Текст книги "Император 2025. Изначальные. Книга первая"

– Я красный два, цели поражены, прием.

– Я красный один, цели поражены – принял. Второй этап. Конец связи.

– Я красный два, принял. Второй этап. Конец связи.

Тут же в наушнике прозвучало:

– Я желтый два, цели поражены, прием.

– Я желтый один, цели поражены – принял. Конец связи.

– Я желтый два, принял. Конец связи.

Через двадцать секунд дом Исмаил-хана со всех сторон окрасился яркими, но какими-то игрушечными вспышками и сложился. То же происходило с другими домами, где жили моджахеды. Пыль оседала. Я увидел движение у зиндана. Кто-то полз к часовым. Точно не наш. Взял чуть упреждение и выстрелил по шевелящейся траве. Шевеление пропало. Перезарядился. Увидел толпу жителей, идущую к кошаре по краю поселения. Много их. Если кинутся – снесут. Заходят в кошару. Желтый один накинул блокирующую доску на две скобы у ворот. Пока локализовали. Вижу движение у зиндана. Красный один. Скользнул в открытый им люк. И пропал из вида. Через долгих пять минут ожидания Красный один снова появился, а за ним начали выходить уже бывшие рабы. В основном – русские, попавшие в плен, еще когда войска СССР воевали здесь. Наушник ожил:

– Я Красный один, третий этап. Произвольно. Контроль. Конец связи.

– Я Красный два, третий этап. Произвольно. Контроль принял. Конец связи.

Такой же доклад прозвучал от желтых.

Бывших рабов выводили из ям, сортировали, вооружали и отправляли кого на вышки, кого на блокпост на въезде в Гнездо, который уничтожила Яньлинь, а кого-то – охранять кошару. Руководил всем этим Красный один и какой-то мужик из бывших рабов.

Вот они пожали друг другу руки, и Красный один пошел в направлении медресе. Между завалами, оставшимися от домов, в которых жили приехавшие гости, ехал самосвал «татра» с неестественно высокими нарощенными металлическими бортами. Это еще что за чудо? Навел оптику на водителя. Желтый один. Едет в сторону медресе. Ворота уже открыты. Въезжает внутрь. Выходит, и скрывается во внутренних помещениях. Красный один его страхует. Заходит следом. Я осматриваю двор и окна в прицел. Чисто. Через десять минут оживает рация.

– Я Красный один. Отбой.

– Я Красный два. Принял. Отбой.

– Я Желтый два. Принял. Отбой.

Я осмотрелся вокруг. Где-то застучал автомат. Сначала один, его поддержал второй, третий. И все смолкло. Попытался рассмотреть, что произошло. Непонятно. Даже не нашел тех, кто стрелял. Сообщил учителям о стрельбе и получил команду выдвигаться к медресе, не отвлекаясь ни на что. Собираюсь.

Зачехлил оптику. Собрал коврик. Закинул винтовку за спину, а АКМС передвинул на грудь. Дернул затвор. Тьфу! От переизбытка адреналина и волнения забыл с предохранителя снять. Снял. Передернул. Пошел, озираясь по сторонам. Мандраж накрыл уже возле медресе. Так накрыл, что пришлось присесть и привалиться к забору. Руки тряслись настолько сильно, что флягу удалось открыть с третьего раза и то зубами. А попить и вовсе почти не удалось. Расплескал. Вот же ж гадство. Чуть расстегнул молнию куртки. Начал делать дыхательные упражнения – стало отпускать.

– Это тебе не по мишеням в тире стрелять – сказал я себе, похоже, вслух.

– О, он по-нашему разговаривает.

Напротив меня стояли двое. В оборванных штанах, босиком, но в разгрузках и с АК-74, наведенных на меня.

– Ты кто такой, парниша? – спросил один из них.

Взяв себя в руки усилием воли, скрежетнул зубами и не своим, каким-то скрипучим голосом ответил:

– Проходил мимо. Смотрю – зиндан. Думаю, может, те, кто в нем сидят, не очень хотят, чтобы их там держали. Пострелял охранников и пошел дальше. Присел отдохнуть, а тут вы, два молодца из ларца, автоматами в меня тычете. Чего хотите этим показать – даже и не знаю.

– Во! Точно, наш. Так это вы нас освободили из ямы!? Мы же только одного вашего видели. А нас послали в патруль к медресе. Меня Володя зовут. А это – Славик. Мы уже три года тут – да еще на маковых плантациях.

