Текст книги "Император 2025. Изначальные. Книга первая"

Глава 5. Дедушки

1.

Д умай о том, что ты делаешь в эту минуту – говорил учитель Бо, – следующую ты можешь и не заслужить.

Сколько раз я повторял себе эти слова за прошедшие год и девять месяцев…

Каждое утро начиналось с пробежки голым к горной речке со старой арбой, на которой стояла все та же бочка на триста литров. Наполнить бочку. Искупаться в речке. Впрячься в арбу и тянуть. Вылить бочку в колоду и обратно – к реке. Трех бочек было достаточно – и галопом в пещеру. Пятнадцать минут в радоновой ванне. И на занятия к Учителю Бо. Час на алгебру, геометрию, физику и химию. Еще час – на медицину и отдельно, по фазам луны, на акупунктуру и другие методы волновых влияний, возбуждений точек силы.

Все это изучалось на трех разных языках: китайском (причем на трех диалектах: гань, минь и шанхайском), хинди и на санскрите то, что касалось разбора и использования артефактов. Учитель Бо говорил, что санскрит утерян как язык повседневного пользования, но для понимания сути древности он необходим как кислород. По звучанию он мне нравился все больше, тем более что звучание я придумывал для себя сам. Чем больше я его узнавал, тем сильнее осознавал, что во многом именно он был прародителем большинства языков, в том числе и русского. Нужно было только понять основной алфавит и слогообразование, и передо мной открылся целый космос из поющего слова. Ушел весь многовековой нанос, влиявший на наш язык. В санскрите звук «га» – это движение, путь, а в русском – есть слова «нога», «дорога», «волга». В санскрите «род», а у нас – «родной», «Родина». В санскрите «жар» – одной буквой «Ж», а у нас «женщина», «жена», «жизнь», «жив».

Языки мне давались легко. Видимо, мамины гены помогали, и я, по словам учителя Бо, в них преуспевал.

После уроков – под иголки на тридцать минут для возбуждения мышечного запоминания, а дальше два часа занятий техникой вин-чун с посохом, клинками, гибким мечом, который мне вернули вместе со штанами. Мне даже подарили второй такой, и я учился двуручному бою.

После этого были занятия по истории, обществоведению, психологии, философии, архитектуре, биологии, но уже на арабском, английском, немецком и французском языках. С последним у меня были явные проблемы, хоть я и старался. Ну не давался мне «язык влюбленных», как его называл Учитель!

По прошествии этих двух часов – легкий перекус и снова иглы для возбуждения мозговой деятельности и памяти. В следующем двухчасовом занятии учителем был Сруб. Тактика и организация ведения боя от личного до батальона. Разведка. Наступление и оборона. Организация засад. Партизанская и диверсионная война. Снайперская подготовка. Особенности в разных климатических зонах. Расчет боеприпасов и материальных средств для различных задач. И все это – так же на нескольких языках, которые я изучал.

Снова перекус, иглы и два часа практики. Рукопашный бой с автоматом, винтовкой, штыком, ножом, саперной лопаткой, подручными средствами. Кроме того, кнут, плеть, сабля, шпага, рапира. Умение из любого положения накинуть лассо и удавку, бесшумно передвигаться и переходить в вихревой скачок, который стал доступен после трех месяцев подготовки и специальных практик. Я с каждым днем все дольше мог оставаться в этом уникальном состоянии, когда время вокруг замедляется и любое движение вокруг происходит как будто в замедленной съемке.

Учитель Сруб особенно много внимания уделял моему обучению преодолевать расстояния в разных условиях. Ползать по вертикальным и горизонтальным поверхностям и застывать кляксой. Человеческий глаз видит только привычные силуэты, и его можно обмануть, застыв в асинхронной позе. Меня заставляли наизусть учить боевые возможности стрелкового и тяжелого вооружения основных армий мира. Я мог простоять тридцать минут, держа в одной руке имитатор пистолета весом в шесть килограммов и не уронить металлический диск с пятикопеечную монету, стоящий вместо мушки на ребре, меняя линию прицеливания по глубине и по фронту.

