такое?

Хильда торопливо заговорила:

– Ничего плохого, дорогая, просто мне нужно тебе кое о чем сообщить, и я не хотела звонить, когда ты будешь дома, чтобы… – Голос Хильды затих, и Мэй подождала, пока та продолжит. – Ты можешь сейчас говорить, Мэйзи? Я имею в виду, ты не занята?

Мэй присела на край стула, который стоял на кухне.

– Нет, нет, я сейчас крашу, но все в порядке. Что такое, Хильда? Ты вся такая таинственная.

На другом конце провода Мэй услышала тяжелый вздох. Затем последовало:

– Мэйзи, это касается Терри.

Терри. Единственная дочь Хильды, двоюродная сестра Мэй, с которой та не виделась уже три года, с тех пор, как… Мэй прогнала эту мысль и заставила себя сконцентрироваться на том, что говорила Хильда.

– Мне сложно это произнести. – Хильда снова вздохнула. – Мейзи, она беременна. Прости, пожалуйста.

Мэй закрыла глаза.

– Но, Хильда, это же прекрасная новость. Ты станешь бабушкой. – Она крепко сжала телефон в руке. – Ты должна быть от этого в восторге. – Мэй зажмурила глаза, чтобы не просочилась ни одна слезинка.

– Мэйзи, дорогая, тебе не нужно…

Но Мэй ее перебила:

– Нет, Хильда, все хорошо, я в порядке. Не вини себя в том, что произошло. Все уже в прошлом, я это уже пережила и сейчас в норме, правда. – Ногтями свободной руки она впилась в собственное запястье, ее глаза оставались закрытыми. – И когда ожидаете?

– В ноябре.

В ноябре. Через пять месяцев.

– Ну что же, прими мои поздравления. – А затем, так как у нее уже не осталось сил изображать радость, Мэй сменила тему разговора: – Честно говоря, Хильда, я сама собиралась позвонить тебе сегодня вечером. В воскресенье у папы день рождения, ему исполнится восемьдесят. И я тут подумала – мальчики собираются приехать на ужин с Габи и Долли, не планируется ничего помпезного, и мы бы хотели, чтобы ты тоже приехала.

Она почувствовала рассеянность Хильды. Все еще думает о случившемся, все еще чувствует себя виноватой. Никак не может смириться с тем, как ее дочь поступила с Мэй.

– Катал и Габи привезут с собой Фила, ты же его еще не видела, он просто великолепен. Давай, Хильда, приезжай. Я знаю, что папа тоже будет рад тебя видеть. Ты сможешь остаться на ночь. Я постелю тебе в отдельной комнате. И Ребекка придет.

«У нее в ноябре родится ребенок. Она носит ребенка Джерри».

После того, как они закончили разговор, после того, как Хильда согласилась приехать на ужин, после того, как они согласовали время, Мэй положила телефон обратно в карман и осталась сидеть на краешке стула посреди недокрашенной кухни.

Когда Мэй стукнуло двадцать семь и она уже начала сомневаться в том, удастся ли ей когда-нибудь найти того, кто захочет быть с ней дольше шести месяцев, Мэй О’Каллахан познакомилась с Джерри Сканлоном. Однажды вечером он вошел в приемную доктора Тейлора, Мэй уже проводила в кабинет доктора последнего пациента.

Она сложила журналы, выбросила все из корзины для бумаг и думала о том, что будет готовить себе на ужин. Либо спагетти с песто, которого осталось немного, но если подсобрать со стенок банки, то может хватить; либо по дороге домой прикупит немного яиц. А может, в холодильнике осталась треска в панировке? Готовка не интересовала Мэй; чем быстрее с ней закончишь и чем меньше времени на нее потратишь, тем лучше.

Открылась входная дверь, Мэй подняла глаза и увидела незнакомого мужчину. Синий пиджак, черные джинсы. Немного выше нее, совсем чуть-чуть. Красивые рыжеватые волосы длиной почти по плечи. Эта длина ему шла.

Мэй выпрямилась, продолжая держать пластиковый пакет, который достала из корзины для бумаг.

– Мне очень жаль, но мы уже закрываемся. – Не похоже было, что ему требовалась срочная помощь. – Не будете ли вы так любезны прийти завтра утром? Я могу вас записать.

Он посмотрел на свои часы.

