Текст книги "Хтонь. Зверь из бездны"

«Вот кому-то повезло такую допрашивать», – подумал Казарин, облизнув сухие губы. И вдруг его до костей продрал озноб: ведь некому допрашивать-то, давно уж ночь на дворе! Дверь на этаж железная, Козлюк ее на ключ закрыл, на два поворота! На всем этаже, а может, и во всем здании, не считая вахтера внизу, – больше никого, кроме Артема!

Казарин вскочил как ужаленный. При этом взгляд его случайно упал на страницу медицинской книжонки, и он с медленно просыпающимся в душе ужасом прочитал:

«Спектрофилия – сексуальное влечение к привидениям…» Замызганная брошюрка была открыта на букве «С», хотя Артем точно помнил, что он уже пролистнул эту страницу и закончил чтение на букве «Ф»…

Лампочка над головой взорвалась с оглушительным хлопком. Ее осколок угодил Казарину в щеку. Свет погас. Артем завыл от боли и смертной тоски. Затем он вспомнил, чему учила бабка Матрена: «Ежели привидится чего, или упокойник ночью придет – надобно гнать его матерной бранью», – и заматерился срывающимся голосом. Потом кинулся в коридор и больно врезался впотьмах лбом в косяк.

Коридор был темен и пуст. Даже радиоприемник заткнулся. Лишь из туалета доносился звук стекавшей жидкости, как будто кто-то только что слил воду из бачка и он теперь наполняется по новой. Но сливать воду было некому. Казарину вновь вспомнилась бабка Матрена, которая утверждала, что явление мертвяка миру живых всегда сопровождается звуком текущей жидкости: «С водой, с водой упокойничек приходит».

Шарахнувшись от туалета, из которого несло, как из свежевскрытой могилы, Артем бросился к двери на лестницу и, забыв, что она заперта, принялся долбиться в нее с громкими криками. Двери было все равно. Вспомнив наконец, что без ключа ему не прорваться через несколько миллиметров листового металла и три сантиметра дерева, Казарин затравленно огляделся. Вернуться в темный кабинет и разыскивать ключи, которые лежали где-то в ящике стола, было выше его сил. Артем в изнеможении сполз спиной по гладкокрашеной поверхности двери, преграждавшей ему путь на свободу, обхватил голову руками и тоскливо завыл. Ноздри его щекотал еле ощутимый трупный запах.

Глава 16
Стая

Главный герой ненадолго разуверяется в существовании потусторонних сил, подвергается нападению со стороны существ, от которых он этого совсем не ждёт, и узнаёт, каким необычным образом можно использовать бюстгальтер фабрики «Большевичка», если подойти к делу с каплей фантазии.

Внезапно Казарин уловил в конце длиннющего коридора какое-то легкое движение. Он поднял голову и присмотрелся. Вроде бы дверь в один из кабинетов чуть приоткрылась, и оттуда даже протянулась по линолеуму пола полоска света.

Артем с трудом поднялся на ноги и, ни о чем больше не думая, слепо попер на свет. Все равно идти было больше некуда. Он шатался от пережитого в кабинете ужаса, ноги подкашивались на ходу. Старый растрескавшийся линолеум прилипал к подошвам ботинок и отклеивался от них при каждом шаге с громким противным чпоком. В зарешеченные окна молча таращилась на Казарина сальная морда полной лунищи.

