Текст книги "Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)"

Тимофей поскреб в затылке.

– Вот, значит, как… Интересно, уж не этот ли татарский шаман на самом деле отправил посольство к Феодорлиху?

– Он или хан по его наущению, какое это имеет значение?

И правда никакого. Тимофей задумался.

– Княже, а есть кто-нибудь еще? Из знающих, из посвященных?

– Может быть, – Угрим неопределенно мотнул головой. – Очень может быть. И если кто-то из посвященных в тайну Кощеевой Кости сейчас выжидает, ничем себя не обнаруживая, то именно он и представляет наибольшую опасность.

– Но ведь Кость теперь у тебя, – вскинулся Тимофей. – И если тебе известно, как ее использовать, то и страшиться нечего! С эдакой-то штуковиной!

Его взгляд вновь скользнул по яйцу-кристаллу. Глаза Тимофея загорелись.

– В твоих силах теперь объединить и возвысить Русь, как Феодорлих и Михель объединили и возвысили латинянскую империю!

– Ну, объединили, – усмехнулся Угрим. – Ну, возвысили. И что? Лишились в итоге источника своего могущества.

А ведь верно. Тимофей смешался, забормотал растерянно, путаясь в словах:

– Но все равно… ты можешь… теперь… с Костью… ты же можешь…

– Могу, – перебил его Угрим. – Я, действительно, многое могу, Тимофей. Многое, но не все. В этом-то и заковырка.

* * *

Кажется, Тимофей начинал понимать.

– Ты хочешь завладеть еще одной Костью?

– Не одной, – покачал головой Угрим. – Всеми.

– Но княже! – Тимофей вытаращил глаза. – Ты же сам говорил! Что никто еще…

Угрим остановил его взмахом руки:

– Никто – не значит никогда. А что если время пришло? Сейчас? Мое время? Наше?

Тимофей покачал головой:

– Княже, но у тебя пока только одна часть из шести!

Угрим улыбнулся:

– Ошибаешься, Тимофей. Не одна.

– Что? – Тимофей вовсе растерялся, не понимая, куда клонит князь.

А Угрим загадочно улыбался. И говорил загадками.

– Знаешь, у кристалла-саркофага есть одно чудесное свойство. Если он коснется земли, то укажет в ту сторону, где находится Кощеево тулово, из которого была вырвана заключенная в кристалле Кость. И чем ближе к тулову его положить – тем точнее он покажет, где это самое тулово надлежит искать.

– И что? – спросил Тимофей.

Дыхание уже перехватывало от смутной догадки. Но разум пока отказывался принимать ТАКУЮ догадку.

Князь молча взял из рук Тимофея граненое яйцо-саркофаг. Снял со стены факел. Приказал:

– Ступай за мной.

Они отошли недалеко – к темной нише, едва-едва освещенной факельным светом. К той самой, в которой стоял Угрим, когда Тимофей и Бельгутай ввалились в подземелье с Темной Тропы.

Только теперь Тимофей с удивлением обнаружил, что ниша располагалась не на утоптанном земляном полу, а на каменной плите размером с большой осадный щит. Потрескавшаяся, искрошенная по краям, массивная плита выглядела тем не менее прочной и несокрушимой.

Вот на нее-то, на эту самую плиту, и положил Угрим Черную Кость в прозрачном коконе. Вернее, поставил. А если уж быть совсем точным, то саркофаг с Кощеевой десницей, положенный на бок, вдруг… сам…

Тимофей охнул от изумления и неожиданности. Никогда прежде ему не доводилось видеть предметов яйцевидной формы, свободно стоящих на остром конце. Лишь секунду спустя он сообразил, чему следует дивиться в первую очередь. Ведь если яйцо-кристалл указывает вниз…

– Там?! – расширенными глазами Тимофей смотрел под ноги князя-волхва.

– Здесь! – торжествующе произнес Угрим. Князь притопнул по плите. – Тулово Кощея скрыто здесь. Это подземелье и весь Острожец выстроены над его бывшими чертогами. Под нами находится тронный зал навьей твари. С тем самым троном, о котором я тебе рассказывал. Хочешь взглянуть?

Тимофей чуть шевельнул головой, обозначив слабый кивок.

Князь провел ладонью над плитой. Губы Угрима долго шептали сложное заклинание. Затем князь-волхв отвел руку в сторону.