Это было любимое упражнение Сруба – «застынь». В какой бы позе ты ни находился – застыл, дышишь: вдох – тридцать секунд, задержка – пять минут, выдох – тридцать секунд. А он в этот момент пристраивает тебе на макушку кружку с горячей жидкостью или свечу. А ты, между прочим, висишь на карнизе, держась одной рукой. Ох, сколько же раз эта кружка обливала меня кипятком!

– Умение прятаться и маскироваться, – одна из главных способностей, которая может сохранить тебе жизнь, – говорил Сруб, и ему вторил Бо.

Поэтому я прятался и маскировался везде, где они только могли придумать. Снайперская и диверсионная подготовка были любимым делом обоих учителей, а со временем, по мере понимания и отработки навыков, и моим. Стрелять я не просто полюбил – я был готов стрелять каждый день столько, сколько хватит патронов и из всего, что было в распоряжении.

Учитель Сруб даже кряхтел от удовольствия, когда я отрабатывал практику с пистолетом и автоматом в специально оборудованном для этого дальнем подземном зале. Со снайперской подготовкой тоже все было бы хорошо, но уж больно мала была дистанция в тире-пещере: всего 420 метров и идеальные условия по углам превышения, давлению, ветру и другим параметрам мешали полноценно учиться.

– Ну ничего. Ты настреливай количество, а качество и умения доведешь до идеала, когда придет время, – успокаивал учитель и удовлетворенно щурился. – Ты вот еще почаще уделяй баллистическим таблицам внимание. Наизусть должен знать все цифры по дистанциям. Чтобы в боевой обстановке, не задумываясь, мог работать и с винтовкой, и с разными прицелами, если понадобится заменить. Ну и пристрелять, выставить нули тоже должен быстро и качественно.

– Бой, он, Расти, неумех не любит. И в живых неумех точно не оставляет. В бою мелочей не бывает. Любая мелочь – смерть. И сам запомни, и других, когда учить начнешь, научи.

– Когда я еще учить-то буду, учитель? Нескоро. Хотя ведь и выпуск в медресе не за горами. Так ведь? Значит, скоро будем заканчивать здесь учиться? Скоро поедем? Домой. И родителей, сестру увижу.

– Ты сначала сдай нам экзамены, торопыга. А там и посмотрим, что и когда. Иди чисть оружие. Хватит языком трепать. Времени тебе на все тридцать минут, – для вида рыкнул учитель, пряча улыбку в бороде.

После стрельб и чистки оружия, ежедневной упаковки стандартных, ночных, тепловизионных, звуконаправленных прицелов мы садились ужинать. И казалось бы, все. Ан нет. После ужина я перемещался в тоннель с горячей, кипящей водой и бегал. Бегал быстро, так как каждый раз Сруб и Бо давали мне на это все меньше, и меньше времени. Каждый раз, подбегая к природному коридору, я находил то, что обязан был принести учителю Бо. Каждый раз это было что-то новое. То самородок золота, то платины, то алмаз, то изумруд, то опал. Чего только я не приносил и не отдавал Бо! Он лишь хитро улыбался и шел в дальний конец пещеры, а там складывал мою добычу в сундуки. По сундуку на каждый тип.

Я, конечно, понимал, что это стоит громадного состояния, но не придавал значения. Богатства были мне не нужны, пустые железяки и камушки.

После пробежки я снова ложился на массаж и иглы, а через половину часа шел помогать Учителю Срубу в ремеслах. Так он сам их называл. Мастерил ли он стул, кресло, шкаф или полку, ковал ли он ножи, топор или что еще – он ко всему относился с почтением и уважением.

– Запомни, – говорил Сруб, – если ты не вложишь душу в каждый чопик, срезанный лоскуток дерева, в клей или лак, который ты готовишь, а потом покрываешь им произведение твоих рук, – ты никогда не создашь ничего путного, живого. Во все, что ты делаешь, вдыхай жизнь, отдавай частицу себя, и тогда из-под твоего резца выйдет красивейший узор, а из-под молота – великий клинок и не менее великий топор. А уж подкова – так вообще! – улыбаясь, приговаривал он.