Немного не доковыляв до приоткрытой двери, Артем услышал приглушенные звуки. Вроде как стонала женщина. Он не выдержал и сорвался на бег. Подскочив к двери, с силой рванул ее на себя… и дверная ручка осталась у него в руке. Видать, держалась она на честном слове завхоза Петровича, который не прочь был пропить все, что плохо лежит, стоит, висит и даже ввинчено, включая шурупы, на которых обычно держатся рукоятки дверей в нормальных домах. Здание облпрокуратуры в разряд нормальных домов явно не входило. Еще и потому, что интерьер помещения, куда заглянул Казарин, напоминал не столько кабинет следователя, сколько внутренность публичного дома. Если зеленая лампа с гербом СССР и толстенные папки бумаг на столе еще хоть как-то роднили этот шалман с казенным учреждением, то два тела, которые сплелись в любовном экстазе прямо на этих самых бумагах, уж никак не вписывались в общий деловой интерьер. Равно как и пустые бутылки зеленого цвета с водочными этикетками, катавшиеся по полу. Сладко сопевшая среди них, свернувшись калачиком, тушка следователя Горелова по кличке Перегарыч заставляла вспомнить, что Артем все же находится в прокуратуре, а не в доме свиданий – но лишь отчасти. Во сне Перегарыч нежно, как возлюбленную, обнимал початую бутылку вина «Алиготе», которое в народе называли «кисляк».

Лысый мужик в спущенных штанах, подпрыгивавший на обнаженном женском теле, повернул лицо к Казарину – и оказался не кем иным, как следователем Козлюком. Только непохожим на самого себя – красным, распаренным как рак. Непохожий на себя Козлюк выпучил рыбьи зенки и выдохнул невпопад, вместе с алкогольными парами:

– Темыч! А чего это у тебя с лицом?

Спящий Перегарыч что-то пробормотал себе под нос про надзорное производство и обломившуюся премию, а затем перевернулся на другой бок. Бутылки на полу жалобно зазвенели.

Артем поднес руку к щеке, а когда отнял, вся ладонь была красная. Никогда еще он не чувствовал себя так глупо. Недавний испуг вышел сквозь поры кожи едким соленым потом, и щеку ощутимо засаднило. Он развернулся и на негнущихся ногах зашагал обратно к своему кабинету, не обращая внимания на Козлюка, который семенил за ним, подтягивая спадающие портки, и канючил, чтобы Казарин не сообщал начальству о пьянке в служебном кабинете и приведенной прямо на рабочее место проститутке. Совершенно не к месту Артему подумалось: и где только они взяли такую красивую шлюху?

В спину ему донеслось внезапным напоминанием о липком ужасе, не так давно пережитом на кладбище:

– Учти, Темыч, всем, кто мне дорогу перешел, теперь вороны крест обсирают!..

* * *

Доковыляв до своего кабинета, Казарин кое-как нашарил в темноте прохладное основание настольной лампы, щелкнул тумблером и в изнеможении опустился на стул. Чтобы успокоиться, взял наугад со стола первую попавшуюся книгу.

Это оказались «Достовѣрныя и правдивыя демоновъ и – бѣсовъ описанiя подъ редакцiей Сатановскаго» – толстенный фолиант в облезлом кожаном переплете без даты выхода в свет. Откуда он здесь? Ах да, Артем прихватил его, повинуясь минутному порыву, вместе с другими книгами в «научке» – еще поругался из-за этой книженции с библиотекаршей. Та долго не хотела выдавать ее навынос, все ворчала, что она, мол, из редкого фонда. Но Казарину было недосуг просиживать штаны в читальном зале – тем более из-за единственной статьи в этой своеобразной энциклопедии чертей, упырей и прочей нечисти. Артема интересовал только один демон, который должен был обитать в этом справочнике демонолога под буквой «М». Или не должен. Честно говоря, Казарин взял этот увесистый и совершенно бесполезный в его работе кирпич с единственной целью: убедиться, что побитый молью старенький «йог» в детских джинсах выдумал всю историю про цыганского демона от начала до конца.

Он небрежно разломил толстенную книжищу пополам, пролистнул с десяток жухлых от времени страниц, похожих на желтые листья кладбищенских кленов. И, не веря своим глазам, прочел:

«Мулло – нежить, вампиръ в фольклоре цыганъ; мертвецъ, возвращающiйся съ недобрыми намѢренiями, питающйся кровью живыхъ. Обычно жертвами М. становятся люди, виновныя въ его смерти. Тако-же М. въ цыганскiхъ легендахъ – вампиры, и отличаются повышеннымъ половымъ аппетитомъ. Животная страсть можетъ столь сильно овладѢть М., что онъ доводитъ возлюбленную имъ женщину до смерти…»

Артем вздрогнул от резкого стука и повернул голову к окну, чуть не вывихнув себе шею. Что-то темное, размером с растоптанный башмак и примерно такого же цвета, медленно сползало по стеклу, оставляя на нем широкую темную полосу. Голубь. Твою мать, что это на него нашло?

