Текст книги "Платье от Фортуни"

Глава 15

Каждый день Жюльетт ждала ответа на свои письма. Первым пришло послание от Денизы, совершенно проигнорировавшей все, что написала сестра, и посвятившей свой ответ исключительно деловым вопросам, кроме последней строки. В ней Дениза сообщала, что слышала о странных фантазиях беременных женщин, но как только родится ребенок, к Жюльетт снова вернется ее природное благоразумие. В постскриптуме Дениза просила сестру как можно скорее выслать ее последние модели.

Жюльетт вздохнула, она быстро утомлялась в последний месяц беременности, и почувствовала себя не в силах писать что-либо еще по этому поводу. Как Дениза может так слепо верить во всесилие своей железной воли, настолько, чтобы даже отбросить, как не имеющее никакого значения, возможно, самое важное из писем, когда-либо написанных Жюльетт?

Девушка продолжала работу над моделями, которые требовала Дениза, и не теряла надежды, что придет ответ от Фортуни. Но письма все не было.

Понимая, что время уходит, Жюльетт вернулась к плану, впервые пришедшему ей в голову еще во Флоренции. В городе было несколько элегантных магазинов одежды, и как только она немного оправится после родов, съездит туда на денек и попробует найти работу. Жюльетт понимала, нужно приготовить образцы своих моделей, к тому же, у нее были несколько превосходно сшитых платьев, привезенных из Парижа. Эти размышления невольно заставили вспомнить дельфийское платье, она не смогла оставить его в Париже, несмотря на мучительные воспоминания, которые оно вызывало. Теперь это платье подошло бы идеально, множество мелких складок удачно скроют раздавшуюся за последние месяцы фигуру, но она не могла представить себе, что когда-нибудь снова наденет его.

Хотя обилие цветов в садах, спускавшихся террасами по склонам холма, все еще радовало взор разнообразием красок, в природе уже чувствовалось осеннее томление. Дни становились прохладнее, часто с утра и до позднего вечера шли затяжные дожди. После недели сырой дождливой погоды вновь наступило несколько теплых дней. Светило скудное послеполуденное солнце. Жюльетт медленно прохаживалась по ступенькам Каза Сан Джорджо, держась за каменную балюстраду парапета. Она соскучилась по свежему воздуху за те дни, когда безвылазно сидела на вилле, поспешно завершая последние модели, чтобы отослать их в Париж. До родов оставалось всего несколько дней.

Жюльетт дошла до середины лестницы, когда внезапно увидела такси, подъезжающее к воротам. Ее сердце бешено заколотилось: должно быть, Дениза передумала и все-таки решила приехать. Пока такси въезжало во двор, Жюльетт приготовилась к самому неприятному. Но, к ее удивлению и ужасу, из автомобиля вышел Марко, приветствуя ее широкой улыбкой.

Дурные предчувствия заставили бессильно прислониться к парапету. Письмо было адресовано лично Фортуни. Модельер не имел никакого права разглашать информацию, касающуюся ее местонахождения кому бы то ни было. Единственное, на что она могла рассчитывать: Марко еще не успел написать Николаю, но ей было прекрасно известно, что они переписывались по поводу книг, которыми обменивались.

– Ну вот, мы и снова встретились, Жюльетт, – Марко направился к ней, как только отъехало такси. Его лицо сияло от радости, казалось, он вообще не замечает изменений ее фигуры. – Нам никак не удается повидаться в Париже.

– Теперь, по-видимому, никогда не удастся, – произнесла с чувством. – Но вам не следовало сюда приезжать. У меня до сих пор не было возможности попросить ничего не сообщать обо мне Николаю. Я жду его ребенка и не хочу, чтобы он знал об этом.

Марко сразу стал серьезным.

– Я уже несколько месяцев не имел известий от Николая и не писал ему, – но не добавил, что от знакомых русских в Венеции узнал о пышном венчании в Петербурге.

Жюльетт почувствовала некоторое облегчение.

– Вы долго находились в дороге?