Но и на этом ничего не заканчивалось. Я ложился спать, а учителя в это время начитывали мне произведения Толстого, Чехова, Достоевского, Диккенса, Марка Твена, Скотта, Драйзера, Уэллса, Дюма, Киплинга, Беляева, Пушкина и многих, многих других. Спали они или нет – я так за все это время не узнал. Я ни разу не просыпался посреди ночи, хоть и желал проверить.

Наутро коротко пересказывал то, о чем они читали ночью. Эта методика называлась неосознанным запоминанием. На самом деле, как объяснил мне Учитель Бо, мозг запоминает все, что видит и слышит вокруг себя человек. Нужно просто научиться изымать из него ту информацию, которую он записал. Я учился. И запоминать, и расщеплять по приоритетности, анализировать и выносить свое суждение. В этом мои учителя были похожи, они требовали анализировать любое событие по принципу сильных и слабых сторон и находить новые возможности в этом. А также определять возможные тактические краткосрочные, оперативные среднесрочные и стратегические долгосрочные угрозы, и воздействия, как на меня, так и на исполнение любого задания.

Был еще и другой анализ внешней среды для процессов развития любой структуры в геополитической и экономической среде. Такие загадки меня заставляли решать ежедневно при любом возможном случае. При заданных параметрах структуры нужно было выявить и описать влияние политических, экономических, социальных, и технологических аспектов внешней среды на эту структуру, и дать прогноз развития. Так же происходило и в вопросах влияния на человека, микрогруппу и макрогруппу. Учитель Бо считал, что для того, чтобы добиться устойчивого влияния на человека, микро– и макрогруппу, необходимо удовлетворить потребности индивида и этой группы.

В удовлетворении потребностей он учил использовать пирамиду потребностей Маслоу. На обсуждение этой теории мы потратили много времени: бесконечно расписывали свои действия по удовлетворению физиологических потребностей, потребности в безопасности, любви, уважении, почитании, познании, эстетике и как вершины всего – в творчестве и самоактуализации.

Хоть Бо и говорил, что я не готов к этим знаниям, но все равно пытался сделать так, чтобы я в автоматическом режиме, на уровне подсознания, разбивал любое действие по взаимодействию с ним на категории и пытался описать, как бы я удовлетворял потребности Учителя Бо или Учителя Сруба в том или ином случае.

2.

Время шло. И истекал срок, когда должно будет закончиться мое обучение. Я знал, что запытать меня не позволят, и те почти триста рабов, которые сидели в зиндане и работали на высокогорных плантациях, должны были стать свободными. План разрабатывал и чертил учитель Сруб.

На выпуск из гнезда Черных Аистов должны были съехаться многие гости. В поселении и так постоянно жило много человек, считая учеников и преподавателей медресе. Хотя школу подготовки новых боевиков так назвать было трудно – это была в основном военная школа с элементарным образованием, но глубоким изучением Корана. Практически все остальное время учеников обучали воевать. В этот раз к выпуску готовились сто восемьдесят три ученика. Все они должны были пройти через кровавую инициацию Воина Ислама. Для этого готовилось такое же количество рабов. Уже две недели как их стали лучше кормить, разрешать пить столько, сколько хотят. На улице было тепло. Только по ночам, как всегда, дул промозглый ветер с вечных ледников.

Мне тоже пришлось сдать экзамен. Всего один. Выйдя с утра, мы целый день шли по гротам, ходам, сифонам. Иногда приходилось проныривать через узкие горловины, а иногда – проходить по карнизам, выходя за пределы пещер, где сердце замирало от глубины пропасти под ногами. К вечеру мы поднялись высоко в горы. Сквозь щели и природные окна виднелись древние, с алым отливом от садящегося солнца ледники.

Учитель Сруб, увидев садящееся солнце, сказал мне раздеться. Я снял штаны, куртку и остался в исподнем белье и сапогах.

– И сапоги снимай.