Казарин всегда ненавидел птиц. Мерзкие твари! Тупиковая ветвь эволюции. Эта его фобия пошла еще с тех времен, когда маленький Артемка скакал по питерским чердакам. Там ему попадалось много тушек дохлых голубей, растерзанных хулиганистыми ленинградскими котами. То ли оттого, что он насмотрелся, что у них внутри, то ли по какой-то другой причине, но птиц Казарин ненавидел и боялся.

Артем вскочил, шагнул к подоконнику, сложил ладони лодочкой и прильнул к стеклу. Он уловил какое-то движение, но толком не мог рассмотреть, что происходит по ту сторону черного глянцевого зеркала: свет лампы мешал. Тогда вернулся к столу и щелкнул выключателем. Кабинет погрузился во мрак. Казарин вновь посмотрел в окно. На улице светало. Стекло криво пересекала кровавая полоса.

На фоне серенького предрассветного неба мелькнула еще одна быстрая тень, и вслед за этим последовал новый удар. Еще одна растрепанная тварь врезалась в задребезжавшее стекло и затрепыхалась, ломая крылья между прутьями решетки.

И сразу же чуть посветлевший небесный окоем заслонила темная шевелящаяся масса. Очертания трепещущих крыльев на мгновение появлялись в темном квадрате окна, чтобы с жирным шлепком распластаться на стекле. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Другие птицы врезались грудью в прутья решетки, рассекая ее пополам. Кишки и черная в темноте кровь брызгали на стекло, сползая по нему вниз сообразно силе тяготения. На эту мерзотную кашу налипли перья и пух. Головки голубей, размозженные о стекло и повисшие на грубых прутьях решетки, казалось, смотрели прямо на Артема, и он даже в темноте различал их глаза, в которых была сосредоточена вся боль этого мира. От звучных ударов стекла содрогались, будто от канонады. Вдруг Казарин заметил, как правую створку окна прочертила черная трещина, за ней – вторая. Затем прямо по центру стекла разверзлась дыра с острыми клыками осколков, в которую хлынуло горланящее живое месиво. Птицы распарывали себе грудь об острые зубья стекла, содержимое их животов испачкало подоконник. Артем сломя голову бросился к выходу из кабинета, выскочил в коридор и стремительно захлопнул дверь. В нее с той стороны тут же явственно начали биться птичьи тушки.

Казарин утер дрожащими руками лицо – на ладонях осталась влажная кашица из крови и пуха. Затем он вытащил из кармана ключи с увесистой пронумерованной гирькой вместо брелока – чтобы сотрудники сдавали их вахтеру на выходе, а не таскали с собой. Дрожащей рукой, раза с пятого попал в замочную скважину. Повернул ключ на три оборота, до упора – будто то, что стучало в дверь с обратной стороны, могло вырваться из кабинета и… Что «и», Артем и сам не знал, и предпочел бы никогда не узнать.

Отворив железную дверь, которая оказалась не заперта (видимо, Козлюк, Перегарыч и их ночная гостья уже успели ретироваться, пока Казарин воевал с птицами), он начал спускаться вниз. И только тут заметил, что за окнами уже совсем светло. Липкий испуг прошел и сменился недоумением: уже во второй раз за последнее время пернатые твари нападали на Артема. Нажрались, что ли, чего? Какого только дерьма не сливают в реки и не выбрасывают в воздух черногрязинские фабрики и заводы. Тут, того гляди, сам начнешь по-птичьи курлыкать, яйца нести и на людей нападать.

