Текст книги "Диверсант Петра Великого"

…Возвращение мое было триумфальным. Еще при подходе к лавре меня встретили с десяток преображенцев в узнаваемых короткополых камзолах, перегородившие телегами дорогу. Мою тушку тут же стащили с коняги и, запеленав, потащили под белы ручки к руководству, которое, как оказалось, меня уже списало.

– Лексашка! – удивленно вскрикнул при виде меня сам государь. – Живой?! Отпустить! – это он уже бросил моим конвоирам. – Рассказывай! Далече ли стрельцы? Заряжать ли фузеи?

Судя по взъерошенным лицам собравшихся и куче оружия на столе – десятка каких-то допотопных пистолей и дедовских сабель, – они собрались сражаться. Лефорт и его товарищ по службе в полках нового строя генерал Гордон в углу трапезной ворочали бочонок с порохом. Перед Петром на столе лежал клинок, который он, по всей видимости, то ли точил, то ли протирал.

– Еле утек от вражин, государь, – не смог я устоять, чтобы не прихвастнуть. – Верст тридцать отселе стоят. Боярин Федор Шакловитый у них наиглавнейший. Все стрельцы его за отца почитают.

Оба «немца» уже стояли возле стола и внимательно меня слушали. То, что стрельцы оказались на расстоянии одного дневного перехода, им явно не понравилось.

– Сколь их, счесть не случилось. Они где по хатам сидят, где по лескам кашеварят. На глазок сотен двадцать, а можа, и тридцать есть. Они, государь, сильно бражничают. Кажись, такими им долгонько к нам шагать…

– Это есть гут, государь, – встрял в разговор Лефорт. – Ваши полки будут здесь ам абенд… к вечеру. Думать, нужно только усилить посты, чтобы не стать жертвой неожиданного нападения.

Дальше совещание «большого начальства» пошло без моего присутствия. Они еще там долго судили-рядили, что и как делать. В конце концов решили сидеть в лавре тихо, как мыши, и ожидать прибытия помощи из Преображенского, где базировалась маленькая армия Петра.

Ближе к вечеру я был найден неугомонным Лефортом и приставлен к делу – с помощью кузнеца мастерить свой необычный штык на фузею. Оказалось, швейцарцу очень уж понравилась эта идея, которую я брякнул на той, первой встрече с Петром.

– Сроку вам до захода солнца. – Он выразительно поглядел на медленно садящееся солнце. – Сделать годный для стрельбы всем фронтом штык.

Напугал, думаете? Черта с два! Тонкой работы тут самый мизер, так что с ней справится и сельский кузнец. Выслушав мою задумку, приставленный ко мне кузнец, пузатый детина в пахнущем дымом фартуке, это подтвердил.

Штык он сварганил, наверное, за час, а может, и еще быстрее. Правда, выглядел он довольно неприглядно. Не было в нем той смертоносной изящности и изумительной функциональности, как на старинных снимках или на выставках в музеях. Здесь у меня в руках лежала чуть теплая неровная длинная заготовка с толстой трубкой.

– Еж-мое, это что за урод такой? – хмыкнувший мастер, похоже, ничуть не обиделся за такую оценку его труду. – Почистить бы его и поточить, а то Петр свет Алексеевич и тебя, и меня за такое на тополях повесит. Рядышком, чтобы смотрели друг на друга.

И действительно, через полчаса энергичных усилий я навел на штыке такой марафет, что его уже было не стыдно показать.

– Так… – Мой палец ткнулся в сторону кузнеца. – Еще парочка нужна для красивой демонстрации. Такие же сделаешь. И почистить их еще нужно. Чего кривишься? Ты глазенки-то не закатывай. Бегом, бегом!

Сам же я отправился на двор, так сказать, обкатать новое изделие. Именем государя остановил первого же попавшегося солдата-преображенца и стал прилаживать к его фузее новый штык. Попутно, познакомившись, я ему все объяснял.

