Текст книги "Такуан из Кото"

Затем князь повёл его смотреть на статуи.

Одна статуя – в форме свернувшегося кольцом дракона – так приглянулась принцу, что он стал упрашивать князя:

– Подари мне эту статую, уважаемый! И я не буду зла держать. Совсем позабуду, как твои стражники со мной обошлись.

Князь предлагал другие подарки, но принц никак уступать не хотел. В конце концов Бао Чжу сдался и затребовал у принца ответного подарка. Принц вручил ему чёрный топаз, который и не подумал вернуть ни одному из прежних владельцев.

На этом они и договорились.

В глазах у статуи красным и тёмно-зелёным сверкало стекло. Такое всякий прохожий мог приобрести в лавке у жестянщика.

Удалось ли Такуану воссоединиться со своей семьёй? Как он употребил доставшиеся ему драгоценности? Кому ещё пришлось испытать на себе его проделки? При каких обстоятельствах Такуан снова повстречал странствующего воина Люцзы? Как поступил Такуан, когда столкнулся с настоящим волшебством? И что было на уме у лисёнка по прозвищу Дзин?

Читайте об этом в следующей части «Похождений Такуана из Кото».

Часть II
Охотники за демонами

Глава первая
в которой повествуется о том, как монаху-настоятелю с Парчовой горы явилась прекрасная Сиваньму, а также о том, как позже другой монах по имени Сонциан оказался в порученцах богини Запада

В те времена, когда бесы-оборотни свободно разгуливали по земле и плавали по волнам, на берегах вечного океана лежала страна Итаюинду. Молчаливое море спорило с Придонным, кому из них надлежит омывать песчаные берега Итаюинду. Споры эти не давали стране Итаюинду покоя. Она мечтала о том, чтобы оказаться на месте своей сестры Ауяску, сон которой не решалось потревожить даже самое яркое летнее солнце.

Недовольство собиралось в морщины на лице Итаюинду, и морщины эти пересекали страну горными хребтами. Самый большой из них простирался от берегов Молчаливого моря до великой пустыни Аугаитану. Горные вершины загорались алым в лучах заходящего солнца, а самая высокая из них никогда не прощалась со своим багряным румянцем. Склоны этой горы издалека можно было принять за парчу, которую швеи сберегают для лучших подвенечных платьев. Поэтому люди и называли гору Парчовой.

Вершина Парчовой горы скрывалась за вуалью облаков, что покоились на её плечах. Чуть ниже, между облачным капюшоном и плотным халатом зелёных деревьев, стоял монастырь. В нём жили монахи – такие же, как и в остальных трёх сотнях монастырей, раскиданных по миру. Начиная с раннего утра они собирались в храмовых залах и оберегали небожителей, которых Нефритовый Император поселил в монашеских молитвах. А когда полуденное солнце обходило вершину и на монастырь из облаков падала призрачная тень, по широкой тропе на гору поднимались мирские жители. Взрослые вели в монастырь детей, дабы те проглотили по семечку удачи, которые хранились в прохладных каменных подвалах глубоко в горе. Нефритовый Император оставил монахам подарки от богов удачи, чтобы защитить людей от бесов-оборотней и голодных духов.

Одного из настоятелей монастыря на Парчовой горе звали Дзюро – совсем как одного из богов удачи, того, что славился своими остроумными проделками. Про настоятеля этого говорили, что он достиг настоящего просветления и научился путешествовать по реке времени. Месяцами настоятель сидел в медитации без движения и лишь временами спускался в мир, где бродил по деревням, окружавшим Парчовую гору.

Однажды во время медитации настоятелю явилась сама богиня Сиваньму, одетая в белое платье с длинными рукавами. Рукава развевались на ветру, кружившем вокруг вершины Парчовой горы. Золотые волосы лежали на плечах Сиваньму, переплетённые в дюжину кос.

– Почтенный Дзюро, – сказала богиня, – окажи мне услугу.

Нечасто богини просили об услуге у жителей Срединного мира, пусть даже таких просветлённых, как настоятель монастыря Парчовой Горы. Поэтому Дзюро не стал горделиво мяться, а лишь низко склонил свой вытянутый, покрытый морщинами лоб.