Размышляя таким образом, Казарин спустился на два пролета вниз. И нос к носу столкнулся со Стрижаком. Майор сиял, как новенький юбилейный рубль, который в народе звался «картавчиком» – за профиль Ильича на обороте. Сходство усиливалось еще и тем, что Стрижак слегка картавил, особенно когда волновался.

– А я к тебе с поздравкой, Темыч. – Физиономия майора прямо-таки расплывалась от самодовольства.

– У меня вроде именины зимой только, рано еще, – отшутился Казарин, впившись глазами в бумагу, которую майор держал в руке.

Стрижак, видимо, заметил нетерпение друга и нарочно не спешил удовлетворять его любопытство, наслаждаясь собственным всеведением. Вместо дела он принялся травить свои обычные байки:

– Окунули тут одного забулдыгу в КПЗ. День проходит – он не трезвеет. Два – обратно пьяный! На третий – смекнули, что дело нечисто, принялись шмонать всех в камере – ни у кого не нашли спиртного! А этот гад и на следующий день снова в драбадан! Я уж на своих начал думать: не проносит ли кто ему бухлишко. Бомжи, которые в КПЗ вместе с ним сидели, клялись и божились, что забулдыга этот при них в рот ничего не брал, а пьянел как-то внезапно и вроде бы сам по себе. Вот только что сидит тверезый – и на тебе, поплыл! Наконец лопнуло мое терпение, и отправил я его на обследование к медицине. Медицина нашла у него в крови лошадиную дозу: 0,37 процентов спирта! Так и написала мне в бумажке диагноз: «самопроизвольное клиническое опьянение»! Оказалось, что этот дятел работает на пивоваренном заводе. И заразился дрожжами! Споры поселились у него в кишечнике и прекрасно там себя чувствуют, ты прикинь, Артемка! И стоит этому счастливчику съесть чего-нибудь, содержащее сахар – да хоть бы просто сладкого чаю выпить! – как дрожжи в его брюхе начинают бродить и сами собой превращаются в спирт! Не человек, а ходячий самогонный аппарат! Нам бы с тобой так, а?

Но Казарин смотрел на Стрижака такими глазами, что тот не стал больше томить и интриговать.

– Вот, ознакомься, – сунул он Артему принесенную с собой бумажку. Похоже, ему и самому не терпелось увидеть реакцию друга на ее содержание.

Майор с Казариным отошли к лавке для посетителей, которая, ввиду раннего часа, была совершенно пуста, уселись, и Артем с выражением продекламировал:

– «Второе октября. Около 15.00 на территории завода имени Цюрупы неизвестные в состоянии алкогольного опьянения кидали камнями в низколетящие самолеты, принадлежащие областному обществу ДОСААФ. В результате хулиганских действий разбито три стекла в окнах второго этажа, камнями повреждены лоб Ленина и лицо профсоюзного активиста Бабайкина, висящего в «Красном уголке». Виновные не установлены», – Казарин хохотнул. – А что, они там оба висели, что ли, и Ленин и Бабайкин?

– Да не то, дальше давай! – нетерпеливо оборвал его Стрижак, и Артем продолжил зачитывать сводку городских происшествий.

– «Третье октября. Около 11.30 в очереди за спиртным в винно-водочный магазин № 15 (в народе именуемый «Птичка») задавлен насмерть мужчина 40–45 лет. Личность устанавливается».

– Да нет же, за четвертое читай! – недовольно проворчал Стрижак.