– …Ты, Андрейка, справный воин. Вона фузея у тоби в чистоте. За припасами огнебойными смотришь внимательно. Эта же штукенция вообще у тебя одного будет. С ней у царя на глазах упражнения показывать будешь. – У него на глазах я медленно надел штык на ствол ружья, стараясь, чтобы он не болтался. – Потряси теперь немного. Держится хорошо. Крепко сел, как влитой. А теперь смотри, что нужно делать…

И прямо тут во дворе на телеге с соломой я показал ему пару-тройку приемов обращения с такой дурой со штыком. Что я, фильмы про Великую Отечественную не смотрел? Там едва ли не в каждом третьем фильме был такой эпизод, где добровольцы с ружьями по чучелам работали. Правда, не все так просто оказалось…

– Ты чё, как Буратино двигаешь? Черт! Говорю, бьешь, как деревянный! – Я забрал фузею у взмыленного преображенца и сам подошел к соломе. – Ты резче бей! Резче! Вот так! Так! – Тяжеленной для моих рук фузеей оказалось не так просто бить. – А ты как колешь? Вот-вот… Что это такое? Подожди-ка! Стой на месте!

До меня, кажется, дошло, в чем была причина некоторой скованности его движений. Его красиво смотревшийся камзол с диким количеством бронзовых пуговиц и каких-то тугих нашивок или петель был немного тесноват. В такой сбруе, действительно, много не наколешь. Критическим взглядом я оглядел и остальное одеяние этого воина.

– Блин, как вы в этом во всем воюете? – вырвалось у меня при виде всего остального. – Это же неудобно. Тесно…

Кафтан, конечно, смотрелся красиво, но определенно не был приспособленным для активной войны – лазанья, прыганья, копания, ползания и остального. В нем и в тесных лосинах-портах с тупоносыми башмачками на ногах было хорошо на парадах красоваться и к мадемуазелям на улицах подкатывать. В вой ну же, как мне показалось, в такой одежде было уж слишком много лишнего. Собственно, это я и высказал преображенцу, пока мы сидели на пеньках и переводили дух после упражнений.

– Чего же вам, Андрейка, портов-то нормальных не дадут? Гольфы еще какие-то… А башмаки, это же смех один! Чуть дождь пройдет, и все. Грязь, сырость, а там и кашель с простудой.

Тот явно не все понимал из моей речи, но в некоторых местах с готовностью кивал.

– Эх, горе-воины, сапоги вам нормальные нужны, чтобы по лужам бегать. А лопатка где? Что моргаешь? Лопатка, чтобы укрепления делать? Вот стреляют в тебя, а ты в него, супротивника, из небольшого окопчика в ответ стрельнешь. Он тебя не видит, а ты его видишь.

Толковый паренек попался, правда в общении со мной немного робевший. Он, видимо, принимал меня за какую-то знатную персону, приближенную к государю, а я его в этом и не стал особо разубеждать. Так проще было…

– А фляжки с тобой почему нет? С водой. В походе ведь и жажда может мучить, – этим «перекуром» я решил воспользоваться на полную, выспрашивая преображенца обо всех особенностях службы; впоследствии мне могла пригодиться любая мелочь. – Нужна ведь фляжка. В обоз-то к бочонкам с водой в походе не набегаешься… Слушай, а карманы у тебя где? Это такие мешочки специальные, нашитые на кафтане, для всяких разных вещей. А рюкзак или на худой конец котомка…

Не знаю, дошел ли бы я в конце концов до ножа-разведчика или тепловизора, но меня остановило негромкое покашливание за спиной. Я развернулся и увидел… Петра с Лефортом, которые, судя по их позам, здесь уже давно грели уши. «Вот же, дубина! Кто же меня все время за язык тянет?! Подумать сначала надо, подумать, а потом рот открывать… Вон у Лефорта рожа аж вытянулась. Непонятно, правда, почему, от природы или от удивления? Я, похоже, уже на парочку смертных приговоров наболтал…»

Мое смятение вообще выросло бы до космических размеров, если бы я хоть одним ухом смог услышать, о чем говорили эти двое несколькими минутами раньше…

– …Тише-тише, майн фроенд, а то он услышит. – Петр едва успел остановить Лефорта, когда тот уже приготовился окрикнуть зарвавшегося мальчишку; тот, только представьте себе, посмел хулить форму самих преображенцев, пошитую по лучшим образцам саксонских военных мундиров. – Давай послушаем.

