Текст книги "Ермак"

92 (1584) году августа в 6 день в полунощи нападе на Ермака с дружиною Кучюм со множеством вои, яко спя без опасения; час прииде смертный, и побиша их, точию един казак утече во град и возвестив бывшим.

Посольство атамана Ивана Кольцо отправляется к царю Ивану Грозному: «По совету Ермак с дружиною своею единомысленною написаша послание благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии…»

Царь Иван Грозный принимает посольство Ивана Кольцо: «Егда же доидоша Московского царства к благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии, и отписку и есакъ вручиша…»

Ермак же, видя своих убиение и помощи ниоткуду животу своему, бежа в струг свой и не може скочити: бе одеян двема царскими пансыри. Струг же отплы от брега, и не дошед, утопе месяца августа в 6 день. Егда же приемше протчие казаки во граде весть, горко плакашеся об нем, бе бо велми мужьствен, и разумен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою и власы, прикудряв, возраст средней, и плоск, плечист.

Видевше оставшие казаки, яко наставника своего и з дружиною убиенных, плакаше в разлучении, осташася всех 150 человек, и против бусурманских сил стоять некем, а живяше, помрут гладом, седоша в струги своя августа в 15 день и погребоша вниз по Обе и с воеводою и по Иртышу и по Собе, и чрез Камень приидоша в Русь на свои жилища; град же оставиша пуст.

И ведев се Кучумов сын Алей, кочюя Абугиновых городки, оставль же казаки град пуст, пришед, вселися во граде Кашлыке с вои своими. Услышавше про се, Сейдяк князь Бекбулатов сын, яко Ермак убиен на перекопе с вои и протчии бежаша в Русь, а сын Кучюмов Алей град засел, собрався с домашными вои и пришед во град и победив Алея и воинство его, и кровь отца своего Бекбулата отмстил, и прием отчину отцову, и пребываше во граде.

Ермаку от утопления августа в 13 день восплывшу, и принесе его иртышною водою под Епанъчинские юрты к брегу. Татарину жь Якышу, Бегишеву внуку, ловящу рыбу и наживляющу перемет, и видев, у брега шатаюшесь, человеческие ноги, и накинув петлею переметною веревку за ноги, извлече на брег, и виде одеяна пансыри, и разумев не просту быти, а знающе, яко казацы утопоша мнози, и тече на гору в юрты, возвестив жителем и созва всех вскоре, да видят бывшее.

Уразуме вси по пансырем, яко Ермак, и знающе, что государь прислал ему два пансыря, и каковы видеша. Егда жь начаша снимать Кайдаул мурза с него, тогда поиде кровь из рота и из носа, что из жива человека. Зря жь Кайдаул, понеже стар, течение крови живой не замерло, и разумев, что человек Божий, и положиша его нага на лабаз, и послаша послов во окрестные городки, да снидутся видети нетленнаго Ермака, точащаго кровь живу, и отдаде, ругаяся, на отмщение своей крови. И о сем диво, да разумеют христианскаго Бога и пребываюшаго во веки и прославляюшаго Бога.

Егда же начаша сходити по завету всех, аще кто приидет, да вонзит стрелу в мертвое ермаково тело. Егда же унзоша, кровь свежа течаще. Птицы же облеташе, не смея прикоснутися ему. И лежаше на лабазе 6 недель ноября по 1 день, донележе от конец приидоша Кучюм с мурзами и кондинские и обдаринские князи и унзоша стрелы своя, и кровь его течаше, яко из живаго, и многим являся в видении бусурманом и самому Сейдяку царю, да погребут. Овии жь от него решишася ума и именем его и до днесь божатся и кленутся. И тако чюден и страшен, егда глаголати им и в повестех, между собою, без слез не пробудут.

И нарекоша его богом и погребоша по своему закону на Баишевском кладбише под кудрявую сосну. И пансыри его разделиша надвое: един отдаша в приклад Белогорскому шайтану, и той князь Алачь взял, той бо во всех городах славен; 2-й отдаше Кайдаулу мурзе <…>. Кафтан же взят Сейдяк царь, пояс же и с саблею даша Караче. И собраша абызом на поминки 30 быков, 10 баранов и учиниша жрение, по своему извычаю, поминающе реша: «Аще ли жива тя, учинили бы себе царя, и се видим тя, мертва, безпаметна рускаго князя».