Сняв сапоги, я тут же ощутил, как тысячелетний холод начал подкрадываться к моему телу со всех сторон. Учитель Бо выглянул в широкий проход, идущий к леднику из грота, в котором мы стояли, и спокойно поставил задачу:

– Мы ждем тебя у реки в долине через три дня. Иди.

Я опешил. Ночью на леднике -25–30 °C. Это при гудящем ветре снаружи пещеры. Да, я особо не боялся холода. Постоянное хождение практически голым и зимой, и летом, тренировки и закаливание в холодной ледниковой воде утром и вечером закалило мое тело и дух. Я чуть позволил себе попаниковать, чтобы разозлиться и, гордо выпятив подбородок (так я себе казался более солидным), пошел к проходу на ледник. Проходя мимо россыпи каменного трескуна, я выломал две почти ровных каменных пластины размером двадцать пять на сорок пять сантиметров. Учитель Бо, стоявший возле прохода, протянул мне пояс с меховым фартуком и с мерзкой улыбочкой сказал: «Смотри не отморозь».

«Замучили они намекать и смеяться надо мной», – разозлился я не на шутку.

Поводом для постоянных смешков, подначек, намеков, а порой даже хамства был Лян. Точнее, дело было не в самом Ляне, а в том, что он был не мальчиком, а девочкой. И не просто девочкой, а жрицей самого древнего в Китае культа. И было ей вовсе не двенадцать лет, как мне казалось, а значительно больше.

Далеко отходить от входа в пещеру я не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не решу, что делать дальше. Мысли о том, чтобы отсидеться в более или менее комфортных условиях пещеры до утра, не было. Только ночью была идеальная возможность встретить хищника и решить вопрос со шкурой и, если не встречу ничего более вкусного, с едой.

Выкопал в мерзлом и жестком снегу небольшую ямку около метра в глубину, утрамбовал. Прошел чуть дальше и нарубил пластинами трескуна сорок глыб из лежалого снега, сверху чуть подтаявшего. «Будет ветровой стороной», – думал я.

Дотаскав до утрамбованного углубления, начал выкладывать на конус блоки из смерзшегося снега и льда, помогая себе острым концом пластины, придавая форму и укладывая с наклоном к центру. Получился конусовидный шатер, который закрывал меня от ветра и снежной крошки с трех сторон и сверху. Не останавливаясь, начал решать проблему с элементарным оружием. Уж этому меня учили оба Учителя долго и вдумчиво. Обив и расколов одну пластину, начал выкрашивать себе каменный клинок.

«На пару ударов точно хватит», – подумал я удовлетворенно, глядя на корявое, похожее на узкую лопату с ручкой, лезвие. Потрогал края – острые, а вот ручка не пойдет, рука может соскользнуть в самый ответственный момент. Пришлось использовать часть мехового передника. Обмотал ручку. Так лучше и ухватистее. Из оставшихся более объемных камней сделал узкие режущие пластины. Получились довольно острые и пригодные для метания легкие клинобразные лопатки. На крайний случай можно использовать как сюрикены. Все. Нужно делать приманку.

Чиркнул себе по предплечью. Начал выдавливать кровь на еще одну полоску, отрезанную от передника, который мне дал учитель Бо. На снег капать кровью смысла не было. Быстро заметет и никакой приманки. А так – кровь имеет специфический запах для любого хищника, а пропитавшаяся шкура добавит колорита в обманку, которую должен учуять зверь.

Кто может быть? Да барс, конечно! И он здесь есть. Видел множество его следов возле расщелины. Именно поэтому я никуда не пошел. Скорее всего, он где бродит в поисках пищи. В углу пещеры, из которой я вышел, были засохшие и совсем недавние экскременты. Туалет у него там и лежка, скорее всего. Слежавшейся шерсти много.

