Текст книги "Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии"

Однако весной 1830 г. возникла новая ситуация. 16 апреля Пушкин обратился к Бенкендорфу с настойчивой просьбой о публикации «Бориса Годунова». Оспаривая мнение императора-цензора, он указывал на то, что все Смуты похожи одна на другую, что после воцарения нового монарха прошло много времени, и кажущиеся намёки на события, в то время ещё недавние, утратили значение. «Моя трагедия, – завершал свою мысль поэт, – произведение вполне искреннее, и я по совести не могу вычеркнуть того, что мне представляется существенным. Я умоляю его величество простить мне смелость моих возражений…»¹⁶³

Николай I подверг трагедию Пушкина критике, не читая её, а лишь следуя наветам Булгарина. Жуковский скомпрометировал продажного журналиста в глазах монарха. III Отделение не могло более использовать услуги самого ценного из своих агентов. 23 апреля 1830 г. Бенкендорф сообщил Пушкину по поводу драмы, что император разрешает её печатать под его, поэта, личной ответственностью¹⁶⁴.

Пушкин выиграл одно из самых длительных и трудных сражений с цензурой, хотя ему и пришлось исключить из пьесы три сцены. Через Катенина поэт обращался к актрисе Колосовой с предложением сыграть роль Марины Мнишек. Но при жизни автора его планы так и не были осуществлены.

Критики встретили «Бориса Годунова» не только похвалами, но и порицаниями. Творение Пушкина не было понято даже некоторыми из его друзей, в их числе Катениным. Николай I, долгое время отвергавший трагедию, переменил мнение, что делало ему честь. 9 января 1831 г. он велел передать Пушкину, что читает «Бориса Годунова» «с особым удовольствием»¹⁶⁵.

Перемены в отношении царя к сочинению вызвали улыбку у Пушкина. Он писал друзьям, что государь – «литератор не весьма твёрдый, хоть молодец, и славный царь»¹⁶⁶.

От царского гнева Булгарина, как и всегда, выручало жандармское управление. Бенкендорф спешил подсказать императору, что в общем и целом порицания заслуживает не Булгарин, а Пушкин: «Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние годы, не придали лучшего полёта гению Пушкина»¹⁶⁷. Глава секретной полиции имел в виду то, что поездка Пушкина на Кавказ в 1829 г. не оправдала надежд правительства. Поэт не сочинил оды в честь «великих событий» – победы русского оружия над турками, а его «Путешествие в Арзрум», опубликованное в отрывках в 1830 г., было чуждо духу казённого патриотизма.

Бенкендорф считал крамольной пушкинскую трагедию о Смуте, зато рекомендовал императору прочесть булгаринского «Дмитрия Самозванца», в котором тот нашёл бы «много очень интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма»¹⁶⁸.

Невзирая на старания Бенкендорфа, царь более не жаловал Булгарина. Николай I не мог простить журналисту его либеральное прошлое, а равно его польское происхождение. Не забыл он и нелестные рекомендации Жуковского. В 1831 г. Николай I выразил своё отношение словами: «Булгарина и в лицо не знаю, и никогда ему не доверял»¹⁶⁹.

В первый период своей цензорской деятельности Николай I всецело полагался на секретную полицию. Во втором периоде его доверие к литературным талантам жандармских шпионов поколебалось. Государь стал советоваться не только с агентами, рекомендованными Бенкендорфом, но и с хорошенькими дамами, за которыми ухаживал. Такой образ действий позволял ему лучше узнать общественное мнение и избегать слишком явных промахов.

Прочтя VII главу «Евгения Онегина» и сделав в тексте ряд помет, «славный царь» отослал текст к фрейлине двора Александре Россет-Смирновой. Он, вспоминала Смирнова, «хотел знать моё мнение о его заметках». Пакет с собственноручной надписью царя сохранился до наших дней, вместе с записью фрейлины на обороте пакета: Император сказал мне: «Вы хорошо знаете свой родной русский язык. Я прочёл главу „Онегина“ и сделал заметки; я вам её пришлю, скажите мне, правы ли мои замечания. Вы можете сказать Пушкину, что я вам давал её прочесть». Смирнова выразила полное согласие с замечаниями царя: «Конечно, я была того же мнения…»¹⁷⁰ Самодержец волен был выбирать себе советников по литературным вопросам. У Пушкина, конечно же, не могло быть возражений против таких рецензентов, как Смирнова. В отличие от монарха, она обладала неплохим литературным вкусом и была поклонницей таланта Пушкина.