Бе бо от ермакова тела и от платья чюдотворение: болезненным исцеление, родителницем и младенцем на отгнание недугом, на войне и в промыслех удача. Се же виде абызы и мурзы, что закон их сквернен и престает чюдотворение, запретиша всем от мала и до велика не поминать имя Ермаково, да задлитца честь и слава, и могила его неявлена будет. Бе же видитца бусурманом и доднесь во вселенские суботы огненной столп до небеси, а по простым – свеща велия горяща над главою его. Се же Бог своих проявляет.

В лето 129 (1621) году великий государь Михаил Федоровичь с патриархом по совету, воспомянул Еръмака, каков бе и где, и како живе и скончася, и указал по грамоте первому архиепископу Киприяну сибирскому розпрашивати во 2-е лето священства его, испытоваше руских и татар, кто что знает, паче жь ермаковых казаков. Бусурманы по Курану своему потаиша, казаки на писме принесоша. Архиепископ же повеле их имены в сенодик вписати и историею прославляти.

В лето 7158-е (1650) приидоша в Тоболеск послы от калматского Аблая тайши и просив государевых вышеписанных пансырей в жалованье, и Кайдаула мурзу именовах и кондинского князя, что у них пансыри те. И по такому посольству в лето 7159 (1651) году указал великий государь Алексей Михайлович у Алачевых князей и у Кайдауловых детей взять пансыри и послать к Обрею. И в то лето боярин князь Иван Ондреевичь Хилков с великим пристрастием пансыри у Кайдауловых детей взят, а низоваго у Алачевых не верят и доднесь не слышится; и послали из Тоболска июля в 18 день с тобольским сотником стрелецким Ульяном Мосеевым Ремезовым с товарыщи.

Татары находят тело Ермака, прибитое к брегу: «Уразуме вси по пансырем, яко Ермак…»

Тризна татар по Ермаку: «И нарекоша его богом и погребоша по своему закону…»

Егда жь Ульяну доехавшу до Урги, и по чину Аблаеву учинена с честию стреча и корм. Егда ж дары понесоша по наказу, Аблай же спросив у Ульяна: «О честь ли пансырь Ермаков, ему жь в дарах не ряд поднесену быти?» Ульян же поведа послань. Аблай же по росписи чин весь оставил: «Подайте ми пансырь». И подаша. Он же прият вселюбезно, облобыза и на главу свою поднял, хваляше царское величество и любов, како б ему утеху надежну подал. Пансырь же бит в 5 колец мудростно, долиною в 2 аршина, в плечах с четью аршин, на грудех и меж крылец – печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная на 3 верьшка.

И паки Аблай вопрошаше: «Знаешь ли, Ульян, где ваш Ермак лежит?» Ульян же снискателен бе и хитр о делех, к вопросу отвеща: «Не вемы до дне сего и како погребен, и скончася». И нача Аблай повести деяти о нем по своей истории: как приехал в Сибирь, и от Кучюма на перекопе побежа, и утопе, и обретен, и стрелян, и кровь течаше, и пансыри разделиша и развезоша, и как от пансырей и от платья чюдес было, и как татара смертной завет положиша, что про него русакам не вещати. Аблаю же, приемшу пансырь, и Ульяну стояше, глаголаше о Ермаке. Ульян же испросив у Аблая сказку за его знамены и печатью; он же обещася о Ермаке подробну возвестити.

Прият же и протчие подарки, седя, и сконча посольство. Радошен бе и со своими, что любезно великий государь послуша его, послал лета 7159 (1650) году сентября в 4 день, поведа о Ермаке все подробну: како живе по своему писму, и како скончася, «соглазно нашим историям», точию как обретен и чюдотворяше <…>. Аз, де, много лет доступал. «Егда же я был мал и утробою болен, и даша мне з земли, с могилы его, пить, здрав явихся доныне. Егда же земли с могилы взятой, еду с нею на войну, побиваю; егда жь нет земли, тощь возврашаюсь; и того ради просив пансырей у государя, да пойду на Казачью орду. Ермак жь ваш лежит на Баишевском кладбище под сосною, и родителници ваша дни столбы огненнеи над ним и в ыные свеча кажется татаром, руским же не кажетца». В том и печать свою приложил.

Во второе лето по смерти посланы воеводы с Москвы Иван Мансуров с таварищи, с ним сто человек ратних. Егда плыша по Иртышу и видеша по Иртышу по брегу, яко песка, поганскаго войска, ждуше на побиение, по ведомости, яко в малости посланнаго войска; и стужившеся и проплыша за страх и до Оби реки. Видев же смерзение лда, поставиша град над Объю против устья реки и седоша зимовати.