Я прилепил ко входу под дующий ветер свою приманку. «А теперь – ждать», – дал себе мысленно команду и вошел в состояние покоя, замедляя дыхание. Прогнал по кровотокам кровь. Ускорил работу сердца до 95 ударов в минуту. Всю энергию направил к конечностям, чтобы не затекли и вовремя отреагировали при появлении хищника. Двигаться все равно приходилось. Поэтому я попеременно напрягал и расслаблял группы мышц ног, рук, туловища. Со стороны это выглядело как идущие волны по всему телу.

– Ну где же ты, Барсик? Я же тебя жду, – звал я зверюгу.

Где-то на краю восприятия эмоций я почувствовал живое и агрессивное существо. Прямо ощутил полыхающую глухой яростью энергию. Существо медленно продвигалось ко мне с подветренной стороны. Пока я его ощущал только энергетически, и, как только вышел бы из состояния медитации, – он бы пропал. Запахи я так не ощущал, как энергетическую оболочку.

«Сейчас нужно увеличивать прогон крови через конечности. Скоро мне пригодится много энергии и сил», – подумал я и сделал это. Через несколько минут ожидания я начал посылать волны паники и грусти. Так ведет себя раненое животное, и дедушки давно научили меня подстраиваться под этот фон. «Так же можно потушить ярость и подозрительность у человека, только подкрасив волну эмоции теплым тоном комфорта и уюта», – промелькнуло в голове.

Ждать пришлось недолго. Из глубины сознания пришел образ большого кровожадного зверя. Тянуть с выходом из транса больше было нельзя, нужно было возвращаться. Зверь был близко, и из-за недостатка опыта я почти прозевал первый бросок. Если бы не вырытое углубление, удар пришелся бы по голове, а так обе лапы прошли над ней, взъерошив волосы. Обдумывать действия времени не было. Действовал инстинктивно, выполняя глубоко вбитые в мышечную память действия.

Большую кошку все же сбила с толку моя приманка. «Да. Вцепился ты, барсик, в окровавленную шкурку, – проскочила злорадная мысль. – А, второго шанса напасть на меня я тебе не дам». Две пластины-лезвия метнул левой рукой ему в глаза. Пока барс пытался отмахнуться от двух острых заноз, впившихся ему в глаз и подглазье, взрыкивая и мотая мордой, я оттолкнулся ногами от утрамбованного снега в своем укрытии, преодолел в полете два метра, которые нас разделяли, и легко вонзил ему каменный клинок-лопату в область шеи. В том, что я перебил ему позвоночник, уверенности не было. Ручка сломалась и осталась у меня в руках. Я повалился на зверюгу, заканчивая вихревую восьмерку, при которой руки продолжали движение и довернули голову барса под угол в девяносто градусов, а ноги блокировали туловище и передние лапы. Волну последних сокращений мышц уже мертвого барса я принял в себя. Еще не хватало, чтобы он меня из последних сил чиркнул своими когтищами, острыми, как лезвия бритвы.

«Громадный котик, метра под два, – задумался я удовлетворенно. – Так, времени нет, действуй! – подпустил злости в себя. – Некогда задумываться о пищевых цепочках».

Я быстро снял шкуру, предварительно спустив кровь. Мне не до изысков. Отрезал несколько кусков мяса, пока шкура лежала внутренней стороной на снегу. Оставшейся каменной пластиной из трескуна соскоблил остатки подкожного жира и мяса с ее внутренней стороны и вытер снегом. Голову зверюги трогать не стал. Донесу до нашей пещеры, а там с Учителями решу, что с ней делать.

Следующие три дня и две ночи я спускался. Самой большой опасностью были трещины, присыпанные снегом. Они не давали ускорить движение. На второй день я наткнулся на горячий источник и убил возле него горного барана, используя ремень от шкурки, выделенной дедом Бо, как пращу. Там же вымочил шкуру барса и нашел голыши кремня. Собрав сухую траву, я перемешал ее с вырванной из овечьего передника шерстью, извлек несколько искр, резко стуча голышами друг о друга. Задымившуюся массу – раздул, подложил сухих тоненьких веточек и снова продул уже весело взявшийся огонек.

«Вот и появился огонь. Не торопись!» – скомандовал я себе. Аккуратно подложил еще веток, чуть потолще – от редких кустов вокруг. Ветра почти не было. Я находился в небольшом котловане.