Незримая сила своротила неподъемную глыбу. Плита, вместе со стоймя стоящим на ней кристаллом, чуть сдвинулась с места. Ушла куда-то в стену, открыв под собой полосу непроглядного мрака. Ровно настолько открыв, сколько требовалось, чтобы протиснуться вниз человеку.

Угрим с бездымным факелом в руке первым ступил в темноту. Оглянувшись, бросил через плечо:

– Ну? И чего ждешь?

Княжеское понукание вывело Тимофея из ступора. Он шагнул вслед за Угримом.

Вниз вели узкие ступени – истертые, растрескавшиеся, кое-где осыпавшиеся. Лестница уходила чуть в сторону от подземной залы, немного правее входной ниши и нависавшего над головой толстого – в пару локтей – края плиты.

Ступеней оказалось неожиданно много. А когда они, наконец, закончились, и Тимофей ощутил под ногой неровную поверхность пола, покрытого пылью, яркий свет факела уже не мог разогнать царивший вокруг мрак.

Это было просторное, очень просторное помещение. Тимофей различал лишь часть ближайшей стены. Присмотревшись внимательнее, он понял: стена не выложена из камня. Это была не кладка, а сплошная монолитная порода. Всю необъятную залу попросту вырубили в скале!

Затем в факельных отблесках Тимофей разглядел узкое окошко-бойницу, намертво забитое глиной и утрамбованным каменным крошевом. Значит, когда-то тронный зал высился над земной поверхностью. Быть может, даже находился в крепостной башне. Интересно, сколько веков должно миновать, чтобы такое сооружение целиком утонуло в земле?

Угрим отступил в сторону и поднял факел повыше. Теперь свет упал на дверь, являвшуюся, по всей видимости, входом в залу. Собственно, самой двери как таковой не было и в помине: она давным-давно сгнила. Остался только широкий дверной проем, тоже наглухо заваленный камнями и глиной.

– Уцелел только тронный зал, – зачем-то объяснил Угрим. – Все остальное порушено и засыпано.

– Уцелел или раскопан только он? – осмелился уточнить Тимофей.

– Раскопан, – усмехнулся князь, – потому что уцелел. А почему уцелел, знаешь?

Тимофей мотнул головой.

– Весь этот зал пропитан силой Черной Кости. И сам зал, и подземелье, из которого мы спустились. Когда-то оно было верхней надстройкой Кощеевой цитадели. Теперь это потаенные нижние ходы Острожца, о которых не известно никому, кроме меня. Ну, и тебе вот тоже, – добавил Угрим.

И, чуть погодя, продолжил:

– У этих древних стен есть одно полезное свойство. Они удерживают в себе навью силу, не выпуская ее вовне, если это не нужно. Здесь, в зале и в подземелье над ним, я могу не опасаться, что магия Кости будет замечена другими посвященными. До тех пор, разумеется, пока результат магического действа не распространится за пределы Кощеевых чертогов.

– А где же сама Кощеева Кость? – Тимофей тщетно пытался разглядеть хоть что-нибудь за границей светового круга, очерченного факелом в руке Угрима. – Где его тулово?

– Там, – Угрим шагнул к центру залы.

Свет бездымного факела оттеснил тьму, и в тот же миг во мраке словно вспыхнуло ответное пламя. Разноцветное, переливчатое, холодное. Массивное сооружение, сложенное из неподвластных времени граненых адамантов, отражало факельный огонь так, что резало глаза. Вековая пыль, казалось, вовсе не липла к драгоценным каменьям – как на подбор крупным и необычайно чистым.

Такая груда ТАКИХ самоцветов, наверное, не снилась ни татарскому хану, ни латинянскому императору. Такая груда сама по себе – великое сокровище. Однако то, что крылось в ней…

В огромной – более чем в два человеческих роста – сияющей конструкции Тимофей распознал покосившийся адамантовый трон. Он не был внесен и поставлен в залу. Он словно вырос прямо здесь, поднявшись из-под земли. У трона отсутствовали передние ножки, подлокотники и изголовье, вырванное из широкой спинки. Зато в самом его центре бугрился яйцевидный предмет, намертво вплавившийся в гладкую, выложенную алмазами поверхность. Знакомый предмет, под прозрачной коркой которого темнело…

Угрим поднес факел ближе.

