Текст книги "Сотворение Волжской России. Книги 1,2,3"

Вторая половина Комитета продолжает работать над проектом Конституционных изменений, а практически над новой Конституцией, и тут Иван Иванович, говоря об общих контурах этих изменений – порядке формирования, верхней палаты, увеличения срока действия Президента, увеличения полномочий Думы по формированию Правительства – вдруг совершенно серьезно заметил:

– Кстати, Андрей Андреевич, есть предложение, и оно, в общем-то, находит поддержку не только у членов Комитета, переименовать Главу государства из Президента в Государя, в этом названии яснее просматривается суть Главы государства, точно определяемая родным русским словом. Как, Андрей Андреевич, звучит?

– М-да, – задумался Ярославцев, – звучит-то звучит, но… Когда ваш проект будет готов?

– Скорее всего к среде.

– Ну хорошо, сделаем так: опубликуем его как проект на всенародное обсуждение и передадим в Городскую Думу для внесения поправок. Потом опубликуем в окончательном варианте за месяц до выборов Госдумы и Президента-Государя и утвердим Референдумом. Я думаю, это будет где-то в августе-сентябре.

– Хорошо, так – значит, так. У меня всё пока.

– Успехов Вам, – Ярославцев пожал Туржену руку и проводил его до дверей.

– К вам Спицын, Андрей Андреевич, – заглянула в неуспевшую закрыться дверь Дюжева.

— Пусть заходит, – сказал Ярославцев, проходя к своему столу.

Спицын Алексей Павлович, Председатель Городского Телерадиокомитета, не появлялся в Администрации с той ночи или, вернее, того утра, когда Ярославцев собрал здесь в Администрации руководителей всех предприятий, чтобы объявить им о введении чрезвычайного военного положения и всех прочих «радостей» в связи со случившейся, в ту ночь, рукотворной катастрофой. В то же утро, используя антенну над зданием телефонной станции, он организовал передачу информации в эфир. За городом была еще одна радиомачта с ретранслятором, который вышел из строя при скачках напряжения в ночь с 1999-го на 1224-й год.

Спицын, в то субботнее утро, уже после начала совещания, собрал всех работников всех радиостанций города, которых набралось аж 12 человек, объявил им о мобилизации и повёз список мобилизованных, во главе с собой, в военкомат. Там бы этот список или затерялся, или же попал по недоразумению в какую-нибудь рабочую команду, кто бы стал в этой суматохе уточнять – для чего он. Однако, к счастью, Спицын наткнулся на самого Зубова, и тот, выслушав его, посоветовал обратиться к Жилину, тот «отфутболил» его к Ярославцеву, к которому в то утро, можно было пробиться только теоретически и то через труп дежурной секретарши. Она к нему пропускала, каждый раз спрашивая шефа по селектору, только членов Совета Обороны или тех, кого сама, по его приказу, вызывала.

Потолкавшись среди мечущихся по зданию Администрации и военных, и гражданских, он вспомнил про Сафонова, с которым неоднократно сталкивался по работе. У них даже установились добрые деловые отношения.

Через полтора часа, разыскав Председателя городской Думы на одном из хранилищ оптового городского рынка, где тот проводил ревизию продовольственных товаров, Спицын поведал ему о своих проблемах. Немного подумав, Сазонов выдал ему неоценимый совет:

– Вот что, Алексей Павлович, со своим мобилизационным списком ты не крутись и не мозоль глаза начальству, а то под горячую руку всех твоих дикторов и корреспондентов зафугуют куда-нибудь ещё дальше, чем меня. Лучше найди полковника Зенина – он где-то в Администрации уже, наверное. Так вот он организует сейчас, не знаю, снабжение продуктами или прямо питание всего мобилизованного населения, а мобилизованными являются все. Ты этому полковнику передай список на пайки, как для мобилизованной команды.

Сказано – сделано. Разыскав Зенина в кабинете, который он только-только начал, обустраивать по-своему, Спицын передал с волнением список своих мобилизованных. Зенин посмотрел его и спросил:

– Кто у Вас заместитель по тылу? По вопросам обеспечения?