– «Четвертое октября. В парке имени Тридцатой ноябрьской годовщины Великой Октябрьской революции, в Аллее Героев труда дворником обнаружен бюстгальтер марки текстильной фабрики «Большевичка», надетый неизвестным на бюст ткачихи Курочкиной. Возбуждено уголовное дело по статье «Вандализм» УК РСФСР», – прочитал Артем и расхохотался. – А почему одевание бюстгальтера на бюст ткачихи Курочкиной сочтено актом вандализма? Это ж не грудь Венеры Милосской! Вот ее портить лифчиком, да еще фабрики «Большевичка», – форменный вандализм…

– Да погоди ты! – вновь оборвал его майор. – Ты же меня просил все, что в сводках появляется из преступлений на сексуальной почве или просто разные необычные случаи к тебе тащить? Просил. Вот я и притащил! Но это еще не все. Слушай, что было дальше…

Глава 17
Грудь ткачихи Курочкиной

Читатель узнаёт, почему Ильичи лепятся как куличи, а простую ткачиху изваять не так-то легко, видит, как социалистический реализм сдаёт свои позиции под напором современных форм искусства, а также убеждается, что в очереди за водкой можно встретить вполне реальное чудовище, а не то, которое порождает повышенная концентрация винных паров в организме.

Ситуация в самом деле сложилась из рубрики «и смех и грех», только пока непонятно было, чего в ней больше – смеха или греха.

Все началось пять лет назад, с того, что скромную ткачиху Курочкину стали выдвигать в Героини труда. То ли ядреная деревенская буренка – кровь с молоком – приглянулась кому-то из обкомовского начальства, то ли просто план по Героям выполняли – в точности неизвестно, да и не важно. Далее все пошло по отработанному десятилетиями стахановскому сценарию. За ткачиху исправно вкалывали девчонки-ученицы, выдавая на-гора́ по дюжине норм в сутки. Сама Курочкина тем временем разъезжала по партконференциям, где гневно клеймила с высоких трибун империалистов и разжигателей войн. Все вроде бы были довольны – особенно империалисты и разжигатели, которым взволнованный голос советской ткачихи и ее пламенные речи никоим образом не мешали продолжать творить их черные дела. Так и шло дальше по накатанной, пока наконец лично Леонид Ильич Брежнев не нацепил на полную ткачихину грудь вожделенную геройскую звездочку. В родном Светлопутинске так обрадовались этому событию, что решили в честь трудовой славы землячки срочно установить в аллее Героев труда бюст, изображающий новоиспеченную Героиню.

Все бы ничего, но обком вдруг решил сэкономить, и в итоге скульптуру заказали не какой-нибудь столичной знаменитости, а местному виртуозу резца и кисти, почетному члену Союза художников СССР Ринату Крюкину. Виртуоз сдал работу в срок, успев, как и было оговорено, отлить ее в бронзе.

Но у комиссии обкома от увиденного зашевелились редкие волосики на розовых лысинах. Во-первых, то ли скульптор торопился поскорее выполнить заказ и получить гонорар, то ли у местного самородка, в соответствии с его «говорящей» фамилией, оказались руки-крюки. Одним словом, ткачиха Курочкина вышла больше похожей лицом на вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, которых Крюкин к тому времени наклепал уже несметное количество, чем на самоё себя. Но зато простодушный резец Крюкина в высшей степени реалистично изваял непомерно высокую грудь Героини – видимо, единственное, что мастер нашел достойным отображения в простонародном пролетарском облике ткачихи-ударницы. И это было «во-вторых». И этого хватило с лихвой.

Комиссия обкома поначалу вынесла резолюцию: «Признать вкус члена СХ СССР тов. Крюкина не отвечающим высоким требованиям морали советского общества и отправить работу «Бюст Героини труда ткачихи Курочкиной» на переплавку».

Крюкину было, в сущности, наплевать, отвечает или не отвечает вкус его члена высоким требованиям морали советского общества, ибо все общество его не интересовало, а только один социальный срез в виде молоденьких студенток художественного училища, в котором он числился преподавателем. Но обидеть творца может каждый, а поднести стакан – только тонкий ценитель искусства. Оскорбленный в лучших чувствах художник наотрез отказался возвращать аванс, выданный ему перед началом работы. Таким образом, списать бюст как производственный брак местным бюрократам стало значительно сложнее – деньги-то за его изготовление уже частично уплачены. И тогда обкомовская верхушка, скрипя зубами, выдала новое постановление: «Бюст ткачихи Курочкиной установить в аллее Героев труда для всеобщего обозрения в целях воспитания трудового энтузиазма в гуще народных масс. Для наиболее сильного воздействия данного произведения на зрителя выбить на постаменте надпись: «Героиня труда Курочкина С. И.». Это, значит, чтоб ткачиху не приняли за Ленина с сиськами.