– Я выехал из Венеции сегодня утром. Фортуни и Генриетта некоторое время отсутствовали, поэтому свою личную корреспонденцию открыли только вчера. Когда Фортуни прочел ваше письмо и обсудил его с Генриеттой, та решила взять это дело в свои руки. Она настояла, чтобы дон Мариано позволил обо всем рассказать мне. Я ведь много раз прежде беседовал с ней о вас, и сразу же решил поехать сюда.

– Надеюсь, вы останетесь здесь на ночь?

– Будет ли это удобно? Номер в отеле в Лукке уже заказан.

– Но мне хочется, чтобы вы все-таки остались. Пошлю Антонио за вашим багажом, – Жюльетт уже повернулась, чтобы войти в дом, но тут появилась Кандида, заметившая отъезжающее такси. Та сразу же позвала мужа. Жюльетт вновь обратилась к Марко:

– Вы не возражаете, если мы немного прогуляемся?

– Конечно, нет. Обопритесь на мою руку. Жюльетт взяла его под руку, благодарная за помощь, и они медленно пошли по тропинке, ведущей в сад.

– Как вы догадываетесь, – сказала Жюльетт, – я с нетерпением жду известий, может ли Фортуни предложить мне какую-нибудь работу.

– Да, для вас нашли место в ателье Палаццо Орфей.

И вновь она чуть было не лишилась чувств от облегчения, и чтобы не упасть, прижалась лбом к его плечу, не в силах ничего сказать. Через несколько мгновений, немного овладев собой, сумела продолжить разговор:

– Как он добр! И как вы добры ко мне, проделали такой долгий путь, чтобы побыстрее рассказать об этом!

– Я хотел снова увидеться с вами.

– Даже с такой? – спросила Жюльетт, словно защищаясь и сознавая, насколько беременность испортила ее фигуру.

– Да. Возможно, за исключением того, что, конечно, был бы более рад видеть вас счастливой женой отца ребенка. Я никогда не мог предположить, что вы расстанетесь с Николаем.

– Я тоже никогда об этом не думала, но судьба разлучила нас.

Марко понимал, со временем Жюльетт все ему расскажет, и поэтому вел беседу на незначительные, нейтральные темы, спросил, как она проводит время на вилле, немного рассказал о собственных путешествиях.

В тот вечер снова шел дождь, они уютно сидели у пылающего камина, и Жюльетт рассказывала Марко о том, что произошло, и почему она вынуждена жить в уединении на вилле. Сейчас ей особенно нужны были доброта и понимание. Хотя доктор Морозини тоже успел стать другом, которому она доверяла, но отношения с ним, тем не менее, были более деловыми, а, кроме того, Морозини никогда не был знаком с Николаем.

Казалось естественным, что Марко должен остаться на вилле, по крайней мере, дня на два. Жюльетт хотелось побольше узнать о той работе, которую предстоит выполнять для Фортуни. Ей придется начинать простой швеей, но модельер собирался перевести ее в один из цехов, когда она окрепнет после родов, ведь работа там подразумевала многочасовое стояние на ногах.

– Палаццо Орфей – это гигантская мастерская с магазином Фортуни на первом этаже, демонстрационным залом, ателье и примерочными на верхних этажах. Дон Мариано и Генриетта живут рядом.

– Расскажите мне о Генриетте. Какая она?

– Очаровательная и очень дружелюбная женщина, во всем помогает Фортуни. Очень жаль, что вы не познакомились в лондонской опере, а у вас была такая возможность. Она огорчилась, что не увидела вас. Ей очень понравился рассказ, как вам удалось спасти дельфийское платье.

– В Венеции мне придется остановиться в какой-нибудь дешевой гостинице, пока не найду квартиру. Вы не могли бы мне что-нибудь порекомендовать?

– Да, конечно, но есть еще кое-что, – Марко замолчал. Они опять вошли в сад. День стоял солнечный, теплый и тихий, дождя как будто никогда и не было. Они сели на скамейку, скрывавшуюся среди высоких кипарисов. – Я ведь приехал сюда еще по одной причине, а не только, чтобы сообщить о предложении Фортуни.