– Прекрасная Сиваньму, – промолвил он, коснувшись ладонями дощатого пола, – чем такой ничтожный монах, как я, может быть полезен богине Запада?

И Сиваньму поведала настоятелю о своих тревогах. Прошло немало времени с тех пор, как её возлюбленный Яньван погиб в неравном бою с бесами-оборотнями. Нефритовому Императору и четырём его Небесным Царям удалось прогнать бесов из дворца, но только Яньван способен был запереть ворота Донной Страны. Богиня Сиваньму попросила настоятеля подняться по реке времени и предупредить Яньвана о надвигавшейся грозе.

Настоятель Дзюро ещё раз простёрся в поклоне и удалился в тёмную молитвенную залу-майдоно, где погрузился в глубокую медитацию. А Сиваньму обернулась прекрасноликой девушкой, золотые волосы которой по красоте уступали только самой богине Запада, и отправилась путешествовать по Итаюинду.

Прошло немало времени, и, когда Сиваньму поднялась обратно на Парчовую гору, настоятеля Дзюро там уже не оказалось. Однако в монастыре богиню ожидали. Настоятель Кокори, что никогда не покидал Парчовой горы со дня своего посвящения, вручил златовласой девушке опечатанный свиток, на котором старческим почерком Дзюро было выведено следующее: «Прекрасная богиня Запада! Повернуть реку времени вспять оказалось не по силам даже мне. Судьбу черноволосого Яньвана Умма-ё изменить уже нельзя».

Слёзы навернулись на изумрудные глаза Сиваньму. Это не ускользнуло от настоятеля Кокори, который поспешил утешить прекрасную паломницу. О том, что перед ним богиня Запада, настоятель не знал. Во всём монастыре только Дзюро и было известно о том, что Сиваньму путешествует по миру людей. А на письме, которое старых монах оставил для богини, стояло самое обычное мирское имя – Гу Цинь.

Златовласая девушка промокнула глаза рукавами своего платья, склонила голову перед настоятелем и покинула храмовую залу, где её принял настоятель Кокори. Она прошла в яблоневый сад, что был разбит в одном из внутренних дворов монастыря, уселась там на широкую скамью и снова развернула письмо в надежде обнаружить, что печальные новости сменились радостными.

Уже прочтённые богиней слова никуда не пропали, но после них стояли другие: «Только ты, могущественная Сиваньму, можешь спасти Яньвана. Волшебные вещи повелителя Донной Страны до сих пор раскиданы по свету. Соедини их с персиками Сянь Тао, что растут на твоей горе Гуньлунь, и ты вернёшь Яньвана Умма-ё в наш мир».

Белые, как рисовая бумага, руки богини задрожали и выронили свиток, который закружился в воздухе и с шелестом опустился на скамью рядом. Сиваньму схватила письмо и, подняв его к покрасневшему от надежды лицу, трижды перечитала совет просветлённого настоятеля.

Самого важного в письме не было сказано: где же следует искать принадлежавшие Яньвану вещи, а также что они собой представляют. «Вещи эти должны быть дороги повелителю Донной Страны, раз тот запер в них частицы себя», – так подумала богиня Запада. Поразмышляв, она догадалась, о каких вещах шла речь. Оставалось найти того, кто помог бы ей в поисках. Богиня оглянулась по сторонам, и взор её упал на молодого монаха, который подрезал садовым яблоням непослушные ветки.

Монаха этого звали Сонциан, и был он столь же молод, сколь и хорош собой. Лишь два года тому назад он прошёл последнюю ступень посвящения и теперь большую часть времени проводил во внутренних залах монастыря, усердно предаваясь молитвам и разнообразной медитации.

Вот и сейчас он целиком погрузился в своё дело, не замечая ничего вокруг. Не замечал он и богини Запада. Сиваньму не стала прерывать садовничью медитацию и решила дождаться ночи, чтобы предстать перед монахом в своём настоящем облике. Она бесшумно поднялась со скамьи и мелкой поступью вышла из сада.