– Сейчас только четверть пятого, и в очереди никого. На вывеске написано, что во второй половине дня хирургический кабинет работает с двух до пяти.

Мэй была и обескуражена, и раздражена его настойчивостью.

– Да, но последний пациент только что вошел, не думаю, что он выйдет раньше пяти.

Мэй надеялась, что мисс Данахер не решит раньше времени выйти из кабинета, выставив ее лгуньей. Хотя это было маловероятно, так как доктор Тейлор редко когда тратил менее пятнадцати минут на пациента, а уж тем более такого болтливого, как мисс Данахер.

Но мужчина не сдавался.

– А что, если я подожду пару минут? Если пациент не выйдет без пяти минут пять, я послушаюсь вас и приду завтра. Как вам такой вариант?

Мэй не могла с этим не согласиться – на вывеске действительно было написано: до пяти часов.

– Хорошо, но вам нужно заполнить бланк, если вы не были у нас раньше. – Мэй подошла к своему столу, достала из верхнего ящика бланк и вручила ему. – Вам дать ручку?

– Благодарю.

Он взял бланк и принялся заполнять его прямо за ее столом, расположившись напротив. Мэй схватила первый попавшийся файл из шкафа, стоявшего у нее за спиной, и притворилась, что внимательно его изучает; к тому моменту, когда он вернул ей заполненный бланк, она уже знала его имя (Джерри Сканлон), возраст (двадцать пять, всего на год и девять месяцев младше нее), а также то, что у него не было врожденных заболеваний сердца, эпилепсии, аллергии или диабета.

А еще от него пахло мятными леденцами. И он не носил обручального кольца. А его руки были…

– Спасибо.

Она взяла бланк и взглянула на часы. Было почти без пяти пять – похоже, он еще вернется.

– Мне кажется, я вас знаю. – Он, слегка нахмурившись, изучающе смотрел на нее. – Вы, часом, не сестра Катала О’Каллахана?

– Сестра. А вы его друг?

Катал не жил в Килпатрике уже шесть лет, с тех пор, как поступил в колледж в Галвее и после окончания учебы нашел там работу. Вместе со своей девушкой по имени Габи он только что купил старый разваливающийся фермерский дом в Оранморе. Когда отец увидел этот дом, то предположил, что Каталу дали взятку, лишь бы сбагрить ему эту развалюху.

– Мы вместе учились в школе. Я давно его не видел. Как он сейчас?

Когда пробило пять, Мэй продолжала рассказывать про своего брата, а мисс Данахер так и не вышла из кабинета, поэтому Мэй предложила Джерри Сканлону прийти на следующий день в десять часов утра.

Тем же вечером Мэй позвонила маме и посреди разговора, как бы случайно, сказала:

– Ой, кстати, я сегодня встретила одного парня, которого зовут Джерри Сканлон. Он учился в одном классе с Каталом – ты его помнишь?

Если Сканлон помнил Мэй, значит, Катал приводил его домой.

Эйдин задумалась.

– Не могу сказать, что это имя мне знакомо. Джерри Сканлон… Как он выглядит?

– Рыжеватые волосы, невысокий. – Мэй решила не упоминать о красивой улыбке или об отсутствии кольца. Она не хотела, чтобы у ее матери появились ненужные фантазии. – На самом деле он выглядит обычно. Он спрашивал про Катала, вот я и подумала…

Но на следующее утро она собиралась на работу дольше обычного. Подвела глаза, чего раньше днем никогда не делала, и надела красную юбку, от которой были в восторге ее соседки по квартире.

Джерри пришел без десяти десять. В приемной не было никого, кроме одинокого бледного подростка, которой сидел, тряс ногой в такт звукам музыки, едва слышной из его наушников, и часто сотрясался от сильного кашля.

Джерри Сканлон подошел к столу Мэй.

– Мне надо подать знак, или назвать пароль, или еще что-то?

Мэй улыбнулась. Ей было интересно, с чем он пришел к врачу – он выглядел совершенно здоровым.

– Просто садитесь.

– А можно я постою тут и поболтаю с вами? – Он посмотрел на ушедшего в себя подростка. – Не думаю, что там меня ждет разговорчивый собеседник.

Мэй старалась не показывать своей радости.

– Ну если хотите. – Она указала на ближайший стул. – Подвиньте его, а я постараюсь быть достаточно разговорчивым собеседником.

Джерри усмехнулся.