Костлявое тулово навьей твари оказалось столь же усохшим, как и ее десница. Кощей был гол, словно дикий зверь. Взгляду открывался каждый сустав скелетообразного тела. Сквозь впавший, буквально прилипший к спине живот отчетливо проступал позвоночник. Из-под сухой потемневшей кожи выпирали истонченные ключицы и ребра. Ничем не прикрытый, да и не нуждавшийся уже в этом, практически неразличимый срам провалился в тазовые кости. Жутковато смотрелись аккуратные срезы на плечах, бедрах и шее – там, где прежде были конечности и голова.

– Когда Кощея обезглавили и четвертовали, один из Шестерых занял его цитадель и владел Черной Костью здесь, – пояснил Угрим.

Тимофей мысленно прикинул размер и вес самоцветного трона, сросшегося с Кощеевыми останками. Понятно, почему здесь… Не очень-то и потаскаешь за собой такой магический артефакт.

– Ну что, налюбовался? – спросил Угрим.

* * *

Они поднялись из тронной залы. Задвинув вход плитой, Угрим оставил яйцо с Кощеевой десницей стоять на каменном люке. Из ниши князь вышел после Тимофея, пробормотал неведомое колдовское слово и повел рукой по воздуху.

Ниши не стало. С сухим треском и слабым шорохом осыпающихся земляных ручейков сверху опустился каменный полог. Сплошная кладка, которой не было прежде, заслонила и Черную Кость, и вход в Кощеевы чертоги. Надежно так заслонила… Что-то подсказывало Тимофею: эту стену не взять ни зубилом, ни огнем, ни водой, ни тараном. Сильным колдовством только.

– Ну что, пора выбираться наверх? – рассеянно сказал Угрим, задумавшийся о чем-то своем. – Что хотел, ты узнал. И даже более того. Здесь нам делать нечего. Вот разве что прибраться немного…

Угрим бросил взгляд на Тимофеева гнедка. Двинул ладонью, шевельнул губами. Неподвижная конская туша с переломанными ногами и свернутой шеей начала погружаться в пол. Мертвый конь под седлом и в полной сбруе уходил в плотную как камень землю, словно в зыбучий песок.

И ушел, сгинул. Будто не было его тут.

– Куда ты его, княже? – хмуро спросил Тимофей. – В Кощееву залу?

– Нет, Тимофей, нет. Туда так просто не спуститься. Туда ведет лишь один ход, и ты его видел.

Угрим повернулся к лошадке Бурангула. Низкорослая мохнатая кобылка почуяла неладное и тревожно заржала. Попятилась. Провалилась по колено в разверзшуюся под копытами твердь. Дернулась было в сторону и сразу же увязла по брюхо. Яростно забившись, ушла по грудь. Потом – по шею… Последнее отчаянное ржание-вскрик оборвалось фырканьем и хрипом: несчастная животина захлебнулась сыпучей землей.

Степную лошадку Угрим схоронил заживо. Быстро, деловито, без жалости.

– Все равно наверх ей с нами не подняться, – пояснил князь-волхв, поймав взгляд Тимофея. – Не протиснется в подвальных проходах детинца. Да и ни к чему выводить отсюда лошадь. Не нужно, чтобы в Острожце видели татарскую конягу. Мысли всякие возникать начнут, слухи поползут. А слухи, Тимофей, дело такое – за ними не уследишь. Просачиваются слухи-то. И мало ли куда дойдут.

«Так бы сразу и сказал», – подумал Тимофей, глядя, как подрагивающий, будто кисель, земляной пол вновь обретает былую твердость.

Угрим широко взмахнул рукой. Разом погасли все факелы, кроме одного – горевшего в княжеской руке.

– Погоди, княже! – Тимофей, спохватившись, оглянулся на Бельгутая. – А он?

Ханский посол по-прежнему висел в воздухе с поджатыми ногами и занесенным ножом.

– Ничего с ним не станется, – отмахнулся Угрим. – Я же сказал: этот татарин мне нужнее живым. Как понадобится – сниму заклятье. А пока в нем нужды нет – пусть висит. Идем.

Князь вышел из подземной залы сам и повел Тимофея по широкой извилистой галерее с редкими ответвлениями тесных боковых ходов. Шли недолго. Угрим остановился у глухой стены.

– Тупик? – удивился Тимофей.

– Проход, – улыбнулся Угрим. – Только не для всех. Тут печать наложена.

