Текст книги "Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары. Том 2"

112. «Большая стирка»

Я спокойно досиживал себе очередную двухмесячную «вахту» в городе Лужкове, и абсолютно никого не трогал, когда в какой-то выходной день, решив со скуки покопаться в бескрайних анналах Всемирной Паутины, вдруг обнаружил в своей электронной почте письмо от редакторов программы «Большая стирка», выходившей на телеканале «ОРТ», и переделанной потом в «Пусть говорят». Господа «малаховцы» собрались сделать одну из своих передач посвящённой командировкам, и наткнулись при помощи поисковых систем на мой сайт. Кому-то из них пришла в голову абсолютно шальная мысль о том, что начать эту программу нужно именно с меня, и ради этого они были согласны даже оплатить мне проезд от Алматы до Москвы! Им чисто случайно повезло: я оказался всего лишь в часе езды на метро от телецентра «Останкино».

В тот же вечер я принялся звонить по телефонам, которые были указаны в сообщении, и вскоре мне ответил один из редакторов программы, который немедленно огорошил меня вопросом – часто ли у меня были в моих командировках романы с женщинами? Вот чем-чем, а дорожно-любовными похождениями я похвастаться не мог, и честно в этом признался.

– У вас больше тяга к мужчинам?

– Да нет, что вы!..

Мужику как-то сразу стало скучно. Телекухня не предполагала таких пресных ответов – в духе «миссионерской» позы. Но ни малейшего желания играть роль залихватского мачо или застенчивого голубого у меня не было. Он передал трубку другому редактору, которую звали Эля. С этой барышней я мило побеседовал ещё минут пятнадцать и получил клятвенные заверения о том, что в ближайший понедельник или вторник меня вызовут в «Останкино», а в среду, 24 апреля 2002 года состоится запись телепередачи.

Да, одно дело, когда тебя снимают на «видик» твои друзья, и показывают затем в этом же своём узком кругу, но совсем другое дело, когда твоя рожа будет мелькать на экране сразу нескольких десятков миллионов телевизоров.

Какой ты, нафиг, танкист?!! В смысле – телезвезда? И я вдруг вспомнил интервью, которое давал как-то «Комсомольской Правде» Борис Немцов. Рассказывая о том, что происходит в анналах российской Государственной Думы, он привёл случай, как встретил в коридорах сего здания экс-премьера Виктора Степановича Черномырдина, который, придя туда уже в ранге депутата, задумчиво и никого не замечая, брёл по коридору, бормоча себе под нос: «Вот, б…, попал!»

Но как там у кросаффчега Фредди? «The show must go on, I’ll face it with a grin…» – поэтому я, скрепя сердце, «подписался»…

Редакторы программы вызвали меня к себе накануне съёмки, во вторник к 17.00. Изучив маршруты троллейбусов, ходивших мимо телецентра, я приехал туда минут за пятнадцать до назначенного мне времени и встал у центрального входа. Минут через пять мимо меня вальяжным шагом прошёл Владимир Вольфович Жириновский, сопровождаемый огромных размеров телохранителем, нарядной женщиной, и двумя пожилыми мужиками крайне унылого вида. На Владимире Вольфовиче был шикарный костюм сине-зелёного цвета, чуть поблёскивавший на солнце, телохранитель был в чёрном, женщина – в светлом, почти белом, а унылые мужики – в куртках. Как потом выяснилось, он шёл сниматься в такой же «Большой стирке», но выходившей чуть позже той, на которую позвали меня.

К назначенному времени за мной пришла главный редактор программы, симпатичная женщина по имени Наташа (ни отчеств, ни фамилий на телевидении, по-видимому, называть было не принято), и повела меня в редакцию. По дороге в «Останкино» я купил у станции метро любимую «Комсомольскую Правду», как и большинство людей, начал читать её с последней страницы, и вскоре нарвался на статейку, в которой обругали одну из последних передач «Большая стирка». Ту, в которой господин Малахов обиделся на журналистов из разных газет. Я подарил эту статейку Наташе.