В то же мгновение Жюльетт поняла, что собирается сказать Марко, и нервно сжала руки. С самой первой встречи в Лионе она понимала, что нравится ему так же, как нравилась многим мужчинам, знакомившимся с ней. Возможно, он сам не осознавал, как часто его взгляд задерживается на ней, как проворно и любезно спешит оказать любую, даже самую мелкую услугу, как по-особому улыбается, когда их глаза встречаются, все в нем было зримым отражением невысказанных чувств. Марко бросил взгляд, полный преданной любви и взял ее за руку.

– Жюльетт, я люблю вас. Благодаря встрече в Лионе я снова задумался над своим будущим, и хотя добрые воспоминания о счастливом прошлом навсегда останутся со мной, но только как память о том, что больше никогда не вернется. Потом приехал Николай. Увидев вас вдвоем, я сразу же понял, что вы любите друг друга. Я смирился, мне не на что было надеяться, но ваш образ постоянно преследовал меня в снах и воспоминаниях.

– Марко… – начала Жюльетт, но он умоляющим жестом сжал ее руку.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Позже мы встретились в Лондоне, и мне посчастливилось провести с вами какое-то время. Понимаю, для вас я всего лишь друг, но ведь дружба – прекрасное и надежное основание для любого брака. Я прошу вас стать моей женой и позволить дать мое имя ребенку, который будет для меня родным с момента рождения. Я всегда буду любить вас, Жюльетт.

Ее тронули слова и искренность Марко, его удивительная чистосердечная готовность усыновить чужого ребенка, в то время как большинство мужчин воспринимали бы это, как неприятную обузу. Он ей нравился. В каком-то смысле Жюльетт даже была привязана к нему, но эта привязанность никогда, ни на одно мгновение, не выходила за рамки дружеских отношений. Сама мысль о браке с ним представлялась странной и ненужной.

– Я не могу принять ваше предложение, мой дорогой Марко. Для меня существует только Николай.

– Но, может быть, со временем вы сумеете полюбить меня, ведь то, что было в прошлом, постепенно уходит, удержаться в этой жизни можно, лишь живя настоящим. Мы оба пережили трагедию утраты самого дорогого на свете. И это позволит лучше понимать друг друга, когда мы станем мужем и женой. У других семейных пар нет такого объединяющего печального опыта.

– Вы преувеличиваете, – Жюльетт отрицательно покачала головой. – И теперь мне кажется, что с моей стороны будет ошибкой принять предложение Фортуни. В этом случае нам придется слишком часто видеться, вам будет тяжело.

– Но я хочу, чтобы вы работали у Фортуни! Очень многие итальянцы желали бы видеть вас своей женой и матерью своих детей, но вы художник, вам нужна свобода для творчества. Я все это понимаю, и ваши интересы в этом отношении полностью совпадают с моими. Я готов предоставить вам необходимую свободу. Кроме того, Жюльетт, подумайте о ребенке! Подумайте, что значит для него и его будущего иметь отца, которым он может гордиться, семейный очаг, хорошее воспитание – все то, что никто и никогда у него не сможет отнять.

Марко понял: на этот раз ему удалось поколебать уверенность Жюльетт в своей правоте. Ее взгляд стал менее твердым, она начинала понимать: с помощью этого брака ей удастся дать ребенку родительскую любовь и уверенность в будущем. Совесть не позволяла ей отбросить мысли о счастье пока еще не рожденного человеческого существа. Жюльетт, не в силах больше сопротивляться его предложению, медленно кивнула, словно смиряясь с неизбежностью.

– Ты хороший человек, – сказала она тихо. – Я поняла это при первой же нашей встрече. Ты заслуживаешь лучшей жены. Я никогда не смогу стать по-настоящему хорошей супругой.

– Мне больше никто не нужен.

На лице Жюльетт появилась улыбка.

– По крайней мере, могу пообещать, что всегда буду благодарна за твою любовь. Буду ценить все, что ты делаешь для меня и моего ребенка.