Сиваньму вернулась к настоятелю монастыря и промолвила:

– Почтенный Кокори-бханте, дозволь мне провести ночь в зале для медитаций. А утром я отправлюсь в обратный путь.

Обыкновенным паломникам запрещалось оставаться в храмовых залах после захода солнца, но для златовласой Гу Цинь настоятель сделал исключение. Богиня Запада проследовала в залу для медитаций и смиренно уселась там подле стены. Минуты сменялись часами, и вот уже на Парчовую гору опустилась ночная тьма.

Сиваньму поднялась на ноги и, стряхнув облик прекрасноликой Гу Цинь, приняла свой обычный вид. Раскинув руки в стороны, она поплыла в сторону кельи, в которой мирно спал монах по имени Сонциан.

Богиня Запада склонила голову, чтобы протиснуться в небольшую келью. Одного взмаха божественных рук оказалось достаточно, чтобы стены и дощатый потолок расступились. Длинные рукава коснулись щёк спящего монаха.

– Сонциан, – глубоким голосом произнесла Сиваньму.

Монаха же в это время посещал уже третий за ночь сон, и каждый из них всё меньше и меньше походил на видения, достойные посвящённых монахов Парчовой горы, да и вообще любых монахов.

Поэтому, услышав голос богини, он – хотя и покинул свой третий сон – тотчас же решил, что перед ним четвёртый. И в этом сне прекраснейшая со всех сторон женщина, которая повисла над ним в своём белом, как свет луны, платье, звала его к себе.

Монах распахнул простыню, которая укрывала его от ночных сквозняков и назойливой мошкары. Под простынёй этой ничего на теле монаха не было: свою робу он бросил вечером под кровать, а исподнее замочил на ночь в стоявшем рядом ведре.

– О, прекрасная дева! – так воскликнул монах, простирая свои натруженные руки в сторону богини Запада. – Иди ко мне в объятья и познай настоящую страсть!

Сиваньму в негодовании ударила монаха своим веером по лбу так, что он мгновенно и окончательно проснулся. Тут до него дошло, что перед ним не кто иной, как сама богиня Запада. И что он, принявший обеты монах, оказался перед ней в совершенно неподобающем виде.

Монах вскочил с кровати и оглянулся в поисках робы, но не обнаружил ничего, кроме ведра, в котором до сих пор мокло его нижнее бельё. В суматохе он выхватил из ведра исподнюю рубаху и натянул её на себя. Голова у него тут же застряла там, где полагалось быть воротнику, ведь в панике вместо рубахи монах вытащил свои подштанники.

Холодная вода стекала по лицу монаха, и это его немного остудило. Он стянул с головы подштанники и обмотался в простыню. Теперь он походил на только что вышедшую из парной бани гурию. Образ этот сам пришёл ему в голову, потому что не далее как два сна назад он посещал такую баню сам.

Сиваньму смотрела на всё это, спрятав улыбку за развёрнутым веером, на котором листья персикового дерева колыхались от её дыхания. Наконец, она промолвила такие слова:

– Боги выбрали тебя, Сонциан, за твоё усердие и трудолюбие. В твоих руках теперь судьба всех людей и небожителей.

Монах с удивлением посмотрел на свои руки, которые ничем за ночь не изменились. Простыня поползла вниз, и он испуганно поддёрнул её обратно, подняв до самого подбородка. На всякий случай монах упал на колени и простёрся ниц. В таком положении за простыню можно было не переживать.

Богиня Запада меж тем продолжала:

– У самого истока времени бесы-оборотни вырвались на свободу и заполонили не только земли Итаюинду, но пробрались даже на самые Небеса. Одному только Яньвану Умма-ё под силу было остановить нашествие бесов, – голос прекрасной Сиваньму дрогнул при упоминании Яньвана. – А вероломные оборотни захватили его врасплох и разорвали на мелкие части. Но знай же, Сонциан! – воскликнула тут богиня Запада. – Властителя девяти тысяч миров возможно спасти, вернув из Донной Страны, которой он некогда правил.

Было это сущей правдой. Как настоятель Дзюро и написал в своём письме, Яньван Умма-ё часто путешествовал по своим владениям, откуда никому в одиночку вырваться было невозможно. Для перемещений он использовал волшебные вещи, в которых была спрятана частичка его души. Об этом богиня Запада и рассказала Сонциану.