«ОРТ» занимало восьмой этаж здания на Королёва, 12. Стены, полы и потолки в коридорах и кабинетах были уже достаточно пошарпаны, и напрашивались хотя бы на косметический ремонт, но руководству телеканала было явно не до этого. Но зато по этим коридорам ходили такие обалденно красивые девочки, что я чуть было не захлебнулся! В комнате редакции «Большой стирки» оказалось шестеро сотрудников, два потрёпанных компьютера, парочка шкафов, огромный телевизор, по которому в этот момент шла очередная «Большая стирка», начинавшаяся в московском часовом поясе в 17.00, и несколько больших чёрных кресел без подлокотников, стоявших полукругом.

Трое человек занялись мной – стали смотреть мои записи путешествий, которые попросили принести с собой, и по ходу спрашивать о том – о сём. Люди были классные, и я мило проболтал с ними почти час. Мне велели прибыть завтра к тому же центральному подъезду телецентра к 11.45. Редактор Наташа проводила меня назад к выходу и сказала, что лучше бы мне прийти завтра на съёмку в рубашке с коротким рукавом – на сцене под софитами очень жарко.

«Парадной» формы одежды у меня с собою в Москве в этот раз не оказалось, и этот дружеский совет был мне как нельзя кстати. Я сел у телецентра в маршрутное такси, шедшее до станции метро «Алексеевская», и доехал до магазина одежды «Панинтер», где мне быстренько подобрали рубашку с короткими рукавами тёмно-синего цвета – я специально выбрал такую, чтобы «в телевизоре» не было бы потом видно тёмных пятен под мышками, если вдруг придётся крепко вспотеть. Рубашечка вышла в приличную цену – больше 500 российских рублей (2500 тенге). Приехав домой, я обнаружил, что фирма «George Pristly» напихала в упаковку с этой рубашкой аж 11 булавок, и распаковывал свою драгоценную покупку почти полчаса! Вот чему в этой жизни так и не смог толком научиться, так это гладить рубашки, но тем не менее, промучившись почти час, и едва не сжёгши утюгом это изделие, большинство «покупных» сгибов я на ней разровнял…

Наутро, принарядившись в обновку, я снова собрался в «Останкино». Санькина невеста Ольга Алёхина попросилась вместе со мною на съёмку передачи, и накануне я договорился с редакторами программы о том, что со мною может быть лишняя зрительница в зале. Ей забронировали место.

Утром Тивин с Олечкой подъехали ко мне на нашем «офисном» «Пассате», и Санька хотел отвезти нас сразу в телецентр. Но, едва он, отъехав от дома всего-то пару автобусных остановок, свернул с Кустанайской на Шипиловскую, как наша многострадальная машинка заглохла. Санёк остался разбираться с двигателем – благо, фактически под окнами собственного дома! Мы с Олечкой помчались на станцию метро…

У милицейского поста стояла группа молоденьких парнишек и девчат, когда к ним вдруг вышел мужик с папкой, на которой была наклеена эмблема «Большой стирки», и стал сверять список фамилий. Олечку пропустили сразу, а я подошёл следом, и назвался – мужик заглянул в список, и вдруг переменился в лице: «Герой программы?!! Немедленно на проходную, там стоит девушка по имени Даша и ждёт Вас!!!» Очередная не в меру симпатичная барышня привела меня на второй этаж здания, где рядом с двумя буфетами и киоском с фотоплёнками оказалась дверь с надписью «Студия №14».

Внутри оказался приличный по размерам полутёмный ангар, величиной примерно со зрительный зал небольшого кинотеатра. Там были подвешены огромные кулисы из ткани тёмного цвета, ограждавшие по кругу декорации студии, в которой снимали эту телепередачу. Краёв этого ангара они не касались. С одной стороны был помост, на котором стояло множество различного телевизионного оборудования. Там уже сидели люди, режиссёры и звукооператоры, и настраивали аппаратуру.