Он бы и дальше говорил. Перло его прям сильно. Но слушать у меня времени не было. Я поднялся.

– Володь, ты ствол отведи. А то эта штука может стрельнуть и меня, героя-освободителя, убить – сказал я и пошел к Александру Всеволодовичу, маячившему в открытых воротах. Его узнали, и поэтому мне вопросов уже не задавали.

В конце улицы появились еще люди.

– Идут помогать нам грузить грузовик – сказал Сруб, – а ты иди, иди. Нечего тебе тут светиться. Жди в пещере. Поедим – и в путь.

Быстро сказано, да не быстро сделано. Грузили грузовую «татру» долго под руководством учителя Сруба. Учитель Бо руководил в помещениях. Потом пришел черед погрузки имущества из пещеры. Тут уже и я был задействован. К этому времени я отмылся от краски на лице и руках, хорошо смазав их после этого кремом. Снял разгрузку и ремень с подсумками. Выпил чая, который приготовила Яньлинь.

В пещеру скользнул учитель Бо.

– Вытаскиваем то, что покажу, в сарай. Пещеру показывать не будем.

Вытаскивали уже упакованные ящики. Я и не заметил, когда их собрали и запаковали в чехлы. Ящиков оказалось ровно двадцать. Тяжелючие. С ручками с четырех сторон. Вытащили их в сарай-землянку. Учитель Бо остался в ней ждать, когда подойдут грузчики с приема пищи, а мы с Яньлинь снова вернулись в пещеру. Я с горечью осматривал место, где провел почти два года и где так много понял и выучил. Где я стал совсем другим и по духу, и по мыслям, и по осознанию окружавшего меня мира, а уж про физические данные и не говорю.

Только к вечеру пришли учителя. Оказалось, что они не только готовили татру, но и организовывали бывших рабов. Те решились ехать с дедушками и готовились прорываться в Таджикистан. Во всяком случае, русские, а в основном здесь были именно они.

Было еще трое американцев, трое французов, четверо итальянцев из Красного Креста, двое немцев и один голландец из какой-то гуманитарной европейской организации. Был даже один пухлый араб. Все они собирались попасть на Афгано-Пакистанскую границу и добраться до посольства в Пакистане. Им выделили большой микроавтобус Mersedes. И мы должны были ехать с ними. Мы – это я и Яньлинь.

Мне дали три письма. Одно послу США в Пакистане, запечатанное в синий блестящий пакет с адресом. Второе – какому-то Павлу Сергеевичу Грачеву, адрес был странный – Министру Обороны РФ, генералу армии. Лично. И шел код из двадцати цифр и символов. И третье письмо было адресовано ректору МГИМО.

Кроме этого, мне дали десять пачек стодолларовыми банкнотами. Сопроводив словами: «Этого на первое время хватит». Столько же дали и Яньлинь.

– Деньги и письма из рюкзаков не доставать и никому не показывать, – инструктировали нас. – В Москве вас встретят. А что делать дальше, написано в этом пакете – сказал Александр Всеволодович.

Нам выделили одинаковые по форме рюкзаки на пятьдесят литров. У меня песочного цвета, а у Яньлинь – светло-серого. И небольшие спортивные сумки.

– Обязательно возьмите с собой коврики-пенки, подвяжете их снизу рюкзаков – сказал учитель Бо, – и ознакомьтесь с тем, что лежит внутри.

Я заглянул в сумку. Года два назад, получив ее, я был бы на седьмом небе от счастья, а сейчас… Да какая разница, что за сумка? В ней лежали принадлежности для мытья и умывания, упакованные в прозрачные сумочки. Три полотенца. Три суточных пайка с надписью «US Army». В отдельном чехле – маникюрный набор, в другом – серебряные ложка, вилка и нож. Кружка была тоже серебряной. В отдельных пакетах лежало нижнее белье и носки, упакованные по пять пар. Одна пара светлых брюк из парусины и джинсы Levi Strauss. Пять рубашек, два свитера, пара легких кроссовок, ветровка и кожаная куртка. Ого-го!

Кроме того, поверх лежал записывающий плеер с наушниками и фотоаппарат Kodak с пятью кассетами. Во внешнем кармане сумки, который тоже закрывался на молнию, лежало портмоне и зажигалка из белого тяжелого металла с гравировкой совы, держащей меч и шар.