– Знаете, я тут кое-что про вас вспомнил. Я вспомнил, как однажды мы играли в мяч на вашем заднем дворе, а потом вы пришли и накинулись на нас из-за того, что мы потоптали то ли цветы, то ли еще что.

Мэй счастливо рассмеялась – он думал о ней.

– Неужели? Я не помню, но я всегда была очень увлечена садоводством, поэтому не удивлена. – Она попыталась представить, как она на них набросилась, полная негодования. Она, должно быть, была очень правильной маленькой мисс. – Приношу извинения за тот случай.

Он улыбнулся в ответ.

– Я думаю, вы уже прощены.

В этот момент открылась дверь кабинета доктора Тейлора и, когда пациент, вышедший из кабинета, подошел к столу Мэй, Джерри поднялся со своего места.

– Я исчезаю, но только на время, пока вы занимаетесь своими делами.

Он сел на стул у окна, но как только Мэй забрала у пациента чек, а доктор Тейлор выглянул из кабинета и пригласил кашляющего подростка, Джерри вернулся к ее столу.

У него была привычка поправлять волосы, которые постоянно падали ему на лоб. Цвет волос такой насыщенный. Ей стало интересно, как они пахнут.

К тому времени, когда страдающий от кашля подросток вышел, Мэй уже дала согласие на то, чтобы выпить с Джерри по бокалу после работы. Через шесть недель она уже оставалась на ночь в его маленькой съемной квартирке, расположенной над мясной лавкой в центре Килпатрика.

Мэй лежала, прижавшись к нему, слушая звуки захлопывающихся автомобильных дверей и шагов людей, проходящих мимо, – здесь было гораздо шумнее, чем в ее квартире, которая находилась в тихом переулке и которую она делила с двумя соседями. Их вещи, которые они бросили на стул или оставили валяться на полу, казались оранжевыми в свете уличных фонарей, проникавшем в комнату через дешевые занавески вместе с лучами автомобильных фар, когда какая-нибудь машина проезжала мимо.

Его волосы пахли кокосом, его глаза были серыми, и он нежно играл с ее косичкой, пока Мэй не отодвигала голову, а потом он прижимался своими губами к ее шее. А Мэй закрывала глаза и пальцами проводила по его блестящим волосам.

Через шесть месяцев она отправила соседей по квартире в паб и пригласила Джерри и своих родителей на ужин, и он обращался к Филипу «сэр», что доставляло Филипу удовольствие. Мэй впервые увидела Джерри в костюме, а еще он принес букет желтых анютиных глазок для Эйдин и бутылку вина для запеченного тунца, которого Мэй готовила весь день. В рецепте было сказано: «Подготовка ингредиентов займет двадцать минут, запекать в течение тридцати минут». Мэй решила, что книга была предназначена тем, кто действительно умеет готовить, кто знает, что означает «припущенный лук» и умеет натереть панировочные сухари, да так, чтобы при этом не лишиться пальцев.

Иногда, если Джерри удавалось уйти с работы пораньше – он работал в аналитическом департаменте крупного молочного завода в пригороде Килпатрика, – он заезжал за ней, и они ехали на выходные к морю, гуляли у подножия утеса, иногда собирали на пляже водоросли для сада родителей Мэй, за которым она продолжала ухаживать, и часто заезжали к Хильде, тете Мэй.

Однажды Мэй налила в ванную горячей воды, бросила туда горсть водорослей и села в воду, но когда он решил к ней присоединить и обнаружил болтающиеся на поверхности воды листья, то сказал:

– Они похожи на мерзких морских гадов, – и предпочел дождаться ее в кровати.

Через два года и три месяца после первого визита Джерри к доктору Тейлору – он, как выяснилось, хотел проверить родинку на груди – они обручились и сообщили об этом своим родителям, а Мэй настояла на том, чтобы они еще съездили к Хильде.

– Я должна сказать ей лично.

А когда они приехали к Хильде, там оказалась ее двадцатидвухлетняя дочь Терри, которая только что вернулась домой после окончания учебы в дублинском колледже. Мать и дочь поздравили Мэй и Джерри, он немного пошутил, как здорово рифмуются его имя и имя Терри, а по дороге домой Мэй озвучила идею попросить Терри стать подружкой невесты на свадьбе.