Бенкендорфу нетрудно было исполнить пожелание государя и закрыть журнал Булгарина. Но он не сделал этого, и бульварный писатель смог беспрепятственно продолжать войну против Пушкина. В декабре 1830 г. он опубликовал историческую повесть из времён царя Алексея Михайловича. Пошлостью и грубостью повесть превзошла всё изданное ранее. Герой повести стольник Свистушкин отрекается от своего потомка – поэта Пушкина: «Какой это потомок мой? Это маленькое зубастое и когтистое животное, не человек, а обезьяна»; «…мой потомок похож на обезьяну, а книжник назвал ещё его славным человеком за то только, что он пишет сказки о ворах и негодяях»¹⁷¹. Булгарин имел в виду поэмы Пушкина «Братья-разбойники» и «Цыганы».

Инсинуации Булгарина по поводу рода Пушкиных побудили поэта написать в декабре 1830 г. стихи «Моя родословная». Стихотворение не было опубликовано, но получило широкое распространение в списках. 24 ноября 1831 г. Пушкин счёл необходимым дать Бенкендорфу пояснения на этот счёт: «…стихи мои, – писал он, – могут быть приняты за косвенную сатиру на происхождение некоторых известных фамилий, если не знать, что это очень сдержанный ответ на заслуживающий крайнего порицания вызов, я счёл своим долгом откровенно объяснить вам, в чём дело, и приложить при сём стихотворение, о котором идёт речь»¹⁷².

Поэт гордился тем, что его род принадлежал к древнейшему дворянству. «Признаюсь, я дорожу тем, что называют предрассудками; …я чрезвычайно дорожу именем моих предков, этим единственным наследством, доставшимся мне от них»¹⁷³.

Дело дошло до царя, который принял сторону Пушкина. «Столь низкие и подлые оскорбления, как те, которыми его угостили, – сделал помету Николай I на письме Пушкина Бенкендорфу, – бесчестят того, кто их произносит, а не того, к кому они обращены. Единственное оружие против них – презрение. …Для чести его пера и особенно его ума будет лучше, если он не будет распространять их»¹⁷⁴.

Обладая характером, Пушкин нашёл способ принудить Булгарина прекратить «грубианскую полемику». В письме к Плетнёву Пушкин писал ещё в мае 1830 г.: «Знаешь ли что? у меня есть презабавные материалы для романа „Фаддей Выжигин“. Теперь некогда, а со временем можно будет написать это»¹⁷⁵. Булгарин прославился своим романом «Иван Выжигин». По этой причине Пушкин решил дать своему будущему «историко-нравственно-сатирическому роману XIX века» наименование «Настоящий Выжигин». План романа был опубликован в «Телескопе» в 1831 г. Названия глав отражали реальные эпизоды из жизни Булгарина: «Выжигин грабит Москву»; «Выжигин перебегает»; «Выжигин без куска хлеба. Выжигин ябедник. Выжигин торгаш»; «Выжигин игрок. Выжигин и отставной квартальный»; «Видок или маску долой!» и пр.¹⁷⁶

В той же статье, подписанной псевдонимом Ф.Косичкин, автор романа предупредил Булгарина, что роман «поступит в печать или останется в рукописи, смотря по обстоятельствам»¹⁷⁷.

Булгарин внял предупреждению. Он признал своё поражение и прекратил газетную войну, не ответив на две последние критические атаки Пушкина.