Собрашася с Ыртыша и с Оби множество остяков и обступиша городок, и бишась день, вон же погании в вечер отступиша. Во утрии жь принесоша с собою болшего белогорскаго болвана и поставиша под древо березу, и молясь, и жряху, да возмут град. И во время жрения их стрелиша из города в цель ис пушки и кумира их с древом на многие части раздробиша. Погании же зело устрашишася, не знаше, мня же, что из лука такой человек розбил, и вси разыдеся по своим. И по сем ясак принесоша, и в весне чрез Камень проидоша.

Лета 7093 (1585) посланы воеводы с Москвы Василей Борисовичь Сукин да Иван Мясной, да писменой голова Данило Чюлков с тремясты человек. Поставиша град Тюмень июля в 29 день, еже Чинги слыл, и церковь воздвигоша Всемилостиваго Спаса, первую в Сибире, и ясак со многих татар собраша по Туре и по Тоболу, и Исете, и Пышме.

Лета 7095 (1587) при царе Федоре Ивановиче указ воеводе Данилу Чюлкову: прислано 500 человек поставити град Тоболеск. И по промыслу Божию доплыв воевода Данило Чюлков и против устья Тоболу поставил град именем Тоболеск на горе, первый столной во всех городех, и церковь первую воздвиже во имя Святые Троицы и другую, Всемилостиваго Спаса на Звозе.

Князь Сейдяк владелец бе, и Салтан царевичь Казачьи орды, и думной Кучюмов пущаше за птицами ястребов. И воевода послаше послов к Сейдяку, чтоб жити им в мире и приехал бы к нему во град любезно, да советуют и живут побратски, заедино.

Егда жь доидоша послы к Сейдяку, он же советова с Салтаном и Карачею; и по совету взя с собою 100 человек и приидоша к воеводам во град. И седоша за столом, и бояшеся, глаголя, оману в слове. Сейдяк же задумалъся, ни пъет, ни ест. И воевода глаголя Сейдяку: «Что на нас мыслиши зло?» И взят чашу, поднесе ему и рече всем трем: «Аще не мыслите на нас зла, выпейте чашу сию во здравие». Егда жь Сейдяк приим, нача пити, и поперхнуло в гортани его; посем и Салтану, таж и Караче. Обличи бо их зломыслие Бог.

Воевода жь и вои видят, что мыслят зло, и с тихостию махнув рукою казаком, и нача бить поганых. Видев же Сейдяк убийство своих, кинулся в окно, за ним Салтан, таж и Карача, и поиманы быша и связаны быша. А стояшеи вне града слыша, яко побежден Сейдяк и вси с ним, от великаго страха побегоша и во град свой Сибирь не внидоша, но мимо. Протчии жь слыша во граде и на бежание устремишася на Вагай до Кучюма.

Лета 7097 (1588) сентября в 10 день послал воевода Данило Чюлков Сейдяка, Салтана и Карачю ко государю к Москве. Егда же привезоша казаки их к Москве, и повеле их государь крестити и указал им корм и вотчины на прожив. Есть же род тот на Москве и доднесь.

Кучюм жь в побегах место жительству своему, скитаясь, нигде не обрете, и всегда покушаяся на Тоболеск и за страхом не смеяще. Единою же собра вся вои своя, 98 (1590) году июля в 23 день, итти хотяще под Тоболеск, и подошед под полки агарен своих тайно, и побил своих, и побеже в степь скоро, и паки покушаяся на град. И нападе на него страх, и трепет, и ужас, и не поиде на град, и побив агаренские веси Каурдацкую и Салинску.

В лето 7099 (1591), слыша жалобу тобольской воевода князь Володимер Васильевичь Масальской Колцов, собрався с ратными и с тарскими и с татары июля в 8 день, и гна вслед Кучюма, и изшедша его на степи близ Ишима реки на озере Чиликуле, и нападоша на нь августа в 1 день, и побиша многих и взяша полону: сына его и две жены, и возвратишась з Богом здрави, з богатством и с конми и со многим пленом, славя Святую Троицу.