В студии тем временем появилась масса всякого народа. Меня привели в комнату, расположенную справа от входа в ангар, где была гримёрная. Пока то да сё, симпатичная барышня-гримёр начала пудрить мне физиономию, и в этот момент в комнате появился певец Олег Михайлович Газманов. Он немедленно приколол редакторш, что хотел привезти им в подарок огромную стиральную машину марки «Индезит», но она такая здоровая – затаскивать в студию неудобно. Кто-то из барышень немедленно выдал ему в ответ, что он мог бы принести и «кукольно-игрушечную» из «Детского Мира»! Вся комната начала хохотать…

Обсыпанного пудрой, меня повели по студии, объясняя, где там что находится. За кулисами слева оказалась «тайная комната», в которой стояло кресло, монитор (без звука) для того, чтобы человек, сидящий в ней, мог наблюдать за ходом передачи, и ещё один «цивильный» телевизор (со звуком) с той же «картинкой», что и на мониторе, но уже на столе за этим креслом, а raquoогромная телекамера на колёсиках. Справа был проход в основной «зрительный зал». На сцену вела двустворчатая дверь из прозрачного рифлёного пластика, на одной из створок которой был приклеен листок с надписью: «Открывать только эту половинку двери!», хотя открывались обе.

Я спросил, каким по счёту мне выходить, барышня уткнулась в сценарий передачи, и вдруг переменилась в лице: «Вам выходить самым первым!» На сцене студии стояло семь кресел, и мне объяснили, что нужно будет, выходя на этот подиум, обязательно помахать рукой зрителям, и пройти затем на самое дальнее кресло от входа. Сзади за ремень брюк мне прикрепили радиопередатчик, от которого шёл проводок к крохотному микрофончику с прищепочкой, удобно разместившемуся в районе третьей по счёту пуговицы моей рубашки.

Потом про меня все забыли, и я выбрался покурить на лестницу возле буфетов. У входа в студию толпилась та самая молодёжь, фамилии которой проверял мужик с папкой. Охранник не пускал их внутрь до тех пор, пока все не выплюнут жевательные резинки, и не выключат сотовые телефоны и пейджеры. Пока я курил, их всё же впустили. До начала съёмки оставалось где-то полчаса, у входа в «гримёрную» стоял уже работавший телемонитор с видом зрительного зала и несколько раскладных стульчиков. На одном из них расположился господин Газманов, которого к тому времени уже тоже обсыпали пудрой, я встал с ним рядом, и мы стали смотреть в монитор, как ассистентки режиссёра учат зрителей, как им надо будет в нужный момент по сигналу громко засвистеть, завизжать и захлопать в ладоши.

Так прошло ещё минут двадцать, когда вдруг мимо нас пролетел за кулисы лично господин Малахов. Ещё минут пять какой-то суматохи, и запись передачи началась. Барышня, перед этим водившая меня по студии, глядя в сценарий и следя за голосом ведущего, дождалась нужного момента – «Михаил из Алма-Аты!» – и выпихнула меня за двухстворчатую дверь. В меня впились восемь огромных прожекторов, четыре телекамеры и около полутора сотен зрителей, заученно устроивших мне бурную овацию. Я как-то помахал свободной рукой – в другой у меня были все четыре тетради с записями моих поездок, которые мне велели вынести с собой на сцену – и заученным заранее маршрутом проскочил к самому дальнему от этой двери креслу.

Малахов немедленно уселся в соседнее, и принялся меня «терзать». Как-то я там ему что-то отвечал и вроде бы даже по смыслу. Он взял одну из моих тетрадей, посмотрел на записи поездок, озвучил парочку, зал снова взорвался аплодисментами, но вскоре разговор пошёл в иное русло: сколько у меня во время командировок было интимных похождений. Я ответил, что у меня их ни разу не было (на самом деле все такие приключения происходили со мной только дома, в Алматы). Господин Малахов удивился, и предложил мне назвать в эфире свой телефон – мне позвонит, как минимум несколько десятков тысяч женщин! Я в этом не сомневался, и поэтому никаких телефонов называть не стал.