– Как же так мочь слушать, государь? – никак не мог успокоиться Лефорт, на глазах которого какой-то босоногий прыщ разносил в пух и прах едва ли не основы военного дела. – Это же есть унзин… чепуха! Какой еще лопатка? Зачем? Зольдат не есть трус! Зачем ему копать укрытие?

Не слышал я и их препирательств по поводу фляжек с водой, которые Лефорт вновь назвал расточительством и совершенно никчемным делом.

– Фляжка – лишний тяжесть для зольдат. Зачем? Кругом есть питье. Везде есть речка, колодец, ручей, – начал было Лефорт и тут же сконфуженно сдал назад. – Хотя, государь… – Лефорту вдруг вспомнились окончившиеся постыдными неудачами Крымские походы. – В степи и жаре… фляжка есть нужный инструмент для зольдат.

– А про какие такие карманы Лексашка говорил? И что за сей предмет диковинный рюкзак? – неугомонный Петр то и дело спрашивал у Лефорта о том, что услышал только что. – Хотя… пусть он сам нам все расскажет.

Глава 6. Я собираю свою команду

Жарко. Чертовски жарко. Полуденное солнце палило так, что хотелось сбросить с себя всю напяленную амуницию: и суконный камзол с рядами бронзовых пуговиц, и неудобную треуголку, и узкие лосины – и бежать отсюда прочь. Вдобавок тяжеленная фузея с силой давила на плечо, заставляя неметь руку.

– Спасибо тебе, Петя. Вот подкузьмил так подкузьмил своему «лепшему другу», – сквозь зубы шептал я, как и сотни других солдат механически вышагивая по земле. – Решил мне устроить курс молодого бойца…

Село Преображенское… На широком поле, одним краем которое упиралось в странного вида крепостицу с высокими земляными валами и деревянными бастионами, маршировало сотни три-четыре солдат, которые кривыми рядами то сходились, то расходились. От вытоптанной до камнеподобного состояния земли в воздух поднималась пылевая взвесь, окрашивавшая зеленые солдатские мундиры во что-то непонятное серо-желтое.

– Блин, я уже начинаю жалеть, что сеструха его, царевна Софья, пролетела со своими претензиями на престол, – не переставал я бормотать себе под нос, ведь именно это мне еще помогало хоть как-то держаться на ногах. – Ведь ей самую малость оставалось. Буквально еще чуть-чуть надо было поднажать. Дурость какая-то, честное слово…

«Дурость» – вот слово, за которое тут же зацепился мой мозг, словно за палочку-выручалочку. «Как же можно было проиграть? Софья же, в принципе, не глупая баба. Ведь как-то рулила до этого целым государством. Послов иноземных приводила, реформы даже какие-то проводила, с крымчаками воевать пыталась. Неужели дурость ее раньше не видна была? А советчики ее где были? С кем-то же она советовалась, строила планы, что-то обсуждала? Шакловитый, Голицын – не пацаны ведь. Один целым Стрелецким приказом рулит. Считай, министр внутренних дел как минимум. Второй – представитель знатнейшего боярского рода, во время Крымских походов находился во главе всех вооруженных сил государства. Министр обороны, вылитый… И – что? Все вместе – Софья, Шакловитый и Голицын – облажались! Имея под рукой весь административный аппарат и поддержку со стороны стрельцов, проиграли мальчишке… Откуда эта дурость только в башках берется? Заговор толком подготовить не смогли. Ни одного козыря грамотно не разыграли… У них же идеальная ситуация была! Наследник связался с иностранцами, которые ему весь имидж в глазах простого люда и духовенства подпортили. Петр притом взял моду без охраны разгуливать. Словом, сказка! Приходи и бери его голыми руками! А эти – что? Бог мой, косяк на косяке и косяком подгоняет! Стрельцы бухают в каждом селе, словно в последний раз. Никакой разведки не ведется. Поверить готовы в любые бредни. Чуть нажми, сразу же лапки кверху поднимают…» У меня эта ситуация с бездарно проваленным заговором никак в голове не укладывалась. Неужели ни Софья, ни ее сторонники не понимали, что это их последний шанс? Как оказалось, партия Петра, напротив, это прекрасно осознавала и бульдожьей хваткой вцепилась в представившуюся им возможность… Уже к вечеру того дня, когда несколько крупных стрелецких отрядов заговорщиков с размахом «гуляли» в десятке верст от убежища наследника, к Петру прибыло подкрепление – две сотни «потешных» солдат с целой орудийной батареей и десятков шесть дворянской конницы.