– К часам… – сказал Александр Всеволодович, указывая на зажигалку, и разулыбался. – Одежда для дороги лежит отдельно, вон там, на стуле. Но ее наденешь после того, как примешь ванну и поешь.

В рюкзаке лежал туристический набор на все случаи жизни, даже ледоруб и пятьдесят метров репшнура черного цвета. Бинокль, прибор ночного видения, термобелье, пара штанов из жесткого материала, длинные футболки, свитер, куртка с подстежкой, ножи, топор. А еще – мой ремень со специальными ножнами для уже двух гибких мечей, метательных ножей и сюрикенов. Там же был боевой кнут. Из одежды еще были плащ-пончо с капюшоном и клетчатый платок-шарф, который учителя называли арафаткой.

Кроме этого, в набор снаряжения входила маленькая и легкая разборная лопатка, нож с широким и толстым лезвием и полой ручкой. Крышка ручки отвинчивалась и внутри лежал набор для выживания: спички, леска, крючки, нитки, проволока, иголки, обеззараживающие таблетки, а сама крышка с внутренней стороны служила компасом. Сверху лежало свернутое одеяло-спальник, а внутри самого верхнего клапана находилась аптечка. Разбирать ее я не стал – и так четко знал, что там может быть. Деньги дед-Сруб сказал сразу заложить в середину рюкзака и обмотать одеждой со всех сторон, оставив себе на расходы тысячу.

– Подожди, не закрывай, – попросил учитель Сруб. К нему как-то торжественное подошел учитель Бо и встал рядом.

– Прими в дар от меня эти клинки, – проговорил Учитель Сруб и протянул мне широкий металлический ремень с вязью по всей длине на санскрите. На нем были два артефактных кинжала, которые я видел у Учителя почти два года назад, когда сидел за столом – обалдевший от рассказа про меня и про все, что должно случиться дальше. Я на автомате принял пояс с кинжалами и только после открыл рот, чтобы отказаться от такого дорогого подарка и вообще… Не успел.

– Прими в дар и от меня, мой ученик, эти клинки, – повторил, как формулу, учитель Бо, протянув мне кожаный пояс с нашитыми бляхами, расписанными разноцветными картинками, выполненными эмалью разных цветов. К поясу были пристегнуты еще два кинжала.

Я захлопнул челюсть. Говорить что-то и портить этот момент я не мог. Приняв у учителей их дары, я поклонился обоим и, не выдержав, шмыгнул по-детски носом.

– Иди, принимай ванну Растислав. И одевайся в то, что лежит на стуле за ширмой. Через четыре часа – уже чуть меньше – начнем выдвижение.

Я вымылся, жестко натираясь мочалкой из конского волоса. Оделся в приготовленную для меня одежду: полутактические-полутуристические штаны с накладными карманами, хлопчатобумажное белье, футболку с синими и белыми полосами, легкую синюю рубашку и ветровку. Ночью все равно еще дует холодный ветер, а выделяться своей морозоустойчивостью смысла не было. Кроссовки из кожи на толстой подошве – мечта любого советского человека в возрасте от семи до шестидесяти лет – сели на ногу как влитые.

Я все никак не мог поверить, что СССР нет, а есть непонятная и, как говорили учителя, Демократическая Российская Федерация.

Сели за стол. В этот раз все было по-спартански. Лепешки, вяленное мясо, чай. Пришла Яньлинь. Одета она была примерно так же, как и я. Не броско, но качественно. Учителя продолжали меня инструктировать.

– Мы пойдем за вами до границы – говорил Сруб, – проконтролируем, спокойно ли вы перейдете ее. С Пакистанской стороны вас должны будут встретить. Оказывается, мы спасли из плена больших шишек. Один из них – аж полномочный представитель президента США в Афганистане, а еще один – генерал, главный советник правительства Афганистана по военным вопросам. Третий, тоже кто-то по гуманитарной помощи. Так что их точно будут встречать. Это упростило наш план по переправке тебя в Россию. Прорываться с нами будет дольше и опаснее, нежели через этот канал. Мы уже созвонились с посольством США в Пакистане по спутниковому телефону. Да и со всеми, с кем было необходимо. Даже с твоей сестрой Ирой попытались. Если ее разыщут, она будет встречать тебя в Москве. Из Пакистана Яньлинь летит с тобой. По легенде она твоя дальняя родственница, дочь погибших военных. Все документы у нее есть. А это – твое свидетельство о рождении, случайно попалось, лежало в куче с другими документами в сейфах. Так что даже не пришлось его подделывать. Вас отправят самолетом в Москву через Украину она теперь отдельное государство – с паршивым и продажным правительством. Будьте там осторожны, но уверен, и там вам будет организован коридор. В России передашь встречающему письма для Грачева и ректора МГИМО. В Пакистане, пока будете в столичной гостинице, прочитаешь то, что в пакете для тебя. Принимать решения тебе. Мы с Боджингом будем в Москве через месяц-два – сказал Александр Всеволодович. – К этому времени ты должен осознанно сказать, что ты выбираешь, и начать действовать.