Долго ли, коротко ли, но мне дали передышку, телекамеры отвернулись в другую сторону, и вскоре начался «звездопад». На остальные кресла на сцене по очереди пришли и сели молоденький певец с псевдонимом «Дельфин»; артистка Светлана Тома; её дочка Ирина Лачина (уже успевшая к тому времени сняться в нескольких российских фильмах и телесериалах); Олег Газманов; директор «Музея Трёх Актёров» – Никулина, Вицина и Моргунова Владимир Цукерман, про которого я не так давно прочитал статью в «Комсомольской Правде», и последним пришёл руководитель российской цирковой труппы, отколесившей со своими представлениями по всем США в течение 12 лет.

Под этот «звездопад» я, самый обычный человек, попал, как под танки! Оказавшись в компании двух звёзд самой первой величины и ещё четырёх людей, для которых свободное общение с любым количеством народа являлось делом каждодневным и ежечасным, я окончательно «потерялся»! В тех передачах «Большой стирки», которые я видел до этого, такого количества людей, хорошо известных всему бывшему СССР, на сцене не собирали! И та самая фраза экс-премьера Черномырдина, сказанная им в коридоре Госдумы, вдруг материализовалась для меня в какое-то густое, зримое, и ощутимое буквально каждой клеточкой моего тела облако, которое постепенно заполнило всё пространство этой телестудии…

Но, как говорят у нас в Алматы: «Самое главное – не понтуйся!!!» Запись передачи шла своим чередом. Все, кроме господина Газманова, признались, что не любят никуда ездить, но работа такая. Госпожа Тома поведала о том, что на самом деле не прожила бы в цыганском таборе ни одного дня! Интереснее и веселее всех рассказывал о своих былых приключениях Олег Михайлович Газманов, и зал всё время взрывался смехом.

Однако господин Малахов так упорно поворачивал ход передачи в интимно-сексуальное русло, что в какой-то момент явно перегнул палку, и госпожа Тома, а затем и её дочка вдруг восстали против него: «Да что Вы всё о сексе, да о сексе!!!» Вполне возможно, что это была заранее продуманная «постанова», но всё выглядело вполне реально!

Съёмка закончилась через два часа двадцать минут с момента её начала. Господин Малахов подошёл ко мне и пожал руку. Нас отпустили со сцены, отцепили микрофончики, народ потянулся к выходу, а я, зайдя в «гримёрную» за своей курткой и пакетом, вдруг поймал благодарный взгляд госпожи Томы – всё-таки я оказался в этой передаче практически единственным её единомышленником…

«ОРТ» обнищало окончательно: не знаю уж, что за призы и подарки получают участники игровых телепрограмм (и получают ли?!!), но за участие в этой съёмке мне не подарили даже какого-нибудь крохотного сувенирчика с символикой той программы, в которую меня пригласили. Выходя из студии, я снова столкнулся на лестнице со всем персоналом из комнаты на восьмом этаже, устроившим глобальный перекур, и только разговорился с ними, как прибежал парнишка с рацией в руках, и сказал, что господин Малахов срочно приказал всем своим сотрудникам собраться обратно в студии. «Большой стирке» предстояла теперь большая разборка…

Вы, наверное, подумаете, что на меня потом прямо вот так сразу и свалилась «всесоюзная» известность? Как говорят в таких случаях в городе Одессе: «Шо б да, так нет?!!» Один раз меня узнала продавец продуктового магазина в Москве, второй раз меня узнали люди в вагоне поезда, третий раз меня узнала врач-стоматолог, лечившая мне зуб в Алматы, и три раза меня узнавали наши алматинские таксисты. И всё! Как там у профессора Лебединского:

«…Зато меня любят таксисты

И пьяного возят домой!

Душа так поёт, когда улицы чисты

И светится город родной!»

113. «Огни Магнитки»

Осенью 2002 года мне пришлось торчать пару месяцев в филиале нашей фирмы, находившемся в Екатеринбурге. Тут у нас вдруг «созрели» очередные клиенты на магнитогорском цементно-огнеупорном заводе, и я собрался туда в командировку.