– Все же, я прилично спустился, – обводя взглядом окружавшую меня местность, пробурчал уже в слух.

Сейчас я находился значительно ниже ледника. Снега в этом месте летом таяли. Поджарив кусочки мяса убитого барана, я отлично поел. Два больших куска прожарил про запас и двинул дальше. Шкура, обмотанная вокруг тела, была не выделана и противно воняла, но это меня ни на секунду не волновало – зато грела хорошо. Кроме того, она заменяла коврик-подстилку. Лежать на шкуре было одно удовольствие, тем более что времени на отдых во время остановок было немного. Мороз не беспокоил, хоть поначалу я и боялся обморожения. Как говорили учителя, при моем измененном метаболизме и энергообмене даже более суровые условия можно было переживать уверенно, да и больших морозов в это время года уже не бывало. Что со мной стало, я дальше задумываться не стал – позже задам вопрос учителю Бо. Но, кроме покалывания, мороз у меня не вызывал никаких реакций на коже. Единственное изменение – это количество ударов сердца. Чем холоднее становилось, тем сильнее оно билось, доставляя к конечностям кровь.

К вечеру третьего дня я вышел к речке, текущей рядом с «Гнездом Черных Аистов». Оба учителя сидели на камнях на берегу и молча созерцали горы. Я знал, что меня давно заметили, и, напевая Цоя и легко перепрыгивая с камня на камень, доскакал до них.

– Шкуру давай мне – сказал Александр Всеволодович. – Я рад тебя видеть, Растислав.

– Ого-го! Меня первый раз за все время назвали полным именем, – отметил и счастливо улыбнулся.

Все же, как хорошо видеть их и понимать, что учителя удовлетворены.

– Надень ошейник, – проговорил Боджинг. – В селении много людей. Через два дня праздник выпуска птенцов из Гнезда.

Я внимательно посмотрел в глаза Учителя и увидел в них решимость. Он спокойно кивнул и пошел вперед.

– Отстань от нас на тридцать шагов, прими позу покорности и сними все, что не связано с твоим образом – сказал учитель Сруб и пошел за учителем Бо.

Прошли спокойно. Всем было не до нас. Ученики медресе сегодня вернулись с полигона, где сдавали экзамены. Впереди у них остался последний – Экзамен Крови. Ну а мы должны были этому помешать. В плане, разработанном моими учителями, мне отводилась роль снайпера.

Все казалось простым и было расписано до секунд и каждого малейшего движения. Меня и Ляна, который оказался девушкой, но об этом я вообще не хотел задумываться, хоть застрели, учителя заставили зазубрить план операции по нейтрализации банды от начала и до конца, причем не только свою роль, а каждую роль по номерам.

С вечера перед церемонией в пищу учеников и преподавателей медресе Боджинг должен был подсыпать яд, действующий через шесть часов, то есть до утра они не должны были дожить. В это же время Александр Всеволодович минировал дома, где разместились моджахеды. Местных жителей в таких случаях, когда не хватало места для приехавших гостей, просто выселяли из их домов, заставляя прислуживать временным хозяевам. Поэтому потерь среди женщин и детей нам удавалось избежать. После того как пойдет отсчет, я и Яньлинь – именно так теперь звали бывшего мальчишку Ляна – должны были занять положенные позиции, которые были подготовлены задолго до начала действий.

Любое общение с Яньлинь вызывало у меня панику, и я даже побаивался, что это может помешать мне выполнить задачу. Самое страшное, что все, касавшееся ухода за моим телом за последние почти два года, начиная с массажей и акупунктуры и заканчивая омовением после тяжелых травм и переломов, делала она. И, конечно, я тогда был голым. Как только я начинал об этом думать, щеки горели адским огнем, а по телу шли пятна стыда. К тому же она была не просто девушка, а жрица монастыря «Сладкой смерти», или «Ласточек Священного Леса», профессиональных убийц высшего уровня.