– Что же это за вещи? – спросил у богини монах, всё ещё лежавший ниц.

– Гребень из драконьей кости и боевой посох, – ответила Сиваньму.

Назначение гребня было хорошо известно богине Запада. Она не раз видела, как Яньван Умма-ё расчёсывал им свои чёрные как смоль волосы. Ярко-голубые искры разлетались при этом в разные стороны, что было явным признаком волшебства. Без всякого сомнения, Яньван заключил в гребне своё спасение.

А вот про посох богиня только догадывалась. Последние мгновения жизни Яньвана до сих пор стояли у неё перед глазами. Бесы-оборотни разлетались во все стороны от ударов, которые наносил Яньван своим сверкающим посохом. Никаких сомнений не было у Сиваньму в том, что посох был наполнен волшебной силой.

Нам-то хорошо известно, чем был наполнен посох на самом деле, но богиня Запада ничего не знала о том, что произошло у дворцовой конюшни. Вот Сиваньму и решила, что в посохе тоже заключена частичка повелителя Донной Страны.

– Когда бесы напали на дворец Нефритового Императора, – отталкивая воспоминания, повела плечами богиня Запада, – посох и гребень упали с Небес и теперь лежат где-то на просторах страны Итаюинду. Принеси мне эти две волшебные вещи, и с помощью персиков Сянь Тао я смогу вызволить Яньвана Умма-ё. А уж он со всеми бесами разберётся, тотчас обратно в Донную Страну загонит.

– Где же мне искать эти вещи? – спросил монах, хотя в голове у него был совсем иной вопрос: «Почему это богиня Запада, обладающая волшебной силой, сама не может их найти?» Но такой прямой и грубый вопрос монах не отважился задать. Вместо этого он сказал так: – Нет во мне ни капельки волшебства. Как же я смогу посох Яньвана от палки простой отличить? А тем уж более гребень!

– Гребень ты найдёшь в тайнике, который сам Яньван устроил на земле Итаюинду, а вот посох поискать придётся. Но всему свой черёд, – уклончиво ответила богиня.

У неё был свой план, и план этот она вовсе не собиралась монаху сообщать. Для ритуала Сянь Тао требовалось, чтобы волшебные вещи Яньвана были в руках самого обычного земного человека, и монах по имени Сонциан вполне подходил на эту роль. К тому же он был хорош и лицом, и фигурой – будь у него длинные чёрные волосы, он оказался бы даже краше самого Владыки Донной Страны, на которого в Небесном дворце все засматривались.

Поэтому богиня Запада промолвила:

– Отправляйся во владения Яшмового Императора. По другую сторону княжества Четырёх Рек, в монастыре Синей Горы, ты найдёшь моё изумрудное ожерелье, а с ним и волшебный свиток, который укажет путь к тайной сокровищнице Яньвана.

– Синей горы, – повторил монах словно зачарованный. – Это же через всё княжество Четырёх Рек пройти придётся!

Богиня Запада вздохнула.

Монах продолжил:

– Говорят, там бесы-оборотни промышляют. Ловят местных жителей себе на завтрак, а приезжими за обедом угощаются!

Монах неспроста остался в монастыре ухаживать за яблоневым садом, а не отправился в паломничество, как это сделали его братья монахи. Подвязки шляпы комусо до крови стёрли ему уши, а без подвязок шляпа на голове не держалась: всё время сползала на лицо и мешала идти. Причиной тому была чрезмерная осторожность, которой придерживался монах. В миру такую осторожность называли трусостью, пусть и лёгкой.

– Возьми в защиту себе волшебный обод. – И богиня бросила на кровать мерцающий золотом ободок. – Если бесы нападут, надень его себе на голову и прочти восьмую камишутту на три сотни раз.

– Благодарю тебя, о богиня Запада! – смиренно сказал монах, понимая, что путешествия не избежать. А если чего избежать нельзя, то надобно с этим смириться. Так учил настоятель Кокори-бханте.