Кучюм же от убиения с протчими не со многими татары и с женами и с детми своими, от неначаяния рати руской утече на калмытской рубежь на вершины рек Ишима и НорИшима, Оши и Камышлова, между озер в крепкие места, и ту живяше скрыто и пакостяше руским и ясачным зелне поблизу Тарского города; и множицею покушашеся на Тоболской на отмщение, и бояшеся страхом велиим зело, еже бо изобилне страху перваго в нем бысть от рускаго полку, яко его самоволне друзи оставляют и врази бывают. Ту живя Кучюм со своими до лета 105 (1597), скитаяся. Проповеда тарской воевода ясашными Кучюмовы станы и кочевья, писал к Москве ко государю о походе на него.

И в лето 7106 (1598) году майя в 9 день по указной грамоте великаго государя Бориса Федоровича тарской воевода князь Иван Масалской ополчением ходил на кучюмлян. Изошли его во станех, и множество кучюмлян побиша, и взяша кучюмовы 3 сына, 2 дочери, 6 жен и многой полон взяли, и з досталным имением и со скотом возвратишася здрави. И немнози ранены быша и не убиен ни един человек от 700 конных и 300 татар. На Тару приидоша августа в 23, славяще Святую Троицу.

Ис Тары, ис Тобольска полон домовых кучюмовых детей – трех сыновей, 2 дочери и 6 жен – послаша к Москве со служилыми людми воевода Ефим Варфоломеевич Бутурлин. Егда же привезоша к Москве тот полон того жь 106 (1598) году к царю Борису Федоровичю, государь же прият и прославив Святую Троицу и Пречистую Богородицу и московских чюдотворъцев, яко таковая покорив, сибирцов же велми похвалив и комуеждо за службу их золотыми и выходом и кормом пожаловал и протчим в Сибирь послал золотыми же послугу.

Кучюм же житию своему скитаяся и места не обрете, яко обнажен всего дома своего, имения и скота и жителей лишен от живущих сибирян, и не со многими людми убежа в Канскую землю к вершинам Иртышу реки на озеро Зайсан Нор. И похитил у калъмыков коней многое число, и побежа на ино место со своими. Калмыки же гнаша вослед его и достигоша на Нор Ишиме у озера Кургальчина, и ту многих кучюмлян побиша, и коней, свои стада, отъяша, и досталное имение его пограбиша. Кучюм же убежа от них с малыми людми в Нагайскую землю жити и кормитца нищетою.

Егда же Кучюм со своими к нагаям приходом явился, тогда нагаи нимало потерпеша, собрався с роды своими, убиша Кучюма и протчее имение отъяша, а людей его похолопиша, глаголаше ему: «Ведомой ты и славной вор, Муртазелеев сын, и отец твой нам много зла соделал, и ты, хотя и нищь, то же и нам учиниш, что и протчие твои люди, от тебя же убиты напрасно и озлоблены».

Протчие бусурманы кучюмляна, живущеи по степи, егда жь виде, яко Кучюм зле убиен, приидоша ко граду Тобольску и приложишася ясак платити, яко же и до сего дни: овии же крестишася во християнство и поверстаны в службу в новокрещеной список, овии же мурзы и мурзичи, 300 человек, поверстаны в службу и оклад им учинен по 15 рублей и по 7-ми, И поставиша рускаго голову, чиновника. И тако служат и доселе. И по крещении многих бусурман, по сем Сибирь распространися, и поставиша грады и монастыри со всяким превольством.

В лето 7129 (1621) февраля 16 число советом освященного собора, святейшим патриархом Филаретом и государем царем Михаилом Федоровичем всеа Русии указано правилно по грамоте первому Киприану, архиепископу сибирскому, Ермаку Тимофееву сыну Повольскому, идеже кийждо убиени быша, кликати вечную память. В лето 88 (1579) году октября 23 день 107 человеком, под Чюваши от Кучюма убиени, вечная память болшая. Во второе лето, 89 (1580), ноября в 5 день 20 человеком, на ловление рыб на Абалацком озере без опасения спящим, убиенным, вечная память меншая. В лето 89 (1581) июля – июня месяцех воюющим вниз Иртыша по Обе, по Тавде, взяша Назымские, и Кодские, и Лабутинские городки, вечная память средняя. В третие лето по взятии, 90 (1582) году, апреля 17 день оманом Карачи льстиваго побиеным: атаману Ивану Колцову с 40 человеки вечная память болшая. В четвертое лето, 91 (1583), августа в 6 день Ермаку Тимофееву с 300 человеки вечная память, возглас болшей. И оттоле уставися и до нынешнаго лета помяновение вселенское на Москве и зде в Тоболску Ермаку и подобным ему, ныне верно служаще, вечная память, убиваемым за православие, возглас болшей.