Ладонь князя-волхва коснулась мощной кладки. Уста вымолвили тайное слово. И…

И кладки не стало. Растаяла. Там, где только что громоздились массивные, сросшиеся друг с другом глыбы, открылся небольшой темный проем.

– Ты первый, кого я веду этим путем, – как бы между прочим заметил князь.

Тимофей вступил в открывшуюся пустоту молча и не без опаски.

Следом шагнул князь. Еще одно слово, еще движение. Валуны, возникшие из ничего, вновь наглухо замуровали ход. Материализовавшиеся камни будто отсекли чары, заставлявшие факел в руке Угрима гореть бездымным ярким пламенем. Огонь зачадил, дыхнул привычной гарью, но в то же время ожил и весело заискрился, словно вырвавшись из опостылевшего полона.

Тимофей огляделся. Он стоял в тесном коридорчике с низким потолком. Это был один из проходов нижних подвальных ярусов, под детинцем Острожца. Сколько раз ему доводилось спускаться сюда – в порубы, погреба и кладовые. И мимо стены, за которой был скрыт потайной княжеский ход, Тимофей проходил, ни о чем не подозревая.

Из нижних ярусов они поднялись на верхние. Подошли к приоткрытой массивной двери, выводившей из подвалов. Видимо, эхо шагов услышали за дверью. Оттуда им навстречу выскочил молодой дружинник в сдвинутом на затылок шишаке и короткой кольчуге. Выскочил и остолбенел, ошалело глядя то на князя, то на Тимофея. Рябое лицо под светлыми кудрями вытянулось. Челюсть отвисла. Выпученные глаза, казалось, вот-вот вывалятся под ноги.

– Тимофей?.. – растерянно пробормотал ратник. – Ты?.. Здесь?..

Парень явно не ожидал увидеть при князе сотника, отправившегося с татарским посольством в латинянские земли.

– Ну я, – нахмурился Тимофей. – И чего?

Он признал гридя сразу. Старшая дружина. Ермолай из второго десятка его сотни. Славный рубака, но не из самых смекалистых. Видимо, поставлен князем на страже с той стороны двери. Но зачем тогда сунулся без зова на эту? Почему пост оставил? Для такого должна быть важная причина.

– Княже… – дружинник кое-как совладал с потрясением, отвел, наконец, глаза от Тимофея и остановил взгляд на князе. Замялся, отчего-то не решаясь говорить дальше.

– Что стряслось? – нахмурился Угрим.

– Княгиня… – облизнув сухие губы, вымолвил Ермолай.

– Что княгиня?

«Что княгиня?» – насторожился Тимофей.

– Ищет… – хлопал глазами рябой дружинник.

– Меня?

– Да, княже, – торопливо кивнул Ермолай. – Тебя, княже.

– Ну так скажи – пусть обождет в тереме. Скоро к ней поднимусь.

– Так ведь она… – ратник потупился. – Того… она, княже…

– Ну?! – потребовал Угрим, теряя терпение.

– Она уже…

– Что уже?

– Здесь она уже.

– Как здесь?! – князь недобро сверкнул глазами. – Где здесь?!

– Тут… там, то есть…

Дружинник, вжав голову в широченные плечи, кивнул на дверь у себя за спиной. Угрим скрежетнул зубами. Волну вскипающего гнева, накатившую от князя, Тимофей ощутил почти физически. Ох, Ермолайке сейчас точно мало не покажется!

– Кто пустил?! – яростно прохрипел князь. – Кто позволил?!

– Так княгиня же, княже, – перепуганные глаза, блуждающий взгляд, виновато растопыренные ручищи. Ермолай торопливо и сбивчиво оправдывался. – Идет вниз… и все тут… к князю, говорит… и ничего тут… И как остановишь?.. Ежели сама княгиня-то…

Лицо Угрима исказилось.

– Для чего я вас поставил, дурни? Для чего наказал никого не пускать? Ни-ко-го! – повторил князь, – Понимаешь? Ни-ко-го!

– Так ведь княгиня же, княже, – несчастный дружинник в ужасе попятился назад.

– Когда я говорю «никого» – это значит никого! А никого – это значит и княгиню тоже, остолоп! Нешто не ясно?!

– Угримушка, милый, чего так расшумелся? – от двери донесся насмешливый голосок с легким иноземным акцентом.