Невзирая ни на что, обывательское сознание мерило творчество Пушкина и Булгарина одним аршином. 29 декабря 1829 г. московское Общество любителей российской словесности рассмотрело вопрос о пополнении своих рядов. Секретарь, как значилось в отчёте, прочёл «предложение об избрании в члены Общества корифеев словесности нашей: А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского, Ф.В. Булгарина – и отечественного композитора музыки А.Н. Верстовского. Единодушное согласие членов было подтверждено удовольствием публики, изъявивших оное в громких рукоплесканиях». 1 января 1830 г. отчёт был опубликован в газете князя Шаликова «Московские ведомости»¹⁷⁸.

Компания, принятая в Общество, была вполне приличной, за исключением Булгарина. Припомнив этот случай в 1834 г., поэт писал, что презирает Булгарина как «шпиона, переметчика и клеветника», что не может требовать удовлетворения от «ошельмованного негодяя, толкующего о чести и нравственности.» Свою гневную филиппику поэт завершал вопросом: «И что же? в то самое время читаю в газете Шаликова: „Александр Сергеевич и Фаддей Венедиктович, сии два корифея нашей словесности, удостоены“ etc. etc…»; «воля ваша: это пощёчина»¹⁷⁹.

Прежде музы обитали на Олимпе, но это время ушло в прошлое. Народилась новая литература, неотделимая от «торговых спекуляций» и рынка:

 
…хороводец
Старушек муз уж не прельщает нас.
И табор свой с классических вершинок
Перенесли мы на толкучий рынок.
 

Пушкин не был противником литературы, обеспечивавшей сочинителю достойное человеческое существование. Но вместе с Жуковским и Вяземским он отстаивал чистоту литературных нравов. Продажность, доносительство, двуличие, полный упадок нравов грозили замутить родник русской словесности. «Было время, – писал Пушкин, – литература была благородное, аристократическое поприще. Ныне это вшивый рынок»¹⁸⁰.

Дон-Жуанский список

В Москве Пушкин ухаживал за девицей Екатериной Ушаковой. Сохранился Альбом сестёр Елизаветы и Екатерины Ушаковых. На его страницах размещены две записи с женскими именами, писанные рукою Пушкина, – так называемый «Дон-Жуанский список». Он, как установлено в литературе, был составлен в конце сентября – начале ноября 1829 г.¹⁸¹

Альбом Елизаветы Ушаковой был обычным девичьим альбомом, который ничем не отличался от множества других альбомов такого типа. О них поэт писал:

 
Конечно вы не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
 
 
…Среди бессвязного маранья
Мелькали мысли, примечанья,
Портреты, буквы, имена
И думы тайной письмена…
 

Обстоятельства появления «Дон-Жуанского списка» таковы. Пушкин увлёкся барышней Екатериной Ушаковой и стал подумывать о женитьбе на ней. Затем он изменил намерение и посватался к Анне Олениной, а затем к Наталье Гончаровой. Осенью 1829 г. Александр Сергеевич вернулся в общество отвергнутой невесты, где был встречен градом насмешек. От него потребовали объяснений по поводу его поведения и принесли Альбом, в который Пушкин должен был записать перечень любимых женщин.

Надеясь вернуть доверие девушки, на которую он всё ещё имел виды, Пушкин подчинился настояниям общества. Но он не стал писать фамилии женщин, а внёс в Альбом только их имена, предоставив барышням разгадать неразрешимый ребус.

Началась игра в угадывание имён. Затеи такого рода относились к числу обычных светских развлечений. Участие поэта придало салонной затее характер захватывающей игры.

Наличие пушкинских автографов позволяет восстановить ход игры во всех подробностях. Поэт очень точно рассчитал размер листа Альбома и аккуратно разместил на нём пятнадцать имён. Оправдываясь, он представил сёстрам реестр своих увлечений, который оказался вовсе не таким обширным, как ожидалось.

Ушаковы усомнились в том, что Пушкин представил им полный реестр. Они уличили его мгновенно, указав на отсутствие имени Натальи Гончаровой. «Дон-Жуану» пришлось признать свою вину, и он более мелким почерком, нарушив пропорции, вписал в самом низу листа имя «Наталья»¹⁸².