Я попытался задать вопрос: что я должен сделать? Но Александр Всеволодович меня остановил.

– Прочитаешь. Обдумаешь. И сам все решишь. Ты Воин. Кроме тебя, никто ничего решить не может.

На этом ужин и закончился. Яньлинь жевала на ходу. Я подхватил ее рюкзак и направился к выходу. Учителя несли рюкзаки побольше, литров на сто, да еще и большие сумки. Вышли на улицу. Боджинг вернулся, чтобы закрыть вход в пещеру скользящим на полозьях валуном и выбить подпорки, которые держали крышу сарая. В пещере оставалось имущество и оружие, которое невозможно было забрать с собой.

Мы загрузили их вещи в татру, а сами пошли дальше, к выходу на улицу. Там стоял микроавтобус, возле которого бродили шишки из США и другие иностранцы. Я закинул в открытые задние двери рюкзаки, сверху поставил свою сумку, а когда подошла Яньлинь, ее сумку тоже. Она смешно пыталась дожевать бутерброд, и я показал ей глазами: «Проходи и садись на задние сиденья, чтобы быть ближе к нашим вещам». Закрыл задние двери и подошел попрощаться к Боджингу и Александру Всеволодовичу.

Не люблю прощаться. Излишне я эмоционален. Могу и, не дай Бог, слезу пустить. Всегда боялся, что не выдержу и опозорюсь. Александр Всеволодович держал в руках полиэтиленовый пакет. Сунул мне его в руки.

– Там продукты кое-какие, вода, а в термосе – чай с настойкой, а вот это повесь на пояс – подарок. И ты, Яньлинь, тоже держи, повесь на ремень.

Я взял в руки кожаную маленькую сумочку, открыл две застежки-кнопки. В одном отделении лежал инструментальный мультитул LEATHERMAN и маленький фонарь в обрезиненном корпусе, той же фирмы. А в другом – узкий, продолговатый, сантиметров десять в длину предмет, сверху затягивающийся петлей.

Телескопическая дубинка, – понял я.

– Нажимаешь на пластинку, и выстреливает несколько колен, – инструктировал Александр Всеволодович. – Конец острый, как игла. Можно использовать как ударную технику, так и колющую. Проблема в изготовлении состояла в том, что металл должен был быть достаточно эластичным и в то же время твердым, а такого практически не существует. Совсем недавно нам с Бо удалось изобрести такой сплав, и вот первый вариант. Потом проверишь, без свидетелей – договорил Александр Всеволодович и протянул мне свою медвежью лапу размером с малую саперную лопату. Но не удержался, обнял и на ухо проговорил-прошептал: «Держись, внучок, я тобой горжусь. Запомни формулу, которая всегда ответит тебе на вопросы, как поступить и что делать. Душа – Богу, сердце – женщине, жизнь – Отечеству, честь – никому».

Отпустил меня, отступил и тыльной стороной руки вытер слезы, явственно проступившие у него на глазах. Я ошалел: плачет! Дед-дуб. Дед-Сруб. Который гонял меня так, что я терял сознание и ломал конечности. Теперь плачет…

– Вот уж кто скажи, ни в жизнь не поверил бы.

Я повернулся к учителю Бо. Он пытался сохранить неподвижность лица, чему так долго и, по-моему, безуспешно учил меня. В этот раз у него тоже не получалось. Мы обнялись. Он долго стоял молча, а потом шепнул: «Никогда не останавливайся, что бы ни случилось с тобой или ни происходило вокруг. Мысли и анализируй. Не обсуждай людей, даже не обсуждай события – будь мудр, обсуждай идеи и планы. В жизни часто приходится выбирать между легким и правильным, помни о предназначении Воина».