– Я готов отдать жизнь за тебя! – с жаром воскликнул Марко. Наклонился к ее руке и на какое-то мгновение, охваченный чувствами благодарности и любви, прижал ее к губам. Жюльетт подалась вперед и поцеловала его в лоб.

Она поженились еще до конца недели. Брачная церемония проходила в церкви четырнадцатого века Санта Лючия Мария делла Роза. На Жюльетт было темно-синее бархатное платье свободного покроя в виде туники и плащ, сшитые ею самой во время уединения на вилле, а также широкополая шляпа, которую она привезла из Парижа. В руке Жюльетт держала букет цветов, собранный Лючеттой и Катариной в саду виллы. Девушки пришли в церковь со своей матерью. На всех были очаровательные шляпки и воскресные платья. Антонио, высокий, с военной выправкой, в своем лучшем выходном костюме, с нафабренными усами, выступал вместе с доктором Морозини в качестве свидетелей. В конце церемонии Марко впервые поцеловал Жюльетт в губы.

После венчания все снова отправились в Каза Сан Джорджо, где две служанки расставляли на столах свадебный обед, большую часть которого приготовила Кандида. Жюльетт просила ее сесть за стол среди гостей, но та, надев фартук, решительно отказалась и приняла на себя более привычную роль прислуги.

Торжество прошло очень тихо, все разошлись сразу же после окончания обеда. Жюльетт предалась своему обычному послеполуденному отдыху. Марко и доктор Морозини отправились в сад, где еще некоторое время беседовали о делах и последних международных событиях. Антонио с облегчением снял накрахмаленный стоячий воротничок и занялся обычной работой.

Тем же вечером, сидя у камина, Марко рассказал Жюльетт о доме, который недавно приобрел в Венеции.

– Я въехал в него три месяца назад, но до сих пор он практически не обставлен, ведь почти все это время я был за границей. Буду рад, если ты обставишь его по своему вкусу. Хочу, чтобы ты с ребенком провела там некоторое время, пока не почувствуешь себя в силах приступить к работе в Палаццо Орфей.

– Я хотела приступить к работе сразу же, как только оправлюсь от родов, но теперь думаю, что мне действительно нужно несколько недель, – призналась Жюльетт. – Но почему ты оставил квартиру, в которой жил раньше?

Еще в Лионе он рассказал, что продал свой первый дом вскоре после смерти жены: оказалось совершенно невыносимо жить там.

– Квартира никогда не казалась мне по-настоящему удобной, но я приобрел ее вскоре после того, как овдовел, у меня тогда не было ни времени, ни сил заниматься поисками чего-либо более приемлемого. Окна выходили на мост Риальто, и это на первых порах привлекало. Хотя, может быть, теперь это только кажется. Новый дом, принадлежащий теперь нам обоим, не в столь блистательном районе Венеции, и окна не выходят на Большой канал, но зато он расположен в маленьком уютном дворике неподалеку от Палаццо Орфей. Когда ты начнешь работать, дорога от ателье до дома займет не более двух минут.

Они еще немного погуляли, но вскоре Жюльетт почувствовала сильную усталость от событий этого дня и решила пойти отдыхать. Марко проводил ее до дверей спальни, нежно прикоснулся к лицу и пристально взглянул в глаза.

– Ты будешь счастлива в той жизни, которую начинаешь сегодня. Возможно, пройдет еще какое-то время, прежде, чем мы оба это поймем.

Сейчас она не могла даже вообразить, что когда-нибудь снова будет счастлива, но все же выслушала его глубоко прочувствованные слова серьезно. Марко поцеловал Жюльетт с любовью, но без страсти, за что она была очень благодарна. Она пожелала ему спокойной ночи и вошла в спальню.

Жюльетт решила не посылать Денизе телеграмму с известием о браке, хотя Фортуни они сообщили о свадьбе. Сестре было известно, кто такой Марко, по рассказам Жюльетт о встречах в Лондоне, но короткая телеграмма с сообщением о венчании могла вызвать у Денизы сильный шок. Поэтому Жюльетт написала письмо, рассказала о свадьбе и пообещала продолжить высылку новых моделей. Заканчивалось письмо искренней надеждой, что Дениза посетит их в Венеции, где всегда будет желанной гостьей.