«Дон-Жуанский список» был составлен в ту пору, когда Пушкин был всецело поглощён мыслью о браке, а потому список венчали имена четырёх его невест: «Евпраксия, Катерина IV, Анна, Наталья». Евпраксию Вульф молва нарекла невестой поэта в 1825–1826 гг., Екатерину IV Ушакову – в 1827 г., к Анне Олениной он сватался в 1828 г., к Наталье Гончаровой – в 1829 г.

Я.Л. Левкович оспорила указанную расшифровку имён. Список из четырёх имён, по её мнению, нарушает хронологический принцип: Анна – это не Анна Оленина, а Анна Керн, более раннее увлечение. «Если… считать, что в конце первого списка хронология нарушена, – пишет исследовательница, – то имена могут группироваться по родству с П.А. Осиповой. Тогда Катерина IV не Ушакова, а Вельяшова, так как Вельяшова и Керн были племянницами П.А. Осиповой…»; «Катерина IV – лицо неустановленное»; «три имени… (Евпраксия, Катерина IV и Анна) могли быть соединены по принципу родства с П.А. Осиповой»¹⁸³.

Екатерину Ушакову интересовало романтическое прошлое поэта, но ещё больше её заботило собственное будущее, которое всецело зависело от того, её или Гончарову выберет Пушкин себе в жены.

Поэт сам подсказал присутствовавшим направление игры, обозначив римскими цифрами имена «Катерина I», «Катерина II», «Катерина III» и «Катерина IV». Они составили как бы стержень списка, появившегося в Альбоме Ушаковых.

Выделив в перечне женщин имя «Катерина», Пушкин дал понять, что имя хозяйки дома – его бывшей невесты – роковое для него имя, которому он остался верен среди всех своих увлечений.

Можно ли объяснить наличие в главном списке четырёх Катерин тем, что женщины с этим именем внушили поэту глубочайшие чувства? Ответ очевиден. Этого требовали правила затеянной хозяйкой (Екатериной) игры. Надо иметь в виду также, что после века Екатерины Великой это имя стало самым распространённым в России.

«Дон-Жуанский список», – писал Ю.М. Лотман, – «создавался, видимо, с хохотом и той бравадой, в результате которой П(ушкин) бывал „Вампиром именован“»¹⁸⁴.

Согласиться с такой трактовкой невозможно. Бравада и громкий хохот были бы уместны в обстановке мужской пирушки, но никак не в обществе барышень Ушаковых. Пушкин дорожил привязанностью Екатерины Ушаковой и потому допускал поразительную откровенность в затеянной ею игре. Мера его откровенности была несовместима с бравадой.

Исповедуясь перед Ушаковой, поэт старался не пропустить имена девушек, которыми он увлекался. В их число попали семь барышень безупречного поведения – Екатерина Бакунина, Екатерина Раевская и Пульхерия Варфоломей, Евпраксия Вульф-Вревская, Екатерина Ушакова, Анна Оленина, Наталья Гончарова.¹⁸⁵

Почти все перечисленные девицы на выданье отвергли Пушкина, или во всяком случае, не ответили на его чувства. Любовные неудачи доставляли ему страдания.

Поэт поклонялся своим «идолам», обладавшим, по общему правилу, красивой внешностью. Что касается наружности самого Пушкина, то о ней судят по его портретам, принадлежавшим кисти известных художников. Эти последние, будучи пленены поэзией и личностью Пушкина, старались в первую очередь передать его духовный мир. Поэт имел все основания сказать, что портретисты льстят ему. На портрет, написанный Кипренским, поэт отозвался стихами:

 
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит.
 

О своей внешности Пушкин отзывался без всякого снисхождения: «Потомок негров безобразный» (1820 г.). Возражая против намерения известного скульптора лепить его бюст, поэт ссылался на своё «арапское безобразие».

Внутренний мир Пушкина был исполнен гармонии. Отзывы современников о внешности поэта не допускали двух толкований. Познакомившись с Пушкиным, Долли Фикельмон пометила в Дневнике: «…невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил ещё некоторую черноту в глазах и что-то дикое во взгляде»; рядом с красавицей женой «его уродливость ещё более поразительна». Современники считали Долли провидицей. Её наблюдательность была исключительна. По словам Долли, Пушкин был не просто некрасив, а некрасив сверх всякой меры. Фрейлины и цыганки, женщины, принадлежавшие к разным сословиям, одинаково отзывались о внешности поэта. Цыганка Таня из московского хора при виде Пушкина сказала подругам: «…гляди, как нехорош, точно обезьяна!»¹⁸⁶

Однако внешность поэта преображалась, когда разговор увлекал его или на него находило вдохновение.