Богиня взмахнула длинными рукавами, и монаха тут же одолел сон. Запутавшись в простыне, он повалился на пол и захрапел. А богиня покинула Парчовую гору и вернулась к себе на Небеса.

На следующее утро настоятель Кокори отправился в залу для медитаций, чтобы со всей учтивостью выпроводить златовласую паломницу из монастыря. Однако в зале никого не было. «Испарилась она, что ли», – так подумал настоятель и стал обходить остальные залы. Но не успел он дойти до хайдена, как в ноги ему бросился монах по имени Сонциан.

– Почтенный Кокори-бханте! – вскричал монах. – Этой ночью меня посетила сама Сиваньму, богиня Запада! Было на ней платье с длинными рукавами, а золотые волосы косами лежали на плечах.

Мудрый настоятель тотчас догадался, что и под обликом прекрасноликой Гу Цинь скрывалась не кто иная, как божественная Сиваньму. Тогда он бросил свой поиск: ясно было, что никакой паломницы в монастыре уже не осталось, – и промолвил такие слова:

– Должно быть, богиня выбрала тебя своим хранителем, брат Сонциан.

– Вовсе нет, уважаемый Кокори-бханте, – сказал монах и, дрожа от переполнявшей его радости вперемешку с утренней прохладой, поведал настоятелю о разговоре, что состоялся ночью в монашеской келье.

Настоятеля Кокори охватило высокое чувство предназначенности, и он повелел монаху немедля изготовиться к дальнему путешествию. Пока тот собирал свои нехитрые пожитки, настоятель поспешил в сокровищницу монастыря, где выбрал самую дорогую из парадных роб. Ярко-оранжевую ткань этой робы покрывала тонкой работы золотая вязь. Парадная роба была гордостью монастыря Парчовой Горы, и в одном только ещё горном монастыре были одеяния, сравнимые с ней. Нужно ли говорить, что монастырь этот стоял на Синей горе, куда богиня Запада и отправила монаха.

Монастыри на Парчовой и Синей горах не один год соперничали меж собой, и настоятель Кокори хотел ещё раз показать своему сопернику, что монастырю Парчовой Горы нет равных во всём Итаюинду. «Пусть они там все обзавидуются!» – с этими словами настоятель снял с вешалки золочёную робу и завернул её в плотную тряпку для сохранности.

Спустя час монах по имени Сонциан вышел из ворот монастыря на Парчовой горе и отправился по широкой тропе вниз навстречу мирским заботам, тревогам и страстям. Но мирские переживания его не тревожили, ведь у монаха было достаточно своих собственных. Божественное благословение Сиваньму лежало на его лице, а за плечом болтался холщовый мешок. В мешке том был подаренный богиней волшебный обод, парадная золочёная роба и шкатулка с восьмой камишуттой внутри.

Чтобы узнать о дальнейших приключениях монаха, читайте следующую главу.

Глава вторая
в которой повествуется о том, как Сонциан обзавёлся личной охраной и повстречал странствующего даоса

Итак, монах по имени Сонциан отправился по воле богини Запада в путешествие от своего родного монастыря к Синей горе. На пути своём он заходил в монастыри, где его встречали с превеликим радушием, стоило только ему рассказать о своей миссии и показать вышитую золотом робу.

В каждом из монастырей по прибытии Сонциана устраивали настоящее пиршество. Поэтому монах совершенно не удивился, когда у ворот монастыря Золотой вершины его встретили два послушника, которые в руках держали блюда с тонко нарезанными дольками хурмы и мандаринов.

– Почтенный Сонциан-бханте, – промолвили послушники хором, склонив свои бритые головы.

Такое обращение польстило монаху. Но стоило семечку гордыни зашевелиться у него в желудке, как монах перечёл в уме третью камишутту и, чуть успокоившись, смиренно сказал:

– Я всего лишь странствующий монах из монастыря на Парчовой горе.

– Это нам известно, – сказал один послушник, не поднимая головы. – Как известно и то, что сама богиня Запада послала тебя с поручением.