Постановление было выполнено в кратчайшие сроки, и мощный бронзовый бюст с соответствующей помпой установили куда следует. Опять вроде бы все довольны. И Крюкин, оставшийся при авансе (который он, к слову сказать, уже успел спустить на кутежи в ресторанах города с молоденькими студенточками). И обком, с честью выбравшийся из сложного бюрократического капкана. И даже сама ткачиха Курочкина, которой, как ни крути, все же было приятно, что ее изображение, пусть и слегка напоминающее нетленный образ Ильича с сиськами, красуется на главной аллее центрального городского парка. Особенно же были довольны горожане, ибо бронзовая грудь ткачихи Курочкиной тут же обрела вполне реальную жизнь в многочисленных городских легендах и анекдотах. Анекдоты переходили из уст в уста горожан, член союза художников переходил из уст в уста студенток, Ильичи пеклись как куличи, а ткачиха Курочкина украшала своей знаменитой персоной чахлую аллейку.

Так продолжалось до сентября текущего года, когда в один из дней ранним утром сторож парка Егорыч узрел на бронзовых персях ткачихи… бюстгальтер! Поначалу старик не поверил своим глазам – и не столько потому, что лифчик был невероятных габаритов: иначе бы он попросту не налез на мощные груди. Но и главным образом оттого, что Егорыч, по всегдашнему своему обыкновению, был изрядно пьян. Сторож протер глаза сухонькими кулачками – но бюстгальтер, в отличие от пляшущих чертенят зеленого цвета, которые также однажды привиделись Егорычу, от этого не исчез. Напротив, он продолжал вызывающе сверкать белизной на фоне благородной темной бронзы.

– Титишник! Ленину титишник одели! – возопил Егорыч, который упорно не желал признавать в курьезном бюсте бабу, и засеменил по дорожке к флигелю, где ютилось парковое начальство.

Начальство, как известно, думает долго, а решает мудро. Сколько директор парка поснимал таких лифчиков со своих многочисленных подружек – но такого огромного ему, конечно, никогда не попадалось. Поразмыслив как следует, директор решил, что сообщать о странном инциденте, пожалуй, никуда не стоит. Затаскают ведь, а то и, чего доброго, опорочение символов советского общественного и государственного строя пришьют. Доказывай потом, что ты не верблюд белогвардейский басмаческой породы. А посему чудо-бюстгальтер, напоминавший скорее два скрепленных промеж собой парашюта, чем интересный предмет женского туалета, был аккуратно снят с многострадальных бронзовых персей ткачихи и водворен в самый дальний ящик директорского стола. За что, кстати, директор в тот же день получил сильнейший нагоняй от своей благоверной супруги, которая обнаружила гигантский лифчик в ходе тайного обыска мужниного кабинета с целью проверки, не гуляет ли тот от нее налево, что, впрочем, уже совсем другая история.

Однако на следующее утро «лифак» на груди вождеобразной ткачихи появился вновь. И на позаследующее тоже. Егорыч исправно снимал подрывающие авторитет советской власти аксессуары и складировал у себя в сторожке, но они продолжали появляться с таким же упорством, с каким прототип сисястой скульптуры клеймил капиталистов с высоких трибун (речь, конечно же, о ткачихе Курочкиной, а не о Владимире Ильиче – тот все-таки больше занимался делом: то контру давил, то лампочки вкручивал). Теперь, почуяв, что запахло жареным, директор уже сам бросился в КГБ. Но в этом ведомстве над ним лишь посмеялись, переадресовав его в милицию. А там бедняге прямо заявили, что приставить к каждому памятнику часового нет никакой возможности, и пусть мол, сторож парка получше следит за вверенной ему территорией. Таким образом, все шишки достались бедному Егорычу, который поклялся, что не выпьет ни грамма спиртного до тех самых пор, пока не поймает таинственного извращенца.