Поэт прощал «идолов», которые отказывали ему во внимании из-за его некрасивой внешности. Но непонимание поэзии, её гармонии и красоты лишало его спокойствия. Равнодушие избранниц к стихам дало Пушкину пищу для некоторых обобщений, касавшихся всего женского рода. «Природа, одарив их (женщин. – Р.С.) тонким умом и чувствительностью… едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не достигая души; они безчувственны к её гармонии»¹⁸⁷.

За год до визита к Ушаковым поэт писал:

 
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,
В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой:
А не исправленный стократною обидой,
Я новым идолам несу мои мольбы…
 

Примерно такое настроение владело «Дон-Жуаном», когда московские приятельницы решили развлечься, склонив его к исповеди. Пушкин искал сочувствия у Ушаковых, и составленный им список был прежде всего перечнем идолов, разбивших его сердце.

1829 год был для поэта периодом наибольших любовных и матримониальных неудач. Но стихи, написанные в этом году, выражали не ожесточение и горечь, а умиротворение:

 
Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
 

Заполучив список увлечений Пушкина, барышни Ушаковы пытались разрешить заданную им загадку. На потёртом листе с перечнем имеются следы их стараний. Вверху страницы, рядом с именем «Наталья I» имеется едва заметная карандашная помета «Лицейские»¹⁸⁸.

Помета относится к романам Пушкина лицейского периода. Ниже записана «Кн. Авдотия». Против её имени тем же почерком выведено Princ. N N Голицына. (Обе надписи, по-видимому, сделаны женской рукой, бисерным почерком, без нажима.) Ниже против имени Аглая помечено жирным синим карандашом «(Давыдова в Каменке)». Ещё одна помета против имени Калипсо – «гречанка» сделана тем же синим карандашом, а затем густо замазана¹⁸⁹.

Присутствующие имели некоторый шанс угадать фамилию в тех случаях, когда подле имени женщины обозначен был её титул (княгиня Авдотья) или само имя было редким и необычным (Аглая, Калипсо).

Пока дело касалось юных лет, Пушкин готов был приоткрыть завесу тайны. Обсуждение романов зрелой поры не входило в его намерения, и прямые подсказки прекратились. Поэт нашёл способ продлить забаву. Он стал рисовать профили, фигуры и лица, чтобы помочь барышням отгадать ребус.

Записав перечень имён на л. 37 об., Пушкин набросал на л. 38 об. один, а затем второй портрет Екатерины Раевской. Перевернув страницу, Пушкин пошёл в подсказке ещё дальше, нарисовав Раевскую-Орлову вместе с её мужем – важным генералом. На л. 40 об. Пушкин изобразил девушку, в которой с полным основанием видят Анну Оленину. В рукописях Пушкина можно найти портреты Анны, точно датированные 1828 годом. Головка в альбоме похожа на них, с одной лишь разницей: лицо девушки почти закрыто шапкой волос, тогда как на прежних рисунках лицо открыто¹⁹⁰. Не довольствуясь одним портретом Олениной, Александр Сергеевич повторил его (л. 41). На новом рисунке из-под волос девушки торчит кончик носа. Пушкин явно потешался над любопытством молодой компании¹⁹¹.

Стремясь угадать, кого Пушкин изобразил на портрете, участники игры стали помечать их номерами (лл. 40 об., 41 об., 42 об., 43 об., 46 об.). Сам Пушкин подал пример другим. В «Дон-Жуанском списке» на первом месте стояло имя актрисы Натальи. Против этого имени поэт написал цифру «1» и той же цифрой пометил рисунок с изображением первого увлечения лицеиста. (Лицеист был изображён в монашеском клобуке, а соблазнительница – в виде чёрта.) Вопреки традиционному мнению, не все цифры на портретах принадлежали Пушкину. Написание цифр столь различно, что их невозможно приписать одной руке¹⁹².