Жюльетт также написала Люсиль, которая была в курсе всех событий. Люсиль и Родольф приглашали ее к себе в Нью-Орлеан, но она не хотела вмешиваться в их жизнь, нарушать ее сложившийся порядок, особенно теперь, когда Родольф отошел от дел.

Проснувшись рано утром, Жюльетт ощутила боль внизу живота. Шел дождь. Когда в спальню вошла Лючетта с завтраком на подносе – последнее время Жюльетт завтракала в постели – она попросила девушку позвать Кандиду.

Жена управляющего вбежала в комнату с сияющим лицом.

– Неужели началось? – радостно воскликнула она.

– Думаю, нет причин сомневаться, – ответила Жюльетт с усмешкой.

Роды оказались нелегкими, только на следующий день, перед самым рассветом, ей удалось разрешиться от бремени. Марко, большую часть ночи меривший шагами холл внизу, бросился к лестнице, услышав крик младенца. Казалось, прошла целая вечность, прежде, чем на площадке появилась Кандида с торжествующей улыбкой на лице и провозгласила:

– Мальчик!

Марко закрыл глаза дрожащей рукой, охваченный ощущением невероятного облегчения. Его первая жена умерла при родах, ребенок тоже умер. Всю ночь его мучил страх за Жюльетт. Когда на лестнице раздались шаги доктора Морозини, Марко пришел в себя.

– Как Жюльетт? – спросил он, не скрывая напряжения и страха.

– Все превосходно! Она хочет вас видеть. Вприпрыжку, перескакивая через две ступеньки, Марко побежал вверх по лестнице.

* * *

Денизе была послана телеграмма с сообщением, что Жюльетт родила сына. Марко на короткое время вернулся в Венецию, отдать распоряжение управляющему, чтобы тот приготовил дом к приезду его жены и сына – истинное положение дел было известно только Фортуни и Генриетте.

Ребенка решили назвать в честь отца Жюльетт – Мишель. Она получила по почте толстый конверт, вскрыв который, не смогла сдержать возглас горького разочарования: из конверта посыпались клочья последних моделей, посланных Денизе. И хотя в конверте больше ничего не было, Жюльетт поняла: Дениза прекращает все родственные отношения между ними.

Глава 16

Жюльетт впервые увидела Венецию лишь две недели спустя в сумерках. Она стояла на борту «вапоретто»,[17]17
  небольшой пароход, пригодный для передвижения по каналам.


[Закрыть] выдыхавшего из трубы клубы густого дыма, с маленьким Мишелем на руках, тепло укутанным от холодного ветра. Высокие волны поднимались на мерцающих водах Большого канала, разбиваясь о подножия старинных зданий. Но даже в эти ночные часы город покорил ее своим сказочным очарованием. Электрические огни, от которых, вероятно, было не больше света, чем от фонарей прошедших столетий, блуждающими бликами мелькали из средневековых двориков и арок. Улицы, столь узкие, что по ним не могла проехать ни одна повозка, еще более узкие проходы, называемые «калли». То тут то там вспыхивали яркие огоньки свечей в тяжелых канделябрах, отражавшиеся в причудливых окнах дворцов Ренессанса. Однажды Жюльетт почудилось, что она слышит голос женщины, поющей под лютню, – и возникло ощущение остановившегося времени, как будто она возвратилась в великую эпоху могущественных дожей.

– С этим городом нужно знакомиться при ярком солнечном свете, – произнес Марко извиняющимся тоном, понимая, что жена очень устала от длительного путешествия.

– Отнюдь! – возразила Жюльетт не задумываясь. – Он не похож ни на один из знакомых мне городов. Венеция волнует меня, она просто великолепна.

– Я рад, что тебе нравится. Мы выходим на следующей остановке.

На станции они пересели и поплыли на гондоле по длинному каналу мимо моста Риальто. По дороге Марко показывал особенно интересные достопримечательности, но заметил, что самое впечатляющее – еще впереди, где Дворец дожей выходит на лагуну.