Первый раз я услышал об этом городе от своего «временного» одноклассника Витьки Мамкаева. Парнишка выступал с цирковой труппой воздушных акробатов и, поскольку гостиница алма-атинского цирка находилась рядом с нашей школой, Витька на два месяца гастролей попал к нам в класс. Родом он был из Магнитогорска, и не раз рассказывал о своём городе.

Поезда из Екатеринбурга в Магнитогорск почему-то не ходили, но в расписании Южного автовокзала оказалось аж 4 прямых рейса в день. Проехать предстояло более пятисот километров, и я попросил билет на маршрутку. Мне отпечатали какой-то компьютерный билетик, и если бы знать заранее…

Когда я к обеду субботы появился на автовокзале, у платформы стоял обычный красный «Икарус» челябинского автопарка. В самых недобрых предчувствиях я спросил у водителя, во сколько мы приедем в Магнитогорск. Оказалось, что аж в 00—30, то есть через десять с лишним часов!

Огни Магнитки в моём представлении сильно померкли, а наш автобус тем временем отправился в свой дальний рейс. В Екатеринбурге светило яркое солнышко, однако все прогнозы обещали мокрый снег с дождём, и до минус двух. Поэтому я не удивился, когда через какой-нибудь час дороги небо вдруг затянулось тяжёлыми серыми тучами. Но трасса была абсолютно сухой, и наш «Икарус» бежал себе девяносто, лишь один раз тормознув минут на пятнадцать у небольшого придорожного кафе.

Сотовая сеть «Уралтел» шла непрерывно от Екатеринбурга до Южноуральска, и телефончик у меня всё время работал. На остановках вдоль всей трассы на Челябинск попадались люди, которые махали руками нашему автобусу. И, хотя в салоне было два или три свободных места, водитель так никого и не подобрал, ибо перед самым Челябинском нас остановила контролёрша местного автовокзала, и с самым свирепым гестаповским видом перешерстила у всех проездные документы.

В этот момент нас вдруг накрыла густая пелена мокрого снега. Огромные хлопья его щёлкали по лобовому стеклу, как звуки холостых выстрелов. Один из дворников у нашего автобуса не работал, и стекло моментально залепило толстым слоем снега, а резинка на другом была такой давности, что очищала только две небольших полоски. Наш «рулевой» вкатился в Челябинск практически на ощупь, долго вёз нас вдоль какого-то проспекта с трамваями, затем сделал пару поворотов и остановок в самом центре города, и привёз нас к железнодорожному вокзалу, в одном здании с которым тогда была и ещё автостанция.

Пассажиры до Челябинска вышли сразу, магнитогорских осталось человек пятнадцать – как раз на «ГАЗель». Но тут нас ждал сюрприз: водитель велел забрать манатки, выйти на платформу, и через двадцать минут сесть в другой автобус! Народ, матерясь, вылез на перрон. Лужковский пример заразителен: по посадочным платформам бродило трое ментов, трясших у всех документы. Но никого из нас они не тронули.

Рядом стоял шедший нам навстречу 969-й рейс Кустанай – Екатеринбург. Блестящий бело-жёлтый «Mercedes-Benz O303—15RHD» с кустанайскими номерами, уютно и сыто урча, покачнулся пару раз с боку на бок (совсем как самолёт!), и покатил на трассу. Наш Казахстан, в котором любая машина – иномарка, дал фору России! Челябинский междугородный автопарк мог похвастаться только какими-то новыми «дальнобойными» «ПАЗиками», сильно смахивавшими на «IVECO-Otoyol M29»…

Впрочем, нам достался не «ПАЗик», хотя их тоже ставили там на магнитогорские рейсы. К платформе подкатил такой же красный «Икарус», как и в Екатеринбурге, но ещё более «убитый», и с совершенно другим номером маршрута. Я кое-как успел купить в здании вокзала пластиковый стаканчик чуть тёплого разливного бочкового кофе, и заскочил в автобус.