И – смешок. Будто колокольчик дзинькнул.

Тимофей повернулся на звонкий смех.

Повернул голову и Угрим.

Глава 9

Молодая женщина – невысокая и стройная – стояла в проеме открытой двери. Нарядное верхнее платье с богатой вышивкой и широкими рукавами не скрывало, но лишь подчеркивало статную фигуру. Золотой пояс стягивал узкую талию. Блестели в факельном свете пуговицы из позолоченного серебра. Пышные черные волосы покрывал расшитый жемчугом плат. Под платком – большие карие глаза… глазищи в пол-лица. Изогнутые и тонкие, будто нарисованные, брови. Яркие сочные губы. Нос с небольшой горбинкой. Вскинутый подбородок. Миловидное свежее личико княгини чем-то неуловимо напоминало мордочку любопытного лесного зверька, высунувшегося из норки.

Гречанка Арина – дочь никейского императора и с недавних пор (году еще не минуло, как сыграли свадьбу) супруга ищерского князя – удивленно возрилась на Тимофея. Внимательно осмотрела его с ног до головы. Хмурый Угрим уставился на жену тяжелым недовольным взглядом. Как рогатиной припер.

Сердце Тимофея заныло. Всегда ныло, подлое, при виде красавицы-княгинюшки. Хоть и нельзя так, хоть и не должно. Не свободная девка ведь. И ему не ровня. Разумом-то Тимофей это понимал, но кровь все равно бурлила, как у безусого отрока. Сколько раз уж пенял себе: на чужой кусок не разевай роток. Сколько раз зарок себе давал совладать с недозволительными чувствами. И не мог. Впрочем, не он один.

Имелось у Тимофея стойкое подозрение, что по княгине втайне сохнет полдружины. Вон хоть бы тот же Ермолай… Ишь, как глазки-то заблестели! А на круглом рябом лице расползается улыбка – глупее некуда. Невесть в какие тенета ловила иноземная краса гречанки суровые сердца ищерских воинов, невесть каким магнитом тянула к себе мужские помыслы. Ох, не зря, наверное, говорят люди, что у волхва и жена – ворожея.

Княгиня приветливо улыбнулась Тимофею. Озорной огонек понимания блеснул в карих глазах под изгибом черных бровей. Арина словно прочла сокровенные мысли княжеского сотника:

– Здравствуй, Тимофей! Вернулся уже? Я и не заметила как. А ведь целыми днями сижу в тереме у окошка. Из-под земли тебя князь вывел, что ли?

Княгиня бросила быстрый взгляд в темноту за спиной Тимофея.

Тимофей чувствовал себя почти счастливым. Примечен, значит, темными очами, помнит о нем Арина. Впрочем, и прежде он частенько ловил на себе благосклонные взгляды княгини. Хотя, чего уж там… Следует признать – не только на себе. Гречанка была любезна и в меру ласкова со всеми. Может, потому и любили никейскую царевну в ищерском Острожце?

Залюбовавшись чужой женой, Тимофей в очередной раз изумлялся: надо же, такая красавица – и замужем за таким… Он мельком покосился на князя-горбуна.

– Быстро же ты обернулся, – без умолку щебетала Арина. – Ну и как посольство прошло? Все ли хорошо сладилось? А каков он, латинянский император? А тяжко ли с татарами-сыроядцами жить? А правду ли говорят, что…

Тимофей не вникал в слова. Он просто слушал, не слыша. Речь княгини звенела серебряными бубенчиками, лилась прозрачным ручейком… Тимофей ничуть не противился бы, если б это продолжалось подольше.

Угрим был против.

– В чем дело, Арина? – холодно спросил князь-волхв. – Зачем ты здесь?

Княгиня пожала плечиком. Скорчила потешную жалобную рожицу:

– Пытаюсь хоть чем-то себя занять, Угримушка. Чужие секреты – это ведь лучшее средство от скуки. Особенно мужние секреты. Особенно если любезный супруг вдруг уходит невесть куда и зачем, да еще и стражу за собой ставит.

– Тебе здесь делать нечего, – сухо промолвил князь. – Ступай в терем, Арина. И впредь в подвалы не спускайся.

– Но, Угримушка, милый… – капризно надула губки Арина.

– Я сказал, ступай!

– Всегда так, – будто бы жалуясь или прося заступы, княгиня вновь подняла глаза на Тимофея. Насмешливые, впрочем, не просящие.