– Я пообещал Генриетте, что завтра утром вместе с тобой приду в Палаццо Орфей, – продолжал он. – А после этого мы отправимся ко мне, туда, где я занимаюсь делами.

– С нетерпением жду знакомства со всем. Марко заранее заказал носильщика, и тот уже ждал их, когда супруги вышли из гондолы при скудном свете уличного фонаря. Носильщик погрузил багаж на тележку, остальные чемоданы предстояло забрать с вокзала утром. Жюльетт показалось странным, что добраться до дома Марко можно только пешком, она привыкла к парижскому транспорту. Однако, превосходной компенсацией служила удивительная для столь большого города тишина без скрежета и визга колес и завывания клаксонов. Марко шел впереди по одному из «калли», которые она увидела еще с парохода. Носильщик с тележкой тащился позади. Время от времени они проходили мимо маленьких, встроенных в стены домов, часовен со свечкой, пылающей у ног Пресвятой Девы и Младенца Иисуса. Наконец они вышли на большую площадь Кампо Сан Бенето.

– Вот и Палаццо Орфей, – Марко указал на огромное здание с изящным орнаментом на фасаде, величественно вздымающееся на фоне звездного неба. Дворец занимал почти половину площади. Великолепные готические окна во всю стену от пола до потолка отбрасывали золотые прямоугольники света на плиты мостовой.

– Какое величественное здание! Марко улыбнулся.

– Тебе оно понравится и внутри. Ну, пойдем. Наш дом находится всего в нескольких шагах отсюда.

Жюльетт всматривалась в старинные здания, расположенные на площади, следуя за Марко в маленький дворик, и думала, есть ли в Венеции хоть одно строение, на котором не лежала бы печать художественного гения мастеров прошлых столетий.

– Вот и твой новый дом, Жюльетт, – Марко указал на высокое здание, выросшее перед ними из темноты. И прежде, чем она успела что-то ответить, широко раскрылась дверь, обдав их волной тепла и света, и на пороге появилась экономка Лена Реато, с минуты на минуту ожидавшая их прихода.

– Buona sera, Signor y Signora Romanelli![18]18
  – добрый вечер, синьор и синьора Романелли!


[Закрыть] – Лена, невысокая, полногрудая пятидесятилетняя толстушка с седеющими волосами и ловкими руками женщины из народа, радушно улыбаясь, пригласила войти. – Ах! Ребеночек! Позвольте мне взять его, синьора!

Как только она взяла малыша, Мишель открыл глаза и заморгал, чем привел ее в совершенный восторг.

– О, какое чудесное дитя! Как он похож на всех Романелли, вылитый отец!

Жюльетт бросила взгляд на Марко, не зная, как сильно задевают его эти добродушные замечания. Но он, казалось, не обратил на них никакого внимания. Возможно, уже сумел вычеркнуть Николая из памяти, словно тот никогда не существовал. Жюльетт поняла: для Марко это единственный способ без страха смотреть в будущее.

Жюльетт с облегчением узнала о двух приготовленных спальнях – очевидно, Лена предположила, что Марко не захочет слышать по ночам детский плач.

– Я поставила кроватку малыша рядом с вашей постелью, – она проводила Жюльетт в спальню. – Это очень удобно, не придется бежать далеко, когда мальчик начнет плакать. Вы, наверное, хотите выбрать няньку на свой вкус, но я могу порекомендовать свою племянницу, очень надежную и добросовестную девушку.

– Мы поговорим об этом завтра, – Жюльетт огляделась по сторонам, снимая пальто и шляпу. Марко предупредил, что дом почти не обставлен. Действительно, на окнах только наружные ставни, а мозаичные полы не покрыты коврами, но ей понравилось то немногое из обстановки, что увидела вокруг. Величественная кровать с легкомысленными цветами на бледно-зеленом фоне и поблекшей позолотой, окаймляющей изголовье, несомненно, восходит к восемнадцатому веку. Рядом с кроватью стоял удивительно точно соответствующий ей по форме и стилю старинный комод и изящное кресло у витого туалетного столика с вращающимся зеркалом на позолоченной подставке. Само здание с резными дверями, потемневшими от времени, конечно же, было значительно старше этого антиквариата, столь подходившего ему, старинных безделушек, которые сразу бросались в глаза, когда поднимаешься по лестнице. Лена заметила, что дом понравился новой хозяйке.