– Никого, я сам, Спицын Алексей Павлович. Вот я в списке, – ткнул он пальцем.

– Хорошо, – Зенин положил список на стол и подчеркнул его фамилию, – а теперь напишите адрес вашего расположения и телефон. Есть телефон?

– Есть, – обрадовано достал свою авторучку Спицын.

– Вот и отлично.

Спицын написал, всё, что требовалось.

– Ну вот, идите, Вам позвонят, – взял список Зенин.

– До свидания.

– Всего доброго.

Спицын, довольный удачным завершением дела и восхищенный несуетливой уверенностью Зенина, сел в свою машину и, не успев выехать с площади, был остановлен нарядом дорожно-патрульной службы, который арестовал его Жигулёнок. Возмущаться было бесполезно, машину отогнали к бару тут же на площади, у которого уже стояло около тридцати таких же. Написали мелом на капоте номер стоянки и сообщили Спицыну, где он сможет её найти, когда арест будет снят. Попытку протестовать пресекли сразу. Сержант в каске и бронежилете только бросил: «Приказ председателя Совета Обороны». И всё, дальше Спицын, растеряв своё радостное настроение, пошёл пешком.

Однако горечь его притупилась, когда добрался до работы и, философски глядя на происшедшее, он смирился с временной, как надеялся, потерей своего «Жигулёнка». Тем более, что ведь знал о приказе: до десяти утра все машины поставить в гаражи. Знали об этом, и его «мобилизованные». Однако пятеро корреспондентов рассудили, что уж милиция и военные вряд ли во время Военного Положения поставят свои машины на прикол, а скорее наоборот, и ушли искать попуток для записи репортажей и сбора информации. «Когда-нибудь вернутся» – только и сказал Спицын, узнав об этом, и плюхнулся в свое кресло.

Вечером, уже часов в шесть, ему позвонили из штаба Зенина, сказали, за какой столовой они закреплены, и приказали продублировать список и передать его директору этой столовой не позже восьми утра завтрашнего дня. Там ему и скажут, когда им приходить питаться. Всё, сняв груз ответственности за удачу этой полулегальной мобилизации, Спицын воспрял духом и ринулся организовывать, договариваться, пробивать, оформлять… Уже через два дня его корреспонденты разъезжали за интервью, репортажами, информацией по всему городу, используя как бесплатное такси милицейские патрульные машины. Радиостанция, пока единственная, работала с шести утра до десяти вечера. Музыка занимала не больше 15—20% эфирного времени, остальное – новости, репортажи, комментарии и просто озвучивание решений Совета Обороны и Президента.

В условиях быстро меняющейся обстановки, радио стало бесценным источником информации для почти всего населения. Уже со среды Спицын, при горячей поддержке связистов, которые круглосуточно колдовали над ретранслятором, уже выдавал в эфир программы в четырех волновых диапазонах. Вчера к вечеру опробовали телевизионный канал, а сегодня с 17:00 собирались запустить из студии канала «Ахтуба» телепрограмму. Но в 9 утра к нему заявился зенинский инспектор, который проверял в их столовой соответствие расходов продукции нормам. Он, при проверке списков поставленных на питание, наткнулся на 12 «апостолов», которые взялись неизвестно откуда. В списке мобилизованных предприятий, организаций, утвержденных Ярославцевым, их не было. Инспектор был, конечно же, не дурак, он сам ежедневно слушал сводки новостей, понимал, что радиокомитет штука, конечно же, нужная, но порядок есть порядок, нужная или, ненужная организация определяет не он, а Совет обороны, и Ярославцев утверждает их список. Поэтому он и зашел к Спицыну и посоветовал ему срочно разобраться с этим недоразумением лично с Ярославцевым. Инспектор обещал пока не составлять акта о выявлении самозванцев. Но если ничего не будет предпринято, то он вынужден будет передать вечером документы в прокуратуру и их, всех 12 человек, ждет, скорее всего, ночной Трибунал.