На следующий день в Троице-Сергиеву лавру потянулась непрерывная вереница готовых присягнуть наследнику, среди которых были и представители знатных боярских родов – Шуйских, Шереметевых, Морозовых, Вельяминовых, и высшее духовенство, и офицеры-иностранцы, и многие другие. Примчалась и матушка Петра Наталья Кирилловна во главе многочисленных родственников, которые тут же все взяли в свои руки. К концу этого же дня заговорщики вернули тающие на глазах стрелецкие отряды в Москву, оттуда в лавру полетели слезные сестринские послания брату с желанием примирения…

А как же я? Что случилось после всего этого со мной? Получил ли я свою награду за сведения о стрельцах? Может, должность при дворе наследника? К сожалению, все оказалось совсем не таким, каким мне рисовалось. За свои художества я удостоился лишь дружеского похлопывания по плечу от Петра и сдержанной похвалы от Лефорта. Лев Кириллович Нарышкин, высокий дородный боярин, родной дядя Петра, и его мать, Наталья Кирилловна, взявшие на себя всю полноту власти, вообще смотрели на меня как на пустое место. Пару дней я в лавре мотался из угла в угол как неприкаянный. Никто со мной не разговаривал. Для знати я был безродным, для слуг – очередной игрушкой молодого наследника. Когда же Петр про меня вспомнил, то определил в барабанщики в Преображенский полк для «познания всех тягот воинской службы и подготовки к славным на славу Отечества деяниям». Вот так я и оказался, блин, в петровской армии на самой нижней ступени, и вместо сверкающих воинских высот мне светили пока лишь едкая пыль марширующих солдат и вонь загаженных солдатских нужников!

Тяжелые, монотонные упражнения по шагистике, нудные пристраивания в ряды и колонны выматывали не хуже повисшей в воздухе жары. Над марширующими солдатами стоял тяжелый дух пота и, что греха таить, мочи, который после пяти часов непрерывных экзекуций уже совсем не ощущался. Многие шатались, с трудом переставляя ноги.

– Дурость, как есть дурость, – как ковыль, шатало и меня. – И всегда у нас все так… Через задницу, через свою дурость! Все наши неудачи через дурость.

Эта мысль о дурости, как источнике российских бед, прочно засела в моей голове. Сразу же стали вспоминаться многочисленные примеры этой самой дурости, приводившие к бедам и трагедиям… В 1223 году, накануне битвы на Калке, русскими князьями были зарублены монгольские послы, которые требовали выдать им половецких ханов. Последнее стало для монголов поводом для нападения на русские земли… В 1377 году на реке Пьяне монгольское войско напало на русский лагерь, в котором все, от воеводы и до самого последнего дружинника, лежали пьяными вповалку. В результате разгрома объединенного русского войска Нижегородское и Рязанское княжества остались без защиты… В начале своего царствования Петр Первый начал штрафовать за ношение традиционной долгополой и широкорукавной одежды и бороды, что на столетия закрепило за ним славу гонителя старорусских традиций и обычаев… В 1867 году император Александр Второй поставил свою резолюцию на указе о продаже территории Аляски Северо-Американским Соединенным Штатам за 7,2 млн золотом, которое наша страна так и не увидела. Через несколько десятилетий на бывших российских землях были открыты месторождения золота, нефти, угля, газа… В 1923 году несколько моряков с линейного корабля «Парижская коммуна», катаясь на лодке в заливе, решили осмотреть форт «Павел» – крупнейшее фортификационное сооружение России, в те годы используемое для хранения более 30 тысяч морских мин. На территории между моряками возник спор о годности хранящихся мин для военного использования, разрешить который попытались банальным поджогом одной из них. В результате чудовищного взрыва погибли десятки матросов и мирных жителей в Кронштадте и Ораниенбауме, уничтожен весь запас мин Балтийского флота… Я бы, наверное, еще долго вспоминал эти то курьезные, то трагичные случаи в нашей истории, но реальность вдруг громко напомнила о себе. Погруженный в себя, я не успел среагировать на очередной разворот и со всего маха врезался в спину впереди идущего солдата, вместе с которым и благополучно растянулся в пыли.