Ничего не изменилось за один день. В течение следующих нескольких месяцев все было как обычно. Они согласовали дату бракосочетания, 15 сентября, и Мэй забронировала отель, переговорила с отцом Мерфи о его участии в церемонии и начала иногда посматривать на окно агентства недвижимости, на котором были наклеены объявления о продаже домов.

Теперь каждый раз, когда они приезжали к Хильде, их всегда встречала Терри. Она нашла работу в местном ремесленном магазине и копила деньги на кругосветное путешествие, в которое собиралась отправиться предстоящей осенью.

– Если я это не сделаю в ближайшее время, то потом у меня точно не будет шанса.

Она вернулась в дом матери и откладывала столько денег, сколько могла.

У нее не было парня.

Когда Мэй впервые поняла, что только она носится с организацией свадьбы? Когда она начала замечать, что Джерри постоянно находит причины, чтобы не пойти на просмотр дома, выставленного на продажу?

– Сходи сама или возьми с собой за компанию какую-нибудь подружку, ты лучше меня знаешь, что тебе нужно.

Что тебе нужно, а не что нам нужно.

Эйдин не видела в этом проблемы.

– Мужчины обычно не разбираются в этих вещах, – сказала она Мэй. – Для них нормально не принимать в этом участия. Я бы на твоем месте не переживала.

Потом он перестал заезжать за Мэй после работы, ссылаясь на занятость, на то, что ему приходится задерживаться дольше обычного. Бывало, когда она с ним разговаривала, он сидел с отсутствующим видом и не слышал ее, а ей приходилось махать рукой, чтобы привлечь его внимание.

Ребекка предположила, что причина этому – предсвадебный мандраж.

– Кто сказал, что перед свадьбой волнуются только невесты? Он тоже имеет право понервничать. После свадьбы все устаканится, вот увидишь.

Мэй убедила себя в том, что Ребекка и ее мать правы – ей не о чем беспокоиться.

А потом, за две недели до свадьбы, Джерри, как раньше, зашел за ней на работу. Когда он вошел в дверь, Мэй улыбнулась.

– Эй, я тебя не ждала. Я почти готова.

Она закончила собирать журналы и уже очистила корзину для бумаг.

– Не торопись. – Он стоял у двери, поигрывая ключами от машины. – Я подумал, что мы немного прокатимся.

– Отлично.

Мэй закончила приготовления, собрала свои вещи, попрощалась с доктором Тейлором и вслед за Джерри вышла к машине. На улице моросил теплый августовский дождь.

Джерри взял курс на пригород и, как только Килпатрик остался позади, остановил автомобиль на обочине. Когда Мэй открыла рот, чтобы спросить, зачем они остановились здесь, на обочине дороги, он повернулся к ней и сказал:

– Есть кое-то, чего ты не знаешь.

И, пока машину Джерри немного покачивало от проезжающих мимо автомобилей, пока дождь барабанил по ветровому стеклу, он рассказал Мэй о том, что влюбился в ее двоюродную сестру Терри и поедет с ней в кругосветное путешествие. И что ему очень-очень жаль, и он ненавидит себя за ту боль, которую причиняет Мэй, но он просто не знает, что еще он может сделать.

Мэй ничего не ответила, только сидела и смотрела перед собой, замечая, как капли дождя на лобовом стекле размывают очертания деревьев, дороги и телеграфных столбов. Интересно, каково это – почувствовать себя размытой? Мэй открыла дверь, вышла из машины и побрела в сторону города, подняв вверх голову и чувствуя, как ее лицо становится влажным.

Она услышала, как захлопнулась дверь со стороны пассажирского сиденья и как заработал двигатель, и приготовилась к тому, что сейчас Джерри развернет машину и подъедет к ней, а она ему ответит так:

– Спасибо, не нужно меня подвозить, я лучше прогуляюсь.

Но он не развернул машину, а поехал вперед, не меняя направления.

Он поехал туда, где находился дом Хильды, где жила Терри.

Бедная Хильда восприняла все произошедшее почти так же тяжело, как Мэй. На следующий день она, вся в слезах, появилась на пороге дома Мэй. Обняв племянницу, Хильда плакала, умоляя Мэй поверить в то, что она ничего не знала вплоть до вчерашнего вечера, когда Терри ей во всем призналась.

– Я не могу поверить, что она так с тобой поступила, Мэйзи, – рыдала Хильда. – Я просто не могу поверить, что она способна на такое. И он тоже. Это просто в голове не укладывается.