Напуганный столь нелепой, но вполне возможной, в условиях военного времени, перспективой попасть в кандалы, да ещё и подвести под трибунал всех своих людей, Спицын как ошпаренный кинулся в Администрацию. Немного успокоившись в приёмной и взяв себя в руки, он попросил Дюжеву обязательно доложить о нём Ярославцеву, а то «Сегодня же пойду под Трибунал за то, что в городе существует радио и, с сегодняшнего вечера, заработает телевидение». Дюжева почти не выключала радиоточку над своим столом. Её, конечно же, тронула судьба Спицына и его радиокомитета, но ничуть не удивила – военное положение, шаг влево, шаг вправо… В общем-то, конечно, напряжение огромное у всех от Президента до землекопа, а уж в таком напряжении совершить роковую ошибку.… Да, «От сумы, да от тюрьмы, не зарекайся!» Поэтому, едва заслышав шум открываемой двери, она выскочила из-за стола и, пропустив Туржена, прямо в дверь кабинета сообщила о Спицыне, что делала исключительно редко, есть же селектор.

Алексей Павлович поздоровался с Ярославцевым за протянутую тем руку, сел за стол и достал программу телепередач на субботу и воскресенье.

– Слушаю Вас, Алексей Павлович, кажется? – Ярославцев был, конечно, знаком с ним, но шапочно.

– Да, Андрей Андреевич, – Спицын начал рассказывать о том, как они работают сейчас, как выходят в эфир и как решают, возникающие проблемы. В конце он сказал, что налажено телевидение и с сегодняшнего дня пойдет телепрограмма. Протянув Ярославцеву, который чувствовал тревогу Спицына, телепрограмму, он, наконец, приступил к главному:

– Теперь об одном сложном деле, Андрей Андреевич.

– Вот-вот, не ради телепрограммы Вы же сюда добирались.

– Да уж. Дело в том, что сегодня мне грозит трибунал, – и Спицын рассказал о визите инспектора, и о положении, в котором оказались все его работники из-за недооформления их статуса.

– И всё-то? – улыбнулся Ярославцев, потом взял лист бумаги, быстро набросал черновик и отдал его Спицыну:

– Передайте Дюжевой, пусть срочно напечатает, чтобы я успел подписать, у меня есть ещё минут 25. Спицын быстро вышел из кабинета, а Ярославцев углубился в чтение рутинных приказов и указов уже напечатанных и подготовленных на подпись.

Спицын вернулся к себе, как человек, избавившийся от опасного и тяжелого груза. Он разыскал в столовой инспектора и довольный передал тому копию приказа, в котором ему, Председателю Городского Радиокомитета объявлялся выговор за несвоевременное оформление работы его организации в условиях военного положения, но главное – Городской Телерадиокомитет восстанавливался в списках работающих по мобилизации организаций с субботы 16 апреля 1224 года.

А Ярославцев, уже сидя в машине, которая мчалась на электростанцию, к его бывшему сокурснику, думал о жестких превратностях военного положения и беззащитности перед государственной машиной всех, начиная с Президента. Он вдруг физически ощутил жуткую усталость от огромного нервного напряжения последней недели. Страх – вот кто правит бал в его государстве. Ярославцев даже прикрыл глаза, как ребенок, который прячется так от окружающего мира. Закрыл глаза – и, всё, нету. Но это не помогло, он снова открыл глаза и попытался поставить себя на место Спицына, понять весь ужас его состояния, когда дело запахло трибуналом. Однако что-то плохо получалось. Зато собственные страхи, которым он дал волю, захлестнули его: «Не дай Бог провалится хоть одна экспедиция, да ещё, если человеческие жертвы, да ещё, если начнётся настоящая война, с кем-то многочисленным и отчаянным, типа монголо-татар. Всё, дорогой, позорно прощайся с креслом. Ну и чёрт с ним с креслом. Никогда не держался за место. Что тогда будет с городом, а значит с Татьяной и мальчишками. Сейчас все ресурсы брошены на оборонительный вал, создание в городе жёсткого порядка и, главное, обеспечение новыми сырьевыми и энергоресурсами. Без них – никакой войны не выдержать. Хотя бы пару-троечку лет, а потом уже сам чёрт не брат. «Господи, помоги мне. Стоп! Нам, помоги, нам», – взмолился Ярославцев и снова закрыл глаза.