«Правду говорят, что слухи даже ветер опережают», – подумал Сонциан. А вслух промолвил:

– Я поднялся на Золотую вершину, чтобы выразить почтение вашему настоятелю. Все знают, что ему нет равных в поэтическом мастерстве, и я надеялся, что мне посчастливится услышать какое-нибудь из его пятистиший.

С этими словами он взял с блюда нежную дольку спелого мандарина, положил её на язык и умолк, наслаждаясь терпко-сладким вкусом.

Послушники провели Сонциана в главную залу, где его ожидали настоятель, трое старших монахов и семнадцать блюд монашеской кухни. Увидав такое роскошество, Сонциан ахнул и рассыпался в похвалах, подмечая, как ровно выложены на тарелке наполовину обжаренные кукурузные початки, какой благородный тон у жасминового риса, как блестят маринованные сливы и как изящно вырезаны лепестки пионов из капустных листьев.

После должных приветствий все уселись за стол, и послушники стали разливать из длинноносых чайников ароматный чай.

– Какой напиток! Какие сосуды! – не переставал восхищаться Сонциан.

– Помилуйте, почтенный, – сказал ему настоятель, которому уже было не по себе от вываленной на него похвалы, – неужто у вас в монастыре чай не пьют?

– Лучше этого чая могут быть только ваши стихи, – ответил Сонциан, который придумал такой ответ ещё в самом начале трапезы. – Умоляю вас, окажите мне честь и прочтите хотя бы самую непримечательную строфу.

Настоятель поднялся с подушки, отряхнул робу и нараспев произнёс:

 
Одна к одной
На тарелке лежат
Маринованные сливы.
Погляди, разве может
Непримечательным быть
Стих, если сложен для гостя!
 

Сонциан прослезился от такой откровенности и простёрся ниц, уронив голову на стол между тарелкой со сливами и блюдом с ломтиками дыни кивано.

После трапезы настоятель начал расспрашивать Сонциана о том, какое же поручение дала ему богиня Запада. Монах не стал ничего таить и рассказал всё, что ему привиделось в ту памятную ночь.

– Изумрудное ожерелье Сиваньму! – ошеломлённо воскликнул настоятель так громко, что даже стоявшие у самых ворот монастыря паломники услышали.

– И её золотой обруч для защиты от бесов, – добавил Сонциан. – Правду ли говорят, что в княжестве Четырёх Рек их полным-полно?

– Всякое говорят, – уклончиво сказал настоятель. – Но в наших краях всё тихо.

– Молю тебя, богиня Запада, чтобы ни одного беса на моём пути не встретилось! – направил Сонциан просьбу к Небесам. – И чтобы твой обод послужил одним только украшением к расписной робе.

Тогда настоятель сказал так:

– Коли ты так сильно переживаешь, позволь двум монахам-комусо тебя сопровождать.

И настоятель показал на двух монахов, которые смиренно сидели у стены. Рядом с каждым стояла высокая соломенная шляпа с прорезями для глаз.

– Только если это не окажется для них чрезмерно затруднительным, – благодарно произнёс Сонциан. В душе он был очень рад.

– Решено! – довольно воскликнул настоятель и произнёс такие стихи:

 
Ждут на дороге
Голодные бесы.
Дорожная шляпа поможет:
В узкой прорези для глаз
Не видно страха.
 

Услышав эти слова, Сонциан достиг просветления. Он понял, зачем монахи-комусо носят свои похожие на корзины шляпы.

На следующее утро Сонциан уложил робу с обручем в заплечный мешок и, сопровождаемый двумя монахами-комусо, двинулся дальше. Не успели они спуститься с горы, как натолкнулись на странствующего отшельника-даоса, который сидел на обочине, скрестив ноги. Перед ним стояла чаша для подаяний, а вместо монет в ней лежали сверкающие на утреннем солнце амулеты.

– Почтенные братья, – произнёс даос, когда монахи с ним поравнялись, – вы никак решили спуститься в мир? Не боитесь с голодными бесами-оборотнями повстречаться?

– Да разве есть они в наших краях? – беспечно сказал один из комусо.

– Поблизости, может, и нет, – согласился даос, пригладив свои длинные белые брови, которые свисали с его лица как усы речного сома. – Но вы же в дальний путь собрались, верно?