– Ар-р-рина! – раскатисто рыкнул князь, взбешенный уже не на шутку.

– Ну и ладно!

С обиженным видом княгиня скрылась за дверью.

Угрим вздохнул. Тимофей тоже перевел дух. По лицу Ермолая все еще блуждала растерянно-глуповатая улыбка.

– Чего встал столбом?! – обрушился на него князь. – Пшел вон, ротозей! И чтоб больше с поста ни ногой! Еще раз впустишь сюда кого – велю высечь! Нет, голову с плеч сниму! Понял меня?!

Блажная улыбочка вмиг сошла с рябого лица. Ермолай поспешил к выходу. Еще бы! Ищерский князь-волхв слов на ветер не бросал. Если пригрозил голову снять – сделает.

Выскочивший из подвала дружинник притворил за собой дверь поплотнее. Угрим бросил на Тимофея хмурый взгляд.

– И ты тоже хорош! Пялишься на княгиню – только что слюни не пускаешь.

Тимофей опустил глаза, чувствуя, как пылают щеки. Ну, точно будто у юнца. Давненько с ним не случалось такого.

– Ох, Тимофей-Тимофей! – проворчал Угрим – Уж кому-кому, а тебе-то на Арину заглядываться не следовало бы.

– Княже! – вскинулся Тимофей. – Да как можно! Я ж вовсе не…

Угрим отмахнулся от него, будто от назойливой мухи, кружащей над наваристыми щами.

– Мне-то не лги, коли себе привык. Тебя я вижу насквозь. И тебя, и прочих дружинников. Думаешь, зря я Аринку от вас в тереме прячу? Думаешь, нужно оно мне, чтоб верные гриди при виде княгини в тупых болванов превращались?

– Княже!..

Властный взмах княжеской руки прервал возражения. Которых, в общем-то, и не было по большому счету.

– Да, Тимофей, тебя и прочих я вижу хорошо, – в какой-то глухой отрешенности, но твердо и весомо повторил князь. – А вот Арину – нет. Неведомо мне, что у нее на уме. Вот ведь какая штука…

Угрим говорил будто бы сам с собой. Тимофей выжидал, не смея встревать в странные княжеские рассуждения. Впрочем, рассуждения уже сменились наставлением. И притом весьма неожиданным.

– Опасайся Арины, Тимофей, – глянул на него Угрим таким взглядом, от которого вдруг сделалось не по себе. – Бойся ее ведьмаческих глаз. Та ведь еще ворожея! Слыхал небось, что гречанка сведуща в заморской волшбе?

Тимофей осторожно кивнул. Всякое говорили. Но всякому ли нужно верить?

– То-то же, – неопределенно протянул Угрим. – Кто знает, на что способно ее чародейство…

– А ты, княже? – решился спросить Тимофей. – Ты тоже не знаешь?

Угрим пожал плечами. Хмыкнул.

– Что тебе сказать, Тимофей? Порой кажется, что знаю. Порой – что нет. В полную силу она при мне никогда не колдовала.

Тимофей ощущал нарастающую неловкость и не понимал, к чему все-таки клонит князь. А Угрим говорил, не останавливался. И опять не ясно: с собой ли говорил князь? С ним ли?

– Арина, может, и не столь умела в волховстве, как я, но все же достаточно сильна, чтобы укрыть от меня свои помыслы. Ставить колдовскую защиту – в этом княгиня большая мастерица.

В словах Угрима прозвучало восхищение, но какое-то особенное, взмешанное на тревоге и беспокойстве, а потому малопонятное Тимофею.

– Разве нельзя заставить ее открыться? – удивленно спросил он.

Угрим усмехнулся:

– «Заставить» – это слово не для кудесников и ворожей. Чародея, не желающего открывать своих мыслей, не запытать и не запугать, ибо чары способны облегчить любую боль и подавить любой страх. Чары ломаются только чарами.

Тимофей смутился.

– Вообще-то я не то совсем хотел сказать. Я не про пытки и не про страх. Если просто спросить княгиню напрямую, а, княже? О том, что она скрывает. Если вообще скрывает.

– Просто спросить? – снисходительно улыбнулся Угрим.

– Ну… Обычно люди так и поступают, – пожал плечами Тимофей.