А оцепеневшая от горя Мэй, ощущая, как от всхлипываний сотрясается тело Хильды, удивлялась сама себе, удивлялась, почему она не плачет вместе с Хильдой.

Когда она наконец почувствовала в себе силы вернуться к обычной жизни, то, заручившись моральной поддержкой Ребекки, отнесла кольцо, подаренное на помолвку, обратно в ювелирный магазин Клинта, где Фергюс, который раз в две недели по четвергам играл с Филипом в гольф, отнесся к ней с пониманием и предложил Мэй за кольцо почти столько же, сколько Джерри восемь месяцев назад потратил на его покупку.

Вырученные деньги Мэй внесла в качестве аванса за дом, последний из тех, которые она просматривала и который все еще не был продан, а через шесть недель, накануне своего тридцатилетия, она переехала.

Через неделю ее навестила Хильда.

– У меня для тебя кое-что есть, вроде подарка на новоселье.

Она держала в руках коробку из-под обуви, в стенках которой были проделаны несколько дырок.

– Заходи, не обращай внимания на беспорядок. – Мэй пробралась через завал из нераспечатанных коробок, сваленных в прихожей, в маленькую кухню с цементным полом, расположенную в задней части дома. – Подожди, я пока поставлю чайник.

Она была очень рада тому, что им с Хильдой удалось пережить случившееся, что Терри не разрушила и их отношения тоже. Мэй сделала вывод, что Терри с Джерри еще не вернулись из путешествия. Имя Терри, естественно, не упоминалось в разговорах, и Мэй, естественно, про нее не спрашивала. Хотя периодически между ней и Хильдой проскакивали моменты, когда они обе ощущали неловкость. А разве могло быть иначе?

Хильда положила коробку на стол и сняла крышку, а Мэй уставилась на комок рыжей шерсти, который сидел и внимательно смотрел на нее.

– Ой, Хильда, это же котенок. – Она поставила чайник на стол, достала рыжий комок и поднесла к своему лицу. Комок взглянул на нее, а затем громко и на удивление серьезно мяукнул. – О, он великолепен. – Мэй потерлась об него щекой, и он мяукнул еще раз.

Они налили молоко в картонную крышку из-под йогурта, которую Мэй достала из пакета, и котенок, уткнувшись туда носом, сначала стал захлебываться, но быстро научился лакать правильно; а после того, как все было съедено, он поднял свою мордочку и продемонстрировал усы, измазанные в молоке. Покачиваясь из стороны в сторону, он старался держать равновесие на трех лапах, умываясь четвертой.

Мэй назвала его Одинокий Джордж в честь черепахи, про которую она когда-то читала, – черепаха была последним представителем своего семейства и обитала где-то на пляже. Он очень быстро прибрал к лапкам дом, не обращал никакого внимания на корзину, которую Мэй приобрела специально для него в благотворительном магазине, спал, свернувшись в клубок, в углу ее темно-красного дивана или устраивался в ее тапке.

Он охотился за своим хвостом и пожирал папоротник, который разводила Мэй, точил свои маленькие клыки о ножки кухонных стульев и везде, где появлялся, оставлял за собой легкий слой рыжей шерсти. Когда он стал достаточно большим, чтобы запрыгивать на подоконник в гостиной, он проводил время, сидя там, наблюдая за тем, что происходит снаружи, издавая гортанные звуки при виде любой птички, которая решала примоститься на телеграфный провод, протянутый над садовой стеной.

Если Мэй хотела полежать на диване, он устраивался с закрытыми глазами у нее на животе, довольно мурлыкал и, если она начинала кашлять или чихать, поднимал голову и одаривал ее взглядом зеленых глаз. А Мэй гладила его мягкую шерсть, чувствовала его тяжесть и тепло и спрашивала себя, хватит ли ей когда-нибудь смелости снова влюбиться.

Через год после того, как Мэй переехала в свой собственный дом, произошли два события. В феврале у мамы был обнаружен рак легких, а Джерри и Терри, по возвращении из путешествия проживавшие в Лондоне, не устраивая шумного торжества, поженились.

Конечно, смерть Эйдин в начале июня, спустя лишь четыре месяца после постановки диагноза, была гораздо более сокрушительным событием. Потеря матери разбила сердце Мэй, мама всегда ее любила, любила безусловно, и всегда вставала между Филипом и детьми, смягчала его жесткость.