Окончательно стемнело, правый дворник у этого «Икаруса» тоже не работал, вдобавок ничего не показывал спидометр и не горела подсветка приборов. Наш новый «рулевой» периодически включал свет над своим креслом, чтобы посмотреть, что там у него показывают все оставшиеся в живых стрелочки. Первые полчаса дороги по окнам хлестали хлопья снега, но к Южноуральску непогода вдруг поутихла, а вскоре и асфальт на трассе стал абсолютно сухим.

На автостанции этого городка часть народа вышла, но, как только автобус свернул с кустанайской трассы на магнитогорскую, нас остановила целая толпа ментов, желавшая разъехаться по домам. Некоторые из них выходили потом в каких-то посёлках, но двое доехали до самого Магнитогорска.

«Икарус» бежал по широченной и практически пустой трассе. Сначала в окошке промелькнул указатель «Пласт», и слева от дороги на какое-то время возникло жиденькое озерцо подслеповатых огоньков, которое быстро исчезло. Потом лишь изредка попадались огонёчки каких-то колхозов, у павильона остановки одного из них, примерно за полтора часа до Магнитогорска, водила устроил нам пятиминутный перекур.

Километров за тридцать до города дорога вдруг стала идеально ровной, «рулевой» вжал педальку в пол, и в этот момент снова повалил густой снег. Трасса моментально стала белой. Сквозь беснующуюся пургу за окошком изредка проглядывали едва различимые огоньки, и только попавшаяся нам махина огромного элеватора была освещена по своим углам – казалось, что это грозный военный корабль, который упорно пробивается сквозь бурю и шторм навстречу врагам. Название станции, на которой он стоял, оказалось на редкость под стать погоде за окном – Буранная.

А вскоре показались и те самые Огни Магнитки, которые Караганда так любовно и искусно рисовала на пивных бутылках. «Икарус» долго ехал по какому-то проспекту вдоль заводов и, как потом оказалось, переехал местное водохранилище по самому дальнему от челябинской трассы мосту, называвшемуся «Казачий переход». Потом водила повернул на проспект Ленина, и покатил назад к вокзалу, высаживая по дороге людей. Непонятно, зачем он это делал, ибо в Магнитогорске была ЦИВИЛИЗАЦИЯ: в двенадцатом часу ночи, несмотря на пургу, по улицам исправно бегали ярко освещённые трамвайчики всех 29-ти маршрутов, работало множество киосков и магазинчиков, а на «линию» уже вышла разношёрстная снегоочистительная техника!

Мне предстояло найти общежитие цемзавода, и добрая женщина – местная жительница, ехавшая вместе со мной, остановила автобус на углу нужных улиц, и затем довела меня почти до самой общаги. Не Москва же! Общежитием цементно-огнеупорного завода мог бы гордиться не только Магнитогорск или Челябинская область, но и, пожалуй, весь Уральский Федеральный округ! В тёплом пятиэтажном здании всё было аккуратно побелено и покрашено, никаких потёков и паутин по потолкам, все стёкла были мало того, что целые, так ещё и стерильно чистые! Но самое главное, тут не было никаких «общежитских» запахов!

«Гостиничная» секция была на пятом этаже. По её центру располагалась огромная «кают-компания» с телевизором и диванами, вокруг неё было четыре комнатки: одна одноместная с персональным санузлом, и ещё три двухместных. Один коридор вёл оттуда на кухню с электроплитой «Индезит», холодильником и всякой кухонной утварью, а второй коридор выходил к санузлу, в котором было два туалета, умывальник и просторная душевая без ванны. Причём всё это было абсолютно бесплатно. Я заселился в одной из двухместных комнат и, умотанный обоими «Икарусами», упал спать.

Огни Магнитки с рассветом потускнели, но пурга ещё продолжалась. В 9 утра за мной прислали дежурный заводской «КАвЗик». Мне ведь обещали начать футеровку именно с утра в воскресенье! Но, как это обычно и бывает, что-то вовремя не срослось, и начало работ отложили на утро понедельника.