Машина остановилась перед проходной ТЭС, вахтёр открыл ворота и они тронулись во внутрь. «А все-таки кресла жаль», – подумал Ярославцев. «Ишь ты, вкусная штука власть? – ехидно спросил он себя и сам себе ответил: «Любое дело, которое получается, вкусно» – и задавил свои страхи, вернее загнал их куда-то внутрь. Машина остановилась перед крыльцом, на которое вышел встретить президента директор ТЭС Зарубин Станислав Сергеевич.

– Ну, здорово, Стасик, – улыбнулся Ярославцев.

– Здоровее видали, – улыбнулся, пожимая руку президента Зарубин, – сколько лет, сколько зим, Андрюха.

– Да, уж – только по телефону и разговариваем. Кстати, ты за тот ночной разговор в субботу не обижайся, – Ярославцев хлопнул Зарубина по плечу, – сам понимаешь, ситуация была… как обухом – очевидное – невероятное.

– Ладно, я сам до сих пор никак не приму сердцем новую обстановку. Понимаешь, просыпаюсь каждое утро, как будто ничего не случилось, только дойдя до ванной, где нет горячей воды, начинаю вспоминать, что нет и прежней жизни.

Так, разговаривая, они дошли до красного уголка – столовой. Вернее это десять лет назад была собственно столовая, но в начале девяностых её закрыли, так как рабочие и служащие станции стали питаться тем, что приносили из дома – столовая стала не по карману. Сейчас снова открыли, уговорив поработать поварами несколько женщин из состава каждой смены. Собственно сами смены немного сократились численно, и с четырёх смен станция перешла на три, как и все работающие сейчас с полным напряжением заводы.

Остались в основном женщины. А 35% высвободившихся работников-мужчин отправили на строительство городского оборонительного рубежа. Так решили на общем собрании, которое Зарубин собрал ещё в тот первый суматошный день.

Сегодня, загодя предупреждённые о прибытии Президента, пришли и отсыпная, и заступающая ночная смены.

Ярославцев продолжал встречи с коллективами предприятий и их руководителями, и это была очередная такая встреча. Он коротко остановился на состоянии дел в городе, о начавшемся севе, об отправке экспедиций и новых законах. В заключение своей получасовой речи он напомнил, что отключения города от электроэнергии сегодня и завтра ночью не будет, и электростанция должна эту нагрузку удержать.

Вопросы посыпались сразу. Ярославцев долго разъяснял суть нового уголовного наказания и готовящееся запрещение абортов. Чувствовалось, что большинство, а перед ними сидели в основном женщины, принимают его сообщения без восторга, когда же разговор зашёл о налоге на бездетность, с левой стороны первого ряда встала пожилая женщина.

– Кладовщица инструменталки, – успел шепнуть Зарубин, – ярая коммунистка.

Она с нескрываемым возмущением произнесла целую тираду:

– Это как же получается? Я всю жизнь строила, великую страну, не оглядываясь на свою личную жизнь. Строила ГЭС, поднимала корпуса большой химии и трубного, а кто-то живет ради собственных плотских удовольствий, и я ещё, получается, должна содержать их детей? Это издевательство.

Ярославцев не успел раскрыть рот для ответа, как из противоположного угла зала поднялась старая женщина (уборщица, тетя Маша, восемь лет как на пенсии). Она волновалась и, как бы сдерживая себя, подергивала левой рукой верхнюю пуговицу своего халата.

– Окстись, Зинаида, какую чушь несёшь? Кому нужны будут твои заводы, если детей не будет, а? Да ты просто несчастный человек и… дура, прости Господи. Вон у Галинки четверо. Героическая, действительно героическая женщина, да ещё в этой стране, которую ты неизвестно для кого такую строила.