Можно считать доказанным, что участники игры пытались соотнести портреты с именами, означенными в «Дон-Жуанском списке»¹⁹³.

Внимание игравших привлекли прежде всего имена четырёх Катерин (I, II, III, IV). Кем была Катерина IV, всем было известно: хозяйка дома участвовала в забаве. Вместе с другими она старалась отгадать, кем были первые три Катерины. Игра превратилась в шараду под названием «Угадай Катерину!»¹⁹⁴

Ушаковы заставили Пушкина составить второй, дополнительный список любимых. Подвиги «Дон-Жуана» были многократно преувеличены молвой. Материала для обличения поэта у присутствующих было более чем достаточно, и ему вновь пришлось уступить.

Игра вступила в новую фазу. К тому времени листы Альбома, непосредственно следующие за первым перечнем женских имён (37 об., – 48 об.), были заполнены рисованными портретами. Пушкин не мог поместить второй, дополнительный список «жертв» сразу после первого (л. 37 об.) и внёс его на лист 48 об.¹⁹⁵

Первый список Пушкин составил обдуманно, строго следуя хронологическому принципу. Второй список он писал, по-видимому, второпях, нисколько не заботясь о хронологическом порядке романов.

Княгиня Евдокия или Авдотья Ивановна Голицына, урождённая Измайлова (1780–1850), известная под прозваниями «princesse Nocturne» («ночная княгиня») и «princesse Minuit» («княгиня полуночи»), – одна из красивейших женщин своего времени, хозяйка литературного салона. Жена князя С. М. Голицына, видного московского вельможи

В литературе были предприняты настойчивые попытки расшифровать все имена, вписанные поэтом в Альбом Ушаковых.¹⁹⁶

Однако более или менее точно удалось реконструировать только первый перечень женских имён. Хронологический принцип главного перечня имён, наличие иллюстраций – в сочетании с летописью стихотворных посвящений – дают возможность реконструировать прежде всего главный перечень:

Екатерина Николаевна Орлова (1797–1885) – жена декабриста, генерала Михаила Орлова, дочь героя Отечественной войны 1812 года Николая Раевского

Царское Село

Наталья I (помета: «Лицейские»; крепостная актриса. 1813–1815).

Катерина I (Бакунина. 1815–1816).

Царское Село – Петербург

Катерина II (Семёнова. 1818–1819).

NN (Екатерина Карамзина. 1817).

Петербург

Кн. Авдотия (помета: Princ. N N Голицына; 1817–1818).

Настасья [?] (Имя не поддаётся прочтению и расшифровке)

Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урождённая Браницкая (1792–1880) – статс-дама, почётная попечительница при управлении женскими учебными заведениями, фрейлина, кавалерственная дама ордена Святой Екатерины; адресат многих стихотворений А. С. Пушкина; жена новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова. Портрет кисти английского художника Т. Лоуренса, 1821 год

Период южной ссылки (Кишинёв – Одесса)

Катерина III (Раевская; 1820–1822).

Аглая (помета: «Давыдова в Каменке»; 1820–1821).

Калипсо (помета: «гречанка»; Полихрони; 1822).

Пульхерия (Варфоломей; 1822–1823).

Амалия (Ризнич); (1823–1824).

Элиза (Воронцова; 1824).

Список невест

Михайловское

Евпраксея (Вульф; 1824–1825)

Москва

Катерина IV (Ушакова; 1826–1827).

Петербург

Анна (Оленина; 1827–1828).

Москва

Наталья (Гончарова; 1828–1829).

Пушкин в образе монаха, искушаемого бесом, подпись: «Не искушай (сай) меня без нужды». Автопортрет, помещённый в альбоме Ушаковых сразу после донжуанского списка

Второй «Дон-Жуанский список» Пушкина включал имена: Мария, Анна, Софья, Александра, Варвара, Вера, Анна, Анна, Анна, Варвара, Елизавета, Надежда, Аграфена, Любовь, Ольга, Евгения, Александра, Елена. В этом перечне достоверно расшифровать можно лишь немногие имена.