– Синьор Романелли унаследовал эту мебель от своей бабушки. Все находилось на складе, когда он приехал в Венецию и сообщил, что вскоре здесь поселятся его жена и сын.

– Вы знали его бабушку? – спросила Жюльетт, расстегивая блузку. Наступило время кормления, послышались всхлипывания проголодавшегося Мишеля.

– Я много лет проработала у нее. После ее смерти мне пришлось наняться на не слишком приятное место, и я почувствовала себя по-настоящему счастливой, когда синьор Романелли предложил стать экономкой в его новом доме. Я, конечно, давно знала: он постоянно разъезжает по делам, но такая приятная неожиданность узнать, что он привозит в Венецию жену и новорожденного сына!

– Да, это и в самом деле неожиданность, – задумчиво произнесла Жюльетт, усаживаясь и принимая из рук экономки Мишеля. – Это как-нибудь повлияет на ваше положение здесь?

– Ни в коей мере, синьора. Я рада, что у Марко появилась семья и буду изо всех сил стараться, чтобы вам понравилась моя работа.

– Ну, конечно же… Я уже слышала, что вы замечательная кухарка, с вами трудно соперничать в этом искусстве.

Лене очень польстили слова новой госпожи.

– Превосходный ужин уже приготовлен, спускайтесь вниз, как только покормите маленького Мишеля, а я тем временем распакую ваши вещи.

Она вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь. Жюльетт посмотрела на сосущего младенца и кончиками пальцев нежно погладила его по темным волосикам. До самого момента его появления на свет она не понимала, что найдет в нем новый источник любви, заполнивший пустоту, возникшую с уходом Николая.

Когда Мишель уже удовлетворенно посапывал в кроватке, она спустилась в большой зал, где ее ожидал Марко, расположившийся на широком диване с высокой спинкой в венецианском стиле. Кроме дивана в комнате стоял только резной буфет и несколько столиков у стены.

– Я не могла предположить, что здесь такая восхитительная мебель, – с восторгом сказала Жюльетт. – Ты говорил о пустом доме. Но ведь эти вещи требуют пространства, чтобы видеть их прелесть. Это достояние твоей семьи, по завещанию перешедшее к тебе от бабушки?

– Да. Думаю, комнаты казались мне полупустыми из-за тех коробок с часами, картинами и другими вещами, которые стоят нераспакованные на верхнем этаже, – он налил в бокалы белый аперитив.

– Ты разрешишь мне самой распаковать их? – попросила Жюльетт, с нетерпением желая увидеть все старинные вещи, которые до сих пор скрыты в ящиках и сундуках.

– Да, конечно. Я только на это и рассчитывал, – Марко протянул ей бокал. – Посмотрим, как тебе понравится эта «тень». Неплохое сухое вино.

Брови Жюльетт удивленно поднялись.

– Почему ты называешь вино «тенью»?

– Его так всегда называли в Венеции. В старину, когда торговцы продавали вино на площади Святого Марка, покупатели уходили пробовать его с палящей летней жары на середине площади в тень зданий, – взгляд Марко задержался на жене, он поднял бокал. – Я хочу выпить за то, чтобы в этом доме между нами не пролегли никакие тени.

Жюльетт сделала глоток, повторив про себя его тост. Все тени – в прошлом. Ради Марко и ради нее самой они должны остаться там навсегда.

Ужинали, сидя в одном конце длинного стола на двух изысканных стульях с высокими спинками, остальные десять стульев были придвинуты к стене. Жюльетт подумала, что сидеть на таком стуле нужно в одеянии из бархата и с прической, убранной драгоценными камнями, как у венецианок эпохи Тициана. Когда она сказала об этом Марко, тот рассмеялся и ответил, что в Венеции поражает не древность, а современность, которая встречается крайне редко. Эта шутка развеселила Жюльетт и немного уменьшила чувство неприятного напряжения от пребывания в чужой обстановке. Как обычно, он поцеловал ее на прощание у дверей спальни. Интересно, сколько времени он будет довольствоваться поцелуем у двери?