– Вставайт! Шнель!

Подниматься не хотелось от слова «совсем», обессиленные руки и ноги просто взывали об отдыхе; а прямо надо мной, брызгая слюной, орал рябой офицер в треуголке:

– Бистро, свинья! Вставайт!

Я же, не слушая его, снова и снова пытался сглотнуть стоявший в горле ком. Адски хотелось пить. Язык вырос до неимоверных размеров, превратившись в шершавый кусок камня. На зубах скрипел песок.

– Плохой зольдат! Шлехт! Свинья! Грязный свинья! – Чумазая харя с торчавшими торчком усами, делавшими бывшего ганноверского наемника, а сейчас инструктора в потешном войске Петра, похожим на таракана, продолжала на меня орать. – Вставайт!

Не-е-еа… Ори – не ори. Сил все равно не было. После пятичасовой шагистики с тяжеленной фузеей на плече и боевыми припасами на груди я совсем обессилел. Блин, урод усатый… Сдохну сейчас… Вот тебе и армия! Петя совсем, что ли, сбрендил? Решил мне курс молодого бойца устроить… Помощник, мля… Не, точно сейчас сдохну. Кровь с силой била в висках. Грудь ходила словно кузнечные мехи, пытаясь вдохнуть побольше воздуха. Тут же все по-настоящему!

И в этот момент, видимо, чтобы я еще больше проникся вкусом эпохи, судьба мне преподнесла еще один сюрприз.

Хлоп! Хлесткий удар березовой, гладкой от частого использования, палкой пришелся мне прямо по пояснице. У-у-у! Как же больно! Падла!

Хлоп! Офицер с садистской ухмылкой саданул по мне еще раз. Что же ты лупишь, дебил? Не видишь, что у меня больше нет сил?

– Ленивый есть плохо! Арбайтен! Нужно много арбайтен! – Тараканьи усики вновь очутились рядом, а на меня дохнуло тошнотворной чесночно-тухлой вонью. – Только хороший зольдат получайт много-много пфенниг! Слушайт меня!

По знаку офицера пара подошедших солдат, покрытых с головы до ног пылью, перевернули меня на спину. Теперь вопящий ганс показался передо мной во всей красе своих кривых ног в тесных лосинах, крепко сбитого тела с огромными ручищами и нелепыми усами.

– Эта ленивая свинья есть наказан! Все слушайт меня! – Во время речи у него яростно дергались руки, по лицу пробегали судороги, заставлявшие смешно подпрыгивать кончики усов. – Каждый зольдат дер кониг Петер должен быть сильный, должен терпеть боль!

Меня же от всех этих ужимок, до боли напоминающих выступление одного бесноватого ефрейтора, вдруг разобрал смех. Стресс, что ли, так на меня подействовал? Не знаю, но от смеха скрутило знатно. Я ржал как умалишенный, не замечая ни испуганно-удивленных взглядов отступивших от меня солдат, ни темнеющего лицом офицера.

Хлоп! Хлоп! Палка вдруг начала со свистом рассекать воздух, падая на многострадальное тело. Хлоп! Хлоп! Взмокший от пота ганс продолжал озверело лупить по мне. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Тряпки камзола уже давно разошлись по швам, и палка лупила по голому телу. Хлоп! Хлоп! Мне было уже совсем не до смеха…

– Убьешь ведь, скотина, – прошептал я, выдавливая из пересохшего горла хрип.