Я пошёл побродить по городу и первым делом появился на местном железнодорожном вокзале – так же, как и в Челябинске, совмещённом в одном здании с автостанцией. Но само здание вокзала было таким же, как в Нижнем Тагиле. Там я переписал расписание автобусов в Екатеринбург, и вышел на привокзальную площадь. Перед зданием универсама, стоявшим прямо напротив вокзала, был стихийный базарчик. Удельное княжество господина Муртазы Рахимова находилось сразу за западной границей города, и башкиры торговали молоком, сметаной, мясом и разными овощами.

Магнитогорским трамваям было скучно ездить поодиночке – они были сцеплены по два, а то и по три. Сев в такое «три в одном», я проехал пару остановок в сторону своей общаги. Я же говорю, что в городе была цивилизация: рядом с общежитием нашлось аж целых два компьютерных клуба, и я залез на пару часиков в Интернет, а затем, накупив себе продуктов, вернулся в гостиницу, и сел смотреть телевизор.

С утра понедельника моя работа, наконец, началась. Мне предстояло показать, как правильно используется наша огнеупорная продукция, трём сменам, начинавшимся у рабочих-ремонтников в восемь утра, четыре часа дня, и в полночь. С первой и второй сменами всё получилось нормально, и часов в шесть вечера я уехал в гостиницу, куда мне ближе к полуночи пообещали прислать «дежурку».

Снова началась пурга, и заводской «КАвЗик», отчаянно вихляя курдюком на заснеженных улицах, всё же смог доползти до общаги. За рулём сидел парнишка, который перебрался сюда на постоянное место жительства из нашего Казахстана – родом он был из Рудного. По дороге он посетовал на свою жизнь: зарплата в шесть тысяч российских рублей и комнатка в общежитии безо всяких перспектив. На что я ему резонно заметил, что найти вариант покрутить баранку за 25—30 тысяч тенге в месяц, он легко смог бы найти и у себя в Рудном; ещё легче – на какой-нибудь маршрутке по Кустанаю; и уж – тем более! – в Астане…

В цехе обжига было сухо и тепло. В воздухе летала мельчайшая доломитовая пыль. Гулко ревели газовые факелы и электроприводы двух работавших печей. Вскоре подъехала бригада ремонтников третьей смены, я объяснил и показал им всё, что нужно, и работа закипела. Часы показывали половину второго ночи, и можно было возвращаться в гостиницу. Но за окнами цеха вдруг возникло «северное сияние» – всё небо осветилось сначала ярко-голубым светом, затем – через пару секунд – светло-красным, ещё через секунду снова голубым, и в цехе моментально наступила мёртвая тишина!

Огни Магнитки погасли!

Дежурная смена машинистов печей, схватив фонарики, понеслась по цеху – выключать всякие рубильники и перекрывать газовые вентили. Я кое-как выбрался из здания – до сих пор удивляюсь, что при этом не расшибся об какую-нибудь трубу или железяку, которые во множестве торчали на разной высоте от пола, и не навернулся с крутых металлических лестниц-трапов. Пурга продолжалась, вместе с заводом погас и весь «Цементный посёлок» вокруг него, и я в кромешной тьме пополз по сугробам в диспетчерскую.

Несчастная женщина, сидевшая в одиночестве перед мёртвым пультом связи, не на шутку перепугалась, когда хлопнула входная дверь, но я сразу крикнул ей через коридор, кто я такой, и зачем иду. Ни фонарика, ни свечек здесь не было, и мне пришлось подсвечивать зажигалкой отдельный, подключённый мимо этого пульта телефон – единственный оставшийся в работе – когда мадам дрожащей рукой принялась накручивать домашние номера самого большого заводского начальства, чтобы доложить об аварии.

Чуть позже выяснилось, что на электроподстанции, расположенной рядом с карьером, где завод откапывал себе из-под снега сырьё, сгорел от короткого замыкания огромный силовой трансформатор. Производственное оборудование минут через сорок смогли переключить на какую-то резервную линию и запустить, но весь посёлок цементников оставался без света почти до девяти утра.