О проречении древле. О сем Кучюме сбыстся пророчество Исаино и християнским воином Ермаком со единодушною дружиною в Сибири исполнися, глаголаше им же образом, рекох: «Тако будет, и еже совеща, тако уставися. Не веселитеся, вси иноплеменные, сокруши бо ся ярем веселящаго вас: от семени бо змиина изыдут внучата аспидом, и внучата их изыдут змия летящая. И упасутся нищии Господем, и убозии человецы в мире почиют, потребит Господь гладом семя твое, аспиде, и останок твой. Возрыдают врата градов и возмут гради тверди иноплеменских всех, яко дым от севера грядет, и несть пребывати в числех его». И се завещание скончается на турках в совершенство.

Молебная сибирян. Егда же возвратишася от плена в Тоболеск августа в 23 день, от радости благосоветно общеначалные и церковницы единогласно глаголюще: «Поем, Господеви, славно бо прославися отец наших, Боже в Троицы благословен еси. Ты, Господи, сокрушил главы змием в воде, яко же и кучюмляном злым». И всенародне Святей Троице и Богоматере и всем святым молебно от сердца благодарение воздаша со звоном, и сим бусурманом наипаче ужасиша, правоверных же сердца возвеселишася, и все уповающе вседушно на Бога и на Пречистую его Богоматерь, заступницу всего мира, надежду возложиша, глаголюще вси: «Тишину и мир подати рабом своим, и милость прияти, и сущая посреде нас распри и мятежи умирити, расточити належащий на ны страх и трепет. Да ко многим благодеянием и сибирское приложим взятие». Проповедующе явление, заступление и великую милость и чюдеса от древле, 88 (1579) году ноября в 28 день, всегда и доднесь.

Благословение жизни с небеси сибиряном. Имать Сибири действия дело. И благослови Бог Ноя и сынов его, и рече им: «Раститеся и умножитеся, и исполните землю, и обладайте ею, и страх и трепет ваш да будет на всех зверех земных, и на всех скотех земных, и на всех птицах небесных, и на всех движущихся по земли, и на всех рыбах морских. И всяк гад под руки ваша дах. Яже сотворих в жизнь вся дни на земли, сеяние и жатву, зиму и зной, лето и есень, день и нощь не престанут».

Явление возсия Сибирь и прославися. Древле Сибирь идоложертвием омрачена бе, ныне же сибирская земля и страна, паче же богоспасаемый началнейший град Тоболеск, наполнися божественныя святыя славы явлении в лето 96 (1588) году самого Вседержителева образа в славу имени своего. Таже во 144 (1636) году июля в 20 день Пречистые Богородицы, заступницы всего мира, таже Иоанна Предтечи на Шамъталыке, Михаила архангела Ермаку с дружиною, святителя Николы чюдотворца во 110-м (1602) году, и в приходе Ермака – великомученик Димитрий в 89-м (1580) году ноября в 23 день. И таковым озарися светом неизреченнаго веселия сибиряном во исцеление и просветися просвещением всесвятаго и животворящаго духа во образе орли; яко орел покры гнездо свое, Сибирь, со птенцы своими и на вся веси и град даде перо славы своея, благодать возсия везде сый и вся исполняя и прославися во всех сибирских концех. Имать же в мало явлении некой ради тайности и мощи угодивших Богу святых молебники о сибирстем снабдении; еще же священством и воинством, христолюбием и братолюбием пребывает злата светлейша и света полнейше, источающе благодать духовную, концем бо наставник божественная являя, собирая пресветло православных лики союзом духовным.

Древле християне, страшни языком, и Ермак. В прежная лета везде и повсюду, аможе идут правоверныи християне, в пути своя и на войну, страшни бусурманом и протчим незнающим Бога, понежь святая наша християнская вера, возлюбленная благоверным царем и великим князем Владимером всеа росийским, егда твердыни нашей Спасителя святое Евангелие во огни не сгоре, и таковая нам, християном, оттоле даде Бог вышний власть, силу, храбрость и спех над всеми, наступати на змию, и на скорпию, и на всю силу вражию, и горы преставляти. И сицеваго ради повеления Господня един християнин гонит тысящу бусурман, а два двигнета тмы. И се быста деле благообразно сибиряном пример.