Екатерина Павловна Полторацкая, урождённая Бакунина (1795–1869) – фрейлина русского двора, художница-любительница; первая юношеская любовь А. С. Пушкина, вдохновившая его на создание целого цикла лирических стихов.

В главном перечне первым помечено имя Натальи I, крепостной актрисы из театра графа Варфоломея Толстого. Её имя можно соотнести с рисунком на л. 49. Пушкин изобразил себя в образе лицеиста, впервые столкнувшегося с соблазном женской любви. С редкой тщательностью поэт выписал юный безмятежный лик под монашеским клобуком. Рядом с монахом – дьявол в образе женщины с крючковатым носом и рогами. Внизу шутливый парафраз стихов Баратынского: «Не искушай (сай) меня без нужды». На эту шутку (не искусай) барышни Ушаковы ответили пометой: «кусай его». Сверху поэт вывел «№ 1», соответствовавший в перечне актрисе Наталье I. Барышни Ушаковы хорошо уразумели смысл рисунка Пушкина и против № 1 – «номер первый», приписали: «и последний». Они хотели сказать, что Пушкин устоял против искушения в первый и последний раз¹⁹⁷.

Крепостной актрисе юноша Пушкин посвятил одно из первых своих стихотворений. Можно ли предположить, что Наташа была первой его любовью? Это сомнительно. Сам Пушкин определял первую любовь как чувствительную по преимуществу. В романе лицеиста и Натальи чувствительности как раз недоставало. В стихотворении «К молодой актрисе» (1815 г.) поклонник подверг её талант уничтожающей критике. «Тебе не много Бог послал, твой голосок, телодвиженья, немые взоров обращенья не стоят, признаюсь, похвал и шумных плесков удивленья; жестокой суждено судьбой тебе актрисой быть дурной»¹⁹⁸.

Следующим увлечением лицейского «Дон-Жуана» была Екатерина Бакунина, сестра лицейского товарища Пушкина. Барышня была на 4 года старше его. Записи юношеского дневника, посвящённые ей, проникнуты романтизмом и меланхолией¹⁹⁹. Роман лицеиста кончился, когда родители увезли девушку из Царского Села в Петербург.

Вслед за Екатериной I Бакуниной поэт внёс в список имя Катерина II. Возможно, ею была знаменитая трагическая актриса Екатерина Семёнова. Друг Катерины II поэт Н.И. Гнедич с некоторым ехидством отметил, что Пушкин «приволакивался, но бесполезно, за Семёновой»²⁰⁰.

В пушкинском перечне женских имён вслед за Катериной I и Катериной II записана некая NN. Пушкинисты потратили много труда и остроумия, чтобы установить, кто скрывался под литерами NN²⁰¹. Романтическое объяснение сводится к тому, что NN была потаённой любовью Пушкина, сопровождавшей его всю жизнь. Великой возлюбленной поэта одни считают Марию Раевскую, в замужестве Волконскую, другие – Наталью Кочубей или Екатерину Карамзину. «Вернее же всего, – утверждают третьи, – это не известная нам женщина, предмет „северной“ мучительной любви Пушкина, может быть, безответной, во всяком случае, как-то оборвавшейся. Возможно, что она рано умерла, и её могилу посетил Пушкин, вернувшись в Петербург в 1827 или 1829 г.»²⁰² Фантазировать на тему об NN можно бесконечно. Но, может быть, Пушкин шутил и придумал NN, чтобы возбудить общее любопытство и оживить игру?

Работая над посвящением к поэме «Полтава», поэт писал в черновике:

 
Иль – посвящение поэта
Как утаённая любовь —
Перед тобою без [привета?]
Пройдёт – непризнанное вновь.²⁰³
 

Критикуя миф об «утаённой любви» Пушкина, Ю.М. Лотман предположил, что речь шла не о реальном увлечении, а о романтическом культе «утаённой» и «безнадёжной» любви, своего рода каноне поведения романтического поэта²⁰⁴.