Ещё два дня я ходил по заводу, пока все работы не были доделаны. Всё бы ничего, но столовая цемзавода оказалась на такую же редкость позорной, насколько классной была их общага. Она принадлежала тресту столовых самого металлургического комбината ММК, и находилась на таком «отшибе» от него, что персонал сего предприятия общественного питания просто «забил» на всё – ну трудно представить себе в наше время столовую, в которой бы не делали ни одного салатика! Начальству цемзавода она давно стояла поперёк горла, но с самим ММК они, являясь его дочерним предприятием, ничего поделать, естественно, не могли.

В среду мне устроили экскурс по промышленным анналам Магнитогорска, свозив на машинке на местный «Огнеупор». Мы долго мотались по каким-то безымянным улицам без жилых домов – вокруг были только заборы и проходные ММК, каждая из которых имела свой отдельный номер. День был предпраздничный, и меня часа в четыре отпустили насовсем. Я понёсся на авто-железнодорожный вокзал и, отстояв около часа в очереди, взял себе назавтра билет до Екатеринбурга на маршрутку. На сей раз действительно на «ГАЗель», ибо билет оказался на 120 рублей дороже автобусного – почему мне никто не сказал этого, когда я ехал в Магнитогорск?!!

Я решил приготовить на «Индезите» себе и ещё одному мужику, жившему в гостинице, «отвальный» ужин. Мне объяснили, что есть в городе такое место – «Куранты» называется – в киосках, расположенных там, можно купить и свежее мясо, и всё остальное. Я опять запрыгнул в трамвайное «три в одном», и прискакал на эти самые «Куранты» – в седьмом часу вечера вся эта армада киосков, которая и вправду там оказалась, была уже давно закрыта.

Тогда я побрёл вдоль проспекта Ленина, и в районе местных ЦУМа и Университета наткнулся-таки на огромный крутой супермаркет, хоть и бедноватый по части овощей, но тем не менее на азу с говядиной, картошкой и солёными огурцами я всё там нашёл.

Ужин получился на славу…

День 7 ноября – красный день календаря! Как говорил один мой знакомый: «Вот вы всё смеётесь, а уже очередная Годовщина…» Маршрутка на Екатеринбург отправлялась ровно в полдень. Сияло яркое солнышко, искрился свежий снег, и был лёгкий морозец градуса в два. «Газель» магнитогорского автопарка подкатила к перрону почти за полчаса. Огромная тётка-контролёрша, с трудом поворачиваясь в её салоне, проверила у нас билеты, и мы, даже чуть раньше расписания, отправились в свой дальний рейс.

Снова длинные заборы магнитогорских комбинатов, потом какие-то двухэтажные домики – только где-то через полчаса мы выскочили на трассу. Дорога была покрыта снежным накатом, но к середине дороги до Южноуральска снег практически кончился. Маршрутка побежала по ровному асфальту, но явно не так быстро, как могла бы – мы приехали на южноуральскую автостанцию всего-то на полчаса быстрее «Икаруса».

Короткая остановка – кому в туалет, кому в буфет – и мы вновь выскочили на трассу. Небо над Челябинском оказалось затянуто тучами, однако снега там на земле практически не было. Люди, уже попадавшие раньше на такой рейс, говорили мне, что такая «ГАЗель» должна объехать город по окружной, но наш «рулевой» попёрся в самый центр Челябинска. Правда, на железнодорожный вокзал он заезжать не стал. Мы долго ехали по улицам этого города, стоя почти на всех светофорах и пропуская трамваи.

Долго ли, коротко ли, но мы всё же выскочили на екатеринбургскую трассу. Водила остановился на заправке, короткий перекур, и мы понеслись дальше. Стало совсем темно, и сугробы вдоль обочин стали постепенно увеличиваться. В восьмом часу вечера, сэкономив где-то полтора часа по времени, наша маршрутка залетела во двор Южного автовокзала Екатеринбурга. Конечно, эта машина была мало рассчитана на пятисоткилометровые рейсы, и весь народ крепко умотался…