О скверных бегунах роксолянех. Сквернии роксоляне бегуны возгордешася на Бога, прияша мерзость латынскую от сатаны, а не Божию помощь, уповаша на луки оружия своего, падаше аки снопы во время жатвы с несмысленною мудростию, а не духовную, и аки неплодная смоковь отметаше пупы своя от ветра велика, движима зелно, и бежаша храбро с пыхою своенравне в зиму. И попущением за грехи мерзостей реченных, от вышняго Бога прияша казнь: един агаренин гоняще 1000, а два двигнета тмы. И се во историях их яве написано: аще праведник едва спасется, нечестивый же и грешный где явится?

Бытия воином воздаяние, с коня да в рай. О предивное чюдо! Дело великих Божиих глубоких чюдес! Древле на поли сшедшеся, хотящи языцы бранем, многочисленные полки благочестивых же християн, Христовым словом надежне дерзающих, малое стадо во обстоянии, аки овцы посреде волков. Егда же сразившеся в велией сечи со обоих стран, обои видевше в противенстве небесный рай отверзен, и бездна открыта. Егда жь час умерщвленну от бусурман Христову рабу, приемлюще душу его святии ангели с коня да в рай. Егда бусурман исчезаше, приемлюще демоны с коня да во ад к своему сатане. За се бусурманы престаша от сечи, християна же видя свое знамя, паче дерзаша за веру християнскую и за святые Божие церкви, за самодержца и за сродство свое агарен посекая, и умершвляя, и низлагая.

Пример о покорении язык християном. От плода правды сибиряном древо жизни растет. Уроженцы, творящие доброе, ищут благодать благу. Пришельцы, ищуще зла, не яко злая постигнет их, аще бы стрегли себе от приидущаго зла, но яко Адаму в раи вся тварь покарялася, тако яве и всякому християнину приятии Богу всинепорочнии путем. Корение благочестивых твердостне и не отимутся от них; сеяй правду, приимут мзду верну. Сын праведен раждается в живот, желание праведных всеблаго, неугодно праведну ничто же неправедно и лутче обрести благодать от Господа Бога, служити верно. Творяй же веру, приятен ему есть.

О мирном поставлении. О мирности упражняяся в пример словес в народ владении делнаго розговора, понеж благоухишренну мужу подобает ведати различныя обыкновения и разные сонмов уставы и законы, дабы могл лутши искуство прияти грады, и тверды, и похвалный устав о чинех установити, крест в мире, верность и ангелом радость.

Философие довлеет правду во всех делах хранити, от сего велия любовь межь всеми роды добре живет. И новых вещей не вносити, а пришлецов за рубежь высылати, обаче попечение имети должни есмы, да нашему сибирству во веки пребывати, дабы отчизна наша, когда тогда ныне требует совета и мудрости и подлинным советом здравым, а не спыльчивым что исцелити добрыми обрасцы, которыми мочно междуусобные и градские ухишрения и злобы утишити, ниже сокрушатися. От повестей не искуства смотрети подобает. Ведомо мирное поставление крепце в мире чисте, ини же не согласни, ине стоят крестопреступне, леть лесть в сердци, делаюшем злая; хранящеи мира возвеселятца. Конь познавается в день брани, от Господа же помощь.

О несчастии воинском. Истинная и пригодная мудрость: место дати иногда времени, а нужде всегда пособляти, паче в писание разум прилагати, зане ухищренный мужь не имать противитися нещастию, но парусы свои отпустивше, стояти до времени потребна, дабы возмогл после выправить якори и по той воде надежно плавати, которая прежде необычно волновалася. Хотя нагло, невинне потонет, ибо в разуме противитися ветром противным и зелным бурям и по небу ничего иного не бывает, токмо самовольне заранее в тихость стати и подлинному опасению вдати. Да по сем искусни доволне будем и изберем мудре сущим посредняя, и когда ни есть сызнова в тиски свое учение воинъское справлено буди, да от несоветов наших посторонные не смеялися, паче жь неприятели да не радовалися. И несуменно тщателно, разумно, конечно в совете и в любви пребывати.

Положение святых отец о верных слугах. Во время видевше святии отцы греческую честь в тесноту достигше и пасти хотяще, советующе самодержцем о верном слуге, глаголюще: «Лутче един праведен, нежели 1000 прошаков, и лутче мудре укрепити единем, неже многим неразумством, той бо не лютым оружием посполитым плоти низлагая, но словом от Бога враги вскоре низлагаются и грады и многи тысящи своих спасены содевают». Яко мужь мудр, паче крепкаго мудрость имея и лутше тяжателя велика, с разумом сила, мужество глаголется; крепость душевная мудрость есть, побеждаяй видимыя враги, всячески победит и невидимы. Аще свой дом добре строит, то и все добре устроит. Прилепивыйся с Господем един дух имать. Мудрость укрепляет мудраго паче силных и лутче храбрых, храбръствующе без ума, мудраго дума паче многих рек, и тою просветитца лице его. Сего ради самодержцем мудрствовати подобает или мудрым последовати, похваляюще святии отцы, на них же воистину, яко на престоле, Бог почивает. Мудрость надо всеми добродетелми царствует и паче силных во граде обладает, и в сем царствует.