К счастью, судьба в очередной раз оказалась ко мне благосклонной, явив свое личико в виде запыхавшегося и встревоженного Петра. Эта орясина, как выяснилось, не только поглядывал за мной сам, но и поручил это делать другим. Проверял, что ли? Собственно, сейчас это уже было не важно… Петр, такой же потный и грязный, как и остальные солдаты, стоял рядом со мной и укоризненно разглядывал меня.

– Что ж ты, брат, служить не желаешь? Инфантерия ведь самый нужный для нашего Отечества вид войск. Только здесь сыщешь ты и славы воинской и верных товарищей, – с отеческой заботой поучал меня присевший рядом Петр. – Закалишь свои члены непрестанными трудами на воинской ниве. – Он снисходительно кивнул на мои синяки. – А битие, Лексашка, зело полезное дело для русского человека. От бития железо крепнет, а человек мужает! – Он выразительно поднял палец вверх. – А как же иначе воинскую науку познаешь?

Что на это было сказать? Как ответить? Битие же здесь – это не просто мордобой, а философия. Через рукоприкладство воспитывают в семьях, наказывают нерадивых работников, учат ленивых слуг. На улице замешкался и шапку перед боярином толстобрюхим не снял, получи парочку плетей. «Вежество» перед сельским старостой не выказал, могут березовыми прутками по ягодицам отхлестать. Во дворце нравы еще проще. Неуклюжему служке, что клюквенный морс на платье какого знатного человека пролил, сразу кулаком в морду дают так, чтобы и юшка, и зубы в разные стороны полетели. В полках же нового строя, сформированных по образу и подобию западноевропейских армий, мордобитие вообще и за наказание не считалось. Стороны света не знаешь – в рыло, господина офицера неправильно поименовал – два, а то и три раза в рыло. Если же фузею или камзол не почистил с вечера, то могут и палками шкуру прогладить…

Словом, что мне было ответить? Оправдываться? Клясться, что исправлюсь? Может, в царские ноженьки броситься и молить о переводе в царские денщики? Не-ет! По чужим правилам шулера никогда не обыграешь. Да и не было у меня времени, чтобы здесь… своим ходом год за годом… расти в чинах, званиях и влиянии. Тем более я знал, что в ближайшие годы ничего экстраординарного не произойдет. Петр забьет на управление страной, оставив все на мать и ее родственников, и весь год посвятит своему воинству. Еще через год он с головой окунется в другую свою забаву, которая со временем выльется в настоящую страсть, – строительство парусного флота. Года через три под нажимом родственников и офицеров-иностранцев он возобновит войну с Крымским ханством, выбрав своей целью Азов. Потом, после этой бесполезной войны, Петр отправится в составе Великого посольства по странам Западной Европы искать союзников для борьбы с Османской империей и вербовать иностранных мастеров для работы в России…

Однако все это, напоминавшее бестолковые метания охотника в погоне за целым десятком зайцев, меня совершенно не устраивало! Я не мог ждать десятки лет, когда наконец смогу без боязни воспользоваться гигантскими возможностями создаваемой империи для поиска той проклятой картины-портала. Конечно, я понимал, что врастать в окружение Петра нужно постепенно, не торопясь, обзаводиться нужными связями, копить полезные знакомства и бесценный опыт… Но из-за знания будущего все это казалось мне пустым, не нужным и даже вредным. Многочасовое глотание пыли на плацу, ночное корпение над никому не нужными учебниками по навигации и фортификации, безумные пьянки и дикие развлечения Петра и его товарищей. Я знал, чего хочу…

– Али, Лексашка, в праздности желаешь жить? Мошну свою токмо набить чтоб? – Молодой царь грозно сдвинул брови, пристально всматриваясь мне в лицо. – Отвечай мне без промедления, как на духу!