Нашей задачей было беззвучно уничтожить часовых и охрану у медресе, дома Исмаил-хана и зиндана. Расстояния не превышали восьмисот метров. Нашим винтовкам и калибру боеприпасов это было вполне по силам. Александр Всеволодович выделил из своего арсенала две снайперские винтовки TRUVELO SP под 338 Lapua, патроны. Я много тренировался с этой винтовкой и был абсолютно уверен, что отстреляюсь без ошибок.

Прострелял три серии. Отстрелять их в той же серии патронов, которую мы планировали использовать в операции, было крайне важно. Ведь каждая серия могла иметь разный порох и развесовку пуль. Поэтому решил, что хватит мандражировать. Выставил нули на прицеле. Вечером решил повторить баллистическую таблицу в сотый раз. И буду готов. Тщательно почистил оружие. Собрал и уложил в чехол свою винтовку, а винтовку Яньлинь решил осмотреть.

– Чего я ей это делаю, спрашивается? – бухтел я. – Ее винтовка, пусть чистит и укладывает. Хотя мне не сложно. Яньлинь пусть со взрывчаткой заканчивает.

Взял винтовку Яньлинь, покрутил ее в руках, еще не уложенную в мягкий кожаный чехол. Эта винтовка, как брат-близнец похожая на мою, мне нравилась. Я получал от нее эстетическое наслаждение.

Южноафриканская фирма производила их серийно, в том числе под такой мощный боеприпас. Хорошие регулировки дали возможность подогнать под себя и длину приклада, и щеку, и нагрузку на курок. Сошки были удобные. Штатный прицел я снял, благо планка Пикатини позволяла варьировать прицелы. Выпросил у Сруба-куркуля свой любимый Bushnell. Яньлинь использовала штатную компоновку и прицел. Закончил осмотр, убедившись, что она надлежащим образом обслужена, вложил винтовку в чехол, а прицел отдельно в специальный, с мягкими стенками подсумок.

– Все. Теперь готов, – определил для себя.

Вечером мы собрались на инструктаж. Еще раз прошли по основным стадиям операции по времени и по возможным случайностям, которые могли повлиять на успешное выполнение общего плана.

После обработки охраны и часовых с разных огневых точек, мы с Яньлинь переходили в разряд ангелов-хранителей для Сруба и Бо. Я сопровождал и следил за тем, чтобы никто не помешал учителю Срубу идти к дому Исмаил-хана выполнять свою часть задачи. А Яньлинь то же самое делала для учителя Бо.

Сверили часы. Через час выступаем. Я сложил в тактический ранец запасные боеприпасы: пятьдесят штук патронов 338 Lapua, сто пятьдесят патронов для АКМС, который мы считали вспомогательным вооружением, лучшим для ближнего боя с сильным боеприпасом под 7,62 мм. Кроме этого, взял две пачки для Glock 17 калибра 9 × 19 мм Парабеллум, кроме тех, что снарядил в два магазина и разместил на поясе разгрузочного жилета. Ночник и бинокль. Дальномер. Два ИПП в карманы куртки. Жгут на приклад АКМС, а второй жгут в пакете аптечки. Все как учили. Флягу в брезентовом чехле подвесил на ремень. Снайперскую разгрузку подтянул, в специальных чехлах пять сюрикенов и два метателя. Боевой нож в спецножнах на левую лямку той же разгрузки рукоятью вниз, чтоб легче было вытащить.

Краску для лица и кистей рук дополнительно решил не брать и так тщательно прокрашусь. Перчатки засунул пока в карман куртки и сел обматывать винтовку специальной маскировочной лентой. Складной коврик прикрепил к ранцу. Пистолет, дослав патрон в патронник и добавив еще один патрон в обойму, поставил на предохранитель и вставил в кобуру закрытого типа. Готов.

То же рядом делала Яньлинь. Мимо нас прошли учитель Сруб и учитель Бо. Мы двинулись за ними, на ходу проверяя рации. Позывные были стандартными, без малейшей фантазии. Сруб – красный один, я – красный два, Бо – желтый один, а Яньлинь – желтый два.