О храбрости воинской. Еще на подвиги привед, оружия предлежит златая требе есть, взяти сия в руку и действовати ими. Ты хощеши не славне спастися и ничто же благо соделати, рцы ми, аще брань стояла бы и царь был бы ту и овех убо видев, еже в самыя в полки супостат впадших и посекающих и ратная соделовающих тмами, друзих же на особь с собою борющихся. Инех на конех урышущих и похваляемых от царя, чюдимых, соплескуемых, венчаемых, других паки любезно вещь мнящим, аще ничто пострадавших зло и последний чин хранящих и в безмолвии седяших. Таже по скончании брани видим овых убо призывающих и почитающих великими дарми и проповедуемых, онех же ниже имени явленну бывшу. Зри, от коих чина служебник хощеши быти воздаяния? Аще бы и каменносердечен и нечювствен и бездушевных гнуснейше, паче жь ленив не бы вожделел тмами благих бо дарованну быти при очию похвално всенародне воздаяния благая и похвалу в роды, яко не обладают елени лвом, но лвы еленем.

Не влаятися семо и авамо, но царским путем идем. «Суета суетствий, всяческая суета, – глагола мудрец, видех бываемое под солнцем, – и се суета». На рати железо дражайше злата, а при животе нашем паче богатства, и сего ради лепо не уклонятися ни на десну, ни на шую, но царским путем да тецем жително, понеже в житии нашем ничто же стоятелно и ничто же утверженно, но все прелагателно: от утра до вечера день пременяет, горняя бо не суть долу, а долняя горе. И сего ради довлеет ни во благопослушных веселитися, ни в неудобных испадати, паче быть во обоих кротку, ко единому солнцу тщатися. И нерастленное житие присвояет к Богу. Аще велик хощеши быти пред Богом и пред человеки, посему смирися, ино во всем прославишися. Небесная ради красоты, мирские хранится слепоты, понеже с премудростию зиждется храм, с разумом исправляется. Действием исполняются сокровища, от достигшаго богатства всекрасная слава. А неразумным юность и доброту телесную изменяет старость, а печаль – славу, а богатъство разоряет смерть и тля, и всякое веселие века сего с плачем скончается.

Правда же пребывает во веки. Тать ненавидит солнца, а гордый смиреннаго. Мудрый мужь смысленным друг, а несъмысленным враг. Идеже бо свары и рвения, оттоле удаляется Бог. Брате, буди слепым око, хромым нога, алчущим пища, нагим одежда, болным посетитель, от бед свободитель, от всех чести не ищи. И о сем дозде кончаем.

Се дозде доплывше, ветрила словес спустивше, в твердем пристанище истории охотне почием. Никто жь себе тако милует, яко жь всех нас Бог. Ты же, читателю, зря вышеписанное, вспоминай Бога паче дыхания, чти его делом, а хвали его словом и помыслы бойся его. Душу имей аки воеводу, тело аки воина, дабы воин воеводе во всем благопокорен, а не воевода воину, яко ества здравая из глинянаго блюда есть вкусна.

Аз же в Сибирьстей быти о единодушных казацех вкратце глаголал, налично всположих в Тобольске граде всенародному зрению нескрытно, аще и языка светлоречиваго не стяжах, еже железным ключем отверзох, а златый впредь уготовах ко утешней всенародной ползе. Имя же мое знаком сим зовом, с природными прослытий в Сибирьсьтей стране в начальном граде.[6]6
  Имена С. У. Ремезова и его близких, как принимавших участие в создании «Истории Сибирской» (отца Ульяна и сына Леонтия), так и хранивших рукопись (сыновей Леонтия, Семена, Петра и Ивана), зашифрованы в последнем рисунке рукописи (см. следующий рисунок).