– Внук, прими и от меня небольшой подарок. Этот талисман-артефакт найден в Южной Америке. Это не просто платиновый диск с неизвестным камнем. Он способен улавливать негативное, зловещее отношение к своему хозяину. Правда на небольшом расстоянии. Метров пятьдесят. Но этого хватает, чтобы быть готовым и встретить зло во всеоружии. Как только камень почувствует враждебность, направленную на тебя, он начнет нагреваться и, чем ближе будет находиться от тебя зло, тем сильнее будет греть. А на расстоянии двадцать метров он начнет светиться тускло-фиолетовым светом.

Я принял подарок и поклонился дедушке Бо. Теперь они и вправду стали для меня родными – подумать только! Он поклонился в ответ и повернулся к Яньлинь. Она только перестала что-то говорить дедушке Срубу, а тот смешно пытался незаметно смахивать слезы с глаз…

Все уже сидели в микроавтобусе. Двигатель был запущен. Кроме нас с Яньлинь, все были вооружены до зубов. Автоматы, пистолеты. Все переоделись в одежду, которую нашли в оставшихся неразрушенными домах и медресе. Я запрыгнул на подножку бокового входа в микроавтобус и протиснулся на заднее сиденье. Яньлинь села рядом. Задний диван был большой, и мы вполне спокойно могли поспать по очереди. Ехать было, со слов дедушки Сруба, до десяти утра. Из ворот выехала «татра» и порулила к блокпосту на въезде в поселение, которое гордо называли «Гнездо Черных Аистов», а теперь оно стало просто развалинами. Я оглянулся назад и увидел разгорающееся пламя в окнах второго этажа медресе.

Всю ночь ехали спокойно. К утру проехали аул, на улице которого никого не было. Зря напряглись. Из долины мы выехали давно. Дорога петляла, поднимаясь вверх к перевалу, – он и был границей. В 9:35 впереди появилась развилка. Из кабины «татры» вышел дедушка Бо и махнул водителю Mersedes поворачивать налево, помахал нам рукой и поклонился. Мы тоже махали до тех пор, пока он не скрылся за поворотом.

Теперь они будут ждать большую колонну с освобожденными пленниками и пойдут на север к границе с Таджикистаном.

Мы проехали еще двадцать одну минуту – я засек на всякий случай – и выехали к большой плоской площадке. На выезде с нее, с противоположной стороны, стояли два вагончика, обложенных железобетонными блоками. Между ними – бронетранспортер неизвестной мне марки. За ним – шесть джипов Toyota-75 с надписями и значками ООН, а дальше был виден еще один бронетранспортер и автобус. Когда мы подъехали к пограничному шлагбауму, он гостеприимно открылся. Оказывается, уговаривать афганских пограничников нас пропустить не было необходимости. Их просто здесь не было.

От вагончиков шли люди. Это были военные в полном боевом снаряжении. В нашу сторону они даже не смотрели. Они смотрели на окружающие нас склоны, а башни бронетранспортеров смотрели влево и вправо.

– Чего трусят? – хмыкнул я. – Ближайшие позиции, с которых можно вести скрытую стрельбу в пяти, а то и шести километрах. Что изображают эти солдаты? Непонятно.

Мы вышли из микроавтобуса. Трое американцев стояли, окруженные военнослужащими. Самый важный уже с кем-то разговаривал по спутниковому телефону. Пока мы глазели по сторонам и разминали ноги, прошло минут десять. Из-за ближней горы вывалились четыре вертолета. Один большой, десантный, начал садиться, а три узких, с хищным силуэтом кружили над местом посадки. Взметнулась туча пыли. Яньлинь предусмотрительно, как будто знала, быстро закрутила лицо и голову платком – арафаткой, оставив только одни глаза, а я поднял воротник, отвернулся, двинул прятаться в микроавтобус. Яньлинь как-то умудрилась проскользнуть мимо меня и уже была там, но ее броска во внутрь я не сумел зафиксировать. Я тоже запрыгнул и подмигнул ей. Умные мы. Все остальные, старательно прикрываясь руками и отворотами рубашек, глотали тяжелую афганскую пыль.

Вертолет сел, два огромных винта продолжали вращаться, но медленно. На боку этой туши серого цвета было написано USA. От толпы, которая, как по команде, повернулась в сторону Mersedes, отделился и пошел в нашу сторону тот самый, третий по важности американец. Зачем-то наклоняясь, хотя пыль от вращающихся винтов уже осела, да и от их медленного вращения уже не так задувало. Он дошел до микроавтобуса и, заглянув внутрь, обратился ко мне на английском:

– Господин Фредерик просит, чтобы вы с вещами грузились в вертолет.