Я огляделся по сторонам, скользнул взглядом по недоуменной роже ротного ганса, по жадно глотавшим воздух солдатам. Потом запрокинул голову далеко назад и посмотрел на небо – глубокое, синее-синее. После чего выдал такое…

– Праздность, мошна – это все грязь, государь. Сплюнуть и растереть. Отечество наше меня волнует. Его судьба, сила, будущее. Оно же, как агнец на заклание, со всех сторон окружено волками. Крымчаки да османы на весь наш юг зарятся, клятые ляхи не прочь на западе куски поотрывать, шведы на Новгородчину клыки скалят. Али не вижу я этого? Вот из-за чего душа у меня болит, государь. – Я ведь ни капли не лукавил; моя жизнь теперь оказалась неразрывно связана с будущим страны. – Хочу я, чтобы Россия крепко на ногах стояла, чтобы ни одна шавка не смогла на нас косо взглянуть. Токмо вижу я, государь, что не той дорожкой мы пошли. Дальняя она и с поворотами разными, с пеньками и ямами на пути.

Не надо думать, что я просто мел языком и сказки Петру рассказывал. Государь, несмотря на все огрехи молодости, обладал, как я успел убедиться, довольно неплохим кругозором. Видимо, сказались и домашнее обучение, и собственные занятия. Петр буквально запоем учил геометрию, черчение и математику, неплохо разбирался в географии. И вешать ему лапшу на уши, рассказывая о своих фантазиях, было себе дороже. Однако я помнил и то, что юный государь был очень увлекающимся и азартным человеком. И если такого удачно подцепить, то он может очень многое на кон поставить. На последнем я и решил сыграть…

– У меня, государь, столько военных придумок, что голова кругом идет. Есть и простые придумки, как штык и особые гранаты с дробом, а есть и сложные придумки. Дозволь мне, государь, все эти придумки сделать и тебе показать… Не пожалеешь. Такое сделаю, что никто другой даже помыслить не сможет, – выкладывая все это, я прекрасно понимал, что иду ва-банк. – А коли не сдюжу, то делай со мной, что захочешь.

Конечно же, я сильно рисковал. В глазах Петра я без труда читал сомнение, что было естественным. Ведь кого он видел перед собой? Мальчишку, который еще недавно пирожками торговал, который испугался тягот воинской службы. Об этом же, почти слово в слово, заявил и один из петровских приближенных, смотревший на меня, как на таракана:

– Что тут рядить, милостивец? Сколь таких уже было, не счесть! – Статный офицер с щегольскими усиками окатил меня волной презрения. – Ты, государь, ему честь оказал, при себе служить оставил, позволил науку воинскую изучать, а ентот что? Сопли по сусалам размазывать начал, палок испужался! – Слова свои он подкрепил смачным плевком, едва не угодившим в меня. – Одно слово – безродный шпынь, пирожечник. Палок ему еще дать, государь, и с голым задом за ворота отправить.

Чувствовалось, что чаша весов, на которых решалась моя судьба, качнулась не в мою сторону. «А я-то что разлегся? Ведь отметелят сейчас, и все, прощай, дом!» Боднув воздух головой, я привстал с земли:

– Дай мне месячишко, и покажу тебе скорострельные фузеи, с которыми умелый солдат десяток или даже два десятка врагов на поле боя остановит. А еще через месячишко представлю под твои очи таких солдат, что всемерно тебя удивят своим умением. – И, рванув на шее ворот камзола, глухо добавил: – Голову свою ставлю на заклад, что все исполню.

…Все-таки я выиграл у судьбы еще немного времени. Не знаю, как мне удалось убедить Петра и что он там вычитал в моих глазах, но карт-бланш на свои действия я получил. К государеву согласию мне также удалось выпросить еще много чего: и два десятка солдат со своими фузеями, запасом патронов и пороха, пару жеребцов с телегой и почти два рубля денег. Хватит всего этого на реализацию моих планов или не хватит, должно было показать лишь время.

Задумки мои, за которые я не побоялся даже свою голову на заклад поставить, были просты. Сейчас попасть на самый верх я мог несколькими путями. Первый, путь Меншикова из моей истории, был проверенным и, как показало время, реализуемым. Нужно было всего лишь быть верным Петру как собака, участвовать по всех его делах, мыслимых и немыслимых забавах, словом, стать его самой настоящей тенью. Другой путь, особенно для такого безродного нищего, как я, состоял в постепенном карьерном росте. Здесь тоже не все было гладко. Я не обольщался по поводу своего «полководческого» таланта и понимал, что вряд ли переживу будущую мясорубку предстоящих войн. Мне нужен был третий путь, где я бы не был шестеркой или подтирателем царской задницы или геройски погибшим за Отечество. Здесь я должен стать самостоятельной сильной фигурой, которую бы ценили и с которой бы старались не связываться. Для этого мне нужны были люди, лично мне преданные, готовые на многое, если не на все. Вот с этими мыслями я, прихрамывая и отряхивая пыль с камзола, прохаживался перед моими новыми подчиненными.