– На Синюю гору, – ответил Сонциан.

– На Синюю гору? Это в княжестве Четырёх Рек никак? – прищурился даос.

– Точно там, – закивал Сонциан и переспросил: – А что?

– Вы не знаете, что ли? По всему княжеству бесы-оборотни разбрелись, рыщут в поисках человечины, – сказал даос и снова пригладил белые усы.

Монахи-комусо испуганно обменялись взглядами из-под своих соломенных шляп. Сонциану ясно стало, что удальства у местных комусо не больше, чем у него самого.

– Что вы перепугались, словно головастики в грозу, – засмеялся даос и накрутил одну из своих бровей на палец. – Неужто вы, просвещённые монахи, не сможете какого-то там оборотня одолеть?

– Это одного если, – сказал один из комусо неровным голосом. – А ну как они втринадцатером напрыгнут? Что делать тогда? Рук у нас вон, раз-два-четыре-шесть, и всё, – пересчитал он руки своих братьев.

«И правда, – подумал Сонциан. – Что тут сделаешь, если целое полчище голодных бесов напрыгнет?» А вслух сказал:

– Ты вот, странствующий даос, не боишься в одиночестве ходить?

Даос запустил свою руку в чашу для подаяний и пошуршал амулетами. Достал один, выдернул из брови длинный волос и повязал амулет себе на шею.

– Ни один бес меня теперь не заметит, – сказал он. – Амулеты эти мне достались от самого бога удачи Бисямонтена. Кто их на себе носит, того жители Донной Страны даже в самый упор не увидят.

– Почтенный даос, не иначе как сама богиня Запада послала тебя навстречу! – радостно воскликнул Сонциан.

– Может быть, может быть, – ответил ему даос.

Сонциан знал, как даосы относятся к небожителям. Среди даосов бытовало мнение, что небожители вовсе никакие не боги, а самые обычные люди, которым хитростью и коварством удалось пробраться на Небеса. Поэтому он принял сомнение в голосе даоса за невежество и сказал так:

– Вы, даосы, хотя и не верите в небожителей, а всё же сами их орудием оказаться можете.

– Глупый вы народ, горные монахи! – засмеялся даос. – Уповаете на божескую помощь, когда всё на самом деле у вас в руках.

Он зачерпнул горсть амулетов из чаши и протянул монахам.

– Вот, берите по амулету себе.

– Воистину, это послание божественной Сиваньму! – вскричал Сонциан и стал горячо благодарить даоса, который только морщился в ответ.

Монахи повязали амулеты себе на шею и двинулись дальше, оставив даоса позади.

С каждым шагом Сонциану становилось всё беспокойнее. Ему казалось, что кто-то за ним наблюдает, причём не откуда-то снаружи, а вот прямо изнутри, будто бы из-за пазухи. Сопровождавшие его монахи тоже настороженно переглядывались, но никого так и не заметили.

Солнце лениво перекатилось на вечерний бок неба и начало краснеть от усталости прошедшего дня. Сонциан и комусо расположились на ночлег у большого дуба. Монахи развели небольшой костёр, от которого вскорости остались одни тлеющие угли. На этих углях, обёрнутые в бамбуковые листья, коптились три сладкие картофелины – часть припасов, которыми монахов снабдили в монастыре Золотой вершины.

Беспокойство никак не покидало Сонциана. Он спросил монахов:

– Уважаемые братья, случалось ли вам с бесами повстречаться?

Один из них ответил такими словами:

– С кем только мы не встречались!

– И всех, кто нам встретился, одолели! – хвастливо добавил второй, за пазухой которого появилось синеватое свечение.

Сонциану стало не по себе. Он торопливо схватил свой дорожный мешок и принялся в нём копаться. Наконец его пальцы нащупали тонкий золотой обруч, который дала ему богиня Запада. Дрожащими руками Сонциан нацепил обруч себе на бритую голову – тот пришёлся ему аккурат по размеру – и огляделся.

Сделал он всё это весьма вовремя.

Монаха, который минуту назад хвастался своими победами, охватило синее сияние. Он говорил всё громче и громче.