Отвечать я не стал. Уж больно надменно вели себя эти американские шишки. Я даже жалел, что не сфотографировал их, вылезающих из зиндана. Глянул на Яньлинь и увидел хитрую улыбку, мол, я тебя понимаю, но они же нам нужны… Я перевалился через сиденье, достал наши сумки и рюкзаки. Сумку взяла Яньлинь, а все остальное я взвалил на себя и потащил к вертолету. Сбоку был открыт большой пассажирский люк и опущен удобный трап. Мы поднялись, мужик в очках и наушниках показал нам на ряд твердых сидений. Разместились и настроились ждать. Тут было два салона. Один для таких, как мы, – неважных. А второй – возле кабины пилотов, с мягкими креслами и столиком – для VIP-персон.

В вертолет начали заходить люди, которые оказались встречающими, но не шишками вовсе, так как никто из них в VIP-салон не пошел. Поднялись и освобожденные нами. Самый важный, господин Фредерик, пошарил глазами по салону вертолета, увидел нас, улыбнулся, помахал рукой, мол, идите к нам. Я отрицательно покачал головой – из простого упрямства, мол, нам и здесь хорошо, а потом ошалело уставился в спину уходящей Яньлинь.

«Вот же ж предательница!» – подумал я. Тем временем ко мне пробирался все тот же третий, не самый важный, но важный американец. Он затараторил, что господин Фредерик просит и умоляет своего спасителя пройти с ним в VIP-салон.

– Ладно. Раз просит и умоляет – пойду, – рыкнул я ему в ответ, поднялся с твердого сидения и пошел вслед за Яньлинь. Трогать наши вещи я никому не позволил, в том числе и третьему по важности американцу, а тот удивленно таращился, но молчал.

«Вот и молчи», – подумал я. Нечего мои сумки трогать. Все эти люди, улыбавшиеся какими-то искусственными улыбками, меня раздражали. Господин Фредерик заулыбался и, плюхнувшись в кресло с одной стороны столика, показал мне, чтобы я садился на против. Рядом с ним уселся молчаливый лысый. Наверняка это тот, который генерал и вторая шишка.

Я уселся на предложенное кресло. Рядом, прямо как кошка, присела предательница Яньлинь. Краем глаза я увидел ее хитрую улыбку.

«Ну я тебе задам, когда доберемся до гостиницы. Сразу поймешь, кто командир, а кто должен ждать команды», – подумал я. Пока я мысленно ставил на место свою дальнюю родственницу Яньлинь, она вела непринужденную беседу, рассказывая, как мы попали в «Гнездо» и как было организовано освобождение пленных. Я уловил, что во всем рассказе акцент делается на мне. Вроде логично. Я уничтожил охрану зиндана, я убрал часовых на вышке и снайперов. Но зачем? Открыл рот, чтобы вмешаться в рассказ, и закрыл потому что Яньлинь со всего маха наступила мне на ногу. Пришлось сделать вид, что почесал ногу и заинтересованно осмотрел салон. Вертолет уже оторвался от земли.

«Надо же. Совсем не слышно, – обратил внимание. – Я летал однажды с папой на МИ-8 до Феодосии, так в нем говорить было невозможно от шума, а в этом даже кричать оказалось не нужно».

Господин Фредерик сказал что-то смешное, Яньлинь рассмеялась. Смеется она классно, как колокольчик. А мне почему-то не смеялось. Я обратил внимание, что генерал-советник тоже не смеется и даже не улыбается. Он увидел, что я смотрю на него, и первым заговорил:

– Меня зовут Александер Моррис. Хочу выразить вам, Растислав, благодарность за мое освобождение. Я ваш должник. Уверяю вас, это много стоит.

– Пожалуйста, – ответил я, – но вашу благодарность нужно все же адресовать не только мне, но и Яньлинь, и нашим дедушкам.

О том, что мы представляем Александра Всеволодовича и Боджинга нашими родственниками, которые сначала вырвали нас из рук моджахедов, а потом организовали освобождение пленных, мы договорились еще до операции.

– Какую винтовку вы использовали, Растислав? – спросил генерал Моррис.

– Южноафриканские TRUVELO SR под 338 Lapua с прицелом Bushnell, – ответил я.