* * *

Утром Жюльетт выглянула из окна спальни и впервые увидела Венецию при дневном свете. Зимнее солнце ярко светило, небо было ясным, из окна открывался непритязательный вид на дворик внизу, замкнутый стенами расположенных вокруг зданий, единственным выходом из него оказалась дорожка, по которой они пришли с площади. Жюльетт взглянула на маленький садик, деревья которого распростерли ветви над патио. Среди деревьев были расставлены статуи. Она вспомнила рассказ Марко, что в Венеции множество роскошных садов, спрятанных от взглядов прохожих за высокими стенами, перед ней был один из таких укромных уголков. Жюльетт чувствовала, как тенист и прохладен бывает этот сад летом, когда горячее итальянское солнце буквально выжигает город.

Спустившись к завтраку, она увидела только один прибор. Лена, принесшая кофе, пояснила:

– Синьор уже ушел на работу, но зайдет за вами чуть позже. Он подумал, вы захотите подольше отдохнуть после путешествия.

– О, у меня было больше чем достаточно отдыха в течение последних недель беременности, – ответила Жюльетт, разворачивая льняную салфетку и кладя ее на колени. – Теперь я собираюсь наилучшим образом воспользоваться временем, которым располагаю. Конечно, насколько мне позволит маленький Мишель.

Жюльетт выкупала и накормила малыша, снова уложила его в кроватку и начала исследование дома. Наверху она отыскала коробки и ящики, но с распаковкой решила подождать до следующего дня. Еще не было десяти, когда Жюльетт, одетая для прогулки, попросила Лену присмотреть за Мишелем, а сама направилась в Палаццо Орфей, где надеялась встретить Марко.

На площади она остановилась у похожего на гриб колодца и долго рассматривала величественное здание дворца, блуждая взглядом по витым перилам балконов, поддерживаемых гордо восседающими на постаментах каменными львами. Над великолепной входной дверью находился герб могущественного семейства Пезаро, много столетий назад построившего этот дворец. В одном из зданий, расположенных на противоположной части площади, кто-то играл на фортепиано, музыка легко порхала над площадью, сливаясь с атмосферой чисто венецианского изящества. В лучах утреннего солнца Жюльетт заметила то, что ускользнуло от ее взгляда ночью: окна дворца были составлены из кусочков средневекового стекла, отливавшего в солнечном свете голубизной, золотом и серебром. Жюльетт, захваченная красотой Палаццо, не сразу заметила двух модно одетых дам, которые подошли к крыльцу и позвонили.

Им открыла очаровательная женщина с чертами римской патрицианки, великолепными темными глазами и густыми каштановыми волосами, причесанными в греческом стиле. На ней была зеленая бархатная юбка, жакет средней длины с вышитым арабским узором, рукава жакета напоминали крылья свободно парящей птицы, что сразу указывало на создателя модели: несомненно, жакет вышел из мастерских Фортуни. Приветствуя вошедших, женщина назвала их по именам, но достаточно официально, и Жюльетт сделала вывод, что дамы – клиентки.

Впустив клиенток и собираясь закрыть дверь, женщина заметила Жюльетт, на мгновение задержалась, потом сделала шаг вперед и улыбнулась:

– Вы, должно быть, жена Марко. А я – Генриетта Негрен.

Жюльетт приблизилась к ней с радостной улыбкой.

– Да, вы правы. Но как вы догадались? Полагаю, Марко сказал, что у меня рыжие волосы.

– О нет, он описал, что у вас волосы, как у женщин с картин Тициана. Но заходите же. А где Марко?

– Он собирался привести меня сюда немного позже, но мне так хотелось увидеть Палаццо при свете дня, – ответила Жюльетт, когда Генриетта провела ее в здание.