Это мнение едва ли основательно. Шутливая игра в салоне Ушаковых не была сугубо литературной забавой. Участникам игры довелось выслушать исповедь поэта о его любовных муках и радостях. С этой точки зрения и следует рассматривать литеры NN, по-видимому, не имевшие отношения к романтическому культу «безнадёжной любви». К 1829 году знаменитый стихотворец уже избавился от власти романтических канонов.

Расшифровать неизвестные имена помогает программа автобиографических записок Пушкина, составленная им через год после «Дон-Жуанского списка»²⁰⁵.

Программа включала запись: «1814. …Приезд Карамз.[ина]. – Первая любовь. – Жизнь Карамзина…»²⁰⁶ В рукописи достоверному прочтению поддаются не все слова: «Приезд Карамз. – Первая любовь – Жизнь Карамзин..»²⁰⁷ В первом случае поэт сам сократил фамилию «Карамз.», во втором случае не прописал конец фамилии, вследствие чего последние буквы слова прочесть невозможно. Исследователи восстанавливают текст, исходя из предположения, что к Карамзиным слова о «первой любви» не имели никакого отношения. В соответствии с этим они предлагают следующую расшифровку: «Приезд Карамзина», «…Жизнь Карамзина»²⁰⁸. Однако возникает вопрос, почему Пушкин написал три фразы как единый отрывок, а затем вычеркнул их все вместе? Почему фраза о первой любви разбивает текст о Карамзиных? Если бы три фразы не были органически связаны, естественно было бы написать: «Приезд Карамзина – Его жизнь».

Карамзины приезжали в Царское Село на лето в 1816 и в 1817 гг. Именно в это время лицеист серьёзно влюбился в Екатерину Карамзину. К историографу слова «первая любовь», понятно, имели косвенное отношение. Ему пришлось вразумлять влюблённого лицеиста. Героиней любовной истории была супруга Карамзина.

По-видимому, пушкинский текст следует читать так: «Приезд Карамзиных. – Первая любовь – Жизнь Карамзиных». Иначе говоря, поэт сам связал первую любовь с приездом и жизнью Карамзиных. Всё это был единый эпизод. Воспоминания Анны Керн подтверждают такую интерпретацию. По её словам, Екатерина Карамзина была первой любовью Пушкина²⁰⁹.

Видимо, Пушкин не включил имя Катерины Карамзиной в список, а точнее «потаил» его под литерами NN, по той же причине, по которой вычеркнул весь эпизод первой любви из программы Записок. Поэт не желал выставлять напоказ или делать предметом игры самое глубокое и волнующее переживание юности²¹⁰.

Екатерина Андреевна Карамзина, урождённая Колыванова (1780–1851) – вторая супруга (с января 1804 года) Николая Михайловича Карамзина. Хозяйка знаменитого литературного салона

Пушкин в детстве был лишён материнской любви, а юность провёл в казённом учебном заведении вдали от дома. Что сформировало его как гармоническую личность, воспитало в нём редчайший дар любви? Не имея готового ответа на этот вопрос, можно заметить лишь, что многое в развитии его эмоционального мира определила первая любовь.

В поклонении актрисам, увлечении Екатериной Бакуниной было много ребяческого. Интриги с актрисами входили в обязанность молодого денди. Екатерина Карамзина внушила Пушкину серьёзное чувство и стала его первой любовью.

Поэт имел случай изложить свой взгляд на первую любовь, как он её понимал в 30 лет. В откровенном письме Вере Вяземской он писал в 1830 г.: «Первая любовь всегда является делом чувствительности: чем она глупее, тем больше оставляет по себе чудесных воспоминаний»²¹¹. Поэт вспомнил и своё «глупое», но исполненное подлинного чувства письмо к Карамзиной, и «глупое» объяснение с мужем, которое и не могло быть иным. В воспоминаниях Пушкина о первой любви не было ни мистики, ни идеализации. Кажется, поэт не посвятил Екатерине Карамзиной проникновенных стихотворений или во всяком случае не обозначил посвящения в своих рукописях. Но именно первой любви суждено было сыграть необыкновенную роль в его жизни. Екатерина Карамзина – женщина высокой нравственности и добродетельной жизни – стала для него мерилом и символом женского совершенства.