– Даже настоятель наш, Пандаэмон-бханте, со мной в поединках тягаться не стал! – бахвалился он без перестану.

– Врёшь ты! – с этими словами второй монах ткнул первого кулаком прямо в плечо. Из его ушей потекли тонкие струйки зеленоватого дыма.

«Оборотни! – пронеслось в голове Сонциана. – Благодарю тебя, милостивая богиня Запада, что научила, как от них оборониться!» Прочитав по памяти нужную камишутту, Сонциан схватил покрепче свой амулет, который от его усилий потеплел и даже приобрёл красноватый оттенок. «Вот повезло нам даоса встретить! Что бы мы без него сейчас делали, без его оберегов!» – подумал он.

Только вот никакие это были не обереги, а вовсе даже наоборот. В каждом из амулетов, болтавшихся на монашеских шеях, сидело по голодному бесу. Одному монаху достался бес, голодный до чванства и невежества, второму – злобный и мстительный бес, а в амулете Сонциана сидел бес обжорства, алчности и жадности. Бес этот изо всех сил бился о стеклянные стенки амулета, но выбраться не мог. Ему мешал золотой обруч, сжимавший голову Сонциана.

А у двух монахов-комусо такой защиты не было, поэтому бесы уже полностью ими овладели. Вселившись в монахов, оборотни начали менять форму. На руках у них выступили длинные когти, а рты наполнились остроконечными зубами. Шерсть появилась на бритых головах, а уши вытянулись вверх. Кожа одного из монахов позеленела, а второй стал синим, как тунец, и покрылся пятнами. На монахов они стали совсем непохожи; теперь они напоминали собой диких зверей.

Оборотни повернулись к Сонциану. Зелёный оборотень сказал:

– Брат Кабан, ну-ка вылезай!

И размахнулся дать Сонциану оплеуху в надежде, что это поможет третьему оборотню проявить себя. Но стоило когтистой лапе оказаться возле Сонциановой головы, как волшебный обруч сверкнул небесным золотом. Раскатился удар грома, и зелёный оборотень полетел через костёр в густые заросли жимолости. Когда он выбрался из кустов, шерсть на его голове почернела, а одежда превратилась в лохмотья.

– Вот умора! – захохотал при его виде второй оборотень. – Ну ты себе и заделал причёску, брат Медведь!

– Захлебнись ты! – рявкнул на него оборотень-медведь.

И он снова бросился на Сонциана, намереваясь разорвать его на части. Но ничего у оборотня не вышло, потому как обруч снова пришёл перепуганному монаху на помощь. Оборотень-медведь покатился кубарем, чуть не сбив с ног второго, который так и стоял на месте, держась за бока.

– Что стоишь, брат Леопард, помогай! – прикрикнул оборотень-медведь.

И оборотни бросились на монаха уже вдвоём.

Сонциан от страху зажмурился и забормотал про себя восьмую камишутту, повторяя её снова и снова. Рука его по-прежнему сжимала налившийся алчной кровью амулет. Монах так до сих пор и не понял, что стал жертвой коварного даоса.

Да и был то вовсе никакой не даос, а злой колдун по имени Бинь Лю. Утром того же дня колдун этот, прикинувшись паломником, осматривал монастырь Золотой вершины. Там он и услышал слова настоятеля об изумрудном ожерелье богини Запада. Бинь Лю тотчас же захотел завладеть волшебной вещицей, а монахов скормить бесам. С помощью нехитрого волшебства он прикинулся странствующим даосом, прицепил на лоб длинные белёсые брови и уселся на дороге, разложив перед собой амулеты с заточёнными в них голодными бесами. Так и вышло, что оба сопровождавших Сонциана монаха стали оборотнями, как только они самую малость поддались тем страстям, которые заключены были в амулетах. Самого же Сонциана спасла только восьмая камишутта, которая – с помощью волшебного обруча – не давала третьему бесу вырваться. Покрасневший амулет нагревался всё сильнее и сильнее, обжигая монаху пальцы. Наконец терпеть этот жар Сонциану стало совсем невмоготу. Он сорвал амулет с шеи и, не открывая глаз, метнул его в оборотней.