Однако шли дни и недели, бюстгальтеры появлялись на скульптуре почти каждое утро, а злостный нарушитель общественного порядка так и оставался неуловимым. Стоит ли винить за это несчастного старика Егорыча? Наверное, нет – ведь невозможно же всю ночь напролет неотлучно дежурить возле памятника, ни разу не отлучаясь по естественным надобностям. Поскольку у Егорыча, в силу его увлечения различными спиртосодержащими жидкостями – от пива до ядреного деревенского самогона, – почки вполне предсказуемо находились в весьма плачевном состоянии, то он, что греха таить, отлучался со своего поста довольно часто. После очередной отлучки на выдающейся груди ткачихи столь же предсказуемо вновь появлялся проклятый бюстгальтер. И никто ничего не мог с этим поделать. Возможно, если бы в горкоме слыхали о такой распространенной на загнивающем Западе форме современного искусства, как перформанс[14]14
   Перфо́рманс (англ. performance – исполнение, представление, выступление) – форма искусства, в которой произведение составляют действия художника или группы в определённом месте и в определённое время. Сама концепция перформанса заключается в нарушении общественных норм.


[Закрыть], то власти догадались бы повернуть ситуацию более выгодной для себя стороной, преподнеся все происходящее, например, как зарождение в богоспасаемом граде Светлопутинске нового, прогрессивного и острого искусства, опередив таким образом даже столицу нашей социалистической родины город-герой Москву. У вас, мол, бульдозерные выставки проходят[15]15
   Бульдозерная выставка – несанкционированная уличная выставка картин, организованная 15 сентября 1974 года московскими художниками-нонконформистами на окраине Москвы, одна из наиболее известных публичных акций неофициального искусства в СССР. Была уничтожена властями при помощи бульдозеров, чем и обязана своему названию.


[Закрыть], а у нас вовсе даже перформансы. Но ничего такого дремучее светлопутинское начальство слыхом не слыхивало, а посему славу первого в СССР города, где произошел перформанс, Светлопутинску снискать было не суждено, а ситуация с надеванием бюстгальтера на изваяние героини труда была тут воспринята как вызов советской власти. Вот только ответить на этот вызов было решительно нечем.

– Вот такая история, – подытожил Стрижак, прихлебывая молоко из треугольного пакета, кончик которого он отгрыз своими крепкими и крупными, как у породистого жеребца, зубами. – Не кажется ли тебе, что это может быть твой клиент?

Артем крепко задумался. Все описанное Стрижаком действо, несмотря на ярко выраженный сюрреалистический колорит, имело явную и четко прослеживающуюся сексуальную окраску. И при этом удивительно совпадало с убийством девочки и по времени, и по месту совершения. Из прочитанной им литературы и консультаций с психиатрами Казарин знал, что убийц на сексуальной почве отличает нездоровый интерес к половой сфере, иногда перерастающий в свою противоположность: патологическую ненависть к любым проявлениям сексуальности. И тогда психически больные люди отрезают груди у женщин. Или гениталии у подростков. Или обливают кислотой полотна великих мастеров, изображающие обнаженную натуру[16]16
   Любопытный случай подобного вандализма произошел менее чем через два года после описываемых событий, 15 июня 1985 года. Гражданин Литовской ССР Бронюс Майгис приехал в Ленинград и пришел в Эрмитаж, где исполосовал ножом и облил серной кислотой картину Рембрандта «Даная» с криком «Свободу Литве!». Однако очевидное первенство все-таки остается за Светлопутинском, причем, при ярко выраженной (как и в случае с шизофреником Майгисом) сексуально-политической окраске инцидента, он тем не менее начисто лишен деструктивного элемента, что, конечно же, выгодно отличает его от ленинградского случая.