– Обычные люди – да. И обычные люди обманываются. Обычно… С волхвами такое происходит редко. Именно потому, что волхвы не доверяют словам. Разве можно знать наверняка, что тебе откроет правду тот, чью суть ты не можешь познать без слов?

Тимофей задумался.

– Выходит, ты не веришь собственной супруге, княже?

– Не доверяю, скажем так. Не во всем доверяю. Впрочем, это взаимно. Полагаю, и она ко мне относится так же. Раз так упорно скрывает свои мысли за чародейским щитом.

– Прости, княже, но зачем же тогда вообще…

Тимофей, спохватившись, прикусил язык, с которого едва не слетело лишнее. Лишнее даже для такой неожиданно доверительной беседы. Или все-таки слетело? Или он брякнул уже лишнее и непозволительное.

– Зачем мы с ней? – криво улыбнулся Угрим. – Почему она все еще здесь? Для чего я держу ее при себе?

Тимофей молча смотрел на князя. Князь в упор – на него.

* * *

– Когда латиняне вторглись в Никею, и Арина прибыла сюда в поисках убежища, она была готова на всё, – вновь заговорил Угрим после небольшой паузы. – Даже на замужество с горбатым стариком-волхвом.

– Княже!

– Не перебивай, Тимофей, – сурово двинул бровью князь. – Слушай. Раз уж мы с тобой затеяли этот разговор.

Тимофей слушал. Хотя странный разговор затевал вовсе не он. Князь его затевал. Зачем-то…

– Арина казалась мне тогда всего лишь перепуганной и жалкой беглянкой, чудом вырвавшейся из латинянских лап, царевной, лишившийся царства, изгоем без родины, бесприютной ворожеей. И я полагал, что она может оказаться полезной.

– Чем, княже? – вновь вырвалось у Тимофея. – Своим заморским волховством?

Угрим качнул головой.

– Не только… не столько им. Скорее, своими знаниями, которых мне недоставало.

– Знаниями? – Тимофей недоверчиво наморщил лоб. До сих пор Угрим казался ему всеведущим волхвом. И представлялось отчего-то, что так было всегда. Неужели молодая гречанка могла знать о чем-либо, чего не знал ищерский князь?

– Арине многое известно о Кощеевой Кости, – пояснил Угрим. – Слишком многое. Быть может, даже больше, чем мне.

– Но откуда?! – изумился Тимофей.

– Незадолго до захвата крестоносцами византийских земель, в Никею была переправлена часть цареградской библиотеки, – Угрим начал издалека. – Небольшая, но самая древняя и самая ценная ее часть. Та часть, к которой имели доступ лишь басилевсы, члены их семей и особо приближенные мудрецы и толкователи. Все это – особые манускрипты, много веков назад тайком вывезенные из Рима, окруженного варварскими ордами. А ведь в древнюю ромейскую империю попадали тома и свитки со всего света. Мудрость и знания прошлого собирались там по крупицам и позднее, уже в Царьграде, многократно переводились и переписывались. Так появились греческие волховские книги, именуемые «библиа матогика». В некоторых из них упоминались Черные Кости, как средоточие магических сил. В некоторых указывалось даже, где эти Кости следует искать. Книги описывали места, в которых сама земля за многие столетия пропитывалась колдовскими токами укрытых в ней Кощеевых останков. Книги рассказывали о великих кудесниках, вершивших волшбу, невозможную без Черной Кости.

– Арина читала эти книги? – спросил Тимофей.

– Не только читала, но и училась по ним. Я думаю, почерпнутые оттуда заклинания помогают ей сейчас укрывать свои мысли.

– Когда Арина прибыла сюда, при ней не было никакой библиотеки, – Тимофей это хорошо помнил.

– Не было, – вздохнув, подтвердил Угрим.

– И где же тогда цареградские книги?

– Их сожгли во время бегства из Никеи. Сама же царевна и сожгла. Теперь память Арины – единственная сохранившаяся библиа матогика. И эту книгу мне приходится беречь как зеницу ока. Вот только запечатана она такими печатями, взломать которые я пока не в силах. Эта книга открывается лишь тогда, когда захочет сама.

– А что, все-таки, открывается? – осторожно поинтересовался Тимофей.

– Случается, – задумчиво произнес Угрим. – Я узнал от Арины, что Кощееву десницу прятали в своих лесах маги-друиды, поклоняющиеся деревьям. Шотланд – так называются их земли, лежащие на западе, на самом краю света.