Проверились. Сруб включил переносной радиосканер. Эфир молчал. Все еще спали.

– Выдвигаемся, – дал команду Сруб.

3.

Мы поскользили на свои позиции. Мы с Яньлинь были одеты в военную тактическую одежду с лохматым камуфляжем – горы. Сруб и Бо были в обтягивающих комбинезонах черного цвета. Поверх комбинезонов были надеты разгрузочные жилеты с множеством карманов и подсумков, на ремне, на самом жилете и даже на ножной тактической пластине. Основного автоматического стрелкового оружия у них не было. У каждого в набедренных кобурах было по два чешских пистолета марки CZ – 75 / 85 под патрон 9 × 19, надежных, как в песне Высоцкого – «как весь воздушный, а может гражданский флот».

«Что-то я нервничаю, – задумался, – аж в туалет захотелось, но уже никак нельзя».

Адреналин волнами гулял по крови, заставляя подпрыгивать от переполнявшей энергии. Дошел до своей позиции, сливаясь с каждым изменением складок местности. Опасности не было, но лучше перебояться, чем получить проблему в виде пули в голову. Тихо. Осмотрелся. Разложил коврик. Поставил винтовку на сошки. Достал ночник. Включил, но обрезиненные заглушки не снимал. Два раза цыкнул в рацию, в ответ получил одиночно. Все шло по плану.

У меня было шесть целей. Двое на вышке: пулеметчик и наблюдатель. Цель один – пулеметчик, цель два – наблюдатель. Двое возле зиндана и двое – на снайперской позиции: снайпер и его помощник, но тоже со снайперской винтовкой – полноценная снайперская пара. Оба с СВД, но оптика – не стандарт. Один, похоже, спит. Второй лежит на коврике, уложенном поверх сена. Что делает – непонятно. Их позиция ниже моей. Беру дальномер. Замеряю дистанции. Цель номер один – 530 метров, цель номер два – 532 метра, цель номер три – бодрствующий снайпер – 601 метр вправо по фронту, цель номер четыре – 602 метра. До зиндана 432 метра. Цели – произвольно. Звука практически не будет. ПББС, прибор бесшумной беспламенной стрельбы, надежный и проверенный в паре с этой винтовкой, а пылевое облако я им рассмотреть не дам. Но все же полил место перед винтовкой водой. Перестраховался.

В наушнике щелкнуло три раза – готовность.

«Испытуемые из медресе, значит, уже двадцать пять минут назад покинули этот мир, – понял я по этому сигналу. – Это и считалось отправной точкой начала операции».

С первыми лучами солнца начинаем. Пошел отсчет – сто двадцать секунд. Вступаю на восьмидесятой секунде. Вдох, полувыдох, замер, постепенно напрягая мышцы, создал жесткий каркас. Бедра, таз, спина и плечи. Первый выстрел – пулеметчик исчез, наблюдатель заозирался. Нет у тебя времени озираться – выстрел, голова взорвалась, как арбуз, в красное облако. Очень мощный боеприпас все же 338 Lapua. Плечо чувствительно и привычно отозвалось даже от двух выстрелов. Ничего. Окинул взглядом картинку. Все спокойно. Цель три – снайпер. Подвожу прицел по сетке в голову – выстрел. Есть. Передернул затвор и чуть сместив прицел – выстрел. Нет у них больше там снайперов.

Пятая и шестая цели после перезарядки. Посмотрел на зиндан. Охрана спокойно дремлет на подстеленных шкурах. Совсем расслабились. Не было у вас учителя Сруба. Он бы заставил вас через одно место знать устав караульной и гарнизонной службы и приучил на посту не расслабляться.

«Какие-то вы тут непуганые», – подумал я и, выбрав слабину выстрелил. Попал в грудь. Второй подскочил и получил пулю в плечо. Сто процентов от болевого шока умер, но, как говорит Александр Всеволодович, контроль – дело грязное, но всегда спасающее жизнь. Навел в голову – выстрелил. Есть попадание. Нажал кнопку у рации на передачу.