[Закрыть]

Летопись Сибирская краткая Кунгурская

Начало заворуя Ермака Тимофеева сына Поволскаго. В 7085 и 6-м (1577—78) годех воевал и разбивал на Оке и Волге и на море суды и катарги, торговых караваны в скопе с 5000 человек, хотя итти в Кызылбаши для своей власти з донскими и еицкими. И прежде в те лета промчеся воровской слух его в Русии, в Казане и в Астрахане, и что кызылбашских послов пограбили Ермачко именем со многими людми, у него ж было в скопе на море 7000 человек. И то ж 86-го октября 1 день послан указ от великого государя со столником Иваном Мурашкиным по дороге и в Астрахань: где тех воров ни застанет, тут пытать, казнить и вешать.

Ермак же советом з дружиною услыша грозное слово и дело августа з 29 числа, и с возвратом здумали бежать в Сибирь разбивать, обратя струги по Волге и по Каме вверх. И тот их государев указ на станах не застал, а коих схватали, тех и приказнили, и кои с ними думали. Ермака же и собрание воеводы не толико взяти, но и подумать – сами бежали прочь. И сентября 26 день объмишенилися, не попали по Чюсовой в Сибирь и прогребли по Сылве верх и в замороз дошли до урочища, Ермакова городища ныне словет; и идучи у жителей обира хлебы и запасы и тут зимовали, и по за Камени вогуличь воевали и обогатели, а хлебом кормилися от Максима Строганова. И в поход ходиша на вогуличей 300 человек и возвратишася з богатством в домы своя и на подъем в Сибирь и к тому приправиша вдоволь легких струг с припасы.

Монограмма («знак») авторов и иллюстраторов «Истории Сибирской».

И маия в 9 день доспели обещанием часовню на городищи том во имя Николы чюдотворца. Овии же поплыша с Ермаком вниз по Сылве до усть Чюсовой, овии ж остася на городиши том с женами и з детми, вечно оселишася. Ермак же з дружиною у усть Чюсовой, взявши у Максима запас на проем 5000 человеком и ружье, и молитъствова. В 87 (1579) июня 12 день поидоша по Чюсовой вверх до Тагилскаго волока з боем, и вожи ему были зыряне – добрии змерли, а иные бежали, а не знающие не попали в Серебренку в устие, прошли выше в вершину и многие мешкоты в повороте до самой осени. И дошед Серебренки идоша и тежелые суды покинуша на Серебренке и легкие струги таскали чрез волок на Тагил реку; и на Бую городище зимовали и кормилися вогуличами птицею, рыбою и зверием, яко ж и они. И многие бои улусы их погромили и рухледи много взяли, и многие суды легкие вновь доспели доволно. И те старые, где они лежат, сквозь их дна дерева проросли.

И в 87-м вниде в слух к самодержцу государю Иванну Васильевичю, что Максим Строганов тех пресловущих воров Ермачка Поволскаго с товарищи з запасы и с ружьем отпустил, и о том к Максиму об отъпуске воров слово писано в грамоте сице: «Мужик, помни, да как ты с таким великим и полномочным соседом ссоришь, и какая несостоятелная спона меж нами учинится, и не ведаешь, что я тебе за то учиню; а ежели доброе что в таком случае учинится безпорочно, не ведаешь, чем ты со своими пожалован будешь в твоем опасении». И то писание Максим радостно с печалию принял и прочел слезно, а к Ермаку в кровопролитии его невместно писать и не смел. Точно слыхом от приходящих пренесеся слово, како в воинстве и о всем слышно ему в удаче, и о том веселяшеся ему не всуе туне: запас, и ружье, и подмог, и пушки дал в отъпуск. А в поход Ермак на струги дружине своей у Максима взимая с пристрастием, а не вовсе в честь или взаимы, но убити хотеша и жита его разграбить, дом его и при нем живущих разорити в конец, и приступи к Максиму гызом. Максим же увещеваше их Богом и государем, что числом им запасов дати и о том прося у них кабалы – егда возвратитеся, на ком те припасы по цене взяти, и кто отдаст точно или с лихвою. Из них же войска паче всех Иван Колцев сь есаулы крикнуша: «О мужик, не знаешь ли – ты и тепере мертв, возмем тя и ростреляем по клоку, дай нам на росписку по имяном на струги, поартелно 5000, по именом на всякаго человека по 3 фунта пороху и свинцу и ружья, три полковые пушки, по 3 пуда муки ржаной, по пуду сухарей, по два пуда круп и толокна, по пуду соли и двум полоти, колико масла пудов, и знамена полковые с ыконами, всякому сту по знамени».