Тут поднялась вместе с поднятой, как у первоклассницы, рукой, молодая женщина лет тридцати с небольшим (Галинка):

– Господин Президент, уберите этот налог, не нужны мне её деньги, от них злобой и ненавистью пахнет. Мы с мужем сами своих детей поднимем, заработаем.

– Муж твой, может быть, а ты сама-то и полгода в год не работаешь, то в декрете, то на больничном, то за свой счёт с детьми, – снова вскочила кладовщица и с презрением бросила, – ра-бот-ни-ца.

Тут поднялась ещё одна женщина и закричала, что Галке хорошо – у неё мужик золото, а как быть, когда самой тянуть приходится и детей и мужа-пьяницу.

Вскочила другая, третья, кто-то стал бросать реплики с места, начался шум и гвалт, кричали уже не о Законе, а за свою жизнь.

Но тут поднялся Зарубин и зычно крикнул:

– Тихо! Ну бабы, расшумелись, подеритесь ещё у меня! Вот уедет президент, и разбирайтесь здесь сколько угодно, кому нужны дети, а кому сам процесс. Продолжайте, Андрей Андреевич, – и повернулся к Ярославцеву.

Тот стоял, улыбаясь, и только кивнул головой:

– Спасибо, Станислав Сергеевич. Знаете, милые женщины, кому служит государство?

– Народу! – крикнул кто-то из задних рядов, так, как будто в этом сильно сомневается.

– Правильно. И главная задача любого государства – это сбережение и увеличение своего народа. Потому что жизнь государства ну никак, не может быть дольше, чем жизнь народа. Умрёт государство, народ помыкается и создаст себе другое, а умрёт народ, государство без него и мгновения не протянет, даже завоевывать себе другой народ будет некем. Поэтому-то государство и должно беречь свой народ, который жив только имея смену поколений. Так что извините, не позволим мы мужикам Ваньку валять, а вам не рожать, а строить неизвестно для кого. Ещё я не сказал о том, что в пенсионное законодательство также вносятся изменения. Каждый поднятый к совершеннолетию ребенок будет прибавлять матери дополнительные начисления так, что, даже, не работавшая ни одного дня, но вырастившая пятерых детей, женщина будет получать пенсию на одном уровне с человеком, проработавшим за среднюю зарплату, всю свою совершеннолетнюю жизнь, до пенсионного возраста.

– А если ещё и работала?

– Пенсии естественно будут складываться.

– Можно вопрос? – с заднего ряда поднялся мужчина, – Вот вы говорили, что отправили экспедицию в Баку в составе 18 единиц техники, а не безопаснее ли и эффективнее было отправить эту экспедицию по Волге – Каспию?

– Безопаснее и эффективнее. Вы правы, но это будет возможно только в мае, в лучшем случае, когда Волга пойдет через плотину. До той поры мы не можем послать туда корабли типа река-море, потому что они не пройдут по обмелевшей за плотиной реке, не говоря уже о пустых шлюзах. А сейчас нам главное как можно быстрее развернуть разведку пластов. Так что, как только пойдет вода, мы отправим туда корабли, но уже с оборудованием для добычи нефти из хотя бы одного разведанного месторождения, уже имея там, на Апшероне, мало-мальски обустроенную колонию.

Ответив ещё на несколько вопросов, Ярославцев завершил собрание и вместе с Зарубиным, отправился перед отъездом осмотреть его хозяйство. Они прошли по машинному залу, спустились в хозяйственный двор, и уже прощаясь, Зарубин сказал:

– Послушай, Андрей, тут у нас на зоне сидели три инженера-проектировщика по котлам, ну знаешь, спецы по сосудам высокого давления. Они при проектировании какой-то конструкции, года три назад, применяли новые материалы, и все было бы нормально, но чисто механическая ошибка в написании ГОСТа сварки по новым обозначениям привела по цепочке к взрыву конструкции, погиб человек. В общем, получили сроки все, кто ставил свои подписи под злополучным чертежом. Так вот, я их вытащил сюда, сам понимаешь, что использовать их в кандалах с лопатами, все равно, что компьютером гвозди забивать. Они у меня начали разработку небольших компактных теплоэлектрических станций мощностью 50 и 100 киловатт, а вчера Тулаев забрал их к себе продолжать эту работу вместе с его группой. Я обещал им, что поговорю с тобой об их помиловании. В самом деле, мужики уже почти по три года отсидели, переживают, конечно. А? Как это? Возможно?