– Надежная винтовка, но есть лучше.

– Наверное, есть. Но у меня другого выбора не было. Стреляли из того, что нашли наши дедушки.

– А кто они, Растислав? Военные?

– Господин генерал, я не думаю, что это играет какую-то роль в итогах вчерашних событий. Когда вы увидите их снова, задайте им сами этот вопрос. Думаю, они вам расскажут, – ответил я и подумал, что ох как не прост этот генерал. Еще вчера готовился умереть под пытками какого-нибудь прыщавого выпускника медресе, который хочет пройти испытание кровью, а сейчас задает какие-то совсем неправильные вопросы.

«Ладно, промолчишь – за умного сойдешь», – продолжил обдумывать ситуацию. Яньлинь с Фредериком как будто не слышали нашего разговора и уже переключились с горестных событий на китайскую кухню. Я об этом ничего не знал, хоть и поставил себе задачу узнать, поэтому решил молча смотреть в иллюминатор.

Под нами проплывали горы. Местами серые, местами – в белых ледниковых шапках. Время от времени их укрывало легкими пуховыми облаками. А затем они снова выныривали – необъятные и величественные даже отсюда, с высоты.

– Сколько нам лететь? – спросил я, глядя одновременно на генерала и Фредерика, не очень вежливо перебив его на полуслове.

Фредерик величаво улыбнулся Яньлинь, посмотрел на взявшиеся откуда-то часы и ответил:

– Где-то часа полтора. Вы не хотите кофе, чай, воду?

Я только хотел отказаться, как Яньлинь заявила, что хочет чай и кока-колу. Господин Фредерик нажал на кнопку в крышке стола и в VIP-салон вошел тот мужик, который встречал нас, когда мы поднялись по аппарели в вертолет. Фредерик сказал ему что-то, но я отвлекся на пейзаж за иллюминатором и не расслышал.

Через несколько минут мужик, видимо, борттехник, снова зашел со стороны кабины пилотов (там была еще и кухня) и принес на подносе четыре бутылки кока-колы. Я ее не то что не пил, не видел ни разу. Еще на подносе была какая-то минеральная вода в пузатых зеленых бутылках и дымились четыре чашки кофе. Поставив все это в специальные подставки на столе, он с улыбкой предложил нам сэндвичи. Мы не отказались.

– Чая хорошего у них нет, но я взял на себя смелость заказать вам кофе – сказал мистер Фредерик.

Нам ничего не оставалось, как кивнуть: мол, спасибо. Снова пришел мужик, неся выложенные на тарелку подогретые булки, разрезанные пополам, с сыром, ветчиной, огурцами и какими-то листьями внутри. И мистер Фредерик, и мистер Моррис тут же взяли себе по булке и начали с удовольствием жевать. Яньлинь пробовать не стала, а я взял. «Очень даже вкусно», – оценил я бутерброд. Мистер Моррис взял кока-колу и, свернув вправо пробку, стал запивать. Ну попробую. Повторив его движения, отпил. «Почти как наш „Байкал“», – подумал я, но все же продолжил запивать булку. После того, как перекусил, выпил кока-колу и уже остывший кофе, я решил поговорить о делах ближайшего времени.

– Мистер Фредерик, а как я могу увидеть посла США в Пакистане? – спросил я.

– Очень просто. Он обязательно будет встречать нас в посольстве. Мы летим туда, там есть вертолетная площадка.

– Отлично. Спасибо, – ответил я. – Я что-то хочу подремать, – добавил, зевнув.

– Да, да, конечно, Растислав. Последние сутки для вас были сплошным испытанием. Да, кстати, где вы научились так стрелять?

– Я занимаюсь в стрелковой секции – ответил, и снова зевнул напоказ, положив голову на подголовник.

Беседа между Яньлинь и мистером Фредериком продолжилась, а я незаметно для себя задремал. Очнулся от прикосновения Яньлинь к бедру, мол, просыпайся. Под нами был город. Сверху он смотрелся серым, грязным и унылым. Вертолет резко накренился влево с потерей высоты, и вот уже под нами административные здания, лужайки с зеленой травой, а мы, чуть зависнув примерно на десятиметровой высоте, медленно опустились на желто-белый круг. Оба винта чуть повращались и остановились. Мужик в очках и белых наушниках, уже висевших на шее, прошел через наш салон и загромыхал вставляемым в пазы трапом. Прилетели. Первый этап пути домой был пройден.