– Михель Шотте! – осенило Тимофея. – Он наверняка оттуда! И, выходит, Черная Кость, которой он владел, – тоже?

Князь кивнул:

– Верно. Арина рассказала также, что еще одну Кость нужно искать на восточной окраине мира – за землями, подвластными хану Огадаю.

– Там, откуда по колдовской Тропе пришел черный бесермен?

– Видимо, да. Это все, что я смог узнать от Арины. Быть может, она и сама не знает большего. А может, знает и утаивает свое знание. Со временем я надеялся выяснить это. Но меня смущает интерес, проявляемый Ариной к подвалам Острожца. Возможно, что из цареградских книг ей стало известно о том, где укрыто Кощеево тулово.

– Но зачем оно Арине?

– Не знаю. Я же сказал, что не могу проникнуть сквозь ее защитную волшбу.

М-да, дела… Тимофей покачал головой, пытаясь осознать услышанное.

– Как вы только с Ариной живете, княже?

«Прямо как колдун с ведьмачкой…» – пронеслось в голове.

– Да так вот и живем, – невесело усмехнулся Угрим. – Как колдун с ведьмачкой.

Тимофей отвел взгляд. Видимо, его мысли в самом деле не были тайной для князя-волхва. В отличие от помыслов княгини.

– А это… – смутившись, пробормотал Тимофей, – как же эта… ну… любовь которая?..

– Брось, Тимофей, – поморщился Угрим, – какая любовь? Откуда? Если двое ни на миг не раскрываются друг перед другом полностью, а наоборот, постоянно пытаются сохранить втайне свое и вызнать чужое, о какой любви может идти речь? Дальше постельных утех дело не сдвинется.

Тимофей невольно прикусил губу. Угрим ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Князь продолжал – задумчиво, глядя куда-то в сторону:

– Хотя и до них доходит черед лишь потому, что на супружеском ложе удобнее всего испытывать прочность колдовской защиты. Проникая в чужое тело, проникаешь также в чужие помыслы и чувства. Ублажая и обретая власть над чужим телом, начинаешь управлять чужой волей. Когда плоть бьется в экстазе, утрачивается контроль над самым важным и становится проще пробиться сквозь магические преграды. Иногда мне кажется, что вот-вот удастся… Пробиться, познать и понять Арину до конца. А порой, наоборот, я чувствую, что вот-вот удается не мне, а ей. Что она скоро вытянет из меня все мои тайны. Это война, Тимофей. Особая, бескровная. Война и испытание на волю, выдержку, человеческое лицемерие и чародейское мастерство. Но, скажу по секрету, порой такие войны волхвов и ворожей бывают опаснее кровавой сечи.

Тимофей молчал, насупившись. Откровения князя его, скорее, угнетали, чем радовали. Наверное, Угрим понял. Наверное, понял всё.

Князь улыбнулся:

– Я рассказываю тебе об этом не просто так, Тимофей. Не для того, чтобы смутить тебя или выговориться самому. Я хочу, чтобы ты знал, как обстоят дела. И чтобы ты был готов.

– К чему, княже? – исподлобья глянул на него Тимофей.

– Ко всему, – голос князя стал суровым и жестким. – Тебе предстоит нести стражу у опочивальни княгини.

– Что?! – Тимофея будто студеной водой окатили. – Зачем?!

– Похищена ценная Реликвия, и близится война, которой не избежать, – Угрим опять не смотрел на него. Княжеский взгляд уперся в неровную стену, словно там, за прочной каменной кладкой и толщей земли, князь-волхв уже видел картины грядущих событий. – А к войне нужно готовиться заранее. Возможно, мне придется на время отлучиться из Острожца. И я должен быть уверен, что Арина в мое отсутствие не полезет куда не следует.

Угрим многозначительно глянул в темноту подземелья:

– Без моего позволения княгиня не должна вообще выходить из терема. И ты будешь тому порукой.

Тимофей утер взмокший лоб.

– Почему именно я, княже?

– Ну не дурня же Ермолая ставить в терем на стражу?! – усмехнулся князь. – Более надежного человека, чем ты, я для этого дела не вижу. Ты давал мне слово честно служить, так? Ты обещал быть верным во всем, так?

«Да, – вынужден был признать Тимофей, – все так».