[Закрыть]. Похоже, прозорливый майор попал в яблочко: клиент осмелел и вновь вышел из тени.

* * *

Работа что у мента, что у следователя прокуратуры, что у эксперта-криминалиста одинаково не сладкая. На ней приходилось или ночевать, или мчаться на вызов в любое время дня и ночи. Смотры, оперативки, стрельбы. Ночные звонки и выезды к очередному трупу. И горы, горы бумаг. Только жены ментов и следователей знают, как непередаваемо мерзко воняет форма после тяжелого суточного дежурства. Освободившись со службы, Казарин, Стрижак и Лунц пристроились к хвосту длиннющей очереди за водкой. Трубы горели у всех троих – после событий последних дней нужно было срочно напиться. Нет, даже не напиться, а нажраться. Нахрюкаться. Насвинячиться. Нализаться. Нарезаться. Насосаться. Надрызгаться. Накеросиниться. Назюзюкаться до положения риз. До зеленых чертей. Залить бельма. А что еще после всего, что было, можно сделать?

Прямо перед Казариным ловко втиснулась юркая бабенка неопределенного возраста в застиранном цветастом платочке, пробормотав бойкой скороговорочкой:

– Отзынь, я тута ране твово стояла!

Он разозлился и дернул грубиянку за угол косынки. Та сползла ей на плечи, обнажив затылок, на котором неожиданно обнаружилось… еще одно лицо. Маленькое и сморщенное, как у младенца, оно глядело слепыми мутными зенками из путаницы седых косм, кривлялось, хмурилось и, казалось, источало Зло. Вывернутые губы лепетали что-то непонятное, нечеловеческое. Внезапно сморщенную, как печеное яблоко, мордочку исказила омерзительная злобная гримаса, и существо метко плюнуло в Артема. Он понял, что сошел с ума. Все поплыло у него перед глазами.

Очнувшись, он увидел, что лежит на асфальте в сторонке от очереди, которая уже к тому времени изрядно поменьшала. И с неудовольствием убедился, что свою очередь они пропустили: двуликая демонесса куда-то испарилась, будто провалилась в бездны ада. Над Артемом склонялись встревоженные физиономии Стрижака и Лунца.

– Казарин, я вам настоятельно советую заняться приведением в порядок ваших нервов, – скрипуче проговорил старик. – Краниофагус Паразитикус, конечно, редкая патология. Нечасто бывает, когда черепа сиамских близнецов срастаются в утробе, и один из них поглощает тело другого, оставляя только лицо. Получается нечто вроде двуликого Януса – был такой божок у древних греков. Но нельзя же так нервно реагировать на встречу с этим прелюбопытнейшим явлением! Вы же не барышня, Артем, чтоб падать в обмороки!

– Водка кончилася! Очередь боле не занимать! – прокричал кто-то хриплый от входа в магазин. Может, это был тот самый сиамский близнец на затылке старой мегеры, который так напугал Казарина. Интересно, ему она тоже нальет водки или сама все выпьет?

Артем лежал, тупо пялясь на мертвую пчелу, которая валялась на асфальте, поджав скрюченные лапки. Осень.

– Знаю я тут неподалеку одну рыгаловку. Пиво там не очень сильно разбавляют, – прагматично скумекал Стрижак. – Вставай, Темыч, хватит валяться, здесь тебе не Анапа в бархатный сезон! Только, чур, в обморок больше не дрыгайся: сейчас ты увидишь такие рожи, что этот двуликий Анус тебе красивше тёти Тани из «Спокойной ночи, малыши!»[17]17
   Татьяна Веденеева – советская и российская телеведущая, актриса театра и кино. Миллионы телезрителей запомнили ее по передаче «Спокойной ночи, малыши!». С приходом красивой молодой ведущей детская передача стала пользоваться бешеной популярностью у взрослых мужчин, особенно у солдат срочной службы и других категорий советских граждан, которым по разным причинам было недоступно живое общение с женским полом.


[Закрыть] покажется…