– Возможно-то возможно. У Тулаева, говоришь?

– Да, вот их фамилии, – Зарубин вынул из кармана сложенный листок бумаги.

– Давай, я поговорю с ним, может, что и сделаем для твоих протеже, а ты, если не секрет, откуда про них узнал?

– Так там, на зоне моей жены брательник начальником отряда служит, он мне, месяца два назад, на дне рождения, про эти золотые головы рассказал. А тут как началась вся эта котовасия, так я и вспомнил про них. Ведь ты же понимаешь, что единой энергосистемы больше нет, а все эти колонии надо снабжать электроэнергией, а там либо дров немерено, как на Урале, либо уголь, либо нефть.

– Ох, Стасик, быть тебе министром энергетики.

– Гм, ловлю на слове, господин Президент.

– Лови, лови, только потом не пожалей, работа министра не мёд, ответственности море, работать придётся на износ. Так что подумай, считай, я, тебе уже официально предложил, в понедельник жду ответа.

Они расстались, и Ярославцев, заехав в Администрацию, отдал последние распоряжения и отбыл домой.

Андрей Андреевич попросил водителя остановить машину на проспекте, напротив его дома. Он не хотел заезжать во двор и демонстративно грузиться с мальчишками явно с целью поездки на природу. Привыкнув возвращаться домой при отключенном электричестве, Ярославцев и сейчас поднялся к себе по лестнице и постучал в дверь, не воспользовавшись звонком.

Мальчишки уже собрались, и он сходу отправил их в машину, проверив экипировку. Затем, переодевшись по походному, присел на диван, позвонил Татьяне, доложил ей о полной готовности мальчишек и своей к походу, попрощался, положил трубку и глянул на часы. Стрелка перевалила за половину третьего. Ярославцев встал и, быстро обувшись, вышел из квартиры.

Без пяти три его машина подъехала к самолету, у которого уже собрались люди. Здесь были: Гринёв, Жилин, Бердников, Тулаев, Ситников, оба внука Бердникова, сыновья Кузнецова и Ситникова.

– Ну что, все в сборе? Здравствуйте, – в ответ на приветствие присутствующих спросил Ярославцев.

– Все, Вас ждали, Андрей Андреевич, – улыбнулся Жилин.

– Ну, мы вроде не опоздали. А где Зенин и Кузнецов?

– Они уже на месте, нас ждут.

– Отлично. Так в чем дело? Где командир самолета?

В это время по трапу самолета спустился пилот в рабочей лётной форме и, увидев черную Волгу с мигалкой и человека, окружённого несколькими из уже прибывших ранее, обратился к Тулаеву, который стоял ближе всех к самолету:

– Это Ярославцев?

– Он.

Тогда, застегнув молнию на куртке, пилот обозначенным строевым шагом подошёл к Андрею Андреевичу, приложил руку к козырьку фуражки и доложил:

– Господин Президент, самолёт к вылету готов. Капитан Чечевицын.

Ярославцев пожал ему руку и скомандовал:

– Рассаживайте людей, капитан. И вперед, полетели.

Через двадцать минут, после взлета, набора высоты над городом и разворотом над плотиной на запад, самолёт уже приземлился, показав пассажирам в иллюминаторы темную ленту Дона.

К трапу на правах хозяина подошёл Кузнецов. Вместе с Чечевицыным он весело помогал выходить из самолета мальчишкам, потом здоровался с взрослыми.

Через несколько минут вся группа двинулась к Дону, вернее к левой его протоке, которая находилась примерно в километре от посадочной полосы. На верхней части склона, с которого была видна разлившаяся вода и заросший лесом остров, располагалась большая поляна. Она находилась вблизи дубовой рощи, опускающейся по склону к реке. Поляна тоже спускалась вдоль леса к реке метров на двадцать выше по течению. Там была безлесная береговая полоса около сорока метров, затем снова начинался лес.