– Откуда сам? – подошел я к первому солдату, кряжистому мужику с щеткой русых усов и ручищами лопатой. – Ремесло какое знаешь?

– Из ковалей мы, господине. И батька коваль, и батька его коваль был, и его батька, – собственно, это и объясняло немалую ширину его плеч, и черные от въевшейся гари ладони.

Кивнув на это, я перешел к другому. Этот мордатый был рябой. Все лицо в небольших серых пупырышках. Казалось, коснись рукой, весь в гное окажешься.

– При боярыне Морозовой обретался. Холопствовал, господине, – окая, заговорил он.

Третий солдат тоже был из дворни. Его сам Петр выпросил у какого-то боярина за высоченный рост и дурную силу. Четвертый, пятый, шестой и остальные солдаты также были под стать. «Да уж, молодцы! Каждой твари по паре. Кузнецы, слуги, повар, один шорник, кажется. Из этих мне диверсантов не слепить…» Да-да, я хотел создать отряд для решения особых вопросов, как любят говорить в определенных кругах. Им не надо бодро шагать по мостовым захваченного города, не надо бежать в атаку в едином строю, не надо красоваться в затейливых мундирах перед жеманными девицами. Мне нужны были люди особого склада, которые и в дом заберутся без стука, и в лесу не чужие, и с ножом работать могут. Словом, не здесь я нужных мне людей искал… «Бычки тут одни, а мне нужны кто? Блин, что же я туплю-то?! Среди убийц и воров поискать надо мастеров на все руки. А что? Жизнь учит, что алмазы искать надо в навозе и грязи… Вот и поищем тех, с которыми мне сам черт не брат».

– Так! Слушаем меня внимательно, солдатики. Наш государь отдал мне вас в подчинение. Звать меня Александр Данилович или командир, по-простому. Буду вас учить воевать по-новому. Умелым и разумным обещаю честь, славу и кошт казенный, а остальным – батогов ядреных, – поддал я строгости и солидности в голос. – Так… Ты! – выцепил я пальцем рябого с пройдошистым лицом. – Будешь главным над остальными. Здесь монеты на обустройство. В соседней деревушке найдешь пару изб с двором у леса, чтобы на постой встать. Припасов купи на три десятка человек. И кузнеца мне найди. Все ясно? – Небольшие потертые монетки – с десяток алтын – волшебным образом исчезли с ладони рябого, что заставило меня поволноваться. – Воровать и бражничать будешь, повешу на березе, а перед этим потроха на сучьях развешу.

Отправив забухтевших что-то солдат на поиски нашей новой базы, я вместе с одним из солдат, серьезным молчуном, двинулся в Москву. Путь мой лежал в Разбойный приказ, где я надеялся подыскать себе новых подопечных.

– Блин, всю задницу отбил. Я, дурак, еще у себя дороги хаял. Да у нас настоящее стекло, автобаны русские, – взвыл я после пары часов езды на телеге; если бы не мягкая перина из сена и каких-то старых тулупов, то я бы, наверное, с места встать не смог.

Пробиться в самое святое Разбойного приказа – подвалы мне удалось лишь после долгих мытарств. Я ведь совсем забыл о том, что сейчас у служек приказа было самое горячее время. Ведь только-только отгремел бунт и начался сыск всех его участников. Дорога от Преображенского, где сейчас располагался Петр со всем двором, до Москвы была увешана виселицами со стрельцами. Плахи стояли и в городе. Приказ же буквально «стоял на ушах». Служки, как оголтелые, с кучей свитков носились из одной норы-комнатки в другую. Делая страшные лица и пуча глаза, подьячие с бормотанием проносились мимо меня, даже слушать ничего не хотели.