– Вон там отличное место для рыбалки, – показал на эту полосу Кузнецов, когда они уже подходили к лагерю, состоящему из пяти палаток в рядок лицом к реке, и костра перед ними, на котором закипал большей пятилитровый чайник. В лагере находился Зенин и два солдата. После приветствий, размещения и изучения с пригорка речного ландшафта, Кузнецов представил Ярославцеву подошедшего к ним командира разведгруппы капитана Юрия Борискина, а сам пошёл собирать мальчишек на рыбалку.

Ярославцев, Бердников, Тулаев, архитектор Ситников и Борискин склонились кружком над картой, которую капитан разложил на своей полевой сумке. Борискин пояснял, что они находятся сейчас на окраине Вертячего; что этот заливчик сейчас является протокой и, по всей видимости, постоянной. Может, через несколько сот лет, углубляя и промывая правую протоку, Дон и получит пересохшую и превратившуюся в цепь заливчиков и озер левую, но сейчас эта протока ещё достаточно глубока и маловероятно, что после разлива изменится. Порт, на взгляд Борискина, лучше ставить километрах в четырех ниже по течению. Там сливаются эти две протоки и наибольшая глубина этого участка реки. Ещё на километр ниже, почти у Песковатки, новая протока уже является явно только весенней, там прекрасный брод, глубиной сейчас, во время разлива, до 30 сантиметров, а дальше сравнительно узкое русло, удобное для строительства моста. Там сейчас и идёт переправа Донбасской колонны, киевского посольства и двух Кировцев для казаков правобережья.

После короткого совещания вся эта группа, усиленная ещё двумя солдатами охраны, отправилась пешком осматривать побережье и вернулась в лагерь только к сумеркам. Уставшие, но довольные они определились со строительством моста, города, порта, бумажного комбината, городской зоны отдыха и дороги к Волге.

Лагерь был полон запахов дымка, ухи и шашлыка. Между костром и палатками генералы расстелили одеяло. Кузнецов постоянно поддерживал с Борискиным связь по рации, поэтому путешественников ждал накрытый стол с разлитой в миски ухой, политой подсолнечным маслом, вареной картошкой с луком, солеными огурцами с помидорами. Над шашлыками у мангала, получив от Зенина последние инструкции, остался колдовать сержант. Двое солдат, которые вернулись вместе с реконгносцировщиками, налив ухи в свои походные котелки, ушли отдыхать в палатку, а четверо генералов, капитан, четверо штатских и шестеро мальчишек, тесно расположившись вокруг одеяла, ждали, когда начнётся ритуальное священнодействие.

Кузнецов поднял желтевшую в сумерках и отблесках костра генеральскую звезду и со словами «Внимание, господа» – отпустил её и следом одну за другой ещё три такие же с тем же жестом в стоящую перед ним большую кружку. Налил в неё из большой пластмассовой бутылки «Пепси» и сказал:

– По старинному обычаю обмоем наши звездочки братиной. Начнем с младшего и по кругу, – передавая кружку своему сыну, добавил, – каждый может сказать одно или несколько слов по случаю или просто сказать: «Согласен». В смысле: «поддерживаю предыдущих ораторов». Понятно? – и посмотрел на пацанов, сидящих рядком.

– Да, да, понятно, – нестройно ответили мальчишки.

В это время переданная от Кузнецова кружка, наконец, достигла его восьмилетнего сына, который, смущаясь, взял её и растерянно таращил глаза на взрослых, не зная, что сказать.

– Скажи: «За генералов», – подсказал ему шёпотом Бердников, сидящий с ним рядом.

– За генералов! – пискнул мальчишка и отпил несколько глотков из кружки.

– Во, молодец. Правильно. Боевой пацан, – раздавались одобрительные возгласы взрослых, которые, было, замерли в ожидании, как выплывет малец, впервые брошенный в подобную ситуацию.

Потом были: «За здоровье», «За армию», «Согласен»… Последним из мальчишек кружку получил Пётр, как самый старший среди них.

– Добивай до дна, у нас свой напиток будет, – посоветовал ему Кузнецов.

Петр глянул – «Пепси» занимала почти половину кружки. «Ого, – подумал он, – оставили». И вдруг, улыбнувшись, произнес:

– За то, чтобы стать генералом.

– О-о-о, ай да Ярославцев, – всплеснул руками Кузнецов.

– Молодец сынок ваш, Андрей Андреевич, – зааплодировал тосту Жилин, весело зааплодировали и остальные.

Гринёв, хитро улыбнувшись, подмигнул застывшему с широко открытыми удивленными глазами Ярославцеву-старшему:

– Какого орла скрываешь, Андрей Андреевич, нехорошо.

Ярославцев посмотрел, как его старший, допив кружку до дна, поставил её с брякнувшими на дне звездочками на одеяло и, укоризненно покачав головой, сказал:

– Эх, сынок, чтобы стать генералом, надо сперва солдатом послужить.

– Я согласен, – смущённо ответил Пётр.

Дружный хохот взорвал тишину. Кузнецов открыл две бутылки водки и одновременно слил их под затихающий смех в кружку. Первым должен был пригубить капитан Борискин, именно пригубить, не более, так как он нёс ответственность за охрану лагеря и не раз за ночь должен был проверять посты и дозоры.

– Смерть врагам! – бодро произнес молодой капитан, приложился к кружке и передал её в вежливой тишине Ситникову. Тот выпил «За здоровье генералов» и передал Кузнецову. «Чтоб не черствила звезда душу» – произнёс Кузнецов и, хорошо хлебнув, передал Зенину, который объявил, что согласен и тоже, «приняв на грудь», передал Гринёву, но тот немного помолчав, как бы думая о чем-то своём, сказал:

– А я не хочу пить за смерть врагам. Ещё Фридрих Великий говорил о наших, не таких далеких, как здешние, предках: «Русских можно перебить всех до одного, но не победить». То же можно сказать и о других. «Мертвые сраму не имут», – это Святослав, уже даже отсюда далекий наш предок. «Не в силе бог, а в правде», – это чуть позже скажет Александр Невский, который, кажется, в прошлом году родился. Так вот, гибель врага не всегда означает победу, так же, как и сама победа не обязательно зависит от гибели врага. Наша задача – победить, то есть добиться какого-то выгодного нам результата, а целенаправленно добиваться смерти врага вовсе не значит добиться победы. Поэтому я хочу выпить за то, чтобы эти звездочки, не были запятнаны злом, а сияли от победы добра, силы духа и правды.

– Браво, – аплодисменты сопроводили последующий приём Гринёвым вовнутрь своих ста-ста пятидесяти.

Ярославцев, приняв эстафету, обнял кружку и совершенно серьезно произнес:

– Это звездочки генералов русской армии, а русский солдат, русский былинный богатырь всегда были защитниками своего народа и только. Я не беру советский период, когда коммунисты просто воспитывали кровавые штыки, держались на крови и, в конце концов, рухнули, как, кстати, рухнула и Золотая орда, не ценившая человеческую жизнь. В общем, я пью за людей, которые имеют сегодня эти звёзды потому, что они по духу своему русские солдаты, солдаты добра. Зарубите себе это, мальчишки, на носу, – и усмехнувшись добавил, – особенно будущие генералы.

– Ну, спасибо Президенту за теплые слова, – улыбнулся Кузнецов.

– Приятно сказано, – добавил, улыбнувшись, Зенин.

– Быть добру, в общем, – принял кружку Жилин.

– Согласен, – в свою очередь приложился Тулаев.

– А я хочу сказать, что Юра просто не то имел в виду, что вы все подумали. Просто он за решительность и натиск в бою, так, капитан?

– Так точно, – Борискин, чувствовал большую неловкость от своего тоста, он уже и сам не знал, что он имел в виду, но эта фраза, которую он как-то услышал из уст боевика РНЕ, ему вроде понравилась, а сейчас, слушая Гринёва и Ярославцева, ему открылась её опасная глупость.